Нелюдь

Засветло встать — это обязательно. Потом на кухне что с собой собрать. Лодка и снасти уже с вечера приготовлены, так что тут долго возиться не надо. Да и Фёдор привык всё делать быстро, как будто не желая тратить на эту необходимость больше времени, чем требовалось. Первый всплеск воды из-под вёсел, а небо уже светлеть начинает. Самое странное время, серое время… Швы между мирами трещат и кажется, что вот-вот выползет какая-то нечисть, а может быть и просто беспокойный дух просочится в наш знакомый мир.
Ходить за рыбой, не то чтобы обязанность Фёдора, - вроде как удовольствие. На озере поди жили. Жили не хуже, чем все. Жена хозяйственная, детки уже школу заканчивают, дом крепкий стоит, работа есть. Всё как у людей. А хочешь отдохнуть, так вот тебе озеро, банька. Что ещё человеку надо?
Сам уж не помнит, когда это прозвище к нему пристало. Кажись сама жена и называла его так, другие подхватили. Незлобиво, конечно. Плохого ничего не скажут. Мужик хороший, что надо сделает, чем может поможет, но есть в нём что-то кривое, всё от людей нос воротит, много небось о себе воображает.
Фёдор не обижался. Правы они по-своему. Он и сам чувствовал, что с ним что-то не так. Вроде и живёт в этом селе всю жизнь. Места родные, любимые, вдоль и поперек исхоженные, и люди вокруг неплохие, не злые. Сколько себя помнил, Фёдор всегда старался с этими самыми людьми сойтись поближе, но не выходило. Не понимал он их, а точнее невмоготу ему становилось от их разговоров. Уж такая тоска накатывала. Бывало, сядет в лодку и уйдет на весь день, чтобы только всего этого не слушать, не улыбаться невпопад, и не поддакивать. На воде хорошо, тихо и ладно, но и там маета настигала. Заскучаешь по людям и гребешь из всех рук не жалея сил. Придешь домой к жене. И ведь хочется поговорить. Хочется рассказать ей и про тишь на воде, и по скрип вёсел и про серое утро. Но слова выходят неловко, спотыкаясь одно об другое и жена, оборвав на пол слове о своем начинает. Всё больше про то, что в доме поправить надо или про соседку и как она с мужем весь день кричалась. И хотелось Федору бежать далеко-далеко. В такое место, кабы было оно, где можно толковать с человеком складно и долго, где бы он умел выразить, то, что чувствует. Где бы мысли текли ясно, где бы кому-то всё это было нужно.
Шел сентябрь, плаксивый и тусклый. Дети уехали в город учиться. Жена вроде храбрилась, но Фёдор видел, что переживает. Вот мол, детки мои разлетелись, остались мы с тобой одни. А что с тебя взять, нелюдь нелюдем и поговорить теперь не с кем. Жалко её. Пробовал брать пару раз с собой на рыбалку, думал, а может оно еще сойдётся. Да нет, только хуже и горше обоим становилось.
В тот день работу пораньше закончил. Мужики, больше из приличия, позвали посидеть, но он отказался. Не хотелось сегодня из себя что-то стоить. Домой заходить не стал, прямо к лодке пошёл. Снасти брать тоже не стал. Хотелось грести что есть мочи и может выбить из себя всю дурь, всю свою кривость. Как на большую воду вышел, ветер поднялся. Сначала вроде не сильный, потом всё круче, звонче. Зашатало лодку, еле вёсла держать можно. И мелкий дождик уже зашёлся ливнем. По щекам хлестанет, словно иголками. Мысль промелькнула. А вдруг накроет, вдруг тут и помру я. Да и не жалко, вот только…
Фёдор привстал, крепко вцепившись в борта. Ветер завывал так, что, если кричать вряд ли услышишь. И Фёдор закричал, закричал что было мочи. Кричал про марево закатное и кленовый локон у воды. Кричал про отцовскую любовь и невыносимость звёздной ночи. Кричал про высоковольтные линии нежности, что тянутся над всей землей. Кричал, не слыша своих слов и, пожалуй, в первый раз за всю жизнь не стесняясь их. Кричал, отдавая их на волю ветра и воды, вздрагивая всем телом, рьяно и сильно подобно рыбе, выброшенной на берег.
…
Елена прикрыла окно. Всё-таки промозгло здесь. Сентябрь только подобрался, а улицы уже оделись в траурные костюмы. На столе стояла лампа. Как в старину с большим зеленым абажуром. Бабушкино наследство. Везла с собой издалека. Непременно хотелось, чтобы здесь в Петербурге стояла это лампа, и был стол и стул с прямой спинкой. Елена прикрыла глаза. Как долго она мечтала об этом городе, об этой комнате. Вот она тетрадь с записями ждёт ее прикосновения. Вот они родные и любимые, говорят и подбадривают ее со страниц книг. Елена взглянула в потемневшее от вечерних сумерек окно. Ветер, далекий и промозглый раскачивал деревья. Первая строчка пришла не стесняясь, сильно и уверено: "высоковольтные линии нежности тянутся над всей землей"