Фибровый вернисаж

Угасание эры социализма, одарило Бориса Самойловича мизерной пенсией, государственной неразберихой, и пустыми полками гастрономов. Но рухнувшие устои жизни никак не повлияли на его благосостояние; осевших в «закромах» активов хватало ему с лихвой.
 
С годами он остепенился и уже не пытался выкинуть очередной  бизнес-фортель, трезво рассудив, что спокойная и размеренная жизнь куда здоровей и полезней непредсказуемых виражей судьбы. Этим умозаключениям сопутствовала и прогрессирующая гипертония - наследие нескончаемых жизненных передряг;  да и времена - как снег на голову… смутные, непонятные.

Перестройка. Гласность. Приват-кооперация.

-- Неужто НЭП нагрянул, -- не раз восклицал он, внимая последним новостям,  --  мне бы эти времена, да годков на двадцать моложе…
Но не всё выглядело столь доброжелательно и лучезарно в стремительно меняющейся социалистической действительности.
Окрылённые гласностью газеты-журналы сплошь и рядом пестрели заголовками о растущем как на дрожжах криминальном разгуле, а новый лексикон, поросший малопонятной терминологией, заметно набирал силу:
 
Крыши. Разборки. Наезды. Стрелки. 

Борис Самойлович ощущал себя безнадёжно отсталым в своих суждениях о новой экономической эпохе. И решив не испытывать судьбу, распродал картины, антиквариат и помпезную мебель-рококо ( иди-знай каким ещё ухарям взбредёт на ум в его хоромы ломиться ). Деньги от вырученного имущества он вложил в царские червонцы, здраво рассудив, что в сегодняшнем мире нет ничего вечного, окромя чеканного профиля последнего из дома Романовых.
-- Хватит до ста двадцати с гаком! -– бормотал он под нос, -- только бы бог дал.
Со временем немногочисленные родственники разъехались, а дети, возгоревшиеся идеей во что бы то ни стало эмигрировать на запад, обосновались в Бостоне, хотя Борис Самойлович и не одобрял их выбора.

Из близкой родни оставался лишь шурин с племянниками, но и тот, после рано ушедшей в небытие жены-Сонечки, названивал изредка, интересуясь лишь злободневно-популярной темой: «товар-деньги-товар».  Брат жены ни на шаг не отклонялся от шаблонной и привычной ему стези, которая на Бориса Самойловича навевала скуку… - он был сторонником «эксклюзивных» идей, которые не раз посещали его пытливый ум. 
Мы с тобой люди разные, поучал он шурина, хоть и питаем слабость к накоплению денежного эквивалента, но!.. ты - оператор на конвейере: сидишь-потеешь над осточертевшим процессом, а у меня, без «изюминки», к очередному гешефту душа не лежит: Я – новатор, футурист-учредитель!
Моню эти рассуждения нередко раздражали, но обиды он не таил; здравый ум заставлял мириться со столь нелестной «аксиомой» зятя.
 
В один из тех долгих февральских вечеров, когда стылый ветер завывал в проводах, раскачивая еле тлеющие уличные фонари, в квартире Бориса Самойловича раздалась трель телефона.
-- И кто это по мою душу...! -- чертыхнулся он, -- не иначе как вновь молодняк балуется.
Но на этот раз на проводе был Моня-шуряк.
-- Выручай Боренька, отморозки наехали, -- прерывающимся от страха голосом скулил он в телефонную трубку, -- на счётчик собаки поставили.
-- Шо?.. на электроэнергию денег нет!?
Современный «глоссарий» так и не сумел пустить корни в повседневном лексиконе Бориса Самойловича: он его не понимал и не воспринимал.
-- Гоп-пники по мою душу… В Свердловске...  жизни нет, - запинающимся голосом канючил шуряк.
Понять смысл сказанного, а тем более догадаться чего добивался Моня, было не так уж и трудно. Но принимать у себя внезапно нагрянувших гостей, Борису Самойловичу вовсе не хотелось, он любил уют, тишину, и одиночество.
-- У меня здесь э-э… идиллия, а ты за собой всех своих свердловских  упырей ко мне в Харьков потянешь.
В трубке слышалось прерывистое дыхание шурина, где сопутствующим вокалом служили неразборчивые стенания жены-Дашеньки.
-- Лады,.. -- без особой охоты буркнул Борис Самойлович, -- в Люботино перекантуешься. Домик у меня там. Пиши адрес.

                * * *

В кирпичном особняке за высоким забором (который был оформлен как дача) пришлось срочно наводить порядок.
Шурин с невесткой прибыли только через трое суток. Моня был немного удручён, но не более: от могильного настроения, коим его «глас взывал о помощи», не осталось и следа. Он был собран, немногословен, и не в меру зол. Разгрузив из серого обшарпанного Рафика с десяток чемоданов и увесистый фанерный ящик, Моня без лишних слов взгромоздил свой «скарб» посреди гостиной.

Борис Самойлович насторожено хмыкнул недовольно теребя бородку клинышком:
-- Н-да-уж багаж…, видать надолго у меня столоваться будешь, -- пробурчал он.
-- Не бойсь, не в тягость, -- зло огрызнулся шурин, -- за мной не пропадёт!
Он перевёл дух и покосился на горку чемоданов:
-- Всё нажито непосильным трудом…, -- унылым голосом затянул он, -- но только успел документы на выезд в Израиль оформить, а они уже тут как тут... вороньё!
-- Дашенька, -- Борис Самойлович участливо глянул на окаменевшее лицо невестки, -- из холодильника на стол собери нам, и прямёхонько в кровать. Там…, в конце коридора направо.
Разлив по рюмкам из запотевшей «Столичной», Борис Самойлович не чокаясь опрокинул ледяную порцию «беленькой» и закусил шматом розового, приправленного чесноком сала. Он ждал, когда наконец у шурина возникнет желание поделиться своими невзгодами и печалями, а главное - планами на будущее; тянуть собеседника за язык (?).. было не в его характере.

После третей рюмки шурин разомлел, а настороженный цепкий взор сменило пьяное благодушие:
-- Такие вот дела Самойлыч… Хвала Господу, хоть детей не пришлось за собой тянуть. Самостоятельные. Ни то иэх-х…-- выдохнул он и попытался ухватить за горло бутылку «Столичной», но хозяин дома с завидной прытью наложил вето, верней свою руку на вожделенную тару, и спрятал ее под стол.
-- Твои неурядицы сегодня обсуждаем? или на завтра перенесём?
Моня откинулся на спинку стула и отрешённым взглядом уставился на привезённый «скарб»:
-- Прижали меня в Свердловске, -- выдохнул он, -- но хоть цел остался да ноги вовремя унёс.
-- Смелей-смелей, -- Борис Самойлович недовольно теребил острую бородку.
-- Картины у меня здесь…, а как вывезти из Союза ума не приложу.
-- Много?
-- Так…, пятьдесят с гаком, -- Моня обратил свой унылый взор на увесистый фанерный ящик. -- Передвижники, советский импрессионизм, а  главное, – Тициан.
-- Ого! –- у Бориса Самойловича глаза полезли на лоб, -- да ты Соломон Яковлевич дока!.. Александр Иванович Корейко тебе и в подмастерья не годится, -- с уважением взглянул он на шурина.
-- Такие вот пироги Боренька, -- Моня заёрзал на стуле шаря глазами по скатерти, но вспомнив о наложенном вето на «горькую-вожделенную», двинул кулаком по столу. -- Всю свою жизнь в живопись вкладывал, чтоб на чёрный день... Деньги чемоданами стругал, а…
-- Чемоданами говоришь?
Глазки Бориса Самойловича блеснули искрой, идеей, вернее той самой мыслью, которая заставила старца-Архимеда вознести к небесам Сиракуз свой вещий глас - Эврика!!
-- Чемоданами добра настругал?.. чемоданами и вывозить будем, -- потирая руки, провозгласил футурист от коммерции.
И тут же дал надлежащие «директивы»:
-- Слетаешь в Самарканд, у них там филиал столичного «Мосштампа» недавно закрыли. Фибровый ширпотреб выпускал. Если оборудование на металлолом ещё не разобрали, тебе его хоть из-под земли достанут. А мы уж постараемся…, вместе…, твои «фибры души» в фибровые чемоданы и запрессуем.
-- Но-о... здесь кооператив потребуется, -- продолжал он, -- у меня как раз на примете недорогой зиц-председатель есть.
«Фибровый вернисаж», а-а..? -- Борис Самойлович в предвкушении потёр ладони, -- название хоть куда! солидно и со вкусом. За два месяца, надеюсь, дадим путёвку в жизнь твоим неурядицам.
-- Мне бы побыстрей,.. – попытался возразить шурин.
-- Быстро?.. кошки родят, – пробурчал Борис Самойлович,-- впрочем, готов выслушать встречное предложение.

                * * *
   
За неделю ржавое оборудование было доставлено в кирпичный особняк. Но въедливый шурин этим не ограничился, разыскав всю документацию о реализации несложного процесса. Двое узбеков-наладчиков за соответствующую мзду, почистили и установили громоздкий пресс посреди гостиной и опробовали собранный воедино «производственный комплекс».

Пайщики кооперации «Фибровый вернисаж» справились с выпуском незатейливой продукции гораздо быстрее, чем предполагал Борис Самойлович, хоть и надо было внести некоторые коррективы в исходные образцы. Ветхие холсты требовали пристальной «опеки» и деликатных решений.
-- Дело за малым, -- торжественно изрёк Борис Самойлович, когда они запрессовали в крышки чемоданов никчемные пейзажики местных Саврасовых, -- наждачком пройтись, чтоб натуральней выглядело - и на таможню: пущай шукают добры молодцы... у моря погоды.

Для дальнейшего продвижения совместного предприятия он устроил пожилой паре бесплатный круиз на пароме по Балтике, с остановкой в Таллине, Выборге, и Хельсинки. К вящему удовлетворению новоиспечённых кооператоров, чемоданы возвратились назад в целости и сохранности.
-- Прекрасный вернисаж, -- без устали повторял Борис Самойлович ощупывая матовый каркас.
С видом знатока он стучал по крышке, и вытянув шею прислушивался к звукам прессованного картона напоминая всем своим видом опытного настройщика роялей:
-- Тебя Моня сам бог благословил в Израиле фибровое производство наладить.
-- Гы-ы, - лицо шурина «озарил» сарказм улыбки, -- других идей не найдётся?
-- Есть, -- Борис Самойлович напоследок щёлкнул замками, -- как бы нам дуэтом на Колыму не загреметь.
-- Тифу-у, -- сплюнул Моня тягучей слюной, -- типун тебе на язык!

Не прошло и двух недель, как одна из спален была завалена  свежей «продукцией», а Моня, облачившись в рабочий комбинезон, «чудодействовал» наждачной бумагой и пышущей жаром лампой, чтобы придать надлежащий дизайн финальному продукту. Не теряя драгоценного времени Борис Самойлович скупал горы тряпья, на которое не позарился бы и последний нищий, ну а набивать чемоданы поношенным, с душком трикотажем, поручили жене-Дашеньке. 
Доставить чемоданы в конечный пункт назначения (по совету Бориса Самойловича) надлежало тем, кто стремился на постоянное жительство в Израиль, где по прибытию чемоданов в конечную инстанцию, "почтарям" выдавали на руки ощутимый гонорар.

-- Оглянись Самойлыч, -- раз за разом наставлял его шурин, -- страна-то по швам трещит. Не сегодня-завтра революция на баррикады полезет! Может и тебе пора…
Но футурист от коммерции лишь сонно пялился на него отрешённым взглядом и задумчиво перебирал седую бородку:
-- Стар я Моня, да и куда бежать?..  на историческую родину?
Он разливал по рюмкам «Столичную» и не чокаясь глотал залпом, не забывая насладиться ароматом румяного сала. 
-- Никто меня на обетованной не ждёт, здесь и останусь... свой век коротать. Да и  ребята поди там ушлые, -- он неопределённо мотал шишковатой головой, -- а там где одни евреи нормальный гешефт вряд ли выгорит.