Портреты

1.
На тель-авивской сентябрьской крыше, непоздним вечером, под теплым ветром я задавала на ломанном английском, забывая слова, вопросы. Ты отвечал с акцентом французским. Говорил про Кейсарию, про исторические раскопки, про путешествие...
И тут я подняла глаза и увидела. Твой взгляд – легкий, искрящийся и мягкий, как волны спокойного моря утром. Бережно качает меня на волнах. Вне стран и национальностей, лишь пару мгновений… И он говорит, что нам не быть вместе. Барьеры, преграды, или злая мачеха, или неумолимый рок.
Потом молчание. Ты, качнувшись, встал и неловко направился к выходу. Каждый твой хромой шаг отдавался во мне уколом. 

2.
Ах, Джонни. Ты не моя зазноба. Но ты назвал меня женщиной. «You are not a girl; you are a woman».
Мы пили «дурной» (шутя назвали его так) эспрессо на троих и смеялись, как подростки.
Наверняка, твои вены помнили уколы иглы, а спина – уколы машинки. Ты был большим добрым парнем с паршивым прошлым. Ты так старался. Но разве ты знал, что твоих сил недостаточно?
Когда летним днем тебя не стало, вряд ли это входило в твои планы. Как происходит с некоторыми их тех, кто мешает снотворное с виски.

3.
Чтобы попасть туда, нужно ехать час на электричке, перейти через мост и пять минут пешком. Открыть задвижку на калитке. Войти под звонкий лай собаки.
Мимо кустов смородины, глядя на яблоню и клумбы с цветами. Взойти на крыльцо, постучать и, не дождавшись ответа, зайти в знакомый дом. Нужно посмотреть в ее голубые, с лучиками, глаза, как смотрел уже много тысяч раз, и понять: тебя снова ждали. 

4.
Женщина возвращается домой, в пустую квартиру с белыми стенами. Снимает туфли, наливает виски в стакан, опускается на белый диван в гостиной.
Снимает пиджак, снимает маску с лица, снимает утомление дня. Прислонившись щекой к кожаной спинке, держит в руке холодное стекло. Опершись взглядом на белую стену, медленно и молча думает. Набрав знакомый номер, растягивая «а», говорит в трубку: «алло…»

5.
Приходит по ночам. В подвале, в месте несбывшихся надежд и ожиданий. Подвал, который доживает свой век. Подвал, который видел хулиганов и бойцов, творцов и анархистов, шутников и гуляк… Привычно взъерошив волосы на голове, жестикулирует. Будто жив, будто оживлен, будто весел. Будто строит планы, выглядывает за горизонт будущего и надеется.
Я помашу рукой в знак привета.
Я скажу: поднимайся, душа, выше. Не горюй!

6.
Хоккей – ее досуг, полтора метра – рост. Независимость – второе имя. Косяк – символ субботы. Кудрявая голова, как оказалось. И вдруг – откровенность. Семнадцать лет – наше знакомство.

7.
Он хотел изменить мир к лучшему. Двадцать три, лучший вуз, умный парень. «Погнали», - говорил он, сжимая кулак. «А ты как думаешь?», - с хитрой улыбкой. «Это гетто – твой дом?».
Потому что есть люди, которые учатся на своих ошибках. Или страдают за чужие ошибки? Три года за решеткой. В глазах мудрость, печаль и тяжесть. Выстоял, не сломлен.

8.
Знаю тебя, серая, тихая, скрытная. Внутри – огонь. Знаю твой ум, твое благородство, твой юмор. Твой голос – ноты, взгляд – магнит. Слышу тебя сердцем. Угадаю из сотни.

9.
Человек из другого мира, в черной шляпе, в строгом костюме. Взгляд опущен, учит строго. Четкая, стройная речь, ясные мысли. Нетерпеливо двигает ногой. Сидит во главе стола, режет халу. Открывает рот – и нарезает слова. Которые ловит каждый, которые в самое сердце, которые – ответ. В этот особый вечер свечи горят, и приоткрывается Небо.

(Вместо примечания:
На мысли о своем творчестве: слишком откровенно, слишком скомкано, слишком сухо, слишком размыто, слишком подробно или слишком коротко, скучно или с претензией… я скажу: «Слишком критично. Снято»).