de omnibus dubitandum 118. 563

ЧАСТЬ СТО ВОСЕМНАДЦАТАЯ (1917)

Глава 118.563. Я ТАК ЗАВИДУЮ ВАМ, ГОСПОДА…

    В наш Вильмондстранд с фронта прибыл подполковник, заведующий хозяйством 20-го драгунского Финляндского полка, в казармах которого расположился наш полк.

    Представившись командиру полка полк. Косинову, он доложил, что прибыл сюда, чтобы забрать все оставшееся их полковое имущество и доставить на фронт.

    Он был очень скромен, тих и неразговорчив. Возрастом под 40 лет, хорошо сложен, чуть полноват, рост выше среднего. Он — в кителе, в бриджах, с желтым кантом по ним, цвет их полка. Он ни чем не вооружен — ни револьвера, ни положенной шашки.

    «Что он?» — делимся мы впечатлениями между собою. «Корчит благородного кавалериста?… Недоволен, что казачий полк занял казармы их полка?».

    Пробыл он всего лишь три дня. Побывал на нашей призовой джигитовке и собрался уезжать. Но он, все же, понравился нам — и своею скромностью и тем кавалерийским шиком в одежде и в манерах, которых приобретаются воспитанием в кавалерийских училищах и долгою и хорошею службою в строю. Наш полк был гостеприимный.

    Решили интимною средою штаб-офицеров и командиров сотен почествовать его ужином в закрытом кабинете ресторана. Он удивился этому приглашению и очень скромно принял его.

    Нас одиннадцать офицером с командиром полка. Под легкую выпивку с закускою, он поведал, что окончил Николаевское кавалерийское училище в Петербурге перед Русско-японской войною 1904 года и поэтому оказался сверстником и нашим войсковым старшинам, помощникам командира полка. Это их всех очень сблизило.

    Тосты наших штаб-офицеров (за Армию, за нашу конницу, царицу полей, за их славный драгунский полк) он принимал, как-то очень скромно, сдержано и, как будто, удивленно: — так ли это?… к чему это?… искренне ли это?

    Ужин окончен. Подали кофе. Он попросил разрешение у нашего командира полка полк. Косинова, ответить нам сидя, т.е. не вставая со стула. И сказал тихо и внятно следующее: «Господа… Я пробыл среди вашего казачьего полка три дня. Я старый кавалерийский офицер. Я хорошо все вижу с первого же взгляда. Как хорошо у вас в полку. Какие молодцы ваши казаки. Как они еще послушны вам, офицерам. Я так завидую Вам, господа…» и, передохнув, продолжал под наше молчание: — «Посмотрели бы вы, что делается в нашем бывшем славном 20-м драгунском Финляндском полку… Драгуны словно сошли с ума. У них осталось единственное слово в употреблении — «давай». Все им «дай» — и законное и незаконное.

    Я, заведующий хозяйством полка и это слово «давай» адресуется лично ко мне. Вы думаете, что я приехал с фронта сюда добровольно?… Драгуны потребовали «все полковое имущество разделить между собою»… я вот и везу его им. И не знаю — удовлетворил ли их требование?… Они вытянули у меня всю душу… и теперь я возвращаюсь в полк на новые мучения»…

    И, недосказав своей речи, он опустив голову на свои руки на столе, безмолвно заплакал, как малое дитя.

    Мы, так чутко слушавшие его слова, при виде такого резкого перехода, буквально оторопели. Дав несколько секунд ему успокоиться, слышим от него дальше: «Вот и все… Вот и конец Армии. Пожив среди вас, казаков, всего лишь три дня — я словно в последний раз увидел былую нашу Императорскую Армию, а теперь… я даже не знаю, что со мною будет в нашем полку… замучают они меня наши драгуны». Сказал и вновь заплакал.

    Наши штаб-офицеры, с командиром полка, окружили его с сердечною ласкою, выпили на «ты». Придя в себя, он рассказал нам о буквально диких случаях из жизни и поведения своих солдат-драгун. «Офицеры разбегаются у нас из полка. Нет возможности терпеть придирки, требования и оскорбления от драгун. Я прожил у вас три дня, но если я расскажу своим офицерам, как сохранился ваш полк — они не поверят. И вот, отдохнув среди вас — я еду на новые мучения… Да и останусь ли жив?!» — закончил он. Так жаль, что я забыл его фамилию, а имя его было Владимир.