Неотправленное письмо

 
                Сентиментально-детективная история
 
  Зашел ко мне в очередной раз Женька - приятель, из ментов.
  Сыскник.
  Терпеть не могу ментов, не люблю. Среди них, особенно в последнее время, редко встретишь мужика с признаками интеллекта. Или, хотя бы с осмысленным взглядом. Кроме алчности, цинизма и жестокости, в глазах прочесть что-либо трудно. Такие стараются выбить из человека либо душу, либо деньги. Предпочтительнее - деньги. Но уж, если денег нет, то душу точно вытряхнут. Психологи. Хотя душа им вовсе не интересна. Так, для развлечения.

  Поэтому, более-менее, нормальный служивый, появившийся в их среде, смотрится белой вороной.
  Женька как раз и был таким диковинным птахом. Среди сыскников попадаются подобные. Там головой-то частенько приходится работать, руками - только по необходимости. А уж с таким количеством судеб людских сталкиваться - поневоле психоаналитиком станешь. Главное, у них чувство сострадания не утеряно. Без него в глубину чужой души не проникнешь. А значит, след преступника не возьмешь.

  Явился Женька ко мне пополудни. Молча прошли на кухню. Он швырнул на свободный стул свою потертую, видавшую виды, папку из кожзаменителя и спросил коротко:
   - Выпить есть?
   - Ты же знаешь, у меня это добро редко отсутствует.
   - Налей стопочку.

  Достав из холодильника початую бутылку "Гжелки", я плеснул ему объемистую рюмку.
  Половина свежего огурца, щедро сдобренного солью, мгновенно распространившего вокруг запах огорода и лета, вместе с пучком зелени и куском аппетитного "Дарницкого", исчезли в белозубой полости Женькиного рта.

  Продолжая играть в молчанку, чем, не скрою, заинтриговал меня, приятель молча достал сигарету, щелкнул зажигалкой, глубоко затянулся, и выпустил дым, старательно формируя губами из него геометрически правильные колечки, последовательно отправляя их к потолку.

  Рослый, под два метра, атлетического телосложения, приятель обладал недюжинной физической силой, хорошей реакцией и профессиональной оперативной памятью. Все эти качества у меня отсутствовали напрочь, и я по-хорошему завидовал Женьке.

  Серые глаза, светлые жесткие волосы коротко пострижены, широкий, приплюснутый нос и приподнятые скулы придавали ему добродушный, простоватый, но хитроватый вид. От одной рюмки водки, пусть даже и нестандартной, такой могучий организм расслабиться не мог. Во всем его облике ощущалось, так и не рассосавшееся, внутреннее напряжение.

  Зная, что в таком состоянии он может молчать долго, я плеснул ему еще две наркомовские порции одновременно. Держа сигарету левой рукой, правой он ловко, одним махом, опрокинул лафитник в свою бездонную пасть. С шумом выдохнул воздух, аккуратно поставил посуду на стол. Вторая половина огурца, описав изящный полукруг, перебив своим ароматом прокуренную атмосферу помещения, захрустела на зубах Женьки и затихла, смягченная кусочком розовой ветчины.

  Глаза его стали мягче, влажнее, лицо расслабилось, черты утратили резкость. Женька поднял на меня взгляд - зрачки в зрачки, снова опустил его. Затем, шлепнул широкой ладонью по своей коленке, плотно обтянутой штаниной, словно решившись на что-то важное.
  И уже без тени сомнения, посмотрел мне в глаза. Он готов был к откровению. Чудодейственное зелье, все-таки, "Гжелка". Другие виды спиртного, если исключить побочные явления, менее эффективны.

  Женька, вытерев внутренней стороной ладони сочные губы, наконец, приоткрыл их:
   - Послушай, как гуманитарию... Тут такая история приключилась.

  И начал свой рассказ.
  Недели две назад, вечером - около двадцати часов, он задержался на службе. Их замучили бюрократическими экзекуциями. По словам Женьки, эти дела занимали времени больше, чем оперативно-розыскные мероприятия. Говорит, на оформление всяких бумажек около трети всей службы уходит. Состав преступления и сам преступник, как на ладони, а бумажной волокиты - на полгода. Приятель считал, что все это задумано, чтобы УГРО ослабить. Но это его сугубо личное мнение. Как там на самом деле ситуация - виднее их начальству.

  Так вот, сидит он, строчит проклятые протоколы задержания, описывает улики и предполагаемые мотивы. Весь в процессе творчества, так сказать.
  Вдруг, распахивается дверь его тесного, заваленного "вещдоками", кабинетика. Юный лейтенант, впервые дежуривший по районному управлению, с раскрасневшимся от волнения лицом, прямо с порога орет:
   - Товарищ капитан! Труп на Матроса Железняка!
   - Да погоди ты! Во-первых, не труп, а жмурик. Привыкай. А, во-вторых, не видишь - я в личное время папирусы оформляю? Доложи сначала подполковнику. - на правах старшего по должности и званию Женька попытался охладить пыл недозревшего сотрудника.
   - Подполковнику я доложил, товарищ капитан. - сделал попытку оправдаться молодой сыскник, - Только он сказал, чтобы вы подключились к этому делу.
   - А кто вложил, что я на службе? - уже вяло, больше для видимости, поинтересовался Женька, понимая, что дальнейший диалог бесполезен.

  Лейтенант смущенно скрипнул новенькими ботинками, переминаясь с ноги на ногу. Аккуратно отутюженные форменные брючки стального цвета, с узеньким цвета "крап" кантиком, обиженно задрожали, выдавая внутреннее волнение молоденького офицера. Он сообразил, что подобные промашки - показатель низкой профессиональной сообразительности и слабой фильтрационной способности мозга.

  Мысленно матерясь, Женька потянул из сейфа свою "чеченку", напялил ее на самые брови и бросил сердитый взгляд из-под нее на юнца.
   - Тебе только "лесосексов" в парке ловить, а не в сыске работать! - в сердцах бросил он.

  Было такое явление в рядах чекистов.
  Было.
  Выходили, от случая к случаю, мужики на парковую охоту. В последнее время парочки как будто озверели. Особенно не ухищряясь, сворачивали любовники на собственных машинах за кустики и такое там вытворяли, что "Греческая смоковница" романтическим творением Шекспира покажется. Предавались разврату почти на глазах целомудренных граждан, которые еще не успели избавиться от совкового пуританства.

  А стражи правопорядка тут как тут: "Что это вы здесь делаете? Как можно оскорблять чувство собственного достоинства почтенных граждан? Давайте-ка, милые, не надевая нижнюю часть гардероба, проследуйте с нами в отделение".

  В основной массе законопослушные, солидные и, зачастую, семейные люди, не желая предавать огласке свои любовные приключения, стремились по-тихому замять дело. Взамен предлагали обладателям "горячего сердца и холодной головы", прямо в "чистые" руки. Подавали на бедность блюстителям закона немного - от 10 до 20 "зеленых". И продолжали любить друг друга под трели питерских соловьев, которые занимались этим совершенно бесплатно.

  Шакалили, преимущественно, сотрудники вневедомственной охраны. Возвращаясь после смены с дежурства на "Жигулях" с устрашающей надписью "УВО", сшибали по пути на четверых долларов 100 - 150 и двигались, довольные, по домам.

  Среди сыскников такой вид халтуры был не в чести, а, говоря прямо, презренным. Но, некоторые шли на этот шаг. Государство нового типа посадило правоохранительные органы на самоокупаемость. А чем жену, подругу, сынишку или сестру порадуешь в день рождения или к празднику?

  Как тут в парк или в пригородную лесопарковую зону не заглянуть? Слава Богу, народ наш не утратил способность любить. Оставалась еще силушка. Хоть на этом можно было заработать.

  Правда, делали это крайне редко, в тайне, чтобы ни начальство, ни, тем более, товарищи по службе не узнали. Узнают - житья не будет. Засмеют, и места в УГРО тебе нет. Сам уйдешь. Все от тебя отвернутся, здороваться перестанут. Более постыдного прозвища, чем "любовный стервятник", придумать трудно.

  Женька обозлился на себя: "Причем здесь юнец-то? Ну, не удалось с Танькой в постели понежиться, как ты планировал, после этих проклятых бумажек. Он виноват, что ли? Но, ведь, обещал же!"

  Воспоминания о пышных формах подруги, темных, ее горячем теле, таким выигрышном в сравнении с худосочными формами Ленки - его жены, привели его в бешенство.
  Все планы полетели к черту! Придется разбираться с каким-то жмуриком.

  Проклиная службу и начальство, раздосадованный собственной несправедливостью по отношению к юноше, начинающему службу, разрушенными надеждами на редкий счастливый вечер, Женька яростно шагал по Ланскому шоссе.

  Моросил мелкий, но густой, как москитная сетка, дождь.
  В тусклом, неестественно белом свете ночных фонарей, блестело сусальное золото опавших с берез листьев, шуршало под ногами, дыша осенним холодом, заползавшим не только под штанины, но и тоскливо проникавшим в душу.

  "Не помню, когда и форму одевал-то. Красивая" - мелькнула неуместная мысль в Женькиной голове и перед глазами возник образ лейтенанта. Он всполошился не на шутку. Подобные вещи с ним происходили накануне профессиональных проколов. Суеверным Женька не был, но приметы невольно раздражали. А тут сотрудник померещился - не к добру это.

  Миновав домов шесть по нескончаемой мокроте, открыв дверь со скрипучей ржавой пружиной, зашел мой приятель в парадную. Стряхнул сырость с куртки и, прыгая через ступеньку, понесся на пятый этаж.

  На площадке в нетерпении топтались потенциальные свидетели.
  Лет тридцати семи тетка, шести пудов весом, но формы ее вполне позволяли определить пол.
  Мужик, с претензиями на интеллигентность, неопределенного возраста, но с четко выраженными признаками опьянения. Домоуправ.
  И бабка, около шестидесяти пяти лет.
 
  К первым двум Женька сразу потерял интерес. Они для следствия никакой ценности не представляли.
  Он безошибочно сделал ставку на старушку. Такие ничего не пропустят.

  На здоровенную тетку, пригласившую на чай и, призывно раскачивающую грудью, похожей на узбекские дыни, и глобальными бедрами, обтянутыми спортивным трико, он просто не обратил внимания.

  Домоуправа коротко спросил:
  - Дверь открыта?
  Тот, сократив морщинами высоту лба до минимальных размеров и чуть не уронив от усердия глазные яблоки из орбит, устремился к двери. Женька охладил его должностной пыл, попридержав за рукав. Преодолев облако спиртных паров, которые управдом извергал подобно Везувию, сыскник вошел в квартиру. Щелкнул включателем. На мгновенье зажмурил глаза, привыкая к яркому свету.

  Типичное холостяцкое жилье. Однокомнатная "хрущевка". Ничего примечательного.
  В восемнадцатиметровой комнате, справа, напротив окна, диван-кровать. Судя по всему, хозяин и спал на нем, и гостей принимал.

  Рядом комод, на котором разместились радиотелефон и ваза из обычного стекла. В ней - три засохших розы. Недели четыре стоят, не меньше. Между увядших листьев и веток, на двух стеблях из трех, уже пошли новые, бледно-зеленые побеги. Один цветок засох, два других - упорно цеплялись за жизнь. Не выбросил их хозяин. Значит, чем-то дороги они ему были.
  У комода, на полу кучей свалены газеты. Рядом разбросаны белые форматные листы писчей бумаги. На них формулы непонятные, записи, схемки, пояснения к ним. Неинтересная для опытного сыскника хренотень. Женька к ним даже не притронулся.

   Как оказалось позже, мужик не из простых. Какой-то крупный специалист, в какой-то области. То ли органической химией занимался, то ли другим чем, но с секретами был связан. Иначе компетентные органы не заинтересовались бы причинами смерти. Но им зацепиться было не за что. После Женьки. Он раньше подоспел к месту происшествия.

  В центре комнаты - стол. На нем ноутбук. "Тошиба" - прочел Женька на серой крышке.
  В углу телевизор, простенький, отечественный, "Радуга". Под ним темная тумба. В ней несколько видеокассет.
  На окне застиранные коричневые темные шторы.
  Два стула.
  И все.
  Еще раз, окинув скромную обстановку комнаты, Женька прошлепал мокрыми ботинками на кухню.

  Щелкнул включателем. На стене три навесных шкафчика. Два тумбовых стола, холодильник "NORD", произведенный братской Беларусью, раковина с двумя немытыми тарелками и чашкой с остатками чая.
  Через окно пробивается свет фонаря с улицы, настолько яркий, что свет кухонной лампочки мощностью в шестьдесят ватт кажется, в сравнении с ним, часовенной свечой. На фоне светящегося квадрата окна, за обеденным столом, силуэт мужской фигуры. Сложенные на столе руки, покрытые редкими темными волосками, уже успели приобрести восковую желтизну. На руках покоится голова с густой шевелюрой, посеребренной редкой проседью. Жилистая шея, утопающая в воротнике синего свитера плотной вязки.

  На столе - чашка с недопитым кофе. Обычная оранжевая пластмассовая шариковая ручка. Под сплетенными в вечном замке пальцами - несколько листов бумаги. Почему-то они привлекли Женькино внимание.
  Стараясь не беспокоить покойного, он вынул верхние и увидел четко проступавшие вдавленные знаки. "Ладно, после разберемся" - Женька полез в карман за сигаретой. Все было ясно - сердце подвело мужика. Тут и к бабке не ходи - губы синие, следов борьбы и насилия нет.
  Признаков пребывания в квартире посторонних отсутствуют. Оснований для составления протокола первичного досмотра места происшествия достаточно. Такой случай не первый в его практике. Немало он повидал подобного. Вскрытие докажет. Протокол в несколько строчек много времени не займет.

  - Она это, она во всем виновата. - послышался за спиной приглушенный голос старушки.
  Женька даже вздрогнул от неожиданности. Он совсем забыл о своей спутнице, следующей за ним по пятам мягкими кошачьими шагами. Глянул на нее непонимающе, мысленно набрасывая шаблонный текст сухого милицейского протокола.

  - Что Вы говорите?
  - Я знаю, что говорю, молодой человек! - обиженно поджав губы, отчего кончик ее носа заострился еще больше, повысила голос бабулька.

  Изначально Женьку не подвела интуиция опера - пожилая женщина предоставила столько сведений, на добычу которых неделя понадобилась бы. Поощряемая заинтересованностью сотрудника милиции, она словоохотливо и с живописными подробностями выложила все, что знала.

  С ее слов следовало, что жилец живет здесь давно, переехал сюда пять лет назад. Общаться с соседями не любил, вел замкнутый образ жизни. Соседи неприязни к нему не испытывали, более того, относились с уважением, что-то в нем было такое - интеллигентность и самостоятельность, что ли. Какая-то внутренняя сила и доброжелательность сочетались в человеке.

  - А до чего обходительный и внимательный был. - вспоминала старушка. - При встрече всегда поинтересуется: "Как здоровье, Клавдия Дмитревна? Как Филька сегодня вел себя?"
  - Какой Филька? - спросил Женька, поняв с запозданием, что допустил оплошность.

   Откровенно возмущенная столь редкой для сотрудника милиции неосведомленностью, старушка негодующе воскликнула:
  - Филька - мой песик! Редкого ума существо. Сейчас я вас познакомлю с ним.
  И шустро рванулась к двери.

   - Нет-нет. Не надо. - осадил ее неукротимый порыв Женька. - С Фильки мы позже показания снимем. Давайте с вами закончим, Клавдия Дмитриевна.

  Оказалось, что Филька, кобелек этот первым заметил неблагополучное в квартире 60. Клавдия Дмитриевна дважды на день, утром и вечером гуляла со своим любимцем подолгу во дворе. Так было и сегодня. Проветрив себя и Фильку в течение двух часов, вдоволь нагулявшись, двинулись они к себе.
Песик - впереди, оглядываясь на хозяйку и поджидая на каждой лестничной площадке. Она, отягощенная сумкой с нехитрыми съестными припасами, которые можно приобрести на пенсию ниже прожиточного минимума, тяжело дыша от ноши, шла позади.

  На последней ступеньке пятого этажа бабушка, тяжело облокотившись на отполированные временем и жильцами перила, остановилась передохнуть. Филька же с ходу юркнул в приоткрытую дверь квартиры напротив.

Журя его вслух за самовольство, хозяйка зашла в квартиру вслед за ним с намерением извиниться перед соседом и забрать непослушную собачонку. Пройдя несколько шагов, увидела за столом кухни склонившуюся фигуру жильца. Она окликнула его, но ответа не последовало. Спит, что ли? Но уж неестественно крепко.

  Заподозрив неладное, бабуля сгребла песика под руку и засеменила к себе. После недолгих сомнений набрала номер милиции и сообщила о странном происшествии дежурному. "Ага, вот кому я обязан неудавшимся вечером" - грустно, но уже беззлобно, подумал Женька.

  Далее из рассказа бабушки оперу стало известно, что буквально за четверть часа до визита кобелька к соседу, из подъезда выбежала молодая красивая женщина. "Крале", как ее язвительно величала соседка, было чуть больше тридцати. Чем-то взволнованная, в легкой распахнутой шубе она села в небольшую черную машину иностранного производства с "четырьмя обручальными колечками" и укатила.

  У покойного, по словам, бабули, она и раньше бывала. Раза два в неделю, не реже, приезжала. Тон, которым Клавдия Дмитриевна говорила о знакомой потерпевшего, не оставлял никакого места для симпатий. Во всяком случае, так показалось моему приятелю.

  Тепло поблагодарив бдительную бабульку, Женька выполнил свое обещание по поводу Фильки. Правда, показаний с него не снимал - просто потрепал его рыжий лохматый загривок. Псина действительно оказалась очаровательной и не без признаков ума.
  Все, что поведала соседка, не меняло общего восприятия происшедшего и не поколебало Женькину уверенность в факте отсутствия насильственной смерти.


  Для протокола данных было достаточно, но привычного чувства удовлетворенности не было. Покончив с формальностями, взяв подписи понятых, Женька поспешил на трамвай, следующий до Кушелевки. А оттуда уже рукой подать до станции метро "Площадь Мужества". До Девяткино в такой поздний час добираться непросто. Снимать же машину - не по карману.

  Перестук трамвайных колес, лязганье вагонных сцепок на поворотах не отгоняли назойливых растрепанных мыслей. Прикрыв глаза, опер старательно пытался связать их воедино.

  Почему была незапертой входная дверь? При аккуратности-то покойного?
  Что-то у меня не сходится сегодня! - в который раз недовольно подумал о себе Женька. Не хватает каких-то звеньев в логической цепочке. Незапертая дверь - раз.
На листах, лежавших на столе ни единой пометки. Но, зато, вдавленные следы какого-то текста, который был на предыдущем листе.
Где же оригинал? Два. Кто такая "она" - таинственная незнакомка? С машиной понятно - раз колечки, значит, "Ауди".
  Какая же драма разыгралась на Железняка, черт побери?


  Дома уже все спали. Стараясь не шуметь, Женька оставил куртку с мокрыми ботинками в прихожей и на цыпочках пробрался на кухню. После осенней сырости захотелось чаю. Пока шумел, вскипая, "Браун", достал листы, принесенные с места происшествия.

  Взял карандаш, бритвенным лезвием соскоблил графит с сердечника. Прикинул на глаз: хватит ли? Кажется, да. Но, на всякий случай, добавил еще.

Залез в шкафчик, где Ленка обычно хранила картонную коробку с лекарствами. Зашуршал содержимым - на кухне запахло валерьянкой, а еще - больницей.
Поморщившись, Женька достал то, что искал, - вату. Оторвал кусочек, распушил.

  Налил в любимую большую чашку заварки и кипятка, положил три ложечки сахарного песку и сев за стол, стал помешивать, задумчиво глядя на импровизированную криминалистическую лабораторию.
  Несколько раз отхлебнул из чашки обжигающей жидкости. Горячий чай постепенно выгонял из тела остатки холода.

  Взяв двумя пальцами ватку, Женька осторожно макнул ее в графитовую пудру, стряхнул и легонько стал прохаживаться ею по листу бумаги. Сначала невыразительно, а затем, все четче стали проявляться буквы и слова. Наконец, текст полностью сформировался на странице так, что его можно было прочесть.
 
  "Милостивый государь, ВП!
  Чувства, которые я питаю к Вашей супруге - ВЗ, побудили меня написать Вам эти строки.
  Как человек чести, не могу далее держать в тайне от Вас, наши с ней, отношения. Смею надеяться, что любовь моя к ВЗ не безответна. На такое счастье я и рассчитывать не мог.

  Отдаю себе отчет в том, что сокровищу, на которое я посягаю, нет цены в этом мире. Осознаю, что большего оскорбления, чем нанесенное мной, невозможно представить. Тем не менее, прошу понять и простить - меня, и ее.

  Особенно прошу за нее. Ваша супруга - необыкновенная женщина. Наивная, словно ребенок, с чистой, непорочной душой. Способна на сильные чувства, страстную, всепоглощающую любовь. Красота и свежесть, чувственная застенчивость, богатый внутренний духовный мир - настолько выделяют ее из современной меркантильной толпы, что, порой, она кажется выпускницей института благородных девиц.

  Чувствую себя виновным перед Вами, но отказаться от ВЗ выше моих сил. Жить же, осознавая, что владеешь ворованным счастьем, считаю несовместимым с нормами морали. Конечно, создать те условия материального благополучия, которые можете предоставить ей Вы, у меня нет возможности. Однако надеюсь на волю случая, удачу, и еще в какие-то сверхъестественные силы.

  Если нельзя простить меня, я готов к сатисфакции, хотя это - нелепо и старомодно.
  Искренне осознавая перед Вами вину, всегда
  к Вашим услугам
   П.О."
 
  Прочитав текст еще раз, Женька подивился столь непривычному высокопарному изложению. Как будто из прошлого столетия письмо!

  Хмыкнул, прикурил сигарету и задумался. Теперь у него данных для выяснения личности незнакомки было более чем достаточно: имя и отчество, марка машины, имя и отчество ее мужа. Установить фамилию для моего приятеля труда не составляло.
  А затем, любой владелец персонального компьютера, не говоря уже о классном опере, по этим признакам способен определить телефон и адрес места жительства объекта. Диски с такой информацией у каждой станции метро продаются.


  На другой день официально подтвердились предполагаемые причины вчерашней кончины мужика в квартире 60.
  Знакомый Женькин патологоанатом, Никанорыч, ровесник органов ВЧК, с патологически сизым носом, протянул ему посмертный эпикриз, где синим по серому значилось: "Смерть наступила в результате инфаркта миокарда".
  Дело можно было считать закрытым.

  Однако Женька не был бы Женькой, оставив невыясненными обстоятельства, продолжающие оставаться для него загадочными. По пути в управление он заскочил к станции метро "Черная Речка" и в подземном переходе купил компьютерный диск с телефонами и адресами граждан Питера.
  Барыги просили стольник, но с почтением изучив удостоверение сотрудника МВД, полтинник скинули. "Черт с ним, с полтинником - диск еще не раз пригодится по работе" - успокоил себя Женька и поспешил на службу.

  Не снимая куртку, опер плюхнулся на стул, потянулся за телефонной трубкой и набрал номер ГИБДД, что на Шоссе Революции.
  Знакомый томный голос, ответивший ему, позволил надеяться на удачное начало дня. Он принадлежал старшему лейтенанту Свете Гранатовой - оператору информационно-аналитического центра "гаишников" и бывшей его пассии. Года два назад у них был бурный роман, но расстались любовники ведомственного масштаба без скандалов и истерик добрыми друзьями.

  - Привет, ласточка. Это я - Селин. Скоро за подснежниками в лес пойдем? - игриво проворковал Женька в трубку.
  - Мог бы и не представляться. И, между прочим, эти цветы не под снег растут, а из-под снега. Так что отложи выход в лес до весны. Понял, ботаник? - весело отреагировала Света на подкупающее предложение "юного натуралиста".

  - У меня к тебе просьба. Пробей по своей базе - "Ауди-3", купе, черного цвета. Владелица - ВЗ. Нужна фамилия. Может быть зарегистрирована на ВП, но фамилия всеравно неизвестна. Сможешь выяснить?
  - Что? Закадрить хочешь?
  - Нет. По работе необходимо. Честно.
  - Ладно, не клади трубку.

  Слышно было, как она затрещала клавиатурой компьютера, добывая необходимую для Женьки информацию.
   - Жень, с тебя причитается. - спустя несколько минут Светин голос защекотал ухо. - В городе единственная ВЗ владелица черной "Ауди-3". И фамилия у нее Аронова. Живет на Крестовском острове, проспект Динамо, 14.
   - Спасибо, персик. Целую.

  Диск глухо скрылся в сером теле компьютера. Введя необходимые данные, Женька получил нужный номер телефона. "Хоть бы застать дома" - сверкнуло в мозгу.
  Нетерпеливо завращал диском телефонного аппарата. Гудки пронзительно взывали на другом конце провода.

  Щелчок и приятный бархатный голос дамы:
  - Да, слушаю вас.
  - Евгений Селин, старший оперативный уполномоченный Приморского района. Могу я переговорить с ВЗ? - заготовленная фраза прозвучала внушительно.

  Возникла пауза, что свидетельствовало о некотором замешательстве собеседницы. После его преодоления:
  - Это я - ВЗ. Очень приятно.
  "Не думаю, голубушка" - мысленно среагировал Женька, а в трубку произнес:

  - Хотелось бы встретиться с вами по поводу кончины ПО. Вы не против, если я минут через пятнадцать подъеду к метро "Крестовский остров". Удобно будет?
  Короткое молчание. И, чуть погодя:
   - Хорошо.

  Условившись о приметах для взаимного опознавания, простились до встречи.

  Выйдя из метро, Женька поднял воротник куртки, закурил и неторопливо направился в сторону Морского проспекта. Преодолел пешеходный переход и замедлил шаг у автобусной остановки.

  К назначенному месту рандеву приближалась, включив правый поворот, черная "Ауди". Мягко остановилась, мигнув красными тормозными фонарями.
Широкая водительская дверь распахнулась. Из нее вынырнули сначала длинные стройные ноги в высоких сапогах, затем показалась их владелица - жгучая красивая брюнетка, в летящей, голубой норки, шубе.
Пышные черные волосы от легких порывов ветра удерживались приподнятыми над высоким лбом модными солнцезащитными очками.

  Опер, не спеша, направился ей навстречу.
  - Здравствуйте, именно таким я вас и представляла.
  - Рад, что не разочаровал вас. - когда надо, опер умел быть галантным.
  - Давайте прогуляемся, а, заодно вы мне расскажете все, что знаете об этой грустной истории. - предложил он и взглянул в ее глаза.

  Они были удивительными. При дневном свете они походили на глаза рыси - желтые с коричневыми ободками и узкими черными зрачками. В их глубине таилась печаль, хотя, чисто по-женски, она не желала ее показывать.

  Женщины всегда доверяли Женьке. ВЗ не была исключением. Он сумел разговорить ее и понял, что уголовного дела, как такового, действительно нет.

  С Павлом Олеговичем знакомы они были года три. Со временем их отношения переросли в сильное чувство. Но у нее благополучная семья: успешный муж, дети, достаток в доме.

  Он же считал, что дальше так продолжаться не может, не хотел, чтобы на их любовь падала тень порочности и безнравственности. Неоднократно уговаривал честно обо всем рассказать мужу и узаконить их отношения.
  Она не могла решиться на такой шаг, всякий раз с помощью приемов женской дипломатии уходила от ответа. Встречались они, как правило, дважды в неделю.

  Как обычно, она вчера приехала к нему. Он сидел за столом, что-то писал. Она подошла к нему, поцеловала в затылок. Он мягко отстранился и подал ей письмо. Она быстро пробежала его взглядом и обомлела, мгновенно представив последствия послания.

  - Я написал твоему мужу, чтобы, наконец, покончить с неопределенностью - глядя в ее испуганные глаза, произнес он.

  Она не нашла других аргументов, чтобы остановить его, уговорить его не делать решительного шага. Начала кричать, что не любит его, а встречается только для того, чтобы разнообразить свою скучную жизнь, ей нравятся острые ощущения.

  Он смотрел на нее расширенными глазами. Вдруг, дыхание его стало судорожным, ему недоставало воздуха, голова упала на руки.
Она кинулась к нему, обхватила ладонями голову. Ощутила под ними нарастающий холод. Стало ясно, что потеряла его.
  Испугавшись, не понимая, что делает, выбежала из квартиры, прижимая к груди, словно белую птицу, лист бумаги.

  - Не могла я сказать ему, что, узнав о наших отношениях, мой муж "закажет" его, ни перед чем не остановится. У него бандюки знакомые. Письмо Павла Олеговича послужило бы причиной его же смерти. А для него - рыцарские принципы были важнее жизни. Он был не от мира сего.

   И быстро-быстро затараторила:
  - Поймите же. Если бы даже я предупредила его о предполагаемой реакции мужа, он все равно отправил бы письмо, не остановился бы ни перед чем. Я виновата, виновата во всем. Ну почему я смалодушничала? Можно было найти выход. Ведь люблю я его. Очень-очень. И буду любить до конца своих дней. Как жить без него - не знаю.

  Женька молчал.
   Тут же, смахнув слезу кокетливым кружевным платочком, ВЗ спросила:
  - Меня будут судить?
  - За что? - вопросом на вопрос ответил Женька и ушел, даже не простившись.

  В самом деле, не виновата же она, что мужик хиляком оказался. Сердце подвело. Не заводить же на нее уголовное дело. Но письмо взял себе, не удержался. Говорит, слог понравился.

  Мы допили остатки содержимого прозрачно-голубой посудины. Хороша все-таки, "Гжелка".
Покурили.
Помолчали.
Каждый о своем.
Но об одном и том же - о человеческом сердце.

  Уходя, Женька как-то смущенно переминался с ноги на ногу у порога. Честно говоря, я от него такого не ожидал. Мент, а, поди ж ты, расчувствовался.

  - Слышь, все-таки, как он ее любил? Умер-то от любви, можно сказать. Бывает же. Оставь письмо себе. Мне оно без надобности, а ты, возможно, какую-нибудь историйку пропишешь. Умеешь, ничего не скажу. Почитают люди, задумаются.

  Сунул мне в руку сложенный вчетверо листок. И вышел.
  Я посмотрел ему вслед, медленно закрыл дверь. Подошел к огромному окну комнаты и отодвинул тяжелую штору.


  Редкое для такой поздней осенней поры солнце заливало дворик.
Питерские старушки возились со своими малолетними внуками и правнуками. Те, кто их не имел, пасли разнокалиберных собак, по совместительству контролируя обстановку во дворе. Под поздними осенними солнечными лучами золотом сверкал ковер из опавших листьев - мокрых, но еще не поддавшихся гниению.

  Невольно пришла в голову мысль: "Сердце у каждого влюбленного человека очень слабое, уязвимое. Дотронься до него грубо, взорвется в мгновенье, переполненное чувствами".
  Как его уберечь, сердце?
  Неизвестно.
  А может, и не надо.

  Ведь кому-то посчастливилось прикоснуться к любящему сердцу.
Повезло, значит.
  Может, в его слабости и есть сила.

  В слабости любить.
  Любить Женщину.
  Мать.
  Детей.
  Друзей.
  Людей любить.
  Любить Родину - большую и малую.

  В любви сердце слабое потому, что открытое, наивное, доброе, доступное для всех, беззащитное.
  А, остановившись, пробуждает у других людей новые чувства, неведомые им ранее.
  У Женьки же разбудило.

               
лихие 90-е