Ломаная прямая

 Раскинувшись на просторной тахте, над которой висела картина «Благовещенье» кисти дружественного живописца Петра Верховского, Карагодин, вооружённый мини-наушниками Sony, рассеянно слушал кассету с произведениями композиторов–минималистов, и предавался смутным мечтаниям. «Вот, – думал он, – умеют же люди, всего три ноты, а имя уже в вечности. Чтобы и мне такое придумать, чтобы не дюже трудоёмкое, но на века».
     Давно пребывающий в статусе свободного художника Карагодин питался «проектами», приносившими пусть нерегулярные, но порой достойные плоды, которые позволяли ему не прерывать связующую нить со столицей, где прошли его университетские годы, где обретались Шерами, Виталик Шаламов, Вова Короляш, роскошная Дарья Алейникова,  эпатажная Алёна Лиепиньш и масса прочих достойнейших и благородных людей. А также значительное число земляков из геройского города на Волге, презревших провинциальное благополучие во имя рискованной, но такой упоительной московской жизни. Потакая порой случайной прихоти, он садился в поезд, при случае увлекая с собой бизнес-импровизатора Валдомиро, также свободного от регулярных занятий, умеющего затеять непринуждённое, а порой и грозное веселье. На Павелецком вокзале их обычно встречала машина от фирмы КОРО, возглавляемой удачливым и харизматичным  Вовой Короляшем, старинным другом, собравшим под знамёна своей фирмы соратников по жизни и всегда готовым поддержать любую креативную затею.
     Впрочем, московская кутерьма быстро становилась докучной, утомляла, навевала мысль о суете сует. И он возвращался на провинциальные берега, где, как правило, им овладевал очередной порыв деятельности.
 

Здравствуй, товарищ.

     Вялые звуки фортепьянных триолей были неожиданно сдобрены ритмическими трелями телефонного звонка, придавшими опусу оптимизма и свежести.
     «Сильный ход, – восхитился Карагодин, – чувствуется рука мастера. Впрочем, где–то я это уже слушал… Господи, у Пуленка слышал, в опере «Человеческий голос». Триоли неожиданно закончились, и Карагодин осознал, что напористые трели – часть реальности, –  ими исходил чёрный телефонный аппарат, карболитовый раритет 60-х годов, подарок знакомой феи.
      «Ни сна, ни отдыха измученной душе… Кому-то я нужен?» – недовольно поморщился Карагодин и трубку – снял.
     – Здравствуй, товарищ, – сказал незнакомый голос.
     – Драссте, – ответил Карагодин, трубка молчала, и он было вознамерился вернуть её на «рога» аппарата, – но не успел.
     – Надо бы встретиться, – императивно сказала трубка.
     – А то, – автоматически пошутил Карагодин, – святое дело.
     В ответ послышался тяжёлый вздох, а за ним – совершенно неожиданный дробный полив Люсиль, замначальника иностранного отдела горсовета, доброй приятельницы Карагодина, с которой он пару раз мастерил культурные городские мероприятия, в том числе и международный шабаш писателей–фантастов с диковатым названием «Волкогон на Волге».

     – Карагодин, – ты совсем исчез! Ты куда запропастился? Ты тут очень нужен! Ты что спишь, негодник? Не смей спать! Есть очень интересный проект. Очень международный! Ну, просто очень! Тебе нужно срочно встретиться с маэстро Савойским, ты с ним только что говорил! Совершенно неординарный человек! У меня тут дел по горло. Передаю трубку.
     – Здравствуй, товарищ, – прозвучал в трубке абсолютный клон первого приветствия. После блиц-интродукции Люсиль Карагодин заговорил в лапидарно-деловом стиле.
      – Где и когда? – спросил он без обиняков.
– Через часок, в «Английском клубе». Они там как раз откроются. Устроит?
      «Хорошее начало», – подумал Карагодин, а в трубку сказал: – Вполне.

     Зал «Английского клуба» был отделан массивными панелями тёмного дерева со вставками бронзовых корон на ромбах зеленого сукна. По замыслу дизайнера они должны были обеспечивать атмосферу консервативной британской респектабельности. В любое время дня зал был довольно пустынен.
     История этого заведения и его особенности Карагодину были хорошо знакомы. Стиль «Клуба» всегда находился в перманентном противостоянии с изменчивой действительностью. Его солидные интерьеры были побочным продуктом «перестройки» и выросли на месте весёленького молдавского кафе. «Клуб» вызывал осторожное недоверие завсегдатаев помпезных центральных ресторанов города, где можно было порезвиться «от души», строгостью убранства и отрезвляющими ценами в меню. И сейчас, в начале 90-х, суть и дух «Английского клуба» так же стойко противостояли хабалистым росткам «свободного рынка», – возникающим тут и там забегаловкам и палаткам мультипликационно-цыганских расцветок.
     В тени «Английского клуба» затевались серьёзные дела, здесь рождались и рассыпались в пыль надежды и состояния.

     «Рановато пришёл», – подумал Карагодин, но в следующий момент увидел круглолицего крепыша, сидевшего за столом в самом конце зала. Тот смотрел на него яркими карими,  но как бы и огненными глазами, в которых гуляли отблески каких–то далёких пожаров, и никаких знаков не подавал. Из-за кулис барной стойки выплыл метрдотель, с болезненно бледным лицом, подошёл к Карагодину и сказал: – Проходите, пожалуйста, вас ждут.
     «Вон оно как…», – подумал Карагодин  и проследовал за официантом к столу, где сидел крепыш, который легко поднялся, протянул дружественную руку и сказал:
     – Борис. Присядем?
     Рекогносцировочный момент знакомства тут же выявил наличие неких общих знакомых, общности пристрастий в плане напитков и закусок, в результате которых на столе появился графин с «Араратом» и блинчики с чёрной икрой, а также масса сопроводительной снеди.
     Взаимное расположение сформировалось естественно и практически мгновенно. Легко перешли на «ты».
     «Нечасто встретишь такого хорошего человека в наше тревожное время», – подумал Карагодин.
      – Теперь о деле, – Борис зацепил зубцом вилки кусочек лосося, отправил в рот, помолчал, как бы собираясь с мыслями, и продолжил.
      – Есть такой достойный человек… Гарун Аль Рашид… ну, не помню, как там его. Короче, генерал-губернатор египетского города Порт–Саида, который, как тебе должно быть известно, есть город-побратим нашего города-героя.
     Последовала продолжительная пауза.
     Карагодин испытания паузой не выдержал:
     – Ну, известно, – сказал он.
     Этого оказалось достаточно, чтобы Борис очень толково и кратко обрисовал ситуацию и связанные с Гаруном перспективы. Не так давно губернатор приезжал в Волгоград с визитом дружбы, естественно посетил местные достопримечательности, из которых Комплекс на Мамаевом кургане посетил дважды, при этом второй раз – по собственной инициативе. Ходил у подножья Родины–матери, рассматривал ракурсы.   
     Вскоре прислал в горсовет письмо с просьбой подыскать достойного ваятеля, чтобы обсудить кой-какие монументальные планы в его вотчине. Естественно, такой ваятель в лице Бориса, оснастившего родной город пусть меньшим, но, несомненно, монументальным памятником нашёлся. О чём Люсиль, хорошая знакомая Бориса, его немедленно уведомила. Для упрощения общения и разработки возможного бизнес-плана была предложена кандидатура Карагодина, знающего английский и имеющего богатый организационный опыт, включающий написание самых разных бизнес-планов и прочих фантастических деловых бумаг.
     Если идея нравится, то губернатор мгновенно пришлёт приглашения.
     Следуя предложенной стилистике общения, Карагодин тоже выдержал паузу, после которой твёрдо сказал:
     – Нравится.
    
     Остаток времени новые друзья провели в приятных фантазиях, распалённое воображение рисовало вавилоны с вертолётными площадками на крышах международных бизнес-центров и лестницы, уходящие в небеса. Пару раз вызывали метра с печатью суровой аскезы на бледном лице, требовали невозможного, которое волшебным образом всегда находилось.
      – Есть такое дело, – говорил метр, подтверждая этой пролетарской фигурой речи полное понимание вопроса, и… всегда находилось.
     С клубного телефона звонили в горсовет Люсиль, требовали губернаторского приглашения немедленно.

     Приглашение, украшенное затейливыми печатями в стилистике поздней Каббалы, и в самом деле вскоре пришло. Однако обнаружились обстоятельства непреодолимой силы. Форс-мажор заключался в том, что авиабилетов на Каир в продаже просто не было, а причины их отсутствия толком никто объяснить не мог. Все привычные усилия, как-то: подключение административного ресурса, проплата услуг гражданкам, сидящим в авиа-агентстве на контроле отказа от полётов, обращения к узкоспециализированным спекулянтам с посулами двойной цены и прочих бонусов – давали неизменно нулевой результат. Губеру направляли извинительные письма, на что его канцелярия гнала новые  приглашения. Однако Каир так и оставался недоступной Шамбалой, неким метафизическим изъяном земной географии: есть ли город, если туда нет авиабилетов? Карагодин в Каире бывал, в существовании этого города сомнений не имел, но и им порой овладевали нехорошие сомнения…

     Пролетела осень. Карагодин, его пап; и Савойские сдружились семьями.  Декабрь рисовал на оконном стекле «кружки и стрелы». А нужный человек всё не находился. Карагодин пару раз летал в Москву, общался с университетскими дружками, привлекал их к содействию. Но и они терпели фиаско в своих подвижнических усилиях.
     В середине декабря Карагодин, корпевший над переводом мудрёного текста по заказу г-жи Жирмунской из Московского института мозга, работу закончил, нежно погрыз колпачок китайской автоматической ручки «Wing Sung», которую использовал для особо ответственной работы и вписал каллиграфическим почерком последнюю фразу: «В заключение можно сказать, что одним из наиболее эффективных, но и необъяснимых способов интуитивного познания мира является так называемое «озарение». И поставил точку.
     Раздался телефонный звонок. Сердце Карагодина дало сбой и на миг остановилось. «Наконец–то!.. – враз понял он, – случилось! Так вот оно какое – «озарение»…
     – Слушай, товарищ, – голос Савойского звучал необычайно торжественно.
     – В поход собираться? – на опережение и ещё не веря в происходящее спросил Карагодин.
     – В него самый! В египетский, ёклмн!


Слава богу, едем…

     Провожали делегацию с подобающим масштабу предприятия размахом. Загрузив в просторное купе спального вагона несложный скарб Савойского и Карагодина, ящик коньяку, картонный короб с десятком герметически упакованных копчёных лещей-гигантов, а также множеством стеклянных баночек с чёрной икрой, которые по прибытию в Порт–Саид были призваны обеспечить содействие консульских чиновников и местных бюрократов, общество принялось произносить прочувствованные напутствия, давать советы касательно арабских прелестниц  и пр.
     Полковник  Листопад, как всегда благонамеренный и серьёзный, облачённый в партикулярную дублёнку, разливал из пятилитровой ёмкости мадеру, привезённую из творческой командировки в Анапу, в одноразовые стаканчики провожающих. Катрин забренчала на гитаре, запела: «Мы едем, едем, едем в далёкие края!..», Валдомиро приделал к припеву второй голос, и получилась – песенка. 
     Савойский уединился с Аныванной в сторонке от компании, шептал что–то жене, а она смотрела на него прекрасными понимающими глазами и согласно кивала головой. Карагодину давались поручения передать приветы Шерами, Ржевскому, Короляшу, директору ООО «КОРО», ответственного за встречу делегации в Москве, и прочим благородным донам.
     Поезд дёрнулся, и чудесная компания поехала из зоны видимости назад. Некоторое время Карагодин и Савойский наблюдали в сужающемся секторе, как они дружно махали ладошками, посылая вслед уходящему поезду прощальные приветы. Пролетел светофор, который мигнул зелёным глазом  и отделил приятную обыденность провинциального бытия от ещё неизвестного, но, несомненно, масштабного и яркого футурума.
     – Слава богу, едём, – сказал Савойский. – Слушай, а ведь у них ещё много мадеры осталось.
     – Это точно, – не пропадут, – засмеялся Карагодин. – Да и у нас ещё кой-чего имеется.

     Обустроившись в купе, некоторое время наблюдали ракурсы пролетающих районов, припорошённых первым снежком, незнакомые клочки частного сектора на городской периферии.
     Пришла вполне кустодиевская проводница, с лицом не лишённом приятности, которое слегка девальвировала совершенно безумная «хала» на голове, заложила в кармашки планшета билетики, спросила:
     – Чай будете?
     – Гораздо позже, – быстро ответил Савойский. – Ночью чай пить будем. Сейчас не до чаю.
     – Может оно и правильно, остаётся только завидовать, – понимающе улыбнулась она и ретировалась в  коридор.

     Накрыли стол, который заботами Аныванны выглядел весьма обстоятельно, не оставляя ресторанному меню никаких шансов на конкуренцию, разлили «Арарат» по стаканам в консервативных мельхиоровых подстаканниках.
     – За успех, – сказал Карагодин.
     – Ни-ни, за успех заранее не будем, – сказал полный предрассудков Савойский. – Выпьем за удачу.
     Закусывая разносолами Аныванны, – рассуждали о генерал-губернаторе: что это за человек, какой масштаб его видения мира, серьёзен ли в своих намерениях. Пришли к единодушному мнению, что в намерениях серьёзен: – Три раза приглашение присылал! Ты пойми – три раза! – горячился Савойский, – как же не серьёзен?!
      С удивлением Карагодин узнал, что дядька, который был должен обеспечить билеты на рейс, работает в охране Шереметьева, бывший работник спецслужб, полковник, но лично Савойский его никогда не видел. Друг хороших знакомых московской родственницы Аныванны. Случайно узнал о проблеме, сказал, что всё решит однозначно. Как не верить, если сказал: однозначно?!
     Карагодин, удивлённый неопределённостью отношений и обязательств, – спросил:
     – А не может так получиться, что мы приедем…
     – Ты что с ума сошёл?! Ты что, полковнику не веришь?! Слову офицера не веришь?!
     – Да не в том дело… – попытался защищаться Карагодин. – Просто всякое бывает.
     – Слушай, – ты Листопаду веришь?
     – Конечно, верю, – автоматом ответил Карагодин, – очень достойный человек, как я могу ему не верить?
     – Ну вот! Ну вот! – довольно рассмеялся Савойский. – А ведь Листопад тоже полковник!
     – Е-моё, и то, правда! – Карагодин ощутил внезапное облегчение. – Как же это я не сообразил!
     Выпили за слово офицера, и уже совершенно спокойно принялись строить планы на завтрашний день.
 

Завтрак ждёт, дорогие гости!   
 
     Встреча на Павелецком вокзале была организована в лучших традициях русского гостеприимства. Руководство OOO КОРО предоставило отечественный автомобиль представительского класса, под управлением прыткого грума Петрухи, он так и представился, – Петруха.
     – Я вас вначале на фирму отвезу, – сообщил он.
     – Не–не, – заартачился Савойский. – Давай по плану. Ты меня на Войковскую, а Карагодин поедет на фирму. – Мне отдохнуть надо. Что-то неважно себя чувствую.
Карагодин, переживающий похожие страдания, энергично запротестовал:
     – Чёрт с ним, с планом! – нас люди ждут, любят нас, уважают. Машину прислали. – На Войковскую – позже.
     – Директор сказал, вези их на фирму, а потом куда хотят, – сказал Петруха. – Давайте сначала на фирму, а то меня уволят.
     – Как это уволят? – удивился Савойский. – У вас что, директор, самодур?
     – Нет, – сказал Петруха, – директор – Короляш. А всё равно, сказал, что уволит, если не сразу на фирму не привезу. Они ж там целую программу для вас приготовили.
     – Видишь, люди целую программу приготовили, мы просто обязаны заехать! – убедительно сказал Карагодин, которому ужасно хотелось познакомить Савойский со своими старыми друзьями. – Заодно и подлечимся.
     Савойский взял секундную паузу для раздумий, и её оказалось достаточно, чтобы Петруха предпринял неожиданный манёвр, выехал на Садовое и довольно сообщил: – На Войковскую – проблема. Через центр сейчас не проедем, всё забито. А по кольцу – до фирмы как нечего делать. А после на Войковскую.

     Фирма Короляша занимала просторное помещение бывшего продовольственного магазина «Мясная лавка» в цокольном этаже добротного шестиэтажного здания.
     – Приехали! Приехали! – раздались радостные крики, едва Карагодин, Савойский и Петруха вошли в помещение, забитое разнообразной корпусной мебелью: шкафами, тумбами, навесными кухонными шкафчиками, из–за которых появились: радостно возбуждённый Короляш, его зам, университетский друг Карагодина Юра Рыжов, в недалёком прошлом ведущий конструктор НИИ «Спектр», Павел Русанов, второй зам по торговым операциям, и наконец – Сёма, тоже какой-то зам, с которым Карагодин познакомился, когда тот приезжал по делам фирмы в Волгоград. Тогда Сёма подарил ему замечательный универсальный инструмент, похожий на суставчатое металлическое насекомое из какого-то космического блокбастера и содержащее пассатижи, нож, ложку, вилку, крестообразную отвёртку, шило, кривую хирургическую иглу для наложения швов в походных условиях, и штопор. Карагодин добросовестно держал устройство в бардачке своих Жигулей, но так и не нашёл случая применить его на деле, отчего вещь казалась ему тем более ценной.

     На сладкое из-за платяного шкафа выплыла пара молодиц в шотландских юбочках и чёрных бизнес–пиджачках, и, сцепив ручки на уровне нижнего этажа, словно приготовившись петь, заняла почтительную арьергардную позицию за мужчинами.
     – Вот они, красавцы, – объявил Короляш и раскрыл объятия сначала Карагодину, а затем и Савойскому, который принял это дружественное приветствие незнакомого человека как вполне естественное и даже само собой разумеющееся. – Явились…
     – Не запылились! – в унисон пискнули молодицы, – и все дружно рассмеялись
Все три зама проделали процедуру приветственных объятий.
     – Вот он каков, наш новый друг, – осматривая Савойского с нескрываемым удовлетворением, как заботливый отец глядит на любимого сына, вернувшегося из армии, продолжил Короляш, – Ну что ж, прошу…
     – К нашему шалашу! – пискнули девчонки.
     – Ну, положим, не к шалашу, мы пока не в Разливе…
     – Слава богу, пока на бутылированной держимся, – гоготнул Сёма, попирая коробку с красивой надписью «Absolut Vodka. Produced in Sweden ».
     – А потому, не шалашу, а к столу, – объявил Короляш. – Завтрак ждёт, дорогие гости.

     За мебельными декорациями оказалась ещё одна комната, увешенная по периметру  пляжными полотенцами с изображениями Мерлин Монро, каких-то загорелых девиц в разных прогрессивных ракурсах, тигров, львов  и экзотической птицы тукан.
     В центре комнаты были сдвинуты три журнальных столика, уставленные открытыми банками разнообразных паштетов, консервированных сосисок, ветчинной нарезки, маринованных пикулей, маленькой кукурузки, сырами камамбер, и нарядными упаковками пива Хайнекен.
     – Настоящий голландский натюрморт, – сказал Рыжов, – Ван-Дейк отдыхает!
     – А сало русское едят! – неожиданно сказал Сёма, деловито разливая «Абсолют» по нарядным гусь-хрустальным стопочкам.
      – Москва… – со вздохом сказал Савойский Карагодину. – Только объявили свободную продажу валюты, а у них уже всё на столе!
      – У Короляша всегда всё было на столе, – такой человек! – рассмеялся Карагодин. – Ван-Дейк отдыхает.
      – Дикое время – билетов в Египет не купить, а с «Абсолютом» уже всё в порядке!..
      – Переходный период к свободному рынку. Всё устаканится, – обнадёжил Карагодин.
      – Слава Богу, я уже всё устаканил.
      – И то верно, присаживайся к столу, товарищ.
      
     Петруху послали по делам. Предварительно разгрузили багажник, обнаружили «Арарат».
     – Кстати. В Египте сухой закон, – как бы невзначай бросил Сёма.
     – Понятное дело, – резонировал Короляш, – третий мир. Только поднимают голову. Бог с ними. Ещё очнутся. – А сейчас – приветственный тост:
     – Друзья, коллеги… собратья, – народ образовал почтительную тишину. – Испытываю чувство натуральной гордости за наших ребят, таланты которых ценят не только в России, но и в самых дальних уголках планеты. Египет – колыбель цивилизации, Москва – третий Рим, Волгоград – перекрёсток Великого шёлкового пути и город–герой. И это триединство блестяще олицетворяют наши дорогие гости, миссия которых – упрочить своим замечательным проектом связи между прошлым и будущим, между городами и странами, между народами, сколь разными по своим культурно–ценностным ориентирам они не были.
      Стены экс-«Мясной лавки» не раз слышали патетические тосты директора, которыми он традиционно начинал дружеские застолья, но у Савойского пафос первого тоста вызвал румянец смущения на полных щеках. Впрочем, в красивых фигурах речи директора он подсознательно угадывал ироничные нотки, и нотки эти его несколько успокоили.   
      – Чёрт с ними, с ориентирами, – решительно закончил Короляш, – мой тост за дружбу, а сегодня мы, наш коллектив, с подачи Карагодина прирос ещё одним другом, Борисом Савойским, и это – настоящий праздник души! Дай Бог, тебе, Борис, здоровья и сбычи мечт! Ура!         
      – Ура! – дружно грянули замы и помы.
      – Ура! – с секундным запозданием пискнули девчонки (как выяснилось позднее, стажёрки из торгового техникума).
     И веселье началось. Понеслась тотальная дегустация европейского консервпрома.
     – Это же морской коктейль, настоящий афродизиак, ты просто обязан попробовать, – Сёма тащил на тарелку Карагодина миниатюрное головоногое – чудное средство для восстановления мужской силы.
     Будучи традиционалистом в гастрономических вопросах, выросший на осетрине, чёрной икре и раках Волго–Ахтубинской поймы, Карагодин ёжился, глядел на экзотическое маринованное животное с недоверием. Восемь тоненьких отростков, покрытые крошечными присосками, вызвали летучую инфернально-патологическую ассоциацию. «Упаси, господи!..» – мысленно пискнул Карагодин, но отступать казалось неприличным, и он  решительно вонзил вилку в лиловую мошонку микро-кракена.
     – А нам, нам можно? Мы тоже хотим! Дайте нам афродизиака! – требовали стажёрки, протягивая Сёме пластиковые тарелочки …
     – Какие могут быть проблемы, – гудел как большой шмель Короляш. – Подадим машину к трапу, у Петрухи есть специальное разрешение.
      Савойский, обставленный радужными коктейлями, который прытко замешивал Паша Русанов, добавляя в «Абсолют» ликёры отчаянно–мультипликационных цветов, – довольно жмурился, говорил:
     – Да совсем необязательно к трапу, просто – встретить в Шереметьево…
     Как чёрт из табакерки из-за шкафа выскочил Петруха, со связками эквадорских бананов в обеих руках, пристроил плоды на угол стола, сделал краткий доклад прямо в крупное ухо директора, и тоже присел к столу с банкой Heineken non-alcoholic. 
   
     Последовали яркие, полные неподдельных дружеских чувств тосты замов. Карагодин, хорошо знакомый с процедурой застолий  в «Мясной лавке», принимал их как должное, как некий замечательный, но и само собой разумеющийся ритуал. Не раз он поднимал пылающие неземными красками коктейли, не раз говорил зажигательные спичи.
И сейчас взял инициативу, встал, весомо произнёс:
     – Что за день, просто пряник медовый! Как много хороших слов прозвучало. Но один тост мы упустили, друзья.
     – Как так, – пронеслось по периметру стола, – не может быть! Что за тост такой?
     – Очень важный тост: – за прекрасных дам!
     – Ё-моё! Конечно, за дам! – догадливый Сёма вытянулся во весь свой прекрасный рост и оттопырил локоть на уровень плеча. – Мужчины пьют стоя!
     Мужчины оперативно поднялись и выпили стоя.
     Пунцовые от неожиданного внимания стажёрки, пропищали благодарственные слова, заявили: – А у нас для вас подарок! Концертный номер.
    Рыжов, явно осведомлённый о затее, поднял из–под стола пузатую магнитолу и водрузил её средь сияющих коктейлей. Девчонки  выскочили на свободное пространство между двумя горками и стали рядом по стойке смирно.
     – Ирландский танец! Исполняют Лика и Вика!– объявил Рыжов и нажал кнопку.
     Зазвучала знаменитое увертюра из мюзикла «Riverdance». 
     Некоторое время Лика и Вика стояли недвижимо, подчёркивая сильные доли музыки ритмическими движениями кистей рук, разжимая и сжимая белые пальчики в аккуратненькие кулачки. На очередном ударе литавр  включились ножки в чёрных туфельках, отбивая такт поразительно синхронными движениями народного танца. Лица артисток оставались отрешёнными, немигающие глаза смотрели в неведомое далёко. Девушки парой двинулись влево, вправо, сохраняя дистанцию до сантиметра, разошлись в стороны, снова сошлись, выдали сложную чечётку финала и застыли на тех же паркетинах полов, с которых и начали свой замечательный номер.
     Поражённая аудитория выдержала паузу и взорвалась аплодисментом.
     – Браво! – крикнул Карагодин, – Браво! Брависсимо! – вторили замы и помы.
    – Вот такие у нас таланты на стажировке, – довольно резюмировал Короляш, – душевное вам спасибо, девчата. Не даёте забыть о прекрасном за грёбаным бизнесом. С меня бутылка красного.
     Все добродушно рассмеялись.
     Лика и Вика, польщённые комплиментом директора, зарделись, потряхивая шотландскими юбчонками на круглых задках, вернулись на свои стульчики. А Паша Русанов, соседствующий с ними, рванул из картонного ящика бутылку «Божоле», мгновенно выдернул высокотехнологичным штопором пробку и действительно налил артисткам по бокалу красного вина.
     – За искусство, – сказал он, и первый чокнулся с девочками бокалом с ультрамариновой смесью.
     – Жизнь коротка, искусство – вечно! – поддержал Савойский, который после танцевального номера почувствовал себя совершенно как дома. (Что было вполне естественно, потому как его любимая дочь Вера также занималась бальными танцами, и с предметом архитектор был знаком не понаслышке).
     Неожиданная вербальная активность Савойского не прошла незамеченной.
     – Кстати, об искусстве, – как бы невзначай сказал Сёма. – Мы тут совершенно испортили вкус с этими голландскими ликёрами. Будет ли удобно спросить позволения  господ путешественников отдегустировать …
     – А то, – мгновенно отреагировал полный благодарных чувств Савойский, – качество гарантирую!
     «Зря он так спешит, – думал Карагодин, – конечно, если насчёт сухого закона в Порт–Саиде – правда, почему бы и нет…».
     Солнечный луч отразился в бокалах с Араратом, преломился, распался на тысячу частей, и по белому потолку пробежали янтарные сполохи.
     Дегустация, сдобренная экспертными комментариями и просто житейскими обобщениями, оказалась неожиданно масштабной. Снова всплыл вопрос о диковинных табу развивающихся стран на благородные напитки, и когда выяснилось, что запас Арарата ополовинен, Короляш процесс остановил, сказал, что таких бравых ребят никакие
глупые запреты, возможно, и не коснутся, и было решено взять оставшиеся пол-ящика для переговорных нужд в Российском консульстве. – Это ведь наша территория, – резонно обосновал он. – И законы там наши, правильные законы.
«Чего ж это я  раньше не додумался…» – негодовал на себя Карагодин.

    Неожиданно оказалось, что чудное застолье всего-навсего транзитный аэропорт, а реальная жизнь состоится в ресторане Пекин, где у Короляша всегда заказанный стол.
    Теряющий ориентиры Карагодин затребовал связь. Натыкал кнопочки радиотелефона Дарьи, сказал, что в Москве, что едет к ней. Махнул очередной коктейль, всё забыл, набрал Алёну Лиепиньш, услышал в трубке знакомое:"Говорите, дорогой мой человек…" - ойкнул, опомнился, дал отбой. Попросил Короляша доставить его к Дарье и был препоручен заботам Петрухи.
     – Встречаемся на Войковской в 10.00, в центре платформы, – сказал на прощанье Савойский. – Ты как себя чувствуешь?
     – Как может чувствовать себя человек, которого ждёт любимая женщина?
     – Ну, понятно, понятно. Береги себя, нас ждут великие дела.


 Ну, здравствуй, странник. Экой ты смешной какой!

     Дарья Алейникова мерила лайковыми сапогами периметр своей гостиной, закусывала губку, думала:
      – Где он мог застрять? И голос у него был какой-то странный. Вот, скотина. Тут ехать от силы полчаса.
     С неким изумлением она вдруг поняла, что просто соскучилась по своему такому ненадёжному, но всё-таки, такому милому дружку, которого последние годы она называла «поволжский сиделец».
     Дарья Алейникова, известная московская красавица, странным образом благоволила Карагодину, порой действительно обаятельному и необычайно креативному в организации любовных сетей, осадах и натисках. Щедрому на выдумку красивого времяпрепровождения в разнообразных компаниях, прогрессистко–авангардных, изысканно–декадентских, научно-снобистких, куда он неизбежно привносил элемент некой раскованности, а порой полного, тотального отвяза. С его подачи она познакомилась с каталами профессорского вида, академиками с растерянными провинциальными глазами, с американским профессором Болонкиным, который увлечённо рассказал ей о том, что человечество не останется вечно на Земле…
     – Знаю, знаю, – перебивала его просвещённая красавица, – …но в погоне за светом и пространством сначала робко   проникнет  за пределы  атмосферы, а затем завоюет все околосолнечное пространство”. Только
 там нет воздуха!
     – Нет! – хихикал профессор, и на его щёчках выступал старческий румянец, – откуда же ему там взяться!
     – И чем же они будут дышать?! – Дарья в притворном ужасе коснулась ланит острыми кончиками накладных ноготков.
     – Воздух им будет не нужен! – торжественно говорил Болонкин. - На земле, обретаясь в своей такой нестойкой, но такой ээ… привычной телесной оболочке они накопят весь… ээ… пакет информационного багажа, – интеллектуального, чувственного, социального, этического и, конечно же, нравственного, – а затем этот самый, как его… экспирьянсный пакет с помощью специальных технологий будет перенесён на микрочип, который, будучи помещён в оболочку из чистейшего титана, снабжённую фотонным мотором, сможет обитать при любых температурах и в любой точке мирового пространства, питаясь солнечными светом и реликтовым излучением!       
     – Царица небесная!.. – округляла глаза Дарья и снова переходила в наступление: – Но, позвольте, профессор, зачем же им там, в космосе, ну, положим, нравственность!
     – Как зачем! Как зачем! – горячился Болонкин, – это тоже… ээ-э... определённого рода …. знание.
     – Они что, будут жить семьями, любить друг друга, изменять? – иронический задор Дарьи рос с каждым словом.
      – Ну, изменять, хе-хе, они, конечно, не смогут… – лавировал Болонкин.
      – Кто бы сомневался, – там же абсолютный нуль!
      – Ну, да, – соглашался Болонкин, понимал, что попадает в силки хитроумной красавицы, и фальшиво изумлялся:
     – Откуда вы знаете? Читали мою статью про Е-существо в Сайентифик Америкэн?
     – По ТВ говорили. Показывали космический модуль Эндевер, и сказали, что при абсолютном нуле эта железная штука будет дееспособна только 14 лет, так что ваше Е-существо – утопия.
     – Beg you pardon, Xan Xanych, – шёл на выручку незадачливому америкосу Карагодин, – wanna have some «Emerald Dry»?
     – How come you have it here in Russia?! – радостно удивлялся профессор, – Я вообще считаю калифорнийскую лозу… – ээ… – он заискивающе улыбнулся Дарье, – а вы? Вы не желаете?
     – Не откажусь, – милостиво соглашалась красавица, – кстати о вине: вчера была на открытии Гленливет Хаус, – утром еле встала (господи, о какой нравственности я тут лепечу?!.) Так что вся надежда на «Эмеральд Драй».

      Раздался звук дверного звонка. Дарья метнулась в двери. Карагодин стоял в дверном проёме с сумкой «такса»  в одной руке и походным пайком, который по распоряжению Короляша собрали прыткие стажёрки, в другой, и  глупо улыбался.
     - Ну, здравствуй, странник. Экой ты смешной какой! – прыснула Дарья.
     Карагодин сделал шаг в прихожую и выронил «таксу» на пол. Дарья осторожно вынула из его руки пакет с пайком и опустила на половичок рядом с ботинком гостя, после чего расстегнула аляску гостя и, запустив под неё руки, притянула покорного Карагодина к себе и смежила глаза. Волна Дарьиных ароматов пролилась прямо в душу Карагодину, согревая порядком пристывшего «странника» таким желанным, таким домашним теплом. Он нашёл губы красавицы и поцеловал их с неожиданной для себя чувственностью.
     В памяти проплыл миниатюрный маринованный осминожка. «Это афродизиак действует», – подумал он, но мысль эта показалась ему вдруг обидной, отчего естественные мужские реакции проявились более отчётливо. Он перевёл поцелуй в более решительную стадию, Дарья издала слабый стон, наконец отстранилась от него и довольно сказала: – То есть я всё-таки вызываю в тебе естественные реакции, негодяй.
     – Да, – всё ещё удерживая Дарью за гибкую талию, – ты это делаешь, – подтвердил Карагодин.
     Дарья расхохоталась:
     – Ни слова в простоте! Ну ладно, показывай, что там у тебя корзинке, Красная шапочка.
    – Походный паёк, – ответил Карагодин. В нарядном пакете с клеймом «Camel» действительно помещался «паёк»: бутылка итальянского Spumante, флакон голубого «кюрасао», красивая упаковка ломтиков голландского сыра, шоколадка Таблерон и набор разноцветных пластиковых стаканчиков.
     «А это зачем? – удивился Карагодин. Я же сказал, – у меня рандеву. Просто рандеву, – не в подъезде, не в парке на лавочке. Просто рандеву. Но всё равно, молодцы девчонки. Просто у них свои по этому поводу понятия».

     Как в некие древние времена, когда случай столкнул их в Нескучном саду в читальном зале, похожем на сказочный теремок, – он вышел на балкончик второго этажа, высокая девушка у перилец вдруг обернулась на шум закрывшейся двери, и весь мир превратился в раму для её чудной красоты, – Карагодин  вдруг почувствовал как сердце пропустило удар и застыло на миг в невесомости какого-то сладкого восторга.
     С тех пор минуло порядочно лет, отношения прошли положенные стадии, и, возможно, стёрлись бы до закадычной дружбы, если бы не эти спорадические приступы волшебной аритмии, так мгновенно и чудно оживляющие нерв чувства.
     – Ну, рассказывай, бродяга, что там у тебя за проекты. – Голубые сполохи от «кюрасао»  в бокале Дарьи бродили по стенам гостиной,  – и Карагодин, уже ополовинивший свой бокал, вещал, распаляясь от фразы к фразе. Витийства Карагодина Дарье нравились, в них был масштаб и вера в успех, без которых мужчины в плоскости её симпатий не удерживались.
     – Вот такие пироги, – наконец закончил он, потянулся было к ликёрной бутылке и обнаружил, что она почти пуста.
     И почувствовал, что в организме идёт какая-то странная реакция, – возможно «кюрасао»  вступил во взаимодействие с «Абсолютом» и «Араратом».
     – А можно я на полчасика прилягу, – неожиданно робко попросил он.
     – Дамский вопрос, – улыбнулась Дарья, – и это было последним, что слышал Карагодин, проваливаясь в тёмную бездну алкогольного небытия.


Есть же хорошие люди на белом свете!

     Встреча с Савойским была запланирована на платформе метро Войковская. За пыльноватым стеклом вагона пролетали жгуты каких–то кабелей, проложенных по стенкам туннеля метро, которые периодически сменялись групповыми портретами граждан на платформах. Граждан становилось всё меньше и меньше. Тройная доза совершенно чумового по крепости эспрессо, которую обескураженная каким-то несостоятельным визитом Карагодина приготовила красавица  Дарья, оказала странное действие. Абстинентных страданий он не испытывал, но пребывал в состоянии какого-то странного ступора. Вагон болтало, Карагодин  с неизменной походной сумкой по прозвищу «такса» через плечо вглядывался сквозь пыльное стекло вагона в пролетающие за ним конструктивы тоннеля, и, загипнотизированный их мельканием, перестуком колёс, опомнился лишь тогда, когда услышал: – Осторожно, двери закрываются. Следующая станция «Водный стадион».
     Поезд дёрнулся, стал набирать ход, и перед Карагодиным проехало растерянное лицо Савойского, который согласно договорённости ожидал его на платформе «Войковская». «Идиот!» – внутренне крикнул Карагодин, мгновенно мобилизовался и дал Савойскому сигнал: хлопнул себя в грудь и показал рукой с растопыренными пальцами, чтобы тот оставался на месте.
     В ответ Савойский, понявший ситуацию, погрозил другу кулаком, и стало понятно, сигнал принят.   
    – Ну, ты даешь, – сказал Савойский, когда через пять минут Карагодин тяжело дыша выскочил из вагона встречного направления. – Совсем спятил.
     – Звеняйте, дядьку, – пытался шутить Карагодин, – замечтался.
     – Понятное дело, – сам такой, – ты как?
     – Да вроде нормально, – выпил у приятельницы три чашки кофе, и вроде нормально.
    Савойский хмыкнул:
    – Ну, это ненадолго. Так, поверхностная терапия. Погнали, времени в обрез.
   
     На Речном вокзале схватили такси, погрузили походный скарб в багажник, устроились на заднем сиденье. Помчались сквозь снежные  вихри.
     Савойский деловито копался в сумке, извлёк оттуда бутылку «Арарата»  и два пластиковых стаканчика.
     – Держи, – Карагодин покорно взял посудинку, легкий пластик визуализировал отчётливый тремор.
     Савойский плеснул по стаканчикам коньяку.
     – Ну, давай, Казанова, это тебе не эспрессо у девочек распивать. Это почище «Фауста» Гёте будет.
      Снежные вихри, как по мановению руки утихли, машина летела по ночному Ленинградскому шоссе, на сердце Карагодина стало хорошо и покойно.
     Савойский выудил из волшебной сумочки целлофановый пакетик с нарезанным тонкими кружками лимон. Закусили.
     – Не верю я им, – как бы продолжая прерванную беседу сказал Савойский, – не может быть, чтобы в портовом городе был сухой закон. Нет никакой логики.
     – Сёма закончил факультет международных отношений МГИМО, – сказал Карагодин, – он-то знает.
     – Ну, хорошо, пусть Сёма закончил. А Петруха, он тоже МГИМО закончил? А ведь громче всех орал: на контроле всё отберут! А вот Короляш мыслит правильно: консульство наше, и законы там наши.
     – Главное, что б человек с билетами не подвёл.
     – Я тебя умоляю, – сказал Савойский и плеснул по стаканчикам очередную порцию.

     Человек не подвёл. Едва путешественники освободились от сумок и соорудили из походной поклажи компактную горку рядом с означенным в качестве места встречи сувенирным киоском в зале отлёта,  как рядом образовался мужчина в неброской, но добротной кашемировой куртке болотного цвета, деловито спросил:
     – Нормально доехали?
     И не дожидаясь ответа, протянул Савойскому два евроконверта с клеймом Аэрофлота,
     – Вот билеты.
     Какое–то очень обыкновенное лицо человека, дежурная интонация, с которой он произнес заветное «вот билеты», – тормознули естественные реакции путешественников.
     – Что-то не так? – спросил мужчина.
     –  Всё так! – собрался Савойский. – Просто не верится, что всё так! Мы же кучу времени потратили…
     – Да я в курсе, Марья Алексеевна рассказывала. Нужно было сразу обратиться…  Это у вас там перегибы на местах. А на самом деле всё просто.
     – Игорь Васильевич, – Савойский проворно снял с поклажи пластиковый пакет, – Душевно вам благодарен.
     – Не стоило беспокоиться, – уже знакомым дежурным тоном сказал тот, и пакет принял.
     – Удачного полёта, ребята, и успехов в делах.

     – Слава богу, – сказал Карагодин, – летим.
     – Кто бы сомневался, – обретая обычную уверенность, – сказал Савойский. – Народ знает своих героев.
     – И любит, – не удержался Карагодин. – А что там было, в пакете?
     – Да так, ерунда, – флакон «Наполеона».
     – И всего–то?! – изумился Карагодин. – Есть же хорошие люди на белом свете.
     – Конечно, есть, но их нужно знать. – Ну, давай, по единой, – время позволяет.

     Таможенный контроль проходили под приличными парами, в благодушно–приподнятом настроении. Савойский вывалил на стойку симпатичной таможеннице пяток красивых стеклянных баночек с изображением белуги на синих крышках, – развязно сказал: – С днём рождения, красавица. – Та рассмеялась, – Вы что, уже празднуете?  Не рано начали?
     На пограничницу в стеклянной будке смотрели матовыми глазами, на вопросы отвечали отстранённо, по-военному коротко. Ситуацию понимали и контролировали. В Duty free опять накатила новая волна ребяческой дурашливости, пытались смешить продавщиц. Однако покупать ничего не стали. Зачем? Душу грел убережённый от разрушительной дегустации запас «Арарата».


Но как хороша, как женственна!

     Когда самолёт набрал высоту, и путешественники освободились от неудобных ремней безопасности, соседка Карагодина  сняла чёрные наглазники, в которых пребывала с начала полёта, и ему открылось лицо тёмноглазой особы, приятное, но без каких-либо особых претензий. «Милая девушка, – подумал он, – но до Дарьи далеко».
     – Летим, – неожиданно для себя сказал он. Девушка деликатно улыбнулась, и это несложное мимическое движение, запустило в Карагодине некую привычную  поведенческую программу. Он ощутил себя бывалым джет-сеттером, галантно предложил:
     – Хотите, я угадаю, как вас зовут?
     – Таня, – сказала девушка, и прыснула в кулачок. – Хотела сказать «да», а получилось…
      – Чудно получилось, Танечка. – Карагодин легко преодолел барьер формальных ритуалов. – А я вот думал, какая странная дама, закрылась от мира наглазниками. Знаться ни с кем не желает.
     – Ну, не придумывайте! Просто устала от московской суеты. А сегодня… просто ужас. Всем позвонить, со всеми попрощаться. Целый месяц была в Москве, а времени как всегда не хватило. А вы…
     – Дима, – весело сказал Карагодин, – только не вы, а ты.
     – Я так сразу не могу…– зарделась Таня.
     – Танечка, вы меня удивляете! Мы летим на такой скорости… всё должно происходить соответственно! Быстро!
     – Но не настолько же, – вяло сопротивлялась Таня. – А вы куда летите?
     – Как куда? – не понял Карагодин. – Мы же вместе летим. В Каир летим. А после мы с другом двинем в Порт-Саид.
     Каракозов повернулся к Савойскому, и обнаружил, что тот провалился в благостный сон, пожёвывает во сне губами и в разговоре участия не примет.
     – В Порт–Саид… – работаете там или к родственникам?
     – Ну какие у нас в Порт–Саиде могут быть родственники, – смеялся Карагодин. – По делам летим. – И кратко изложил суть поездки: летим к генерал-губернатору, три раза присылал приглашение, да было всё недосуг, дел по горло. А генерал-губернатору без нас – хоть кричи – нужно делать проект, ну, такой глобальный проект, – стелу ставить у входа в Суэцкий канал, а серьёзных людей нет. Ни в Италии, ни в Штатах, ни Испании, – нигде нет. Пустота. Вот и летим.
     Таня слушала поливы Карагодин, смотрела на него карими расширенными глазами, кивками отмечала цезуры карагодинской речи.
     – Бизнес–план, – за мной, – говорил Карагодин, – архитектурная часть – за Борисом. Мы обычно в паре работаем, – нёс Карагодин, – такие проекты в одного сложновато.
     – Да, масштабы… – прошептала Таня. – Не думала, что встречусь с такими интересными людьми.
     Савойский неприлично громко всхрапнул и застонал во сне.
     – Два дня не спал, – извинился за друга Карагодин. – Храм  в Кремле расписывал.
     – Он же архитектор, – не поняла Таня.
     Карагодин горько усмехнулся,
     – Талантливый человек во всём талантлив. Наваляли там горе-реставраторы чёрте что…  Пришлось исправлять. Не то чтобы заново малевать, а именно – концептуально. Дать чёткие живописно-исторические ориентиры. Вот, и не получилось у человека выспаться.
    Таня смотрела через Карагодина на живот спящего Савойского долгим заворожённым взглядом.
     – Господи, неужели вам это может быть интересно?.. – Расскажите лучше о себе.
     Таня опустила голову, упёрлась взглядом в карту эвакуации пассажиров при посадке на воду в сетке впередистоящего кресла, сказала:
     – А что обо мне рассказывать. Жена своего мужа… Муж преподает физику в колледже. А я … а я просто домохозяйка. Вот и вся история.
    Таня подняла на Карагодина глаза, и свет этих прекрасно-грустных и как бы извиняющихся глаз вдруг поразил его. «Боже, – подумал он, – А ведь она хороша… чудо как хороша!»
     – А вы давно в Каире живёте? – спросил Карагодин.
     Таня засмеялась.
     – Я в Лагос лечу, в Нигерию! А в Каире даже не была. У меня в Лагосе муж в колледже физику преподаёт… – повторила Таня, и в этой обыденной фразе Карагодину почудилась нотка какой-то безысходности.
     Никаких утешительных слов Карагодин сказать не успел: очередной всхрап Савойского вышел столь мощным, что разбудил и даже напугал архитектора.
    – Что? Где? Какой? – хрипло спросил он.
    – С пробуждением, –  приветствовал друга Карагодин, – высота 10 тысяч метров над уровнем моря! А эту очаровательную девушку зовут Таня. Танечка.
     – Надо же, заснул, – удивился Савойский, наклонился вперёд, окинул соседку Карагодина поощрительным взглядом, светским голосом сказал: – Рад знакомству, Танечка. Скоро кормить будут, – пока организуем аперитив. Тем более есть достойный повод.

     Сопротивление Танечки было сломлено без особых усилий. Тонкие срезы лимона, предложенные Савойским на одноразовой тарелочке, окончательно успокоили её, утвердили в той мысли, что всё идёт правильно, что так и нужно.   «Арарат» действовал позитивно и быстро.
     Польщенная вниманием благородных донов, Танечка блестела глазами, своевременно и достойно резонировала на шутки Карагодина, держалась вполне комильфо.
     «Откуда что берётся! – изумлялся Карагодин. – С такой в любой компании появиться  не стыдно».
     – Поедем с нами в Порт-Саид, – неожиданно сказал он. – Нам нужен секретарь. Даже не секретарь, а секретарь–референт. Как у вас с английским?
     –  Хотите икры? – хищным голосом предлагал Савойский, – настоящей белужьей икры?
     Таня кивала головой,  смеялась яркими карими глазами. Савойский пошарил у себя в ногах, и действительно выставил на откидной столик 3 банки икры, испросил у Карагодина его высокотехнологичный инструмент, подарок Сёмы, и с сосредоточенным видом принялся банки открывать. Улыбка на Танином лице подтаяла.
     – Вы это серьёзно? – она вопросительно посмотрела на Карагодина.
     – Я всё понимаю, – напористо заговорил тот. – Муж, семейные ценности. Но, я же вижу, вы способны на большее. Вы себя сильно недооцениваете.
     Таня инстинктивным движением поправила локон, и на обратном движении её руку перехватила проворная лапа соседа. Он накрыл добычу второй ладонью, подержал секунду, словно согревая выпавшего из гнезда птенца. Таня пребывала в неком гипнотическом оцепенении. – Мы будем работать вместе, – ты, я и Борис, – это будет настоящая команда.
     Таня опомнилась, мягко освободила руку из западни карагодинских лап, пролепетала:
     – Боже, что мы делаем…
     Сердце Карагодина запело. «Согласна! Она согласна!.. Но как хороша, как женственна!»
     Он наклонился к Тане, намереваясь сказать ей на ухо что–то очень приятное, ещё не созревший, но уже зародившийся комплимент, ощутил слабый аромат Шанели №5, другой, незнакомый, но совершенно прельстительный аромат Таниной кожи и неожиданно для себя поцеловал Таню за ухом.
     – Что мы делаем… – снова прошептала она.
     – На такой скорости всё происходит быстро, – пытаясь сгладить свою дерзкую эскападу, пояснил Карагодин, а про себя подумал: «А может быть это судьба?».


   Давайте сменим дислокацию…
 
    – Чёрт! – серая клякса икры некрасиво шлёпнулась на рубашку Савойский. – Здесь просто невозможно развернуться, кресла впритык!
     Таня аккуратно сняла кляксу-плаксу лезвием ножичка, которым также располагал волшебный инструмент, сказала:
 – Нужно присыпать солью, чтобы не осталось пятна.
     Савойский молча плеснул Арарату по пластиковым стаканчикам. Молча выпил свой. Снова себе плеснул, тостировал:
     – За жизнь без пятен!
     Тост молчаливо поддержали.
     Савойский выгрузился в проход, двинулся в нос самолёта искать бортпроводницу. Неожиданно быстро вернулся.
     – Давайте сменим дислокацию, в бизнес-классе три с половиной человека.
     – А как же… – начал было Карагодин.
     – А так! – Савойский вытянул из–под кресла свой походный саквояж. – Я всё решу, не дергайся.
     Таня сделала испуганные глаза. Карагодин хохотнул, зацепил с полки Танину сумку, протянул уже из прохода мужественную руку, Таня эту руку приняла и покорно последовала за делегатами.
      Публика проводила  троицу любопытными взглядами.
      – Вы куртку забыли,– пискнула вслед очкастенькая юница с соседнего ряда.
     Но пискнула с опозданием, и никто её не услышал.

     Едва новые пассажиры бизнес-класса расположились в просторных креслах у раскладного столика, как из носовой части в проезд выкатила никелированная тележка с напитками. Нарядная пара, расположившаяся по другую сторону прохода, – дама в шиншиллах и её дородный супруг, – отоварились парой миниатюрных бутылочек красного винца, и апельсиновым соком.
     Агрегат продвинулся по проходу, стюардесса с готовной улыбкой повернулась к троице, и улыбка сменилась выражением некого замешательства.
     – Простите, вас же здесь не было…
     – А теперь – есть, – радостно сказал Савойский.
     – Вы же сидели в эконом-классе, – на чистом лобике стюардессы обозначилась пара морщинок, – на третью места не хватило.
     – Сидели, сидели, – подтвердил Савойский. – По ошибке сидели, – и понёс какую-то пафосную пургу про личное приглашение генерал-губернатора Порт-Саида, про то, что билеты в эконом-класс выписали по ошибке, абсолютно несоответственно уровню делегации, а если необходимо, он сейчас же доплатит. Или генерал-губернатор доплатит. Вытащил из внутреннего кармана предусмотрительно захваченное из горсовета приглашение, украшенное живописными печатями со скрещёнными саблями и размашистой росписью, и сунул её стюардессе. Та вертела приглашение в руках, снова морщила лобик, разглядывала диковинный документ, шевелила губами. И неожиданно эта радужная бумажка произвела на стюардессу искомое действие. Она бережно вернула документ Савойский, осторожно сказала:
    – Это конечно, не положено. Но, если такие обстоятельства… Чего желаете?
    – Три красного вина, три апельсинового сока, и шесть стаканчиков.
Стюардесса понимающе и даже по–свойски улыбнулась маэстро, сгрузила на стол аперитивы, заметила свежее пятно на его рубашке.
   – Вы пятно посадили. Вот вам пакетик соли, присыпьте, а то след останется, – и покатила конструкцию к паре сонных арабов на заднем ряду.
 

Мы же соседи, а соседство обязывает!

     Савойский аккуратно вскрыл пакетик, оттянул планку рубашки, присыпал пятно горкой соли, и на миг озадачился.
     – Нужно слегка втереть, – легко принимая роль секретаря-референта сказала Таня, – не двигайтесь, я сейчас всё сделаю.
     Карагодин, сидевший между Таней и Савойский, вознамерился было привстать, чтобы деликатная операция прошла успешно. Таня придержала его за плечо, сказала, – Не беспокойтесь, я и отсюда достану, – слегка прилегла на соседа, и безымянным пальчиком растёрла горку соли по ещё влажному пятну. Карагодин млел и не шевелился, боясь разогнать прельстительные феромоны.
     – Вот и всё, – Таня осторожно вынула пакетик из руки маэстро, стряхнула остатки соли в пластиковый стаканчик и вернулась на место. Карагодин, освобождённый из сладостного плена, осторожно выдохнул, сказал: – Ну, просто умница. – И, не совладав с порывом, наложил было аппликатуру на Танину ручку, но ручка вдруг повернулась навстречу этому движению, и их пальцы сплелись.
    – Праздник продолжается, – объявил повеселевший Савойский. – Орудия к бою. – И потянул из-под колен неизбывный Арарат.
     При словах «орудия к бою» дама в шиншиллах не сдержала улыбки, что-то сказала своему спутнику, седоватой эспаньолкой похожему на Шона Коннери  из «Погони за «Красным Октябрём», правда в слегка семитской редакции.   
     – Господа, приглашаю присоединиться, – воззвал Савойский, заметивший эти движения, – мы же соседи, а соседство обязывает!
     «Соседи» подняли свои интеллигентные бутылочки, демонстрируя вежливое участие в общем веселье.
      – Соседство обязывает, – значительно повторил Савойский, передавая партнёру Арарат с парой пластиковых стаканчиков на горлышке.
      Танечка понятливо привстала, пропуская Карагодина в проход.
      – Вы просто Бонапарт какой-то, – засмеялась дама, – и всё старалась поднять стаканчиком горлышко коньячной бутылки, которой умело орудовал Карагодин.
      – Мне совсем чуть-чуть, – сказал Коннери, – просто почувствовать вкус молодости. – А вы?
      – Момент, – Карагодин вернулся на место. Танечка проворно присела рядом. Карагодин выстроил аэрофлотские стаканчики на столик, в один пролёт наполнил их точно на треть, – передал Савойскому и секретарю-референту. Поднял свой.
      – Мы сейчас на высоте 10 000 метров над землёй. И это обязывает… – он сделал хитрые глаза, – выпить за наше знакомство немедленно и до дна! Прозит!
     – Прозит! – поддержал Савойский.
     – Прозит! – улыбнулась Танечка.


Не надо было суетиться!

     Соседи приветственно подняли стаканчики, и все дружно выпили.
     Завязалась вполне светская беседа. Новые знакомые, будучи свидетелями строгих разговоров со стюардессой, поинтересовались, что за миссия такая у делегатов. Карагодин  дал краткие, но внушительные пояснения. Те уважительно кивали в такт коротким периодам Карагодина.
     – Вот такие пироги, – неожиданно сказал Савойский, и все засмеялись.
     Дама в шиншиллах оказалась Фаиной, супругой Коннери, а сам Коннери – Аркадием Львовичем, владельцем супермаркета в Каире.
     «Какие любезные люди, – умилился Карагодин, – какие скромные!»
     Беседа прекратилась самым естественным образом: прикатили коляску с разнообразной снедью. Под аэрофлотовские наборы с ветчиной и красной рыбой пошло красное винцо.
Не успели разделаться с едой, – новая тележка. Чай, кофе, плюшки-круасаны.
    – Я не хочу ни чая, ни кофе, – сказал Савойский, отвалился на спинку кресла и смежил глаза.
    – И я… ничего не хочу, – присоединилась Танечка.
    – А я – кофейку, – сказал Карагодин.
      Стюард поставил на край стола, напротив Танечки, которая сидела у прохода, подносик, на него чашку и в эту чашку пустил из никелированного кофейника дымящуюся струю.
      Танечка тут же подносик подхватила, и, уже вжившись в положение секретаря, стала разворачиваться в сторону Карагодина. Стюарт толкнул коляску по маршруту вдоль прохода, чайники–кофейники неожиданно громко звякнули, Танечка повернулась на этот звук и…
     Карагодин инстинктивно отпрянул назад и даже подобрал ноги, но поздно: чашка опрокинулась, и огненный кофе выплеснулся на правую ступню, ничем не защищённую, так как, желая дать отдых ногам, во время трапезы он под столом новые туфли снял.
      – Господи, – выдохнула Танечка.
      Карагодин, превозмогая боль, улыбнулся незадачливой референтше кривой улыбкой:
     – Ерунда, не бери в голову, – неожиданно переходя на «ты», сказал он. И стал промокать носком левой ноги ошпаренную правую. Боль как-то незаметно рассосалась.
     Танечка прихватила предплечье соседа.
     – Господи, какая же я росомаха… какая дура! Очень болит?
     Карагодин, частично преодолевший болевой шок, прикрыл ладонью танечкину лапку, и ощутил себя настоящим мачо, которому всё нипочём.
     – Во-первых, ты не росомаха и не дура, а во-вторых, нам в этой жизни предстоит ещё масса трудностей. Но мы их преодолеем.
     – Господи, какой ты сильный, – восторженно выдохнула Танечка. – Я никогда не встречала таких сильных мужчин... Ты меня ненавидишь?
     – Прекрати, чтобы большей этой чуши не слышал, – строго сказал Карагодин. – Главное, что мы встретились.
     Танечкина лапка судорожно сжала предплечье соседа, она ткнулась в его ухо, внутренне прошептала: «Милый, милый, милый», – но вслух ничего не сказала.
     Соседи, которым никелированная телега и стюарт заслонили самое интересное, увидели лишь идиллический финал драмы, деликатно его не заметили, допили свой чаёк, и смежили глаза, откинувшись на спинки кресел.
     Савойский отчётливо похрапывал.
     Карагодин вытянул из под колен «Арарат», налил Танечке, налил себе.
     – За нас, – значительно сказал он.
     –  За нас, – прошептала Танечка.
     Наркоз подействовал самым волшебным образом, через минуту боль ушла совершенно. Одушевлённый новой дозой элексира  Карагодин страстным полушётотом понёс откровенную пургу: о всемирном проекте, о важной роли Танечки в этом проекте, о том, что она будет иметь долю в бешеных гонорарах и премиях концессионеров.
     Танечка пребывала в каком-то сомнамбулическом трансе, чуть не подстанывала от сказочных этих речей. Вдруг сказала неожиданно трезвым голосом:
     – Я согласна. Главное, что мы встретились. Но я хочу, чтобы всё было по-человечески. Я полечу в Лагос, объяснюсь… улажу все дела. И тогда прилечу. Всё должно быть по-человечески.
      Карагодин пощупал ногой ошпаренное место, снова почувствовал слабую, но какую–то нехорошую боль.
      – Наверное, ты права, всё должно быть по-человечески.
      – У тебя есть чем записать?
      Карагодин достал из внутреннего кармана красивый «паркер», подарок Дарьи.
      Танечка зацепила бумажную аэрофлотовскую салфетку, разгладила её и, по-школярски прикусив нижнюю губку, что-то на ней написала.
      – Это мой... ну наш, домашний телефон. Позвонишь мне, как вы устроитесь в гостинице. Звони в среду утром, после девяти, не раньше. Раньше нельзя.          
      Карагодин сложил салфетку и засунул её в нагрудный карман пиджака.
      Танечка склонила голову на его мужественное плечо и смежила глаза. Тот тоже закрыл глаза и тут же провалился в сон.
   
      – Дамы и господа, через 20 минут мы прибываем в аэропорт Каира, пожалуйста, пристегните ремни и приведите спинки кресел в вертикальное положение.
      Компаньоны, не открывая глаз, проделали необходимые операции, и… продолжили сладкую дрёму.
      Танечка же не спала. Немигающим взглядом она проницала толщу проносящихся в овале иллюминатора облаков, словно пытаясь прочитать в изменчивой игре веерных солнечных лучей сквозь призрачные громады небесных айсбергов своё неизвестное будущее.
   

        Серёга, ты настоящий человек!

      Прощание совсем не походило на прощание. Маэстро вполне по-свойски поцеловал Танечку, остающуюся в самолёте, в щёчку, сказал неопределённое: – Дай-то Бог, – отчего Карагодину стало непонятно, – помнит ли он о том, что у них теперь есть секретарь-референт, ответственный за всё. Однако и сам он чмокнул Танечку на прощанье вполне обыденно, разве что присовокупил:
     – Как договорились, звоню тебе в среду после 9-ти. Береги себя.
      И похлопал себя по нагрудному карману.    
      Делегаты двинулись к выходу. Танечка секунду пребывала в каком-то странном ступоре, вдруг рванула из-под сиденья свою сумку, прытко двинулась за ними вслед, едва не  уткнувшись в спину Карагодина.
     Тот инстинктивно обернулся. В его глазах стоял немой вопрос.
     – Боже, что я делаю… – пролепетала Танечка, сумка выпала из её рук. Она притянула ошалевшего Карагодина за шею, поцеловала его в безвольные губы.
      – Ну что ты… что ты… – шептал он. – Успокойся, всё будет хорошо. Только не надо пороть горячку. Главное – мы нашли друг друга.
     – Вы народ задерживаете, – сказал красномордый дядька, за которым сгрудились народы  из эконом-класса.
     – Звони после девяти, – приходя в себя сказала Танечка, опустилась на соседнее кресло, и втянула сумку под ноги, освобождая проход.

     Зал прилётов пустел. Компаньоны шарили взглядами окрест, но плакатика консульских представителей со своими именами не находили. Шикарная пара новых знакомых остановилась у стеклянных дверей выхода из здания аэропорта, о чем–то посовещалась и вновь подошла к путешественникам.
     – Странно, – сказал Карагодин, – никого нет. А должны встречать. Консул в курсе, обещал прислать машину.
     – Ребята, – предложила Фаина, – можем поехать к нам. Тут до Каира полчаса езды. Позвоним в консульство, выясним ситуацию.
     – Должны встретить, – твёрдо сказал Савойский. – А тот неудобно получится. Приедут, а нас – нет. Мало ли что в пути может случиться. Колесо спустило… Очень вам благодарны, но – будем ждать.
     Благорасположенный Аркадий протянул Савойскому визитку.
     –  На всякий случай, – если что, звоните без стеснений.

     Проказы ночного полёта давали себя знать. Путешественников терзала тягостная абстиненция.  Пристроили вещи у справочного окошка. Очень хотелось пива. Мысль о коньяке вызывала нехорошие позывы. Карагодин провёл рекогносцировку прилегающих помещений, но никакой торговой деятельности обнаружить не удалось. Савойский никак не хотел верить, что в этом огромном аэропорту нет хотя бы пары несчастных бутылок пива. Назначил Карагодина часовым у имущества и, нервно шурша мятыми долларовыми бумажками в кармане брюк, двинулся на поиски сам. Безрезультатно.
     – Но этого не может быть! – Савойский развёл руками. – Это же международный аэропорт, чёрт побери! Пива нет, и вообще никого нет.
     Стеклянные двери растворились, в зал прилётов вошёл спортивного вида парень вполне славянской внешности. Осмотрелся вокруг и прямиком направился к путешественникам.
     – Вы, наверное, заждались. Извините, ради Бога, колесо пробил. Сергей.
     Обменялись рукопожатиями, Савойский немедленно пожаловался:
     – А у нас проблема.
     – Решим, – твёрдо сказал Сергей и, узнав проблему, засверкал белыми сплошными зубами.
     – Я же говорил, что решим. Пойдёмте.
     Консульский автопарк, как выяснилось, располагал скромными техническими возможностями, – встречать гостей прислали не очень свежий Жигулёнок пятой модели, но зато персонал был подготовлен очень правильно.
     Сергей понял крышку багажника, извлёк из него ящик–холодильник, а оттуда упаковку длинных бутылок, украшенных неброским клеймом «Стелла».
     – Конечно не «Туборг» и даже не «Балтика», но другого здесь нет. А вообще – пить можно. Я его вчера вечером слегка приморозил, так что, надеюсь, не нагрелось.
     По бутылке выпили немедленно. Остальные взяли в машину. Резво погнали по прямой как струна дороге.
     Облегчение не заставило себя ждать. Савойский, расположившийся на переднем сиденье, порозовел, выложил круглый локоток в опущенное окошко, благодушествовал.
Заговорил привычно командирским голосом:
     – Ты, Серёга, настоящий человек. Я люблю настоящих людей. И Дмитрий – он тоже любит. А «Стелла» действительно ничего. Молодец, что догадался.
     – Опыт, – я ж русский человек. Полёты–перелёты, аперитивы. Кстати, я ваших ребят не раз встречал.
     – Каких «наших», – не понял Савойский.
     – Ну, футболистов. «Ротор» – ваша команда?
     – Ещё как наша, – обрадовался Карагодин.
     – Так они ж здесь тренируются, в Порт–Саиде. Начальники их прилетают. Так что опыт есть. Лещей привезли?
     Лещи, упакованные в полиэтиленовые пакеты, обретались в отдельной спец-сумке коробейников из трескучего пластика в клеточку.
     – Ещё каких, – сказал Карагодин. – Не забыть бы их развернуть как устроимся.
     – И то верно, – заметил Савойский. – Это ж не лещи, это поросята, – сплошной жир.
     Сергей рефлекторно сглотнул слюну.
     – Серёга, – по-отечески сказал Савойский, – там и твой лещ приплыл.  Как устроимся, напомни развернуть, хорошо?
   
      По дороге выяснилась масса интересных деталей. Не дожидаясь вопросов гостей, Серёга внятно изложил правила новой реальности. Сухой закон действительно имеет место, однако делегатов он особо не касается. («Да, дали мы маху с этой дегустацией, – прикусил губу Карагодин. – Никому верить нельзя...». Касательно кожаных плащей, курток, ремней, перчаток и разного шмуклерского товара, – всё правда. Порт-Саидский мега-толчок – самый крупный на побережье. Цены – благотворительные.
     – Да-да-да, – оживился Савойский, – я в курсе. А почему собственно, – мощное скорняжное производство?
     – Какое там производство, – засмеялся Сергей, – просто свободная экономическая зона. Товары сюда гонят без пошлин, отсюда и цены… смешные. Вам надо пример с Порт–Саида брать.
     – Это в каком смысле?
     – Вы ж города–побратимы. У нас тут даже площадь есть, так и называются: площадь Волгограда. Улица Волгограда – тоже есть.
     По закону какой–то ассоциативной симметрии Карагодину припомнилась волгоградская квартирка с эркером на улице Порт–Саида, её гостеприимная хозяйка Алёна Готье (в девичестве Потапова), её подружки, крашенные под хохлому, неизменно готовые затеять веселье, и как мило они с Валдомиро и полковникам Листопадом проводили там время. В разговор он не вступил, но, смежив глаза, разглядывал теряющую краски, распадающуюся на части и вот уже совсем фрагментарную картинку. Неожиданно перед его мысленным взором возник образ Тани с выражением вселенской грусти на бледном лице. «Нет, я не Байрон! Я другой!» – ни к селу, ни к городу выскочило в голове. Карагодин открыл глаза и увидел слева по борту пальмовую рощу, и каких-то укутанных в платки тёток с корзинками.
     – Сбор урожая, – пояснил водитель. – Тут финики с банан размером. Нужно в культурную программу забить: поездка на финиковую плантацию.
     – Тётки какие–то странные, на татарок похожи.
     – Может и татарки, – тут кого только нет, – Серёга поёрзал на сиденье, приосанился. – Но вообще есть очень красивые женщины, – просто высший пилотаж. Французы постарались. Оккупировали Египет, негодяи, соответственно – Порт–Саид, дел особых не было… Оставили добрую память грядущим поколениям: личики европейские, а глаза… – ну, в общем, восточные глаза. Миндалевидные. Мадиху Хамди в кино видели? В Порт–Саиде таких Мадих море. Ещё и получше найдётся.
      Карагодин вспомнил, что везёт презент от Люсиль для её порт-саидской знакомой, «абсолютной красавицы», её строгие инструкции: обойтись без привычных для него объятий и поцелуйчиков, потому как «у них это категорически не принято». Не приведи господь чмокнуть кого-нибудь, даже из самых дружеских побуждений.
     – Но вся эта красота пропадает даром, – подтверждая слова Люсиль продолжил Серёга. –  Если и встретишь какую на улице, то в хиджабе, а то и в чадре. А вечером в городе only мужики, море разных кафе, и везде – мужики. Кофе пьют, курят.   
     – Бог с ними, с тётками, – сказал моногамный Савойский, – мы по делу приехали. Нам нужна поддержка и помощь родины, смекаешь? Как у нас тут в консульстве, опытные бойцы?
     – О начальстве или хорошо или ничего, – сообщил Серёга, – такие  у нас правила. Нарушать я их не могу, а потому скажу, что наш Пал Петрович – человек просто золотой. Всех знает, всё решит, ни о чём не забудет. А забудет, – есть зам, – Сергей Стрижаков, получается – мой тёзка. Он собственно вами конкретно и будет заниматься. Вы молодцы, что лещей не забыли. Тут их днём с огнём не сыщешь. А «Стелла», в принципе, пиво неплохое. 
    – Нормальное пиво, – Савойский приложил горлышко тёмной бутылки к губам, слегка запрокинул голову, и стал похож на горниста из какого–то фильма пионерского фильма.
     Навстречу слева и справа летели посёлки, крохотные городишки, кластеры финиковых пальм. Неожиданно открылась водное зеркало моря.
    – Скоро будем, – объявил Серёга, и, действительно, без всяких предупреждений и как-то сразу перед ними открылся Порт-Саид.
 
 
You are welcome, dear sirs!

     В «Норасе», интер-отеле, раскинувшем вдоль береговой линии свои двухэтажные белые корпуса с просторными лоджиями, путешественников ждали.
     Директор гостиницы, миниатюрный сухонький араб с гордо откинутой птичьей головкой, был похож на Тускуба, отца Аэлиты, из одноимённого немого фильма 20–х годов, виденного Карагодиным по телевидению в программе «Шедевры кино». Второй – вылитая копия толстого визиря из мультипликационного фильма «Золотая антилопа»  с носом картошкой, которого Карагодин инстинктивно окрестил Саидом Петровичем, – было в его аморфных чертах что-то пролетарско-славянское.
    Путешественники и гостиничные начальники стояли тет-а-тет, словно готовясь начать некий танец. Серёга, стоял между ними, и был похож на капельмейстера, капельдинера и хоккейного рефери одновременно.
     – Dear sirs, – сказал он. – Meet our guests from Russia.
     – You are welcome, dear sirs. We are very pleased… – Тускуб прочирикал ритуальное приветствие, и вперёд выступил Саид Петрович. Он приятно удивил гостей уже тем, что вполне сносно говорил по-русски. Но вот с чего он начал приветственную беседу – их ошарашило. Изготовив маленькую записную книжечку в папирусном переплёте и золочёный карандашик, визирь спросил, употребляют ли  уважаемые господа  алкогольные напитки. Карагодин едва не принял это за шутку, пусть неуклюжую, но вполне подходящую для гостей из России, и уже было приготовился поощрить её деликатным смехом, однако вовремя сдержался. Серёга хранил выжидательную паузу, Тускуб неожиданно чирикнул: – It's very important.
Смекалистый Савойский коротко ответил за двоих: – Употребляем.
     Визирь черкнул в записной книжечке. Поинтересовался, – какие именно напитки господа предпочитают.
     – А какие есть? – быстро спросил Савойский.
     Оказалось, что выбор невелик: три вида сухого вина, – красное, белое и розовое, а также пиво.
     – «Стелла»? – проявляя знакомство с местным репертуаром, поучаствовал Карагодин.
     Саид Петрович расплылся в улыбке, видимо довольный тем, что известность местного бренда распространятся до далёкой России. Снова черкнул в книжечке. Продолжил опрос: что именно, и какое количество члены делегации планируют употребить.
     – It's very important, – снова чирикнул Тускуб.
     Карагодин решил довериться опыту компаньона, который провёл в уме какие–то таинственные вычисления и сказал:
     – Бутылку красного, бутылку белого, бутылку… розового.
     Дождался, когда визирь сделает свои заметки,  решительно закончил:
     – Шесть бутылок «Стеллы».
     – Карашо–карашо–отлично.
     Саид Петрович обратил свою улыбку на Карагодина.
     – Аналогично, – сказал тот.
     Визирь понимающе  игранул кустистыми бровями, поставил точку.
     – Это в обычные дни. Но у нас будут приёмы, – важно добавил Савойский, – тогда, конечно, больше.
     Визирь несколько секунд смотрел на Савойского озадаченным взглядом. Повернулся к Тускубу, что–то сказал ему по-арабски. Тускуб задрал подбородок в зенит. Казалось он вот-вот завалиться на спину.
     – Я вас правильно понял? – Саид Петрович стал тыкать в книжечку карандашиком:
– Бутылка красного вина, значит две бутылки красного вина…
     – Это в обычные дни, – удивлённый туповатостью визиря повторил маэстро. – Но у нас будут приёмы, разные важные гости.
     – Карашо–карашо–отлично… – теперь визирь всё понял правильно. В его взгляде странно-естественным образом смешивались уважение и ужас.

     Коттедж компаньонов располагался на береговой линии моря. Тёмноликий гостиничный служка, который споро втащил баулы гостей на второй этаж, откланялся.   Серёга получил обещанного леща, действительно истекающего прозрачным жиром, – и несколько раз сглатывал слюну, пока упаковывал показательную рыбину в коричневую бумагу… План первого дня был составлен с учётом тягот перелёта, необходимости почистить пёрышки, отдохнуть, привести себя в порядок, перед возможной встречей с консулом и его заместителем. Савойский позвонил по выданному Серёгой телефону в консульство.
     Узнав кто на проводе, секретарша мгновенно связала долгожданного гостя с Пал Петровичем.
    – Ну, слава Богу, приехали, – услышал Карагодин радостный мембранный голос, – мы вас просто заждались!
    Савойский поблагодарил консула за прекрасную организацию встречи и обустройства, дипломатически сообщил, что должен передать из города-побратима кой-какие посылки, и если Пал Петрович и его зам располагают временем, сделать это было бы очень удобно вечером, часов в восемь, в их делегатском номере. Савойский вернул трубку на аппарат, и выглядел победно.
      – Чувствую, наши люди, – подытожил он. – Ну что ж, будем готовиться.
     Довольный Серёга отбыл по своим служебным делам, ещё раз подтвердив, что за ним выезд на какой–то особый пляж для шашлыков и купанья.
   
     Компаньоны расположились на просторной лоджии, меблированной дачным комплектом из плетёного ротанга, – столик и пара низких кресел, – выставили на столик остатки «Стеллы», фирменные гостиничные бокалы, и обратили взоры на раскинувшуюся перед ними панораму. Над спокойным бирюзовым морем висела безмятежная пара красивых облаков. На горизонте просматривалась гирлянда далёких кораблей, видимо ожидавших очереди для прохода через канал. На песчаный пляж накатывала мелкая волна, оставляя на его кромке изменчивую линию буро–зелёных плавучих водорослей и мелкий морской мусор, до поры неразгаданную осциллограмму бесконечных посланий Посейдона прозаическим богам земной тверди.   
     В небольшом отдалении от берега плыла живописная фелюга с охряно–красным косым парусом. Разрушать эту романтическую картину человеческими словами не хотелось, и потому компаньоны молчали.
    Карагодин вспоминал теперь уже далёкую юность, в которой ранним январским утром он также смотрел на это же море с балкона белоснежной александрийской гостиницы «Софитель Сисиль», вглядывался в контуры крепости Кайт-Бей, мысленно верстая в панораму гавани картинку канувшего в лету Александрийского маяка, слушал шёпот редкой волны, удары своего молодого сердца, резкий крик пикирующей на водную гладь чайки. Это была волшебное путешествие с отцом и сестрой по Египту, – Каир, Асуан, Луксор и Александрия. Отец вышел на пенсию, и приобрёл путёвку по этому экзотическому в те далёкие 70-е маршруту. Первая поездка Карагодина за рубеж. «Как мгновенно пролетели… годы!», – на миг изумился он. Припомнил прочие разнообразные города и веси, – где ему выпала судьба бывать, – лица, лица, лица, – сотни, тысячи лиц, – полустёртых временем, лишённых имён и с трудом проступающих из древних слоёв воспоминаний, лиц вполне узнаваемых, из достаточно обозримого прошлого, и, наконец, отчётливые, полные красок лица соратников по жизни.
    В который раз поразился свойствам памяти, которая как некая виртуальная лупа детализирует события жизни, меняет временной масштаб, и вот в каждом малом мгновении проглядывает вполне полнокровная жизнь, где есть всё: встречи, разлуки, надежды, разочарования, росные травы, и ласточкины гнёзда на речном крутояре. И от этого так сладко замирает сердце. 
   
    «Какой день, какая роскошная панорама… Как жалко, что его такого искреннего восхищения не могут разделить с ним ни Валдомиро, ни полковник Листопад, ни Шерами, ни Короляш с его помами и замами… Но даже лучше, если сейчас рядом с ним сидела бы красавица и эстетка Дарья Алейникова, – а что, вполне могла бы сидеть! Впрочем, с гораздо большей вероятностью под боком могла бы располагаться также желанная Таня, Танюша, Танечка! Но этого не случилось…»
      Карагодин пошевелил пальцами правой ноги, поморщился. Подумал, – «Значит, так было угодно провидению».
      – Ты что дергаешься? – спросил Савойский.
      – Нога болит, – признался Карагодин. – Интересно, есть здесь у них облепиховое масло. Мне помогает.
       – За всё надо платить, – было непонятно, что Савойский имел в виду, – платить за масло, за проказы и удовольствия, или просто: порядочный человек должен оплачивать услуги и покупки? – Интересно, кто нам будет оплачивать телефон?
        Карагодин пожал плечами. Вспомнил Танины сказанные жарким шёпотом слова: – Позвони в среду утром, после 9 часов. – Подумал: позвонить, конечно, нужно. Пощупал аэрофлотовскую салфетку с Таниным номером.
     –  Может, принимающая сторона?
     –  Может, нам лучше чётко обговорить эту позицию с администрацией? При любых раскладах мне придётся делать массу междугородных звонков. – Савойский развёл руками: – Вечером кровь из носу мне нужно переговорить с Аныванной! Чтобы не получилось, – мы отбываем, а нам счёт долларов на семьсот! Мы эти дела проходили…
      Решили важную «позицию» поставить первой в плане вечерней встречи с консульскими ребятами. По зрелому рассуждению согласились, что начать надо с братания, другими словами с лещей, «Арарата» и чёрной икры. Главное, получить полный психологический портрет губера и советы по общению с местным начальством. Но не забыть и об оплате телефонных разговоров.
      
     Номер состоял из гостиной и спальни. Гостиная была обставлена с претензией на восточный шик: обширный диван с подушками, украшенными пирамидами, верблюдами и анубисами на мусульманско-зелёном фоне, парой массивных кресел с резными деревянными подлокотниками и просторного  стеклянного стола, на котором лежали пёстрые гостиничные проспекты. Стены гостиной украшали акварели, – вид «Нораса» с птичьего полёта. На одной из них Карагодин нашёл  коттедж, где они расположились, и ему стало приятно.
     Спальню с двумя просторными кроватями и припаркованными к ним тумбочками, украшало лишь огромное зеркало в резной деревянной раме необычного розового цвета.   
     Солнце выкатило из-за балконного пилона, до поры создававшего приятную тень, и вскоре припекло вполне по-египетски. После тягот ночного перелёта, полного событий, переезда до Порт–Саида, размещения в гостинице, делегатов разморило. Карагодин пригубил бокал со «Стеллой», – пиво успело нагреться, и в нем появился привкус веника.
      – Время сиесты, – сказал он.
      Компаньоны вернулись в номер, приняли освежающий душ и легли отдыхать.
      Савойский занял почётное место у окна, через которое можно было видеть кусок моря и соседний коттедж. Карагодину досталась кровать у противоположной стены. Впрочем, такое расположение тоже давало определённые преимущества: в зеркале на перпендикулярной стене тот мог видеть отражение морского горизонта с цепочкой кораблей, небесные выси, а в правом нижнем углу зеркала, – кровать компаньона. Всё это, схваченное багетом рамы воспринималось как картина, впрочем, слегка эклектичная, красивое маринистское полотно не сочеталось с бытовым фрагментом «витязь на привале».
     «Витязь» заснул мгновенно. Карагодин же полистал гостиничный буклет. Изучил ресторанное меню, довольно хмыкнул на пункте «Обслуживание в номерах». Поставил свой походный будильник на пять часов. Откинулся на подушки. Повозился под невесомой простынёй, пробормотал: «Мы люди русские, five o'clock tea можно опустить»,  снова взял будильник и решительно перевёл красную стрелку на 18:00. И тоже провалился в сон.

       Остававшееся до приезда гостей время компаньоны провели в приятных хлопотах. Разобрали подарки согласно составленного списка. Добавили список новыми пунктами, пересортировали дары с учётом возможных, а также неожиданных встреч и знакомств.
__ Опытный Карагодин набрал номер ресторана, назвал номер проживания и определил себя как гостя генерал-губернатора.
     – Pleased to hear that, my friend, – самодовольно-панибратски сказал он в трубку, и очень подробно растолковал ресторанному начальнику меню делового ужина, не забывая вставлять тускубовское «it’s very important», пробежал глазами краткую винную карту, не стал тратить на раздумья драгоценного времени, велел принести всё, что обозначено в списке.
     Отдав эти важные распоряжения, сказал:
     – Как и предполагалось, мы на пансионе администрации гунерал-губернатора. То есть – всё включено. Полагаю и телефонная связь также.
     – Дай-то Бог. Однако доверяй, но проверяй, – бывалым тоном сказал Савойский.
 
     Сумерки сгустились непривычно быстро. Зажглись низкие фонари по сторонам дорожек между коттеджами, и высветили зелёные круги газонной травы. В соседних коттеджах также включили освещение, и «Норас» предстал в ипостаси игрушечного королевства, эдакого Изумрудного города из страны Оз.
     «А мы с господином Савойским, получается, волшебники», – с удовлетворением подумал Карагодин.
     В секторе видимости появились три фигуры и споро направились к коттеджу делегатов.
 

     Есть же такие приятные люди!

     Консул Пал Петрович, как и обещал Серёга, оказался действительно если не «золотым», то очень обаятельным человеком лет пятидесяти, с выражением заинтересованного внимания на подвижном лице, залысинами на круглой голове, – чем-то неуловимо похожий на Познера, только пошире в кости и более корпулетного. Вице-консул Серёжа был примерно одного возраста с делегатами, что позволило им легко и естественно перейти с ним на «ты». Водитель Серёга пристроил пару упаковок неизменной «Стеллы» у входа, выложил на стол, украшенный классическим «Араратом» в окружении баночек чёрной икры, паллету со здоровенными финиками и связку бананов, отдал делегатам ладошкой прощальный салют и деликатно отбыл.
     – Я вижу, вы здесь уже освоились, – сказал Пал Петрович, на секунду фиксировал взгляд на коньяке. – Пахнуло родиной!
      Гостей усадили на диван. Карагодин оперативно покромсал  пару бананов своим чудо инструментом, а Савойский разлил коньяк по стаканам, обнаруженным в ванной комнате, прочувствовано сказал:
     – Просто как дома. А пока, суть да дело, начнём с аперитива!
     – С нашего российского аперитива, – хохотнул Карагодин. –  За знакомство, ура!

     Разговор шёл легко, быть может, потому что обнаружилась масса общих тем: Люсиль из иностранного отдела горсовета, которая не раз бывала в Порт-Саиде по делам укрепления связей между городами-побратимами, «совершенно очаровательная женщина» по мнению галантного Пал Петрович, футбольная команда «Ротор», проводившая здесь свои тренировочные сборы, знаменитая волжская рыбалка, наконец, лещи.
     – Это отдельная тема! – патетически вскричал Савойский. – Об этом мы поговорим отдельно! После ужина!
     Желание поскорее поразить приятных гостей щедрыми дарами, а в особенности гигантами-лещами,  спровоцировало преждевременную команду:
     – Звони! Пусть несут!
     Карагодин дожевал кусок банана, натыкал на табуляторе ресторанный номер, рассеянным важным голосом отдал указание.
   С трудом отвлеклись от лещей, заговорили о древнем Египте. Узнав о том, что с Египтом Карагодин знаком не понаслышке, а побывал там и сям, Пал Петрович оценил просвещённость гостя и сразу принялся за Порт-Саид, стоящий вдалеке от исхоженных туристических троп.
      – Порт-Саид – это Суэцкий канал. А канал – это треть всех доходов страны, курица, которая несёт золотые яйца. 25 тысяч судов, ежегодно. 164 км – и вы напрямик попадаете из Европы в Азию. И наоборот. Это вместо того чтобы плыть вокруг Африки, представляете!
      – Однако, – сказал Савойский. – Очень удобно. 
      – Именно так! А за удобства нужно платить! – Пал Петрович сделал значительную паузу: – Тем более что канал – это один из величайших инженерно-технических проектов в мировом масштабе! И все 164 километра Суэцкого канала объявлены закрытой военной зоной, – ни фотографировать его нельзя, ни даже приближаться без соответствующего сопровождения. Полно полицейских и солдат, они там везде, и они бдят. И они больны шпиономанией. Вот такие дела. Имейте это в виду.
     Конечно, наблюдать канал – зрелище потрясающее. Нефтяные танкеры, гигантские сооружения, плывут сред песчаных дюн. Полный сюрреализм. Фантастика.
     – А как же наблюдать? – озадаченно спросил Карагодин. – Хочется ведь посмотреть на такую красоту. Дурацкие у них тут правила.
     – На всякое правило есть исключение, – просто нужно знать места, – объяснил Пал Петрович. – А в этих местах можно всё: спокойно созерцать проходящие по каналу суда, пройтись по его берегам и даже фотографировать!
     – Но где, где эти места? – возбудился Карагодин. – Мы же специально взяли с собой фотоаппарат!
     Оказалось всё просто. Таких мест оказалось целых три. Набережная Порт-Саида, которая является западным берегом канала. Плюс, можно сесть на бесплатный паром, переехать через канал в Порт-Фуад, городок  на его на восточном берегу. Гуляй, наблюдай, фотографируй, но лишнего внимания не привлекай, – полно полицейских в штатском, да просто бдительных граждан. Кроме того всё это можно делать в Исмаилии, там тоже переправа и военный мемориал Октябрьской войны с Израилем 1973 года. Кроме того песчаные дюны. Лучшее место для созерцания судов, собственно канала и роскошных песчаных дюн вокруг. Наконец есть возле Суэца Порт-Туфик, но это далековато. Самое простое – Порт-Фуад. Там, кроме всего, отличные пляжи.
      – Сергей обещал нам выезд на пляж, – вспомнил Карагодин, глянул на часы, пробормотал «прошу пардону» и вышел на лоджию.
    По дорожке к коттеджу двигалась пара арабов в белых бедуинских хламидах, которые тащили на плечах прямоугольный ящик, накрытый белым же полотном.
     «Какие молодцы! – с любовью подумал Карагодин, – вот они, дети древней цивилизации».
      – Точность вежливость королей! – поприветствовал арабов Карагодин, понял, что арабы скорее официанты на выходе, поправился: – Браво, бойцы! Так держать!
     Арабы поняли, что слова на чужом языке относятся к ним, что это поощрительные, дружественные слова, синхронно показали в улыбке необыкновенно белые зубы, и застыли в парадном оцепенении с коробом на острых плечах.
     За дело принялись гурьбой, вполне по демократически пособляя арабам переместить содержимое волшебного короба на стол. Гора загорелых кебабов в обрамлении пучков сочной зелени,  бастиончик  корнишонов  непривычно-золотистого цвета, чудовищного размера маслины в глиняных плошках, куча лепёшек, отодвинутые на периферию «Арарат» и банки с икрой, – вся эта снедь производили впечатление некого кулинарно-художественного сумбура.
     «Ляпнуть сверху пару наших лещей, и Снайдерс отдыхает, – подумал Карагодин. – Хотя это будет уже перебор». 
     «Бойцы» заняли исходную позицию у двери, поклонились и благополучно отбыли.
     Обеспеченные тарелками и столовыми приборами, аранжировали стол на респектабельный европейский манер. И снова раздался стук в дверь.
     – Интересно, кто бы это мог быть? – Карагодин дверь приоткрыл и застыл в замешательстве.
     «Дежа вю», – подумал он, вдруг сообразил, что всё идёт по плану, и широко улыбнулся бедуинам, застывшим со знакомым коробом на плечах.
     – Welcome, welcome, dear friends!
     Оказалось, что прибыл заказ по винной карте, о котором Карагодин в аперитивном запале  совершенно забыл.
     Арабы оперативно разгрузились. Один из них сухим пальчиком указал на огнетушитель, горлышко которого было забрано в красную фольгу, сказал:
      – Aida, Egypt champagne, present from Noras, good–good.
      После чего ходоки поклонились и отбыли.
      – Подарок от администрации «Нораса», – пояснил Стрижаков. – Для особых гостей.
      – Понимают, с кем дело имеют, – Савойский расплылся в довольной улыбке, сделал значительную паузу и продолжил:
     – Торжественный ужин объявляю открытым! За работу, товарищи.
     Винами местных погребов консульские деликатно пренебрегли.
     – На переправе коней не меняют, – сказал Пал Петрович.
     – И то, правда, – согласились делегаты, – оставим на десерт.

     Кухня международного «Нораса» оказалась на высоте. Блюда были знакомые, близкие шашлычному сердцу русского человека.  Лёгкое смущение внесли золотистые огурчики.
     – Странный какой-то цвет. Вроде маленькие, а уже жёлтые. Перезрели? – спросил Савойский, нерешительно зацепив корнишон на зубец вилки.
     – Не бойся, – подбодрил Карагодин друга, – не отравишься.
     – Национальное блюдо, – пояснил Стрижаков, – обыкновенные огурцы, только готовят их во фритюрнице. Это они от масла жёлтые. И от специй. Я, когда в Москве бываю, делаю по этой системе. Народ полюбил. Новое слово в русской кухне, благо с огурцами у нас порядок.
     Савойский опасливо пожевал огурчик. Покрутил головой, сказал: – И, правда, вкусно. Нужно Аныванну обучить. – И зацепил ещё один корнишончик.

     Основательный стол располагал к обстоятельной беседе, которая не замедлила себя ждать. Маэстро стал расспрашивать о городе, его достопримечательностях, архитектуре, прочих деталях, имеющих возможное отношение к сути поездки.
     Пал Петрович  и Стрижаков, деликатно дополняя друг друга, подробно и со знанием дела удовлетворяли его интерес. Оказалось, что Порт-Саид город относительно молодой, был основан французами лишь в 1859 году.
     – В 1859 году психиатр Кащенко родился, – автоматически сказал Савойский. Ну, это я так. К нашим делам отношения не имеет.
     После секундного замешательства консульские продолжили повествование.
     Город стоит на песчаной косе у выхода к Средиземному морю. Население – около полумиллиона человек, сплошь арабы. Крупнейший египетский порт. Застроен колоритными европейскими зданиями,  частью в 19 веке, частью в начале 20-го.
     – А вот каких-то более-менее крупных монументальных памятников или прочих сооружений здесь, к сожалению, нет. К сожалению, – педалировал Пал Петрович.
     – Именно, что «к сожалению», – горячо сказал Савойский. – А могли бы и быть. Просто французы жмоты. Сварганили, и для своего времени неплохо сварганили, крупную бронзовую тётку «Свет Азии», – во Франции, специально для Порт-Саида сварили, а как дело дошло до перевозки, – оглушительно пукнули.
     Пал Петрович и Стрижаков сочувственно покивали головами. «Настоящие дипломаты, – отметил Карагодин, – лексика на грани фола, а им хоть трава не расти. Школа. А чего, впрочем, стеснятся, –  как бы уже и свои люди. Правда на брудершафт не пили».
     – Денег жалко стало лягушатникам, – вот и получается, что жадность фраера сгубила.
     Призывным движением стакана Савойский пригласил публику присоединиться к его категорическому мнению. Публика готовно присоединилась. Маэстро ощутил латентную поддержку, ощутил прилив значимости, приосанился и понёс дальше.
     –  А вот америкосы не пожадничали. И стоит теперь «Свет Азии» не у входа в Суэцкий канал, а на фоне дебильных небоскрёбов Манхэттена, и называется статуей Свободы.
Хотя, быть может, в этом есть какая-то историческая справедливость. Статуя Свободы на сегодняшний день так… мелкая поделка. Да и вообще, что это за свобода такая? С чем её едят? Да и нужна ли она русскому… тьфу, египетскому человеку. Свобода вообще тема… аморфная. Для кого свобода, для кого – тьма египетская и анархический разгул.
     Оратор чувствовал, что держит аудиторию в тонусе, независимо прихлебнул из стакана, и, дирижируя им лёгкими круговыми движениями, слегка изменил вектор спича.
     – Египет – страна с тысячелетней историей… ещё нужно выяснить, кто построил пирамиды, сфинкса. Не космические ли наши братья по разуму? Не на них ли нужно равняться?
     В голове спикера неожиданно всплыл кадр из кинофильма «Чужой»: оторванная башка андроида тащится по полу космического грузовика, подтягивая себя полуоторванной рукой, хрипит: «Мне нравится их ум, незамутнённый раскаянием, сожалениями и нравственными фантомами». «Свят–свят–свят, – внутренне открестился маэстро, – куда–то я не туда», быстро собрался и мысль закончил классически чётко.
     – Чувствую, что звёзды для нашего города-побратима сегодня сошлись правильно. И руководитель города это чувствует, понимает, а главное – принимает!  Предлагаю тост за генерал-губернатора!
    Выпили за генерал-губернатора.
    – Правильно вы всё сказали, – от коньяка Пал Петрович раскраснелся, выглядел моложе и как-то демократичнее. – Скупой платит дважды, – подумал мгновенье, и попытался откомментировать сорвавшийся с языка штамп. – Французы пожадничали…
     – А вот нынешние командиры-начальники, может быть, их ошибку исправят,– врезался Карагодин,  –  и будут правы.
     Прозвучала раздумчивая пауза. Размышляли, что имелось в виду. Наконец поняли и воодушевились.
    – А каков он, генерал? –  Савойский перевёл взгляд своих ярких круглых глаз с консула на вице  и обратно.
    – Каков? – переспросил Пал Петрович.
    – Ну, человек он нежадный?
    – Щедрый! – засмеялся Стрижаков, – своему племяннику такой особняк отгрохал, любо-дорого посмотреть.
    – Миссия выполнима! – обрадовался Карагодин.

     Тем не менее, Пал Петрович счёл необходимым набросать быстрыми, но уверенными мазками психологический портрет губера и дать рекомендации по тактике поведения во время предстоящей встречи.
     Как почти все административные боссы в Египте – генерал-губернатор из структур безопасности. Интриган испытанный. Пробился-таки на такую сладкую порт-саидскую вотчину. Канал – это почище нефтяной скважины будет. Не иссякнет. Конечно – себе на уме,  конечно – хитёр, – пальца в рот не клади.
     Но есть и важные плюсы. Честолюбив – безмерно. Им тут всем не даёт покоя вечная слава фараонов. Пирамиды волнуют. Память в веках. Пример масштабного мышления у них всегда перед носом. Потому ограничивать себя в фантазии не нужно.
     – Даже если и хотел бы, не получится, – весомо сказал маэстро. – Не привык. И вообще, творчество не терпит ограничений.
     Ориентироваться на максимальный результат во время первой встречи, – возможно, будет и вторая. Но, вероятней всего, краткая. Для подведения итогов. Человек занятой.
     – Когда делать дары? – поинтересовался Карагодин.
     – При первой возможности, – возникнет какая-нибудь пауза, а вы тут как тут, вручаете дары, – засмеялся Пал Петрович. – И ещё: не стесняйтесь в благодарностях. Гостиницу похвалите, сервис. Ну, вы люди опытные, чего я вас учить буду. Перекурим?
      Переместились на лоджию. Любовались ночной панорамой, лунной дорожкой. Гирлянда мерцающих огоньков, отмечавшая цепочку кораблей на затерянном во тьме горизонте, оказалась неожиданной длинной.
      – Очереди ждут? – Карагодин указал сигареткой в сторону огоньков.
      Пал Петрович ловко сделал дымное колечко, усмехнулся:
      – Денег. Это по большей части наши корабли. Нет денег заплатить за транзит, поэтому и ждут.
      – Сказали б раньше, я дал бы, – пошутил Савойский. – А сейчас поздно, всё распланировано. – Мне для Аныванны лайковый плащ покупать нужно.

     Лещи! Лещи! – витало в воздухе. Вот, что сделает десерт уникальным и незабываемым!
Перебазировали едва тронутые блюда на ротанговый столик, который занесли с лоджии. Застелили стеклянную поверхность главного стола многополосным АиФом, прихваченным Савойским из самолёта. Карагодин раскромсал набитого розовой икрой леща и странный десерт начался. В ход пошли благоразумно сделанные запасы «Стеллы». Которая оказалась вполне на уровне, ну уж не хуже «Балтики» №3. Икру мазали на пресные египетские лепёшки, так похожие по вкусу на «наш лаваш», и тоже нахваливали. Обсудили глупых немцев, их жареные колбаски к пиву, посмеялись над примитивностью германского менталитета. Карагодин вспомнил своего дорогого Клауса, немецкого друга, их развесёлый ужин в ресторане, стены которого были увешаны историческими картинами в помпезных багетах. А размещался ресторан в парадной зале немецкого замка,  знаменитого тем, что по местному преданию, в поместье некогда то ли жил, то ли работал садовником философ Фихте! Но не в этом была фишка! А в том, что после пяти смен пива, им принесли поднос с дюжиной четвертинок шампанского! Такая, оказалось, традиция.
     – Да, это всё кроет, – умилился Савойский. – И колбаски в том числе.
     Распалённый так кстати прикатившим воспоминанием Карагодин, обнажил горлышко «Аиды», наклонил бутылку и с лёгким хлопком вынул пробку. – Я помню чудное мгновенье, – пропел он, наполняя стакан красивой розовой пеной, с намерением по-немецки оттенить «Стеллу» местным игристым.
      После недолгих колебаний, общество к нему присоединилось и не напрасно: оттенить получилось.
     – Век живи, век учись, – философски сказал Пал Петрович. – Нужно будет взять на заметку. Ну, пора и честь знать, – Пал Петрович глянул на часы, – сейчас Сергей подъедет. Начали по-русски, продолжили по-египетски, а завершили по-немецки!
     – А вот и неправда, – Савойский извлёк на свет пакеты с подарочными наборами, поднял их на всеобщее обозрение, сказал: – И завершили по-русски!
     Лица гостей выразили в быстрой последовательности радостное изумление, всемерное одобрение и сердечную благодарность.
     – Жаль уезжать, – пошутил Стрижаков, такая компания, такой стол.
     «Действительно, неловко получается, – подумал Карагодин, – перестарались мы с заказом. Столько снеди осталось… Футболисты! Футболисты помогут. Хороший повод для знакомства. Они здесь давно обретаются, может, чего интересного расскажут в неформальном общении».
     В дверном проёме образовался пунктуальный Серёга. Пал Петрович сообщил, что свяжется с секретариатом губера, договорится о встрече и позвонит делегатами до полудни.
     – А пока отдыхайте, – заключил он.
     – Да мы только разгулялись, хочется действия… – Карагодин посмотрел на Савойского. – А не пригласить ли нам ребят из «Ротора»?
     – Шикарная идея, – обрадовался тот. – Пал Петрович, как мысль? Приветствуете?
     Консул покрутил головой.
     – Ну, вы, ребята, просто молодцы. Да, конечно, пригласить, если настрой есть. Они будут только рады. Они тут без языка измаялись.          
     – Давайте всю команду пригласим! – раззадорился Карагодин.
     Оказалось, что команды нет, приехал замдиректора «Ротора» и с ним два ведущих футболиста.
     Стрижаков порылся в записной книжице, снабдил делегатов нужным телефоном и после недолгого прощания довольные гости с объёмными пакетами отбыли.

     Малоэстетичные остатки «десерта» – рыбные хвосты, головы и лоскуты золотистой чешуи –  завернули в АиФ и складировали в мусорное ведро в ванной. Туда же составили порожнюю тару. Вернули египетские явства на стеклянный стол, и позвонили землякам.
 
   
    За Бангок!

     Футболисты появились мгновенно, как будто сидели у телефона и ждали приглашения от делегатов. Витя и Гена оказались на редкость компанейскими ребятами: нимало сумняшеся с большим аппетитом принялись за коньяк, объяснив, что вообще-то им не положено, но уж больно соскучились.
     – Город мёртвых, – сказал, Витя, – одни мужики. Да и те непьющие. Но вообще народ добродушный.
     Рассказали про Порт-Фуад, – пальмы, хороший пляж, только вода холодная. Хотя, если хорошо подготовиться, – Гена щёлкнул бутылку «Арарата» по горлышку, – то и не очень холодная, просто прохладная. Опытный Фёдор Анатольевич их вывозил туда пару раз, получили большое удовольствие.
    – А где он, Фёдор Анатольевич?
    – Будет! – засмеялись ребята. – Мы ему записку оставили. Он мужик компанейский, узнает, что земляки приехали, – точно подтянется. Так что давайте по единой, за дружбу.   А то при нём не очень-то загуляешь.

     Замдиректора действительно не заставил себя ждать. Ввалился, – телесный, добродушно-шумный. Заполнил номер парфюмерными ароматами:
     – Прикупил масло «Пять секретов пустыни» для супруги, все руки перемазал, пока выбирал.
     Быстро обнаружились знакомые по горсовету, непременная Люсиль в том числе.
     – Ребята! – одушевляясь от тоста к тосту, – вы должны проникнуться! Это особый мир! Египет – это не просто пирамиды и финики. А финики тут отличные! Да вот же они! Молодцы, не успели приехать, а у них уже финики на столе! Кстати, вся французская парфюмерия делается на египетских маслах. Так что советую прикупить. Дома разбавите спиртом – куда там Франции!
     Он извлёк из кармана белого парусинового пиджака пару пузырьков с жёлтой маслянистой жидкостью.
      – Один флакончик на пол–литра! Представляете?! Без всякой химии, натуральный продукт! Это особый мир, здесь остановилось время!  А какая философия, какие традиции!
     – Какие? – спросил Савойский.
     – Чуждые, – убеждённо ответил Фёдор. – Нам, русским людям, чуждые. Это вам не Таиланд.
     И с места карьер принялся рассказывать о Бангкоке, волшебном городе, где недавно побывал, где любое желание, любая самая безумная фантазия исполняются легко и непринуждённо.
     Голубые глаза Фёдора налились ультрамарином. Он стал рассказывать о волшебных сафари, золотом королевском дворце, с непонятным восторгом о тучах крыс на улицах тайской столицы, наконец, о тайках, – в голосе Фёдора проклюнулись нотки неожиданной нежности.
     – Одни имена чего стоят, – чуть не пропел он:  – Лай, Та, Мяу, Танья! А тантрическая любовь!..
     В голове Карагодина выскочил овал волне тайского личика будущего секретаря–референта.
     – Танья? – переспросил он.
     – Танья, Танья! – восторженно подтвердил Фёдор, – Танечка по-нашему.
И погнал про кабинеты тайского массажа. Было очевидно, что тема эта ему знакома не понаслышке.
     – Выпьем за Таиланд, – решительно сказал он. – Как закончите здесь ваши дела, езжайте в Бангкок, – жалеть не будете. Просто рай на земле.
    
     Сумбурные, но полные неподдельного чувства рассказы Фёдора, производили на публику некий гипнотический эффект. Футболисты зачарованно смотрели Фёдору в рот, Карагодин думал: «умеет же человек любить жизнь!». Савойский внимал речам с интересом, но с долей критического анализа во взгляде.
     – За Бангкок, – повторил Фёдор.
     Футболисты, которые с появление начальства тосты рюмочки пригубливали лишь номинально, и тут вознамерились проявить осторожность, но Фёдор это заметил.
     – Спортсмены, да вы не стесняйтесь. За Бангкок можно и до дна!
     Спортсмены повеселели и лихо опрокинули рюмки.
     – Ну что, поедете в Таиланд? – спросил Фёдор депутатов.
     – Без вопросов, – легко сказал Карагодин, – как завершим дела, сразу в Бангкок.
     – Подумаем, – сказал Сал. – Обсудим с Аныванной. – А вообще:

       Если крикнет рать святая: "Кинь ты Русь, живи в раю!"
       Я скажу: "Не надо рая. Дайте родину мою!"

      – Молодец! – вскричал Фёдор. – Ответ не мальчика, но мужа. А что у вас тут за дела?
     Узнав о делах, он посерьёзнел. – С губером будьте поаккуратнее, мужик непростой. Но, если скажет «да», то слово сдержит.

     Дружбу, спаянную навек, решили укрепить в ближайшие дни, как только у делегатов определится рабочий график. Прощались душевно, по-свойски, дружественными объятиями. На прощанье Фёдор значительно сказал:
     – Дай вам, Бог, удачи, а за мной алаверды, земляки!
 

Хорошо бы она была сейчас рядом…

     Карагодин долго слушал, как Савойский беспокойно ворочается во влажной темноте спальни, наконец, успокоился, мерно засопел, вдруг отчётливо сказал «Аныванна, ты спи». Наконец сам провалился как в омут в жаркий сумбурный сон. Привиделся массажный кабинет, где он лежал на каком-то парусиновом топчане. Неожиданное ласковое прикосновение чьей-то руки ко лбу. Спросил во сне: – Дарья, это ты? –  открыл глаза и увидел склонившуюся над ним Таню, с блуждающей наркотической улыбкой на охряных от губной помады губах, которые слегка приоткрылись и сладострастно приникли к его безвольным и покорным губам. «Вон оно как», – удивился он, ощущая пряный привкус полыни. Пряди татьяниных волос накрыли его лицо, источали пряный аромат. «Пять секретов пустыни» – узнал он.
    – Ты спи, Аныванна, спи, – услышал сквозь сон Карагодин, открыл глаза, не понимая где находится, увидел в зеркале  напротив фрагмент покойной морской глади, ограниченной снизу песчаной береговой полосой, на которой группа аборигенов инспектировала  длиннющую сеть, выложенную вдоль кромки воды, выбирая из неё неразличимые на таком расстоянии рыбацкие трофеи. Шестерни в его голове пришли в зацепление, завращались, реконструируя вчерашний вечер. Наконец определился в пространстве и времени. Некоторое время не мог вычислить источник пряного аромата, наполняющего объём опочивальни. Инстинктивно понюхал собственную ладонь – «Пять секретов пустыни»! В тяжёлой голове сплыла картина Великого Делания: с провизорской точностью он добавляет по каплям экзотическое масло, любезно предоставленное новым другом Фёдором, в пластиковый стаканчик с коньяком, который после перемешивания чайной ложечкой волшебно превратился в элитные французские духи. Вспомнил летучий сон, призывную Татьяну, – дурманный запах её волос. Вспомнил бумажку с номером  телефона, торопливо сунутую в его нагрудный карман при расставании, своё легкомысленно-весомое «будь спокойна, непременно позвоню. После 9-ти жди звонка».
Пошевелил ошпаренной ступнёй правой ноги. Приглушённая остатками алкогольным наркоза боль дала себя знать с неожиданной отчётливостью. «Какого чёрта!.. – внутренне  взвился он, но протестная волна тут же себя исчерпала. « Дал слово, держи его», – подумал Карагодин. Подумал, что никогда не нарушал слово, данное даме. Что приятно ощущать себя настоящим джентльменом. Было очень любопытно: что из всего этого выйдет?

     Походный будильник на тумбочке показывал четверть седьмого. Карагодин понял, что заснуть снова не сможет. Осторожно, чтобы не нарушить сон маэстро, выбрался из постели и вышел в гостиную.
     Стоя на лоджии с чашечкой крепчайшего кофе, набодяженого аж из трёх пакетиков, – запасливый Савойский прихватил в дорогу целую упаковку «Нескафе», – он созерцал утреннюю панораму. Рыбари закончили разбор своей бесконечной сети и теперь складывали её аккуратными кольцами, отгоняя гортанными криками нахальных жирных чаек, налетевших полакомиться рыбьей мелочью ещё трепыхавшейся на песке.
      Подъехал маленький грузовичок. Рыбари споро уложили сеть в кузов, бросили туда мешок с добычей, прыгнули в кузов, и грузовичок укатил, оставив за собой чёткий протекторный трек.
     «Интересно, что они здесь ловят?» –  подумал Карагодин, который и сам был заядлым любителем рыбалки. Натянул обрезанный по колено Wrangler и через пять минут был на пляже.
       Он долго бродил по  мокрому песку, который оставило за собой отступившее море, рассматривал розовые и серые двустворчатые раковины, уже уснувших и потерявших блеск ставридок, пеламидок, и, неожиданно, миниатюрного ската …. Вспоминал свои трофеи, – сазанов, линей, пудовых сомов. И никак не мог взять в толк, что же увезли с собой в мешке черноногие рыбаки.
     У кромки воды неизвестно откуда взявшийся фокстерьер с коротким хвостом торчком обнюхивал здоровенную мутно-бирюзовую медузу, беспомощно распластавшуюся у самой кромки воды. « Неужели? Неужели медуз? Неужели они их едят?! – Ну, варвары».
     Странным образом вид погибающего морского существа вернул мысль к красавице-Дарье… «Хорошо бы она была сейчас рядом, – с невнятной тоской подумал Карагодин, – любовались бы всей этой экзотикой. Она тонкая натура, она бы всё это чудо могла понять». Терьер неожиданно гавкнул, – медуза теряла краски и быстро расплывалась по песку нехорошим пятном. «Свят-свят, – подумал Карагодин, – лучше Дарье этого не видеть… Может и хорошо, что её здесь нет. К тому же в 9 часов нужно звонить Татьяне, а при Дарье это было бы неловко».
    Он бросил рассеянный взгляд на «Норас» и увидел Савойского, который приветственно махал ему рукой с лоджии, послал ответный привет и направился к их красиво освещенному утренним солнцем жилищу.


    Ты мне даже снишься…
   
     В четверть десятого Карагодин уединился в спальне, оставив маэстро наслаждаться солнечными ваннами на лоджии, присел на кровать перед телефоном, который располагался на прикроватной тумбочке, придавил им край бумажной салфетки с заветным номером. Подумал: «Ждёт?» и решительно набрал на табуляторе Танечкин номер.
     Трубку тут же подняли.
     Танечкин голос звучал взволнованно и неожиданно близко, как будто она была в соседней комнате.
     – Господи, какой молодец, вовремя позвонил, а то я торчу тут у телефона, а мне бежать надо.
     – Куда? – спросил Карагодин. – Что-то случилось? Почему тебе нужно бежать? Ты говорила с мужем? Почему нужно бежать?
     – Господи боже мой, ты неправильно понял. Ничего страшного не случилось. Просто у брата Джозефа сегодня юбилей. Нужно кой-чего сделать.
     – Какой брат, какой Джозеф?    
     – Ну, Джозеф, мой муж. А у его старшего брата юбилей. У меня в самолёте всё из головы вылетело.
     – Понятно, понятно… Ты с Джозефом говорила?
     – Сейчас это никак невозможно. У Патрика юбилей, как я могу о чём-то говорить? Дай мне свой телефон, я тебе сама перезвоню. Завтра вечером перезвоню. В районе девяти.
     Карагодин продиктовал номер, и почувствовал внезапное облегчение.
     – Я вся издёргалась, всё время о тебе думаю… А тут – этот юбилей. Целую тебя. Завтра перезвоню. А ты, ты обо мне думаешь?
     – Ты мне даже снишься, – не соврал Карагодин. – Целую тебя, до завтра.   
 
     – С кем это ты по телефону трепался? – поинтересовался Савойский, когда Карагодин вышел на лоджию.
     – С Татьяной, – так поболтали о том о сём. Губер оплатит.
     – Ну, ты орёл, – Савойский покрутил головой. – Что там наш секретарь–референт, пакует чемоданы?
     – Да нет, пока не получается, семейные дела улаживает. У них там юбилей сегодня.
     – Не приглашала?
     Карагодин закрыл глаза, подставил лицо потоку солнечных корпускул.
     – Слава богу, пока до этого дело не дошло…
     – Если пригласит, не откажемся, мы банкеты любим. Ну да ладно, скоро Серёга приедет, наводи марафет, коллега.
 

Вам покажут разные красивые места.
      
      Кабинет генерал-губернатора странным образом походил на лавку восточных народных ремёсел, – пухлые кожаные пуфики, вперемешку с латунными анубисами, птицами и разными животными, пальма с золотыми листьями и костяным стволом, сабли и щиты где только возможно, высокие лампы в форме лилий, множество ваз из египетского алебастра, украшенных филигранной резьбой, загадочная кухонная утварь, каменные кошки разных цветов. Однако тиснённая золотом зелёная кожа стенных панелей, роскошный стол с резными ножками, сплошь инкрустированный латунными вставками, и столешницей, покрытой мусульманским сукном, за которым на резном же троне из розового дерева восседал генерал-губернатора, однозначно определяли статус помещения.
      Генерал-губернатор легко поднялся, вышел из-за стола и вполне по-европейски пожал руки делегатам.
      Савойский вынул из пакета парадное издание – альбом с панорамой города на суперобложке, на котором как на подносе расположил нарядную казачью нагайку.
      – Презенты от нашей маленькой делегации.
      – Presents, – губернатор принял дары, – thank you very much! Он аккуратно положил альбом на край стола, но вот нагайка вызвала у него явный интерес, он повертел её в руках, разглядывая плетение и латунные заклёпочки, и вопросительно посмотрел на гостей.
     – Донская казачья плётка, символ мужества и власти, – объяснил маэстро.
     Карагодин перевёл, и губернатору перевод явно понравился. 
     После передачи даров снова присели к столу, и губернатор с места в карьер стал излагать суть проблемы и текущую ситуацию. Карагодин вполголоса переводил Савойскому печальную губернаторскую сагу.
      Амбиционная мысль украсить вход в Суэцкий канал сообразным его значимости монументом посетила губера у подножья Мамаева кургана, когда он увидел Родину–мать.
Пытаясь найти талант, хоть сколь-нибудь приближающийся по мощи к таланту автора монумента-гиганта, губер озадачил не одного европейского мастера грандиозным проектом, но без большого успеха. Впрочем, кое-какие смельчаки нашлись. Собственно, два: француз и итальянец. Люди решительные и прыткие, - предварительные макеты уже представили.
     – France, – сказал губер, театрально повернул ладонь левой руки вверх и отвёл её влево, в сторону высокого ажурного столика, на котором помещался выкрашенный бронзовой краской гипсовый брус, укреплённой на какой-то маловразумительной лепёшке. Верхний торец макета венчала миниатюрная башенка маяка, с крошечными стеклянными окошечками.
     Савойский хрюкнул: – Тоже мне, Корбюзье нашелся.
     Губер вопросительно посмотрел на Карагодина.
     – Маэстро говорит, что концепция грешит некой  вторичностью.
     Губер оживился, ему хотелось знать мнение специалиста более подробно.
     В определениях Савойский не стеснялся. Карагодин пытался выдержать политес и в переводе скрашивал резкие фигуры речи распалившегося маэстро. А зря. Потому как оказалось, что губеру этот геометрический минимализм тоже не по душе. Не олицетворяет ни духа, ни мощи.
     А  вот Родина-мать олицетворяет. Но только одной матери – мало. Нужно что-то ещё.
     Губер нажал кнопку и усатый принёс кофе. Стали перебирать монументальные символы: Христос-искупитель в Рио, солдат-освободитель в Трептов парке… Губер вопросительно посмотрел на Савойского. Савойский щурил глаза, пытался понять масштаб души контрагента, припомнил финиковые плантации по дороге в Порт-Саид, тёток, пакующих ящики золотистыми плодами, каких-то измождённых доходяг, таскающих цементные блоки на подступах к городу и вдруг твёрдо сказал: должно быть триединство: солдат, рабочий и… крестьянка. 
     – Yes, yes, yes! – обрадовался губер – только очень большие.
     – Это несомненно, – подтвердил маэстро.
     Губер открыл следующую карту, повернул ладонь правой руки вверх и отвёл её вправо, показал вариант итальянца: металлический штырь с овальным утолщением на конце.
      – Ну, это мы проходили, – хохотнул Савойский. – Никакой самобытности.
      – Такое уже делали, я правильно понял? – удивился губер. – Где? Когда?
      – Фаллос в Индии, – сказал Савойский. – Индусы просто не дотянули по размеру, – финансирования не хватило. И в Китае есть. В парке развлечений, в Чангчуне. Китайцы похитрее, натянули на каркас травяные циновки, и получился весьма приличный фаллос, 30 метров высотой. Тут они нос индусам утёрли. Хотя, конечно, циновки – материал для этих дел неподходящий. 
      Рассказ Савойского о хитроумных китайцах губера рассмешил.
      – 30 метров, – крутил он головой, – для китайцев неплохо! Низкорослая нация. Сублимация фантазий. Парк развлечений для этого дела – самое подходящее место. Но у нас Порт-Саид, Канал – посерьёзнел он, – тут с местом ошибиться нельзя.
     – Надо смотреть, – сказал Савойский.
     Губер снова нажал латунную кнопку на столе. Дверь кабинета открылась, в комнату вошли три представительного вида араба в национальных хламидах и почтительно выстроились рядком.
     Губер представил делегатам вошедших: главный архитектор со своими замом и помом. Один художник, другой строитель.
     Делегаты обменялись с вошедшими демократическими рукопожатиями.
     Губер отдал чиновникам строгим голосом какие–то краткие указания, а делегатам сказал:
     – Сейчас вам покажут разные красивые места. Нужно выбрать самое подходящее для монумента. Самое красивое.
     – У нас получится, – уверенно сказал Савойский.


Здесь будет город заложён!

     Делегаты с главным архитектором разместились в белом «мерседесе», художник и строитель в не очень свежем и тоже белом «опеле», и инспекция началась.
    Савойский отрицал всё подряд. Иногда свои мотивы он объяснял логически. Иногда просто говорил: – Не нравится.
     Наконец остановились у пирса, уходящего  метров на триста в море. Выгрузились и повлеклись молча за маэстро по раскалённому бетонному полотну. В лёгком мареве на горизонте проглядывались корабли, разноцветные танкеры, мускулистые буксиры.
    Дойдя до половины пирса Савойский остановился. Окинул панораму затуманенным взглядом, и, обернувшись к арабам, твёрдо сказал:
    – Здесь будет город заложён, здесь должно… ээ, саду цвесть! 
    Упарившийся Карагодин автоматом перевёл арабам эту поэтическую метафору.
    Арабы этой метафоры не поняли. В глазах читался вопрос: какой город? Какой сад?
    Маэстро, довольный эффектом, который произвёл неожиданный экспромт, простёр руку вперёд и милостиво пояснил:
     – Видите площадку на конце пирса? Вот оно – место для монумента. Я его уже вижу.
     Главный архитектор вгляделся в указанном направлении, восхищённо выдохнул: – Yes… yes! – Зам и пом дружно закивали головами, отдавая дань художественной прозорливости мастера.
     Карагодин, которому двустишие Савойского казалось смутно знакомым, вдруг расколол словесную шараду, слепленную из строчек Пушкина и Маяковского. И принялся импровизировать.
     – Монумент – это конечно. Но будет и город. Будет и сад. Не совсем город, может быть, – у основания монумента мы разместим международный деловой центр… я имею в виду Всемирный деловой центр. А по периметру устроим висячие сады. Наподобие садов Семирамиды.
     Просвещённый архитектор понимающе кивал головой, зам и пом одобрительно прицокивали.      
     Савойский милостиво принял внепрограммную фантазию компаньона. Сказал:
     – Всё будет. Главное чтоб фундамент выдержал. Я имею в виду финансовый фундамент, – сделал короткую паузу. – Про финансовый фундамент не нужно, это не их собачьего ума дело.
     – Маэстро очень рад, что вы с его предложением согласны, – перевёл опытный Карагодин.
 
     После завершения столь ответственной миссии, арабы чувствовали явное облегчение. Посыпались вопросы: из какого материала будет монумент, кто мыслится подрядчиком-субподрядчиком, каковы сроки проектирования, стройки. 
     Савойский с удовольствием прочитал небольшую лекцию о монументальной архитектуре, сдабривая её названиями разнообразных российских предприятий, с которыми имел дела по этой части.
     – И конечно, Питер, «Адмиралтейские верфи», у них есть профильный цех… – говорил он. – Там отмоделируем, отрихтуем из медных листов все компоненты монумента. Морем притащим все эти дела сюда. И уже тут мои ребята насадят их на каркас и сварят. Ну, я это рассказываю так, в общих чертах. Опускаю массу важных деталей.
     Главный архитектор кивал головой, помы внимательно смотрели Савойскому в рот, Карагодин переводил, но как-то формально переводил, чувствовалась усталость.
     Архитектор любезно предложил гостям свой «мерс», сам сел в «опель», и машины разъехались. Через четверть часа делегаты были в «Норасе».


Если губер не подведёт, мы тут такое забабахаем…

     Расположившись в ротанговых креслах на лоджии компаньоны потягивали «Стеллу», привезённую шофёром Серёгой, посасывали пёрышки лещей и обсуждали, как
поразумнее распорядиться имеющимся временем.
      – Сегодня никаких дел, и так наворотили… – Савойский понял стакан, исследовал содержимое на просвет. – До Балтики далеко, но, слава богу, фильтровать научились…
     – Это в каком смысле – фильтровать? – не понял Карагодин.
     – В самом прямом. Ты в курсе, что родина пива – древний Египет?
     – Конечно, то есть слышал что–то такое.
     – Слышал… – Савойский иронически улыбнулся. – Такие вещи знать надо.
     Маэстро мысленно перелистал буклет «Египет: достопримечательности, культура и традиции», которая заботливая Аныванна взяла у подруги Ирэн, молодой докторши исторических наук, уже посетившей Египет по программе межвузовского обмена, для подготовки супруга к поездке. Организованная Аныванна зачитывала Савойскому по главке в постели, перед отходом ко сну, и таким образом прилично образовала его по этой части. Главка о пиве особенно заинтересовала Савойского, и по его просьбе Аныванна прочитала её дорогому супругу повторно.
     – В музеях Каира, – лекторским тоном продолжил Савойский, – хранятся бесчисленные таблички с записями и рисунками, которые подтверждают, что именно Египет является родиной пива. Египтяне производили пиво в промышленных масштабах и, представь себе, даже экспортировали его в соседние страны.
     Карагодин поставил недопитый бокал на столик, слушал с видимым интересом.
     – Считалось, что технологию “варить пиво” придумал бог Осирис. А вот пиво варили в Египте – исключительно женщины. Кстати, при раскопках одной из пивоварен, на одной из стен нашли изображение Нефертити, процеживающей пиво через ситечко.
     – Это ещё зачем? – озадачился Карагодин. – Ну, чай, понятно, нужно через ситечко…
     – Чего ж тут непонятного, технология была примитивная, мешали ячмень с водой и ферментами, иногда добавляли хлеб, даже фрукты для аромата добавляли. После брожения процеживали, но мелкие частицы оставались. Вот поэтому – ситечко.
     – Понятно, – протянул Карагодин.
     – Ничего тебе не понятно, – хитро прищурился Савойский. – Это Нефертити – через ситечко. А вообще пили это дело с помощью полого тростника, оборудованного фильтром.
    – Ну, ты просто… кладезь знаний, – Карагодин освежил бокалы. 
     Савойский сделал пару неспешных глотков.
     – Да, ничто не вечно под луной, ни цветок, ни человек, ни цивилизация, даже самая великая. Всё циклично, рождение, расцвет, увядание и непременный упадок.
Египет тому пример. России ещё и в зачатке не было, а они уже пиво делали – на экспорт!
Пирамиды отгрохали, типа «я вас умоляю». Впрочем, сомневаюсь, чтобы сами такое удумали. Слишком космический масштаб.
     – Пришельцы? – понимающе прищурился Карагодин.
     – А почему бы и нет. Для одной страны многовато великих достижений …  Пирамиды… пиво, опять–таки, –  кто-то им помогал. Какой-то высший разум.
А сейчас пришло другое время, другие цивилизации правят бал. – Савойский прихлебнул из бокала. – Неплохое пивко, но и только. До нашей Балтики, как до звезды. Хотя претензий – куча. Стелла – это ж «звезда», по латыни…   Хеопс, конечно, молодца. Оставил о себе достойную память. Только он умер, а других хеопсов у них нет. Приходится приглашать.
     – Это ты о себе? – лицо Карагодин выразило неподдельное восхищение.
     – О нас, – великодушно пояснил Савойский. – Если губер не подведёт, мы тут такое забабахаем, мало не покажется.
     Не сговариваясь подняли бокалы и чокнулись.
     Задумчивая складка легла на чело Карагодина, но лишь на секунду.
     – Давай так, – сказал он, – ты будешь Хеопс, а я Тутанхамон.
     – Ради бога, – легко согласился Савойский. – Только они в разное время жили. И, вообще, Тутанхамон даже пирамиды не построил. Правда, его похоронили в золотом гробу…  Но тебе, вроде бы, рано об этом думать… Почему – Тутанхамон?
     Карагодин  зарделся.
     – Я пиво «Тутанхамон» пил… в Лондоне. 50 фунтов бутылка.
     – Ну ты, брат, заглубляешь. Надо ж, какие сложные ассоциации. Тонкий ты человек, Дима. Ладно, ассоциируй дальше, а я пойду прилягу. Разморило от этой «Стеллы», да и вообще время сиесты.

      Карагодин прилечь не захотел, а, прихватив гостиничный буклет, ещё долго сидел на лоджии, водрузив ноги на столик, рассматривал красивые картинки достопримечательностей древней страны, с любопытством прочитал статейку о местных традициях, ремёслах, и прочих особенностях наследников древней цивилизации. Ориентируясь на собственные социокультурные приоритеты, с особым вниманием проштудировал статью о танце живота, интерес к которой подогрел выплывший из глубин памяти образ прельстительно пышной танцовщицы на низенькой сценке гостиничного ресторана в Александрии. Она произвела на Карагодина, тогда ещё совсем молодого человека, неизгладимое впечатление. Формально эта смуглокожая зрелая женщина никак не вписывалась в жесткую схему его тогдашних пристрастий, все ячейки которой были заняты голубоглазыми babes скандинавского типа. Но призывная пластика Самихи (да–да, её звали Самиха!) так естественно переплетающаяся с настырным ритмом арабского транса легко разрушила примитивный стереотип  женской красоты, навязанный журналом «Плейбой», обнажила его ограниченность и неполноту. Первым и естественным  душевным движением Дмитрия было немедленно раздобыть букет цветов, явиться к диве за кулисы, сказать ей какие–то значительные слова… вот только какие? На периферии сознания обозначились новые вопросы: где достать цветы? Сколько они могут стоить? Удобно ли будет покинуть стол, где он сидели с пап;, сестрой и московской сопровождающей их группы? Порыв этими вопросами был скомкан, потерял импульс инстинктивного действия, завяз в извинительных: а что же будет дальше? Неловко студенту кадрить взрослую тётку, да ещё на работе… Неловко перед сопровождающей, да и пап; вряд ли поймёт этот нервический любовный порыв. Хорошо бы она сама подошла к их столику, спросила: – И кто же этот интересный молодой человек? Очень хотелось бы познакомиться.
      Однако подавленное желание сохранило жизненную силу, и много лет спустя в Лондоне, в арабском ресторанчике на Edgware Road, Дима свинтил-таки красавицу-персиянку Лолу, которая с волшебным задором отплясывала танец живота на просцениуме, свинтил без колебаний и глупых букетиков и роскошно провёл с ней целую неделю, катаясь по дружеским вечеринкам и обедам. Правда, оказалась полногрудая Лола не ресторанной танцовщицей, а студенткой Королевской академии искусств, где среди прочего изучала восточные танцы.
 

    Свадебная Заффа
   
     Пала вечерняя прохлада. Савойский проснулся полным энергии и… голодным. Бедуинов решили не беспокоить, – постановили пойти ужинать в ресторан, хорошо проглядывающийся с лоджии их номера и уже красиво  подсвеченный таинственным фиолетом.
     Оделись в полуофициальном стиле деловых людей на каникулах, попрыскались туалетной водой «Балафре», прихватили именные гостиничные карточки, по которым, как во время вчерашней гулянки объяснил вице-консул Стрижаков, их обслужат по счёту портсаидской администрации, и двинулись в путь.
    
     Инспекция ресторана началась с бара, полного шумной немчуры и группки голландских пенсионеров, которые то и дело бросали на беспокойных соседей осуждающие взгляды. Для порядка присели к стойке, заказали по порции Ballentine’s со льдом. Неожиданно к делегатам подошёл рыжий мужик со стопкой прозрачной жидкости, ткнул себя пальцем в грудь, сказал: – Эккехарт, – и приветственно поднял стопку.
     – Прозит, – ответил Карагодин. Делегаты сделали по глотку, а новый знакомец, опрокинул стопку в пасть, помотал головой и страшно скривился, изображая высшую степень сладостной муки.
     – Зер гут, Эккехарт, – неожиданно обнаружил знания немецкого Савойский.
Немец дружески ткнул того в круглое плечо, поставил стопку на стойку и отбыл к галдящим сотоварищам.
     – А чего приходил, может сказать что хотел? – пошутил Карагодин.
     Раздумчиво допили Ballentine’s, пососали льдинки. Прислушались к внутренним процессам.
     – Хорошее место, – сказал Савойский, – просто уходить не хочется.
     – Не просто место, уникальное место, самый настоящий алкогольный рай. Ну, мы сюда ещё вернёмся.
     Савойский помахал бармену ручкой, и когда тот подошёл, протянул ему именную карту гостя.
     Тот с любопытством осмотрел документ, и на местном диалекте английского объяснил, что карта здесь не действует.
     Карагодин включился в процесс, холодным тоном сообщил, что они по спец-приглашению  губернатора, приехали с важной миссией, – как именная карта может при таких серьёзных обстоятельствах «не действовать»!
     Бармен сочувственно кивал головой, извинился за неудобства, повторил, что карта в баре «не работает».
     – А где «работает»? – высокомерно поинтересовался Карагодин.
     Оказалось, что «работает» в ресторане, в двух гостиничных кафетериях. А вот в баре – нет.
     Пришлось заплатить наличными, которые оказались у предусмотрительного Савойского.
     – Пошли отсюда к чёртовой матери, сплошная обдираловка – 5 баксов за глоток вискаря, совсем стыд потеряли!
     А может оно и к лучшему, – философски заметил Карагодин, – по крайней мере, избежали возможных злоупотреблений. Мы же поужинать собирались… Там и наверстаем!

     Ресторанный зал был просторен, выдержан без каких-либо восточных заигрываний в нейтрально-европейском стиле, слабо освещён лампами под кремовыми абажурами на столах и совершенно пуст, если не считать пожилой пары за периферийным столиком, да стайки официантов в дальнем углу, которые увлечённо возились с какими-то картонными коробками. Внимание делегатов сразу же привлёк длиннющий стол, растянувшийся вдоль просторного танцпола и украшенный хрустальными пепельницами и бутылочками кока-колы. К нему с одной стороны был приставлен ряд стульев, обращённых в зал. Высокие спинки двух центральных стульев были украшены цветочками, сляпанными из розовых капроновых лент. Если бы не эти цветочки, вполне можно было предположить, что в ресторане предполагается провести солидную научную конференцию.
     Озадаченные непонятным столом делегаты не заметили, как рядом с ними образовался улыбчивый мэтр, с бутоньеркой в виде микроскопической розочки в лацкане смокинга.
Делегаты немедленно предъявили мэтру карты гостя, и неопределённое напряжение, которое всё не могло рассосаться после эпизода в баре, их немедленно отпустило.
     Бросив беглый взгляд на карточки, мэтр расцвел в улыбке почти неземного счастья. Получившие в этой улыбке подтверждение полноты своих прав, делегаты поинтересовались назначением супер-стола. Оказалось, что это свадебный стол, а само торжество начнётся через полчаса.
     – Будет ли удобно … – начал было Карагодин, но мэтр решительно пресёк столь странные опасение. Не только удобно, более того: присутствие таких гостей большая честь и для молодожёнов, и для ресторана. Но главное, это национальная египетская свадьба, и дорогим гостям будет очень интересно.
     Тем не менее, делегаты проявили деликатность и выбрали столик в некотором отдалении от танцпола.
     Меню смотреть не стали. Уверовав в компетентность мэтра, ограничились общими указаниями: мясо, а не рыба, обязательно местные национальные закуски, вино красное, а не белое, и по возможности сразу. Даже до закусок. Русский обычай, – пояснил Карагодин, – провести дегустацию, пока вкусовые пупырышки девственны и восприимчивы к тонким вкусовым оттенкам.
     Оперативно доставленное вино называлось «Красный обелиск» и вызвало у делегатов море эмоций. Цвета венознозной крови, с жёстким и терпким послевкусием, вино воскресило в памяти делегатов времена благословенной юности, когда оно продавалось повсеместно и по неприлично демократичной цене под маркой «Алжирское». Его привозили из каких-то неведомых стран 3-го мира в огромных танкерах, как компенсацию за «помощь» разным молодым демократиям.
    
    Вино, наложенное на Ballantine’s, действовало быстро и эффективно, и после пары бокалов уже казалось вполне комильфо. Недостатки вкуса и прочих органолептических качеств напитка легко компенсировались приятными воспоминаниями о юношеских подвигах и проказах.
     Появились закуски. Молоденький арабчонок в белом форменном пиджаке ошарашено смотрел как Карагодин самостоятельно орудует бутылкой, попытался было перехватить инициативу, понял, что у гостей свои правила, и деликатно удалился с тем, чтобы через четверть часа подкатить тележку с горячими блюдами.
     – Знакомое сновидение, – резюмировал Савойский, когда тот удалился. И действительно, набор блюд на столе полностью повторил меню минувшего вечера: золотистые жареные огурчики, плошки с зеленью и здоровенными маслинами, сочные куски кебаба, белесые лепёшки. Для полноты картины не хватало лишь «Арарата», чёрной икры и лещей.
     – Полный дежа вю, – согласился Карагодин, – но как аппетитно смотрится!
     Неожиданно раздались звуки барабана, флейты, цимбал, каких-то неизвестных делегатам щипковых струнных инструментов, из которых сложилась довольно праздничная музыкальная картина. В широкий проём ресторанных дверей повалила публика, одетая пёстро и разнообразно: пожилые тётки в национальных нарядах, дядьки в  блейзерах, молодёжь в джинсах и партикулярных пиджачках. Процессию возглавляла молодая пара – невеста в белом свадебном наряде и юный супруг в голубом костюме-тройке. Над головами молодожёнов парили два венка, которые на длинных шестах несли два сосредоточенных паренька.
     Савойский, с куском кебаба на вилке до рта его не донёс, застыл на мгновенье, опустил вилку на блюдо.
     –  Надо ж такое удумать, – странный обычай: вроде как свадьба, а не похороны…
     – А ты что хотел, – Восток дело тонкое, – улыбнулся Карагодин, – где бы ты такое ещё увидел.
      Молодые уселись на стулья с цветочками, гости расположились за столом вокруг них, и почти все мужики немедленно закурили. Пожилой аксакал, облачённый в какую-то громоздкую епитрахиль,  произнёс пространную речь, – как догадались делегаты, напутствие молодым. После чего публика загалдела, и начала веселится, т.е. глушить кока-колу и болтать между собой. На танцполе перед столом появилась пара арабов с видеокамерами, что вызвало всплеск оживленья. Публика махала операторам руками и требовала индивидуального внимания, – каждый хотел попасть в кадр, и когда попадали – лица их светились счастьем.
     Это безалкогольное веселье было вполне натуральным и непринуждённым.
     – Интересно, долго они так протянут, – задумчиво сказал Савойский.
     – Другая культурная парадигма, – может и долго. К тому же мы не знаём, что они курят. Пачки то от Мальборо, но что внутри?
    – Ну-да, ну-да, – согласился Савойский. – Помню я наши безалкогольные свадьбы, когда из чайников коньяк по чашкам разливали. Вот было веселье! Вот была парадигма! И ничего, выжили…
     Неожиданно музыкальные децибелы упали, гулкий радиоголос с небес сделал какое–то торжественное объявление, и свет в зале погас. Невидимый звукорежиссёр снова наддал громкости, объём зала ответил звонкими резонансами цимбал, и тьма рассеялась: из-за колонн слева от входа в такт разгорающемуся настойчивому ритму, отмечая каждый шаг своего продвижения волнообразными движениями бёдер, живота и рук в серебряных назапястниках, в зал выплыла девушка, точнее молодая женщина, как показалось Карагодину, совершенно неземной красоты. Её голову украшала сложная металлическая конструкция, несущая девять горящих свечей. Волшебным образом разнообразные и сложные па танцовщицы почти не отражались на язычках пламени: они стояли вертикально, и лишь слегка подрагивали при смене галса.
      – «Заффа», танец живота с канделябром, – автоматом откомментировал он.
      Танцовщица достигла центра танцпола, зал слегка осветился, и она предстала перед публикой во всей своей красе: толстая нитка жемчужных бус прилегла на склоны роскошного бюста, белый лиф, расшитый серебряной нитью и сплошь в сверкающих стразах, серебряные же браслеты над  безупречными округлыми локотками, нежно-сиреневые весьма условные шальвары, полностью открывающие ножки с фронтальной стороны, сиреневый пояс с богатым монисто, короткий белоснежный шлейф, пристёгнутый к поясу. Танцовщица периодически разводила его пальчиками в стороны и становилась похожа на сказочную царицу–лебедь.
     Темп музыки возрастал, развивался газовый шарфик, прихваченный к браслетам на руках, бёдра красавицы набирали обороты, звенели монисты, взметался полупрозрачный шлейф. Она стала медленно приседать, и, наконец, опустилась на паркет, где хореографический импульс сосредоточился в пластике рук и плеч, также медленно поднялась, и через несколько мгновений пульс танца достиг какого-то оргастического уровня. Но язычки свечного пламени стояли вертикально.
     – Браво! – неожиданно рявкнул Савойский и шумно захлопал в ладоши.
     – Браво! Брависсимо! – вторил ему Карагодин.
     Запущенный этим неожиданным всплеском эмоций, зал восторженно зашумел и пошёл волной аплодисмента, в сопровождении которого победительная артистка завершила своё замечательное выступление, послав руками прощальные приветы в сторону свадебного стола и привет особенный в сторону зала, адресованный делегатам. И поплыла за колонны, унося на своей головке волшебные огни.

      – Да, – раздумчиво сказал Савойский, – вот он настоящий Восток, просто нет слов. – Он наполнил бокалы вином: – Ars longa, vita brevis!
     – Воистину воскрес, – поддержал Карагодин.
     Не сговариваясь, выпили до дна.
     – Ты всё шутишь, а ведь действительно: искусство вечно. Кстати, ты не находишь, что она похожа на Аныванну?
     – Что-то есть, – согласился Карагодин. Черты лица артистки были вполне европейскими, и при желании такое сходство вполне можно было найти. Он вдруг подумал: «Аныванна – оно конечно. Но и с Танечкой есть что-то общее… – всплыл момент сладострастной кульминации. – Конечно, есть! А почему бы и нет: в тихом омуте черти водятся! Должны водиться». Ему вдруг страстно захотелось услышать Танечкин голос, частую слегка сбивчивую речь. «Завтра вечером она мне позвонит, – на его лице обозначилась довольная улыбка, – нужно быть в норме. А главное – в номере».
     – «Заффа»… Откуда ты знал, что это будет «Заффа»? – поинтересовался Савойский.
    Карагодин почувствовал, что его час настал, и пришла пора ответить на академическую лекцию Савойский о пиве. Блеснуть знаниями, почерпнутыми из глянцевого гостиничного буклетика.
     – По шамадану, – объяснил он.
     – Что ещё за шамадан?
     – Шамадан, дорогой друг, – назидательно пояснил Карагодин, – это канделябр, девятисвечие, которое украшает голову исполнительницы танца живота. Вообще–то, shamadan belly dance это высший пилотаж в этом деле.
     – Это да, – согласился Савойский. – А ты откуда все эти дела знаешь, товарищ?
___Карагодин попытался улыбнуться загадочно, но улыбка вышла радостно-самодовольная, типа «вот наш ответ Чемберлену».
     – Да так по жизни сложилось. Но, честно говоря, я всегда интересовался этническом искусством. Востоком в особенности. Танцем живота – в частности.
     Довольный такой удачной интродукцией, Карагодин разлил по бокалам остатки «Красного обелиска», и делегаты выпили. 
     Новая порция алкоголя поддала Карагодину приятного куражу.
     – Если тебе интересно, если действительно интересно…
     – Yes, конечно, интересно. Я тоже люблю все эти восточные дела.
     – Тогда слушай. По легенде, этот красивый, эротичный и, кстати, добавлю, полезный для здоровья танец появился совершенно случайно. Ты не представляешь, но виной тому пчела! Обыкновенная пчёлка! Её привлек аромат благоуханий, исходивших от молоденькой танцовщицы. Пчелка залетела ей под одежду, и чтобы не сорвать выступление, девчушка изо всех сил крутила бедрами, трясла  животом. Пыталась пчёлку выгнать. Ситуацию представляешь.
     – А то. Мне как то на рыбалке оса под рубашку… Я чуть с ума не сошёл. А тут пчела…
     – Ну да, пчёла, пчёлка… Но выгоняла её девчонка так эмоционально, с такой пластикой. Публика аж ревела от восторга!
     – Рождение жанра, – Савойский поднёс к глазам винную бутылку, накренил её, изучая объём остатка, с каким-то брезгливым выражением отставил её подальше от себя и помахал официанту.
     – Пойдём по цветовой нисходящей, – предложил он.
     Официант умеренной рысью достиг стола.
     – Noch eine, – Савойский ткнул пальцем в направлении пустой бутылки. Гарсон готовно убрал бутылку со стола. И выжидательно улыбнулся маэстро.
     – Языки учить надо, пока молодой, – назидательно сказал Савойский.
     Карагодин объяснил, что нужно принести бутылку «Розового обелиска», пострел убежал, и вскоре вернулся с заказом. Расслабленные делегаты великодушно позволили пареньку разлить вино цвета свежей сукровицы по бокалам, и тот удалился на свой боевой пост у прохода на кухню.
    После недолгих дебатов выпили за молодых. Вкуса вина не поняли, да и никакой роли он уже не играл. Хотелось говорить о  высоком.
     В голове Савойского калейдоскопически мелькали фрагменты главок из Путеводителя по Египту, в переводе Аныванны: об эзотерическом искусстве, мистериях богини Иштар, культовых танцах Древнего Египта.
     Карагодин, которого просто распирало от желания блеснуть недавно обретёнными культурными познаниями, не выдержал первым.
     – Кстати, о танце живота, – с фальшивой задумчивостью начал он, – согласно легенде первоначально он исполнялся только в храмах богини любви и плодородия Изиды. Тогда это был танец ритуальный, посвященный зарождению новой жизни. Исполняли его жрицы ещё за тысячу лет до Рождества Христова. Ты можешь себе это представить?
     – Жуть, – Савойский сделал глоток из бокала, – И что, есть доказательства?
     – Фрески, древние фрески в древних храмах – они и есть доказательства.
     Уверенный постулат Карагодин подтвердил порядочным глотком «Обелиска».
      – Но, кроме того:  нашли древнегреческие рукописи и в них все эти тряски и вибрации,
Подробнейшим образом описаны. – Ты можешь себе это представить?
     – Могу, – Савойский на секунду задумался. – Скажи, товарищ, а у нас в городе есть какие-нибудь школы…
     – Ты с ума сошёл, – это же женский танец!
     Маэстро  затрясся в беззвучном смехе.
     – Ну, ты мне льстишь, товарищ, у меня таких талантов нету. Просто эта… Изида так похожа на мою Аныванну… Ей богу, у Аныванны не хуже бы получилось.
     – Шикарная идея, – воодушевился Карагодин, – а школа-то наверняка есть.
     – Я вот что думаю, пока мы здесь, можно этот… шамадан купить. Оригинальный вариант, так сказать. Можно, конечно, в Москве поискать. Только не хочется напороться на китайский вариант.
     – Если брать, то нужно брать настоящую вещь. А найти – найдём. Поедем на толкучку, там и найдём. – Карагодин на секунду задумался. – Там же и шарф купим.
     – А шарф-то зачем? – не понял Савойский.
     – Как зачем, как зачем! – горячился Карагодин, – это ж такой важный атрибут! Без шарфа – ну какой же belly dance? Так, китайский вариант.
     – Понятно, – Савойский припомнил газовый шарфик, привязанный к браслетам «Изиды» повыше локтей. – Надо брать. Именно здесь и возьмём, чтобы правильная вещь была.
     Идея обучить степенную русскую красавицу Аныванну резвому восточному танцу очень понравилась Карагодину и вызвала новую историческую ассоциацию.
     – Ты вот не знаешь, а что шарфик в belly dance – некий привет… из России! Во всяком случае, так сами египтяне утверждают.
     – От кого привет? – не понимал Савойский.
     – От культуры русской привет, от русского балета, если тебе так понятнее.
     Карагодин с каким-то непонятным удовлетворением констатировал, что красивая метафора не по зубам затуманенному «Обелиском» сознанию друга, и поддал конкретики.
     – Некогда король Фарух, человек со вкусом ко всему изящному, пригласил балерину Татьяну Иванову преподавать балет его дочерям. Естественно, ему хотелось показать, что и они не лыком шиты и кой-чего в танцах понимают. Выставил свою звезду арабского танца, Самию Гамаль, роскошную девчонку, хоть в то время она была уже далеко не девчонка. Кстати, эта Гамаль первая ввела моду танцевать босиком… Татьяне плясунья очень понравилась. И тут же у неё родилась идея – украсить выход Самии шарфом. А чтобы обыграть новую деталь наряда Татьяна, не отходя от кассы, придумала несколько соответствующих движений. И ей это удалось, да так, что теперь шарфик в арабских танцах – важнейший аксессуар! Вот это и есть – привет из России!
     – Господи, как всё в этой жизни переплелось… А всё равно, без нас – никуда. – Савойский подлил в бокалы «Обелиску». – Давай, за Дягилева.
     Выпили за Дягилева. Свадебный стол гудел ульем, мужик в епитрахили произносил какие–то короткие спичи, хлопцы с видеокамерами бегали вдоль стола, клубились сигаретные дымы, но всё это маловразумительное действо делегатам уже порядком поднадоело. Подозвали официанта, показали гостевые карты. Тот притащил какую-то бумажку, на которой Карагодин небрежно расписался, и они степенно покинули зал.


    Анита отпрыгнула от него!

     В номер друзья вошли под заливистые трели телефонного аппарата.
     – Татьяна к тебе прорывается, – добродушно поязвил Савойский и плюхнулся на софу. – Интересно, как там банкет... Небось, не только видео и сигареты.   
      Голос в трубке действительно принадлежал женщине, скорее даже даме, более того – даме молодой. Она говорила по-английски, мило смягчая сонанты и слегка грассируя.
    – Да, да… – осторожно подтвердил Карагодин. – Именно так, именно по приглашению господина генерал-губернатора.
    Он хлопнул себя по лбу ладошкой, – Анита! Это же вы? Я ведь, угадал? Угадал, угадал, –  в голосе Карагодин зазвучали кокетливые интонации, возникающие вполне рефлекторно, когда он говорил с хорошенькой женщиной, а в том, что телефонная собеседница хороша, и даже более того, сомнений не было.

     За день до отъезда Люсиль передала ему невесомый пакет – «урюпинский платок из козьей шерсти – просто полёт шмеля!» – для хорошей подруги из Порт–Саида, главного менеджера «Нораса», где прошедшим летом весело и беззаботно проживала делегация поволжского города-побратима, прибывшая с ежегодной миссией дружбы. Люсиль показала ему фотографию, двойной портрет на фоне каких-то неаккуратных развалин. Красавица справа от Люсиль напрочь затмевала её простодушную миловидность безупречным абрисом лица с высокими косточками ланит, миндалевидным разрезом глаз с радужкой изумрудно–карего цвета, и полными, как бы слегка припухшими, губами подростка. 
     – Анита, – с какой–то материнской интонацией сказала Люсиль. – Видишь, какая красавица.
     – Вижу, – вздохнул Карагодин.
     – Ты смотри, она девушка строгая. Чмоки-в-щёчки ей будут непонятны. И вообще, прими к сведенью, твоя галантность там никому не нужна. Так что обойдись без поцелуйчиков, если не хочешь обидеть человека.
    – А ручку можно поцеловать?
    – Ни ручку, ни пальчик не можно. Я серьезно тебе говорю. Это нашим простодырам всё прокатит. А там – мораль! У них это не пустое слово… Так что, бди.

     Но строгие наказы Люсиль из головы Карагодина тут же напрочь вылетели.

     – Анита, всё просто замечательно, – номер отличный, и вообще всё отлично! А я вам подарок привёз. Людочка сказала, как устроитесь, немедленно найди Аниту и передай. А тут вы звоните! Удобно, если я сейчас к вам подскочу? Да нет, ничем не занят. Как вас найти?
      Карагодин слушал сосредоточенно, прижал трубку так, что правое ухо слегка побелело.
     – С кем это ты… – начал было Савойский, но Карагодин поднял указательный палец, давая понять важность разговора.
     – Чудно, чудно. Нет проблем. Конечно, найду. Через четверть часа буду. До встречи.
     Он положил трубку на телефонный аппарат.
     – Это я с Анитой говорил, через четверть часа встречаемся.
     – Наш пострел везде поспел, – засмеялся Савойский. – Откуда она взялась, эта Анита? Вроде только приехали…
     – Она не взялась, она всегда была, – неопределённо-загадочно ответил Карагодин. – Не обессудишь, если я тебя на некоторое время оставлю?
     – Валяй, казанова, – Савойский потянулся, – А я, с твоего позволения прилягу. У тебя почитать ничего нет?
    – Момент, – Карагодин достал из своей походной сумки пакет с урюпинским платком, из внешнего отделения выудил потрёпанную книжицу в мягкой обложке, бросил её на кровать Савойского. – Эльза Триоле, «Розы в кредит». Просвещайся.

     Несмотря на вечернее время одноэтажная административная «стекляшка» «Нораса» была ярко освещена. Интерьер был выдержан в деловом европейском стиле:  офисные столы с компьютерными мониторами, пара здоровенных ксероксов Canon, стеклянный столик с красивыми буклетами гостиницы перед просторным кожаным диваном цвета слоновой кости, аквариум с радужницами, скаляриями и парчовыми сомиками,
     При появлении Карагодина из-за ближайшего стола вспорхнула юница в твидовом пиджачке с клеймом гостиницы на лацкане, усадила его на чудный диван и только тогда поинтересовалась, что нужно гостю.
     Когда тот объяснил, что его поздний визит имеет вполне частный характер, что хотел бы видеть Аниту… – Фор;, – подсказала она и расплылась в радостной улыбке, проворковала «just a moment, just a moment»  и унеслась в офисные дебри.
    Карагодин взял со стеклянного столика уже изученный буклет, полистал глянцевые страницы. А когда поднял от буклета взгляд, оторопел. Лавируя между столиками, улыбаясь изумрудно-карими глазами к нему шла… танцовщица из ресторана! Никакого канделябра на её головке естественно не было, – головку украшала причёска в стиле Мирей Матьё, – да и одета она была в официальный твидовый пиджачок со знакомым гостиничным логотипом на лацкане. Но лицо! Лицо! Какое поразительно сходство! Он резво поднялся с дивана,
    – Салям алейкум, – радостно сказал он.
    – Алейкум ас-салям, - улыбнулась Анита.
     И Карагодин тут же рассыпался в комплиментах. Мол, ожидал увидеть красавицу, Люсиль показывала ему фото, где они вместе. Но чтоб такую! Анита со смехом, вполне по-русски, отмахнулась ладошкой, но ничуть не смутилась и вообще вела себя очень свойски. Легко щебетала по-английски, вспоминала Люсиль, какая та молодчина, какую ловкую культурную программу они прошлым летом организовали для делегации медработников. Карагодин торжественно вручил красавице подарок. Присели на диван. Предложение выпить по чашке кофе он с радостью принял, и через минуту, знакомая уже ему юница принесла маленький поднос с парой чашек кофе и блюдцем, на котором лежали длинненькие бумажные трубочки с сахаром.
     Едва пригубили кофе, Анита неожиданно сказала:
     – А вы, ведь меня сначала не узнали, – так странно на меня посмотрели.
     – Ёще как узнал! – загорячился тот. – Только смешался…
     И принялся рассказывать про ужин в ресторане, про свадьбу, очень необычную, совершенно отличную от русских свадеб. Но, главное, какая чудная артистка на этой свадьбе танцевала «заффу», и как Анита на неё похожа! Просто невероятно похожа!
      Анита кивала головой, понимающе улыбалась. Оказалось, ларчик открывался очень просто: Фарида приходится ей старшей сестрой, отсюда и сходство.
    – У Фариды большой талант, природный талант. Она танцует,.. –  Анита сделала паузу, подбирая слово, – как богиня! Сейчас у неё своя школа. О ней даже фильм по телевидению показывали, – было видно, что для Аниты сестрица предмет гордости и обожания.
    – У вас тоже талант, – сказал Карагодин, – даже три: красота, обаяние и талант общения, – вот мы тут сидим, кофе пьём, болтаем. А, кажется, что я вас знаю уже тысячу.
     – Ну, тысячу, это вряд ли, – засмеялась Анита, – думаю, я выгляжу моложе.
     И принялась расспрашивать о том, как прошёл визит к губернатору. Было понятно, что Люсиль держит её в курсе событий. Расслабленный приятной атмосферой Карагодин доложил об успехах, как о само собой разумеющихся успехах. Почувствовал, что перегнул с самоуверенностью интонации, поправился:
     – Ну, это только начало, посмотрим, как там дальше будет. А у вас отличный английский, откуда?
     Оказалось, что английский не отличный. Отличный французский, а английский – просто обязательный язык в бизнес-школе, где Анита проходила годичные курсы по гостиничному администрированию. А училась она в Париже, где у неё по дедушкиной линии масса родственников.
     Ему стало понятно, откуда эти смягчённые сонанты, откуда эти вполне европейские черты лица (вспомнилось Серёгино: «французы здесь на славу постарались»).
      – Ясно, – сказал, – но всё равно: отличный у вас английский.
     На столе юницы зазвонил телефон. Она сняла трубку, что–то ответила, помахала ладошкой Аните и ткнула пальчиком в телефонную трубку. Анита показала администраторше растопыренную пятерню, что, очевидно, означало «через пять минут». Карагодин понял: аудиенция окончена, и хлопнул ладонями по коленям.
     – Мне, всё-таки, пора. Нужно кое-чего подготовить по проекту, завтра встреча у вашего босса.
     Анита, оценила деликатность гостя, подхватила презент Люсиль со столика, поднялась.
Карагодин тоже стал. Поймал взгляд изумрудно-карих глаз, в голове мелькнуло: «Какая классная девчонка!», почти пропел: – До встречи, – по привычке вознамерился было чмокнуть Аниту на прощанье в щёчку.
     Но этого не произошло, – Анита отпрыгнула от него, едва не опрокинувшись на стеклянный столик с буклетами. Глаза её округлились. Некоторое время они смотрели друг на друга, осознавая возможный культурологический  дифферанс.
     «Боже, – летело в мозгу Карагодин, – какой идиот! Всё испортил! Люсиль же предупреждала!»
     Юница и пара клерков, привлечённые резкими па фигурантов, ожидали развития событий. Но особых событий не произошло.
    – Ой, – сказала Анита, – кажется, я сломала…
    – Каблук? – помог Карагодин.
    – Чуть не сломала.
    – Виноват, – деревянным голосом сказал Карагодин. – Исправлюсь.
    И отдал кавалергардский короткий поклон.
    Клерки поняли, что ничего особенного больше не будет, уткнулись в мониторы.
 
     Выходя из стеклянных дверей администрации, он нос к носу столкнулся с Фёдором.
     – Свято место не бывает, – приветствовал тот. – Ты чего здесь?
     Ещё не оклемавшись от стресса, тот объяснил:
     – Да так, по личным делам. – А ты чего?   
     Оказалось, что Фёдор пришёл узнать по поводу брони для своих подопечных, которые должны подтянуться через пару дней. Порасспросил о том, как идут дела, обрадовался, что всё складывается удачно.
     – Да я и не сомневался, – как только увидел вас, сразу понял, – эти ребята не пропадут, эти ребята своё дело знают.
   Напомнил насчёт алаверды.
   Карагодин шагнул в сторону, давая проход Фёдору, и наступил на его мягкий мокасин.
   – Сориться не будем, – сказал Фёдор и плотно прижал кончик карагодинской туфли.
   – Ой! – ойкнул тот и скривился.
   – Что такое?
   – Да так, производственная травма, – пошутил Карагодин. – Ну, до встречи.


Гатэ гатэ поро гатэ…

     «Где этот чёрт мотается, – думал Савойский. – Эльза Триоле лежала на тумбочке. – Интересно, что это за Анита? А, вообще, молодец».
 
     «Молодец» брёл по безымянной улице ночного Порт-Саида. Припоминал советы  американского психолога Кристиана Шрайнера из недавно проштудированной книжки «Как снять стресс. 30 способов улучшить своё самочувствие за 3 минуты». Наконец остановился на подходящей схеме успокоительных объяснений, для усиления действия из стратегических лабазов памяти подобрал подходящую мантру, и забормотал её в такт шагам:
    – Гатэ гатэ поро гатэ поро сом гатэ бодхи сваха. 
     Вскоре почувствовал результат – чувство неловкости отступило. «Анита – чудная девушка. Но как бы там не было, – что я Гекубе, что мне Гекуба».  Однако полного счастья не получалось. Он вдруг понял, что стал прихрамывать, снова болела ступня, отчего нарушался ритм божественной мантры. «Чёрт бы побрал, этого Фёдора, с его дурацкими предрассудками. Собственно, причём здесь Фёдор!» Однако о Тане плохо думать не хотелось. Вспомнились её телефонные поливы, сказанное с придыханием «А ты, ты обо мне думаешь?» «Нехорошо, – засвербило на сердце. – Анита – Бог с ней. Встретились – разошлись. Но Таня, Танечка, – не чужой человек». Он снова попытался приноровить ритм мантры к неровной своей походке, подобрал нужный синкоп, и вскоре почувствовал искомое душевное равновесие.
      Ночная жизнь города имела место, однако носила непривычный характер. Работали многочисленные кофейни, слышались переливы зурны, вились ароматы кардамона, каких–то незнакомых пряностей. За столиками сидели люди, о чём-то оживлённо болтали, смеялись. Но были эти люди сплошь мужчинами.
     «Скучно живут, – подумал Карагодин, – какой интерес в этой мужской болтовне? На рыбалке, под водочку, это ещё можно понять, но они ж не на рыбалке…». 
     Он остановился у красивой витрины спортивного магазина. Выделил в строю разноцветных теннисных ракеток Dunlop кобальтового цвета, подумал: «То, что доктор прописал. Куплю обязательно. Правильная вещь. Не забыть включить в график культурной программы – it’s very important». И с чувством полного удовлетворения зашагал в сторону Нораса, бормоча под нос:
     – Гатэ гатэ поро гатэ…


Мы профессионалы…   

     – Ну, с богом, – сказал Серёга, лихо парканувшись у резиденции генерал-губернатора.
     – Бог любит троицу, – пошли с нами, – засмеялся Савойский.
     – Не, я лучше к вам вечером приеду, культурную программу обсудим.
     – Не забудь главный пункт.
     – Финики? Финиковая плантация?
     – Какие финики, –  мне лайковый плащ для Аныванны купить нужно. А уж после – финики. Хотя финики тоже интересно.
     В приёмную делегаты вошли уверенно. Секретарь сделал пассы в сторону резных кресел розового дерева. Послал мимический сигнал – «одну минутку». Поднял трубку телефона и тут же вскочил, приглашая гостей в кабинет губера.
     По правую руку от двери, у окна, с сосредоточенными лицами сидели архитектор и его помощник. Появление делегатов их на секунду расслабило, они послали вошедшим приветственные улыбки. Перед столом губера в уже знакомой конфигурации стояли два кресла, в которых маэстро и Карагодин после приглашающего жеста и разместились.
      – Очень рад, – сказал губернатор, – что всё идёт по плану. Господин Рияз доложил мне, – вы нашли подходящее место. Очень красивое.
      – Единственное подходящее, – сказал Савойский.
      – Господин Рияз сказал, что у вас есть интересные идеи: всемирный центр, висячие сады.
      – Висячие сады – девять! Девятое чудо света! – не удержался Карагодин. – «Ё-моё, что я несу! Просто блокбастер какой-то, а не бизнес-проект».
      – Это замечательно, – лицо губера расплылось в довольной улыбке. – Хотя несколько выходит за рамки первоначального плана.
      Карагодин почувствовал волну и позволил инициативу.
      – Если идея понятна и нравится, то проблема только одна: увеличить финансирование.
___На лице губера обозначилась улыбка. Карагодину ещё ни разу не приходилось видеть, как единственное мимическое движение волшебным образом выразило понимание, одобрение и поощрение одновременно. «Как говориться  – без лишних слов. Вот вам – восточный человек!» – мысленно восхитился он. 
    Лицо генерал-губернатора неожиданно приобрело строгое, официальное выражение, и он заговорил наставительно–командным тоном. Строгая тирада закончилась дуплетом улыбок, посланных отдельно маэстро и Карагодину, после чего делегатам стало ясно, что официальный тон к ним никакого отношения не имеет, а предназначен исключительно архитектурным начальникам у окна. 
     – Одно условие, – добротный бизнес-план, – сохраняя официальную интонацию губера, перевёл Карагодин. – Со всеми подробностями, деталями и обоснованиями.
     – Мы профессионалы, – ледяным тоном сказал Савойский. – Переведи господину губернатору, пусть не сомневается, – качество документации будет соответствовать масштабу задачи.
     Выслушав перевод, генерал-губернатор откинулся на спинку своего царского кресла, явно довольный ответом маэстро. Обратил взор на мгновенно подтянувшуюся архитектурную троицу, и в этом повелительном взоре читалось: – За работу, товарищи.
    Он снова обласкал взглядом делегатов, поинтересовался сколько времени потребуют труды. И получил от маэстро мгновенный и уверенный ответ: через три дня всё будет готово. Покрутил головой, подтянул к себе листок с замысловатой шапкой-заголовком, снизу вверх пробежал глазами красивую вязь строчек.
     – Ваш самолёт во вторник вечером. Можно будет заехать в Гизу, посмотреть пирамиды.  Время позволяет. И, конечно, нужно продумать культурную программу по Порт-Саиду. В этом смысле у нас очень похожие традиции. Проникнитесь духом города, от этого дело только выиграет.
      Карагодин собрался было перевести предложения губера, но маэстро его опередил:
      – Всё ясно, – пирамиды и культурная программа в Порт-Саиде. Ты знаешь, я как-то стал его понимать.
      Делегатов снабдили телефоном господина Рияза, который, похоже, был назначен ответственным «за всё», и на этом аудиенция благополучно закончилась.

      В номере, куда ответственный господин Рияз доставил делегатов, Карагодин вручил ему миниатюрную копию Родины-матери и набор открыток с видами города-героя. Тот цокал языком и прижимал дары к груди, выражая высшую степень благодарности. Однако предложенный Савойским бокал «Стеллы», привёл его в состояние испуганного замешательства.
     – Ну и не надо, нам больше достанется, – засмеялся Савойский, – а ещё архитектор.
     Договорились, что определятся с культурно–познавательными предпочтениями и обязательно позвонят. Но, что наверняка нужно планировать, так это ещё одну поездку на место предполагаемой стройки.
     – It’s very important, – резюмировал Савойский.
    Господин Рияз согласно покивал головой и отбыл.

     – Ну какую культурную программу может предложить этот человек? Мы, с божьей помощью, сами её организуем. Тем более что Серёга всё тут знает. А вот на точку съездим с Риязом и его подручными. – Савойский отсалютовал коллеге бокалом «Стеллы». Тот ответил взаимным приветом.
     – За культурную программу.

     День прошёл в приятном ничегоделании. Обменяли доллары на местные фунты. Побродили по уже изученным Карагодиным близлежащим улочкам. Выпили кофейку с кардамоном. Купили присмотренный Dunlop. Долго выбирали подходящий для ракетки чехол. Наконец определились, и счастливый Карагодин повлёк коллегу на набережную.
     Усевшись на скамейку, они долго рассматривали медленную морскую жизнь: уже знакомую Карагодину фелюгу с коричневым парусом, дрейфующую на фоне цепочки разноцветных танкеров, многопалубных кораблей и стайки тупорылых буксиров, совершающих неспешные манёвры между ними.
     Умиротворённый покой путешественников оказался недолгим.
     – Бакшиш, бакшиш, – неизвестно откуда взявшаяся на пустынной набережной пара арабских нахалёнков прыгала у скамейки и тянула грязные ладошки.
     Карагодин сунул им по монетке из сдачи, полученной им при покупке ракетки, и они, довольные, умчались прочь. Но тут же вернулись с кучей таких же малолетних разбойников.
    – Бакшиш, бакшиш, – требовали они.
    – Ноу бакшиш, – Савойский поднялся, – пойдём отсюда, товарищ. Они нам покоя не дадут.
     Некоторое время шумная стайка ещё следовала за ними,  однако вскоре поняла бесплодность своих претензий и отстала.

 
За культурную программу!

    Вечером созвали политсовет, обсудить культурную программу. Привычно вызвали бедуинов с коробами местной снеди, которую дополнили полным набором «Обелисков» – красным, розовым и белым, дюжиной «Стеллы» и парой бутылочек колы для Серёги. Разместили яства и напитки на стеклянном столике, – получилось очень красиво.
      Первыми прибыл Серёга-водитель. Оценил гостеприимство делегатов.
     – Как у вас… нарядно, – выгрузил на стол туесок с гигантскими финиками. – От нашего стола – вашему столу.
     Вслед за ним появился другой Серёга, вице-консул Стрижаков. Припёр огромный медово-жёлтый ананас. Передал привет от Пал Петровича, который, к сожалению, быть не сможет, но, если возникнут какие–либо вопросы, готов обсудить их по телефону.
     – Ваши футболисты приехали, – тренер, помощник тренера, второй тренер, ещё кто-то. Вот он и не может, – пояснил Стрижаков. – Хотя очень хотел повстречаться, узнать – что как. Ну, я ему всё передам.
     – Приступим, помолясь, – Савойский сделал над столом приглашающий пас.
     Молиться не стали, а сразу приступили к трапезе.
     После приветственного первого тоста взяли тайм аут, и Савойский неторопливо, очень солидно изложил состояние дел.
     – Какие вы молодцы, – такое дело двигаете. – В голосе Стрижакова звучало искреннее  уважение. – Найти подход к губернатору – дорогого стоит. Ну, за вашу удачу.
     – Дорогу осилит идущий, – скромно сказал Карагодин. – Но и за удачу не грех выпить.
     Обсуждение культурной программы много времени не заняло. На уровне коллективного бессознательного в основных пунктах она уже сложилась в головах делегатов: посетить важную достопримечательность Порт-Саида – беспошлинный вещевой рынок, где по совсем необременительной цене продаются вполне брендовые вещи и там купить лайковый плащ для супруги маэстро. Конечно же, съездить в Порт-Фуад, о котором рассказывал Серёга-водитель, и там окунуться в Средиземное море. Посетить финиковую плантацию.
     Стрижаков, смущённый приземлённостью пожеланий делегатов, внёс свою лепту – предложил облагородить план визитами в Военный и Национальный музеи. Национальный музей, расположенный прямо набережной канала, по словам вице–консула, имел порядочную экспозицию древностей времён фараонов. Предложение встретило живейшую поддержку делегатов. К визиту в Военный музей отнеслись с прохладцей.
     – Я, вообще–то, пацифист, – пояснил Савойский. – Мои интересы – культурные и художественные ценности. И, вообще, цветение жизни во всех её проявлениях.
     – А Город мастеров? – встрепенулся Серёга. –  Вот там–то как раз полно художественных ценностей.
     – Да, это мысль, – оживился Стрижаков, – Небольшой городок, кстати, совсем недалеко от Порт-Саида. Резную мебель делают, кресла, стулья, диваны. Больше ничего не умеют, но мебель делают – сказочную.
     Идею восприняли на ура. План обрастал конкретикой: осмотреть трёхкупольное здание административное здание Суэцкого канала, новую мечеть рядом с ним, обзорно прокатиться по городу.
     – Обязательно по улице Волгограда проедем, мне это просто необходимо, – возбудился Карагодин.
     – Конечно, проедем, – уверил Серёга. – А почему необходимо? Кто–то знакомый живёт?
     – Никто не живёт. А вот я живу… – Карагодин сделал значительную паузу, – на улице Порт-Саида! И если не побываю на улице Волгограда в Порт-Саиде, получиться как–то… несимметрично!
     – За симметрию! – засмеялся Стрижаков,
     – За города–побратимы! – политесно поддержал Серёга витой бутылочкой колы.
     – За культурную программу! – резюмировал Савойский.
В едином порыве делегаты и Стрижаков подняли бокалы с «Красным обелиском».
      Всё складывалось как нельзя лучше. Предстоит week-end, работы в консульстве будет поменьше, и потому делегаты смогут пользоваться услугами Серёги во всей полноте.


     Я делаю алаверды!   

     Атмосферу приятной расслабленности нарушила телефонная трель.
     «Татьяна? – Карагодин бросил взгляд на настенные часы. – Да вроде бы рановато».  –
     В трубке раздался сангвинический баритон Фёдора.
     – Физкульт-привет!
     – Салют, Фёдор Анатольевич, – радостно ответил Карагодин. – Ты как чувствовал! У нас тут небольшая компания, отличная компания, только без тебя – неполная!
     – Звоню, опережая события!
     – Какие-такие события?
     – За мной же алаверды, я тебе уже говорил. Планировал на завтра, но завтра никак не получается, работа. Так что приглашаю всех к себе! Это в пяти минутах от вас. Стрижаков знает.
     – А ты откуда…
     – Пал Петрович сказал, что вы там культурную программу верстаете, оттуда и знаю! Так что приглашаю всех категорически!
     – Дай озвучу ситуацию коллегам, – Карагодин зажал микрофон трубки вспотевшей ладонью.
     Совершенно неожиданно предложение было встречено с пониманием.
     – Народ не против, – слушай, у нас тут всего невпроворот. Море напитков: пиво, «Обелиск»…
     – Какой «Обелиск»! Я делаю алаверды, «Обелиск» здесь абсолютно не причём. Он вам завтра пригодится. Всё, жду. Конец связи.

     Футбольный коттедж действительно оказался в пяти минутах ходьбы. Номер Фёдора был полон народа. Кроме уже знакомых делегатам Вити и Гены за столом сидели три крепких мужичка в спортивных куртках с эмблемой Ротора на груди. Было понятно, что эти мужички и есть вновьприбывший тренерский состав, о котором говорил Стрижаков.
Стол был завален копчёными лещами, зеленью, местными лепёшками среди которых в живописном беспорядки размещались бутылки «Посольской», пива «Балтика», открытые баночки с чёрной икрой, плоская фляжка с надписью наискосок “Sang–Som”.
     Федор обменялся вполне дежурными рукопожатиями со Стрижаковым и Серёгой, было видно, что они хорошо знакомы и видятся часто. Вписался между делегатами, приобнял их за плечи, представляя обществу:
     – Коллеги! Минуточку внимания! Хочу представить вам совершенно гениальных людей, личных друзей генерал-губернатора и, кстати… наших земляков! – Обратил взгляд на Савойского. – Наш дорогой маэстро, Борис Романович, известнейший российский скульптор, настоящий мастер, а попросту – легенда монументальной архитектуры!
А это господин Карагодин, Дмитрий Андреевич, бизнесмен, организатор многих международных проектов, полиглот, и вообще, ээ… тоже легенда. Они здесь большущие дела затеяли. Но об этом позже…
     Футболисты смотрели на делегатов с уважительным интересом, готовно теснились, освобождая место у стола.
     – Предлагаю тост за наших гостей –  ура!
     – Ура! – живо откликнулись футболисты.
     Фёдор нёс какую-то хвалебную пургу, тренеры азартно драли лещей, запивали «Посольской», которую в свою очередь запивали «Балтикой», понимающе кивали стрижеными головами. Витя и Гена скромно посасывали «Балтику» и смотрели на делегатов ясными преданными глазами.
     Сытые делегаты к лещам отнеслись равнодушно, щипали лепёшки, прикусывали былки тархуна, базилика. Поначалу такое акцентное внимание их смущало, но после пары тостов они к нему приспособились, в голосах появилась вальяжная солидность, впрочем, вполне демократическая.
      – В нашем городе тоже есть  работа Бориса Романыча, – продолжал Фёдор. – Были бы у нашей администрации нормальные средства, увеличить бы её раз… в десять,  – куда там статуе «Свободы»! Но у господина губернатора средства есть, так что  – толи ещё будет!
     Суеверному Карагодину такой откровенный перебор не понравился, и он перехватил инициативу.
     – Давайте, друзья, за наш родной «Ротор» выпьем. За ваши новые успехи, ребята!
     Заговорили о предстоящей культурной программе.
     – Музеи, мечети, финики – это всё правильно, толчок – ещё как правильно! Но главное, – Фёдор повернулся к Стрижакову и Серёге, – свозите ребят в любую парфюмерную лавку, пусть купят «Пять секретов пустыни», это ж эксклюзив! Шикарное парфюмерное масло. Они знают, что это такое. Я им уже демонстрировал. Их жёны за такой сувенир на руках носить будут!
      Стрижаков и Серёга согласились, что сувенир экзотический и очень достойный, что наказ выполнят и, оперативно попрощавшись, отбыли.
      Некоторое время гостеприимное застолье ещё продолжалось, но было очевидно, что праздник себя исчерпал.   
   
     Едва делегаты вошли в номер, как раздалась телефонная трель.
     «Татьяна!» – Карагодин рванул трубку с аппарата.
     – Слава богу! Я тебе третий раз звоню, вся извелась. А тебя нет и нет. Мы ж договорились…
     – Представляешь, совершенно неожиданно… – мгновенная сценарная импровизация о «деловой встрече» уже была готова слететь с языка Карагодина, но зацепив взглядом циферблат настенных часов, он сумел-таки вовремя удержаться. – Тут наши футболисты на сборы приехали, пришлось навестить, они рядом живут. Очень близкие наши друзья, неудобно было отказать.
     – Аните, привет, – донеслось с лоджии, где Савойский устроился с бутылочкой  «Стеллы». – Ждём в гости!
     «Вот молодец! Сама деликатность! Нашёл время вспомнить!» – вскипел Карагодин.
     – Кто это – Анита? – тихо спросила Таня. 
     – Анюта, – Анна Васильевна, жена главного тренера. Обещала Борису Романычу «Пять секретов пустыни» занести. Ароматическое масло, для супруги. Волшебный аромат.
     – Да у вас там целое… землячество. А как дела? Продвигаются?
     – Всё идёт по плану. Встречались с главным. Дважды встречались. Выбрали место, – и даже его утвердили! Приступаем к аван-проекту.
     – К чему приступаете?
     – Предварительный  проект писать будем. Концепцию, так сказать. Работы, конечно по горло. Кстати, ты хорошо печатаешь?
     Последовала длинная пауза.
     – Дима, я даже не знаю, что сказать… – послышался тяжёлый вздох. – Никак не придумаю, как Джо сообщить… ну, объяснить, что ли.
     – Какому Джо?
     – Ну Джозефу, мужу моему… Я же тебе о нём говорила.
     – Да у меня от волнения из головы всё вылетело. Ну да ладно, рассказывай что как.
     – Да нечего особенно рассказывать. Отпраздновали Патрику сорок лет. Он конечно молодец. Многого достиг, в правительстве работает. Хочет Джо к себе взять. У них всё по родственным связям делается.
     – Ты это всё к чему? Если передумала, скажи прямо: передумала.
     – Ничего я не передумала. Просто была совершенно неподходящая ситуация. Ты должен это понимать.
     – Понимаю… – согласился Карагодин. – Но эта неопределённость…
     – Нужно подождать, – извиняющимся тоном сказала Татьяна. – Я сама издёргалась. Дело даже не в работе… Просто такая встреча, как у нас с тобой, это как солнечный удар.
У меня такого не было…
     – В том-то всё и дело, – Карагодин вздохнул, подумал: «Что я несу? Что делаю, идиот, –  лезу в чью-то жизнь, разбиваю семью».
     – Ты не женат... ты же не женат?
     – Нет… И не был, – пафосно сказал он.
     – Тогда тебе будет трудно понять…
     Карагодин обиделся, начал было суворовский перевод стрелок:
     – А меня ты можешь понять? – Почувствовал некрасивую фальшь интонации, суховато завершил:
     – Ну не будем выяснять отношения. Успеется. Созвонимся послезавтра.
     Трубка молчала.
     – Завтра вечером у нас… приём. То есть мы будем на приёме. Ну, короче, завтра нас в номере не будет. К тому же тебе надо успокоиться.
     Последовала длинная пауза.
     – Хорошо, послезавтра… Может ты и прав, надо успокоится… – каким–то мёртвым голосом сказала Татьяна. – Я тебе позвоню. Примерно в это же время. Целую.
      И в трубке раздались длинные гудки.

      Карагодин отёр нехорошую нервную влагу со лба: «Мне надо от всего этого отвлечься. Какая-то неудобная ситуация. Ощущение, что я дурю человеку голову. Противно. С другой стороны, если бы приехала… Нет, надо взять тайм аут».
     Он набудил в бокал из початой бутылки розового «Обелиска», выпил в два приёма, вышел к маэстро на балкон.
     – Татьяна звонила.
     Савойский покрутил головой:
     – Ну ты, братец, не человек, а флюгер. Но, вообще, молодец, просторное у тебя сердце. 
     – Пойду-ка я спать, какой-то нервозный день, – Карагодин тяжело вздохнул, – надо отдохнуть.


Слава Богу, – беспошлинная зона!

     Уик-энд, зарезервированный под культурную программу, прошёл сумбурно и даже безалаберно, но очень весело. Посетили легендарный толчок, который вполне оправдал самые смелые ожидания делегатов. После многократных и подробных примерок на Карагодина кожаных плащей разнообразных фасонов, Савойский наконец приобрёл для любимой супруги роскошный лайковый экземпляр аспидного цвета, и, благодаря опытному переговорщику Серёге, приобрёл его за вполне разумную цену.
     – Золотой ты человек, Серёга, – оценил таланты водителя Савойский, – я твой должник. 
     Карагодин, которому ничего особенно нужно не было, неожиданно увидел на развале огромную спортивную сумку бирюзового тона с отделением для теннисной ракетки. Он вдруг понял, что именно такой сумки ему для полного счастья и не хватало и» и купил её с участием «золотого человека чуть не в половину от затребованной поначалу цены. На радостях набрали массу ненужных мелочей: кожаных кошельков и портмоне с тиснёнными золотом пирамидами и верблюдами, по записной книжке в переплётах зелёной кожи, колечек со скарабеями, самих скарабеев, вырезанных из местного алебастра, зачем–то несколько пар остроносых домашних туфель, бусы такие, бусы сякие.
     Наткнулись на стойку с наручными часами, сплошняком шли титульные бренды: Ulysse Nardin, Rado, Tissot, Rolex…
     Rolex! – Карагодин внутренне проговорил это слово, продумал, что бирюзовая сумка со специальным отделением для ракетки ему не так уж и нужна, как, впрочем, и сама ракетка, не такой уж он теннисист, но вот без Rolex’a, без этого роскошного хронометра, жизнь его всегда будет неупорядоченной…  и вообще лишённой смысла.
     – Серёжа… - начал было Карагодин, но тот всё уже понял, только спросил: – Какие?
     От неподъёмных 100 фунтов цена в пять минут спустилась в некие земные, разумные пределы.
     Карагодин готовно отсчитал деньги, нацепил часы и обрёл внутреннее равновесие.
    «Вдруг какая-то важная встреча, теперь точно не опоздаю», - подумал он.         
    
     Неожиданно вспомнили про шамадан, столь необходимый для будущих упражнений Аныванны в арабских танцах. И тут Серёга оказался на высоте. После сложного петляния по торговым рядам вывел делегатов с нужному развалу, где среди декоративных тарелочек, вполне функциональных кувшинчиков и замысловатых кальянов обнаружились несколько шамаданов. Выбрали самый помпезный, обруч которого был украшен стеклянными «самоцветами». В комплекте с ним за небольшую доплату получили набор латунных цимбал, которые танцовщицы надевают на пальцы.

     Завершая шопинг купили по десятку папирусов с каноническими рамзесами, нифертити, мчащимися колесницами и лазоревыми птичками на условных суковатых деревах.
     Погрузили раздутую до невозможных размеров новую сумку Карагодина в багажник Жигулей и помчались смотреть финики.


     Шукран, хабиби!

     «Снова дежа вю», – подумал Карагодин, когда машина остановилась у показательной рощицы финиковых пальм: улыбчивые тётки с повязанными по-крестьянски платками обирали здоровенные грозди в берестяные туески, которые опорожняли в плоские плетёные корзины. Всё это он уже где-то видел.
     При виде гостей тётки оживились. Серёга на упрощённом арабском представил делегатов. Одна из тёток с повадкой колхозной бригадирши, провела гостей по аллейке финиковых пальм, оживлённо лопоча какие-то объяснения, ничуть не смущаясь отсутствием вербальных реакций, и закончила экскурсию у плетёных корзин полных фиников. В одной из них поверх фиников лежал туесок. Она набрала в него отборных плодов и с улыбкой поднесла его Савойскому.
    – Шукран, хабиби, – сказал Серёга.
    – Шукран, хабиби, – повторил Савойский, сообразив, что это слова благодарности, попросил Карагодина, – сфотографируй меня с дамой. – И тут же к бригадирше пристроился.
     Тот щёлкнул камерой.
      – Ты в полный рост взял? Сфотографируй ещё раз, только в полный рост.
     Савойский снова организовал композицию, слегка отстранился от дамы, и протянул туесок с плодами вперёд, будто угощая фотографа.
     Карагодин отступил пару шагов назад, и снова щёлкнул затвором.
     – Момент, момент, – Савойский сунул туесок в руки партнёру, резво подскочил к машине, открыл заднюю дверцу, покопался сумке с покупками и вернулся с парой остроносых домашних тапочек.
     – Шукран! – Бригадирша расплылась в улыбке и подарок приняла. Сборщицы, стоявшие поодаль, умильно улыбались и помахали руками, когда машина тронулась.

     Уже на трассе, Савойский спросил Серёгу:
    – Я правильно понял, – «шукран, хабиби» – это «большое спасибо» по-нашему?
    – Почти. Спасибо по-местному «шукран», а «хабиби» – дорогая.
    – А «хабиби» ещё ничего, – засмеялся Карагодин, – колоритная мадам.
    – То, что нужно, – согласился Савойский, – вполне потянет на типичную египетскую крестьянку. Ей ещё икнётся, когда увидит себя… в бронзе.
    «Всё–таки профессионал, – подумал Карагодин, – всегда о деле помнит».

     Дворики домов были сплошь заставлены резными креслами, креслицами, столиками и скамейками нежно розового дерева. Разнообразие орнаментов просто поражало.
    – Действительно, город мастеров, – резюмировал Савойский. – Но, всё–таки, полуфабрикат. Вот если всё это дело довести до ума –  шлифануть, полирнуть, лачком покрыть, да в наши салоны!..
    С помощью Серёги с одном из двориков побеседовали с приветливым старичком, цены приятно удивили.  Стали возбуждённо прикидывать, как притащить это добро в родной город, во что обойдётся. Энтузиазм пошёл на убыль. Вскоре от многообразия впечатлений делегаты почувствовали, что порядком проголодались. Погнали в «Норас».


Венец трудов превыше всех наград

     В ресторане уже знакомому «гарсону» заказали полноформатный обед с белым «Обелиском» и пивом для Серёги, который от предложения отобедать с делегатами сначала отнекивался, но, уловив обиженные нотки в голосе Савойского, быстро сдался и даже принял участие в формировании меню, – по его предложению заказали «мачви» из голубиного мяса с рисом, зеленоватый соус «тахини». Трапеза прошла в хорошем темпе, изредка прерывались жевать на глоток-другой «обелиска» и «стеллы».
     После обеда отдыхать не стали, – сразу погнали смотреть здание администрации канала, и в правду элегантное трёхкупольное здание с балконными арками по периметру. Бегло оглядели новую мечеть неподалёку, и по плану Серёга вознамерился было везти делегатов в хвалёный Национальный музей, но неожиданно пацифист-Савойский потребовал везти его в Военный музей. На вопросительный взгляд коллеги, ответил:
     – Для дела нужно. Может, посетят кой-какие озарения.
     Бегло осмотрев внутреннюю экспозицию, делегаты с Серёгой вышли во двор музея. Савойский отделился от сотоварищей и пустился бродить с прикупленным на толкучке блокнотике между грозных орудий времён тройственной агрессии, иногда замирал перед какой-нибудь пушкой на пару минут, и делал быстрые почеркушки коротеньким  карандашиком. Неожиданно потребовал ехать на центральную площадь, смотреть обелиск в память его за¬щитников города в 1956 г.
     Покружив вокруг обелиска, Савойский вернулся в машину.
     – Ты не устал? – заботливо спросил Карагодин.
     – Венец трудов превыше всех наград. Хотя и трудов на сегодня достаточно.
 

     Sunday–Sunday!

     Титульный пункт программы воскресного дня – поездка в Порт-Фуад на пляж – подразумевал определённую подготовку. Позавтракали лаконично: выпили «нескафе» из пакетиков с галетками в аэрофлотской упаковке, завалявшиеся в карагодинской «таксе», и двинулись на базар, где под чутким руководством Серёги набрали лепёшек, кусман пикантного твёрдого сыра gibna rumi, порядочную полосу халяльной пастермы, бананов, несколько долек пахлавы и прочих восточных сладостей. Загрузили снедь в новую сумку Карагодина, где уже томилась пара «обелисков», сэкономленных благодаря алаверды Фёдора, прихватили по дороге жену Серёги Нину и поехали в Порт-Фуад. Собственно, поехали к переправе, где перегрузились на небольшой паромчик, который перевёз их на другой берег канала в Порт-Фуад, уютный городок, построенный ещё французами для работников канала. Прошли по набережной, украшенной невысокими пальмами, мимо пустынных песчаных пляжиков. Наконец, расположились на тёмном песке в нескольких метрах от кромки воды. Расстелили попонку, прихваченную Ниной, водрузили пляжный зонтик с неизменными верблюдами, и принялись устраивать стол.
     Нетерпеливый Карагодин сделал несколько шагов по тёплому песку, потрогал воду ногой, и поморщился.
     – Сезон, конечно, не купальный. Но при желании окунуться можно. –  Серёга, вынул из пляжной сумки флакон «белой лошади» и пластиковые стаканчики. – Для этого у нас имеются спецсредства.
     Через полчаса компания выглядела вполне по-сочински: из прихваченного Серёгой радиоприёмника лилась нескончаемая арабская песнь, шумно дегустировали экзотическую базарную снедь, сдабривая блюда неизменным «обелиском», фотографировались на фоне разноцветных танкеров. Пару раз Карагодин и Серёга с визгом влетали в средиземноморские воды, делали короткий заплыв и возвращались к столу, покрытые мурашками, дрожащие, но счастливые.
     Два пожилых араба остановились на тротуаре набережной, и что-то долго обсуждали, изредка бросая гневные взгляды в сторону развесёлого пляжного бивуака.
     Савойский от водных процедур благоразумно отказался и составил компанию хозяйственной Ниночке, которую подробно расспросил о технологии приготовления жареных корнишончиков, после чего на деликатном расстоянии от бивуака устроился принимать солнечные ванны, изредка приподнимаясь на локте и делая в блокнотике таинственные заметки.
     Отважные купальщики вскоре тоже угомонились и разлеглись на полотенцах «напитаться праной», как высокопарно выразился Карагодин.
     Светило достигло апогея и припекало вполне ощутимо. «Как велик и многообразен этот мир, – проступила сквозь золотистую дымку паров «белой лошади» в голове Карагодина простая мысль, – как он покоен и гармоничен!.. Жаль только Дарьи нет рядом».
      – Хорош дрыхнуть, товарищ, – на лицо Карагодина легла тень, склонившегося над ним маэстро. – И снова в бой, покой нам только сниться! Вставай, поедем на точку. У меня кой-какие мысли образовались.

     Через полчаса всей командой неспешно прогуливались по пирсу, дышали свежим морским бризом. Савойский деловито чиркал в блокнотике, отделялся от компании, окидывал открывающуюся с пирса панораму города и снова чиркал. Следуя примеру маэстро, Карагодин достал свой блокнотик, задумчиво посмотрел на желтоватую страницу дешёвой бумаги, написал: Международный бизнес-центр. Русский ресторан: уха по-монастырски, фаршированный поросёнок, щеки осетра, блины с чёрной икрой, кулебяка с визигой.  Больше ничего в голову не приходило.
     Хлопнул себя по лбу, крупным чертёжным шрифтом вывел: «Звонок Татьяны – вечером!»
     И сунул блокнотик в задний карман джинсов.
     Далее всё пошло без творческих отклонений, по утверждённому плану. Покатались по нарядному центру города, поехали в его западную часть. На улице Волгограда сделали остановку, чтобы Карагодин смог пройтись по горячему асфальту и восстановить искомую психологическую симметрию, крутанули по площади Волгограда, и снова остановились. В небольшой лавке, пропитанной пряной смесью экзотических ароматов, делегаты  прикупили по порядочному флакону масла «Пять секретов пустыни» и массу колбочек с рекомендованными Ниной парфюмерными эссенциями.
     – Я вас сейчас заброшу к Сергей Юричу, – сказал Серёга, – он очень приглашал, вам у него очень понравится и через часок приеду. У нас с Ниной кой-какие дела по хозяйству.
     Вице-консул жил совсем неподалёку в просторной трёхкомнатной квартире, полной книжек и шикарных альбомов по истории Египта, здоровенных анубисов из чёрного дерева по углам  и устрашающего вида масок на стенах. Миловидная Стрижаковская жена Алёна заварила кофейку. Вполне по-семейному присели на диван к низкому, но просторному столику, на котором стояло чеканное блюдо с фруктами и ещё одно, поменьше, с орешками ассорти.
     Выслушав рассказ о визите  на финиковую плантацию, хозяин немедленно достал из бара в форме глобуса на деревянной подставке красивую бутылку местного финикового ликёра, который вначале добавляли в кофе, затем просто пили из узких ликёрных стопок.
     – Шикарный напиток, – сказал Карагодин, – не хуже «Абу-Симбела».
     – Это всё-таки разные вещи. – Стрижаков  снова обратился к волшебному глобусу, и на столике появилась початая бутылка Симбела. Занялись сравнительным анализом.
Час пролетел как одно мгновение. Появился пунктуальный Серёга. Прощаясь, Стрижаков сказал:
     – Вы, как я помню, отлетаете через день, вечером. На обратном пути вам надо обязательно заехать в Гизу, на пирамиды. Без этого ваша культурная программа будет неполной.
      – Иного не дано, – рассмеялся маэстро, – генерал-губернатор дал нам по этому поводу строжайший наказ.

   
 У мужчины только одна родина

     – Какой длинный день, - вздохнул Савойский, присаживаясь к ротанговому столику на лоджии, где с бокалом «Обелиска»  в руке расположился Карагодин. Тот оторвал взгляд от огоньков, мерцающих на горизонте, молча плеснул маэстро в бокал немного вина, подвинул латунное блюдо с финиками.
     – Ты какой-то задумчивый, товарищ. Не часто такое наблюдаю. Тревоги? Очистительные мысли о бренности сущего? Абу-Симбел не пошёл?
     – Жду звонка, - Татьяна обещала позвонить. Вот, жду.
     – Понятное дело, разделяю, - тон друга был вполне серьёзен. – Я сегодня тоже буду на родину звонить.
     – Экий ты пафосный, – улыбнулся Карагодин, – на родину…В Волгоград, что ли?
     – У мужчины только одна родина – его женщина. Его любимая женщина. А географические координаты – это дело постное, к художнику прямого отношения не имеет.
     «Что-то в этом есть, – подумал Карагодин, – собственно, самое главное и есть…»
   
     Разговор маэстро с Аныванной долетал до лоджии в форме пассажей неразборчивого, но полного эмоциональных модуляций гула, перемежающихся долгими паузами. Казалось, он не закончится никогда. «О чём они говорят? – пытался понять Карагодин. – Они ведь совсем недавно расстались, о чём можно так долго говорить? Ну, как долетели-устроились, ну о встрече с губером. О  лайковом плаще, наконец… Нет, тут какая-то тайна. Что-то у маэстро с Аныванной есть такое, что требует этих страстных диалогов, и вряд ли бизнес-проекты занимают в них большое место.
     Разговор завершился. Но Карагодин ещё долго сидел в свете высоких звёзд, слушал шелест волн, гадал, о чём же его друг так долго говорил с «родиной».
    Наконец, посмотрел на циферблат «Ролекса», осторожно прошёл в спальню, взял с тумбочки маэстро трубку радиотелефона. Послушал, как тот посапывал во сне, как бормочет невнятные указания, прошитые уже знакомым рефреном «Аныванна, Аныванна…», вернулся на лоджию.
     Он вылил в бокал остатки «Обелиска», сделал глоток, откинулся на спинку кресла. Его посетил приступ какой-то грустной зависти к другу. Он рассматривал гирлянду мерцающих в ночи корабельных огоньков, думал: вот так и моя жизнь, в каком-то смутном ожидании… И даже непонятно: кого? чего?.. Или всё-таки кого?
     Прикатило воспоминание: волшебные годы, полувзрослая юность, поездка классом на юг. Портовый город Поти. Заморские корабли на рейде, солоноватый запах гниющих водорослей. Хрустящий целлофан нейлоновых носков, прикупленных у какого-то грека. Первая затяжка фирменных Marlboro, приобретённых у назойливого абхазского хлопца. Тот после сделки не отбыл, как бы полагалось, по своим делам, а назойливо крутился около классных красавиц, которые высокомерно не желали его замечать. Вдруг прыгнул к красотке Голубкиной, прихватил её за шею и неожиданно поцеловал. Та не успела увернуться от наглеца, но рефлекторно плеснула в него из гранёного стакана горячим кофе, который расплылся по белым джинсам абхаза бурыми пятнами. Однако боль джигит превозмог, сверкнул в темноте белыми зубами, засмеялся: – Красивая, а злая, злая!
     Увидел Карагодина, тайно влюблённого в одноклассницу, и его друга Жеку, двинувшихся к нему с явно недобрыми намерениями, он прошипел какое-то местное ругательство и исчез в иссиня-чёрной тени разлапистых туй.
 
      Карагодин пошевелил ступнёй, так неосмотрительно припечённой на пляже, и поморщился.
     «Чёрт, почему же она не звонит? Ну, да ладно, разные могут быть обстоятельства…» – примирительно подумал он, опёрся о ротанговые подлокотники кресла – и тут раздался звонок.
     – Привет, – в голосе Тани прозвучала трогательно-нежная нотка.
      Сердце Карагодина радостно подпрыгнуло.
      – Привет… А я тут сижу на лоджии, жду твоего звонка… Такой красивый, тихий вечер. Так жаль, что тебя нет рядом.
      Послушался негромкий смех.
      – Врёшь, наверное…
      – Вру… Просто, услышал твой голос, и… подумал, карамба, почему тебя нет рядом!
      – Я рядом…
      – Прошлый раз как-то…нервозно поговорили. Как-то нехорошо на сердце было. А сейчас услышал твой голос…
      – Да, у меня то же самое. И ужасно хочется к тебе на лоджию.
      – Я тебе «Пять секретов пустыни» купил. Ароматы тайны. Если развести несколько капель в спирте получатся роскошные духи.
     – Не хочу тайну ничем разводить, – пусть будет как есть, стопроцентная.
     Карагодин принялся рассказывал о том, как маэстро нашёл фантастическое место для монумента, о поездке в Порт-Фуад, и как душевно их принимал вице-консул Сергей. Таня ахала, требовала деталей, напоследок сказала:
     – Давай прощаться. Я от подруги звоню, а уже поздно. Позвони мне в среду, утром, хорошо? Целую тебя.

     Карагодин ещё долго сидел на лоджии, выстраивал взглядом непривычно яркие звёзды в созвездия, знакомые по учебнику астрономии, и был счастлив, когда это удавалось. И вообще был счастлив каким-то новым душевным равновесием.
     «Аныванна…» – донеслось на лоджию из темноты спальни. Карагодин понимающе улыбнулся, подумал: «Интересно, какое у Татьяны отчество?»

    
     Это просто невероятно, – три встречи за неполную неделю!

      Сладкий сон делегатов был разрушен самым варварским образом: настойчивыми трелями телефона в гостиной. Савойский, не открывая глаз, пробормотал:
      – Кто здесь? Который час? – повернулся на другой бок и снова провалился в нирвану.
     В тяжёлой голове более реактивного Карагодин запрыгало: «Татьяна? Фёдор? Серёга? Который час? Кто это там с ума сходит?»
     Глянул на часы, – была половина десятого.
     – Алле, – недовольно сказал в трубку и почувствовал накат освежающей адреналиновой волны. Звонил архитектор, господин Рияз. После вводных извинений сообщил, что генерал-губернатор приглашает делегатов к одиннадцати часам на встречу. Хотел бы увидеться, так как срочно уезжает в Каир. Карагодин осторожно напомнил, что по плану аван-проект должен быть представлены завтра утром. Выслушал ответ, – адреналиновая волна медленно откатила. Конечно же, бумаги  ждут до завтра, просто генерал-губернатор хотел попрощаться, так как в Каире задержится на пару дней. Архитектор ещё раз извинился за ранний звонок, сказал, что через час сам заедет за делегатами.
     Карагодин растолкал маэстро, осветил ситуацию.
     – Это хорошо, – зевнул Савойский, – приглашает, значит уважает. Я, признаться, думал ещё раз махнуть на толчок, – шарфик-то мы для Аныванны не прикупили… Да ладно, уважим губера, парень он вроде неплохой.
     Позвонили в консульство. Секретарь соединил с Пал Петровичем.
     – Это просто невероятно, – обрадовался тот, – три встречи за неполную неделю. Молодцы ребята!
     Договорились, что после рандеву делегаты заедут в консульство, обсудить, что и как.
     «Неплохой парень» встретил делегатов как родных. С удовольствием выслушал избирательный рассказ о культурных обретениях дорогих гостей, довольно кивал головой, когда речь зашла о военном музее. Нажал золочёную кнопку на столе. Вошёл секретарь с подносом, на котором стояли 3 чашки кофе и сахарница. «Спецкнопка, – подумал Карагодин, – кофейная. Хотя прошлый раз он ей архитектора вызывал… ну да ладно, – Восток!»
     Генерал-губернатор сообщил, что основная идея маэстро ему очень нравится, но требует согласования с высшим руководством. Возможно, и даже очень вероятно, объявят тендер.
     – Мы тендеров не боимся, – тендер святое дело, – сказал Савойский. Карагодин перевёл, и лицо генерал-губернатора выразило высшую степень удовлетворения таким пониманием дела.
     Договорились, что подготовленные документы делегаты оставят в консульстве. По возвращению генерал-губернатора их немедленно ему передадут. Он ещё раз поинтересовался, довольны ли делегаты гостиницей, есть ли у них ещё какие-нибудь пожелания, и дабы таковые возникнут, господин Рияз их немедленно удовлетворит.
    Маэстро произнёс слова благодарности за чудесный и плодотворный приём. Аудиенция закончилась прочувствованными и дружественными рукопожатиями.
   
     Архитектор остановился у здания консульства, ещё раз наполнил, что всегда к услугам дорогих гостей, и угнал на своём белом мерседесе.   
     Пал Петрович и Стрижаков внимательно выслушали рассказ делегатов о встрече, переглянулись.   
     – Молодцы, да и только,  – сказал Пал Петрович, – губернатор редко кого таким вниманием балует. Как понимаю, осталось подготовить проект?
     – Проект готов, – поправил Савойский. – Осталось его оформить на бумаге.
     И маэстро объяснил, что был бы очень признателен, если Пал Петрович предоставит возможность воспользоваться его ресурсами, собственно, выделить компьютер и принтер, и определить, когда будет удобно ими воспользоваться.
     – Да, хоть сейчас, – готовно откликнулся консул, – садитесь и работайте.
   
     Решили не суетиться, – съездить в «Норас», пообедать, забрать материалы, т.е. почеркушки маэстро, и уж тогда приступить к трудам.
     Обед прошёл на подъёме, предстоящие труды кулинарных амбиций делегатов не смущали, обедали с привычным размахом.
     Маэстро не глядя в меню затребовал «Аиду», местное шампанское, которое в день приезда делегаты получили от администрации «Нораса».
     – Смелое решение, – оценил Карагодин.
     – Мой талант расцветает только в роскоши, – пояснил Савойский.
     – Чувствую, мой тоже.
     Вспомнили о шарфике для Аныванны.
     – Чёрт с ним, с шарфиком, будет повод ещё раз сюда вернуться.
     Термоядерный кофе с обильной пенкой, которым делегаты завершили обед, проветрил мозги делегатов наркотическим сквознячком и настроил на трудовые подвиги.

    
     Аван-проект обрёл искомую солидность.
 
     В три часа по полудню прибыли в консульство. Нина, жена Сергея, которая, как оказалось, тоже работала в консульстве на каких-то третьих ролях, – по видимости следила за чистотой и порядком, – принесла поднос с кофейником, чашками, сахарницей, и парой  бутылочек колы. Положила на столик с компьютером трубку радиотелефона, сказала:
     – Если проголодаетесь, наберите 17, я вам принесу перекусить. В город звонить через девятку.
     Савойский присел к компьютеру и указательными пальцами обеих рук, однако довольно резво, периодически сверяясь с блокнотиком стал набирать текст. Карагодин со своим блокнотиком устроился в кресле у журнального столика, и стал грызть кончик шариковой ручки с логотипом «Нораса», понуждая притупленный обильным обедом и шампанским мозг к действию. Когда пластиковый кончик ручки потерял форму и превратился в подобие крошечного совочка, процесс пошёл. Прерываясь на кофеиновые инъекции Карагодин строчил в блокнотике и вскоре исписал его до обложки. Пересел к канцелярскому столу с электрической машинкой Оливетти, заправил лист писчей бумаги, и застрекотал короткими очередями.
     – Мил-друг, сделай мне распечатку, – что бы я ощущал результат, – попросил Савойский. – Ты же продвинутый пользователь, как-никак. Мил-друг зарядил в принтер стопку листов, и через минуту результат трудов маэстро обрёл вещественную форму. Савойский выровнял об стол листочки, аккуратно положил по левую руку. И снова принялся тыкать указательными пальцами в клавиатуру.
    
     Вдохновенные труды делегатов были прерваны появлением Пал Петровича и Стрижакова. Оказалось, что пришли попрощаться, – рабочий день закончился, и им пора по домам. Уважительно смотрели на разбросанные по столу Карагодина листы с многочисленными пунктами и подпунктами. Заверили, что как только генерал-губернатор вернётся в Порт-Саид, немедленно передадут ему документацию. Заверили, что буде возникнет нужда в их помощи, всё сделают на высшем уровне. Заверили также во всемерном уважении и вечной дружбе.
     И отбыли, оставив на дежурстве Ниночку.
     Выдули второй кофейник. Сделали короткий перерыв. Принялись сводить экспликацию монумента Савойского и бизнес–фантазии Карагодина. После решительных правок маэстро «Сады Семирамиды – 9» Карагодина обрели наглядность и весомость. И в целом аван-проект обрёл искомую солидность.
     Позвонили Ниночке.
     – Ещё кофе? – спросила она.
     – А не найдётся ли у вас пары бутылочек пивка? – смущаясь спросил Карагодин.
     – Найдётся, у нас всё найдётся!
     Было очевидно, что Ниночка этой неожиданная просьбе обрадовалась, видимо полагая, что работа близится к завершению, и через несколько минут принесла  ледяной «Стеллы» и пару бокалов.
     Однако надежды Ниночки оказались напрасными. После пивного тайм-аута работа закипела с новой силой. Карагодин набирал на компьютере текст своего раздела, неуёмный маэстро вносил новые и новые правки, а когда документ был готов, сказал:
     – Ваше слово, товарищ маузер.
     И отсел в кресло с бокалом пива.

     Карагодин погнал перевод.
     Вскоре появилась Ниночка. Картина, которую она увидела, её не обрадовала: Карагодин  бешено печатал на компьютерной клавиатуре, периодически закидывал голову назад, закатывал глаза, что-то шептал бледными губами и снова печатал. Савойский, устроив  бокал с пивом между ладоней, как птенца в гнезде, мирно посапывая дремал в кресле.
     – Простите, пожалуйста… вам ещё много осталось?
     – Ниночка! – Савойский открыл глаза, – как вы вовремя!   
     Оказалось, что бутылка пива – не проблема. Но проблема есть: ей нужно домой, ребёнка укладывать. Договорились: как только всё будет готово, делегаты позвонят ей домой, за ними приедет Серёга и отвезёт их в гостиницу. А бумаги пусть оставят на журнальном столике. И пусть не о чём не волнуются.   
    
     Доставив около полуночи делегатов до спящего «Нораса», Серёга сказал:
     – Мне Сергей Юрич сказал, что вы на пирамиды хотите. Так что выедем пораньше, часов в десять. Сергей Юрич прав, быть в Египте и не увидеть пирамид, это…
     – Нонсенс! – подсказала Карагодин.
     – Вот именно – нонсенс! Так что в девять ровно я у вас.


     Всё боится вечности, а вечность боится пирамид
 
     Жигулёнок цвета «вишня» с делегатами на борту летел на юг по прямой магистрали вдоль канала, с неожиданным проворством пожирая километры горячего асфальта, в дальней перспективе которого плавилось серебристо-синее облачко дорожного марева. Обсудили план финальной части культурной программ.
     – Пересекаем «Каср», то есть Город, – именно так, объяснил Серёга, местные именуют и Каир и собственно Египет. – Далее едем на пирамиды, в Гизу. Это район Каира на левом берегу Нила.
      Там путешественники уходят в свободный полёт, а Серёга выполняет в Каире поручения Стрижакова, наказы супруги Ниночки, в назначенное время забирает делегатов и везёт в аэропорт.
     Вскоре утомлённые полуночными трудами  делегаты задремали. А когда проснулись, машина уже неслась по пригородам огромного коричнево-серого «Касра». Дома пошли плотнее, отлетали за окнами прочь сплошной серой стеной. Серёга сбавил скорость, машина вышла на кольцевой разворот и оказалась на широкой оживлённой улице. Савойский опустил стекло окна, и в салон покатила волна: дыхание Большого Города.
     В нем смешались ароматы кофе, парфюма, табачного дыма, шаурмы, прочей уличной снеди, автомобильные выхлопы, запахи уличной пыли и каких–то пряностей.
     – Да, покруче Порт-Саида будет, – в голосе Савойского звучало восхищение.
     – 18 миллионов человек, четверть всего населения Египта, – с гордостью сказал Серёга.
     – А сколько с пригородами – вообще никто не знает. Столица северной Африки.
     Он перестроился, сбавил скорость, медленно барражировал в правом ряду.
     «Какой колоритный город, – в голове Карагодина оживали картины его первого знакомства с Каиром, когда он был совсем молодым человеком, с длинными патлами а–ля Beatles и распахнутым настежь сердцем. – Боже, как я изменился. А Каир остался прежним, – городом арабской сказки…». 
     Между припаркованных машин сновали разносчики чая с маленькими подносиками, на тротуарах продавцы всякой всячины выкрикивали на всю улицу гортанные призывы купить их пёструю товарную разносортицу, бешено работали щётками чистильщики обуви. Миновали несколько роскошных бутиков, у одного из них истошно блеяла привязанная к ветхой повозке коза.
   
       По магистрали, обсаженной редкими пальмами, выехали к Гизе. Открылись верхушки пирамид.
     – Через пять минут будем на месте, – сказал Серёга.
     У тикет-офиса делегаты выгрузились. Неподалёку кучковалась группа арабов в грязноватых национальных хламидах, к решётке ограды были привязаны несколько сонных осликов и пара антисанитарных верблюдов.
     – Построже с погонщиками, – они тут наглые, как черти. – Если решитесь на верблюдов, цену сразу делите на три. Встречаемся на этом же месте через полтора часа, то есть в половине третьего. Ну, до встречи.
     Серёга прыгнул в жигулёнок, дал два коротких сигнала на прощанье и полетел по делам.
     Делегаты приобрели билеты, проигнорировали призывы погонщиков, и отправились в свободный полёт по канонической истории древнего мира.
     Сфотографировали друг друга у Сфинкса, с изъеденным безжалостными веками лицом: Карагодин увидел пару отколовшихся от группы скандинавских девиц, стал совать им камеру. Девицы камеру взяли, залились смехом, щебетали: бакшиш! бакшиш! Сошлись на бартере. Девица постарше щёлкнула делегатов, а Карагодин, после старательного кадрирования, сфотографировал веселух их здоровенным зеркальным Кэноном, и те вприпрыжку побежали догонять группу.
   
  Минут за двадцать под палящим солнцем добрались до пирамиды Хеопса. По дороге отбивались от лошадников и верблюдчиков, животные которых, украшенные живописными сёдлами и затейливой сбруей, источали малоприятное амбре.
Второй бедой были чумазые и наглые дети, которые пытались вперить делегатам гипсовые пирамидки, выточенные из песчаника гробницы фараонов и наборы аляповатых открыток. Или прыгали рядом и нудили: бакшиш! бакшиш!
   
     Главная, и самая старая, пирамида, единственное из семи чудес света, дожившее до наших дней, подавляла общими размерами и размерами блоков, из которых неведомые великаны её сложили. Савойский принялся мерить шагами сторону пирамиды, насчитал триста шагов, сбился. Чёртыхнулся и полез по ярусам блоков наверх, к прямоугольной дыре, зияющей на высоте нескольких метров. На минуту исчёз в чёрном провале, и вскоре появился, зажимая нос пальцами.
     – Миссия невыполнима, – объявил он, спустился на ярус ниже, раскинул руки, вполне по-авторски представляя пирамиду коллеге, и тот запечатлел выгодный ракурс на фотоплёнку.
 
    Пристроились было к подошедшей группе, среди которых были знакомые скандинавки. Помахали друг другу ладошками. Попытались слушать гидессу, но быстро наскучив цифрами, которыми та не переставая сыпала, решили самостийно двинуться дальше, к пирамиде Хефрена, однако дойти до неё не получилось.
     На полпути пересеклись с интеллигентного вида египтянином. У него были грустные глаза больного спаниэля, неплохой английский и холщовая торбочка, из которой после краткой вводной части он извлёк головку Нефертити из грязно-серого камня, «настоящий артефакт», только что найденный на раскопках. Доверяющий своему эстетическому чувству Савойский поинтересовался, не продаётся ли головка царицы, и если да, то за сколько.
     – Он хочет 20 фунтов, – смущённо перевёл Карагодин, после чего Савойский немедленно вынул деньги, забрал артефакт, спросил, нет ли других находок.
      Почуяв настоящего знатока, египтянин сообщил, что он ассистент археолога, что находки действительно есть и увлёк делегатов к палатке, возле порядочной ямы, похожей на воронку от фугаса. На противоположной стороне ямы делегаты увидели фрагмент обнажившейся полуразрушенной кладки, что придавало яме вид начальной стадии раскопок. В палатке оказался собственно археолог, довольно пожилой дядька, который с опасливой готовностью выложил из картонных коробок на деревянную лавку древние артефакты, покрытые патиной тысячелетней грязи.
     Савойский, не торгуясь, купил анубиса из чёрного камня, сплошь в сизых потёках минувших веков. Карагодин, не желая отставать от товарища, выбрал из коллекции здоровенного скарабея, довольно искусно вырезанного из плотного песчаника, и птичку, похожую на сокола, с фрагментом головного убора на плоской головке. «Бог Гор», – почтительно объяснил археолог, – двадцать фунтов».
     Торговаться за бога показалось Карагодин неприличным.
     – Всего – тридцать пять.
     Карагодин  готовно отдал архитектору деньги. Ассистент аккуратно упаковал приобретения делегатов по отдельности в плотную коричневую бумагу, перетянул скотчем, попросил:
      – Пожалуйста, никому не говорите, где вы их купили.
      И депутаты волшебную палатку покинули.
      
     Карагодин посмотрел на свой новенький «Ролекс», – время поджимало, нужно было возвращаться. Ассистент архитектора, который вышел вместе с делегатами, этот взгляд заметил. Спросил, куда они направляются, издал гортанный крик, и этот громкий зов был услышан. Из-за полуразрушенной стенки в полусотне метров от палатки как по волшебству выплыла пара верблюдов с помпезными сиденьями на горбах в сопровождении закутанного в белую хламиду погонщика.
     Вспомнили наказ Серёги, цену делить на три. Погонщик назначил по пятнадцать фунтов с человека. Карагодин предложил пять. Погонщик воздел руки, как бы призывая небеса в помощь против такой несправедливости. Ассистент, строго сказал ему что-то по-арабски. Погонщик недовольно проворчал в ответ, однако взял одного верблюда за узду, слегка ударил его палкой по ноге, и тот покорно присел на жёлтую землю.
     – Всё будет хорошо, через десять минут будете на месте, – успокоил ассистент и ушёл в палатку.
     Савойский взгромоздился на сиденье, верблюд встал. Карагодин влез на другого верблюда, и караван тронулся в путь.
     Делегаты покачивались на горбах, обменивались впечатлениями: высоко, страшновато, но, конечно же, здорово. В памяти останется.
     И оказались недалеки от истины. Действительно, через десять минут они были у тикет–офиса.
     Погонщик щёлкнул карагодинского верблюда по коленке, тот неторопливо присел, и седоку удалось сползти на твердь. Его слегка покачивало.
     Погонщик жестом показал, что надо расплатиться. Тот протянул ему мятую десятку.
Погонщик воздал руки к небу:
     – Thirty pounds, thirty pounds for two! Fifteen and fifteen! Thirty!
     Было ясно, что без этих денег Савойского на землю он не спустит.
     Возмущённый наглостью погонщика Карагодин начал яростный торг.
     – Да чёрт с ним, с этим мудаком, отдай ты ему эти деньги. Меня реально укачало, – взмолился Савойский.
     Не желая сдаваться без борьбы Карагодин добавил ещё одну мятую десятку.
     Погонщик, снова воздел руки к небесам, выдал бранчливую тираду, неожиданно выдернул бумажки их руки Карагодина, и через мгновение Савойский был на земле.
     – Good, good, – погонщик щёлкнул верблюдов по задам, поросшим свалянной и грязной   шестью, и погнал их к ограде, где кучковались собратья по бизнесу.
     – Вот сволочь, – сказал Савойский, – но, вообще, неплохо прокатились, будет что рассказать.

     Пунктуальный Серёга прибыл точно в срок. Сообщил, что по пути в аэропорт, ему нужно тормознуться в Каире, не успел купить кой-чего по списку супруги-Ниночки. По дороге делегаты восторженно делились своими впечатлениями о Сфинксе, пирамидах.
     – Да, без Гизы культурная программа была бы не полной, – соглашался Серёга. 
     Почему-то опустили историю с археологами. Зато подробно костерили подлого верблюдчика.
     – Я вас предупреждал, – смеялся Серёга. – Ушлый народ. С ними нужно держать ухо востро. Но молодцы, что хоть частично отбились. 

      Остановились у магазинчика с детскими колясками и пластмассовыми игрушками в стеклянной витрине. Делегаты тоже решили воспользоваться остановкой. С уличного лотка на колесах купили и с аппетитом съели по сосиске, залитой огненным соусом и упакованной в свежайший рогалик. Выпили по стаканчику каркаде. Прошлись по тротуару мимо сувенирных развалов.
     – Стоп, – неожиданно сказал Савойский, остановившись у очередной лавчонки. – Это интересно.
     – Что интересно? – спросил Карагодин и окоченел.
      Из-за пыльного стекла витринки пустыми выпуклыми глазами на него смотрели головки Нефертити в окружении скарабеев, анубисов и прочих древних артефактов, полчаса назад приобретённых в археологической палатке.
     Под переливчатый звон бронзовых колокольцев на входной двери вошли в помещение. На длинном деревянном столе в аккуратных картонных коробочках, со снятыми крышками, рядком лежали миниатюрные клоны цариц и богов.
     На сигнальный звон колокольцев из проема за прилавком появился улыбчивый арабский молодец, с перепачканными белесой пылью руками.
     После взаимных салям алейкумов Карагодин ткнул пальцем в коробку с богом Гором:
     – How much?
     Оказалось, что недорого, два фунта за штуку, если берёшь больше пяти – то фунт.
     Савойский всё понял без перевода. Сумрачно сказал:
     – Это мастерская. Они их здесь и клепают. Ты ему скажи, что я скульптор, хотел бы посмотреть производство. Скажи, что русской скульптор.
     Визит такого важного гостя молодца явно обрадовал. Он готовно откинул боковую часть прилавка и провёл делегатов в пыльное помещение, где за низкими столиками тройка мастеров в грязных фартуках в поточном режиме трудилась над созданием пантеона богов. Один из них маленьким долотом из куска белого камня делал грубую болванку, другой стамеской формировал божественный лик, третий при помощи резцов доводил продукт до товарного вида.
     Молодец взял со столика готовую головку Нефертити, с видом фокусника сунул её в кастрюлю с какой-то мутной жижей, подставил под струю горячего воздуха электросушилки для рук, укреплённой на стене, и через минуту вручил Савойскому точный клон артефакта, приобретённого в палатке археолога.
     – Present, – молодец обнажил в улыбке ряд кукурузных зубов, – Egyptian souvenir.
     Из мастерской делегаты вышли обременённые парой пластиковых пакетов.
     Савойский прикупил пять статуэток бога Гора, Карагодин – пять головок Нефертити.
     – Ну и сволочь, археолог, – надул русского скульптора, – смущённо посетовал Савойский.
     – Нет худа без добра, – утешил друга Карагодин, – на круг не так уж дорого и получается. Зато всех задарим по самое не горюй!

     До аэропорта домчались птицей. Серёга проводил делегатов до стойки регистрации. На прощанье те поочерёдно приобняли хорошего человека, снабдили телефонами, звали, если случиться возможность, в гости, грозились устроить «совершенно нереальную» рыбалку на Дону.
     – Думаю, мы скорее здесь увидимся, – смеялся тот, – вы тут уже такой мастер-класс показали!

     Домой! 
   
     Москва встретила делегатов нехорошими позёмками, которые после лилейных средиземноморских бризов вызывали чувство какой-то вселенской неустроенности. В автобусе Шереметьево–Домодедово почали фляжку Ballantine’s, прикупленную в duty–free Каирского аэропорта. Пара глотков элексира волшебным образом примирило путешественников с несовершенствами отечественного климата. Утешало и то, что по прилёту в Шереметьево без каких–либо проблем удалось купить билеты на последний рейс в Волгоград.
     Из Домодедово, несмотря на поздний час, решили позвонить Короляшу. Среди египетских пиастров Карагодин нарыл в кошельке несколько коричневых жетонов. Пару из них автомат тут же сожрал, третья попытка оказалась удачной.
     – Ну, вы даёте, орлы, – голос Короляша звучал недовольно. – Мы тут целую программу для вас сверстали. А вы вон чего удумали. Так порядочные люди не поступают.
     Сумбурные извинения Карагодина, – измаялись, дела требуют немедленного присутствия в Волгограде, привезли для вас море презентов, особый для тебя – реальный артефакт, с раскопок на пирамидах, скоро приеду, голову даю на отсечение… – наконец-то были приняты.
     Карагодин сунул в щель последний жетон.
     – Ладно, ладно, – сказал Короляш, – а то я распл;чусь. Привет Савойскому, отличный мужик. Ну а вообще – удачно съездили?
     – Ещё как удачно, – в ажитации начал было Карагодин, но тут автомат щёлкнул, и связь оборвалась.
     – Хорошо сделали, что позвонили, – сказал Савойский, – достойные ребята. А презенты они получат. За нами не заржавеет. Главное, что они у нас есть.
     Гулкий и невнятный женский голос объявил о начале регистрации, делегаты подхватили сумки и двинулись к стойке №8.

     «Убить топтыгина»
    
     По возвращению домой жизнь не сразу вошла в привычное русло. Некоторое время  приятную нервозность в неё привносили депеши, которыми обменивались администрации городов–побратимов: определились участники тендера, назначены сроки представления макетов, предварительные сметы. Наконец, стала известна дата конкурса.
Люсиль держала свою изящную лапку на пульсе событий, сообщая маэстро о всех движениях по проекту.
     Савойский безвылазно пребывал в своей мастерской, расположенной в цокольном этаже дома по улице Мира и похожей на подземные владения короля Бофаро, щедро плодил всё новые и новые сущности и тут же  разрушал их не знающей жалости твёрдой рукою.
    Карагодин по призыву университетского друга, а ныне кинопродюсера, полетел в Москву, где был назначен рулить на съёмочной площадке коневозками, каскадёрами, дождевальными машинами, реквизиторами, улаживать летучими локальными сварами внутри российско-итало-американской команды, которая была задействована в вестерне «Убить топтыгина». Вестерн из экономических соображений снимался в подмосковном Алабино, на территории Кантемировской дивизии, где по красивой иллюстрации из монументального альбома «История среднего запада США» был построен вполне натуральный фрагмент городка с гостиницей, баром, парикмахерской и даже небольшой церковкой.
     Карагодин – жил на два дома. Один – полу-люкс в гостинице Мосфильма, другой – просторная квартира  Дарьи. Как-то приволок к ней чуть не всю актёрскую команду, – показать русское гостеприимство. На полученный аванс накупил вина и прочих деликатесов. Дарья замесила бадью утиного салата – свою кулинарную фишку, напекла блинов, выставила хрустальный туесок красной икры, шведскую, очищенную от костей, селёдочку,  филигранные нарезки из свинокопчёностей. Итальянцы клялись в верности Берлускони, и вообще вели себя националистически. Пели итальянские песни. Пили итальянское вино, политесно закупленное Карагодиным,  но тоже политесно пили, – без комментариев. Франко скромно сидел в углу.
     Дарья с подругой Инной тоже пели – русские романсы на два голоса. Когда гости почувствовали командную усталость, стали собираться. Наконец, ушли.
     – Шикозные ребята, - сказала Инна, – а кто это в углу сидел, знакомое такое лицо.
     – Франко, – простодушно сказал Карагодин.
     – Франко?
     – Ну, Франко Неро.
     Глаза Инны округлились…
     – Почему мне никто не сказал? – слёзы навернулись на её ореховых глазах. – Почему мне никто не сказал, вы, сволочи?

     – Почему я – сволочь? – пытал ночью Дарью Карагодин.
     – Тебе не дано понять наши девичьи тайны, – отвечала московская красавица.
     «Господи, и после этого мы говорим о какой-то духовной близости …» – негодовал Карагодин.
      
Мой друг гений!

     По возвращению в город на Волге, Карагодин, распираемый любопытством о ходе проекта, а также впечатлениями о  работе с голливудцами и местными кинозвёздами, нанёс Савойскому визит. И вовремя нанёс. Макет был готов.
      К своему удивлению, ожидаемого триединства – солдата, рабочего и крестьянки – Карагодин не увидел: на базе стилизованной пирамиды ввысь устремлялась мощная колонна, которую венчала женская фигура с подъятыми к небу руками.
      – Вот так-то, – сказал маэстро, читая мысли друга. – Это будет правильно. Это будет жить.
     – А триединство?..
     – Триединство, ну… триединство, так – разговор затеять. У искусства свои законы.   
     Впрочем, одного взгляда на макет монумента было достаточно, чтобы понять, как трудно будет конкурентам переплюнуть масштабную аллегорию маэстро.
    – Мама р;дная, ты гений, – прошептал Карагодин, – мой друг гений! Ни острый галльский ум, ни сумрачный немецкий гений такого не достигнут!
    – Возможно, ты и прав. Хорошо бы, чтобы ты был прав, но – конкурс покажет.

      Олег, племянник Савойского, прилаживал к замысловатому штативу фотокамеру, изготавливаясь запечатлеть овеществлённый полёт дядиной фантазии на плёнку. Как выяснилось, днём позже макет отбудет с очередной делегацией в Порт-Саид.
    – Я готов, – сказал племянник и щёлкнул тумблером фотолампы: подземелье озарилось каким-то горним светом, и макет воссиял в нём неземной красотой.
    – Становись вот здесь, справа, – сказал маэстро Карагодину. Сам же принял симметричную позицию и слегка опёрся рукой о фундамент макета.
    – Поехали, – скомандовал Савойский, и племянник с небольшими паузами несколько раз щёлкнул камерой.
    – А теперь со всех ракурсов, не торопясь и подробно, а мы тут пока поболтаем.
    Поболтали душевно, перебивая друг друга и пренебрегая хронологией. Воспоминания валились пёстрыми детальками «лего», восстанавливая целостную картины бытия.
     – Завтра, отправлю своё детище в Порт-Саид и недельку отдохну, – сказал маэстро, когда съёмка макета закончилась. – Буду ждать конкурса.
     – Святое дело, - поддержал Карагодин.

Когорта смелых и... смена галса.

      Однако отдохнуть не получилось.
      Набравший большую энергию творческого полёта Савойский всё не мог остановиться, заполняя вакуум ожидания созданием бизнес-сущностей, частью которых немедленно стал и Карагодин.
     Один из проектов предполагал создание плавучего ресторана. За столиком шашлычной «У дяди Миши» под охлаждённую «Посольскую» сплотился квартет единомышленников, которую с лёгкой руки Карагодина тут же окрестили «Когортой смелых».
     Неожиданно вспомнили про камышинский порт, где по сведениям Коли и Виктора, старых друзей Савойского, бездарно разрушаются от времени и безысходности несколько отслуживших свой ресурс дебаркадеров, которые могли бы сгодиться для благородной затеи.
     Через день Савойский, Карагодин, Коля и Виктор уже прохаживались по палубам двухэтажного сорокапятиметрового дебаркадера, прикидывали планировку ресторана, возможность дополнения его VIP–гостиницей на втором этаже, припаркованной плавучей платформой для кафе, прочими сопутствующими конструкциями и сервисами.
     Довольный появлением таких деятельных господ замдиректора порта сулил «остаточную стоимость», лишь бы эту громоздкую развалину сдыхать подальше и навсегда.   
     На обратном пути распалённые страстными фантазиями, которые на трассе обросли почти осязаемой плотью конкретики, решили остановиться в первой же более-менее приличной корчме, которой оказался ресторан «Бавария». Остановились, чтобы ничего не упустить, занести все эти важные озарения на бумагу. Попросили официантку принести искомую бумагу, а заодно бутылку «Посольской», три кружки «живого» пива, «баварских» копчёных сарделек и разнообразных солений.
     Между тостами исписали пунктами и комментариями две страницы. Каждый вписывал очередное озарение собственноручно. По какой-то необъяснимой странности если озарения на первой странице ещё как-то отличались по почерку, то на второй строки приобрели некое каллиграфическое единообразие, хотя и шли вкривь и вкось.
     Закончив с работой, двинули в центр города. Отъехав пару километров, обнаружили, что заляпанные жирными пятнами листы забыли на ресторанном столике в стойке для салфеток. Возвращаться не стали, потому как – не к добру. Да и без записей всё было замечательно ясно и понятно.
   
     Через день Карагодин сидел в кабинете главного городского ресторатора г-на Горного.
     – Пару недель – и мы его подтянем. Ну, тройку месяцев на ремонт и обустройство.   
     – Отличная идея, – соглашался Горный, который на всё смотрел через призму ресторанного дела. – А то глупо получается, город на реке Волге – есть, а ресторана – нет. Какой-то театр абсурда получается.
     Карагодин склонил голову набок и вывернул ладони вверх, как бы говоря: ну вы меня понимаете.
     – В этом деле кадры решают всё, – рубил Горный. – На первое время я дам вам своих ребят, – вышколены, будьте любезны. Кстати, насчёт обучения персонала: есть у вас кадры для подготовки?
      – Конечно, есть! Шикарные девчонки! Да они, считай, обучены!
     Горный заинтересовался, – что за девчонки, где обучались.
     – Господи, да здесь же и обучались. Чудные создания, пару раз я их приглашал обслуживать чайные церемонии. Они такие улуны заваривали, любо-дорого!
     – Ну, улуны улунами, а провести VIP–банкет на полста персон, это другое дело, – засмеялся Горный. – А, впрочем, лиха беда начало.

       Плоды, которые принесла кипучая деятельность «Когорты смелых» в течение последующей недели, оказались совсем неутешительными. Превращение девчушек с чайных церемоний в официанток VIP–класса незаметно отступило на задний план. Но большие сомнения стали вызвать: швартовка дебаркадера в районе центральной набережной, организация снабжения «Замка на воде» (так решили назвать заведение) электричеством, получение разрешения от санэпидстанции и тысяча прочих мелочей, которые подпадали под определение «обстоятельства непреодолимой силы».
     Но главный удар последовал позднее: в организации «Волжское пароходство», выяснилось, что дебаркадер-гигант, построенный в пятидесятых, технически невозможно отшлюзовать через плотину гидроэлектростанции, расположенной выше города.
Известие о том, что бетонный корпус конструкции имеет трещину и без её ликвидации вообще не плавоспособен, вызвало у «когорты смелых» единодушный вздох облегчения,  так как снимало вообще все проблемы. Собрались у «Дяди Миши», выпили «посольской», резюмировали – не судьба. И вообще, что Бог ни делает – всё к лучшему.
      
     Неудача с дебаркадером несколько остудила деловой запал маэстро. «Надо отдохнуть, – сказал он Карагодину. – Хочешь, поедем на Байкал? У меня там знакомый скульптор есть. Нормальный мужик, всё организует. У него там дача. Разместит по высшему разряду, – третий год приглашает. Для тебя уединиться, закончить свои долги по переводам.
     «И то верно! На байкальских брегах, вдали из соблазнов мегаполисов оно, глядишь, побыстрее пойдёт», –  подумал он. Действительно, переводческие долги порядком накопились. Уже несколько лет Карагодин в качестве внештатного переводчика  работал в Институте мозга человека, обслуживая своими дарованиями психофизиологов-моноглотов, чьи знания языков дальше родного русского не простирались.
     А нужных для понимания трендов статей в американских журналах было великое множество. Это давало Карагодину  регулярный и приличный прикорм, а также определённую свободу жизненного распорядка. Порой Карагодин возводил эту свободу в абсолют, что напрягало отношения с моноглотами.
     – Дай мне пару дней на раздумья. А вообще, идея грандиозная. 
   
     Вечером этого же дня Карагодин получил звонок, от своего кинопатрона: есть вариант продолжить кино-эпопею. Но для этого нужно написать 12 синопсисов для сериала и сделать их перевод на английский язык. Финансирование – тема патрона. Материалы лучше готовить в Москве, что облегчит согласование и правильно течение мыслей автора.
    «Главное сразу разогнаться, – убеждал себя Карагодин, – я ж талантливый. Заодно и переводы закончу. С мозгарями буду общаться,  живое общение их успокоит».

    Когда на следующий день Карагодин  набрал номер маэстро, чтобы сообщить о своих обстоятельствах, тот с места в карьер сообщил:
     – Байкал откладывается. Баяр на полгода уехал в Комо, в Италию. Не знаю, что уж там делать бурятскому скульптору, но видно дело нашлось.
     – А у меня вот какой  расклад…
     – Ну и ладно, – сказал маэстро, выслушав ситуацию друга. – Ты, кстати, заскочи ко мне перед отъездом. Племянник фото распечатал – возьмёшь несколько. Тебе понравится.
 

Жизнь в почти семейной конфигурации

     Для создания синопсисов Дарья выделила Карагодину гостевую, небольшую комнату с роскошным фикусом Бенджамина в полтора метра высотой, книжным шкафиком, диваном-раскладушкой и низким туалетным столиком. Комбинация дивана и туалетного столика мгновенно сложилась в голове Карагодина в некую конструкцию, позволяющую разумно сочетать труды и отдых. На столик была водружена югославская портативная пишущая машинка Unis, а на диване разместилась пара нарядных гобеленовых подушечек и аккуратно сложенный плед шотландской шести.
     Как и планировалось, Карагодин взял резвый старт: набросал первые заголовки серий, - «Озеро Золотой головы», «Со мной пришёл закон!», «Винчестер и кольт», «Ранчо «Тихая пристань». Для вхождения в тему прилёг на диван-раскладушку с томиком рассказов Джека Лондона «Смок Белью», который неожиданно обнаружил на книжной полке по соседству с «Процессом» Кафки, да так увлёкся, что вывести его из этого прельстительного состояния смог только нервический звонок из Института мозга.
     – Да-да-да, практически всё  готово, осталось распечатать набело… Ну, я имею ввиду материалы Всемирного конгресса по психофизиологии, то что вы мне в сборнике отметили. Нет, на этой неделе не смогу, машинка в ремонте. Вот-вот починят.
     Пришлось поставить увлекательное чтиво на полку. Карагодин погнал перевод, перемежая скучный труд разными приятными реминисценциями, среди которых не последнее место занимала потенциальный секретарь-референт Танечка.
     Жизнь с Дарьей в почти семейной конфигурации, притупила остроту чувств к московской красавице. Самокритичный  Карагодин называл этот присущий ему синдром «что имеем не храним, потерявши плачем». Бороться с синдромом он считал бесполезным, да и ненужным. Впрочем, долговременные романтические чувства требовали непременной географической дистанции  между Карагодиным и предметом его симпатий.

      Как то вечером Дарья, вернувшаяся из Академии народного хозяйства, где преподавала французский язык, сообщила:
     – Слушай, я тут в почтовом ящике нашла какой-то странный счёт. За телефон – звонок в Нигерию,
     – Это не я, – расторопно защитился Карагодин.
     – Да я и не говорю, что ты. Но кто-то же позвонил…
     – Может, сантехник, который отопление чинил. Он тут раз пять звонил, какие-то фитинги искал.
     – Ну, в Нигерии вряд ли он эти фитинги нашёл бы. Там вообще отопления в домах нет, – круглый год лето.
     – Ну да, ну да… А ты откуда знаешь?
     – По рассказам. Во время оно я преподавала русский одному орлу из нигерийского посольства, так что кое-что о стране знаю.
    – Понятно… – Карагодин взял со столика счёт, повертел в руках, хмыкнул.
    – Не бери в голову, мне завтра бандероль мозговикам отправлять, переводы статей. Так что я на почте и с этим счётом заодно разберусь. Наверняка, какая-то ошибка.
     Оплошность с телефонным счётом Карагодин действительно уладил быстро и без проблем, просто оплатив его.

     Спонтанный звонок, о котором Карагодин так недальновидно забыл, спровоцировали кадры с набирающей известность Кэтрин Зета-Джонс в телевизионной программе Кинообозрение, которую после трудов праведных Карагодин рассеянно просматривал с бокалом «чинзано» в руке. Подогретый ароматными парами вермута он вдруг увидел неоспоримое сходство восходящей звезды с Таней, образ которой потихоньку размывался временем и терял чёткость контуров.
     «А вот я ей позвоню и порадую таким престижным сходством!» – подумал он и тут же это сделал.
     О Кэтрин Зета-Джонс Танечка не слышала, но за спонтанный звонок отчитала, после чего стала расспрашивать о проекте. Карагодин  вдохновился, рассказал о конкурсных делах, вдруг вспомнил о фото, где они с маэстро запечатлены с миниатюрой будущего монумента, сказал:
     – Хочешь, я тебе фото макета пришлю?
     – Конечно, хочу! Пришли обязательно! Авиапочтой пришли! Пиши адрес.
     Адрес оказался неожиданно прост: страна, город, код отделения и номер абонентского ящика.
     – Это и всё?
     – Всё, всё. Не волнуйся, до сих пор всё доходило. Посылай, быстрее. А, вообще, звони мне, как договаривались: в любую среду после 9-ти утра.

     «А с абонентским ящиком это умно, – подумал Карагодин, – нужно и мне такой завести». Вечером того же дня спускаясь по Тверской вниз, он завернул в Главпочтамт,  купил красивый конверт с косыми красно-синими полосками по периметру, вложил знаменательную фотографию, на обороте которой написал «Скульптор Борис Савойский  и…  – на секунду задумался, – директор международных проектов Дмитрий Карагодин у макета монумента «Свет Египта». Написал короткий адресок и опустил послание в щель монументальной почтовой тумбы для зарубежных отправлений.
     Ему представилось, как Таня открывает письмо, смотрит на фото, возможно, ощущает себя, хотя бы косвенно, самым краешком, пусть не напрямую, а через него, своего… возлюбленного, причастной к большому международному делу. «Хорошо для повышения самооценки», – подумал Карагодин  и помчался к ресторану Пекин, где его ждала Дарья для совместного похода на юбилей Короляша.
 
    
     Ку-ку!

     Через пару недель в назначенное время из переговорной будки почтового отделения Карагодин набрал Танечкин номер, и когда трубку сняли, сказал:
     – Ку-ку.
     –  Ку-ку, - ответил мужской голос. –  Здорово, Дэмис! Здорово, ковбой!
     Карагодин  потерял дар речи, – ковбоем Дэмисом его называл лишь один человек, Джо Аволаби, его однокурсник,  чернокожий плейбой и напарник в походах по разным модным местам. Их хорошо отработанный дуэт, который завсегдатаи этих мест окрестили black & white, всегда производил одинаково неотразимый эффект как на продвинутых столичных дам и девиц, заседающих в ресторанах Дома кино, журналистов и прочих подобных заведениях, так и на Дульциней из ближнего Подмосковья, залетающих в «Метелицу» на Калининском пошуршать крыльями на предмет поиска достойных идальго.
     – Джо… –  голос Карагодина дал дребезг, мысли запрыгали как черти на сковородке: «Ой, как неловко получилось! Ах, как здорово получилось!»
     – А то кто же, – заржал Джо. – Надо же, тесен мир! Открываю телефонную книгу, а в ней фото: ты с каким-то мужиком около… – чувствовалось, что некогда прекрасный русский язык Джо слегка подсел, и он подбирает правильное слово – около башни!
    – Монумента, монумента, – услышал Карагодин танечкин голос, отметил его уверенную учительскую интонацию. Сверстал, что у неё какие-то надёжные позиции.
     – Ну да, монумента. Мне Таня говорила, что летела с какими-то интересными ребятами, но в подробности не вдавалась. Как увидел фото, сразу понял, почему! Чувствую, произвела на тебя впечатление, я твои вкусы знаю, ковбой. Но она у меня девушка домашняя, её смутить легко: стиля пикирующего бомбардировщика не понимает.
__А ты, чувствую, мастерство поддерживаешь. Ну, если серьёзно, горжусь тобой, Дэмис. Директор международных проектов... И скульптор твой молодец. Завтра покажу фото Патрику, это мой брат, ему интересно будет. Отличная башня получилась!
      – Монумент, монумент, – послышался императивный голосок Танечки. – Ну, хватит, наговорились.
     – Жена трубку отнимает. Ты, кстати, не женился?
     – Да пока нет.
     – И не торопись, всегда успеешь, а то и по телефону с другом не поболтаешь. Соскучишься, звони, ковбой. А ещё лучше приезжай в гости, я тебе Лагос покажу. 
     Таня взяла трубку, и разговор пошёл в непривычной для Карагодина нарочито дружеской манере, лишённой аромата каких-либо интимных эмоций.
     Она расспрашивала о конкурсе, о его участниках, когда всё это произойдёт. Попросила сообщить о результатах.
    – Конечно-конечно, – с готовностью заверил он и вдруг осознал, что вскоре место секретаря-референта можно будет объявить вакантным. Вот только в связи с чем? Но экс-плейбой Джозеф, при всей гротескности ситуации,  здесь не при чём.
     «Ладно, после разберусь», – подумал он, мало ли какие могут быть обстоятельства. Вспомнил фразу Дарьи – «Тебе не дано понять наши девичьи тайны». «И слава Богу!», - внутренне воскликнул он и почувствовал облегчение, как бывает, когда отпадает необходимость в мелком, не особо нужном  и хлопотном вранье.
   
      «Чувство, похоже, ушло, – констатировал он, перебежал через Газетный переулок в кафе-стекляшку, с ходу треснул сто грамм «Арарата». И почувствовал себя вполне счастливым человеком. Накрутил из автомата номер Дарьи, и – о чудо! – она оказалась дома.
     – Ты куда это удрал спозаранку? Я ж сегодня не работаю. А ты удрал.
     – Столик заказывал в Национале.
     – Не ври, они в одиннадцать открываются. Ну ладно, ври. Зачем столик заказывал?
     – Хочу пригласить тебя на романтический ужин.
     – Пригласи меня на романтический обед, холодильник пустой, – до ужина я не дотяну. Ты что гонорар получил?
     – Нет, – с большим удовольствием сказал правду Карагодин, – пока не получил, как раз за ним еду.
    И помчался в Институт мозга, где и в самом деле его ждал гонорар. И большой пакет с ксерокопиями статей для нового перевода.


     Наша взяла, коллега!

     Романтический обед прошёл на ура. Опытный Карагодин заказал столик у окна, где по преданию любил сиживать и писать Юрий Олеша, князь «Националя», как он сам себя называл. Дарья в стильном прикиде от Лакруа притягивала одобрительные взгляды солидных дядек из соседних международных контор и откровенно неприязненные компании довольно колхозных тёток, шумно обмывающих сдачу какого-то отчёта. Это контрастное внимание к Дарье Карагодину это ужасно льстило. «Какая женщина, - подумал он, – а любит меня. Ростом и фигурой я, конечно, удался, но Аленом Делоном не назовёшь. Зато талантлив и разнообразен. Зато со мной не соскучишься. Но главное, похоже, она чувствует, как искренне я её люблю. Чувствует, какой я … надёжный, что ли.
    За десертом возникла тема Порт-Саида.
     – Э-э… В самом деле, – как там наши дела с проектом? – встрепенулся Карагодин. – время прошло уже порядочно.

     – Здорово, бродяга, - приветствовал Карагодина Савойский, когда тот наконец организовался и позвонил маэстро. – Ты куда спрятался? Хоть бы телефон оставил. А у меня новость! – последовала эффектная пауза, – наша взяла, коллега!
     – Победа?!
   – Она самая – победа. Прислали письмо – тендер наш. Так что мы с Люсиль и Аныванной по этому поводу устроили маленький фуршет с фейерверком. Кстати, как там наш секретарь референт, готова участвовать в стройке века? Пусть пакует чемоданы, девушка.
      – Да-да-да, пусть это делает.
      – А как твой сериал?
     – Идёт потихоньку. Пару недель я с ним точно ещё провожусь. Постоянные корректировки: это пройдёт, это не обязательно, а вот этого не надо. Требования жанра, тут ничего не поделаешь.
     – Ладно, пока время терпит. Они там в Порт-Саиде сейчас определяются с генподрядчиком, вроде бы нашли серьёзных итальянцев, спецов по портовым сооружениям. Ребята с опытом. Короче, как вернёшься – сразу звони. У меня для тебя масса тем имеется. Почище сериала будут. Настоящая индустриальная работа. Ты смотри, к моему дню рождения будь как штык, – отгуляем в «Маяке», как положено.
    ¬– Очень на это рассчитываю, – засмеялся Карагодин. – Ну, до скорого. Как приеду – сразу отзвонюсь.
     – Береги себя, товарищ.

     Радость победного тендера Карагодин  не замедлил разделить с Танечкой. Сделал это с учётом глупых ошибок недавнего прошлого из кабинки соседнего переговорного пункта.
     – Зд;рово, – сказала она, да я почему-то и не сомневалась. Жалко, что не смогу поучаствовать.
     – Это ещё почему? – фальшиво удивился Карагодин, – международный проект,  временная хорошо оплачиваемая работа. Джо_ наверняка против не будет…
     – Джозеф здесь не причём, – последовала секундная пауза. – Вернее, он-то как раз и причём: я беременна.
     – То есть? – не понял Карагодин.
    Татьяна рассмеялась,
     – Даже не знаю, как тебе объяснить… Ну, готовлюсь стать матерью.
     – У вас с Джо будет ребёнок,– вдруг понял Карагодин.
     – Надеюсь. Если будет мальчик, Джо хочет назвать его Дэмис, представляешь?
     – А если девочка? Таня?
     – Почти, – Аданья, как его маму зовут.
   
     Распрощались чуть не по-родственному.
     – Звони в любое время, и вообще держи нас в курсе событий.
     – Целую тебя, Танюша.
     Повесил трубку, ощутил лёгкость необыкновенную.
     «Какая умница! Будет матерью», – подумал он.   
     Уверенность интонаций экс-референта во время последнего разговора стала понятной и вызывала сейчас у Карагодина полное одобрение: чего там сравнивать – секретарь-референт странствующего гусара, пусть и влюблённого, или мать семейства!
 

     Comedia продолжается!

     Карагодин вернулся в конце января. Недовольный и простуженный. Синопсисы вроде бы наконец срослись в сценарную канву, но требовали согласования в прочих киноинстанциях, откуда планировалось получить финансирование на собственно сценарий и съёмку. Институт мозга за сделанное расплатился, но потерял юридическую возможность выплачивать авансы совместителям. Целую неделю до отъезда Дарья была мрачнее тучи, диалога не поддерживала, на прямые вопросы отвечала односложно.
     Как-то спросила:
     – Ты «Маленького принца» читал?
     – Читал, – удивился Карагодин, – только давно. А причём здесь «Маленький принц»? 
     – Мы в ответе за тех, кого приручили… Ну да ладно, рано тебе ещё о таких вещах думать, – сказала Дарья и как-то слишком  поспешно  вышла из комнаты.
     На прощанье сказала:
     – Береги себя, юноша. Потеплей одевайся, а то я ведь далеко буду, не смогу за тобой присмотреть.
      И чмокнула в щеку.

     В автобусе на Домодедово Карагодин порядком замёрз, в самолёте почувствовал нехороший озноб и домой прилетел совсем больным.

     Три дня он валялся на софе, пил оздоровительные глинтвейны, слушал музыкальные опусы минималистов. Перечитал «Маленького принца». Вдруг понял, что имела Дарья, говоря о «маленьких девичьих тайнах».   
     И тут раздался звонок из горсовета. Звонила секретарь иностранного отдела.
     – Дмитрий Александрович, – нам письмо пришло, адрес наш, а на конверте стоит: вниманию г-на Карагодина, директора международных проектов. Вы у нас директор международных проектов? Людмила Сергеевна в Москве, – не знаю, что делать…
     – Ничего не делай, я через полчаса за письмом забегу.

     Замок подземного короля Бофаро производил тягостное впечатление. В углу подземелья на пыльном экране Панасонике без звука плыли кадры фильма «Молчание ягнят». На столике стояла бутылка из-под шампанского, на горлышко которой красиво оплывала седыми потёками витая новогодняя свеча. Маэстро сидел в винтажном кресле-качалке. Когда Карагодин выплыл из тени предбанника в залу, маэстро попытался было встать, но не смог.
     – Дай руку, – сказал он. – Вот купил старинную вещь, да кривую. Центровка какая-то ненормальная. Сесть ещё получается, а вот встать – хрена с два. Короче надо тренироваться.
     Обнялись.
     – Ты чего так рано. Ты же знаешь, - в семь, в «Маяке». По традиции, как положено.
     «Господи о чём это он?..  ах да, день рождения», – сообразил Карагодин.
     Присели на кожаный потёртый, но без каких-либо подвохов диванчик.
     – Рассказывай, – попросил горевший нетерпением Карагодин.
     И Савойский, с интонацией ещё не совсем оправившегося от тяжкого недуга немолодого человека, принялся рассказывать. Дик и странен был этот рассказ.
    
     Первая его часть – некая симфоническая «Песнь счастья», была окрашена фанфарами мажорного оптимизма: победа в тендере, удачное решение с исполнителем грандиозного замысла, мощной итальянской строительной фирмой.
     И вторая часть – триумф  какого-то дьявольского форс-мажора, – кризис в Италии, лира перестаёт быть конвертируемой, в результате – отказ от проекта.
     – Какой кошмар… – представляю твоё состояние.
     – И не хрена не поделаешь, обстоятельства непреодолимой силы.
     – Губера кондратий не хватил?
     – Кондратий не хватил, но и губера больше нет.
     –  Это как? – не понял Карагодин.
     – Убрали нашего губера, правдолюбцы долбанные. Порушили человеку жизнь.
     – За что? – прошептал Карагодин, поражённый кошмарными новостями.
     – А кто их знает?! Пойми их восточные разборки. Так что – finita la comedia.
     Карагодин задумался. Затем вынул из портфеля бутылку Арарата, два пластиковых стаканчика, расплескал по ним коньяк:
     – С Новым годом, с новым счастьем!
     – Ты что-то с этим тостом припозднился.
     – Не-а. Вторая часть вполне актуальна. Comedia никогда не finita! Comedia продолжается!
     Он сунул руку в портфель, как будто готовился вытащить оттуда кролика, но вытащил конверт с каким-то штампом вместо марок, извлёк из него бланк, украшенный яркими гербами и протянул его Савойскому.
     – Что это? – растерянно спросил тот.
     – Это приглашение администрации порта Лагос в Нигерию, – хотят, чтобы мы сделали там проект. Подобный порт-саидскому.
     Маэстро смотрел на друга круглыми газами, и в них всё более отчётливо читалось восхищение. Наконец спросил.
     – Этого не может быть, но если это так: как тебе удалось это сделать?
     – Я тут почти ни при чём.
     – А кто причём?
     – Танечка, наш секретарь референт, – у неё такие ломовые связи! Плюс она настоящий гений лоббирования.
     – Я её люблю, - пропел маэстро. – Да ведь и ты тоже?
     – Не могу на это претендовать, мы просто добрые друзья, хотя внешне она мне очень нравится. По экстерьеру она будет покруче…– он сделал секундную паузу, – Кэтрин Зета-Джонс.
     – Это кто ещё такая?
     – Новая кинозвезда. Английская.
     – А, английская… Ну, Татьяна-то покруче будет, тут ты прав, это ж очевидно.

      По дороге домой Карагодин забежал в горсовет.
     – Светочка, золотко, сделай мне копию, плиз, – он вынул из конверта приглашение из Лагоса, передал секретарше, –  завтра я принесу ответ. И не забудь зарегистрировать письмо.
   
     Банкет в «Маяке» прошёл в стиле «высокий ключ»: блистал именинник, одушевлённый замечательной утренней новостью, блистала его супруга, просто рождённая блистать, сам Карагодин сыпал удачными экспромтами, полковник Листопад красивым радиоголосом зачитал поздравление Короляша, гости были инициативны, вся атмосфера – приятно электризована.

     Часть этого электризованного облака Карагодин принёс домой.
     Сбросил куртку-аляску, туфли, нацепил  тапочки, и тут же накрутил телефон Дарьи.
     – Ты знаешь, который час? – спросила она.
     – Счастливые часов не наблюдают, – автоматом сообщил Карагодин.
     – Ты действительно счастлив?
     – Ну, это я так, погорячился. Как я могу быть счастлив без тебя.
     Дарья хохотнула.
     – Правильный ответ.
     – Слушай, тебе работа не надоела?   
     – А что, можешь предложить что-нибудь интересное?
     – Могу, – должность секретаря–референта.
     – У кого же?
     – У меня, – сказал Карагодин голосом, в котором Дарья услышала некую трогательно горделивую интонацию.
     – Через пару недель мы с Савойским  будем в Москве, а оттуда транзитом летим в Лагос, в Нигерию. Будем делать 2-ю версию Порт-Саида. Ты говорила, что страну знаешь. Это для дела очень пригодится.
    – Ну, ты даёшь, – восхищённо прошептала Дарья. – Главное – про меня не забыл.
    – И не мечтай, – голос Карагодина неожиданно дрогнул. – Ужасно по тебе скучаю, солнце моё.
    – Хорошо, что всё так оперативно у тебя складывается. Позже, я бы не смогла.
    – Что так?
    – Похоже, я беременна.
    Карагодин онемел: «Что за должность такая – секретарь-референт, кому не предложишь, все тут же беременеют!»
    После секундной паузы сказал:
     – Если будет мальчик, назовём Джо.
     – А в этом что-то есть, – хохотнула Дарья… – Джо Дассен, Джо Карагодин, – пуркуа па!
     Ну а если девочка – назовём Таней, как мою маму.