Мак Маг. Директор, гл. 11

Любая родственная связь должна пройти испытательное движение.
Гранд Миркин совершенно не сопротивлялся никаким странностям, невыразительности в поведении - как бы ему противно ни было – Саши Клопа, который, как Миркину казалось, уж чрезмерно раздул энигму похода Мони Пепла.
«И что может удивить ещё, что уже было странным назначением меня, например, директором».
Оставив дома Анечку, Клоп Саша, Миркин направились в край микрорайона, через лесополосу и поле к кладбищу.
- Ничего такого, как думаете, нет в том, что мы идём к кладбищу? – Который раз Клоп раздавался арабесками излишних, по мнению Миркина, вопросов.
- Я же иду, что ещё? – Отвечал Миркин, шествуя позади след в след.
- Я думал, вы могли бы раньше догадаться о том, что теперь можете увидеть! – Смеялся Клоп.
Миркина раздражал игривый тон Клопа, но он терпел.
Он клялся, что придёт час, минута, когда он выскажет все, что он и не думает вообще о всех художниках мира.
- Ничего-ничего, - подначивал Клоп, - это будет полезным, полезным, удобным, может быть, где-то не только для вас.
«Безумец!» - Бросал мысленный ему ответ Миркин и не отставал.
Они пересекли лесополосу, перешли трассу, снова вошли в лесок.
Миркин оценивал местные нечистоты, мусор, сваленный здесь, проезжими машинами. Лапками цепляющиеся полиэтиленовые пакеты за ветви кустов, улыбались рваными ртами.
Под ногами потрескивали сухие палки.
- Ведь вы понимаете, - говорил Клоп, - всякое движение зафиксировано дОлжно. И если не самим Хозяином, то нами, людьми. Во всем надо знать меру, ответственность. Всякую поставленную задачу дОлжно разрешить, а тот так… не понятно что: живут люди – маются только.
Вот у нас, художников, никакого пропуска нет! Никаких белых пятен. Все обязательно заполнено краской. И, знаете ли, мир так же заполнен мазками, иной раз нелепым каким-нибудь колером. Но пустоте места нельзя оставлять, даже если на душе – полный покой и смерть.
Вот только в умах находится более чем предостаточно всего.
А я, знаете ли, художник и не сторонник недоделанной сути.
Несколько раз Миркин угождал ботинком в дерьмо, аккуратно кем-то из исполнителей предварительно прикрытое.
«И зачем только, - думал он, - делают это люди? Зачем? Совесть бумажкой прикрывают? Вот она, пустота, прикрытая нейтральной краской!»
Вышли в пряное поле, отдающее пахнущими травами, цветами. Миркин различил несколько каперсов, наклонился, хотел сорвать цветки, но ему удавалось сгрести в пальцы только лепестки да  спешить дальше за все ускоряющимся ходом Клопа.
И вот уже кладбищенский забор. Могилы за ним, там монументально вросшие в почву, занимают тёплое вечное место под собой.
На входе висело какое-то объявление, на которое и Клоп, и Миркин обратили внимание, и прочли даже, но смысл его тут же выскочил из памяти.
Сердце Гранда волнительно стучало.
Он не понимал почему, зачем он здесь?
Но чувствовал, плотно чувствовал что-то очень важное серьёзное, до тошноты.
Зигзагами шли по тропинкам мимо памятников.
Как это всегда бывает, невольно интерес бросался на изображения давно ушедших лиц, даты их существования.
Как это всегда бывает, невольно, Миркин к кому-то из усопших проникся каким-то самым искренним сочувствием скоротечности той прожитой жизни, и - как это бывает, подумал, что когда-нибудь и он, возможно, будет где-то именно здесь, на этой особенной части земли. Что когда-то под размер его деревянного макинтоша выроют яму какие-нибудь чужие, но живые люди…
- Ну, вот же! – Остановился Клоп, оглядываясь, - кажется, где-то здесь!
Он оглянулся на Миркина.
Миркин сдер пот со лба.
- Не волнуйтесь сильно, - посоветовал Клоп, - не волнуйтесь. Все-равно уже не поможешь!
И направился тихим уверенным ходом к тому, к чему они оба все это время шли.
Саша узнал в одном из ограждений цель прибытия. Вскинул рукой, завернул в калитку памятника, остановился перед ним.
Миркин следовал. Он так же вошёл в ограждение и стал за спиной Клопа.
Оба глядели на бетонную стелу с фамилией мертвеца и образчиком цветной фотографии, влепленной в выкрошенное лекало камня.
- Вот! – произнёс Клоп удовлетворительно.
Глядели молча.
Фамилия усопшего, имя, Гранду ничего не говорили.
Он помял губами и спросил:
- И что?
Громко шурша спортивной синтетической курткой, Клоп, оглянулся на Миркина, удивлённо поднял брови.
- Вы не видите?
Миркин сдавленно пожал плечами. Карканье вороны пронеслось где-то в небе.
- Не понимает! – Клоп отвернулся от спутника, покачал головой в сторону памятника, - не понимает! Надо же! Ну, - он снова обернулся к директору, - вам разжевать что ли?
И снова повернулся к стеле.
- Тьфу!
Миркин отчётливо видел, как слюна из середины отвернувшейся головы Клопа полетела прямо в сторону могилы.
Далее Клоп двинулся ближе к обелиску, заставляя делать и Миркина какие-то движения.
И пряный запах трав, оставленный, казалось бы, там, позади, в прошедшем ими поле, вдруг ветром занесло сюда и обдало новым выразительным жаром.
- Гляди те же! – Клоп дышал гнилым ртом в лицо невольно пригнувшегося Миркина и строго указывал на фотографию покойного.
Гранд вдруг увидел. Понял, осознал.
Но это…
Но это все так же вдруг стало мешаться в нем, - безглагольный, безмятежный, пахнущий ветер, вдруг затянувшийся на кладбище, осознание, понимание, увиденного, дальний стрёкот уходящего поезда. Черные бусины зрачков излишне подвижного Клопа, ожидали слома напарника данного короткого путешествия.
- Не может быть, - прошептали губы Миркина.
- Ага! Вот то-то же! – Воскликнул Клоп, - а вы говорите: директор!
Миркин ясно видел: на портрете был Моня Пепел.
Спутать нельзя. Чем больше глядишь, тем лучше различались черты лица Мони, что-то даже стало шептать оттуда, из камня, что это, исключительно был именно он.
- Но он же того…. Жив? – Сдавленно спросил Миркин, полностью абстрагируясь неприятной близости Клопа.
- Он жив, - медленно и утвердительно произнёс Саша Клоп, - и он же - мёртв!
Миркин бросил взгляд на горизонтальную часть могилы, цветник, содержащий в лотке своём, свежую недавно обработанную землю, бегло оглядел все вокруг в разрешении до заборчика и пошатываясь направился к выходу.
- Куда вы? – Окликнул Клоп.
- Мне нехорошо. Я выйду.
- Да, пожалуй, можно и идти, - услышал Миркин.
И оба они, не роняя ни слова, стали покидать кладбищенское место.
Когда вышли за забор, Миркин спросил:
- Вы уверены, что Пепел ходил именно на эту могилу?
- То есть,  у вас есть ещё сомнения? Вы желаете, чтобы я крест на себя наложил?
- Но, может быть, это какой-то там двойник или там…
- Нет у него никаких двойников, близнецов нет. Я узнавал. Моня, как Моня – единственный в этой жизни. Но как он предварительно оказался в могиле, как, а? Это только надо похоронить самого себя.
Клоп кратко, криво посмеялся, на что Миркин ничем не ответил.
- Но, - позволил себе все же рассмеяться как-то остаточно, по образцу Клопа Миркин, удивляясь и радуясь тут же лёгкости своего дыхания, нахлынувшему вдруг какому-то особенному настроению, - но… но как это может быть?
- Ха-ха, - отвечал Саша, - похоронил сам себя, заочно выручив участок, якобы для захоронения какого-нибудь своего родственника. Но как вы видите, родственника никакого нет. А там, в могиле, он сам и есть.
Клоп снова посмеялся.
- Он сумасшедший, что ли? – На всякий случай задался Миркин на счет Мони.
- Хм, вы замечали что-то в нем сумасшедшее когда-нибудь?
Миркин подумал, но в голове стояло высушенной Сахарой в зените самого жаркого дня, и без миллиметра в ближайшие полгода осадков.
Клоп добил следующим:
- Скажу больше вам, уважаемый директор, большого предприятия, я тут интересовался: это не одна могила двойника.
- Как это?
Клоп Саша созерцал нависший в губах Миркина.
- Хм, как это?  Есть человек, вот есть себе человек, и он зачем-то хоронит сам себя – вот как!
- Вы можете изъясняться как-то конкретнее? – Миркин старался понять ситуацию и связать с тем, что не переставал чувствовать, - какую-то связь, родственность, сопряжённость всего происходящего со странным, коварным теперь, назначением себя директором.
- Что вы всем этим хотите сказать? Зачем нам это вообще? Мало ли у людей чудачеств?
- То есть, рядом с вами ходит мертвец, который одновременно есть живой Моня Пепел, а вам все-равно? Вам шуточка?
Миркин казалось, придумал, чем возразить, но Клоп продолжал:
- Что де ходит себе на могилу… И, знаете ли, вот что ещё, - это есть самым главным, что вы должны понять: Моня так же был заряжен этим вашим директорством, копирэффектом небывалого личностного роста.
- Личностного роста, - повторил Миркин, - и что?
В нем все ещё теплилось какое-то существенное возражение, но он пока его подзабыл, потерял.
- И то! – Почти вскрикнул Клоп, - я же вам говорю: здесь преступление!
- Если нет никаких двойников, близнецов, а могила пуста, то что?
Клоп размышлял вслух.
«И, действительно, ничего!» - Это и было то самое крепкое, надёжное возражение?
- Вы хотите сказать, - говорил Саша, - что мы просто так уйдём, и вы в вашем положении, и вы все так забудете?
- Нет, - размягчился Миркин, чувствуя, как на одной ноге его совершенно онемела ступня, - нет, я тоже хочу разобраться в этом, но… Разве, например,  не проще подойти и спросить обо всем этом, - Миркин махнул рукой назад, в  сторону кладбища, - самого Моню?
- И вы думаете, я не спрашивал?
- Ну, когда вам спрашивать? – Посмеялся Миркин, - всего ничего прошло. Ваш художественный мозг…, - продолжал и путался он.
- Нет! – Парировал Клоп, - нет! Вы моему мозгу ничего излишне художественного не приписывайте! У меня не настолько развито воображение, чтобы придумывать лишние диалоги. Или вы думаете, я настолько лениво лжив, чтобы заполнять пустоты совести какой-нибудь дрянной краской? Бессовестной краской? Ах, вот что!
Саша Клоп остановился и говорил то, что более всего волновало его.
- Я так и знал: какого вы мнения о нашей маленькой семье, обо мне и Анечке!
Я хотел только поймать вас за павлиний хвост, директорский ваш хвост – кто вы есть на самом деле. А вы, скажу я вам, и есть та самая пустота! Без всякой совести, а так – просто вектор какого-то движения, чёртового вашего личностного роста!
Гранд Миркин ничего не понимал. И только моргал в ответ, стараясь, впрочем, попасть хоть как-то в резон слов приятеля.
- Ага! – Заявил тут же Клоп, - я и по глазам теперь вижу!
И он, не поясняя ничем более, шагнул дальше, продолжив путь возвращения в жилой микрорайон.
Миркин поспешил за ним.
- Пепел все отрицал, - слышал он жёсткий шаг и слова Клопа.
Помолчали, под ногами сбивчиво шуршал грунт, Саша Клоп продолжил:
- Есть такие, знаете ли, въедливые, удобные люди. Им все нипочём. Вы спросите его, что такое Совесть, и он не будет знать вообще, о чем речь. Ему не понятно это слово. Он только знает своё дело - сугубо. А Совесть для него – совершенно пустой звук.
И вот где-то между этим делом, многочисленным стадом дел подобных таких людей и Совестью находится самая настоящая душа. Наша с вами душа, драгоценный, Гранд. Вы это должны понять.
- И все же, если допустить, - старался, внесли логику Миркин, - мало ли что…
- Я тоже так приблизительно думал, - вставлял Клоп, не останавливаясь, - однако, он, Моня, предложил мне деньги за молчание, когда понял, что я обязательно поделюсь всем этим хоть с кем. И..., - Клоп выразительно поглядел на Гранда, - особенно он боялся, я думаю, что этим я поделюсь именно с вами!
Два товарища вернулись в дом Клопов.
Обратно сели пить чай и ели какую-то кашу.
Аня бесшумно подавала приборы.
Гранд только спустя время понял, что воцарилось полное молчание. Родственность художественной семьи и его, лже-директора, коми-то образом цементировалась. Ему было ещё неясным качество данной сцепки, но все это коим-то чудным образом чувствовалось.
И эта странная симпатия к нищенке Ане?
«Ведь это тоже что-то значило?» - Думал Гранд, заглатывая ложку безвкусной каши, запивая, ее чаем.
«Не может так вдруг в привычном окружении, вдруг все так разделиться, определиться: кто есть, кто и кому какое место принадлежит. И, - раздумывал директор, - в конце концов, где же я сам нахожусь, если не в прочной серединности какого-то личностной уверенности, роста?»
«И зачем тогда вообще рост происходит? Кому он, кроме меня ещё нужен? И зачем я чувствую и даже более того, - позволяю себе чувствовать родственность с нищими духом людьми, художественными по сути своей. Не практичными, не выгодными в жизни самой этой? Пытающиеся выудить себе свой какой-то такт соития с окружающим  социумом? Не пользуются ли они сами моим же великолепным где-то положением? И не обман ли тогда все это теперь с их стороны: Ани, Саши? Но тогда зачем мне, - задавался Гранд Миркин, - вообще что-то чувствовать? И почёму я что-то чувствую? Можно ли не чувствовать то, что чувствовать не нужно? Однако, Бог именно через чувства с нами говорит, отбрасывая все корки логики. Или не так?»
Миркин поглядел на Анечку и увидел ее сочувственные большие глаза, полные неизвестным морем какой-то надежды и непонятного для него тепла, тихого, славного и ничтожного одновременно.
Миркину, несмотря на тёплый день, жаркое солнце по полудню, дарящее цвет красок в просторное окно, сквозь лен тюли, стало как-то зябко, холодно и страшно.
- Да-с, - проронил Саша Клоп, разрушая путь молчания, - Моня Пепел и вы – прочно связаны.
Миркин не ожидал такого заключения и скоро обратился к лицу Анечки, в которой был уверен, найдёт поддержку, но лик ее стал серьёзен, холоден так же, как все вокруг.
 Родственность – отнюдь не близость, это способность к разделению существующих бед, это редкая возможность посмотреть на себя со стороны, с какого-то феноменального ракурса.
И любовь здесь не всегда кстати.
В такие минуты ты бессилен на яркие ощущения.
И только незыблемое чувство, то самое, заполняющее художественную Пустоту, оставленной нам для раскраски Самим Хозяином, вдруг разоблачается всей пропастью своей, Вселенной мерзлотой.
И ты здесь должен и можешь - решать.