Идалия и Натали 1835

Натали с осени 1834 года была беременна и ради сохранения ребёнка старалась быть осторожной. Но как это возможно, если сёстры требуют внимания и наставлений в своих первых шагах в свете? Они называли её, младшую из сестёр, «своей покровительницей» и без её участия чувствовали себя неуверенно даже на балах, где им, как впервые явившимся в светском Петербурге, необходимо быть представленными обществу.

Екатерина, успешно справляясь с обязанностями фрейлины, осталась всё-таки жить в доме Пушкина с сёстрами. В одном из писем она сообщала брату Дмитрию о Натали: «Таша почти не выходит, так как она даже отказалась от балов из-за своего положения, и мы вынуждены выезжать то с той, то с другой дамой». Но из писем Наташиной свекрови видно, что ни её, ни своих сестёр она не оставляла без внимания и ей приходилось всё-таки «выезжать».
Надежда Осиповна в письме к дочери в Варшаву: Петербург, 04 января 1835г.: «Здесь все по горло в праздниках; Натали много выезжает со своими сёстрами, однажды она привела ко мне Машу-1, которая так привыкла видеть одних щеголих, что, взглянув на меня, подняла крик, и, воротившись домой, когда у неё спросили, почему она не захотела поцеловать Бабушку, сказала, что у меня плохой чепец и плохое платье. Саши я ещё не видела. <…> Не вини Александра, ежели до сей поры он ничего вам не выслал; это не его вина и не наша, это долги Леона довели нас совершенно до крайности. Заложив последнее наше добро, Александр заплатил, <…> до 18-ти тысяч».

20 января, воскресенье. Пушкин навестил родителей и приехавших в этот день в Петербург Е.Н. Вревскую и Анну Николаевну Вульф-1, которые остановились у стариков Пушкиных. Вревская писала  на следующий день  мужу о том, что Александр Сергеевич обещал ей билет на «Роберта-Дьявола». Надежда Осиповна писала дочери в Варшаву 25 января: «Эти дни меня оживил приезд Аннет и Эфрозины, <…> последняя уезжает через три дня, но Аннет остаётся до весны. Алексис <Вульф> здесь…». Видимо, Натали в этот день не сопровождала Пушкина: плохо себя почувствовала?
Анна Вульф (1799-1857) – старшая дочь П.А. Осиповой от первого брака. Её первое знакомство с Пушкиным состоялось в 1817 году в Михайловском, а более близкие отношения завязались в 1824-1826 годах. Она по-настоящему любила поэта. По мнению пушкинистов, поэта Пушкина всё же «занимала откровенная влюблённость в него Анны Николаевны, ибо от мужских побед он никогда не отказывался».


31 января, четверг. Пушкины на большом балу для царского Двора у Фикельмонов, устроенном в честь дня рождения австрийского императора Франца I.
Долли описывает это торжество в своём Дневнике: «Император в мундире австрийского гусара, как никогда, светился добротой. Императрица была очаровательна, и Великий Князь – престолонаследник, впервые  пожаловавший к нам, также казался ослепительно красивым. Бал удался на славу. В нынешнем сезоне балы, на которых присутствует Двор, начинаются в половине девятого и кончаются в три ночи. Хоть немного щадят силы Императрицы. Этой зимой в свете меньше красивых женщин; многие в трауре, другие – после или накануне родов. В театре Эрмитажа состоялось несколько спектаклей, в том числе опера «Роберт-Дьявол», которая произвела фурор».

В начале февраля 1835 года Идалия Полетика почувствовала себя в состоянии беременности. Ей пришлось, видимо, поволноваться о своём здоровье на тридцатом году жизни, но всё к лучшему: осенью этого года предстоит рождение её ребёнка.
О здоровье Натальи Николаевны известно доктору Спасскому. Об этом упоминают в письмах Пушкины. Сергей Львович  в письме к дочери в Варшаву: Петербург, 05 марта 1835 г.: «Натали уже не может подыматься на лестницы, по крайней мере, врач ей это запретил. Позавчера она к нам заезжала, она хотела видеть Мама, но та просила её остаться в коляске. Мы живём в третьем этаже».

9 марта Пушкины присутствовали в Михайловском театре на концерте 16-летнего пианиста-импровизатора. Вполне возможно, что на концерте могла быть и Полетика, большая любительница музыки. Возможно, в тот же день была в театре и Анна Вульф, сообщавшая в письме к сестре в тот же день, 9 марта: «Натали выезжает в свет больше, чем когда-либо». Вероятно, ревнивое внимание Анны видит больше, чем кто-либо.
Надежда Осиповна активно переписывается с дочерью Ольгой. Из письма 11 марта: «Сашу-7 я не видаю, у него идут зубы. Натали более не отваживается подыматься на лестницы, я не видала её с именин Леона, она родит в Мае месяце». 7- Пушкин А.А., внук Н.О. и С.Л. Пушкиных.

21 марта: «Александр здоров, навещает меня по утрам, у Натали большой флюс. Маша-6 прелестна, она тоже меня навещает, но Сашу-7, у которого идут зубы, я не видаю. Он так часто хворает, что его боятся выводить». 6- Пушкина М.А.; 7- Пушкин А.А.
01 апреля: «Во время поста было много концертов, гуляний, мы только об этом и слышали. Сёстры Натали веселятся, она тоже выезжает, но она на сносях, родит в начале будущего месяца».

1 апреля. В «Библиотеке для чтения» № 4 за 1835 год опубликована «Сказка о Золотом Петушке». Подпись: «А. Пушкин». Сказка была встречена полным молчанием критики. – Тархова, стр. 675.
В последнее время у Пушкина было много неприятностей с цензурой и критикой, которая либо молчит, либо ругает. Он задумывает издание газеты или журнала, что стало бы поддержкой семейного бюджета. Материальные проблемы не давали поэту возможности освободиться от житейской суеты и углубиться в творчество, в работу над историческими замыслами.

Наталья Николаевна, не смотря на приближающиеся роды, старается вывозить сестёр в свет, как того требует этикет для них, незамужних девушек. Ведь теперь для них самое горячее время для знакомств: зимние и весенние балы и праздники. Можно себе представить, насколько нелегко было Натали на девятом месяце, на сносях, изображать лёгкость и хорошее настроение.

Во время пасхальной службы 7 апреля, в воскресенье, Пушкин по долгу придворной службы присутствовал на торжественном богослужении. В письме Д.Н. Гончарову, помеченном датой «Среда на Пасхе» (то есть, 10 апреля 1835 г.) Н.Н. Пушкина упомянула о своём присутствии «на хорах во дворце».
Из писем Н.О. и С.Л. Пушкиных к дочери Ольге, 1835 Петербург: «22 апреля 1835. Петербург. Ты спрашиваешь меня про Натали. Я редко её видаю, она здорова, почти всякий день на спектакле, гуляет, она родит в конце мая месяца».

Вскоре Пушкин поспешил «удрать, улизнуть, улепетнуть» от надоевшей семейной и придворной суеты, от себя самого. Для поэта ещё не всё ясно с этой «Сказкой о Золотом Петушке». Молчание критики - не беда. Поэтическое воображение уступает место реальности: поэт помнит свои неразрешённые вопросы о царском внимании к своей жене.
7 мая 1835. Петербург. «Как новость, скажу тебе, что Александр третьего дни уехал в Тригорское, он должен воротиться прежде 10 дней к родам Натали. Ты, может быть, подумаешь, что это за делом, - вовсе нет: ради одного лишь удовольствия путешествовать, - и по такой плохой погоде! Мы очень были удивлены, когда он накануне отъезда  пришёл с нами попрощаться. Его жена очень этим опечалена».

Продолжение сказки Пушкина (начало см. год 1834-й)

Итак, продолжаются события, связанные с «Золотым Петушком». Почему же Пушкин уехал так рано, 5 мая, если роды Натали должны бы быть в конце этого месяца? Если считать дни от 21-22 августа 1834, сразу после его приезда к жене в Полотняный Завод. Но дело в том, что Пушкин считал иначе! Он считал буквально от 8-9 августа, когда писал ей о скором своём приезде. Возможно, его нервы на этот раз были потревожены не только литературными и финансовыми проблемами, но иным образом: его предубеждением, ревностью. Действительно, он «не спокоен», ему нужно путешествие, «нравственно и физически»!

Май, 8, среда. Пушкин приехал в Тригорское, об этом П.А. Осипова сделала позднее запись в календаре: «Майя 8-го неожиданно приехал в Тригорское Александр Сергеевич Пушкин. Пробыл до 12-го числа и уехал в Петербург обратно …».
Май, 8…9. Тригорское. Пушкин пробыл у П.А. Осиповой два дня и уехал в Голубово к Вревским, чтоб возвратиться перед самым отъездом в Петербург. Из воспоминаний М.И. Осиповой:
«… в 1835 году (приехал он сюда дня на два всего – пробыл 8-го и 9-го мая), приехал такой скучный, утомлённый: «Господи, говорит, как у вас тут хорошо! А там-то, в Петербурге, какая тоска зачастую душит меня». Посетил Михайловское и нашёл дом и усадьбу в запустении».
Май, 9. Вечером Пушкин приезжает в имение Вревских Голубово (в 20 верстах от Тригорского) и гостит здесь два дня. В.А. Вревский сделал запись в своём «Вседневном журнале на 1835 год»: «Маiя 9. Приехал к нам А.С. Пушкин». – Тархова Н.А. Жизнь Александра Сергеевича Пушкина. Книга для чтения. – М.: «Минувшее», 2009. – 784 с., илл. – Стр. 681.

Пушкин буквально метался с места на место в поисках покоя, мечтая навсегда исчезнуть со своей семьёй из Петербурга, забыть царя, цензора Уварова, распри с литераторами, с родственниками, со счетами и ломбардами, кредитами и долгами. Он противоречил сам себе, своим творческим планам. Но вернулся Пушкин, как всегда, по-своему вовремя: жена уже отдыхала после родов, свершившихся 14 мая!

Из письма Сергея Львовича, 17 мая 1835 . Петербург: «14-го, т.е. во вторник, в 7 или 8 часов вечера Натали разрешилась мальчиком, которого они назвали Григорий – не совсем мне ясно почему. Александр совершил 10-дневное путешествие в Тригорское – прокатился туда и обратно – пробыл там три дня и воротился в среду, в 8 часов утра. Натали родила накануне».
Из письма Надежны Осиповны: «17 мая 1835. Петербург. Натали разрешилась за несколько часов до приезда Александра, она уже его ждала, однако, не знали, как ей о том сказать, и правда, удовольствие его видеть так её взволновало, что она промучилась весь день». Да, Натали этим очень опечалена. Внимание останавливается на словах, заключающих более глубокий смысл, чем просто «прокатился туда и обратно»; «не знали, как ей о том сказать»; «удовольствие его видеть»; «она промучилась».
Вероятно, отъезд Пушкина сопровождался неприятной ссорой, вызванной недоумением Натали и вопросами Александра.

В эти дни у родителей Пушкиных гостила Анна Николаевна Вульф. Она также написала несколько слов Ольге Павлищевой: «17 мая 1835. Александр на несколько дней съездил в Тригорское и, воротившись,  нашёл жену свою разрешившеюся сыном – он говорит, что здесь ему невозможно жить и что ему надобно на несколько лет уехать в деревню, - но я не думаю, чтобы Натали на это согласилась».
Никто, кроме Пушкина, не был взволнован главным событием года. Роженица, хоть и слаба, но с ней не случилось ничего худшего, а дитя явилось на свет вполне здоровое.

Письменное общение Дантеса и Геккерна

18 мая помечено первое письмо Дантеса к Геккерну: «Пропасть оставленную твоим отсутствием, невозможно описать. … Я ехал в Россию, думая найти здесь только чужих, - и вот, проведение послало мне тебя! … ты не прав называя себя моим другом, потому что друг не сделал бы для меня всего того, что сделал ты, даже не зная меня; … ты меня избаловал, я привык к этому, поскольку так быстро привыкаешь к счастью, и со всем этим - снисходительность, которую я никогда не нашёл бы даже в собственном отце …».
В мае 1835 года Брей-1 и Дантес сопровождали дипломата Геккерна в Кронштадт, где он отплывал в зарубежную поездку для лечения. Брей писал об этом событии своей матери Софи в Митау 19 мая: «На днях я сопровождал Геккерена в Кронштадт. <…> С большим сожалением должен был я расстаться с другом, который так много сделал, чтобы моё пребывание в этом городе было приятным. Мне не будет хватать его и в каждодневной жизни, и в моих привязанностях, и ни в каком отношении заменить его я не могу. Он направляется в Баден-Баден…».
В письме Брея нет ни одного намёка на присутствие в компании провожающих нового друга Геккерна – француза Жоржа Дантеса.
1- Брей-Штейнбург Отто Камил Гуго Габриэль, граф (1807-после 1871) – секретарь баварского посольства в Петербурге (июль 1833 - февраль 1836, позднее посол Баварии в Вене), знакомый Пушкина, Карамзиных, Виельгорских, автор воспоминаний, где идёт речь и о последней дуэли поэта.

Инсинуации об этом молодом человеке со стороны Дантеса, выраженные им в письмах к Геккерну, могут иметь основания. Между ними, вероятно, существовало какое-то ревностное, подспудное противоборство за внимание к ним их покровителя. Наверняка Геккерн также активно переписывался и с Бреем, но эта переписка не могла иметь того интимного свойства, как переписка с Дантесом, ярко выражавшая «отцовские» чувства Геккерна. Может быть, Геккерн попросту отдал предпочтение Дантесу в выборе будущего «сына». Кроме заботы о своём здоровье, в период зарубежной поездки Геккерн выяснял возможность усыновления Дантеса, при том, что у его избранника есть отец-2.
2- Барон Жозеф Конрад Дантес (1773-1852) – кавалер ордена Почётного Легиона, отец Жоржа Дантеса. Он находился в это время в Баден-Бадене, куда и отправился поначалу Геккерн для знакомства с ним.

Вряд ли чистосердечные признания Дантеса не смогли тронуть душу такого одинокого человека, каким был нидерландский посланник в Петербурге барон Геккерн. Даже другой, видимо, ранее приближенный к нему, Брей Штейнбург, не мог представить отношений больших, чем дружба, а уж стать его сыном – тем более.
Однако, Дантес думает об этом иначе: из письма в письмо, будто опасаясь помех, чего-то непредвиденного и худшего, он всегда бродит вокруг идеи более тесного сближения с Геккерном: « … ты не прав называя себя моим другом, потому что друг не сделал бы для меня всего того, что сделал ты».
И приходит мысль, что изначально, с момента знакомства, молодой человек был настроен таким образом: или найти покровителя или выгодно жениться. И Дантес действует с изысканной дипломатичностью!

Уже 21 мая Дантес отправился в Павловск, где у гвардии был регулярный летний лагерь, о чём писал Геккерну: «Муштра и муштра, манёвры и манёвры, и вдобавок ко всему эта ужасная погода, меняющаяся каждые два дня, сегодня удушающая жара, завтра такой холод, что не знаешь, куда деться». В этой череде неприятного были только два ярких события: блестящие вечера в честь иностранных гостей и внимание Александры Фёдоровны: «Императрица продолжает быть добра ко мне, потому что среди трёх приглашённых от полка обязательно приглашён и я». Летнее время было бы для Жоржа Дантеса более приятно, если бы его не мучили раздражающие желудочные боли, продолжающиеся уже несколько месяцев. «Но в любом случае, не беспокойся, - уверял он Геккерна. – Когда ты вернёшься в Петербург, я буду уже в хорошей форме для того, чтобы сжать тебя в своих объятьях так, что ты вскрикнешь».


Жизнь семьи после приезда Пушкина, успокоенного и примирённого, налаживается. Натали выздоравливает, но ей не нравятся планы мужа, его уговоры оставить Петербург и перебраться на жительство в деревню.
8 июня  Надежда Осиповна пишет: «Натали поручила мне тебя поцеловать, на этот раз она слаба; она лишь недавно оставила спальню и не решается ни читать, ни работать; у неё большие проекты по части развлечений; она готовится к Петергофскому празднику, который будет 1-го июля; она собирается также кататься верхом со своими сёстрами на Островах; она хочет взять дачу на Чёрной Речке, ехать же далее, как желал бы её муж, она не хочет, - словом, чего хочет женщина, того хочет Бог».
Скоро начнётся светская жизнь Островов – модного места отдыха петербургской знати. Кроме балов, не проходило дня без пикников, лодочных прогулок, прогулок верхом. Кто бы мог сообщить Натали, скучающей у детской колыбели, что кавалергарды скоро закончат манёвры и появятся на квартирах в Новой Деревне? Конечно же, раньше всех, даже раньше «Санкт-Петербургских Ведомостей», об этом знала жена ротмистра Полетики, Идалия! А горничная Пушкиных Лиза, озадаченная просьбами сестёр Гончаровых, всегда может доставить их записки из рук в руки!

Фикельмон в салоне Миттерних.
25 июня 1835 года Долли и её муж находятся в составе дипломатического корпуса в Австрии. Любопытно узнать её мнение о местном бомонде: «В венском обществе ныне царит совершенно иной дух. Почти исчезла прежняя Jugendbind**, от неё остались лишь слабые следы. Блестящая молодёжь охвачена весьма ощутимым порывам кокетства и галантности. Шесть лет назад дамы стеснялись подолгу разговаривать с мужчиной и часто упрекали меня за мои продолжительные беседы и дружественность с некоторыми мужчинами. Ныне не только позволительно, но вошло в норму и даже желательно, чтоб тебя окружали не просто армия поклонников, но чтобы они были ещё и по всей форме услужливыми кавалерами.
Реформа – до некоторой степени дело рук герцогини Саган-1, которая, несмотря на то, что долго вела жизнь, столь хорошо известную всей Европе, теперь играет большую роль в венском обществе. Мало по малу она сумела привлечь к себе всех молодых женщин, а тех, кого сочла податливыми её влиянию, сделала своими последовательницами, предоставляя им возможность встречаться с теми, кто им нравится. Она даже устраивала вечера, на которые приглашала только тех, кто соответствует друг другу своим общественным положением или же питает взаимную симпатию. А в подобного рода вещах часто достаточно лишь начального импульса, чтобы подвинуть всё общество в определённом направлении». – Дневник. 1835. Стр. 337.
**Jugendbind (нем.) – юношеская застенчивость; здесь следует понимать как благонравие.
1- Вильгельми;на, герцогиня Саган, Екатерина Петровна, Катарина Фридерика Вильгельмина Бенигна фон Бирон, принцесса Курляндская, герцогиня Саган, герцогиня Заганьская (8 февраля 1781, Митау, Курляндия и Семигалия — 29 ноября 1839, Вена, Австрийская империя) — знаменитая светская дама, писательница, хозяйка литературного салона. Любовница Меттерниха-2.
Не имея детей, Вильгельмина стала приемной матерью многим молодым девушкам. Её особым покровительством пользовалась Божена Немцова, знаменитая чешская писательница. Матерью писательницы, согласно официальным документам, была ключница в доме герцогини, и поэтому подозревают, что она, возможно, была внебрачной дочерью самой Вильгельмины и Меттерниха.
2- Меттерних-Виннебург Клеменс Венцель Лотар, князь (1773-1859), австрийский государтвенный деятель, дипломат в Берлине и Париже, с 1809 австрийский министр иностранных дел, канцлер (1821-1848).

По всей видимости, так называемая «реформа» герцогини Саган, о которой пишет Долли Фикельмон, относилась исключительно к великосветскому дипломатическому кругу, где приоритетом в общении являлась абсолютная раскованность. Это, конечно, находка для дипломатов. Но и ближайшее светское окружение моментально схватывало налету новомодные настроения.

Внимание герцогини де Саган было однажды направлено в сторону жены Министра иностранных дел России. Это была графиня Мария Дмитриевна Нессельроде (13 июня 1786 - 6 августа 1849) — фрейлина (1802), статс-дама (1836). Хозяйка великосветского салона. Кавалерственная дама ордена Святой Екатерины (1816). По мнению современников, графиня оказывала на мужа исключительное влияние[3]. Выступала она и в качестве политического агента супруга. Мария Дмитриевна проводила много времени за пределами России, предпочитая салоны Парижа и Баден-Бадена. В январе 1841 года княгиня Дарья Ливен писала герцогине де Саган:

«Мадам Нессельроде окружена здесь влиятельными людьми Франции; определённо, это их она приехала повидать в Париже». Холодная и уверенная в себе, она не терпела конкуренции. Узнав, что графиня приняла у себя отправленного в отставку Адольфа Тьера, Саган записала: «Держу пари, что мадам Нессельроде увлеклась Тьером только, чтобы составить фронду увлечению Ливен Гизо[3]». Но не все поездки Марии Дмитриевны были связаны с политикой. Иногда она посещала Францию, «не бывая при дворе и, соответственно, в высшем свете, но вела холостяцкий образ жизни и восхищалась своим сумасбродством[3]».
[3] Таньшина Н. Русский кисель на немецкой закваске. Неофициальный портрет Карла Нессельроде // Родина : журнал. — Москва, 2009. — № 5. — С. 75—79.
Мария Дмитриевна приняла в свой круг барона Геккерна. Покровительствовала она и Жоржу Дантесу, который приходился её мужу очень дальним родственником.

Согласно воспоминаниям П.В. Нащокина, именно графиня Нессельроде без разрешения поэта, но по личной просьбе Александры Фёдоровны, отвезла Наталью Пушкину в Аничков дворец, где та «очень понравилась императрице». Пушкин «ужасно был взбешен, наговорил грубостей графине[8]». Результатом стало получение поэтом звания камер-юнкера, что он расценил, как новое оскорбление.
[8] Абрамович С. Л. Пушкин. Последний год: Хроника: Январь 1836—январь 1837. — М.:Советский писатель, 1991. — С.162. — 624.
Заметка: Н.Н. Пушкина-Ланская в письме из Готсберга к мужу в июле 1851 года вдруг резюмировала: «Дипломатический корпус – вот основа общества». Выражение это появилось в контексте её рассказа о Берлинском высшем обществе, где, по её выражению, «аристократия вообще не существует».

«В журнале «Наше наследие» № 3, 1990 года есть публикация писем Натальи Николаевны Пушкиной-Ланской. Всего семь её писем к Ланскому, которые относятся к 1851 году, когда она поехала в длительную поездку за границу для лечения. Натали пишет мужу письма-дневники, где очень обстоятельно излагает все нюансы протекающего дня от завтрака до ужина, впечатления о людях, событиях, о лечении и детях. Она поистине скрупулёзна, ответственна и деловита. Такой она была как в жизни, так и в письмах. Она долго не соглашалась на эту длительную поездку, сопряжённую с лечением. Скучала по семье, всегда отвечала на письма мужа подробно и требовала того же от него. Забота о детях не покидала её никогда». - http://proza.ru/diary/jnu51/2019-12-22 - ТГО.


25 июня 1835 Пушкин получил повестку от Двора на празднование 1-го июля дня рождения императрицы Александры Фёдоровны в Петергофе.
30 июня состоялся Бал накануне петергофского праздника, где присутствовали «Кавалергардского Его Величества и Конного полков до десяти господ штаб и обер-офицеров танцующих». В списке значились среди гостей: одной из пятнадцати фрейлин была Екатерина Гончарова, танцевали обер-офицеры Гринвальд, Адлерберг, Ланской, среди камер-юнкеров отмечен Пушкин с супругой. «Кушали всего за столами 187 персон». – Документы к биографии. 1830-1837. Стр.
1 июля в Петергофе присутствовали среди гостей камер-юнкер Пушкин с супругой и фрейлина Гончарова. И снова: Адлерберг, Гринвальд, Ланской. Явился первый чин Двора - Д.Л. Нарышкин. Был церемониймейстер гр. Борх с супругой, А.Г. Строганов с супругой. Натали и её сёстры давно готовились к этому событию и веселились от души. К концу праздника был маскарад, о котором в камер-фурьерском журнале записано: «В маскарад вступило масок дворянских и купеческих 4.956».

О празднике охотно, как всегда, писала 3 июля Надежда Осиповна: «Погода по-прежнему прекрасная, фейерверк был великолепный, нет, ошибаюсь, это была иллюминация. <…> Натали, говорят, была дивно хороша, и правда, после последних родов она стала красива, как никогда».
Нет сомнения в том, что на таком великолепном празднике в честь дня рождения Императрицы присутствовали лучшие кавалергарды, «танцующие», были офицеры с дамами, фрейлины и прочие приближённые Её Величества! Нет сомнения, что на празднике среди «танцующих» был и Жорж Дантес.

4 июля 1835 года Пушкин пишет Бенкендорфу письмо, в котором, по сути, просится в отставку (если иначе нельзя) и беспокоится только об архивах: Бенкендорф сделал пометку на письме: «Есть ли ему нужны деньги Государь готов ему помочь, пусть мне скажет, есть ли нужно дома побывать, то может взять отпуск на 4 месяца».
14 июля  Пушкин написал тёще, Наталье Ивановне Гончаровой: «Мы живём теперь на даче, на Чёрной Речке, а отселе думаем ехать в деревню и даже на несколько лет: того требуют обстоятельства. Впрочем, ожидаю решения судьбы моей от Государя…».
Подсчёт расходов на содержание семьи в Петербурге на год, куда включены: плата за квартиру, содержание лошадей и плата извозчику, питание и прочие расходы; в результате получилось, что для проживания в столице необходимо 30.000 рублей в год.

По сути, начался период роста долгов в семействе Пушкина, постоянно приходили счета к оплате из ателье, продуктовых лавок, книжных магазинов. Кредиторы брата Льва обращались к нему за ответом к оплате. Разрушалось родительское имение в Михайловском и Болдино. Придворная жизнь, внешний блеск и праздность, на деле тяготили бессмысленной суетой.

15 июля К.Я. Булгаков в Москву: «Было человек с 500, и прекрасно, все островские дамы, Завадовская, Пушкина, купцы немцы с семействами, угощение, освещение, музыка, два оркестра, всё было очень прилично и хорошо, а всего лучше, что в 7 началось и в 11 кончилось. Надеюсь, что эти балы, напоминающие немецкие воды, продержатся».

Дантес продолжает пивать пространные письма Геккерну, не забывая сообщать между дипломатическими новостями пикантные светские сплетни. Он много пишет о балах и развлечениях, не забывая спрашивать Геккерна о ходе дела с его усыновлением. Но однажды, 2 августа, в ответ на замысел Геккерна о покупке имения под Фрейбургом, где он мог бы когда-нибудь поселиться, обычно разумный Дантес, враг мечтаний и воздушных замков, позволил энтузиазму своего благодетеля увлечь себя:
«Как ты говоришь, мы должны быть, так сказать, en famille: поскольку теперь ты часть её… Мой отец имеет большое имение в трёх часах от Фрейбурга, на берегах Рейна, и нет ничего невозможного в том, чтобы найти собственность рядом с ней. Уверяю тебя, это прекрасная мысль, и так как тебе нравится также и мой брат, мы сможем жениться и жить почти все вместе, всегда имея тебя в нашем распоряжении».
В этом восторженном послании вдруг встрепенулась важная новость en famille – о семье, о совместном жилье, о мечте Геккерна, вдохновившей Дантеса: «мы сможем жениться и жить почти все вместе». Да, Жорж Дантес не вертопрах, не балагур, не пустомеля. Он чётко знает, чего хочет, знает куда идти, с кем дружить, кого любить. Прагматик! Он даже задумался о возможности жениться!

Но всё-таки Дантес не описывает Геккерну своих новых увлечений, ссылаясь на то, что «в мужском обществе ему намного приятнее». Известно, что он принимал участие во всех летних увеселениях на Водах. В письме Александры Гончаровой к брату 14 августа она сообщает об очень весёлой верховой прогулке в большой компании: «Дам нас было только трое и ещё Соловая … и двенадцать кавалеров, большей частью кавалергарды, там у нас был большой обед; музыканты полка, так что вечером танцевали, и было весьма весело».

«Дам нас было только трое»? Да, если помнить, что Натали мечтала вместе со своими сёстрами участвовать в прогулках верхом – не Пушкина ли это и обе Гончаровы?
В том же письме Александра пишет: «В субботу нам обещают ещё один бал на водах; мы уже там были на трёх очаровательных балах, и я думаю, это будет закрытие сезона, поскольку двор уже уехал; они были там один раз и поэтому все туда ходили в надежде их увидеть» - Вокруг Пушкина. С.222.

Последний бал на водах был в субботу, 17 августа. Пушкин сопровождал жену и своячениц на этот последний бал в зале Завода минеральных вод в новой Деревне.
Итак, с 1 июля по 17 августа 1835 года сёстры Гончаровы, а иногда и Наталья Пушкина в кругу других «островских дам» танцевали с кавалергардами, совершали прогулки верхом, участвовали в пикниках. Жаль, что не было с ними Идалии Полетики: она в ожидании предстоящих родов.

В письме от 18 августа Дантес сообщает Геккерну о своём недомогании: «… едва стало сыро, прихворнул и был у Задлера, а тот сказал, что мне абсолютно необходимо возобновить лечение … по его словам, немного  подлечившись, я стану совершенно здоров; думаю, это будет легко, ведь жизнь я веду очень размеренную». О размеренности жизни молодой человек явно солгал, чтобы не расстраивать покровителя.
В прошедшие праздничные дни Жорж Дантес, вероятно, впервые близко видел Наталью Николаевну Пушкину, танцевал с фрейлиной Екатериной Гончаровой, беседовал с их сестрой Александрой. Да и не только с ними, «прекрасными амазонками»: с Александром Сергеевичем Пушкиным!

Мы помним, как в мае-июне 1834 года Пушкину и Дантесу случайно пришлось быть за одним столом в ресторации у Дюме: Александр Сергеевич забежал сюда, оставшись после отъезда Натали с детьми один в Петербурге, а Жорж – по причине своей голодной холостяцкой жизни. С тех пор, как поэт в начале 1834 года «обратил своё презрительное внимание» на француза Дантеса, последний успел составить выгодное для себя мнение в свете: он, имея рекомендации и покровительства высоких особ, обладал завидной способностью нравиться всем не только в полку, но и в светском обществе.
Похоже, что общаясь с Дантесом в ресторации, Пушкин изменил о нём первоначальное «презрительное» мнение, ставшее более лояльным. Но с тех пор, как Екатерина и Александра упомянули однажды его имя, Пушкин уже наблюдал за удачливым мальчишкой: недаром он предостерегал Натали, что ничего у неё не получится, если она сама будет заботиться о женихах для своих сестёр: « … ничему не бывать; оба влюбятся в тебя; ты мешаешь сёстрам, потому что надобно быть твоим мужем, чтоб ухаживать за другими в твоём присутствии, моя красавица». – Из письма от 27 июня 1834 года.
Вполне можно представить, что Дантес, встретив на последнем балу 17 августа своего знакомого, литератора Пушкина, решился подойти к нему. Наталья Николаевна и её сёстры были рядом с ним. Настал момент приятного общения, тем более, что прекрасные амазонки Екатерина и Александра были уже знакомы с Дантесом после совместных весенних прогулок с кавалергардами «верхом».

1-го сентября Дантес вновь пишет о себе: «… провалялся четыре дня. В квартире у меня было так сыро, что я уже довольно давно чувствовал недомогание, и в этом состоянии поехал на бал на Водах, откуда вернулся в коляске, поскольку у меня уже начался жар. В результате на следующий день Задлеру пришлось поставить мне 4 банки, и он страшно боялся, не схватил бы я воспаление лёгких…».
Дантес разбавлял свои письма к Геккерну городскими сплетнями, пикантными подробностями происшествий с общими знакомыми, рассказывал о неприглядных шалостях кавалергардов, об актёрах и актрисах, обо всём, что мутным облаком уплывало прочь, не мешая новому прохладному дню явиться над осенним Петербургом.
Почему же наш «танцующий» кавалергард ничего не пишет о самой красивой из сестёр Гончаровых?

Окончены балы. В конце августа Пушкины перебрались с дачи в свою прежнюю квартиру в доме Баташева у Прачечного моста. Наталья Николаевна Пушкина, находясь в каждодневных заботах о домашнем хозяйстве, где без её слова и приказа не обходились ни повара, ни конюхи, ни прачки, ни кормилица, должна была во всём давать отчёт мужу, занятому неоплаченными счетами. Постепенно Натали становилась для своего мужа помощницей по издательским делам, она общалась с Плетнёвым, Одоевским. Пушкин рассказывал жене о журнальных хлопотах, просил помочь в общении с книгопродавцами.
Но, кроме семейных проблем Пушкиных, Натали также была в курсе проблем своего родительского дома, дома Гончаровых, которые из года в год только ухудшались. Всё упиралось в полуторамиллионный долг, оставленный наследникам от их деда, Афанасия Абрамовича.

В 1835 году Наталья Николаевна занималась хлопотами «бумажными», ходатайствовала в письме от 18 августа перед братом: «Мой муж поручает тебе, дорогой Дмитрий, просить тебя сделать ему одолжение и изготовить для него 85 стоп бумаги по образцу, который я посылаю тебе в этом письме. Она ему крайне нужна и как можно скорее; он просит тебя указать срок, к которому ты можешь её ему поставить».
31 августа Ольга Сергеевна Павлищева пишет мужу: «Вчера приезжал Александр с женой, чтобы повидаться со мною. Они больше не собираются в Нижегородскую деревню, как предполагал Monsieur, так как madam и слышать об этом не хочет. Он удовольствуется поездкой на несколько дней в Тригорское, а она не тронется из Петербурга».
Однако, её муж взял отпуск: 27 августа было подписано свидетельство о том, что с высочайшего соизволения Пушкин уволен в отпуск на четыре месяца (с 27 августа по 23 декабря). Но вдруг обнаружилось, что расчёты на ссуду оказались ошибочными.

6 сентября Пушкин пишет министру финансов Е.Ф. Канкрину о необходимой ему ссуде в 30.000 рублей (в счёт своего жалования), из которой он получил только 18.000 и оказался в положении «более, чем когда-нибудь стеснённом», «с долгами неоплаченными и лишённый жалования».
7 сентября Пушкин всё-таки уезжает в Михайловское, предполагая провести там осень. Вскоре пишет письмо Алине Беклешовой, радуется, что скоро её увидит: «У меня для Вас три короба признаний, объяснений и всякой всячины. Можно будет на досуге и влюбиться». – Тархова, стр. 693.
Поэт ищет новых впечатлений, жаждет чувств и вдохновенья, а реальность такова, что приходится ему писать жене, думая о будущем: что не знает он, чем и как жить, что не написал ещё ни строчки, что по-прежнему не спокоен.

В отсутствие Пушкина Натали, вероятно, приглашала к себе подруг: Идалию Полетику и Марию Вяземскую. Но и сама Наталья Николаевна чаще могла общаться с ними в дамском обществе, например, по средам, в салоне княгини Вяземской. К тому же, Натали могла бы навещать Идалию, которая была уже на последних неделях перед родами.
В это же время в Павловске на одной даче с родителями и маленьким сыном жила сестра Пушкина – Ольга Сергеевна Павлищева.  Однажды она «ездила в Петербург на пару дней». Но у неё были свои причины бывать или не бывать у Натали и Александра. Она писала об этом своему мужу 12 сентября 1835 г., когда её брат Александр уже был в Тригорском.
«… пока я буду делать свои визиты. Я начала с Александра, который живёт рядом-1. Его свояченицы хороши-2, но ни в какое сравнение не идут с Натали, которую я нашла очень похорошевшей: у неё теперь прелестный цвет лица и она немного пополнела; это единственное, что ей недоставало. Я не захотела обедать у них, опасаясь, что буду скучать; пробыв только полчаса и, под предлогом, что должна ехать за покупками, отправилась …».
1- С августа 1834 г. Пушкин снимал квартиру в Доме Баташева на Французской набережной. На лето 1835 г. Пушкины переехали на дачу Миллера на Чёрной речке, но они сохранили за собой городскую квартиру; Пушкин, занятый хлопотами об отпуске и другими делами, постоянно бывал на городской квартире, а во второй половине августа, готовясь к поездке в михайловское, перевёз с дачи и всю семью.
2- Александра и Екатерина Гончаровы.
17 сентября, в день именин Надежды Осиповны, Наташа с детьми ездила в Павловск поздравлять свекровь.

Очень может быть, что Жорж Дантес, общавшийся с Натали в период праздников на Водах, уже мечтал увидеть её вновь. Позднее, в письме к Геккерну от 6 марта 1836 года Дантес признался: «… от безумной страсти, которая пожирала меня шесть месяцев, и о которой я писал тебе во всех письмах, во мне осталось лишь поклонение да тихое восхищение созданием, заставившим моё сердце биться столь сильно». Значит, можно считать, что в сентябре 1835 года - пришло время любви Дантеса к Наталье Пушкиной.

1 октября. Натали в хлопотах, она вновь обращается к брату Дмитрию за денежной помощью, просит прислать «несколько сотен рублей»: «Мой муж уехал и оставил мне только сумму, необходимую для содержания дома. В случае, если ты не можешь этого сделать – не сердись на мою нескромную просьбу, прямо откажи и не гневайся». Она благодарит брата от имени Пушкина за согласие обеспечить бумагой задуманный Пушкиным и Плетнёвым альманах.
Но и Гончаровым была нужна помощь: им оказался должен калужский купец Усачёв, неаккуратно плативший за аренду полотняных и бумажных фабрик. И за судебное дело с Усачёвым взялась сама Наталья Николаевна, 22-х летняя «любезная дама», обременённая домом и детьми! Это обстоятельство было одной из главных причин, удерживающих её в Петербурге. Обо всём процессе по делу, которое задействовало много влиятельных знакомых и друзей Пушкина, Наталья писала брату, причём – очень деловое, умное и грамотное письмо.
Ей пришлось, правда, применить известную тактику в продвижении важных вопросов, о чём она писала следующее: «Что касается  наложения ареста на наше имущество, тебе нечего опасаться до тех пор, пока … не вынесут какого-либо решения. … А теперь я хочу узнать, кто эти шесть человек, от которых зависит наша судьба, и если это кто-нибудь из моих хороших друзей, то тогда я постараюсь привлечь их на свою сторону. Второе, что мне хотелось бы узнать, является ли лицо, занимающееся нашим делом, честным человеком или его можно подмазать? В этом случае надо действовать соответственно». – Из письма 1 октября 1835 года.


Пушкин в Михайловском, занят литературным трудом, не забывая навещать своих знакомых в округе и добрых приятельниц в Тригорском. Он в раздумьях о решении своих вопросов у финансиста графа Канкрина и Начальника Ш Отделения графа Бенкендорфа, задумав переезд на жительство в Михайловское. Но жена видит реальные обстоятельства и необходимость литературных заработков. Она пишет мужу «сердитые» письма, спрашивая о его делах, а он отвечает 2 октября: «Получил я, ангел кротости и красоты! письмо твоё, где изволишь ты, закусив поводья, лягаться милыми  и стройными копытцами, <…> надеюсь, что теперь ты устала и присмирела. Жду от тебя писем порядочных, где бы я слышал тебя и твой голос – а не брань, мною вовсе не заслуженную, ибо я веду себя как красная девица. Со вчерашнего дня начал я писать (чтобы не сглазить только). Погода у нас портится, кажется, осень наступит не на шутку. Авось распишусь …».
Вот и подумайте, родственники, каким образом и в какие края  Наталья Николаевна со всеми семейственными заботами, да на «авось», да с тремя маленькими детьми уедет из Петербурга? Без денег? В имение, вовсе не пригодное для жизни зимой?

14 октября Идалия Полетика порадовала своего мужа рождением сына, которого супруги назвали Александром. Почему-то в обществе сложилось мнение, что ребёнок Идалии вовсе не от мужа, «много об этом ходило неясных слухов», вероятно – несправедливых, если в итоге все быстро успокоились.

Вскоре, 23 октября, Пушкин возвратился в Петербург, узнав в средине октября, случайно, из письма к П.А. Осиповой, о болезни своей матери. К тому же пришлось ему сразу же поволноваться по поводу новых сплетен о Натали: «Повсюду говорят: это ужасно, что она так наряжается, в то время как её свёкру и свекрови есть нечего и её свекровь умирает у чужих людей. <…>
Во всяком случае, Натали тут не при чём, а отвечать за неё должен я. <…> Если бы мать моя решила поселиться у нас, Натали, разумеется, её бы приняла. Но холодный дом, полный детворы и набитый народом, едва ли годится для больной». Всю осень в семействе Пушкиных шли споры и разлады в связи с улаживанием денежных неурядиц между родителями и детьми. По мнению сестры Ольги об Александре «он очень порядочный и дела понимает, хотя и не деловой».
Надежде Осиповне оставалось жить недолго. Сестра Пушкина в отношении к Натали была полностью на её стороне, писала мужу в Варшаву: «Жена Александра опять беременна. Вообрази, на неё опять напали, отчего и почему мать у ней не остановилась по приезде из Павловска? <…> Их дом, правда, большой, но расположение комнат неудобное, две сестры и трое детей, и как к этому отнёсся бы Александр, которого не было в Петербурге. <…> А моя невестка - не лицемерка. И нас тоже бранят: Александр – чудовище, я – жестокосердная дочь».

Сёстры Гончаровы к осени 1835 года, как им казалось, вполне освоились в Петербурге, они уже в предвкушении зимних балов:
«У нас в Петербурге предстоит блистательная зима, больше балов, чем когда-либо, все дни недели уже распределены, танцуют каждый день. Что касается нас, то мы выезжаем ещё очень мало, так как наша покровительница Таша находится в очень жалком состоянии. <…> Нет ничего ужаснее, чем первая зима в Петербурге, но вторая – совсем другое дело <…> самые гордые дамы, которые в прошлом году едва отвечали нам на поклон, теперь здороваются с нами первыми, что также влияет на наших кавалеров».

Из писем Ольги Сергеевны Павлищевой более всего ясно, в каком обеспокоенном во всех отношениях состоянии находится семейство Пушкиных.
Петербург, 22 ноября 1835 г. «Лёля-1 становится очень мил, но в то же время капризен; мне приходится шлёпать его. Александр порет своего мальчишку-2, которому всего два года; Машу-3 он тоже бьёт; впрочем, он нежный отец. Знаешь что, он очень порядочный и дела понимает, хотя и не деловой. Кажется, он снова очень меня любит и Лёлю моего очень хвалит и ласкает. Его жена и свояченицы очень добры и любезны, они мне очень нравятся, но, представь себе, я у них ещё ни разу не была».
1- Лев, маленький сын Ольги и Николая Павлищевых.
2,3 – старшие дети Пушкиных, двухлетний сын Саша и трёхлетняя дочка Маша.
Петербург, 06 декабря 1835 г.: «Александр собирается в Москву на два месяца и даже больше, как он рассчитывает. Он говорит, что должен ехать рыться в архивах. … Невестка с сёстрами выезжают каждый день; я мало их вижу; я ещё не была у них, потому что не была нигде».
Петербург, 20 декабря 1835 г. «Мой милый друг, я не нашла удобного момента, чтобы поговорить с Александром о деле, <…> каждый раз, как он приходил, мы обедали. Он обедал с нами и тотчас уходил. Натали была на этой неделе только один раз, я и с ней не смогла поговорить; писать им было бы напрасный труд, надеюсь, Александр придёт днём, и мне не понадобится выбирать момента, чтобы передать ему то, о чём вы пишете. <…> Александр был, по обыкновению, ненадолго, к тому ж с двумя жёнами и в полной дистракции-1; всё, что могла от него добиться: 1600, за вычетом процентов в ломбард, которые должен уплатить управляющий, чтобы избавить вас от этих хлопот».
1 – в полной рассеянности.

1 декабря 1835 года в письме Александры Гончаровой брату Дмитрию имя кавалергарда Жоржа Дантеса названо среди её знакомых: «Мы довольно часто танцуем, катаемся верхом, а послезавтра у нас будет большая карусель: молодые люди, самые модные и молодые особы, самые очаровательные и самые красивые. <…> Начнём с дам, это вежливее. Прежде всего твои две прекрасные сестрицы, или две сестрицы-красавицы, потому что третья-1 <…> кое-как ковыляет, затем Мари Вяземская и Софи Карамзина; кавалеры: Валуев, примерный молодой человек, Дантес – кавалергард, А. Карамзин – артиллерист; это будет красота».
1- Третья — это Наталия Николаевна Пушкина, беременность которой сопровождается отеком ног, если Александрина и Катрин не преувеличивают, чтобы приуменьшить красоту сестры.
6 декабря, в день тезоименитства императора Николая, Пушкин с утра присутствовал на торжественной службе в церкви Зимнего Дворца. А вечером с женой он был на придворном балу, где Наталья Николаевна «сама по себе, не в кадрилях», как мог бы повторить П.А. Вяземский. Но А.Я Булгаков отметил, что она «очень похорошела».
Новый год супруги Пушкины встречали у Одоевского.