Конформное преобразование

Так-то хорошо, сидишь, на кнопари давишь - весь мир в кармане. Клик на карту - красные кружочки. Или графики - как там нефть, сколько. Доллар, ойро, юань.
На улице тишь - редкая шина прозвучит в ля-миноре. Кино, литература, музыка, поэзия - пожалуйста, без ограничений. Турник, колесико для пресса, наборная гантеля и коврик. В принципе, достаточно. Фитоняшки в минуту опасности становятся тиграми - рвут железо.

Бесплатный премиум-аккаунт - вот только боюсь внезапно разбогатеть. Лента полна заманчивых предложений - благосостояние в два клика в двести раз. Лег бедным, проснулся богачем. Особенно старается Павел Дуров - поверх барьеров. Всех обхитрит, объедет, но сделает меня миллионщиком, и че - куда девать бабло. Московскую хату прикупить - поближе к Остоженке. Или Питерскую, а лучше - Лондонскую. Опять же, самолетика не летает. Я тут, богатство там. Сахару, крупы, порошка - класть некуда. Или шубу - на лето. Канешна, новый премьер-мобиль не помешал бы - не вожу, только во сне. Проблема. Корма для котов уже набрали, табака тоже, драгоценностей - пару диадем, три короны и шесть печаток. Еще цепочку. Во, новые плавки хачу - дореволюционные просвечивают, надуваются и мешают при быстрой ходьбе.

Федя на работе. Присматривает за кухней, чтобы благоверная технологию не нарушала, главное - ни шагу от плиты. Два концерта - утренний и вечерний. Аккурат под кормежку. Шум, гам, вопли. Стучат лотком, стаскивают полотенца, грозят опрокинуть мусорку. Стоят на задних лапах и верещат - полгода не ели, по том едя съедает половину и уходит. Но недалеко - до порога. Теперь нужно уговаривать, просить - иначе Сема доест.

Пьем кофе с кукурмой и самопальный лимонад с медом и имбирем - надо чеснока добавить для жжения или здоровья.
В старое время люди выписывали журнал "Здоровье", а совсем умные "Медицинскую газету". Высший пилотаж - врачи вешались. Дед читал - внимательно, педантично, скрупулезно. С карандашом. И только после этого давал правильные советы - самом собой, папа тут же взлетал на стенку. Если бы деда назначили главным на пандемию - хана, разумеется, пандемии - убежала бы, позабыв панамку, трусы и заломив руки прямиком в космос.

Деда Митя, деда Митя - единственный и неповторимый. Невысокий, в очках - еврейский еврей. Скала. Верный, любящий, преданный и заботливый. Любил пешком - от Комиссионки до Монахов и обратно. Считая шаги - теплотехник. Обожал бабу Полю. Ревновал до последнего. Строго, замкнуто, хмуро. Следил за ее здоровьем. Давление, пульс, таблетки - по минутам.

По молодости, глупости считал их отсталыми. Напрочь, навсегда - из темных веков. В роке - ноль, джазе - минус. Модерна не признают, от сюрреализма шарахаются - о чем говорить. Дурак дураком, теперь коллекционирую воспоминания, но если бы был  настоящим, скорее всего собирал пепельницы.
Старые, мэйд ин сэсэсэр - там не было цензуры. Совсем. Лапти, башмачки, сапожки, санки. Черти, раковины, яйца, пни, ладошки, копыта, головы. Литые, кованные, стеклянные, хрустальные, глиняные, фаянсовые. Собаки, кошки, рыбы, ведмеди, ежики, совы, русалки, сфинксы и даже Нефертити. Болгария и Куба вкалывали непокладая рук, чтобы советский человек мог гордо посыпать пеплом пространство и простор. У бабы Поли для курящих предлагались морская ракушка или старый бронзовый молочник с носиком. До сих пор храню. Родители стряхивали в большую прямоугольную железную. С античным орнаментом - берешь в руки, маешь вещь. Интеллигенция. Люди попроще, в тушеную банку, коробок, пустую пачку или кефирную крышечку, а по-пьяни - в чашки, тарелки или куда глаза глядят. Дым отечества. Прекрасный мир праха и тлена - конформное преобразование.

***

Здравствуйте, отчетливо произнес стоящий за кафедрой высокий, сухощавый человек, меня зовут Владимир Ильич
Владимир, да еще Ильич. Хорошее начало. Материалистическое. Дальше больше, пространство и его размерность.

- Одномерное как выглядит?

Аудитория хором:
- Прямая.
- Двумерное?
- Плоскость.

Владимир Ильич поднимает градус.

- Трехмерное?
- Куб.

Пауза.

- Четырехмерное?

Тишина.

Я, сидящий на задней парте, опустив глаза в стол, тихонько:

- Нет геометрической интерпретации.
- Кто сказал нет?

Молчок.
- Спрашиваю еще раз, кто сказал нет?

Народ безмолвствует, тучи сгущаются. И когда решил героически сдаться, ситуация разряжается.

- Правильно кто-то сказал - нет геометрической интерпретации.

В середине семестра Владимир Ильич предлагает десять сложных задач. Кто решит хоть одну, экзамен автоматом. На следующий день привлеченные хитрыми первокурсниками школьные преподаватели, родители и студенты старших курсов включаются в процесс зарабатывания автоматов. Все безуспешно. Чужие решения терпят крах. Мне и девушке с потока удается одолеть по одной.
Моя - о нерешительном Пете, который из дома пошел в школу, но на полпути свернул к бабушке. Пройдя полпути, снова направился в школу, а еще через полпути опять повернул домой. И так до бесконечности. Куда в итоге пришел Петя - получилось Петя-Сизиф, которому впопыхах приросла моцартовская “соль-минор”, обречен бродить по небольшому треугольнику до конца света.
Владимир Ильич торжественно объявляет имена счастливчиков. И тут же предписывает решить еще парочку. Уже совсем простых. Более того, прилюдно поставив “отлично”, требует личного присутствия на экзамене - да, пятерка у вас есть, весело говорит он, но экзамена никто не отменял, будете защищать последние задачки.

На экзамене можно пользоваться хоть чем. Шпорами, книгами, лекциями, подсказками. На первой парте организована библиотека. Мало того, раз в пятнадцать минут Владимир Ильич демонстративно покидают аудиторию. У них перекур.
Шпоры, конспекты и книги не помогают. Вообще ничего не помогает. Чтобы сдать, нужно понять, решить, объяснить, как решал, ответить на вопросы. Четверка - недостижимый результат, но никто не в обиде. Народ радостно и весело пересдает неуды.
С самой первой лекции и на протяжении пяти лет Владимир Ильич был бессменным, а главное, всеми обожаемым преподавателем различных математических дисциплин. Он дарил математику как легкую, изящную науку, в которой почти нет сложностей. Именно легкость, отсутствие занудства, ненужность зубрежки, но постоянная включенность в процесс математического мышления, позволили усваивать дисциплины, от которых претерпевали миллионы студентов.
Легко общался, менялся марками, брал и давал книги, никогда не скрывал своего отношения к материалистическому мировоззрению и гуманитарно-историческим наукам, а в начале каждого курса непременно спрашивал, что прочли летом. Разумеется, речь шла о книгах по математике, в крайнем случае, механике. Поэтому в жару, на пляже, скрепя всеми частями мозга, приходилось читать, а главное, усваивать веселые многообразия или сингулярные несобственные интегралы, определенные в пространстве Гильберта или Банаха.

Пару лет назад случайно встретились вблизи суда - вышел "никакой" из неудачного судебного заседания.Что-то неважно выглядите, издалека обратился Владимир Ильич. Я замялся, замычал, попытался невнятно отшутиться, но слету получил педагогически выверенное - подумайте над этим, пожалуйста.
Подумал и в сотый раз понял, что мне крупно повезло.