Молодой гей и попзвезда

В этом году лето не торопилось приходить. Уже неспешно начали летать снежинки тополиного пуха, весело пролетающего перед окном машины и сбивающегося в белые вертящиеся клубочки на земле. Но привычного тепла, которое обычно присуще мельканию и кружению белоснежного пуха, не было. Весна в этом году затянулась и не спешила уступать свое место уже декаду как наступившему по календарю лету.
В курортном городке на берегу моря было немноголюдно. Проезжая по улочкам, можно было увидеть больше припаркованных машин, чем гуляющих людей. Это были в основном автомобили персонала гостиниц, ресторанчиков и рабочих, которые ударными темпами завершали подготовку к новому туристическому сезону. Автомобили создавали иллюзию наплыва гостей.
Как обычно, предшествующие полгода прошли в вялотекущем пережевывании отшумевшего прошлогоднего лета. И потом, традиционно второпях, словно пух — это выпавший неожиданно снег (которого там и зимой никто не видел), начиналась лихорадочная подготовка к новому сезону. Опомнившись, все приходило в броуновское движение, подчиняясь нарастающей активности солнца и лихорадочно пытаясь наверстать упущенные ленивые дни.
Возможно, это общая характерная черта народонаселения южных курортных городков. Они никогда не спешат с полной уверенностью в том, что никуда народ не денется, и придет летняя пора: все равно все потянутся греться на морском берегу.
С наступлением июня достигшая апогея подготовительная горячка спадала, и курорт переходил в тревожное, как перед боем, ожидание гостей. В воздухе, как тополиный пух, кружил вопрос: «Как сложится сезон? Когда же накатит волна отдыхающих?».
В офисе туристической компании было спокойно в унисон общей обстановке, притихшей, как перед бурей, перед курортными хлопотами
В просторной комнате наискосок друг от друга сидели два сотрудника. Девушка неопределенного возраста, из категории «гуляй, пока молодой»: со временем подобные особы переходят в стадию бабушек, которых старость дома не застанет. И мужчина —  возраста как раз пенсионного. Но задорных красавиц не обходил вниманием, отдавая должное красоте творения божьего и не позволяя при этом фривольностей. В молодой компании он был для сотрудников как отец, и они за глаза почему-то называли его «Ата».
Каждый был занят своим делом. Она проверяла бронь апартаментов, которые компания сдавала в аренду отдыхающим. Периодически барышня сокрушенно вздыхала, созерцая, видимо, нерадостную картину. Он внимательно проверял документацию по выполненным ремонтам и сосредоточенно искал возможные недоработки, чтобы не пришлось что-то доделывать или ремонтировать впопыхах, когда приедут туристы.
Офис находился на первом этаже и, перед большими, до самой земли окнами изредка замирали редкие, пока еще немногочисленные, лениво фланирующие приезжие. Они праздно-любопытствующе разглядывали рекламу и после недолгой паузы, задрав голову, продолжали свое расслабленное шествие от заведения к заведению. Море было еще прохладным.
Один из таких задержавшихся возле их окна, после беглого знакомства с яркими рекламными постерами, решительно повернулся и зашел в помещение компании. Сотрудники дружно подняли головы, оторвав свое внимание от мониторов. Гость логично направил свои стопы в направлении барышни, покосившись, тем не менее, перед этим  в сторону мужчины.
Ата сидел сбоку и мог спокойно со стороны наблюдать за происходящим. Вошедший парень отличался от прочих отдыхающих. Это сразу бросалось ему в глаза. И первое, что можно было отметить,  — отсутствие татуировок. Вот уж нелепая мода, которая зацепила все возрастные категории! И стар и млад, женщины и мужчины поддались  повальному уродованию своих тел.
Нет, с точки зрения самих носителей тату это их украшает и — самое главное — позволяет выделиться. Разве нет других способов самовыражения? И тут Ата спохватился и остановил свое брюзжание. «Они имеют право, а ты не ворчи. А то совсем на старого пердуна смахивать начинаешь. Воняешь тут своим осуждением» — подумал он.
И следом, смахивая негатив, он усмехнулся своему воспоминанию о располневшей женщине с татуировкой Мадонны (певицы, конечно). Тату наносилось, вероятнее всего давненько, когда его обладательница была стройной девицей, а поп-дива еще была юна. А теперь на располневшем теле женщины изображение любимой певицы расползлось вкривь и вкось и превратилось в жуткую гримасу уродливой бабы. Но… Надпись под изображением беспощадно свидетельствовала о том, кто это. Видела бы себя звезда, дала бы фанатке любые деньги за сведение своего изуродованного портрета! Воспоминание подняло мужчине настроение и позволило переключить внимание на происходящее.
Молодой парень возвышался пред столом сотрудницы на стройных, как у балерины, ногах. Их длину и женскую изящность подчеркивали очень короткие шорты. «Такие нынче редкость. В моем детстве футболисты бегали в таких трусах — окунулся в воспоминания Ата — А до того, как и сейчас, в парусообразных панталонах играли. В футболе, как и в моде, своя цикличность. То мини, то макси. Впрочем, сейчас проще — кто во что горазд. Но общие тенденции все же присутствуют». Попутно он отметил, как чисто и аккуратно, с неброским изяществом (насколько это возможно для  футболки и шорт) был одет парень.
Тем временем сотрудница с не слишком довольным видом обсуждала с посетителем возможность аренды. После недолгого выяснения она вручила гостю визитку шефа, отвечающего за сдачу апартаментов. Парень раскланялся и вышел, плавно выкидывая вперед стопы своих стройных ног. Во время прошедшего разговора и по пути к выходу он несколько раз бросал короткий взгляд в сторону мужчины, а у самого выхода кивнул на прощание.
— Молодой гей! — выстрелила в спину молодому человеку девушка, когда тот уже удалился на несколько метров от порога офиса. Сказано было безапелляционно, как приговор.
— Да ну! Я как-то не подумал, — отстраненно произнес мужчина.
— Ты что не видишь, не понял? — с ехидцей спросила женщина.
Она была с Ата на «ты», хотя и была ровесницей его младшей дочери. Так она утверждалась, наверное. А ему эта фривольность поначалу резала ухо и даже раздражала, но затем он перестал обращать внимание, то ли свыкнувшись, то ли переступив в себе некое высокомерие. Хотя, скорее всего, он просто понимал, что она еще слишком молода. Что с нее взять?
— Или не знаешь про «таких»? — ядовито кольнула вдогонку напарница.
— Да знаю, конечно. Не такой уж древний. И что я, газет не читаю, телевизор не смотрю? Все только и озабочены проблемой пидоров, — без злобы, с легкой иронией ответил мужчина. Хотя, откровенно говоря, телевизора у него не было, и бумажную газету в руках он не держал давно.
Но интернет периодически вскипал сообщениями о запрете или успешном проведении гей-парада. Почему эту срамоту называют «парадом» мужчине было не понятно. Парадами отмечали победы в войне или демонстрацию военной силы. А эти что отмечают? Победу над общественными устоями, нормой, показывают свое над ней превосходство? Мужчину передернуло от возникших вопросов и напрашивающихся ответов. Размышлять об этом не хотелось.
После этого каждый занялся своими делами. За суетой рабочего дня они и забыли про утренний визит. После обеда позвонила шефиня и сказала, что нужно будет показать апартамент под сдачу одному иностранцу. Наверное, итальянцу, судя по произношению. Затем она долго объясняла, что и как демонстрировать.
— Это будет, судя по всему, наш утренний визитер, — уверенно предположила девушка и продолжила шутливо, — Смотри, не соблазнись.
— Мне приятно твое беспокойство, — ответил напарник и добавил, копируя ее ехидный тон, – но не волнуйся, я сделаю все возможное, чтоб сохранить целомудрие.
Через некоторое время в дверях офиса ожидаемо появился знакомый парень с приятной улыбкой на лице. Черные, густые, хорошо подстриженные и аккуратно расчесанные волосы действительно могли принадлежать итальянцу.
Молодой человек по-детски обрадовался, когда узнал, что они будут перемещаться на автомобиле и что кондиционер хорошо работает. После обеда стало по-летнему жарко.
По дороге к месту выяснилось, что парень из Франции и он здесь в первый раз. А вообще ему интересны страны Восточной Европы и он посещает периодически то одну, то другую.
Показ апартамента был недолгим и ознаменовался примеркой парнем кровати под свой высокий рост. После разрешения он аккуратно прилег на неё и вытянул ноги, убедившись, что помещается полностью. Во время осмотра юноша несколько раз вопросительно поглядывал в сторону мужчины. В его глазах, как показалось, был вопрос, насколько ему будет здесь хорошо отдыхать и одобряет ли старший по возрасту его выбор. Как полагается ответственному сотруднику, Ата ненавязчиво подчеркнул все преимущества этих апартаментов. Осмотр продлился недолго и завершился договоренностью, что о своем решении парень сообщит шефине.
Разговор между мужчинами шел на английском. Ата им владел средне, и общение с иностранцами, для которых он был не родным, давалось ему легче. Они гораздо старательнее произносят звуки и не строят сложных предложений, что делает коммуникацию более удобной.
Дорога обратно в офис была короткой. Тем не менее, мужчина включил музыку, хотя на таких расстояниях этого обычно не делал, предпочитая тишину. А тут решил сделать парню приятное, вспомнив о том, что у него стоит CD знаменитой французской певицы. Будет ему, пожалуй, радостно услышать здесь родной французский. «Удивится, наверное, что такие песни тут слушаем. Они ж все нас варварами испокон веков считают» — весело подумалось Ата.
В машине зазвучала приятная музыка. Это была песня 70-х годов прошлого века и юноша, скорее всего, не слышал ее. Хотя, это очень популярная песня, и ее не раз перепевали по всему миру разные исполнители.
На лице парня застыло удивленно-напряженное выражение лица. Не было ожидаемой радости или, по крайней мере, вежливой улыбки в знак от известной французской мелодии. Чтобы снять неожиданную и неловкую  напряженность, озадаченный Ата пояснил:
— Это Далида. Мега-звезда своего времени. Да и сейчас о ней не забывают. Хотя ваше поколение возможно о ней и не знает ничего. Вполне возможно, вы слышали ее песни, но не знали, кто их раньше исполнял. Вот эту то вы наверняка знаете. Я уверен.
По лицу парня пробежала волна, которая могла быть вызвана  только сильными эмоциями. Что происходило в глубине его души, было неясно, но то, что это была не радость, было очевидно.
От такой неожиданной реакции в ответ на свой добрый порыв Ата с радостью нырнул в так кстати подвернувшийся кармашек для парковки и остановился. Быстрым движением выключил магнитолу и озабоченно спросил:
— Что случилось? Вам плохо?
— Это Далида! Да, да… Это Далида, — как бы продолжая песню, певуче протянул юноша, оставаясь в своем неординарном состоянии.
— Ну да — Далида, — в тон ему утвердительно сказа Ата, – А с тобой-то все в порядке?
В ответ парень встрепенулся, и лицо его приобрело почти нормальное выражение. Он излишне бодро и напоказ бойко заверил:
— Все хорошо. Не беспокойтесь.
Но было видно, что он находится в необычном состоянии. Лицо его четко отражало происходящую в его душе эмоциональную бурю. Что именно там творилось, как говорится, одному Богу известно.
Вот уж действительно, порой даже самому человеку неведомо, что с ним происходит, и только Высшие Силы понимают все тонкости и глубину происходящего с человеком и в человеке. Ата пришел к неожиданному открытию. Так получается, что и решения принимаются человеком на основании неполного знания, в том числе и о самом себе. Выходит, режиссером своей жизни нас можно назвать только в условном смысле. Где же та грань, когда человек является хозяином своей судьбы?
Но его глубокие рассуждения были прерваны громким голосом оживившимся вдруг молодого человека. Не иначе его внутренние терзания попросились наружу, и он возбужденно, горячо протараторил:
— Вы считаете наше поколение темным, отсталым, бездуховным... А мы не такие! — практически выкрикнул он с вызовом, — думаете, мы и Далиду не знаем? Знаем! Слышали!
— Да успокойся ты, — как можно миролюбивее произнес Ата, ошарашенный такой бурной реакцией, — никто вас не упрекает и не обвиняет. Разные вы. Кто-то слышал, кто-то нет. Все люди разные.
— Вот именно. Я ей тоже так говорил, — с утвердительной радостью воскликнул юноша.
Было видно, что этот музыкальный жест учтивости затронул молодого человека за живое. Как уколом иголки, вскрылись давно зреющие под защитной кожицей процессы, происходящие в потаенных уголках души. Видимо, пришла пора, сварилась и прорвалась наружу каша, которая у него там бурлила, может быть, не один год.
— Да успокойся же ты. Надо же, как Далида его зацепила, — полушутя произнес Ата, пытаясь разрядить обстановку.
— Далида, Далида… — нараспев произнес паренек, внезапно успокоившись и задумавшись. Немного погодя добавил, — Мама ее очень любила. Слушала почти постоянно.
— Она что, умерла? — сострадательно спросил мужчина. Вопрос был задан скороспешно, опрометчиво. Он с тревогой ожидал возможной вместо ответа истерику. И что с ним тогда делать?
— Да, она покончила с собой, — все также находясь в своих мыслях, равнодушно произнес совсем успокоившийся и притихший парень. Вопреки опасениям Ата он это сказал невозмутимо, даже слегка равнодушно.
— Как певица. Надо же, — сокрушенно произнес мужчина, удивляясь спокойствию молодого человека и такому стечению обстоятельств. В голосе его прозвучали неподдельное сочувствие и сожаление.
— А! Это я про Далиду. А мама жива, слава Богу, — с легкой улыбкой поправил свою оплошность юноша и добавил с горькой усмешкой, — только мы не общаемся с ней. Так что, что она есть, что ее нет. Без разницы. Хотя больше — нет.
— Как? Совсем? — удивленно и опять с поспешной горячностью выпалил Ата. Он понял, что благодаря песне давно ушедшей певицы между ними неожиданно установился доверительный, открытый контакт, который, собственно, и позволяет ему задавать глубоко личные вопросы.
Невольно музыкой была разрушена стена, за которой люди скрывают сокровенное, такое, о чем не решаются поговорить даже сами с собой. Или не получается.
— Да! — утвердительно, как бы ставя окончательную точку в их отношениях, твердо произнес парень.
— Так это ж мама! Как так можно? — продолжал задавать  интимные вопросы мужчина, сам удивляясь своей прямоте, переходящей где-то границы такта.
Впрочем, в таком внезапно случившемся, в таком откровенном разговоре по-другому было бы, наверное, хуже. Деликатное топтание вокруг да около уводит собеседников от сути и искренности. Честность камуфлируется всякими надуманными и навязанными условностями, правилами.
— Можно, как оказалось, — постарался пободрее ответить юноша, — хотя пару лет назад я себе этого не мог представить даже в страшном сне.
Мужчине стало жалко парня. Видно было, как тому важны отношения, которые прервались и как он переживает. Видно было, что контакт с матерью у него продолжается на эмоциональном и ментальном плане. Да и как можно оборвать их? Даже за тысячи километров, без всякого общения связь существует. Мама это навсегда.
И снова возникла пауза. Каждый ушел в свои думы и воспоминания. 
— Я с первых своих дней, наверное, слушал Далиду, — спокойно заговорил первым молодой человек, — вырос под ее песни. Впитал с молоком матери. Она незримо, но постоянно присутствовала в нашей жизни. Мама восхищалась ей не только как певицей, но, в первую очередь, как женщиной. Она даже немного на нее похожа. Чем-то неуловимым, потому что, в общем-то, ничего схожего между ними нет. Ну, разве что рост изрядный и такой же волевой, неженский подбородок. Но не это главное.
Выражение глаз, пожалуй, — вот главное. Бывало, как повернет мама голову, взглянет и выходит вылитая Далида. Ну и характер, возможно, схожий. Такая же независимая, самостоятельная и сильная женщина. Меня она вырастила, выучила, воспитала — все одна. И вообще: меня воспитывали по большей части женщины. Может, потому я и стал такой.
— Какой такой? — с некоторой издевкой спросил Ата, стараясь как-то разбавить столь сложный разговор.
— Мягкий, нежный, уступчивый, что ли. Женского больше, пожалуй, — без какой-либо обиды и раздражения ответил парень.
— Женского, говоришь. А вот только что сам сказал, что маменька твоя была жесткой, сильной, а не белой и пушистой.
— Это точно. Не мягкая перинка, а жесткая скамья, — образно охарактеризовал юноша свою мать.
Возникла пауза. Ата несколько раз кинул беглый взгляд в сторону парня. Смотреть внимательнее и дольше было неловко, как подсматривать за переодевающимся человеком.
— Да, уж! Уложить жестко она могла, — как о боксере, иронично произнес парень,— и соломку не подкладывала, хотя знала, мне так кажется, заранее из-за чего и где бухнешься, и то, как больно будет.
— Так чего ж не предупреждала? — следуя логике разговора, спросил умудренный взращиванием двоих детей мужчина.
— А воспитывала! Она все время меня воспитывала и командовала так, как считала нужным. Иногда и ножку сознательно подставляла, создавала ситуации искусственно, чтоб упал нежданно-негаданно и ударился побольнее. Учила так, к жизни готовила.
— Ну и как? Помогло? Подготовила? — с легкой улыбкой спросил Ата. Он прекрасно знал, как это сложно — растить детей.
— Подготовила? — переспросил молодой человек и задумался, очевидно, в поисках ответа. Парень напрягся, обдумывая, взвешивая, по-видимому, на воображаемых весах, чего было больше, в полученном воспитании, — ну по-своему, да, подготовила. Она все время требовала, чтобы я поступал так, как она хочет или того ждет…
— Ну, конечно же, она лучше всех знает! И, разумеется, желала мне только лучшего, — с нескрываемой иронией добавил молодой человек и с горечью продолжил, — О моих желаниях, обо мне речь шла всегда потом, если вообще  шла.
— Так она ж хотела, как лучше. Для тебя же старалась, — попробовал оправдать неизвестную ему женщину Ата. Он в словах юноши увидел и себя со стороны. Ведь и он, воспитывая своих детей, прибегал порой к такому оправданию своих педагогических действий. Вспомнил, и стало неловко за себя.
— Старалась, старалась и настаралась… — горько и негромко, почти про себя произнес парень. Он притих и через некоторое время продолжил, — я ведь все время жил в страхе. Боялся упасть и, следовательно, встать и пойти после этого, боялся не угадать, боялся не соответствовать её требованиям и ожиданиям. Не так пошел, не туда свернул, не так повернулся, спину не так держу. Все время жил с оглядкой на её оценку.
— Так сам же говорил, что падал от ее подножек. Она понимала, что шлепнешься и шишку набьешь. Лучше уж искусственно тебе было получить опыт, потренироваться, подготовиться к жизни,— продолжал свою адвокатскую речь Ата. Он старался оправдать в ее лице и себя, и других родителей, заботящихся о благе своих детей таким образом.
— В том то и дело, что эта педагогика во мне еще больший испуг и оцепенение вызывала. Когда ребенок сам шел и упал, он поднялся, или его подняли, отряхнули, и он пошел. Ну, поплакал для порядка, может быть. И, главное, получил порцию ласки, поддержки. А тут спланированно тебя опустили. Да еще вместо ободрения получал подзатыльники и нравоучения. А хуже всего была колкая насмешка. Вот, что сжимало мне сердце больше всего, ломало меня. 
Парень отвернулся к боковому окну и положил голову на подставленную руку. Мужчине показалось, что у него на глазах выступили слезы. Он немного даже растерялся. Помолчал, подумал и решил родительскую позицию пояснить:
— Мне кажется, ты выдвигаешь требования и обвинения, и до сих пор в обиде на нее. Вон как болит — до слез... Но ведь любишь её. И она тебя. Ведь если б наоборот, так ей и все равно было бы. Гуляла б себе, и дела до тебя никакого не было — расти, как хочешь, как трава в поле. А так вон воспитывала, придумывала ситуации, учила. Она же о тебе волновалась, думала.
Парень задумался ненадолго и с горечью произнес:
— Придумывать она была мастерица. Она столько мне про меня надумала и рассказывала… — и опять замолк. Комок горечи, судя по всему, опять подкатил к его горлу.
Мужчину охватило почти отчаяние от невозможности успокоить молодого человека. И тут он вспомнил один из приемов, когда, чтобы успокоить детей, он внезапно переключал их внимание на совершенно не относящийся к ситуации предмет.
— У Далиды почти все песни — про любовь.
Парень вздрогнул и повернулся к нему. Ата, обрадовавшись своему до сих пор успешно работающему приему, продолжил:
— Так и мама же тебя любила. Иначе бы…
Молодой человек резко встрепенулся, выпрямился и произнес запальчиво перебивая:
— Она любила себя во мне. А не меня. Она думала, каким я должен быть по ее меркам, а не какой я есть и каким могу стать. Она не верила в меня и, значит, не любила, и от этого я считал себя слабым и неспособным на хоть что-то.
Всегда инициативу отдавал другим, ждал одобрения от окружающих за самый элементарный поступок. Для многих это было, возможно, элементарным, обыденным делом, а для меня целым событием, требующим похвалы. Чуть ли не в позу победителя становился в ожидании похвалы: «Вот какой смелый! Умелый! Ловкий! Умный!».
А по сути — обычные дела. Переступил, образно говоря, через порог. И что? Обычное дело. А для меня, может быть, целый этап. По большому счету — зачем мне эта оценка со стороны? Да потому что мнение окружающих было важнее моей собственной оценки своих же поступков. Непринятие мной самого себя влекло отторжение, неуважение со стороны окружающих.
Я с ней рос с оглядкой назад, жил всегда с повернутой в обратную сторону головой и даже по сторонам не глядел. Я смотрел только на нее, а не вперед, не смотрел в себя. То есть, я не был сам собой, а старался быть таким, как хочет она. Все время подстраивался под ее мнение. В результате не оказалось мнения своего, свои жизненные принципы я не формировал, а жил её мерками.
Видно было, как для парня мучителен неразрешенный конфликт... В его душе не было покоя. Таких в школе обычно дразнят «маменькин сынок», насмехаются и лупят. Дети жестоки и, выбрав жертву, травят её безжалостно. Такой ребенок обречен на терзания и сомнения в себе, в своих силах и способностях.
В любом классе, в каждом детском коллективе есть хотя бы одна такая жертва. И ребенок в такой ситуации либо ломается, либо становится сильным. Или еще вариант — очень агрессивным и озлобленным. Какой из этих вариантов сработает, во многом зависит от понимания и поддержки ребенка в семье.
Впрочем, и возникают-то такие ситуации чаще всего именно из-за обстановки в семье. И как тут быть? Наверное, и в школе ему было несладко, и дома пряники не ждали. Интересно, как этот из ситуации выкарабкался? Но, судя по всему, не очень, вон как переживает. Да и видно, что так и не вырос или, вернее, вырос, не став мужчиной. У Ата появилось желание приободрить юношу, и он с уверенностью произнес:
— И с чего ты взял, что она тебя третировала и не верила в тебя… Может, она наоборот верила и таким образом закаляла, тренировала тебя. Готовила, я уже говорил, к жизни. И ты вообще ведешь себя, как маленький обиженный мальчик.
— Готовила, готовила и приготовила… — опять рефреном пробурчал парень. Боль и горечь в каждом звуке его голоса  отражали его смятение.
Ох уж эта вечная проблема отцов и детей. Как много людей так и не выбрались из этих отношений, так в них и барахтаются, как муха в варенье, и все никак не могут выбраться из детских воспоминаний и обид. Смотришь — уже дедушка, а все еще маменькин сынок.
-—Тебе необходимо с ней поговорить, — твердо сказал Ата.
— О чем? Она никогда и никого не слушает. Только она права,— безнадежно произнес парень в ответ. И даже слегка махнул рукой, как бы закрепляя неоспоримость своих слов.
— А ты попробуй. Ты начни. Только не обвиняй, не упрекай. Она же мама, и она, я уверен, желала тебе только добра и делала все, что могла по своему разумению. К тому же, родительский долг обязывал ее воспитывать тебя, готовить тебя к жизни.
— Вот и вы ее оправдываете… — раздражение и даже враждебность снова зазвучали в голосе молодого человека.
— Да я не буду тебя убеждать. Решать тебе, — спокойно сказал Ата. Он замолчал, вспоминая или обдумывая что-то.
Были заметны едва уловимые движения его лица, характерные, когда человек неожиданно ловко ухватил пролетающую мысль и порадовался удаче и удивился не своей изворотливости, а тому, как она своевременно прилетела. Без промедления, чтоб не упустить, он произнес немного возбужденно:
— Ты знаешь, я совершенно недавно узнал, что ребенок, выросший в дикой природе, без общения с людьми, будет… ну, как Маугли. Слышал, наверное?
Парень кивнул, подтверждая свою осведомленность.
— Так вот, такие дети, если до 3-5 лет не начали говорить, так потом, даже попадая в человеческое общество, так и не научатся разговаривать. Маугли с людьми общаться не мог. Он так и не стал, по сути, человеком.
Юноша смотрел с оторопью. Ата продолжал, стараясь поскорее поделиться внезапным открытием:
— Понимаешь, есть определенный временной коридор, когда ты можешь чему-то научиться, что-то сделать или сказать. У пожилых и тяжело больных спрашивали, о чем они больше всего жалеют в своей жизни. Большинство жалело о словах, которые они не сказали, и поступках, которые они не совершили. И я думаю, что при переходе в мир иной, и я даже читал где-то, если и будет суд, то судить будут, прежде всего, за то, что человек не сделал, а уж потом за совершенное.
Парень внимательно слушал, повернувшись в пол-оборота, и смотрел вдаль отрешенным взглядом, переваривая услышанное. Ата помолчал, сам размышляя на эту тему, и решил добавить один весомый аргумент. Не сказать это в данный момент было бы почти преступно.
— Так что смотри сам, говорить с мамой или нет. Взрослый уже. А вот как уйдет она, так и останется тяжелым грузом несостоявшийся разговор. Только тяжко потом будет таскать все время этот камень с собой.
Парень вздрогнул и посмотрел с изумлением ему в глаза .
— Как так — уйдет? — выдохнул он сорвавшимся голосом
— Да как все уходят, — бодро, с напускной бравадой произнес старший, — В мир иной, мир, надеюсь, лучший.
Судя по всему у парня в голове не укладывалось, что мама может куда-то деться, а тем более — уйти навсегда. Как это так, мама уйдет? Как такое вообще может быть, что ее  не будет?
— Да успокойся ты. И подумай на досуге без нервов и эмоций, а потом поезжай, возьми за руки и просто скажи: «Мама, я приехал, я люблю тебя и хочу просто поговорить с тобой».
Молодой человек сидел в прострации. Было очевидно, что разговор дальше идти не может. Ата завел машину, и через пару минут они уже были возле офиса. Парень вышел, учтиво попрощался и ушел, выкидывая вперед, как аист, свои длинные, стройные ноги. Он шел, неся свою голову удивительно ровно. В ней кипела работа.
Апартаменты он так и не снял — даже не звонил. Свою коллегу Ата весело заверил, что сохранил честь.