Дубина

Василий Иванович Стебельков в эту ночь спал нервно. Ерзал, ворочался, что-то бормотал. Ему снились какие-то былинные времена, что лес какой-то дремучий, что стоит он - мощный богатырь - на большой лесной поляне, а к нему народ стекается, бабы, мужики, дети. Бабы ревут, мужики бредут, понурые и злые, а детки глазенками испуганными хлопают да хнычут, сопли по щекам размазывая. Вышел из толпы самый старый, поклонился и говорит ему: “Прими Василий-свет челобитье наше. Подсоби нам. Пришла в село наше татарва, вражина поганая, зверя пуще. Злодейство творят, мужиков убивают, на баб посягают, житья нету. Постращать бы их, чтоб не повадно было. Да нет у нас таких, а они одного тебя и бояться. Больно славен ты в наших и чужих землях”.

Не пришлось долго упрашивать Василия Ивановича, расправил он плечи свои могучие, сломал осину потолще, ветки обломал – дубина получилась большая. Взвалил дубину на плечи, вышел на опушку, а там и до села рукой подать. Татарва-то как его увидела – собралась в большую кучу, то ли глазеть, то ли драться. Один из них, самый отчаяный, вскочил на коня и помчался на Василия Ивановича, а тот как махнет дубиной, так сам конь и отлетел в сторону, а татаришка дал стрекача что было мочи.
Тогда они пошли на него тучей. Обступили со всех сторон, своими мечами кривыми стали размахивать. А Василию Ивановичу одна радость – дубинушкой-то помахать.
А тут и народ лесной опомнился, схватили кто что, тут и колья нашлись, и вилы, и топоры, стали поджимать врага со всех сторон. Вот уже и предводитель татарский решил бежать, взлетел на коня, к гриве прижался, завижжал что-то, коняшку подгоняя, но тут Василий Иванович изловчился, прицелился дубиной своей осиновой...

- Вась! Вась! Ты чего? – и за плечо норовят схватить.
Василий дернул плечом, как рявкнет: “Да поди ты! Не мешай покуда!”.

- Вась, господи, да проснись же ты!

Глаза Василия Ивановича открылись разом, как у куклы, которую перевернули.”Где это я?” – спросил он сам себя, глядя в потолок своей спальни и воспринимая его в полумраке раннего утра как какую-то таинственную мглу.  Через мгновения он начал осознавать себя в реальном мире, постепенно, недоверчиво и мучительно расставаясь с жизнью героя. Грудь его, свовсем не богатырская, еще некоторое время волновалась от пережитого в недавней битве. Чувство педательства и несправедливости мучало Василия Ивановича от того, что ему пришлось так внезапно покинуть сельчан, которые поверили в него и которых он так славно защитил от неприятеля. А теперь  бог знает какие напасти им угрожают снова.

Глаза продолжали, немигая, смотреть в”бездну” потолка... Возникшая еще во сне какая-то особая внутренняя сила не покидала его и когда жена опять недовольно заворчала на его ночное буйство, он, воодушевленный своим новым мироощущением, вдруг резко тявкнул на нее:” А ну, цыц! Лучше поди - чаю мне поставь!” Это было так резко и неожиданно - услышать ей от своего тихого обычно и покладистого Васи, что она опешила и, не найдя что сказать в ответ, поплелась на кухню, где вскоре раздалось бренчанье чайника и звук наливающейся в него воды.

Окончательно пришедший в себя, Василий Иванович вдруг шлепнул себя по лбу: “Ба! Да сегодня ведь пятница!”.  Стопроцентный атеист, он все же по боязливости души, был отчаянно суеверным, знал массу примет и слепо в них верил. “А ведь с четверга на пятницу-то, сны сбываются! Что это будет-то?” – шептал себе под нос, уже сидевший на кровати, Василий Иванович.