Колыма. Часть 26. Духовное звено

 Колыма. Часть 26. Духовное звено.
( Воспоминания моего дяди - узника ГУЛАГА)

На прииске Борискино заложить намеченный мною огород так и не удалось. Произошла реорганизация предприятий Дальстроя. Наш прииск, как малоперспективный стал свертывать свою работу, а оставшиеся участки были присоединены к соседнему прииску Геологическому.
В забой я попал немедленно, но на этот раз пришлось трудиться с необычными людьми. Меня поставили, как опытного забойщика, руководить звеном, состоящим из лиц духовного звания. Это были абсолютно разные люди и по национальности, и по вероисповеданию, и по складу характера : немецкий ксендз, татарский мулла, бурятский лама и, наконец, русский священник. Не знаю, кто придумал создать такое звено, чтобы поставить лицом к лицу духовников различных религий, но ясно было, что не для перевоспитания. Они прекрасно понимали друг друга и всегда действовали в контакте. Ксендза я встречал в лагере и ранее. Он был заметный человек : высокого роста, с длинными костлявыми руками и лысой головой. Глаза у него были особенные : один серый, другой карий. В зависимости от того, какой глаз он прищуривал, резко менялось и выражение лица. В работе ксендз был неутомим, но медлителен. Однажды он чуть было не утонул вместе с тачкой, переезжая по настилу через быстрый ручей. Отлежался несколько дней в больничке и снова вышел на работу. Закутавшись с носом от жгучего мороза, в толстом бушлате и ватных штанах, он еле-еле поворачивался в забое.
Прямой противоположностью ксендзу был бурятский лама. Он свободно держался на холоде, был вертляв, как горячая лошадь, словоохотлив и любознателен. Делая вид, что прилежно трудится, он на самом деле работал вполсилы. Не выпуская из виду ни одной травки, что попадались нам в мерзлых корнях вскрываемых "торфов", лама стремился разглядеть их и определить. Иногда я помогал ему в этом. Знание ботаники ещё не испарилось из моей головы, а лама льстиво заметил, что при таких знаниях растений из меня вышел бы неплохой лама. Я не пытался разубеждать его в этом.
Татарский мулла, растерявшийся от необычной лагерной обстановки, с первого же дня стал отлынивать от работы. Однажды, прикинувшись больным, он схватился руками за живот и истошно начал кричать на весь забой. Чтобы обратить на себя внимание, он лёг на обледенелый грунт и катался из стороны в сторону до тех пор, пока его не увели к врачу. В наше звено он больше не вернулся. После его можно было встретить в бараках или около столовой, выпрашивающего корочку хлеба.
Русский священник был маленький, щупленький и болезненный на вид. Об его духовном прошлом знали немногие. В лагере его запросто звали Алешей. В наше звено он пришёл из хозбригады, где работал банщиком и прачкой. К работе в забое относился добросовестно, не хитрил, как лама, не симулировал, как мулла, но и не работал как надо - не хватало силенки и сноровки.
Работа в зимних условиях в забое была невообразимо тяжёлой. Нужна была спартанская выносливость и приспособленность к физическому труду. Это означало, что изо дня в день по 11-12 часов нужно было беспрерывно кайлить мерзлый грунт, нагружать его лопатами в короба, а затем откатывать в санках за сто метров на подъем - в отвал. За несколько дней такой работы любой физически слабый человек мог надорваться и погибнуть.
Моему звену, состоящему из случайных, физически неприспособленных людей такая работа была не под силу. Как мы не старались, однако не могли выполнить и четверти установленной нормы. Бригадир, проходя мимо, покрикивал : "Давай, давай шевелись!" Он постоянно упрекал нас тем, что при таких темпах работы, мы не в состоянии заработать на хлеб по самой низшей категории. Истощенные до крайности, люди становились неузнаваемыми. Каждый думал только о хлебе.
Не прошло и месяца, как наше звено распалось : сначала выбыл мулла, за ним снова забрали в прачки Алешу. Остались мы втроём с ксендзом и ламой. Проработали мы ещё несколько дней вместе, а затем были переведены на вновь открывшийся прииск Встречный.