Россия XIX века в лицах. 16. Ф. И. Тютчев

Фёдор Иванович Тютчев (1803 - 1873) был не только великим поэтом, но видным государственным деятелем конца 1850-х – начала 1870-х гг. Он был  единомышленником и соратником знаменитых консервативных публицистов Михаила Каткова и Ивана Аксакова.

Федор был вторым сыном Ивана Николаевича и Екатерины Львовны Тютчевых и родился  23 ноября (5 декабря) 1803 года в родовом тютчевском имении, селе Овстуг Орловской губернии. Тютчевы принадлежали к старинному русскому дворянству. Его отец литературой не интересовался и талантов особых не выказывал, зато отличался необыкновенным благодушием, мягкостью, редкой чистотой нравов и пользовался всеобщим уважением. Он дослужился в гвардии до поручика и на 22-м году жизни женился на Екатерине Львовне Толстой. Затем Тютчевы поселились в орловской деревне, а на зиму переезжали в свой дом в Москву.

Федя Тютчев и по внешнему виду (он был очень худ и малого роста), и по духовному складу был полной противоположностью своему отцу, зато чрезвычайно походил на  мать, женщину замечательного ума, сухощавого, нервного сложения, с наклонностью к ипохондрии, с фантазией, развитой до болезненности. В доме Тютчевых преобладал и почти исключительно господствовал французский язык, так что не только все разговоры, но и вся переписка родителей с детьми и детей между собой, как в ту пору, так и потом, в течение всей жизни, велась не иначе как по-французски.

С самых первых лет Федор Тютчев стал обнаруживать особые дарования, а потому тотчас же сделался любимцем и баловнем бабушки, матери и всех окружающих. Это баловство, без сомнения, отразилось впоследствии на образовании его характера: еще с детства стал он врагом всякого принуждения, всякого напряжения воли и тяжелой работы. К счастью, ребенок был чрезвычайно добросердечен, кроткого, ласкового нрава, чужд всяких грубых наклонностей; все свойства и проявления его детской природы были скрашены какой-то особенно тонкой, изящной духовностью. Благодаря своим удивительным способностям, учился он необыкновенно успешно. Но уже и тогда нельзя было не заметить, что учение не было для него трудом, а как бы удовлетворением естественной потребности знания. К слову сказать, ничто так не балует и не губит людей в России, как именно эта талантливость, упраздняющая необходимость усилий и не дающая укорениться привычке к упорному, последовательному труду. Даровитость особенно нуждается в высшем, соответственном воспитании воли, ради полного ее развития.

А в настоящем случае мы имеем дело не просто с человеком талантливым, но и с исключительной натурой — натурой поэта. Необыкновенная одаренность мальчика проявилась рано: уже в 12 лет он переводил Горация. Стихи он начал писать рано и в 14 лет(!) был принят в Общество любителей российской словесности. В 1821 году, когда Тютчеву не было еще и 18-ти лет, он сдал отлично свой последний экзамен в университете и получил кандидатскую степень. По всем соображениям родных и знакомых, перед ним открывалась блестящая карьера. Но честолюбивые виды отца и матери мало тревожили душу беспечного кандидата. Предоставив решение своей будущей судьбы старшим, сам он весь отдался своему настоящему. Жаркий поклонник женской красоты, он охотно посещал светское общество и пользовался там успехом. Но буйство и разгул были совершенно не свойственны его природе: для него имели цену только те наслаждения, где было место искреннему чувству и страстному поэтическому увлечению.

В 1822 году Тютчев был отправлен в Петербург, на службу в Государственную коллегию иностранных дел. Но в июне месяце того же года его родственник, знаменитый герой Кульмской битвы, потерявший руку на поле сражения, граф А. И. Остерман-Толстой посадил его с собой в карету и увез за границу, где и пристроил сверхштатным чиновником к русской миссии в Мюнхене. «Судьбе угодно было вооружиться последней рукой Толстого (вспоминал Федор Иванович в одном из писем своих к брату), чтоб переселить меня на чужбину». Это был самый решительный шаг в жизни Тютчева, определивший всю его дальнейшую участь.

За границей он прожил 22 года, но западником не стал, а еще больше полюбил Россию. Он тосковал о Родине и писал: «Когда ты говоришь об Овстуге, прелестном, благоуханном, цветущем, безмятежном и лучезарном, — ах, какие приступы тоски по родине овладевают мною».

Занимаясь серьезно дипломатической работой, он в то же время не оставлял и поэтического творчества. Во второй половине 1820-х годов он написал около семидесяти прекрасных стихотворений, среди которых «Весенняя гроза», «Как океан объемлет шар земной…», «Silentium!». И волнующие строки любовной лирики, не потерявшие своего очарования по сию пору: «Твой милый взор, невинной страсти полный…», «Я помню время золотое», «Я встретил вас, и всё былое» и др.

Однако Тютчев не гнался за славой, его биограф В.Кожинов пишет: «Тютчев, как уже говорилось, не торопился стать поэтом; став поэтом, он опять-таки не спешил печатать стихи. Известно, что он передавал стихи в московские журналы и альманахи только благодаря настойчивым просьбам Раича, братьев Киреевских, Погодина. В весьма редких случаях — и то лишь в последние годы жизни — стихи поэта попадали в печать по его личной инициативе».

В 1835 году друг поэта Иван Гагарин вернулся из дипломатической миссии в Петербург и узнал, что в России Тютчева почти не знают. Гагарин уговорил поэта прислать ему в тетрадь с последними стихотворениями, а затем показал все собранные рукописи Петру Вяземскому и Василию Жуковскому.
«…Намедни я передаю Вяземскому некоторые стихотворения, старательно разобранные и переписанные мною; через несколько дней невзначай захожу к нему около полуночи и застаю его вдвоем с Жуковским за чтением ваших стихов и вполне увлеченных поэтическим чувством, коим дышат ваши стихи. Я был в восхищении, в восторге, и каждое слово, каждое замечание, в особенности Жуковского, все более убеждало меня, что он верно понял все оттенки и всю прелесть этой простой и глубокой мысли» (И. Гагарин, из переписки с Федором Тютчевым).

Вяземский с Жуковским передали произведения Александру Пушкину. Он прочитал их и в 1836 году напечатал в «Современнике» под заголовком «Стихотворения, присланные из Германии». Публицист Ю. Самарин вспоминал: «Мне рассказывали очевидцы, в какой восторг пришел Пушкин, когда он в первый раз увидал собрание рукописное его [Тютчева] стихов… Он носился с ними целую неделю».

Настоящая известность его как поэта начинается собственно с 1854 года, т.е. когда ему пошел уже шестой десяток лет, именно со времени первого издания его стихотворений редакцией журнала «Современник» при содействии И. С. Тургенева. По мнению, хорошо знавшего его И. Аксакова такое пренебрежение к своей авторской личности происходило у Тютчева от свойственной ему некоторой беспечности и лени, и еще более от особого рода скромности и смирения, присущих его характеру.

Вернувшись в Россию в 1845 году, Тютчев долгое время исполнял должность председателя Комитета иностранной цензуры и одновременно являлся членом Совета Главного управления по делам печати. В 1865 году Тютчев получил чин тайного советника (что по Табели о рангах соответствует генерал-лейтенанту). Тютчев имел весьма обширные связи при дворе, сам он был камергером, а его дочь Анна до 1865 года была фрейлиной императрицы Марии Александровны. Император Александр II при встречах с поэтом обнимался с ним как с добрым знакомым. В Петербурге он посещал светские салоны и запомнился петербургской знати как изумительный рассказчик, который обладал глубокими познаниями и блестяще разбирался в политике и философии.

Писатель Владимир Сологуб вспоминал: «Много мне случалось на моем веку разговаривать и слушать знаменитых рассказчиков, но ни один из них не производил на меня такого чарующего впечатления, как Тютчев. Остроумные, нежные, колкие, добрые слова, точно жемчужины, небрежно скатывались с его уст... Когда он начинал говорить, рассказывать, все мгновенно умолкали, и во всей комнате только и слышался голос Тютчева... Главной прелестью Тютчева... было то, что... не было ничего приготовленного, выученного, придуманного».

Тютчев мог бы легко завоевать не только широкую известность, но и славу. Десятой доли его сведений и талантов было бы довольно иному для того, чтоб суметь приобрести почести и значение, занять выгодную общественную позицию, стать оракулом и прогреметь. Примером может послужить один из современников Тютчева, Чаадаев, страдавший именно избытком того, в чем у Тютчева был недостаток, человек бесспорно умный и просвещенный, хотя значительно уступавший Тютчеву и в уме и в познаниях, человек, которому отведено видное место в истории российского общественного развития, который постоянно позировал с немалым успехом в московском обществе и с подобающей важностью принимал поклонение себе как кумиру. Но именно важности никогда не напускал на себя Тютчев, тщеславие было ему не свойственно, всякое самодовольство было ненавистно его существу.

***
Удивительно, но долгое, 22-летнее пребывание за границей не превратило Тютчева, как многих других, в "западника", а, напротив, он, по образному выражению И. Аксакова "пламенел любовью к России". Как же велико было удивление русского общества, когда оказалось, что результатом европейского просвещения, так полно усвоенного Тютчевым, было не только утверждение в нем естественной любви к своему отечеству, но и высшее разумное ее оправдание; не только верование в великое политическое будущее России, но и убеждение в высшем мировом призвании русского народа и вообще духовных стихий русской народности. Тютчев как бы перескочил через все стадии русского общественного двадцатидвухлетнего движения и, возвратись из-за границы с зрелой, самостоятельно выношенной им на чужбине думой, очутился в России как раз на той ступени, на которой стояли тогда передовые славянофилы с Хомяковым во главе.

За Тютчевым закрепилась репутация убеждённого монархиста и охранителя- консерватора. Однако конкретных самодержцев, которым он служил, Фёдор Иванович оценивал по заслугам, то есть весьма критически. На смерть Николая I, которого он обвинял в Крымской катастрофе, поэт отозвался критическим пятистишием:
«Не Богу ты служил и не России, 
Служил лишь суете своей, 
И все дела твои, и добрые и злые, - 
Все было ложь в тебе, все призраки пустые: 
Ты был не царь, а лицедей».

Его сын, Александр II не вызывал у Тютчева столь бурных эмоций, к нему он относился скорее снисходительно-иронически. Вспоминают его афоризм: «Когда император разговаривает с умным человеком, у него вид ревматика, стоящего на сквозном ветру..."

Самое главное, что самодержавие для Тютчева не являлось чем-то сакральным и самоценным, оно было важно для него только как часть русской государственности: «вне энергического и сознательного национального духа русское самодержавие – бессмыслица». Поэтому Российскую империю Тютчев рассматривал как национальное русское государство.

Но тут монархизм Фёдора Ивановича столкнулся с серьёзным противоречием, ведь Романовы, вплоть до Александра III, как и большинство их министров считали Россию  государством, в котором император осуществляет свою власть, опираясь на социальные элиты различных народов империи, играя, таким образом, роль наднационального центра и ослабляя, тем самым, позиции русского дворянства. Особо важная роль во властных структурах традиционно отводилась немецким баронам Прибалтики.

Тютчева такая политика возмущала, ибо МИД, возглавляемый при Николае I К.В. Нессельроде, стал настоящим немецким заповедником, в котором русским дипломатам работать было трудно. Об этом он писал видному государственному деятелю А. Горчакову: "Все русские гении, во все времена, имели… [нерусских] соперников более заурядных, старавшихся и нередко умудрявшихся их оттеснять и притеснять только лишь благодаря привилегиям, часто необоснованным, инстинктивному, так сказать, сочувствию, которое они находили в самом сердце верховной власти. Вот это-то упорное пособничество верховной власти чужеземцам и содействовало более всего воспитанию в русской натуре, самой добродушной из всех, недоброго чувства по отношению к немцам…»

В 1860 – 70-х гг. проводниками внутренней политики «великодержавного космополитизма» были последовательно возглавлявшие Министерство внутренних дел П.А. Валуев и А.Е. Тимашев, а также шеф жандармов П.А. Шувалов. Все трое активно отстаивали интересы немецкого прибалтийского дворянства и вели примирительную политику в отношении польской аристократии, даже во время польского мятежа 1863 года. Именно эти люди (в особенности, Валуев) вызывали у Тютчева подлинные приступы ярости, которые он выплёскивал в частных письмах:
«Почему эти жалкие посредственности, самые худшие, самые отсталые из всего класса ученики, эти люди, стоящие настолько ниже даже нашего общего, кстати, очень невысокого уровня, — почему эти выродки находятся и удерживаются во главе страны? почему сила обстоятельств не позволяет нам их свалить? …паразитические элементы органически присущи Святой Руси… это нечто такое в организме, что существует за его счет, но при этом живет своей собственной жизнью, логической, последовательной и, так сказать, нормальной в своем пагубно разрушительном действии… И это происходит не вследствие недоразумения, невежества, глупости, неправильного понимания или суждения. Корень этого явления глубже, и пока еще неизвестно, докуда он доходит…» Или же говорил о них «…Эти отбросы русского общества, это антирусское отродье…»

Поэт, по сути, обвинял верхушку российской бюрократии в национальной измене:
«…Следование какой-нибудь идее вопреки смыслу обязательно приводит на деле совершенно к тому же результату, что и сознательная измена… В особенности сейчас, когда перестают быть русскими, чтобы стать космополитами, а вместо этого неизбежно, фатально становятся поляками…»
«…В русском обществе два ученья, два направления – русское и антирусское. При содействии существующего порядка, судьбе угодно было, в лице Валуева, поставить антирусское направление верховным и полновластным судьею всей мыслящей России, и как ни поразительно подобное безобразие, в высших сферах к нему относятся равнодушно…»

В России, по мнению поэта, господствует абсолютизм, который включает в себя «черту самую отличительную из всех – презрительную и тупую ненависть ко всему русскому, инстинктивное, так сказать, непонимание всего национального».
«Если случается, что по какому-либо вопросу в сознании самого монарха проявляются какие-то проблески национального чувства, эти люди совершенно теряются…»

Впрочем, больших надежд на «проблески национального чувства» у Романовых дипломат и политик Тютчев не возлагал. Надеяться можно было только на «нравственный переворот» «в сознании членов самой династии». Но «возможно ли такое чудо, есть ли на него надежда? Существуют ли в истории примеры того, чтобы власть, утратившая сама всякую веру в правоту своей цели, когда-либо сумела вновь обрести это сознание?»

***
Тем не менее, Тютчев не опускал рук, а вёл борьбу против «высокообразованного политического кретинизма… с некоторою примесью внутренней измены». И главным своим союзником в этой борьбе он видел печатное слово лидеров тогдашнего русского национализма – Михаила Каткова и Ивана Аксакова, которое будило общественное мнение, а нередко воздействовало и на верхи. Западная пресса середины 19-го столетия называла этих публицистов, Каткова и Аксакова, главными представителями «русской партии».

К концу 40-х годов Тютчев стал проповедовать политическое и духовное обособление России от Европы. Согласно его трудам, Россия — великая патриархальная империя, опора порядка, исповедница христианского безличия и смирения. О патриотизме Тютчева говорит и его крайне негативная реакция на публикацию русофобского романа "Дым" Иваном Тургеневым в 1867 году. Надо сказать, что многие русские читатели отреагировали с возмущением на мысли высказанные Тургеневым в этом романе. Тургенев писал Анненкову 23 мая 1867 года: "Мне кажется, еще никогда и никого так дружно не ругали, как меня за "Дым". Камни летят со всех сторон. Ф. И. Тютчев даже негодующие стихи написал. И представьте себе, что я нисколько не конфужусь: словно с гуся вода. Я, напротив, очень доволен появлению моего забитого Потугина, верующего единственно в цивилизацию европейскую, в самый разгар этого всеславянского фанданго с кастаньетками.."

Вот эта негодующая эпиграмма Тютчева на "Дым" Тургенева:
   "И дым отечества нам сладок и приятен!" -
   Так поэтически век прошлый говорит.
   А в наш - и сам талант все ищет в солнце пятен,
   И смрадным дымом он отечество коптит".

В 1862 году министерство иностранных дел возглавил товарищ Пушкина по Царскосельскому лицею князь Александр Горчаков. С ним у Тютчева сложились дружеские отношения, они много переписывались. С Горчаковым поэт делился своими взглядами на внешнюю политику. Тютчеву была близка концепция славянофилов: он полагал, что Россия идет по своему собственному самобытному пути и ее история кардинально отличается от истории европейских стран. Эти идеи поэта проявились в его политической лирике, среди которой стихотворения «Молчит сомнительно Восток», «Умом Россию не понять…» и «Славянам».

"Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать —
В Россию можно только верить".

Примечательно, что такую оценку своей стране дал опытный дипломат, прекрасно знающий европейские страны - их культуру и все тонкости проводимой ими политики.

С Михаилом Катковым Тютчев тесно сошёлся еще во время польского мятежа 1863 г., когда газета «Московские ведомости» заняла твёрдую национальную позицию, при том, что сама власть была в растерянности из-за сильного дипломатического нажима европейских держав в пользу поляков. Тогда Фёдор Иванович создал тандем Катков-Горчаков, обеспечив, таким образом, министра иностранных дел медийной поддержкой.

В те годы либеральное общество подвергло настоящей травле Михаила Николаевича Муравьёва — 66-летнего старика, который действовал в Польше твердо, расторопно и несгибаемо. Внук Суворова, петербургский губернатор, даже отказался преподнести «людоеду» Муравьёву приветственный адрес. Тютчев (один из немногих поэтов, не попавших под гипноз либерализма) обратился к внуку генералиссимуса с укоризненным посланием:

"Гуманный внук воинственного деда,
Простите нам, наш симпатичный князь,
Что русского честим мы людоеда,
Мы, русские, Европы не спросясь!.. «...»
Но нам сдаётся, князь, ваш дед великий
Его скрепил бы подписью своей..."

Ну, а позже в Английском клубе демократ Николай Алексеевич Некрасов зачитал Муравьёву оду в духе победного XVIII века, но с новыми полемическими поворотами, неизбежными для 1860-х:

"Мятеж прошёл, крамола ляжет,
В Литве и Жмуди мир взойдёт;
Тогда и самый враг твой скажет:
Велик твой подвиг... и вздохнёт.
Вздохнёт, что, ставши сумасбродом,
Забыв присягу, свой позор,
Затеял с доблестным народом
Поднять давно решённый спор.
Нет, не помогут им усилья
Подземных их крамольных сил.
Зри! Над тобой, простёрши крылья,
Парит архангел Михаил!"

Тут уж шум поднялся невероятный. Некрасова, которого раньше дружно хвалили за смакование народных страданий, теперь так же дружно проклинали, топтали, даже сделали «нерукопожатным».

У Тютчева в «Московских ведомостях» был друг и единомышленник – А.И. Георгиевский, через которого он мог влиять на редакционную политику. Известно, что некоторые газетные передовицы, написанные Георгиевским, являлись очевидными слепками с тютчевских писем к нему.

Катков, в полном созвучии с Тютчевым, прославлял твердую антипольскую политику М.Н. Муравьёва в Западном крае и обличал примирительный курс Валуева, как «антинациональный». Валуев, в свою очередь, подвергал «МВ» цензурным гонениям. После одного из них Катков, в отчаянии, хотел даже отказаться от издания газеты. Узнав об этом, Тютчев написал Георгиевскому следующее письмо:

«Враждебность к «М[осковским] ведомостям» не есть случайность, не есть принадлежность той или другой личности; она — логично вытекает из самой сущности дела… Что у нас теперь воочию совершается?.. Мы видим теперь в России, как все элементы, или нерусские по происхождению, или антирусские по направлению, чуя какую-то им общую беду, силятся совокупиться в одно целое, в одну разнородную, но кой-как сплоченную массу — для противодействия и сопротивления, — а какая же это общая им угрожающая опасность?.. Это просто все более и более созревающая сознательность русского начала, которая и обличается тем, что это начало из области мысли переходит в факты, овладевает факты. — А кто более всех содействовал этому самосознанию русского общества? Кто и теперь служит ему лучшим органом, кто, как не «М[осковские] ведомости»?.. Совершившаяся уже коалиция всех антирусских в России направлений есть факт очевидный, осязательный…"

Тютчев писал о "безнародности" верховной русской власти, и видел заслугу  «Московских ведомостей» в том, что они "воспротивились этому; они не согласились на такое охолощение русского начала… С этой минуты противники поняли, что успех сделался несравненно труднее и что им необходимо действовать соединенными силами... Вот каким образом в состав этой коалиции вошли, вопреки своей разнородности, и польская шляхта, и остзейские бароны, и петерб[ургские] нигилисты, штатные и заштатные. Их связывает одно — отрицательное начало, т. е. врожденная или привитая враждебность ко всему русскому… Но и в этом составе, и в этом объеме они очень все-таки чувствуют, что все их усилия останутся тщетными, пока верховная русская власть не будет на их стороне… Вот где теперь завязка всего дела… что; в этой русской в[ерховной] власти одержит решительный перевес — то ли, что составляет его сущность, его душу, или наносное, пришлое, привитое; словом сказ[ать], кто одолеет в представителе этой верх[овной] власти: русский ли царь или петербургский чиновник? Я знаю, благоприятное разрешение этой задачи не вполне зависит от нас, но мы можем много ей содействовать…

Итак, в данных обстоятельствах вот в чем должна состоять наша главная забота… Дать государю время и возможность вполне уразуметь, вполне прочувствовать, какою тесною неразрывною солидарностию связано русское слово и русское дело… И вот почему, добрый мой и милый друг Ал[ександр] Иваныч, мы все, сколько нас ни есть русских в Ницце, с Первого лица и до последнего, — читатели и почитатели «Моск[овских] вед[омостей]», — мы все верим и надеемся, что это мое письмо найдет еще редакцию этой газеты в честных и сильных руках М[ихаила] Н[икифоровича], что он, принесший столько жертв и оказавший столько услуг, не изменит своему призванию и преждевременным, вовсе еще не нужным отступлением перед неприятелем не погубит своего и нашего дела: претерпевший до конца, тот спасен будет…»

Благодаря Тютчеву и другим единомышленникам Каткова наверху, эта атака на «Московские ведомости» была отбита, и Михаил Никифорович остался во главе газеты.

***
Другим объектом горячей поддержки Фёдора Ивановича был славянофил Иван Сергеевич Аксаков, ставший в 1866 г. мужем его дочери Анны. Аксаковская газета «Москва» была безусловным фаворитом поэта. «Я, как и все друзья твоего мужа, - писал отец дочери, - горячо желаю, в интересах его издания, чтобы идеи, коими он вдохновляется, были бы до конца поняты как публикой, так и в высших сферах. Мы хорошо знаем, что из всех общественных направлений, представленных в русской печати, его направление носит наиболее ярко выраженный национальный характер и именно потому является наиболее реально консервативным, наиболее искренне преданным самому принципу власти в России».

В 1867 г. «Москва» повела резкую кампанию против привилегий немецких прибалтийских баронов, чем, естественно вызвала против себя удары со стороны их лоббистов наверху. Тютчев использовал все свои придворные связи, чтобы не допустить закрытия газеты. Как явствует из его переписки, главной защитницей Аксакова была императрица Мария Александровна, очевидно продолжавшая сохранять добрые чувства к своей бывшей фрейлине. Но прямому и искреннему Аксакову, в отличие от Каткова, начисто лишённому способностей к дипломатии, не хватало осторожности в полемике, к которой его тщетно призывал тесть. Он был известен своей честностью и хотел писать только так, как думал. В результате, даже покровительство императрицы не помогло, ибо «Москвой» возмутился сам император, газета была закрыта, а Аксаков  лишён права заниматься издательской деятельностью.

Гонения на русскую национальную печать лишали самодержавие его идеологической поддержки. О последствиях этого Тютчев высказался поистине пророчески: «…почему вредным теориям, пагубным тенденциям мы не можем противопоставить ничего, кроме материального подавления? Во что превратился у нас подлинный принцип консерватизма? Почему наша соль стала столь чудовищно пресной? Любая власть, которая за недостатком принципов и нравственных убеждений переходит к мерам материального угнетения, тем самым превращается в самого ужасного пособника Отрицания и Революционного ниспровержения, но она начинает осознавать это лишь тогда, когда зло уже непоправимо».

Пишешь об этих «делах давно минувших дней» и с горечью думаешь, что ничего в России не изменилось ни в национальной политике, ни в работе средств массовой информации...

***
Личность Тютчева, с его блестящим умом, поэтическим талантом, добротой, патриотизмом вызывала восхищение у современников. Он был уважаем мужчинами и любим женщинами. Хотя Тютчев далеко не был красавцем, но женщины ценили в нём мужчину, умеющего любить красиво:

О своей первой жене Элеоноре Петерсон, вдове русского дипломата Александра Петерсона, от которого у нее осталось четверо детей, он писал родителям: «Я хочу, чтобы вы, любящие меня, знали, что никогда ни один человек не любил другого так, как она меня… не было ни одного дня в ее жизни, когда ради моего благополучия она не согласилась бы, не колеблясь ни мгновенья, умереть за меня». Позже у них родились три дочери. В августе 1838 года после тяжелой болезни она умерла. Поэт не отходил от постели умирающей жены и, по свидетельству современников, так был ошеломлен ее смертью, что поседел за одну ночь. Однако уже спустя несколько месяцев Тютчев женился вновь. Его супругой стала Эрнестина Дёрнберг. С ней поэт познакомился еще в 1833 году и с тех пор поддерживал отношения, написал несколько любовных стихотворений, среди которых «Люблю глаза твои, мой друг…» и «Воспоминание о 20 марта 1836 года!!!». В браке у Тютчева и Дёрнберг родилось пять детей.
"Люблю глаза твои, мой друг,
С игрой их пламенно-чудесной,
Когда их приподымешь вдруг
И, словно молнией небесной,
Окинешь бегло целый круг..."

В конце 1840-х в Смольном институте, куда поэт приходил навещать своих дочерей Дарью и Екатерину, он познакомился с их однокурсницей Еленой Денисьевой. На протяжении почти пятнадцати лет — до смерти Денисьевой в 1864 году — Тютчев поддерживал с ней отношения, но не оставлял и законную жену. Денисьева писала: «Мне нечего скрываться и нет необходимости ни от кого прятаться: я более всего ему жена, чем бывшие его жены, и никто в мире никогда его так не любил и не ценил, как я его люблю и ценю». Она родила Тютчеву троих детей. В эти годы поэт писал необыкновенно красивые философские и любовные лирические стихи, которые объединились в так называемый «денисьевский» цикл: большую часть он посвятил своей возлюбленной Елене Денисьевой. В 1864 году у них родился третий ребенок — сын Николай. Вскоре после этого Денисьева тяжело заболела и умерла.

Тютчев писал об этом: «Пустота, страшная пустота… Даже вспомнить о ней — вызвать ее, живую, в памяти, как она была, глядела, двигалась, говорила, и этого не могу. Страшно, невыносимо…», и изливал свое горе в стихах:
"Жизнь, как подстреленная птица,
Подняться хочет — и не может.
Нет ни полёта, ни размаху –
Висят поломанные крылья,
И вся она, прижавшись к праху,
Дрожит от боли и бессилья…»

В 1872 году состояние здоровья поэта резко ухудшилось. Но он не хотел поддаваться болезням и писал дочери: «По своему неисправимому легкомыслию я по-прежнему не могу не интересоваться всем, что происходит в мире, словно мне не предстоит вскоре его покинуть…». Вскоре умерла любимая дочь поэта Мария. Незадолго до смерти Тютчев сочинил свои последние стихотворения «Бессонница» и «Все отнял у меня казнящий Бог…».

Федор Тютчев умер 27 июля 1873 года в Царском Селе. Поэта похоронили на Новодевичьем кладбище в Петербурге.

Список литературы:
1.Аксаков И. С. Федор Иванович Тютчев: (Биогр. очерк). — Москва: тип. В. Готье, 1874. — 406 стб.
2.Берковский Н. Я. Ф. И. Тютчев: Вступительная статья // Полное собрание стихотворений. Л.: Сов. писатель, 1987. (Библиотека поэта; Большая серия). — С. 5—41
3.Кожинов В. В. Тютчев. — М.: Молодая гвардия, 1988. — 496 с. — (Жизнь замечательных людей).
4.Марочкин С.Н. Тютчев как политик. 2013-12-06
5.Пигарев К. В. Жизнь и творчество Тютчева / АН СССР. Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького. — М.: Изд-во АН СССР, 1962. — 376 с.
6.Сочинения Ф. И. Тютчева: стихотворения и политические статьи: с портретом и снимком с рукописи автора. — Изд. 2-е, испр. и доп. — Санкт-Петербург: Тип. А. С. Суворина, 1900. — 622, Х с.
7.Экштут С. А. Тютчев: Тайный советник и камергер. — М.: Молодая гвардия, 2013. — 263 с. — (Жизнь замечательных людей. Малая серия). — ISBN 978-5-235-03556-0.