Четыре стихии. Том 3. Лесные чащи

Глава 1.
«Новый план Энстрепия»

   По просоленной дороге между теневыми, прогнившими древесняками пролетал сырой с маслом зажжённым сетчатого фонаря, прорывающего лучиками пленённых огневушек, туман. Ему не впроголодь было кое-кого завести в тупик, и такой шанс мог бы выдастся как никогда, если бы не огонь, сопровождавший хозяина, за которым сгусток пары росинок шпионили в попытках окунуть в ловушку, наполненную гарлаканьем в чёрном, жертву.
   

   Этот тип, окутанный с головы до ног томным, не отражаемым, дорожным плащом, семенил за светом, ни разу больше в своей жизни не снимая пещерный капюшон. Ну, возможно он скрывал уродство, однако по пути вытекал логичный из погоды исток – весь туман, сквозь который он проходил столько-же, сколько к нему пребывали свежие новости, всасывался не убираемой, не сгибаемой солью в кожу.
   

   Росинки. Те ещё морские алмазы, в преддверии катастрофы предупреждали о ней этим содержанием по всей почти погибнувшей земле и жителям-зверям страны, которой не разыщешь ни на какой карте, атласе, глобусе на уроках географии. Ранящая, заразная, мёртвая вода никого не спасает и не спасёт.
   

   Голос шагающих ног лихорадочно не отставал от искусственной звезды, с ним вместе взошёл и голос тревоги и волнений. Путник тщательно перевирал слова, нужные слова, которые как-нибудь смягчат новости, пришедшие к нему с долей везения на её «хэппиэнд». Услышал он их в ночь на 14-го сентября. 2013-го года. 
   

   - Эх, что-же моему повелителю сказать? – молился, массируя худой рукой-лапой – в другой он держал непотухавший фонарь, некто сокрушился, - Ох, уж эти назойливые детишки! Играют против того, перед кем нельзя устоять.
   

   Одно и тоже он повторял, придумывая хитрость не получить по первое число от человека важного да слишком умного, чтобы не заметить приход вестей плохих от дёрганного оповещителя.
   

   Вот туда он и идёт. А фонарь за спешкой к цели всё потухал и утрачивал малых, живых огневушек, засунутых, чтоб светить и потом умереть, оставляя от себя и солёной воды тушённые, солянные песчинки, протухшую, морскую пыль.
   

   Туман постепенно растворяется – значит, его цель нагнать событие в замке не ждёт задержек. Прогнивающиеся леса тают с последними ходами, когда человек-сущность выходит из деревянного лабиринта. Вот он уже выскочил из него; в руке у него полуяркий фонарь, в другой сжатый кулак. Поторопился по тропе, и перед глазами свет от фонаря выхватил глубокие очертания мёртвого замка.
   

   Мост переправил его засоленный плащ к площади трибунала, волнение нарастало, но и нарастала решимость. Голова в капюшоне пересекла квадрат, стремглав к вратам холла. Тихо отводя свободной рукой одну из дверей в сторону входа, некто не стал досягаем до съедающего тумана, однако капюшона не снёс с макушки.
   

   Скрип закрытой двери заглушил какой-то саботаж, затянутый зовящим вострым лучом, исходящим из тронного зала. Так что, обо всём догадавшийся вошедший, о том, что явился к хозяину слишком поздно, не подтирал стопы лишённым нынешнего смысла бегом. Мигающий свет переливался ядовитыми цветами, следом за тем раздовались трески небывалого разрушения, предчувственные гостем в плаще.
   

   - Как вы могли упустить их?! – взрывался гневный голос.
   

   - Прошу прощения, милорд, - старался не сотрясать лишний раз воздух второй, хотя и его голос тоже отражал в себе страх и негодование, - Они были так близки, к нам, но... но... тут... огонь... они вернули силу огняи направили против нас, моих скелетов, барьер...
   

   В разьярённую дискуссию впрялся, впустил себя сам отдышавшийся слуга, перед отворившейся одной из дверей не возлагавший и дальше ждать назначенного визита.
   

   - И вы их утеряли, - уронил специально, язвительно тип в капюшоне, - Может, вы ещё захотели с ними подружиться, хотя с другой стороны с такими друзьями, с собственными приспешниками вы не в силах и войти пламя вовсе.
   

   Гласивший выше в действительности разозлил не хуже и не меньше законодателя власти Царства Огня, Кощея Бессмертного, существа с человеческой формой тела, оюладающего не настолько мускулистыми конечностями, насколько очень трезвым умом, спрятанным за черепной коробкой, тёмными глазницами, за шлемом, который простоял на темени, макушке русского лича ещё несколько секунд. Непримиримый ничем, колдун Энстрепие зарядил в башню раннего вестителя свободный от предметов стол круглой площади. Рогатый шлем слетел грохотом у ног на землю сзади; столик, прокружив над головой Кощея, постучал тупым падением.
   

   Человек, который разогнал ветер и ураган, человек, который подчинил своей воле Дракона погоды Шеньлуна, человек, который разрезинил пустыню, чтобы людям не добираться до её края, пока они на уствнут, бросил после стола на пострадавшего суровый взгляд:
   

   - Ты, по-моему, возбуждённо почувствовал, какого это быть мною освобождённым от двенадцати цепей и вечных мучений и получить от меня клочок власти, владений моих. Нить дружеская между нами возникла, да такая, что родился уговор помогать друг другу. Он, - Энстрепие указал на вошедшего, - побереги слова, более важнее, чем твоё отсутствие, чем твоя утрата.
   

   Тёмные глаза упивались в негодность огоньков в глазницах черепушки Кощея удерживать концетрацию внимания – тот, перекинув взор со второго собранного вестителя, вещателя на тёмную, утончённую фигуру Энстрепия, оскалился, как если бы они говорили не о мальчиках и о феях, сбежавших снова от их рук, а, как обычные люди мира, планеты Земля о кризисе среднего возраста.
   

   Оба вглядывались друг напротив друга и не выносили собой речи.
   

   Мантия третьего неподвижно висела пред пульсирующими висками Энстрепия и Кощея, а капюшон колыхал головой почти что промеж острого носа и отверстий физиономии второго.
   

   - Ваше Главнейшество, прошу прощения за моё вмешательство, но я некоторые часы назад добыл последние, свежие новости. Надеюсь, они Вам не станут лишними и порадуют Вас, - поведал, остановив и предотвратив злобные плевки пары правителей. На его лице появилась ловкая находчивость, и он и до этого секунду другую, когда вошёл, перед этим подслушал разговор – он это никому не сказал – учуял, как зашептала ему удача за опоздание в замок с целью нагнать свои ушибы от предпринимавшегося наказания. В него украдко ушла спесивая хитрость, никто и не заметил. 
   

   - Говори, - поставил голос на тон рассоренного человека. Он повернулся спиной к остальным, возя на слух новости, за которые прибил бы и лазутчика. Ему было бы разочарованно смотреть на приближённых, и сильнее разочаровался бы, только если бы один лазутчик не знал, как выкрутиться из разрозненной ситуации, и не доложил далее:
   

   - Лондопы из Царства Земли учуяли запах новых жертв. Поскольку далеко наши детишки с феечками за день и ночь не могли уплыть, то Континент Земли представляется для врагов отправной точкой на перевал и быстроходное плавание.
   

   Энстрепие подшагивал к пленным в кубических клетках животным. Всё вокруг, кроме кресла и многотрубчатого  органа, не считая живых, сохранилось в полном бардаке. Колдун чёрного ранга мерил стопами и низом посоха с зубчатыми клыками расчерченный пол, призадумался, почёсывая треугольную тёмную бородку.
   

   - Так, Лондопы говоришь? – спросил маг затерянного в капюшоне глашатого.
   

   - Совершенно верно, - подтвердил тот, кивнув краем мутно-фиолетовой ткани. Он не видел его лукавого лица. Впрочем, это и не понадобилось – Энстрепие выставил взгляд и волшебный камень жезла в сторону вызволенных из клеток пса и дятла – таков был приказ Энстрепия – открыть клетки и закрыть все остальные двери и окна.
   

   - Это как понимать? Не умеющий, кроме как магией пуляться, захватил в лазейку-лабиринт нас с псом! – красноречиво произнёс дятел-поэт с поднятым из макушки головки цилиндром.
   

   - Что за мальчишки? Какие феечки? О чём это вы? Наши спасатели? – пролаял пёс в минуту отстранения Кощея Бессмертного, покинувшего тронный зал и с оскаленными зубами всмотревшегося в припрятанную морду в капюшоне.
   

   - Боюсь вас, бедные мои, это не касается, - процедил шепеляво-тихо Энстрепие, не закончив ещё с подопечным Кощеем, которому показалось, что его союзнику с себя достаточно, - И с этого дня-ночи вы забудете о свободе, истинном противном субъекте, его роскознях и об Атикине, скорбящему по вам.
   

   Взмах посоха злого чародея родил в холодном камне меж клыков в жезле мощный мёртво-сиреневый свет.
   

   Зал посаженный пылью во мрак взорвался круговым, волновым толчком. Все были целы. А вот с псом и дятлом начали происходить довольно странные вещи – в стойке солдатика говорящие животные сели, встали не зная поддёргиваний и иных движений. Ни единый мускул морд не выражал теперь никаких эмоций. Нельзя завершить полное описание метаморфоз и без того, во что превратились их глаза – полные сна сиреневые, и вокруг зрачков до зениц очей выросли тернистые красные кусты.
   

   Через минуту молчание дало плоды новых слов под приказом Энстрепия:
   

   - Запоминайте, что вы соизволены и должны сделать! Отправляйтесь в Царство Земли и проследите за Гамом и его друзьями. Как будет возможность создать им преграду – помешайте. Они не должны иметь шанса добраться до алтаря Земли, а за ним и до Водного алтаря и вернуть прежние им силы. Вы меня поняли?
   

   - Да, о повелитель, - возгласили зомби-животные.
   

   - Ступайте, - повелел чёрный волшебник. Пёс и дятел поклонились трижды, встали и прогнались, ушли за высокие двери густого пылью зала.
   

   - Милорд, что вы собираетесь продвинуть, выполнить? – не унялся лазутчик, чьи жёлтые глаза из-под капюшона засверкали уже не чувством достоинства и важности.
   

   - Царство Земли этим ненасытным пилигримам приключениями принесёт много хлопот и ловушек, что мне и не надо использовать магию, пока не случится что-то хорошее для них, а это, поверь мне, никогда не настанет.
   

   Зал, который несколько секунд просветился сиренью, теперь просветился внезапным гоготательным смешком.



Глава 2.
«К берегу Земли»

***
   
   15 сентября, 2013 г, Волшебная Страна.
   

   Где-то над безвременным океаном...
   

   Именнов самое время, в котором наши пилигримы были уже на пороге, так сказать, третьей части света, в небе некоторым птицам не повезло с натуженной погодой в слоях холодного тумана. В особенности это случилось, да и вполне хуже, с загипнотизированными компаньонами, летящими по направлению к Царству Земли.
   

   - Эх, довелось же попутную собаку взять в свои лапки и когти, - стискивая клюв, парил дятел в шляпе.
   

   - Слушай, - удивлялся пёс, - А, тут такой океан красивый!
   

   - Хорош, пассажир! Колдун Энстрепие сказал, мальчишка с друзьями на том континенте. Смотри в оба!



***
   
   «15 сентября, 2013 год. Я, Гам, Георгий Самоделкин, попав случайно в Волшебную Страну 14 дней назад, продливаю своё путешествие, ибо с новыми нынешними друзьями вынужден выполнить обещание феи воздуха Облачки в обмен на возвращение домой. Мы не кончаем плыть на лодке, которую сняли со стоянки причала у подножия пещеры. Хорошая новость – мы еле-еле вытащились из неё. Плохая – это ещё не конец: остаётся пока совсем половина, чтобы наполнить энергией магии природы из Книги Стихий оставшиеся пустыми алтари. Так, активировав их, востановится  гармония сил и можно тем самым отвлечь сторонников злого колдуна Энстрепия, которым  тогда  придётся возиться над источниками элементов, а нам улыбнётся удача и время в поисках пропавшего Мага-медведя Атикина, чем мы также и заняты. Загипнотизированные звери-жители Волшебной Страны тогдашней – шесть лет назад она уступила названию «Безымагия» место – в то самое время правителя-волшебника Атикина изгнали. Он пропал, а его страной стал королём-колдуном Энстрепие, и начался вещий хаос, в стаду которого присоединился и я. Помиомо заполнения Книги Стихий описаниями разных фантастических существ и сказочных героев мы ещё и стараемся найти и проверить, не забился ли великий волшебник в один из уголков какого-то материка. К сожалению, пока никаких медвежьих следов в помине не видим. Правда, как ты увидишь вообще следы на воде? Кого-то в особенности, если не лодки, ветра и камней? К тому-же надобно отыскать сначала берег самому себе, а потом - уж другое дело, коли вступил на сушу. Какая-же глупость мыслить о человеке и обвинять его, если он действительно не делал это! Энстрепие тут к проблеме выйти на твёрдую почву не причастен. Порой кажется, что в самом деле этого доброго Мага-героя  нет – тогда к чему это путешествие, к чему эти поиски? – а я опять в своих мечтах испытываю подросткое легкомыслие, и я всё равно верю, люблю верить, ибо плохого да больного мне ничего не приходит. Дабы всё это было правдой...»
   

   Вот что за наблюдение ввёл в свой дневник его хозяин Гам, уткнувшись в него настолько, что услышал затем за словами с вопросом «заблудились что ли?» расцветшие призывы о помощи, на которые он, «упаковывая» вещи в синий, школьный рюкзачок, поспешил к друзьям.
   

   Он написал всё, что требовалось, и, прочитав прошедшие записи, запнулся на вопросе «Что делать?». Дело было самое простое – для таких путешественников, как они, заблудившихся в водах моря-океана, достаточно одной карты и солнечного компаса, чтобы определить координаты их местоположения в Волшебной стране. Компас мог использоваться, лишь когда близкое солнце от Мира Фантазии располагалось в зените в период полудня.
   

   Погоде можно позавидовать: ясная, без облаков и серых, сероватных туч. А солнышко? О, солнышко-ярило зависло на самой предельной высоте, часы-же чётко указывали на время половины дня. 12:00, как сам видел Гам на своих, облегавших его правую руку, наручных.
   

   Раскрыли карту, сложенную в четверо; из того-же ранца, что взяли и квадратом карту, летописец Родос передаёт солнечный компас Гаму, спохватившемуся разворачивать желтенный пергамент, который на 100 процентов дастим информацию, где они на каменной лодочке скользят по синим, хлешущим с боков волнам и брызгам. Каменная лодка предназначалось для плавания по огненным, лавовым рекам Царства Огня. То, как она вообще невинно катилась вперёд, не утопая в море, более удивляло. Возможно, материал, из которого строили лодчонку, не имела никаких совпадений с тем же камнем, что лежит среди подобных и в нашем мире, Мире Людей. До этих пор, Гам никогда не думал, что он узнает о его внеземной пренадлежности, и слегка пугало, что феи и прочие жители Мира Фантазии могли быть в роду с инопланетянами. 
   

   Феи Облачка и её сестра Фуцанлуна, понимавшие себя как никогда, припорхнули на компас, поставленный на просиженную доску. Мычание Гама, ни разу не замечавшееся, переубедило бодрого поэта водрузить определитель, заменитель магнитного компаса туда. Оно оправдывало долгие розыски места, от коего они командой ушли в заплыв.
   

   - Знаю. Ужасно ориентируюсь по вашей карте. Но, кажется, я «совсем рядом», - скритиковал  Гам иронично.
   

   - А, ты не мог бы отдать нам карту, компас? –деликатно осведомились феечки и Родос, но Гам терпеливо закрепостил:
   

   - Я сам.
   

   - Уверен?  Может подскажем хотя бы? – сказала Облачка, видевшая, как Гам теряется непоподя в карте не своего мира, чужой страны. Однако упёртость его не ведала границ:
   

   - Я даже за бесплатно не попрошу.
   

   Глаза Облачки и Фуцанлуны округлились, и всё-же первая продолжила:
   

   - Ой. Только потом не ляпни нам, когда мы твой дом будем навещать. И вообще – что с тобой? Успокойся.
   

   В мгновение ока Гама разом же переклинило. Что на него нашло? Он поморгал веками кожи; голубые очи отреагировали на окружающее его пространство. Он встал как вкопанный и услышал голос Фуцанлуны, согревший атмосферу:
   

   - Что случилось, друг?
   

   - Не знаю. Всё стало так депрессивно и зляще, - не солгал Гам. Память о том, что в данный момент он загородил, вышибла сознание за стратосферу. 
   

   Так что главенство картоведов по Волшебной стране вознесла Облачка, а Фуцанлуна, растроенная своим шестилетним заточением в банке, помогала свести данные из солнечного компаса с картой воедино.
   

   Тень стрелки прибора качалась дружбой с морем; красно-солнце парило в зените. Когда-же они разыщут брег? Стоп. Шевелиться запрещалось даже сестрицам – тень от солнца замерла; компас положили в центр краты. Теневой стержень упал на пустоту между двумя крупными земными пластами.
   

   - Мы плаваем меж Царствами Огня и Земли, - прильнул к феям и Гаму с головой на карту Родос.
   

   Он сказал это вызывающе, радушно; его сейчас не волновало отношение к Царству Огня, о коем дозволено было бы и забыть. Скоро предельно он высоко оценил с товарищами неизвестность при звучании именования Земляного континеннта. Никто из них, из фей и мальчуганов не бывал там, а Фуцанлуна и её сестра совершенно не имели настоящего распределения на её счёт вообще.
   

   Носы четверых касались желтоватой, пергаментной карты, головушки присели под верхние её края. Она им загораживала передний обзор, и они без убеждения пропускали мелочные происшествия типа скольжения по волнам или пятнистого силуэта вдалеке птицы, воспевашей кричащие «проливные» песни.
   

   - Птица в небе? – вопросил кое-кто вытянутой к верху главой среди пониженных остальных.
   

   Опустив карту и взвив притёртые носики, при взгляде к носу лодочки они развели возгласы:
   

   - Земля!
   

   Обзор им вырисовывал песочный брег, не грозивший ни скалами, коих и не существовало, ни мелководьем, по коему приходилось бы до берега добираться вплавь.
   

   - Удача на нашей стороне, - подсластил Родос, когда лодку покинули её пассажиры.
   

   - Удача могла бы быть куда слаще, если бы ты не забыл про весло, пропавшее в пяти метрах от нас, - укоризненно добавил Гам. По берегу  то-то разодрался жаркий конфликт о них, о том,что Гам тоже погрузился в карту и будь он внимателен, они с последним догребли бы до суши, а не двигали посудину подручными иными вещами, вроде сковородки, которой вырубали троллей, и ложек, без которых их трапезы обходились бы тем же воздушным аппетитом пирожков.
   

   - Да, ладно вам. Нам зато повезло, что есть со мной волшебство воздуха и ветра, - уладила Облачка контакт с мальчиками. Те смолчали.
   

   За спинами поднимавшихся на завялый холм подле каменной, водоплавающей лодки потеснились прибывшие вёсла. Были они в ненадобности. Дочеканить пилигримам без их необходимости доставляло лёгкость и безвинность, чем глупо таскаться с этими морскими лопатами по земле.
   

   Позже, минутами далее угрюмые мины мальчиков преобразовались в удивление и открытие, как только их стопы ног долучились, докачались до вершины. Там, в большом изумлении они встретились лицом к лицу с двухэтажным, малахитовым домом, владевшим по бокам башни, игольные крыши, как и центрального, фронтального здания, они одевались травянистой черепицой.
   

   Дверь, выкрашенная когда-то далеко по времени назад изумрудом, ожидала гостей, и те, дойдя до её ручки, постучались – пустой звук. Прислонились ушами о дверь Гам и летописец; Облачка и Фуцанлуна, припорхнув на свободную, дверную ручку и держась за одёжи мальчиков, тоже привисли ушами к входу – никаких шагов в доме. Он, никто не отозвался даже на верный, светлый душой голос, выражавший беспрестанный вопрос жильцам и хозяевам зелёного особняка. Особняка, резавшего цветом окраски глаза, видевшие и сухое, песчано- жёлтое, жухлое поле.



Глава 3.
«Ромашка»

   Поле простиралось горбовыми холмиками слева и справа от восходящего изумрудом в перемешку с толстым слоем грязи дома. Входная дверь была заперта снаружи; это следовало из того, что некий ключ с квадратными зубцами нашли вне помещения в осенней траве.
   

   Подобрав оттуда ключ, Гам, Родос, Облачка и Фуцанлуна отворили вестибюльный вход особняка. Они сошли с покрытого прямоугольным ковриком порога на мглу площадки вестибюля. По чёрному столбиками лежали светлые квадратики оконц. На ковристом полу раскрылся новый прямоуголником свет, впереди него на овальный ковёр шагнули тени вошедших.
   

   Они повертели головами направои налево. Стёкла окон разбиты задолго до их прихода и вычёркивали недостающие части пустотой, сквозь которую шёл тонкий сквозняк и ветерок. Это момен, когда мальчики и феечки в томных комнатах исследовали план дома под желанием сыскать того или тех, чьи следы выхватывались  лучом лампочки фонарика. Его батарейка без злопамятства работала на предпоследних вздохах. Так что большую долю времени они в удовольствие запускали спящих солнечных зайчиков по вмятинам стен из досок.
   

   Мшистые камни валялись рассыпанными от них рядом с многоугольными осколками.
   

   - Камни закидывали с улицы. Было бы странно, если бы кто-то кидал их изнутри ради выхода в наружу, - завёл рассуждения Родос, - Потому что хозяин тогда либо был бы сумасшедшим, либо единственным дураком в особняке.
   

   - Следов много, - сделал наблюдение Гам, прочищая тьму, - но они разные. Наши одинаковые. Кто-то мог находиться здесь ещё.
   

   - Ребята, смотрите, - позвала мальчиков Облачка. Красные и фиолетовые огни давали путникам знать, где висели в вохдухе их феи-подруги. Созванные подошли к журнальному столику в гостиной; засветив фонариком прямо в его деревянное лицо, жажда зацепок не заставила ждать – на нём покоилась записка.
   

   Гам с фонариком в одной, а с исписанной чернилами бумажкой в другой руке сощурившись прочёл:
   
   
   «Дорогая моя Ромашка. Я отправился за новыми травами и экзотическими растениями. Наша ситуация идёт под откоз. Их остаётся всё меньше в наших краях, сама не хуже меня понимаешь. Временно возлагаю тебе на пользование весь свой особняк с теплицей. Не волнуйся за меня.
                Твой Аспарагус.»
   
   
   - И знак есть его, - воспрянул духом интереса кудрявый поэт. Гам пригляделся на предупредительное письмецо; в уголке бумаги сроком вечности в примерно в пять-шесть лет был зачиркан символ: греческая буква «;» смешанная с русской, строчной, прописной «ч», соединявшейся с последней точкой каллиграфии первой.
   

   - Ему хватало ума написать и придумать, хозяину, письмо и символ. До того, как явились кто-то среди агрессоров. Следов битвы нету. Это скорее всего был какой-то  танец, - выводила Фуцанлуна. Тут-же за её голоском вылетел ветерок Облачки, сообразившей:
   

   - Правильно. Весь как-же Аспарагус целый и невредимый ушёл спокойно из особняка и смог уйти и до, и после начала вторжения, когда дом окружили, правда? Следов от уронов тоже нет.
   

   - Получается, что, если дом передался во владение Ромашке, та-же, взявшая ключ, запирает снаружи дверь и сама теряет ключ в траву. Никто, кроме неё, не закрыл бы ключом собственных сторонников внутри дома. По стечению обстоятельств Ромашка должна была сбежать, да только от неё ничего нет, - Гам смотрел на записку и передвинул взгляд на ключ из травы. Секунду его разум заигрался по новому, расплылось частичное озарение, - Хм... Нет её следов. Так куда-же она устремилась?
   

   - Она направилась в сторону, где потеряла ключ, - пояснила Облачка, - И кстати, Гам, где вы с Родосом разыскали этот ключик?
   

    Мысли клубились бурей мглою и одновременно на самом дне пробивалась звезда ответа, но, не перебрав больше ничего в комнатах – батарейка уже почти садилась – маленькие, молодые следователи сошлись вновь со светом.
   

    Не насильственные, гуманные обыски претерпелись в районе близости тёмно-зелёного особняка, не далеко от того места, откуда подобрали с прямыми углами ключ. Восемь рук утопались в жёлтом «пожаре» травы.
   

    - Тут ничего нету, - поражённо вбился костяшками пальцев в волосы земли Родос, - Может быть надо в другом месте?
   

   - Кое-что не могло далеко утратиться, - пробуждался надеждой Гам, - Друг, поищи ещё.
   

   - Гам, прежде чем мы подцепим что-то ещё, я должна сказать о самом важном том, о чём я не договорила, -  прозвенела Облачка и обратила всё внимание на сестру.
   

   - Да, мы должны были сказать и раньше об этом, - добавила, поддержав подругу, кивнув ей, Фуцанлуна, - Та, которую мы ищем сейчас...
   

   Однако Гам финальные, значительные слова пропустил мимо ушей, так как на фоне звона красного колокольчика выкатился голос Родоса летописца:
   

   - Эврика! Я нашёл!
   

   Триада у порога входа в домишку поднялась на крыльях ветра и ногах янтарной травки.
   

   Ринувшись к Родосу, они приметили крошечную идеально полированную ветку-палку в руках поднявшегося с колен.
   

   - Волшебная палочка? – задалась Фуцанлуна.
   

   - Вроде того, - вскинул взгляд на ту Родос.
   

   - Она пробежала от потерянного ключа в сторону палочки, - нарисовал прямую линиюв мозгу Гам, - И унеслась по возможности туда, где бы она спряталась.
   

   - В скворечник? – привёл пример укрытия летописец; это первое, что пришло ему в голову, когда квадриада обогнула влево особняк и обнаружила дерево с птичьим гнездом с крышей, подвешенным на чешуйчатом стволе. 
   

   Из снаружи, из улицы в коробку  через круглую прорезь выглянул глаз незабудки поэта. Гам даже не утруждался полюбопытствовать там, прямотой сказав:
   

   - Враги бы тогда сломали его. Задний вход в особняк чрез теплицу вскрыт грубой силой.
   

   Фея Облачка и Фуцанлуна обратили личики на заднюю часть большого дома: стеклянное дверце двускатной теплицы недюжиной мощью и вправду прониклось дырами ударов преследователей. Туда их ничуть не заманивало оно, в помещения, кроме оранжерейной комнаты. Всё там они уже проверили, не считая второго этажа, не нуждавшегося в том глупом занятии – требовалось постоянной бдительности и осторожности. Не всегда надо совать свой нос в чужие дела, особенно в дела чужого особняка, будто имевшего собственную жизнь управлять собой и дышать вместе с морским бризом. Друзья Гама порешились на разведку за тем, чтоб за завясшей флорой завиться над теми, кто мог бы и затихнуть. Изучили неизвестное и только. Вышли из теплицы друг за другом.       
   

   - Какие красивые изумруды, - восхитился Гам, притрагиваясь к одному из зелёных, необработанных, драгоценных камней на траве.
   

   Слова заворожили его товарищей за миг до выхода из террариумной домишки, за стеклом. Они оглянулись на камень, будто он стал виновником всей загадочной суматохи. По травинке сверкнул малахитовый глаз, удалые следователи прянули на него. Шаг вперёд, и за ним засиял второй. Потом ноги вскинулись дальше по жёлтому полю. Цепь из зелёных камешков уводилась всё прямо и прямо, подальше от двухэтажного  особняка с разорённой оранжереей, от лысого дерева, владевшего лишь целостным скворечником, от сушённого поля холмов и песчанного берега.
   

   По изумрудной тропинке две пары ног и две пары крыльев, точно скоростной поезд, прибавили себе лёгкого полёта, задевавшего любую мелочь посреди растущей дорожке. Длилась их бегатня и полёт до тех пор, пока впереди притормозивших на возвелась серая, огромная  глыба, на фронте которого просверлилась «глазничная» глубь, усыпанная мириадой зелёных звёзд. Звёздное небо погрузило Гама, Родоса, Облачку и Фуцанлуну, они вступили внутрь. Вновь стемнело. Сияющие изумруды повисли над главами искателей, они были приклеенны везде: на кривых, вогнутых, выпуклых стенах, на земле и на не ровном потолке.
   

   Фонарик не пригодился ко всей не задуманной цели закончить всё-таки её батарейку. Огненные и фиалковые крылышки сливались и петлялись в звёздной пещере, украшенной в горошек с цветом летнего кузнечика.
   

   - Это, должно быть, укрытие, - вялено и в ужасе от внезапности проговорил Родос.
   

   Золотистые кудрявые бакенбарды его колышились; южно-восточный ветер дышал ему в затылок. Не уж-то в пещере есть кто-то? А, ведь по слою пыли дом не убирали многие годы ипотому Ромашка без еды не выжила бы.
   

   - Вы видите тоже, что и я? – вильнул Гам белым виском и чёрными волосами. Родос подскочил параноей к нему в испуге оказаться в западне ещё раз с каким-нибудь чудовищем. Феечки полетели сзади. Все остановились, бесшумно посеклись перед крохотной архитектурой: пирамидный изумруд, высеченный на сероватой землице, постаментом к стопам крепко держал хрупкую, такую-же кошачьи-зелёную, как и камень, фигурку, сложившую пальчики правой ручки в трубочку с выставленным большим пальцем. На её головке вскашивалась копна волос, украшенная, точно парик, одноцветными ромашками, а из спины восходили как бы осёкшиеся, но овальные крылья бабочки.
   

   - О, бедная Ромашка! – вхлипнулась вдруг изумрудная пещера голосочком Облачки. Изумлённая Фуцанлуна украдкой подлетела к вставшей у статуи сестрёнке и стала поглаживать её по плечу. Однако фея воздуха не снимала, не отрывала взгляда со статуэтки на фею огня:
   

   - Сестрёночка, как же так?



Глава 4.
«Тёмный лес»

   Вопрос, требовавший уйму переработки, задавил Гама на первом: «Сестрёночка». Очень о многом значило его звучание: «Сестрёночка». У Гама зиял такой приплюснутый вид, что умиротворённое исчезновение воспоминаний о сёстрах устаканилось гораздо умиляюще скоро, но вот о них опять зачинили в деловую речь.
   

   - Сестрёночка? – быстро взял себя в руки Гам, - Ты шутишь, да?
   

   Он сказал это настолько спокойно, насколько ему бы хотелось. Но он не узнавал свой тон по уровню громкости; видать, настроение было не из лучших в назначенной ситуации молчания. Что про молчание, то оно бы продолжалось, если бы всё обошлось безгромогласа Георгия Самоделкина.
   

   - Гам, - заземлила того непылающая Облачка. Раздосадованная Фуцанлуна виском не помешала встрече двух пар глаз мальчика и феечки, - Я желала тебе сообщить, но ты не достучался до меня. Ты бываешь таким иногда увлечённым.
   

   Черновласый школьник не отступал от путеводных преград. В спорной баталии не сидел на месте и летописец Родос:
   

   - Хватит. Лучше послушайте это.
   

   И остальные в тихом общении «Что?» или «Послушайте?» повиснули вокруг световолосового поэта, антикопии обычного землянина. В сжатых руках, на плечах коих, на спине коего  тяжелел магический рюкзак-мешок, зажигалась малохитовым оттенком с зубочистку волшебная палочка.
   

   Сократив между собой и ею дистанцию, чрез большие да малые уши сипло проскочил некий шёпот изумруда не кончике чародейного инструмента:
   

   - Верните палочку. Верните палочку. Оживите меня. Оживите.
   

   Каждая нотка сигналила зелёным лучом из момента восхода солнца, редкосного, оптического явления.
   

   - Кому вернуть палочку? Кого оживить? – невыстреливал  Гам, скептично выгораясь подсказкой.
   

   С каких пор шёпот стал называться подсказкой? – О, о том со скоростью Юпитера догадался сам держащий палочку Родос:
   

   - Её надо отдать хозяйке, - проговорил только, поглядев на мигающий атрибут магии он. Он шагнул к изумрудной статуэтке – шёпот вдруг усилился.
   

   Присевший как на суд Гам, хладностойкая  Облачка и молчавшая всё общее время Фуцанлуна раступились под благим движением носящего правоверный прутик. «Ой, кажется, фея и Гам зря начали конфликт» «Кого-то выпорят...»
   

   Однако Родос прошёл мимо тех, кто уступил дорогу. Широко раскрытые глаза плавали по шествовавшему поэту, затем, когда они засекли сразу его затылок, замеревшие некоторое время, медленно поскользнули за ним. Статуэтка феи ромашки получила в пустой ручке волшебную палочку от озябших, развязавшихся пальцев ладоней Родоса, непросто положившего у ножек той, а глубоко просунувшего её в вертикальную щель трубочки из пальчиков. Теперь травянистый прутик вернулся к владельцу. По словам Облачки, проницательно понявшей идею Родоса, потерянная вещь должна быть возвращена  хозяину, и тогда тот сможет, например, ожить из камня.
   

   В разумительной верности всё произошло, как и задумывалось Родосом да по поздним словам Облачки.
   

   Гладкие, хрустальные глазки-булавки Ромашки непросчитанно засверкали зелёными точечками. При всей сумашедшей отраде и теперешнем впечатлении изумрудная корочка откалывалась и рассыпалась, начиная с не сомкнутых негой век. Ярко-кактусовые трещинки рождали от следствия новенькие, ломаные ручейки. Вместе с тем, пока те текли водой с головы до ног, стоп, старые излучали сквозь себя ядовитый луч. Ладони зрителей отпрянулись к очам разом; разрушающаяся статуэтка проливала зелёно-крокодиловыми лучами. Они разошлись тут и там, шмыряясь от угла к углу, рассеянных изумрудами, преломлялись, делаясь более ярыми, чем прежде. Ярость света пренебрегла вниманием четвёрки, приземлившейся совсем закрытыми руками лицами к земле.
   

   Какая-то звуковая волна зашевелила их тела, волосы... Коленки подгибались...
   

   Вьюх! И оглушающий порок разорвался в опущение осколков изумруда. Всё утихло, когда носы всех поникших соприкоснулись с невидимым пространством. Свет снова падал от солнца им на спины. Облачка и Фуцанлуна взорами порылись по остаткам изумруда статуи ранимо и рванно.
   

   - Не сработало, - проронила Фуцанлуна и вернулась к поглаживанию связывающих в фиолетовую косу, лазурных лент. Потрясённая потерей третьей сестры, Облачка не отказывалась от принимаемых по судьбе утешений.
   

   - Не уверен, - вкрадчиво вставил Гам, перемкнувшийся на неотразимое с Родосом загляденье.
   

   В зеленоватой юбочке с чёрной копной-париком кудряшек, усаженной белым с жёлтым цветками ромашек, у повёрнутых головок Облачки и Фуцанлуны туда-же, куда и Гам да Родос втиснули раскрытые веки, благоденствующе предстала феечка Земли, по имени которой её в полёте называют двоюродные сёстры:
   

   - Ромашка!
   

   - Облачка! Фуцанлуна! – выпалила освободившаяся и, влившаяся в трио, радушно неповоротно накручинилась в след первым.
   

   - Мы так скучали по тебе, - прозвенела Фуцанлуна.
   

   - Эм... И я тоже, - радостно нахмурилась Ромашка.
   

   - И я, - повторила Облачка, - Стоп. Это что такое? То есть я,выходит, чрезвычайно долго скучала пл самой себе, а ты...
   

   И звоном раздался смех, перед коим не устаяли и Гам с летописцем, чьи розово-алые губы развивались в улыбки.
   

   - Как такое возможно ляпнуть? – расхохоталась виновница раскатного ляпа, который ушёл не столь скоро.
   

   Вопреки бессознательного гогота группы путешественников, в кое включилась Ромашка, Гаму непривычной волей умудрилось не расстаться с дружеским делом, и он сказал:
   

   - Ладно, давайте выходить из Изумрудной пещеры. А то вдруг к нам опять наши «приятели» сойдутся в бой.
   

   Он говорил о преспешниках Энстрепия и Кощея-Бессмертного. Их планы, продуманные, наверное, для новой проделки детишек с тремя феями, могли и здесь неимоверным путём сплотить неразрешённые на зло врагов концы, кои бы наши не сводили с концами. Выраженная мысль предостережением Гама доставило всем, даже ничего не рассказавшей, Ромашке львинную долю необузданных химер.  И пока химеры не встретились им на перепутьи, убраться по добру, по здорову принесёт друзьям и Гаму лишь временную безопасность.
   

   Солнца луч вновь поздоровался уже с пятерыми искателями фантастических зверей да сказочных персонажей, и те твёрдо шагали, спускаясь по склонам мёртво-золотых холмов, к берегу морского пролива. В пещере да и в зелёном особняке аспарагуса делать нечего. Все значимые в работе вещи, и еда, и вода были готовы давно в рюкзаке и мешке, нёсших их на худые спины человечьих путешественников.
   

   От травинки к склону, от склона к песку и от песка к бурлящим до границы пустыни водам, где безлюдно по ним качалась старая знакомая лодчонка, а к нему прилипли пеной и буждали,обуждали гребцов вёсла.
   

   Палочки фей трёх стихий – это всё, что было у них важным, включая и посох Атикина, и заполненная наполовину Книга Стихий.
   

   Согласно карте и компасу Волшебной страны, по которым они соориентировались, Гам, Родос и не унявшиеся двоюродные сёстры, устроившись на дощечки, трепеща о Царстве Земли, снисходительно сошли с Изумрудного острова. Каменистая лодка, не забывшая о мокрости и соли собственного дна, разгуливала 15 сентября во второй раз. В это время улыбающийся день уже подходил к концу и начинало вечереть.
   

   Закатное солнце-ярило не брало в счёт долг луне. Зачем? Чтоб она сидела за корочкой земли и поглядывала, как мореплаватели дотягиваются до Земляного континента, и сам он, огненный, звёздный шар, покрасневший из стыда, оказывал тем ограниченную помощь? Помощь – есть то самое, сближающее нас друзей вместе.
   

   Но вот сблизились ли бедняги с Царством Земли? – ответ: да!
   

   Поднатужившись над вёслами, Гам и летописец в миг уложили в уши звон-перезвон феечек, воскликнувших:
   

   - Земля! Мы почти добрались до неё!
   

   Широта материкового берега былоне измерить, как бы ни были вооружёнными глаза. Приказное течение, словно подчинялось Царю Океана, солидарно подталкивая лодчонку, водворила её к подножию громадного леса. Из-за недостатка пищевых потребностей он был похож среди прочих, растущих и засыпающих в холод , осень и зиму. Однако,как только высадились на тошнотворный, персиковый цвет травы, жухлой, опавшей листвы, часте которой наскучило, видать, висеть на ветках рядом с крепкими, всех шокирующе перешатнуло на тринадцатые врата.  Если чем-то этот лес и отличался от всех остальных в Мире людей, так лишь тем, что сквозь и промеж его коричневых стволов с полуопустошёнными кронами выслеживалось нечто жуткое – в Тёмном лесу, в фиолетовом тумане призрачным подскоком, там кто-то в чёрном бродил...



Глава 5.
«Лондопы на охоте»
   
   - О, вы не представляете, что со мной сделали? Был ясный, насыщенный цветами радуги, день. Помню как вчера. Шест лет назад, правильно? – почивая в открытом отчасти кармане, висячего на спине Гама, рюкзака, распросила Ромашка. Её крылья ещё сонливо хандрились, спали и, чтобы не упасть на худой конец навзничь, ей способствовал уикенд, пассивный залог для нового набора сил. К сожалению, сами большие, зелёные глаза не несли никакого выражения смолянной усталости. По сему-то впечатлительной тем, как всё переменилось, фее и не составляло ни привидения груза выкачивать из языка свою историю.
   

   Дело было в Тёмном, осеннем лесу, сквозь который пара мальчуганов и парочка в добавок феечек пересекали причудливо сиреневый туман. Типичный случай – фонарик лежал не разряженным у себя в ранце хозяина до ныне; Облачка и Фуцанлуна постарались позаботиться о не растрате его оптической – световой энергии; аметистовые и рыжие огни от их крылышек созерцались по, выложенной листочками, тропе, пробудно разливая пространство лучиками космических звёзд.
   

   Перешагивавший сетевые корни Гам кивнул и ответил:
   

   - Да. Шесть лет. Как и говорили.
   

   Ромашка правильно сделала, что спросила, во многом потому, что эти шесть лет она не сносила чувства водного времени в обличии драгоценной статуи.
   

   - Ну, так вот. Мой хозяин Аспарагус – магоагроном и ботаник отправился за новыми видами растений. Их у нас не росло, поэтому он мне написал записку, оставил и покинул ранним утром свой дом, а я, проснувшись там, вылетела из комнатки и в его кабинете прочитала письмо рядом с вырученным ключом, что любую дверь отворяет. Разузнав о его уходе и о переносе временного управления особняком на меня, я сумела кое как позаботиться о нём, пока семь дней вперёд не вышли разрозненные враждой кланы племени и безцеремонно не ворвались сзади дома. Они пытались найти вход, куда и где им напасть, пробросали по окнам булыжники. Я слышала, как деспоты протоптали следы, и понеслась к главному входу, вышла, заперла дверь и, растеряв ключ-хамелеон в траве, улетела спрятаться, сама не зная куда, в пещеру.
   

   На берегу у нас ни разу не встречалось лодки. Я летела меж изумрудами, но не догнала укрытия – меня изловили. Я без утерянной палочки ничего не смогла сделать, не сообразила, что со мной сотворили. Они шептали, стрекотали на каком-то «насечатом» языке. С тех пор я... ...Я и заснула. Мои глаза тотчас обратились в те же камни, что меня окружали. 
   

   За вечер от первого лица история Ромашки долго снабжала информацией, вычесленной наперёд. В ней ничто не имело права не совпадать догадкам, взятым из дедуктивного расследования. Скоро за этим завелась старая песня Родоса, связанная с его продолжением поэмы:
   

   - А вот я весьма прозренно удивляюсь, насколько страниц я продвинулся сам. Просто интересное чудо...
   

   - Надеюсь, что до чтения твоего произведения искусства мы ещё доживём, - немного лестно относся к реплике Гам. На сегодня почему-то именно от дебюта 15 числа до ныне он с малости по изобилию сгущал чужие краски. Но внезапно в то мгновение, когда Облачка явно не оценивала того ход, лесной траур потревожил ветреный треск листвы. Присутствующие зависли на не понятной паузе метаморфозы лиц, прицепляясь к пустоте-сирени шуршащего духа.
   

   Фея Ромашка зажгла волшебную палочку, вылезая из рта рюкзака Гама – родился свет. Облиственная земля холодного леса выкрасила чьи-то чернильные копыта. Сомнений нет никаких – в этой чаще туманного леса кое-кто прорисовал своими следами дорогу, много дорог, чтобы всё-таки по этим подсказкам-указателям некий запутался и не отыскал выхода, края лесного.
   

   Друзья сотрясаются. Что произошло? По белкам, сопрягаясь нервами, побежали зрачки глаз. Слева от группы проснулся шорох давно опавших листьев.
   

   - Нас поджидают враги Энстрепия? Они догнали? – вырвалось у Родоса, переставшего болтать дальше про стихотворение и вынувшего лунный меч.
   

   - Я не знаю, - сказал Гам, и его меч-близнец сверкнул из-под пояса, нацелевшись пока что только на пустоту.
 

   - Мне страшно, но кажется, звуки как будто похожи, - насторожила сестру фея воздуха, ветра Облачка и Фуцанлуна, не уникнув, поникнув за конусовидной шляпой, навострила с нею очи и волшебные палочки. Заместо фонарей зажглись их кончики: один лиловым, второй – алым.
   

   Смотря постом по сторонам, группа построилась и увязла в землю, кроме троих фей, чьи палочки были одарены цветами рубина, аметиста и изумруда.
   

   Пароноя  казалась неотступной, недоступной радости. Самоцветного света круг затменно укорачивал силу рассыпаться в клубках сумеречного тумана. Скоро ночь, и ведь ещё неведомо, сколько они будут стоять на одних и тех же листочках древ и быстро ли проломится истинная суть постороннего рода шороха, шума.
   

   Круг всё сужается и сужается. Вылеты света растачивались. У вооружённых вышибло из памяти про фонарик, нежели у крылатых, рассеивавших в оба глаза.
   

   Шорох наростающе подымался, в затылок ему застучались поскоки копыт. Деревьев смертных стволы задолго не убегали от лжи, притворяясь неподвижными сучьями-богатырями. Качаясь, они не то, чтобы укачивали, колебали в изолированную панику, а Буратиновыми, древесными растениями раззевались, раскрывались, словно переплетались верёвочными, вьющимися стеблями.
   

   Гам в безмолвии соударялся кулачным, дрожащим, шустро бившимся сердцем. Тук-тук. Тук-тук. Скок-скок-поскок. Цок-цок-цок.
   

   Кто тут?
   

   Чёрные нечто дозором обходили, коротая время на подозрительно тыкающих, размахивающих палочками и лунными мечами в пустоту в попытке довести уже тусклый свет до максимальной яркости и его отражения.
   

   Они чуточку прогнались к ним в сторону имитирующих звёзд. Поскоки, цкоки участились, сердца пятерых, в особенности  Гама, замолотились с короткими паузами, точно их владельцами были не феи и не человеческого рода, вида мальчики, а зайчишки-трусишки. Цоканье чьих-то железных копыт по-немногу убавлялось; световой круг запульсировал в тот нужный раз, когда хотелось узнать в самом деле, кто там был, но обзору, полю зрения никого не примечалось. Тишина на минуту повисла.
   

   - Где фонарь? Ничего не видно, - нервничал не благоговейно Гам, одной рукой судорожно держа серебряный меч и роясь в снятом ранце другой. Его крайне беспокоила тайна приближённых зверей, не вдали которых к поскокам, цокам копыт присоединился слюнявый, щёлканный, собачий лай. С этого мига Гама и его друзей стало урчливо выворачивать куда сильнее, чем до него.
   

   Выпустив млечный луч из лампочки включённой, электрической цепи источника, за Гамом, за его фонариком битком забились к спине, к надетому рюкзаку остальные товарищи, не управлявшие в ладонях электронным заступником.
   

   Ужас не из милых пришёл в ту вороную секунду, когда краешек млеко-света столкнулся с краем безобразной, лошадиной морды. Конское рыло, рот заменял загнутый вниз, заострённый, орлиный, серый клюв стервятника с запятыми-ноздрями по бокам. В бледных, исхудалых глазницах кипели кроваво-красные очи, по коим разнообразно плавали чернильные, переобновлявшие их форму, зеницы. По полосатой, ребристой шее, спине колошились угольные волосы гривы. Хвост преобладал тем же цветом. Железные подковы в точности подчёркивали всю отталкивающую зловещность разгульных, клокочащих тварей. Однако они лишь украшали мазутные конечности. Нет. Было ещё куда более страшное по сравнению с этими грязными да одновременно отражавшими  блеск из-за пучков света. Оно приоткрылось сразу прямо перед кончиком носика испуганного Гама и взорами выглядывавшихся из его затылка фей и Родоса. При разнутой, монстрической пасти на страх вильнуло стрессовое напряжение, агония.
   

   Вокруг треугольного, кирпичного, влажного языка голодно зыбились цепкие, длинные, псинные клыки. От них не бывало ни дроби шанса выкрутиться, увернуться, сделать резкий рывок, спастись. Гам замкнул глаза, чтобы не видеть собственной и чужой смерти, чтобы не смотреть, как в будущем его очи-яблочки, виноградинки чванливо проглотятся во внутрь желудка зверя.
   

   Осязание фонарика улетело в тартарары, но его большой палец ведущей руки буквально в полметре от чудища сам собой ударил, нажал по ощущенной, иной, малой кнопке светового источника.
   

   К этому времени сзади, справа и слева встолбились в ожидании команды «Сожрите!» ещё несколько. Но те не дождались. Невероятный результат дал плоды того, что пятеро товарищей выручились всего одним единственным нажатием кнопки – мглистый табун лошадей неминуемо обратился в суматошные отскоки назад. После их гривы с хвостами меркающе утонули в сиреневый туман на расстояние футбольного, дворового  поля, и полусобаки, полуорлы, полулошади сгинули.
   

   Туман скрыл эти чувырные внешности чудовищей, к счастью. Где-то минутами далее Гам и его друзья не издавали разговоров; существа, с которыми они встретились очами к очам, наверное, сейчас пока не далеко. Когда их копыт не будет слышно – на это наши и расчитывали – тогда уж появится первый разговор. Главное – немного подождать, обуждать, когда туман перестанет вытенять один, возможно, последний силуэт. Ничего плохого, думается. Да. Правда, фиолетовый силуэт возрастал в размерах снова. Беда! Хотя...
   

   Из водяной дымки грациозно выскочил, топая серебряными копытцами, олень в полтора автомобиля  ростом. Чуть не стерев подковы, из-под подошв коего засияли радужные камни, он остановился и, как к знакомым, повернулся к пилигримам, спросив:
   

   - Ух, они какие! Вы в порядке?
   

   - Ну, если ты говоришь о нас, то да, - саркастически ответила Ромашка. Гаму не доставало слов для выражения отдышечного испуга, шока. Но поэт не обратил на него внимания, собрал взгляды других и также отдал «респект» к ушедшим:
   

   - Ого, кто это были?
   

   - Лондопы. Лондопы из Долины Страха, - объявил как это было разрешимым в сухую Олень.
   

   - То-то я думаю. Что здесь так жутковато и... ...и грязно, - содрал частичку грязи с сандалии поднятой ноги летописец.
   

   - И болезненно, - вставила Ромашка, и все, вспомнив, посмотрели на мальчика. 
   

   Все взоры перевелись на ничего не размышлявшее, кроме как над ужасом, побелевшее лицо Гама. Лицо Гама, осознавшего, что в Волшебной Стране, увы, пришёл страх, которого он больше всего на свете боялся. Само название теперь будет его косить преследовательски. Название животных, которые начали и станут продолжать на них, на него охотиться.



Глава 6.
«Князь Лесов»

***
   
   Задолго после нагрянувшего визита Гама, Облачки, Фуцанлуны и Родоса к Ромашке на остров Изумрудной Пещеры ближе к ночи пробрались ещё два неких визитёра.
   

   - Надо же какой дом, - гортанно горлом отдышался прохладным ветерком пёс Филя, - Этому домику нужен был бы дозорный сторож.
   

   - Тут и без тебя, без сторожа обошлись расколошматить  его, - ценично застукал дятел Круч, когда его тонкие лапки с когтями поздно зашли в гостинную с разбитыми окнами, оставив на притоптанных дорожках, на улице надоедливого оппонента.
   

   - Круч! А, меня впустишь? Мне тут совсем жутко, - подпрыгивал до окна Филя, весь от страха съёжившийся.
   

   - Не мешай! – застучал клювом Круч, приземлившись на письменный, гостинный стол и расследуя дело, - Очевидно, они здесь были, вероятно, но добряки эти не могли разбивать окна; да и камни на вес тяжёлые. Филя? Ты где?
   

   Дятел Круч лишь сейчас, когда ушёл лай пса с его хозяином, опомнился, что он один. Выморенный из дома, он полетел на поиски ненавистника. Даже голос и сам лай раздражал его, но боровшийся до самого конца, он довёл собственное расследование до обнаружения не просто не слушавшегося, как казалось Кручу, зверя, но и свежих, оставленных следов.



***
   
   
   Короткошёрстный олень в примеси лесного жителя и духа, спасшего пятерых от ненасытных,  как гиены, Лондопов, дыша и охватывая меховой грудью запах осени, тумана и сырости, сдвинул веки до мешков, мордистых щёк вниз и побыл в том выражении лица около минуты. Гам и Родос в отличие от фей плохо судили его процесс не вразумительным, пусть если оно и походило на инстикты или прочего рода повадки неговорящего животного.
   

   Наконец Олень развязал веки, глаза сверкнули живостью, и он замолвил русским языком:
   

   - Они скоро прибудут. Садитесь ко мне на спину. Тут не безопасно.
   

   Он окатил очами-пуговками на первого из спасённой команды, на пялившегося в единственную точку черноволосого парня. Тот чувствовал не по себе, судя по его встопорщенным бровям. Очевидно, сам Гам был в полусознании и не мог сойти даже с места. Всё смешалось. Не кусавшийся, травоядный зверь устремил собственный нос туда, где тени Лондопов в слоях воздушного холодца исчезли.
   

   - Поднимай его, - немедленно прильнул к огненной листве животом млекопитающее, и Родос несколько подсобил, закочевавшему к лёгшему туловищу, Гаму. Феи земли, огня и воздуха проехались бусинками мимо шествовавших мальчиков. Чтобы удобно уселись на хребет те, они должны были не тая просунуться в карман рюкзака, так что феечки после непредвиденной, не фортонувшей Лондопам охоты вновь вернулись в синюю, джинсовую занычку, пещерку. 
   

   - Я доставлю вас в безопасное место, - приподнято спружинив, заявил собранным по спине странникам Олень.
   

   Изувеченный душегубно Самоделкин сначала без какой-либо помощи взобрался на опущенную спинку, прежде чем он прицепился за его шею и сонно спросил:
   

   - Как звать тебя?
   

   Тот дал ему личный ответ:
   

   - Серебряное копытце. Нело.
   

   И из-под погнавшихся копыт гурьбой посыпались падая драгоценные камни, а сказочный Олень полетел на марафон с пылью. Подальше от леса и дальше в континент.
   

   Глаза не вынашивали вид сверху того, кто перевесил морозную головку вниз поодаль, чрез шею зимней, оленьей туши. Присмято треща хладным мозгом, Гам еле-еле улавливал выпадавшие грады семи проникновенных цветов.
   

   Углубления подковых подошв заполнялись внутри, в центре себя ими, и те лучезарно, бесшумно горели.
   

   Феноменальное явление «ронять град» взрывчато перетрутно взволновало Гама. Их же так найдут враги! Лишь перед тем, как он собрался насторожить, вести в не замечанную ситуацию всех, кого сумеют просто-напросто зацепить коварные руки и клыки, зубы, Гама озарило. Он продлил наслаждение в самый момент, когда от отдалённо отставших камней, отчётливо выплёскивающих по туманному, тёмному лесу, оттенки их пришли в негодность красоты. Они на успокоившихся очах Гама бледнели раз за разом, пока град не слился, не слюбился с землёй.
   

   - Мои следы вникаются вглубь моей родины, матери сырой земли за считанные секунды. Они не будут преследовать нас, - прочитал первой версии его мысли Нело. Настолько просканировал их, что Гаму возникло понятие, неуёмное движение в нём на совсем промолчать. На желание дотянуться до ответов на изобилие вопросов, к превысокой жадности знаний, к удаче завились феи Воздуха, Огня, Земли и исполненный говорить заместо Гама Родос. Его кудряшки-колосья так и взбивались потоком ветерка. Будет же интересно и дрогновшему, остолбеневшему услышать истоки недавнего и густого прошлого некой дружелюбной животины, выжившей в столь потустороннем прибежище. Ломился же он не без причины.
   

   - Мало того, Лондопы чуть не покусали, так вы берёте в седаки нас на Кудыкину гору, - мнительно провозгласил Родос.
   

   - Куда вы нас отводите? – осведомилась Облачка, пропустив из виду серый валун, над которым Олень Нело пробыл в полёте мгновение.
   

   Ещё миг, и он рысью снова разукрашивал камнями временные тропинки следов, а за этим высунулся вопрос Ромашки:
   

   - Вы же, вероятно, из членов сопротивления, правда?
   

   Она сказала это не уверенно, поскольку её сон шести лет не предначертывался  до дебюта секретных планов, пытавшихся разрушить чужие планы, планы колдуна Энстрепия.   
   

   - Стойте, не торопитесь, - вытряхнул  столб роя вопросов Олень, повернувший направо, - Не слишком много.
   

   Фуцанлуна видимо тоже захотела стрельнуть, выстрельнуть третий, но опоздала.
   

   Нело вручал ответы:
   

   - Как я вам уже сказал, я отношу не подверженных гипнозом жителей в безопасное место. А, стоит быть точнее – к друиду Бересклету.
   

   - Это волшебный Леший, он всех колеченных излечивает, - проявила себя в роли занятного переводчика Ромашка Родосу и восполнившемуся приливом звёзд кристалликов Гаму.
   

   - Что касается моего положения, - продолжил Нело, - то всё верно. Наши здравомыслящие от колдовства Энстрепия пусть и униженно, но в тайных уголках Лесов Земного Царства затменно упрятаны. Мы организовали небольшой  Орден Папоротника, многие его ищут взыскании пропитание и воду: ягоды, хлеб, мёд... Всё, что было и нельзя не менее восстановить. И я, - дал заранее ответ на не прозвеневший вопрос Фуцанлуны, - также, как и они, намеренно пробовал вымаливать остатки у Матери-Земли. Затем я встретил вас и подумал, может наши в беде, в просак попали. И решил спасти, прогнав Лондопов.
   

   Олень весь заблестел радостью, восторженной рассказанным.
   

   Все улыбнулись, но их чаша мёда, нектара разлила содержимое. Не Олень убрал нечисть, а собачий фотонатор, отпугиватель фонарика позволил им остаться в живых. Говорить, иль не говорить? Всё-таки придётся, и Гам зарулил:
   

   - Я прошу прощения, но нам помог мой фонарь и отпугиватель собак.
   

   Гам им, бывало, часто пользовался на прогулке, когда наталкивался на одного из бешенных псов, доходяк, пусть даже и требовалось гумманости и того, чтобы обойти рискованную зону. Но в данном случае не находилось никакого выхода на компромисс, и если уж существуешь только ты один, то с фотонатором всегда отыщется помощь.
   

   Олень Нело принял его правду не за горькую пилюлю, которую он втихую предпочёл бы проглотить; самоцветы ничем не тускнели, и ему не стало духовным грехом лишь согласиться, кивнуть подкачиваемой головой с спираллевидными ветвями рогов. Что-то плохо оказалось и неловко разрешать, толковать то, что не чревато значимым. Они спаслись, и это главное.
   

   Дело следует за контрольным пунктом прибытия.
   

   - Всё, как пророчил Бересклет, - промолвил, летя над корнями, Нело.
   

   Затаили дыхание. Родос и Гам переглянулись – он сказал? – «Как пророчил...»?
   

   - С этого по подробнее, - понесло летописца на фронт способностей Лешего.
   

   Олень ввёл задатки того друида:
   

   - Мой единномышленник Бересклет поговаривал о том, что появится мальчик в наш мир не по воле своей, но дабы вернуть силы природы и настоящего Царя-Волшебника.
   

   - Это же я, - выронил Гам. Поддавившиеся фактом, феечки затрепыхтелись на него.
   

   - Тихо, - зашушукались трое, - Вдруг услышат.
   

   - Никого нет, - проверил  Нело, - Уверяю, мы доберёмся до Друида целыми и невредимыми.
   

   Проштудировав про становление на престол не по закону злого чародея Энстрепия феечке Ромашке, когда её ровесницы час назад плыли ды высадки в тёмный лес, они и не чаяли пучины проблем, касающихся пробелов в исторической  хронике у крылатой дюймовочки с набитыми цветками, смоляными волосами. Но у всех ёрзал вопрос: «Кто теперь им, то есть Царством Земли правит?»
   

   Явно же никому не приходило на ум, какой там в добавок сообщник Энстрепия угнетал народ третьего материка. Никому, кроме Оленя, огибавшего осушенную кромку высохшей речки, ручейка, к тому времени; он приспел к выводу предложить первым более правдоподобнее оценить премудрость всего Лешего, духа Лесов.
   

   - До этого, - вернулся к отошедшей теме Нело, - он предостерегал меня от надлежащей опасности. Так что прежде моего убийства враги-монстры – в их числе Лондопы – меня свергнули со статуса, титула «Князя Лесов». Я потерял всё, что взял когда-то рагьше, однако настоящий Князь ищет, что может дать другим, кто нуждается в помощи.
 

   - Думаю, что так оно и есть, - удобрил его Гам, после чего погладил по шерсти.
 

   - Я надеюсь, - ответил тот, разметая дымки, - Как бы хотелось взглянуть себе на истину.
   

   Наступал вечер, лишённый мнительности, смысла, благорассудного досуга поболтать и сочинить что-то поворачивающее язык Гаму из пержитого в дневник. Даже на писание Серебряного Копытце «пора» перешла на завтра от поникшей усталости улечься на живой, рогатый, путешествующий по шуршащему ковру меж карканиями воронов, голубошёрстный диван. Солнце Ярило было не в силах проколоть брешь тернистого, тёмного леса. Не удивительно, что по его местностям у самой тьмы не бывало, нету и не будет никогда собственного света. Похоже, Гам, в положительное полусознанию, которое уже переходило к нормальному стечению мыслей, очень хорошо подготовился к тому, чтоб заснуть. Пилигримы уснули, и над зевающими  при далёкой, недоступной, второй луне лишь последнее провисло у входа в их мир грёз: «Сладких снов».



Глава 7.
«Междоусобица племён»

***
   
   Первая прошедшая находка отметок,  по которым будет кого нужного найти, за псом Филей. Счёт: 1:0..........
   

   Кроме того облопошенного положения, в коем обескураженный Дятел Круч перенёс широкое плавание на Филе, загипнотизированные подлазутчики сошлись с сушой, пока солнце трепещущее за ночь сошлось с открытым небом. Туман приближается – просыпаются Лондопы. В это время никогда не знаешь, когда они начнут издавать дыхание голода.
   

   - Светло-то как бы должно быть. Туман  слабо показывает время утра, - пролаял Филя в Лесу.
   

   - Ты бы искал следующие зацепки, - зацокал клювом Круч, засиживаясь на спине следопыта, - «Гений».
   

   Растрепаясь на перья, Дятел Круч был в совместном намерении солидарничать следопыту сверху для «широкого обзора» местности с узкими путями меж древов, деревьев.
   

   - Что стоишь? – задолбил Круч Филю.
   

   - Я не пойду туда, - забастовал Филя, уйдя в иступленное дрожание, - Там кто-то есть.
   

   - Вот вражина! – сошёл с него, как с коня рыцарь, Круч и полетел на разведку.
   

   Счёт: 1:1.
   

   Филя видал, как его друг унёсся в хладные ваты, и не носил на себе стыда из страха. Он всегда мог удивиться, но не из последнего, даже большому комару и одновременно малому комарику или паучку.
   

   Однако....... в воздухе пронеслось ржание лошади, рычание собаки, и с возвращения  Круча оказалось, что то, что напугало, был не комарик.
   

   Счёт: 2:1.


***
   
   
   В утро на 16 сентября, 2013 года, вздрогнувшие раньше спящих глаз, уши Гама взмокли росой, и выросли утюжные барабания копытц. Капли тумана слезли с ресниц; очи открылись и, восторженные красотой сияющих камней, соприкоснулись с канущим в неизведанную землю проблеском, светом. Как жаль, что солнечный круг не будет видимым чрез терни отчасти лысых деревьев, а пара одновысотников с трио в кармане фей – не покажется тому,  Ярилу. Темно, как в космосе. Было, пока с первыми стуками о шелестящий ковёр не проснулись продремавшие всю ночь пассажиры «Оленьего поезда».
   

   Этот «поезд» звали Нело, оленем, прошлым Князем Лесов, вынудившем спасать шубку-голубку от неверных завоевателей и загипнотизированных селян. Кстати, забыли о проделанном заклятии злодея обсудить. Очень кстати. Меховые пинетки тому, кто стрельнул в голову Гама, выправившего хорошую пищу для начатых сейчас разговоров.
   

   - А, вы уже не спите, - повернул шеей Нело, почувствовавший, как Гам и Родос друг за другом отпрянули от изначального, лежачего положения.   
   

   - Что там феи у Вас? Почевают ещё? – продолжил вопрошать Нело, неторопливо цокавший над извилистыми, скрюченными в подземные конфети вьющимися локонами корней. Мальчики были с Оленем наедине отдалённо; феечки Облачка, Фуцанлуна и Ромашка в уповавшем периоде не вили голосов, не излагали юро при собранной силушке лишних движений и вращений в надежде, чтоб воздеться на удобную ямку между бугорками синей ткани. Есть возмножность – хватай жизнь за хвост, а смерть – за рога. Сотрудились завести разговор:
   

   - Значит, говоришь, не загипнотизированных выручаешь? – задался Гам, - А, раз так, то ты свидетельствовал  перед заклятием? Но как ты...
   

   - Спасся? – Олень искоссо ввернул шею в сторону возлагавших вопросами на лёгкие ответы, - На сказочных персонажей, вроде меня, даже вблизи заклинаний гипноза производимых не действуют. Мы об этом забываем, во многом потому, что дети, веря в нас, излучают прилив мощи, который нам и помогает как сбежать, так и побеждать зло после прогибов.
   

   - Понятно, как Василиса Премудрая, Иван и его Конёк-Горбунок ещё живут спокойно под всеобщей, безвинной эгидой.
   

   - Иван и Конёк, - просолил Родос, - Верю, что с ними всё хорошо. Где только они?
   

   Нежданный вопросительный знак изменил окрас мордашки скокуна. Побуровел немного тот минуту. «Он вспоминает?» - впечаталось в ликах Гама и погрустневшего поэта. Да, и в буквальном смысле слов – если и подвернутся такие – стремглав как комета, берёт каждую секунду и обменивает её реке-времени на клочок разорванных мыслей. На последующую минуту позже к Оленю Нело возвратился мягкий, покладистый, красноречивый голос, и он открылся, акклиматизировался к ностальгирующему положению.
   

   - В нашем составе у Друида живут беглецы-пехотинцы и, вероятно...
   

   - За Икуап!
   

   - За Мокесан!
   

   Здесь не завершённая речь пренебрегла нотками объяснения Нело. Его не услышали. Зато за купой затменных стволов унаследовались от глуши невдомёк патриотичные, агитационные, культные вопли да возгласы. Гробовая пауза. Все заныканные в лесу замыкнули разговор. Из кармана поднялись в воздух, в добитый туман спросони-феечки. Еле удержались – сглотнули, лишь осведомившись шипко в норме тона, интонации: «Что это там устраивается? Поросята летучие?»
   

   Обеспечивалась невдомёк пролешина, пропускающая самого себя меж голых, состоявших из звеньев веток кустов.Заманчиво, кому пренадлежали крики хлёсткие металла и дерева, но прикорнуть по близости, чтоб и не заметили, представило вкопанным трудно переломным испытанием. Немудрено. что Олень Нело только передавал седакам частичную информацию. Впрочем фей, которых встряхнули вопистые оры, не унимало надобность прислониться к эльфийским копытного ушам.
   

   О чём в состоянии были свирепствовать хирения, погромы борьбы? Ну, что раз уж говорить? Что тёплый, рассекавший лёгкие облака, свет, ультрафиолет солнца поддёвывал зеницы ослеплённым? Испытуемо. И ведь главное им не стоит наводить шума, что, конечно, не делали, так как пыли в глаза они точно не получали, зато выхватили из неразберихи сквозь голенькие, высокие кустики широкую площадь желчного поля. На фоне вышепреисполнимой, кирпично-главой, трёхярусной пирамиды с парных, противопоставленных сторон выстроились в полки зверей жители Царства Земли.
   

   - Это племена Севера и Юга. Тихо, - прошептал обезвредимый Нело.
   

   Почему это так сказано, написано? Что могло такое соплеменно Оленя с путешественниками стихий лишить чувства покоя на Волге, жизни? В отличие от некоторых Гам был подавлен под гнётом мерзких, мелкоподобных тварей, от коих по сравнению с бешенными псами, собаками опасливо остерегался. Мозг оделся масляной коркой мороза – стоп стало ему. «Из сердца вон!» фраза не оправдала никаких ожиданий.
   

   Два похожих и разных одновременно совершенно клана дарили друг другу ненависть , гнев и грозные, дерзкие стрелы взоров. С кулёк конусовидные факела вспыхивали осточертевшими плевками огня, рыжего фейерверка. Резвились в левых руках одного, ближнего отряда и в правых у другого, контролировавшего лепестками тигровых искр. Свободные руки занимались ношением воинских оружий в простом изготовлении, работы каждого самостоятельного солдата в, чуть ли не спускающихся до снятых от обуви стоп, лимонные листвы пальм. Родос любовался видом начавшейся бойни из-под лобья Гама и ему приглянулись грубо вырезанные из бурых, старых древ копья. У избранных находились куда серьёзные орудия хладных убийств. На Яриле отразились блики с мечей, казалось подлинных предков, помазанных ржавчиной.
   

   Виляли хвосты перьевые, куриные, птичьи. Гуляли махая хвосты вольчьи, лисичьи, заячьи... Медвежьи. Часом не Атикин там затаился? Ежели да, дай Бог, чтобы его среди единомышленников не впяли, не запилили и его голова не свалилась у ног обезумевших аборигенов. Бунтующее ближе наблюдателей, племя не показывало голов, лиц, в конце концов масок, массивных судя по размерам, не уступавшим животным тушам. И счастье Оленю, мальчикам и феям. Опасность за собой тут не при чём.
   

   Но причиной всегда оставалось нечто жуткое и необъяснимое.
   

   Просто по чистой фобии было представить, маски каких беспозвоночных ещё надеты на тех, кто плавал в факелах напротив носителей восьминожьих маскарада. Вдали мигали терронией глаза Северного клана. Вторая пара прорезей-глазниц пустовала чернушьей для прядущих мизгирей. Битва полюсных Царству по отношению отрядов длилась на протяжении тысячи вдохов и выдохов. Когда настал момент считать до две тысячи, отталкивающе грянули в метрах от себя маски Юга, изукрашенные цветами диких джунглей с клокочащими, будто резцы, пласкогубцы, секаторы иностранно расположенными челюстями, клыками, зубцами под громоздкими чёрными, жёлтыми, зелёными, синими и красными глазницами непохожих на людей подавно насекомых.
   

   Указавший, кто к какому племени относится, Нело, на которого нахлынула волна, преодолённую терпением и хладнокровием, подав знак, что с них достаточно, полушёпотом опомнил всем за кустами:
   

   - Надо спешить дальше, не то чей-то триумф завершится и поимкой нас.
   

   Он проглаголил это молниесносно, но смысл слов беглого Оленя был понятен. Оторвался от земли, вскочил насколько могвакуумно, бесшумно и пущенной стрелой удалился из света в сиреневые тени тумана. Распустились новобранцы будущих колец и прочих украшений, дёшево продающиеся и пропадающие после короткого взгляда.
   

   Тысячи поскоков да десять сотен кристаллов соединялись в симфоническую картину, льющуюся с ритмом в хрупкую речку. Камни разбивались вдребезги на следы, где побывали в гонке копытца. Приминялось ли это камням, им потому-то, что было не в характере кануть в скрученную Лету. Нельзя не запомнить их игольные с насечками маски пауков, ос, пчёл, кузнечиков, богомолов, муравьёв, стрекоз, бабочек и многих других жертв-энтомологов, арахнологов и охотников на арахнофобов, инцектофобов и липидофобов. Бабочки - милые создания, и к ним Гам брался не без лояльности; что-же привлекало в паукообразных и оставшихся насекомых, то уж точно ничего. Лишь необузданная реакция смеющихся над гонящими мелких трусами. Так себе воображал  Гам и в их числе слонов, взмывающих на дыбы в присутствии мышонка.
 

   - Приехали, - осведомил Нело пассажиров, как только те ущемнули воздушный толчок. Как сказал Олень, это пропустило их друидовый, защитный круг Лешего.
   

   Драгоценные лукерья застопорили свой ход. Остановились. Наконец-то они разрешили ступить себе в полный рост. Гаму и Родосу требовалось утихомирить обработку мыслей, отзывающих на память, яснее на то, что хранилось теперь там, где встретишь не привычную колею, а преследующий страх. Без понятия скрылся из виду он. Быстрее, чем ветер, вольнул в туман, и искать не придётся. Кому он сдался? Дом нужнее, дабы излечиться от его прихода явления и возливать оптимизм в лучшие, грядущие дни отсутствия ужаса. Кажется, эти дни «весеннего» солнышка уже прям в тот миг, когда прирос привал, выправили дебют, начались. Червоточился лишь одинокий общий вопрос: надолго ли?



Глава 8.
«Леший Бересклет»

   
   Защитный круг, к благодарности ради, прохлёбывал относительно вне зоны нутра находившихся обнажёнными пальцев древесных растений луг падших листьев. Они не в силах гарантировали стопроцентной баррикады от чужих взоров распутным, разбросанным лапам богатырского, безлиственного дерева. Охватом в пять человек ширилась, словно монолит в алеющем поле. Старых пластинах, листьев неровного ковра гармонию нарушали его ветвистые ноги. Сростались не тревожившись – видимые корешки ползали до окружности от занятого места, куда напрямик можно любоваться бревенистым  с ручкой слева плотом.
   

   Дверь насчитывала себя одного, и на том бы Гам с Родосом поставили точку, войдя через неё в безмятежное убежище, цитадель покоя, где никакой шум не прошёл бы впереди входящих.
   

   Мозги их самоварясь то верили, то не верели в глубины годовых вторых, третьих и так далее колец. В маленьком местечке быстрее услышат и выведут в линию связи о том, где прячется Бересклет и его гости, чем в большом и столь пустом.
   

   Представления о доме Лешего крайне изменились в ожидании научно-логического смысла. Здравомыслие стало на редкость подводить. Вершилось чудо.
   

   Дверь распахнувшася с первой попытки после стука и голоса «Войдите» открыла его в манной тронутости к обзору. Вход в дом упирался глубже корней, глубже земной корки осенних листочков, и его лестница уводила вниз в пустошь света.
   

   Не заладилось что-то туда опускаться. «Факел бы хоть оставили, - подумал Гам и позже не пожалел не сказать это, потому что и без нареканий он понял обратное и уже в слух проговорил:
   

   - Кто-нибудь мог, если и проникнуть, то увидеть огни сквозь щелины связанной брёвен.
   

   - Да уж. И не говори. Кто бы ухитрился обмануть магическую систему защиты. Включай фонарик, - поленял в белый цвет летописец. Гам отнял из рюкзака жёлтый отпугиватель псов. Щелчок, и отворилось золотое, стеклянное око. Яркий луч от него пролился по тенистым ступеням. Сделанные из почвы, освещённые тут же лишались его от теней шедших вниз ног.
   

   Олень Нело, заботившийся и о себе, посчитал всё же нужным стать караульщиком – вдруг Лондопы и племена отыщут загадочную силу невидимости и неосязаемости древа – но феи упросили его не оставаться, на улице сторожить единственный вход-выход, что являлось очень рискованным. Князя Лесов убедили и с лёгкостью втянули в просторную лестницу, так что кривоузорчатые рога не потеряли ни одного малого затёртого обломка. 
   

   Кто же это сзади захлопал плотом, прикрывавшим дверной проём? Стало немного темно и чьи-то скрежеты заглушили лёгкую пугливость Гама, Родоса, фей и Оленя. Первому сильнее своих друзей казалось, что кто-то после того, как спрятался вход в подземный дом, начал блудить, шоркать, точить стены прохода. Да ещё эти воздушные, короткие, шустрые переводы ножек преследовали каждый их шаг, точно с ними был вдобавок не только Нело. Тому ничуть не труднее было управлять тонкими, шёрстными конечностями в полутишье, и, к тому же, к его топоту копыт наши пилигримы абсолютно быстро привыкли; самоцветы так и сыпались с ног сушества из Сказа Бажова, и пусть шажки были не такими широкими, а они – не столь крупными, всё же могли привлечь общее внимание, хотя на них и не имелось никакого времени на взоры их созерцания, которое вряд ли могло помочь фонарику не растратить энергии.
   

   Однако Нело сразу признался, что это был не он.
   

   В общем случае, дверь заслонила свет, и почернели на спинах рюкзаки, но фонарь ведущий глаза, впредь не погасая струнил об углы ступеней в сопровождении трёх звёзд Облачки, Фуцанлуны и Ромашки. Крылья зёванно извергали против тьмы огоньки. Замена фонарику, с коим будет следованно, важно расстаться.
   

   «Не чем волноваться, - раздался голос у Гама, свой голос, - Как обещал Нело, Друид Бересклет расскажет обо всём, что творится с наземным континентом.»
   

    К этому моменту все уже были на двенадцатых ступенях от мелевшего, коричневого дна. Поднятый отпугиватель вновь щёлкнул. Луч, что сосуществовал в черёд безмолвии, уснул в нём. Очи отразили оранжевый предшественник утренней зари. Претерпевшие спуск ниже первого, финального подъёма, вошедшие раньше встречи хозяина встали в тенёк. Бересклет не был перед водворившими дверь путешественниками – не такой простой он, наверно. Что-то несусветное творилось, чешилось и брюзжало за погребной стеной, и этим слепым, слеповидным занятием засиживался он.
   

   Столько много разных звуков, будто по ту сторону кипело да булькало не один, а сразу несколько человек. Гам ощутил простиравшийся над головой едкий, горький дым, оказывавший первенцом гостеприимный тон под стелющейся кровавой копотью на спускающемся в составе гостей потолке.
   

   Обсуждения о том, чтобы подняться назад, перекрылись на во мгновение старческий приговор:
   

   - Рафлезия мне на макушку. Опять неладное.
   

   Олень Нело не стал выжидать решения пассажиров и, забодав в подрожании козы, протолкнул тех за угол, за границу глиняной стенки на свет лаборатории.
   

   Глаза начертили почти сложенный в две силуэт кашлящего старца. Спину из зелени заросло вскинутыми до подола плаща водопадом серебряных волос. Не успела она обернуться, а ворвавшимся гостям и совсем впустить голос, как лаборант сам потревожил себя и догадливой интонацией сказал:
   

   - А, это вы. Я ждал.
   

   Друзья, поднятые на ноги над росписными по форме рогами, открыто переглянулись друг на друга. Гам почувствовал второй сзади толчок; остро кольнуло в спину, но не то, чтобы назвать этот удар роковым. Крик боли был подавлен первым попавшимся в голове вопросом:
   

   - А, как вы узнали?
   

   - О, друг мой сердечный, всё уже было давно предсказано мною, - повернулся Бересклет, нисколько не удивившись.
   

   Теперь хозяина можно вдоволь разглядеть, сделать расчётливый анализ.
Волосы паутин собирались в пучу расшитым из лиан в малахит ободком, повязкой. Борода также паутинная спадала до промежутка между носками туфель, высунувшимися при обороте по окружности. Ноги ещё только исполнили поворот, породивший новый – брода расчёсанная, но ей было не обойтись без лесных даров прошлой природы. Куда уж они будут на час или сутки вчерашними? Запах кислых ягод, грибов и протухших орехов обкурил сотрясённый экспериментами воздух настолько, что реакция на него прослеживалась с полусекунды. Как никогда та мгновенно уступила блеску ведьминских, ящерских, зелёных глаз, брошенных на остальных. Олень лицезревший на хвойные мячики чёток тоже, не отрывал от них своих с чувством приплённого, прикорчевавшего незнакомца. Впрочем и он не стоял, как истукан, и присутствовавшие от него пододвинулись дальше к украшенной броде на дюжину микроскопических метров.
   

   - Это понятно, - продолжал осознательно  Гам, ближе терпевший зловонный запах, - но откуда? Мы ни ногой не постукивали по... по чудному паркету.
   

   Бересклет скептически пронёс взгляд на него. Тогда Гам, постаравшись не запачкать Лешего лестью да окинувшись на его седовласовое неопровержение, какие годы проживает, вырулил:
   

   - Ох, какая красивая и длинная у Вас борода, - сквозь эти минуты он вытянул не столь искривлённую улыбку, - Видно, мудры на век.
   

   - О, да, - не мог не согласиться Друид, - Ну, так что вы ждёте? Здесь свободно.
   

   Толпа пары детишек-подростков и Серебряного Копытце вскоре рассосалась, а трио феечек уже давным-давно раскрепостились по заполненному склянками и аппаратами малых габаритов столу.
   

   - Ой, а что это вы собирались сделать? Прозвенела сверхзаинтригованная  Облачка, указывая на чугунный котелок с трубой, круглыми измерительными циферблатами и перемычными цилиндрами.
   

   И стоило лишь о том вопросить, как Леший почесал седь волос, сваленных с подбородка, и многозначительно ответил:
   

   - Дистилирую сок из растения Ливириус-Центрутикум-Пеларгон. Приготавливаю эликсир храбрости.



Глава 9.
«Борьба со страхом»

***
   
   День потратился на тяжёлое собирание пропитания и зажжение костра. Филя и Круч так обрушились с испуга, узнав, с кем они имеют дело, что для них шаг вправо, шаг влево означало, как расстрел охотниками. Костерок завершил все долгие лишения сил и терпения на еду, до которой не добралась ни лапа, ни клюв, ни даже глаз. Устроили суточный привал.
   

   - Значит так, - стал обсуживать новое дельце Круч с Филей, - Будем сторожить друг друга поочерёдно, Филя, - пёс, мустанг первых похождений по Царству Земли, всякий раз вздёргивался да вздрагивал от сна, когда слышал от дружка, - Филя? Филя не спи!
   

   Чуть не криком, но чуть и не шёпотом держался градус термометра по состоянию, манерам, интонации и темпераменту самого Дятла Круча. Проверяя  тем, слушает ли внимательно его загнанный глупой судьбой-шуткой «конь», Круч не мог не спросить его на раз:
   

   - Филя, - шёпотом потревожил он, - Чаю хочешь?
   

   - Ага, хочу, - соглашаясь, попадплся на трюк Филя, не ведая, что этим его трогают за живое – было очень холодно, даже если и был костерок. Он перенёс собственную морду к клюву, и его нос загорелся болью от удара Круча, стучащего:
   

   - Филя! Соберись! Мы должны переждать эту ночь, пока не потушим костёр.
   

   - Ага, понял, - рассеянно-сонно кивал Филя и, не вдаваясь в рассуждения и слушая дальше, продолжал кивать на всё. Он слушал:
   

   - Давай договоримся, кто будет на карауле стеречь костёр.
   

   Круч вынул серебряную монету с российским рублём и говорит:
   

   - Орёл – значит ты. Решка – перебрасываем.
   

   Много подходов было положено на то, чтобы после слюны пса, помогавшего тому выиграть, монета точно падала на крыло стороной решкой и показала двуглавого орла. Так что Дятел с презрением ушёл спать, а Пёс, отстороняясь от огня, покойно следил за ним.
   

   Счёт: 3:3.



***
   
   Эликсир Храбрости. Не расслышали ли эти два слова уши Гама, принявшего их за чистую монету. Ну, естественно нет. Ведь ныне он ещё не сместился со сказочной страницы книги. С самого детства, рождения, кажется, что он слепо блуждает опять по лысому, но такому укрывающему его, лесу. Стук копыт, шорох опавших листьев, душераздирающее кляцанье зубчатых клювов его преследовали с Оленем на заднем фоне ничем не связанные. Злые бродячие псы, лютые скачущие Лондопы... Они не снимутся с глаз долой, они готовы в забвении страха пожирать каждую вторую зеницу ока, не ведая себе, рядом ли с тобой, или близоруко поверить в их существующую, несуществующую дальность тварей в чёрном.
   

   День 16 сентября, 2013 года. Утро после середины месяца разбудило ещё и нашествием на ясной поляне мерзких масок. А как только уседелось на языке последнее от Лешего Друида Бересклета, внутри Гама жадный от голода желудок совершил сальто. Может эликсир храбрости вылечит его, исцелит его сердце, его чуть не тронутый рассудок?
   

   Убежище Друида смахивало похожестью с кроличьей норой, сетью выкопанных проходов, ведящих в соседние комнаты номеров, обозначенных на дверных табличках. Кроме цифр, закрывавшие пустые кровати пласты досок да широкая, высокая, снятая со стволов кора деревьев не носили и не вынашивали никакой другой информации. Основная развилка делилась на четыре подземных отсека: два первых принадлежали Лешему и Оленю, иная половина аппортоментов же была свободной для того, чтобы не просто расфассовать предрекаемых клиентов, но ещё тяжеленные, словно мешки с почвенным комом для посадок декоративной и потребляемой флоры, рюкзаки: один – обычный, второй волшебный. Какие мягкие шкафы для людей, кровати! По их матрасам стоило гордиться тем, что они предвосхищали хотя бы по маленьку кресло-диван  с рычагом Кузнеца Лиахима. И дабы растянуть удовольствие, роскошь, Гам, Родос, Облачка, Фуцанлуна и Ромашка – последним находить отдельные комнатки – значило быть чокнутыми – вернулись к долговременным разговорам. Беседа – главный друг общения и счастья не растерять имеющиеся мозги.
   

   Мальчик-Звезда питал всё большие соблазны к речи об Эликсире, способствовавшем всякому, кто его выпьет, не смотреть страху в глаза, забыть в кои-то веки о нём. Как бы то ни было ему пришлось слова о зелье отложить на тот момент, который сам сего потребует.
   

   Тогда уже можно об источнике «конфетах настоящей храбрости» и задать вопрос, сказать:
   

   - А, зачем он Вам понадобился?
   

   Итак, вернёмся на события, не опережающие главные помыслы Гама, о которых никто и в планах своих догадаться даже не был. Все не стесняясь вытаивали из себя Друиду-предсказателю вопросы касательно того, чего Гама почему-то интересовало не больше собственного. Чаще всего вопросы выправляли из нынешней политики злодеев-наместников Короля-Колдуна Энстрепия. Их было четыре, как и континентов отверженной страны, называемой в ковычках «Безымагией» - Горный тролль Пупыр, Кощей Бессмертный, Кикимора Болотная и Морской Волк Синезубый.
   

   - Горный тролль Пупыр управляет Царством Воздуха, Кощей Бессмертный – Царством Огня, Кикимора Болотная – Царством Земли, а Морской Волк Синезубый – Царством Воды. Пупыра на стыке неделей перевели по званию из генерала в правителя Воздушного континента, Иридии. Про последнего, я так думаю, вы толком не ведаете, если не говорить о вашей четвёртой фее, - рассказывал  Леший и обратил взоры на трёх состоятельных феечек, ухитрившихся влиться почти в группу «сестёр» без ведомого предупреждения сгустившему краски Гаму. Лицо пока не поспешило выразить против верных друзей обескураженность; и Облачка нашла дальнюю причину не сажать споры не присовокупленного в неприходимый миг спора, от которого Ромашке и Фуцанлуне не предстояло добавлять чего-то, заступаясь за двоюродную сестрёнку.
   

   - Не смотри на меня так, - отступила она в сторону от нахмуренного лица Гама. Расстояние между ним и разгуливавшей до этого по просторному полю-столу Облачкой оставалось прежним,  - В конце концов, - потрясла перед собой ручками, - мы ещё ищем нашего Мага-Медведя. Кто знает, может он находится именно там, сидит и...
   

   - Сосёт лапу в ожидании нас, - оглушительно выдумал Гам и не дал фее продолжить свои объяснения, - Ведь это ещё означает, что и твоя сестра тоже состоит под угрозой, что и Атикин. А, если мы не отыщем и там его, останется ли она в живых иль также, как и ты, и Ромашка, и Фуцанлуна станет морской рабыней?
   

   Здесь Гам совершенно завёлся.
   

   Перемечивающиеся очи испытывали железные нервы Облачки, еле скапливающей ответ. Сразу, как только Гам выдыхнулся, тот вытек из уст в уши вкрадчиво и одновременно возражающе.
   

   - Ну, мы же именно это и делаем, не торопясь.
   

   - А, нельзя было мне полностью сказать? «Гам, помоги мне, пожалуйста, спасти родственнииков и Волшебную Страну, вернув Атикина обратно в должности правления и восстановив гармонию природы.» Разве я, обычный мальчик, похолодею от ужаса, выведав и раньше с твоего не совершенного разрешения о существовании твоих же единственных сестёр, которых у меня – я даже о братьях молчу – и в жизни своей не имел, не имею и не буду иметь? Ладно, у тебя нет родителей, они мертвы. Но сёстры. Сёстры. У меня есть мама и папа, а о сестёр – нет. Только я один.
   

   После тонны сбывшихся на ушах у всех слов «Звёздный мальчик» мерил, сколько для повторной, длинной, долгой ходьбы хватало шагов, опустошённый пол. Сидевшие на местах, вглядывались в него, словно в одну очищенную воду аквариума, ожидая встречи с золотой рыбкой. Минута и то вытягивалась лишь ради того, чтобы на ней полетел вновь его опрокинутый на всех голос. И дождалась.
   

   Гам оросил вопросом:
   

   - Кстати. Как её зовут? Я ни её, ни имени не знаю.
   

   Его ладонь подмахивала вверх-вниз  пред собой. Облачка набрала в груди воздуха и выдохнула:
   

   - Капля.
   

   Надо что-то делать. Иначе вся речевая баталия, пока не вернулась, присягнётся бесконечному, жаркому сотрясанию пустоты, атмосферы в лаборатории. Тайм-аут вовремя начался не владеющим больше тишиной Лешим, прохрипевшим:
   

   - Не забывайте всё-таки, что вы не у себя дома. Ещё одно содрогание, и эгидные чары рассеятся.
   

   И он скрупулёзно почесал бороду, подбирая то облезлый мухомор, то раскидистую малину.
   

   Скандальная недомолвка не без Бересклета подошла к концу. Гам, насколько выжимал дозу терпения, столько для себя осознал, что грубить лично хозяину подземки ему допускалось не по возрасту, не по стечению столь важных обстоятельств. Изобилие планов окутал яростный дымок. Молчание оставалось собой довольной, минуту следующую в блаженстве не рассчитывая покинуть её созидателей.
   

   И какой же сейчас поднимится разговор?  Гам не слышал ни себя, ни друзей, ни Друида, ни Оленя Нело. Растерзанный муками, не принёсший ничего, кроме тех, кто одушевлённый задумчиво прикидывал отдалённую тему, смещённый с должности Князь Лесов удалился в собственный номер покоя, убедившись, что древесный псевдоботаник-предсказатель сам справится с океаном конфликта.
   

   Что-же, значит надо отложить акт общения о Фее Воды. Но кто начнёт говорить другое?
   

   Голубые очи Гама сфокусировались на фей и Родоса. Облачка? – Судя по выражению её лица, к ней не стремилось прийти ни одно в лоб слово. Фуцанлуна? – Зачем она будет толкать голос? Чтобы жаркий спор двух субъектов превратился в адский целых трёх? Родос? На вряд ли его волнуют во многом такие дискуссии, особенно если он затейлевый писарь в репертуаре вдохновения.  А, Ромашка? Что она может вымолвить? Очевидно её расспросы лезли, словно это были бы личностные ромашки из её черноволосого рода, из смуглой кожи темени. Должно быть, они расценятся под предлогом, в конце концов, посеять топоры гнева к смирению друзей и Лешего. И окажутся более скорыми, кстати, по делу исключительного требования  прислушаться к ней. Она ждала, когда они простившись друг с другом подойдут к её вопросу.
   

   Однако, как видно, не дождёшься, и она спросила:
   

   - Бересклет, вы надеюсь знаете моего хозяина особняка на острове Изумрудной Пещеры. Он ушёл на сбор редких растений, но пропал, я так думаю. Скажите, пожалуйста, в ваших пророчествах о нас не упомянуто ли и о нём? Найдём ли его, спасём?
   

   Бродатый лесник-мудрец будто знал, что пойдёт сказанному навстречу, и ответил:
   

   - Собственно говоря, да. Шёл в голову, в моё сознание. И смею оповестить, что ваши поиски будут не напрасны. Вы свидетесь с ними – Каплей, Аспарагусом и Атикином – токмо это будет не так просто. Будущее разрешит вам, пилигримам столкнуться с добросовестниками.
   

   - Дедушка Бересклет, - вырвалось у Гама, заметившего, как тот собирался возвратиться к экспериментам и практике, - Когда довершите приготовление зелья, Вы не могли бы с нами поделиться Эликсиром Храбрости. Боюсь. Оночень-очень понадобится нам в пути.
   

   Леший Друид ни бровью не повёл, выслушав успокоившегося Георгия. Он медленно подступил к нему и лишь проницательно по справедливости протянул:
   

   - Конечно, я отдам пару флаконов на долгую дорогу. Но не убеждай себя, что он тебе поможет. Его по большей вероятности можно выпить тем, у кого хромает нервная система. Облачке, Фуцанлуне и Ромашке уж точно не помешает по три капли.
   

   Он сместил взгляд доверяющей улыбкой на фей и отошёл к готовящимся на магобиохимическую работу колбам, сосудам на полках.
   

   Гама немного перевернуло внутри вопреки желанию не видеть страха в красных глазах Лондопов, и с не сбывшейся мечтой пролить в рот частичку той жидкости он имел на уме только одну надежду: чтобы этих чёрных чудовищей стадо с ними и рядом не кочевало.



Глава 10.
«Из записок Книги Стихий»

   Гам нахмурился не слабее фей и летописца в окружении начатых Бересклетом опытов, приняв прорезавшие слух слова Лешего за старческий, докторский бред, не имевший ни одну из тысячи причин. Сказал бы лучше ему, чем плетал нервы у своих колб и сосудов, почему ему нельзя пить эликсир. Есть же какое-то веское основание.
   

   Под вечер шестнадцатого сентября об Эликсире Храбрости никто не толковал, как и Гам, пользующийся молчанием не дерзить Доктору Друиду.
   

   Откуда тот является Доктором, ежели Самоделкин глушью собственного голоса и не шёл ему навстречу? Это его профессиональное призвание доложил сам Леший в поры ужина, состоявшего лишь из салата, похожего на обычную капусту, но синеватого оттенка, и белых грибов со вкусом, право, связанных в прямом смысле, мяса в примеси сладкой земляники, в седьмом часу.
   

   - Магии и волшебной палочки у меня нет, но нельзя не согласиться вам, что первую я произвожу благодаря знаниям в области зеленологии, яимихологии и аницидемологии, - сказал гостям, сидя со всеми за опять-таки свободным от отрав да отваров столом, Бересклет.
   

   Олень Нело, любящий разговоры и верный хозяину подземного, домашнего очага, не забыл про третью фазу потребления пищи и питья. И, проснувшись со своего номерного сеновала, вступил в дискуссию в поддержку Бересклету.
   

   - Не понимаю. Что ты так приутих от не найденных питательных растений и грибов? Зато встретил такую замечательную компанию, с коей можно проболтать день и ночь, - показал хлебосольным жестом Леший Нело, ничего не спрашивавшего, на Гама и его друзей.
   

   Попивая на десерт, как возможно себе это представить, смородиновый сироп, разлитый на семёрку древовидных кружек без ручек, которые ещё и трудно укладывались в ладонях горячими, поэт Родос, любопытная Облачка, лавировавшая в неточных, ошибочных мыслях Фуцанлуна и счастливая беседой Ромашка заполонили тишь уймой впечатлений при делах и поисках Мага-медведя Атикина. Летописец поделился новостью о «Великолепной», как позже после досуга в номере над письменностью он называл её, поэме, половину которого удалось завершить за приемлимые шестнадцать дней.
   

   Облачка голоском выллупившегося из яйца птенца выражала нескончаемые благодарности за положительные божьи вести на будущие события. Фуцанлуна, вляпываясь в заблуждения, вела о настоящих  приключениях, произошедших якобы в Царстве Огня, которые были преувеличены ею, преукрашивая деталями. А, Ромашка, чувствовавшая себя фейерически, букетно от мысли вновь увидеть графа-учёного Изумрудного особняка, не лишённая членства души компании, философствовала над  тем, до чего же замечательной бывает жизнь.
   

   Пронося до ушей, которые, казалось, свиснут от уныния и апатии не слушать, тонны радости, Гам молча сгорбившись чуть-чуть, чтоб никто не заметил его грусти, на стульчике размышлял о своём, о том, как они, их феечки станут под процессом Эликсира Храбрости вести в дальнейшем пути, коли надобно было его держать. Приторные мысли ни в какие ворота не покидали Георгия вплоть до окончания ужина и вплоть до кровати, где была ему готова бессонница. Не раздеваясь Гам лежал под одеялом бездвижно, но вопросы так и крутились в его мозгах. Вопросы. Одни только вопросы.
   

   - Почему-же он не сказал мне причины не пить зелье? – мучил его внутренний голос, бродя по извилинам, в то время, как владелец совести почевал на неизвестном матрасе, - Скорее бы вымолвил завтра, если ему не хватило смелости сегодня. Что может быть со мной не так? Разве у меня есть крепкая, нервная система гораздо устойчивее, чем у фей? Родос тоже не такой для себя льстец, чтоб он был награждённым Львинным Сердцем Ричарда Первого.
   

   Гам не мог не вспомнить встречу со Змеем Горынычем, вызвавшем досадную краску на физиономии в греческой тунике поэта.
   

   Стоп, Друид отдаст им только капли эликсира. Так, наверное, ему будет тоже нужно им запастись – фей-то много, а он один.
   

   «Ладно, прохладно, - подумал Гам, - Завтра. Всё завтра».
   

   И заговорившись с самим, ещё лежал в молчании, пока веки не устали держать очи открытыми. Уснул. Сон. Покойный номер. Тишь. Темнота. Но какие здесь радушные цвета, пятна, узоры, ныряя в них... Всё глубже... Глубже...
   

   Все ночи несоблагодеянные снами, коими не возбуждают дремлющие умы слабых, сильных, таких разных сущностей, так одинаковы по сорту, что убаюкивающие снами, быстролётные абсолютно не похожи на соседей. Где-то за пределами лачуги феечки беседуют на стыке ночи и утра друг с другом, Атикином, Аспарагусом... с Лиахимом... Долгих им лет жизни и многоликих встреч, если ещё чутким, добрым людям не отведено впасть в бесконечный свет, чтоб с ними ничего страдательного и плохого не случилось.
   

   А вопросы... Вопросы совсем ушли, утонув в безвременную колыбель. Пропали – забыты.
   

   В девять часов, семнадцатого сентября, 2013-го года к вставшему из кровати, непосещённому пункту на пути у поезда вопросов, сыпавшихся на голову вчера, Георгию Самоделкину перешло от запаса заряда бодрствование. Волнения, уже не возвращаясь, покинули. В данный момент, когда глаза спящих смыкались не переставая, Гам был лёгок, как на помине.
   

   С чего бы начать семнадцатый день пребывания в Волшебной Стране? – эта мысль посетила его первой. Ни вторая, ни третья, ни другая и ни следующие не имели никакого отношения к Эликсиру Храбрости. Хватило срелкам часов на стене, над дверью шмыгнутьчрез не малые циферки ради встречи с голубыми глазами из-под чёрных бровей. В отличие от того, что пережили нервишки вчера, восстановленного Гама озарило, как лампочка фонаря озаряет в туннеле непроглядную тропу. Он ни разу не ставил перед собой цели посвятить фантастическим, сказочным существам несколько страниц Книги Стихий. Он должен успеть набросать как можно больше слов, дабы тем же количеством наполнить на треть энергией его, Волшебную Страну, посох Мага-медведя. Которого стараютсявытаить из неведомо кто знает места его феечки на дорогу спасения. А, потом и вперёд снарядиться, так что Гам сразу в тишине и покое со свободой воображения вынул крупный томик, пенал, из него достав ручку, открыл первые пустые листы и, скользя чернилами, стержнем по желто-яичной бумаге, поехал вперегонку с волной вдохновения.
   

   Отпускать из шкафа идей Серебряного Копытце и Лешего Бересклета было отрадясь не велено, во многом потому, что ничего постороннего не вдалбливалось к нему. Взялся первым за Оленя.
   

   «Пресмыкаясь меж крон кустарников, бродят самые тёмные, злейшие сгинатели низы, от которых прежде чем убежишь похолодеешь присуствием убийственным. Все мы во Вселенной чужие, хищники друг другу, как в лесу животные: звери, птицы; в ручьях, морях и океанах – рыбы. Все слабые нуждаются в помощи и силе, не говоря о защите, сильных. И те из большинства «защитников», «спасителей» не в состоянии оберегать себя лишь по факту, не дающего и им подмоги свыше покровителей живности. И они, не смотря страху в глаза, но вглядываясь в наполненные страха, очи слабых, убивают, ибо не могут предуведомить судьбу роковую. Мало сышешь на веку стоящих за тебя горой смельчаков, героев. Ограждая потомство родимое и лишая гуляний от монстров чмырающих, одним из них велено причислить вольно Оленя Нело, самоцветами яркими осветляющего мглу-тьмучую. Ни на миг от дня до ночи заслоняясь за ним, хвалебно хвалить его Серебряным Копытцем. Из черни в медь, из меди в серебро, из серебра в... Да хранит сила света и мощь его, даже пройдя через все скитания, невзгоды истинного Оленя Нело, Князя Зелёных Лесов.»
   

   «Думаю,  хоть кое-кто обрадуется,» - подумал Гам, не обнадёживая  младого товарища и поплыл далее. Со страниц, толстой корки Книги Четырёх Элементови изливалось нечто подобное свечению травяной биолюминисценции.
   

   «Возможно, ежели я напишу много ему хорошего в адрес – он меня простит,» - говорил про себя Гам о Бересклете, и с этой мыслью погнал:
   

   «Сей дух лесничий на глаз отталкивает видом неопрятным. По броде курчаво-мшистой висят зацепленными ингридиенты раннего сбора и главенного содержания на лекарства растительные. Кто больной стеснённый болью, раной, болезнью выпьет верное снадобье, тот в здорового наново обратится.
   

   А, возьмёт не то, поглотит его змеиное оно, кислота, яд того уничтожает. Языки зверушек не силят названия зелий настоичных, изувеченные без знаний лекарств спешат к Лешему Друиду Бересклету елеко возможно, ибо умеет различать верные от неверных. А, коли придобрить пирожками сытными, договоришься хоть на край света пойти за животными, тварями с ним и его подмогой. Тих ниже травы, но от противных злых шуток и проказов ему не отказаться.»



Глава 11.
«Лабиринт»

   В районе 10-ти часов наш самозанятный Леший Друид Бересклет не мог не проснуться после черноволосого писарчука, ни к кому не лазившего, вторым. Оказавшись удачно-таки ранним жаворонком, Гам сидя в номере самообслуживания перекрывал шелестом и царапаньем пера, ручки о бумагу, об исписанный лист брюзжания пешего за дверью. Они его в обеспеченной фантомною тишью концетрации испытывали блистательную воздержанность продлить любимую, творческую работу. Рассеянный свет туманной с цветным глазом склянки, покойной на кубической тумбочке кружил запоздалые сумерки. Банка вклячалась должным образом при любом движении проснувшегося и наоборот – тускнела, когда кое-кто неподвижно погружался в снившиеся сюжеты. Рядом с ним скрестил в сидячей позе Самоделкин - со случившегося сетования Родос и троица феечек находили нужным растаться с человеком, которому требовался восстановительный режим в одиночной обстановке.
   

   «По ходу, «комнатное  изолирование» пошло мне на пользу», - подумал Гам, пренебрегаясь словом «явно», не готовый согласиться с изолированностью левой, крайней комнаты под нумером 1. Не выходя из номера «Друидного Отеля», остановившись на написанном о Лешем, он мог бы заполнить свежими событиями путешествия и дневник для сочинения к школе про проведённое лето 2013 года, но внезапно за миг до обеспеченной, почти досадившей до него идеи его слух прорезал звук сунувших на пол ног, и затем не пренадлежавших Гаму ног топанье распространилось от начала до мальчика. Наконец-то и того в носках босые ноги поднялись и надели на себя лазурные кроссовки.
   

   Скоро, заправив Книгу Стихий обратно в рюкзак Гам вызвался перестать терпеть и гадать, кто же ещё проснётся. Были слышны шаги и чем ближе к ним он припирался у двери, тем яснее становилось понять, что они преодолевали путь при скорости, которую можно сравнить с тем преминанием низких конечностей, будто они испытывали какое-то дребезжание, принимаемый за страх перед судьбоносным экзаменом. Шажок на каждую секунду переступал, словно стопой через другую на расстоянии длины его следа.
   

   Бересклет, как хозяин, имел право делать, не делать всё, что угодно. Серьёзно, какое тебе твоё тролльское дело, знать, ходит, не ходит по своей квартире твой сосед, если он – его старший владелец-жилец? Бересклет решался, разумеется, сегодня с утра приготовить обещанный Эликсир Храбрости. Однако до Гама эти старческие шаги наступали гораздо дальше лабораторного, кухонного стола. Шум рос, и пятиклассный школьник, никогда не бравший верх над целями личными визита, гостя, кой пропустит сейчас дорогу, отошёл назад. Случай, когда молодость уступает старости.
   

   Затабличная дверь скрипнула. В комнату вошёл также не мытый, также не бритый и также в не нормальном виде седовласый лекарь лесных зверей. Он ничего не совершал содеянного, кроме как прочитал вращением глаз весь внутренний номерок, оглянулся на застывшего Гама, проверил за пригорбленной спиной, не проснулся ли кто ещё, снова взглянул на мальчика и прошептал:
   

   - Больше двух говорят вслух, или как там у вас... В общем, иди за мной, поговорим.
   

   - Куда? – спросил мальчик.
   

   - На кухню. Ты, кстати, познакомился здесь с новыми, маленькими друзьями? Они так ярко светятся, блуждая по стенам. Ты одного не раздавил?
   

   - С кем? Кого?
   

   - С муравьями-светлячками. Их предводитель – главнокомандующий Неон. Они тут прячутся также, как и мы, и оказывают нам помощь.
   

   Муравей Неон. Это был не он. Ну, конечно.
   

   Гам смолчал, точно и утих при вошедшем к нему Бересклете. Друид наклонил голову в сторону пустого коридора. Предуведомившись, что ему будет легче не проронять ни слова, Гам вышел из комнаты;  дверь скрыла содержание внутри номера, и Георгий – Гоша просеменил за старцем, в попытках не извлекать лишних шорканий.
   

   Полутьма теснила очи, и не за желанием лепиться к ней. Свет, исходивший в Лаборатории-Кухни, пустил голубые глаза, заранее привыкшие к безизменному освещению. Повторяя те же действия, что и Леший, севший на свой предугадаемый вроде самим табурет, Гам усадился на второй.
   

   Акт существования свободных в пустых углах подавали и остальные деревяшки, которые настолько крепились на будущие посиделки за завтраком, что они были не только созданы для того, чтоб сидеть, но и чтоб встать на них вполный рост, прочитать стихотворение, станцевать и потом спрыгнуть загадав желание. Никого, кроме них, не сидело и не стояло в квартирном зале, предназначенном для экспериментальных и кулинарно-трапезных мероприятий. Друг напротив друга смотря молчали двое представителей противоположных крайностей: молодость и старость. Гляделки длились где-то полтора минуты.
   

   Победила первая – Друид заговорил:
   

   - Оставлять после себя и хорошо, и плохо. Оставлять самих в одном мирке надолго, мы не в праве. Но куда вам идти, не знаете?
   

   Здесь Гам собирался ответить, что им некогда направлять цели в иное русло, кроме как восстановить природу Волшебной страны и вернуть законного Мага-Короля, но придержал слова ради жадности осмыслить, чем начинал разговор старец. Он продолжил:
   

   - Так куда же вы пойдёте? За грибами? За ягодами? Олень Нело итак бедный не может найти на пропитание.
   

   - А, разве существует путь, не зримый нами? – выстрелил гласно Гам, метя обнажённый взор, какой кидаю в безвыходных ситуациях люди, - Идти, не идти, бежать, не бежать – всё равно не спрячешься от страха, чьи глаза велики. Если бы вы мне разрешили випить Эликсир Храбрости в пути, я хоть на край Земли – ну, это... ...»вашей земли» - отправился бы, утонул, плюхнулся хоть во тьму, но нашёл бы Атикина, и тот бы спас всех и вся.
   

   Бересклет унёс цель сохранить скептичность, поднять ведущую бровь – в данный характер он управлялся легко правой рукой – и, дослушав до конца, он «флегматично» посмотрел на собеседника, сказав:
   

   - Мы с тобой говорили не о тебе, Гам. Ты уже должен понимать, по чём я переговариваюсь. Знаю безопасное место, под эгидой которого внешние враги вас не заметят и не вздумают туда войти, но оно никому не понравится. Но предлагаю.
   

   - Так эта местность ещё по хуже, чем ваши мшистые одеяла и матрасы? – приподнял брови Гам, внезапно самому дав паузу, чтобы позже опустить их, припомнить сегодня ночью спальную кровать с низкими спинками.
   

   Лешего нахмурил вопрос Самоделкина, так что Гам не стал зацикливаться на последних значениях вытянутых своими устами слов. Его спина выпрямилась, ощущая их холод; он замялся:
   

   - Простите меня за... Брр... оскорбления. Я слушаю.
   

   Растрёпывая угольные волосы, Гам снялся с сидения и приступил мерить ногами «зал» травянных снадобий и «флористической» еды. Вдох, выдох. Вдох, выдох. Между тем Бересклет отказался длить слух на лёгкие перепады живого, здорового измерителя. Сидя на стуле, тоже выровнил осанку, протянул должным дальше дискуссию:
   

   - Это нечто хуже и хужедля противников, неприятеля. На юго-западе Царства Земли со стороны столицы нашей есть кругло-расчерченный Лабиринт. «Древо Познания» его называют. Попав туда, поговаривают, из ловушки никто не выберется.
   

   - Многие так рассказывают в ваших краях? – что-то лезло Гаму в нутро и из него, в то время, как лицо мальчика вскинулось, скосилось на Бересклета.
   

   - На вряд ли, некоторые, поскольку многие умеют врать о своём выходе.
   

   - Выходит, я вынужден быть честным, но и в то же время не паниковать там с друзьями и следовать вперёд к цели, правда? – задался снова Самоделкин, слившись взглядом со взором сказателя.
   

   Тот весьма электрически вздрогнул очами под поднятыми бровями. Увешанный лесничими «прибомбасами», словно новогодняя ёлка, где вместо на восхождении темени макушки-звёздочки стоял столбом, цветом зелёной фисташки моховый, бархатный колпак,Бересклет подпустился к истцсу, вопросителю.
   

   - Я всё предусмотрел, - успокаивал он, - всё предсказываю. Вы будете в безопасности. Когда преспешники Энстрепия и племена Кикиморы забудят о вас, останется время на поиск выхода.
   

   Гам не верил в успех, в чём Бересклета не просто разочаровал, а подарил ему ту причину, без которой он бы не нырнул правой рукой в карман, по наитию не понял, что то, что искал, находится не там, не увяз в кладовой броде, и не высунул оттуда безброское, стальное колечко. Друид медленно поднёс к нему его.
   

   - Ваш ключ туда, - сказал лишь он.
   

   Гам принял это нужным и сложил ребром ладони, сунув их под морщинистые. Покрытые венами труда ладони Лешего разжались – кольцо упало прямо подошедшему Гаму в молодецкие ладошки.
   

   Кольцо преобладало крохотным, незаметным камешком кошачье-травянного оттенка. Её одно сияние сравнивалось с вероятностью встретить и изловить редкий, зелёный луч.
   

   - И как этот ключ позволит оставаться незамеченными нам? – Гаму показалось настолько убедительным тон, что по версии лесного старичка от изумрудного кольца зависел сам шанс не стать пленниками ни спорящих двоих, или одного из племён – кто знает, кто победит – ни Кикиморы Болотной, ни Лабиринта.
   

   - Ещё не всего плана извлёк, - подвёл голову вперёд Бересклет, - Конечно, ты с друзьями можешь и сам тихонько шагать до Лабиринта, но силы покинут за такой долгий маршрутик. Не кольцом, увы и ах, вы сумеете переместиться. Для и ради такого дела я не откажусь истратить образцы качественной настойки Латропа. Обладает транспортными и телепортирующими свойствами. Выпьете его – окажетесь уже там.
   

   - Да, и вправду, будет жутко прогуливаться по окрестностям «тайги».
   

   

   - Что? – недопонял Друид.
   

   - Изобиллия фауны и флоры для новых ваших зелий, - ложно приукрасил Гам, - А, Нело не сопроводит нас?
   

   - О, не в этот раз, - ответил  Бересклет, уложив спрятанный за бородой подбородок на выставленный кулак под ним в вертикальном положении, - Ему надо набираться сил. К тому же, мы с ним очень редко выходим из «эгиды», «гнезда» своего. Вам нужно быть там сегодня, иначе останетесь здесь, пока сам Энстрепие не заскочит проведать территорию – а он редкостный выберака из Чертогов, ему лучше не мешать; злой, когда кто-нибудь по пустякам зовёт его.
   

   - За ваше кольцо я бы оценил, но чтоб раздавать Эликсир Храбрости феям, нам всем по настойке Латропа и посылать нас на «курорт»... – проговорил Гам, и тут понёсшегося на «дыбы» остановил Друид, переспросивший:
   

   - Куда?
   

   - На путешествие... – пояснил Гам, наш современный мальчик, - Так вот. На «курорт» - для меня-таки тут нельзя не согласиться. Короче, договорились.
   

   Они пожали друг другу руки. Это уж точно вразумевал Бересклет сделать более-менее адаптированно.
   

   - Ну, что-ж. Не смею мешкать. Продолжайте работы над Эликсиром, а я тем временем приступлю к собиранию близких ко мне вещей и немного поболтаю с новыми светящимися друзьями, - благодеянно поддержал события Гам, срос с табурета, развернулся спиной на Лешего и потаранил к себе, как невзначай слабослышный голос Бересклета поставил его на паузу.
   

   - И кое-что, - сказал он, - Ты, наверно, желал услышать, почему тебе не обязательно и даже запрещенно с Родосом отведать, - здесь он ухмыльнулся на акцент, - Эликсира Храбрости. Ну, так отвечу. От него обостряется эффектная зависимость, отнюдь не слабая, чем твоё хотение спастись, убежать от кошмаров. Они скоро уйдут, если будешь сильным и станешь лично сердцем храбреца, обещаю.



Глава 12.
«Причудливая поэма Родоса»

                ***
   
   На рассвете на отсроченный сон Круча обрушился холод. Ветерок шального характера раскрыл его веки – он проснулся, стараясь свыкнуть с настоящим. И что же он увидел? Догоревший до конца костёр уже признавал перед ним, ветром своё поражение. Красный цветок сдался, потух; рубиновый хохолок возмущённо встрепенулся на темени Круча, вписавшего в него цилиндр и, взмахнув крыльями, присеменил к псу Филе.
   

   Дятел неугомонно дёрнул товарища за нос:
   

   - Филя! Филя! Ты почему меня не разбудил? Спишь ещё тут, не предупредив меня, соня.
   

   Затопорщившись, он подвёл свободные крылья к толстой шее Фили - тот не откликнулся во сне – и, схватившись за горловой воротник, пресследовал мысль, если не расшевелить, то дать ему «вечный сон». Он забыл про то, что его рост значительно принижался к сугубо малым размерам животных, вроде птичек. Поэтому-то это было ещё одной важной причиной, по которой для Круча друг пёс находился не в его вкусе, как товарищ.
   

   - Филя, - остановился дятел и ласково подволок вопросом – Тебе какая погода хороша?
   

   Пёс немного секнул головой воздух и, услышав бодрого «доктора деревьев», отлёжанно, без памятства бросил:
   

   - Ммм... Как сейчас погодка, нравится. А,что?
   

   - Да, чтоб знать, в какую из них тебя хоронить, - проорал Круч, стукаясь и стукаясь перцовой макушкой головы о ближайшее древо.
   

   - Так, чему это ты меня ведёшь? – тоже вознегодовал проснувшийся уже пёс, встал на задние лапы, словно человек.
   

   - Чтобы ты спросил! – нашло на Дятла что-то не ладное, - Так ты у нас сторожил костерок, он потух.
   

   - Я его не тушил, - взял оправдываться Филя.
   

   - А, кто?!
   

   Вдруг сквозь пустоту протянулся страшный рёв; не понадобился и ответ, как они пошли прочь.



***
   
   Гам, не в манере оспаривать работающего за изготовлением заветного эликсира Лешего, вынудил идти по коридору, оюратно зайти в полутёмный номер и, страхуя, не забыл ли что, ждать назначенного часа пробуждения товарищей, кроме Нело. Олень не вызвался вставать на четыре пружинистые конечности скоростного, живучего двигателя.
   

   Темнота уносила с собой уверенность, как и свет – мрак, бессознательность того.
   

   Оставшееся время мальчик счёл израсходовать на дневник, где была написана почти половина путешествий; тягались те приметно с каким-нибудь объёмистым произведением, чтоежели все листы страниц разложить по площади лаборатории, то его площадь будет больше площади кухни. То есть хватает пустых и последних, чтоб ими же заполонить ещё четыре комнаты – дневничок Георгия Самоделкина толстый; ещё можно делиться с ним многими, многими впечатлениями.
   

   Когда в тишине, в звуке работы Бересклета выделились первые голоса Родоса, Облачки, Фуцанлуны и Ромашки, завтрак на освобождённом столе был тут как тут наложен. Сони высшего разряда попривычке высыпаться до самого прихода землетрясения успели припуститься следом за Гамом, а он за Друидом, завершившим зелье.
   

   В это утро семнадцатого сентября Бог послал на их стол рог остаточного морса из белой черёмухи, одуванчиковый салат, суп белых грибов, травянная горчица и так далее и прочее. Кажется Бересклет был тем подобней, в придачу вегетарианцем, лесным гурманом, способным не то, чтобы сохранить ловко выхваченные перед наступлением Энстрепия ингридиенты, но и создать так возбуждающие нюх, нос да онемевший язык вкусные творения кухонных хроник. В общем, целый завтрак не мог быть разделён на хотя бы кардинальные составляющие части; выдалось шикарно и в один и тот же миг короткими ступенями на седьмое небо. Однако каменной и золотой молодёже, Друиду и консператору удалось доложить феечкам и летописцу решение не совсем дальнего движения из точки А в точку В. Главное, важное, разумеется, рассказали, и было не удивительно смотреть на друзей, лица коих носили в себе типичный для Гама – точнее было ранее типичным мальчику после расстановок деталей плана с Бересклетом – не обязывавший излагать гласом вопрос:
   

   - А, как же Нело? Ему не здоровится?
   

   - Между инерцией и движением, - кратно отвечал Бересклет.
   

   Завтрак закончился, стол расчистили от грязной посуды, протолкнули вплотную к голой стене, феечки, правда парочка обладающих силой огня и воздуха, помыли не нуждавшуюся в чистоте, по мнению Лешего, посуду и, нарисовав в мозгу единого организма воображаемую галочку, предводители экспедиции «Баланс» облегчающе предприняли труд трудом подготовиться к запланированной телепортации массовой группы путешественников, состоявшей из двух мальчиков и трёх духов стихий. Ромашка, феечка Земли, чья волшебная палочка не имела магической энергии, ответственно участвовала лишь в заданиях хилого сорта и старалась из-за всех сил доказать, что маленькая – не значит слабая, пусть и её выдержка очень контрасно отличалась даже от выдержек Облачки и Фуцанлуны вместе взятых. На неё устремляли взоры её помощников, постоянно переживавшие за зелёные крылышки, которые обходились без восхвалений, а нуждались явно в поддерживаемой солидарности. Так случалось, что эти переживания, прерывающиеся дыхания товарищей нарастали в пользу сбывающихся, кажущихся чувств, целящихся прямо в сердце и будущее одновременно.
   

   - Ух, тяжело, - пронзилась болью, какой люди ощущают неземную усталость, Ромашка, и из её тонких рук-прутиков, рук-зубочисток выскочила описанная тетрадь, что принадлежала каратающему периоды несомненного вдохновения поэмы Летописцу Родосу. Тот, поймавший момент полупадения, вовремя облегчил горилловый труд относительно Ромашке, словил свою дорогую поэму и соприкоснулся с глазу на глаз со спасённой ещё одной, живой уже вещью.
   

   - Спасибо, конечно, за помощь-услугу, - ноткой еле пробивающего отрицания поблагодарил деликатно Родос, - но я мог бы и сам уложить собственное творение.
   

   По выражению физиономии крохотного тельца было ясно главное – она никогда не остановится ни перед чем без безумия и упрямства и Облачки, и Фуцанлуны. Впрочем, к обеспечиваемой паузе, с которой продолжили дальше подготавливаться к перемещению чарами зелья, она отнеслась к не обязательной, неудачной подмоги, обращённой летописцем на свою, мудро, откладывая отдельные слова на потом.
   

   Выпытав, вылучив травоотборный завтрак и часы собирания вещей, пропитания и разбирательств анализ в деталях плана, из поры в пору, пришло время наконец никого из своих не оставить, вместе сойтись на полную готовность к телепортации и перед ним попрощаться со звериным лекарем и Князем Лесов. Кстати, тот почти не мог ходить, по какой-то странности, и всё-таки добился того, чтобы свидеться с провожающими гостями. Переход настойкой Латропа возмущался столь роковыми и неточными перемещениями из пункта дома Лешего в пункт Лабиринт. Любое не то вычерпнутое слово в любом нейроне головного мозга заставляло зелье не ясно выражено доставить того, кто выпьет его, в неверную для него площадь места отправки. Одно слово, одна мысль решала, куда попадёт перемещающийся. О чём бы он ни подумал – его пульнёт в то именно место, о котором помыслил. Поэтому, чтобы никто также не застрял, например, в ствол древа или в кротовую нору, все по очереди выбрались на млечную почву падающего малыми фотонами света, на гармонизированный воздух.
   

   Посреди леса Царства Земли недалеко от Древовидного порога в нумерационную хижину, где в лаборатории тестировались эксперименты отборного Эликсира Храбрости, стоял фон всхлипываний, вскрикиваний междоусобных племён, мчащихся лбами в лоб на бой, который, судя по всему, должен начаться незамедлительно возле невидимого объекта.
   

   Дом Бересклета и убежище, присущий для беглых жильцов, не загипнотизированных неприятелем, теперь мог быть подвержен тысячами копьями отуманенных магией. Нужно быстрее перемыкнуться из эгидного купола, который может и не вынести ударов тысячных аборигенов Икуап и Мокесан, растроенных их высшими врагами, подальше от сотрясений земли на встречаемые их, Гама и товарищей кирпичи. Бересклет протянул феям флакон Эликсира и повернулся к прошлому, сегодняшнему разговору, к Гаму:
   

   - На него наложен кодовый замок, который откроют токмо Облачка, Фуцанлуна и Ромашка. Можешь не стараться.
   

   И нашептал троим феям код, после чего поматал выставленным вверх указательным пальцем, как бы говоря «Никому, кроме вам». Затем, кончив выполнять тот глухой жест, раздал каждому из пяти подопечных по фляжке оранжевой настойки.
   

   - Запомните, - наставительно обобщил Бересклет, - Один глоток и сгусток мысли – и вы окажетесь там, куда подводить будет ваша голова. Назад не возвращайтесь. Назад пути нет. Сконцентрируйтесь на Лабиринт, и попадёте туда. Всё будет хорошо.
   

   - Мы поняли, - кивнул Гам и зарядил в бок, в локоть задумавшемуся поэту, который сам того не ведая, на что он соглашается, встрепенулся и выдавил:
   

   - Да.
   

   - Да, - подхватили феечки, коих несомненно никто не ждал. По наитию и их личикам нельзя и сопереживать, что что-то выйдет под откоз.
   

   - Молодцы, - почесал собственную косматую бороду Бересклет. Он сказал это чуть брежно, снисходительно, не собираясь растрачиваться по мелочам.
   

   - Удачи, - прикорнулся попрощаться Олень Нело, меняя по следам серебряные копытца. Отрывались они куда слабже, чем в прошлый раз, но самоцветы вылучались радостным звоном и небесным, пузырчатым переливом цветов, - Да побережёт ваши души Пан Лесной и Ярило-Солнце.
   

   По коей причине он возвёл глаза к небу, а рога – к спине, но здесь, по мнению Гама, это выражало надежду и молитву. Впрочем, на Родосе можно было сойтись тем-же оттачиванием внимания, что и у него – ведь они готовятся к первому в жизни перемещению и сама судьба с ними не шутит.
   

   Наши «взводники» экспедиции в тринадцатый час по Московскому времени на Лешевой поляне выстроились в ряд полукругом пред Друидом, чтоб проверить, все ли есть.
   

   - Всё готово, - хмыкнул про себя зверинный лекарь, - Ну, что-ж, - пожал руки Гаму и Родосу, - До свидания, - погладил мышинного размера крылья волшебных бабочек, фей, - С Богом.
   

   Вырученный отряд путешественников открыл флаконы. Крышки щёлкнули – издался резкий запах чистотелы и ландышей. Гам ни о чём не думал, кроме, как попасть без ран, без потерь, и смерти, и страха в подножье Лабиринта. Облачка, Фуцанлуна, Ромашка и скорее Летописец занялись одинаковыми думами, мыслями. Все посмотрели друг на друга, потом каждый, вглядываясь на открытый флакон, закрыл глаза – сердца пятерых застучали мгновенно – опорожнил, осушил глотком Латроп. Шла секунда сноведений, представлявших, каким им предстанет, выростит следующий уютный уголок. Вдруг фантазия немного ослабла, помутнились краски – закружилась волчком голова. Глаза были замкнуты, ещё водружалось слышать бормотание Лешего Лесника и задирание сухой земли копытами Оленя Нело. Но вскоре  и они остановились, будто часы жизни, мира, войны и смерти встали и убились об стену, как люди убивают, сражают время. В очи пришли на смену мечтам, контрольной точке потоки красок и ручейки во тьме оттенков. Красный, алый, закатный, солнечный, травянистый, небесный, морской, «ирисный» и снова жаркий гранат, и снова топлённый оранжевый...
   

   Сто радужных ручейков, переливающихся букетов...
   

   Ты даже не сможешь отвесть очей, как только пребудешь в этом вихре «озонового слоя». «Не отворить мне глаза, - подумал Гам, - Когда же это закончится?»
   

   Процесс словно прочитал его желание. Прошло около минуты с того момента, как он сомкнул, соединил веки.На протяжении транса цветов единственная мыслишка не покидала его черепную коробку. Может он уже там? Гам отпёр зеркала души и увидал протоптанную тропинку, на которой стоял и которая вела в зримый им порог широкой, великаньей стены. Лабиринт находится в сотке метров, тут рукой подать до него.
   

   Гам оглянулся; кругом высились купы сосен. Серых, тмящих свет.
   

   - Сработало, - обрадовался Гам, - Облачка! Фуцанлуна! Ромашка! Родос! Мы добрались!
   

   Конечно, не стоило вопить друзьям, но возле него не было никого. Он стал звать того, кого не присутствовало рядом с ним. Подходя к каждому лысому кусту, заглядывая за каждый толстый ствол «секвойи», он всё равно искал товарищей, как ищут слепые пятый угол. Никого. Никого. Совершенно никого.
   

   Куда же уткнулись носиками феечки? Куда же пропал наш вдумчивый летописец?
   

   - Ау! – сам не понимая, что он делает, Гам приложил тыльные стороны ладоней к краям вскрытых губ и кричал, вовсю лишая голоса, - Ау! Облачка! Фуцан...
   

   - Мы здесь, - перебил его перезвон, и Гам мигом поскакал на звуки крылышек.
   

   Колокольчиков звон всё наростал и наростал. Гама ничто не мешало разыскать их, и он не ошибся.
   

   Облачку, Фуцанлуну и Ромашку он застал под одной круглой, большой кроной опадающего хвоя. Они никуда не летели, висели и устремляли взоры на серую, хвойную брешь, и всё просто. Шуршание листьев осёк их. Они повернулись на перемешивание давно упавших иголок. Перед ними вырос Гам.
   

   - А, где Родос? – ошалел вопрошающе переводя с одной феечки на соседнюю.
   

   Феи воздуха, огня и земли промолчали, указав только ручками наверх над собой. Сверху на крылья и головки сыпались хвоинки.
   

   - Кто нибудь помогите! Кто нибудь вообще слышит? Мне тут совсем не удобно, - раздавалась оттуда-го струя просьб. Летописец Родос трёс сосну, полагая, что так кто-то его местонахождение распознает и спасёт. До тошноты душераздирались крики испуга, боязни и всех, кто врос в землю под деревом. Ему, лично, не нравилась эта часть событий.
   

   - Родос, ты как сюда взвалился? – вопросил золотокурового поэта Гам.
   

   - Меня? Я? – переспросил, высовывая нос сквозь томный изумруд иголок, Родос, - Нет, это не я. Меня занесло само на ту вышину. Я думал лишь о лесе, безопасном месте, как Бересклет и говорил нам.
   

   - Ну, так о чём думал?
   

   - О чём, о чём. О надежде, о том, чтоб найти новый, безвредный, милый дом. Ну, прямо как в моей поэме...



Храбрый, маленький зверёк
Крикнул      всем:   «Найдём
Лучше     прежнего      лесок,
Землю                обойдём!»



Глава 13.
«Карта в голове»

   Солнце-Ярило колесом крутился по свету собственному, брызги янтарные с неба летят кубарем, отвесно, искоса, раскоса, льют душу Бога по миру. Льют по лесам, джунглям. Ах, как они бьются! Ох, как они вьются! Надеются лучи пройти сквозь мшистую, иглистую, лысую, затменную плешь. Но - вот ненастье! – не пускают их кроны идолов древесных. Страшатся от огня потери земной, жизни живой.
   

   Возможно, именно так и описал бы тот пейзаж дня семнадцатого сентября сосновых «бор» летописец Родос, если бы не его в голове уложенная поэма, прогнавшая его наверх чуть ли не на осьмой ряд веток, распускавшихся из самой макушки, где неплохо было бы видеть ему, куда вдохновлённого поэта унесла стихотворная, новая «Идиллия» и «Одессея».
   

   К счастью, тронувшаяся коробка мечтаний вовремя остановила свой ход, а Родос, спущенный по верёвке – её удалось зацепить за соседнюю ветвь – встал из серой хвои целёхоньким молодцом. Сотня раз повторяя «Спасибо», он слился с феечками. Все направились следом за выручившим «сына Пушкина, Гомера» Гамом.
   

   - Спасибо тебе, что ты не так далеко улетел, - саркастически поблагодарил черноволосый «герой», «спаситель» догнавшему его спину Родосу и добавил, - ни то бы и нас понесло в не туда.
   

   Гам испортил настроение ему, однако не настолько, чтоб смолчать, следуя по пути, и не повысить какой-то другой даже разговор, но только не о литературном его произведении искусства, темы. Еле-еле влажные, мокрые губы тараторно трепетали вровень сердцебиению, артикулируясь на поисках Лабиринта.
   

   Не прошло и полчаса, как к глазам от образа взметнулись на горизонт сквозь купу деревьев ширококруглого его стены. Те-же стены – дважды.
   

   Приближаясь вперёд ко входу в него, который просверлился яркостью выхваченных оттенков, уже скоро одолевало в телах путешественников что-то называемое между ужасом неученья – никто среди них не знал «внутренность», план мостового сооружения – и странностью держать дорогу туда, где, наверное, вряд ли кто их ждал. Они имели возможность выбрать собственный путь, а теперь... Теперь иного выбора нет. Был шанс, от коего отлучились советом Бересклета, ушли на порог места несуществующего возврата, на котором они уже целесообразно простояли с нависшим молчанием около периода мирного штиля, пока, полностью не разглядев широту красоты узоров на арке, высеченной почти над ними, Фуцанлуна не пропарировала:
   

   - Ну, и что стоим? Ищем пятый угол? – на этом моменте она упёрлась взором в глубь поворотов и заворотов координально-логической игры, двигающей мозг, - Мне кажется, мы уже отыскали укрытие.
   

   Она сделала привлечение внимания на то, как единогласно, утвердительно, в полёте имитируя ходьбу пешком навстречу входу, свысила подбородочек. Её сестра – наоборот – нацепила маску отрицания и заморозила:
   

   - Неужели, вы считаете, наш выбор перечня ответов на вопрос «Куда дальше?» необратимым? Пока не поздно, можно думу-думать. У каждого своя дорога.
   

   Облачка унялась по больше отпускать обречения последнего на цитату человека мудрого, но утратившего смысл коллектива. Тогда Гам и Ромашка, совпадая порой мальчика и порой терпящего замешательства, когда ей, фее Земли дали сказать, бросили:
   

   - А, кто будет защищать нас? Вас? Тебя? У Родоса лишь нет сторон на кого-то положиться.
   

   - Ну, после телепортации у него всё-таки образовалась сторона на тебя полагаться, - провислась на Родосе Облачка и опросила его – Правда?
 

   - Эээ... В данном случае, я полагаюсь на лес второго дома моего, - избирая выражение, не обращал внимания ни на кого, кроме сочинения стихов, летописец Родос.
   

   - Родос! Соберись! Попадя туда, мы не знаем о дальнейшем. А, идя своим умом, не зная куда, мы обрекаем себя на тот же зеркальный исход.
   

   - ...И пойдём в гости к кому-то ещё... – прозябнул про себя поэт.
   

   - Ай, - махнул на него рукой Гам и вновь обратился на взгляд Облачки под давлением «здесь и сейчас», - Если мы направимся в лес, - дебри племён «Амазонки», - мы больше никуда не будем ходить. Бересклет не меньше вашего желал, чтоб вы и мы с «древнегреческим мечтателем» пробыли именно там, - он жестикулирующе показал на вход в Лабиринт и продолжил, - Спасёмся внутри него, скроемся и останемся в живых. Как станем выбераться, подумаем и дальше поживём, увидим.
   

   Неуверенность мешала всё теснее и теснее ей посмотреть латирально на весь арсенал выходов. Она проглотила его слова, затем свои собранные ею, попробовала как-нибудь подступиться к нему, открыла рот...
   

   Вылетел голос Фуцанлуны:
   

   - Ну, так мы идём или нет?
   

   Победила предложение потеряться в высоких стенах Лабиринта. Он умел быть естественнее хоть куда. Шагнули по три стопы; глядь, остолбенело выстлались вертикальные склоны; украшались росписными узорами в смешанном стиле, да не все высекались; прятались они за зарослями не по воле личной. Растительность здесь цареблагоухала, процветала. На доли претензий.
   

   Шли вправо, шли влево – стены не кончались, узоры водили за нос. Вперёд. Вперёд. Вперёд. Ходов не отменяли – мерили шаги. Не прихватили, жалко, клубок ниток. Пригодился бы. «Почему он нам не дал его, а отдал какое-то кольцо?» - вспоминал Гам, младший член семьи Самоделкинов Лешего Друида Бересклета, - «Нда... Лучше бы подарил нам бороду или волосы.»
   

   Песочные часы просыпают песчанные, забытые секунды, падающие мимо настоящего на дно прошлого. Лабиринт тоже можно назвать «антикатализатором», замедлителем времени. Вроде ничего не происходит; шагаешь, топаешь себе; всё утекает очень медленно, а тут – бац! – подымаешь глаза к небу, наверх и осознаёшь, что день близится на канун вечера. Останавливать движение некому и некогда, также, как и сесть в привал, разжечь костёр и перекусить. Семнадцатый час дня вёз прежнюю ситуацию и инерцию.
   

   Где бы ни был – сталкиваешься носом с одними и теми-же стенами. Одинаковые узоры вертелись, зеркалились с боков, по бокам. Казалось, этот Лабиринт сведёт с ума того, кто станет считать свой маршрут бесконечным, копирующим разнообразные орнаменты, однообразным.
   

   Интересно, мог ли кто-нибудь в ловушке мозга выжить и выдержать полудюжину лет? Гам потерял пустое темя и страстно поверил в устранение таких упущений. Но, позвольте, почему? Разве было сказано, что неверен факт об исчезновении там всяких туда входящих, вынуждая оставлять и забывать всякую надежду, существ, сущих?
   

   Неожиданно по узорчатым стенам с цветом сумрачного заката поплыли большие тени. На протяжении всей ходьбы, бродилки шаги тасовались в бесконечность вселеной, запрещая себе прерывать их. Теперь же процессия компании замерла.
   

   Молчание, тишь удлинялось за места нудных до тошноты взаправду - потому что после кружения глаз вместо них производили продолженно дебют голова, ноги и желудок – завихрений. Все посадили мощь зрения на закатно-красные тени, которые всё приближались и точно притягивались. Страшно чуть не было на том миге, когда тени неведомого существа доползли до района мостовой из камня, у самых носков кроссовок и сандалий, и краёв крылышек фей-сестёр. Надвигалась беда – готовься к бою. Замкнутое, ограждённое пространство потихоньку порезало фырканье с писканьем вперемешку.
   

   - Назад, - скомандовал Гам феям и летописцу. Они развернулись резко с тем чувством жажды выжить, что в бегстве упустили третью персону рода феечек.
   

   - Где Ромашка? – прозвенели Облачка и Фуцанлуна, и Гам с Родосом затормозили. Вернули лица на прежнее место взора, обзора. Феи, Гам и Родос, обернувшись на тени, позвали и созвали далее Ромашку.
   

   Фея Земли не затонула из виду за слои каменных пределов гигантского круга. Но, к не понятному аргументу, она зависла в воздухе там, гда и висела.
   

   Между ней и фырканьем, вызванным испугом, за углом дрогнул сентиментальный, дружелюбный, контактный диалог.
   

   - Аспарагус, это Вы? – по наитию выпустила ручку вперёд Ромашка.
   

   - Ромашка, - просипел, выдворяясь из-за угла стены, голос, который феечке был весьма знаком, и на показ поля зрения жертв Лабиринта, не высвободождающего ни одну душу, возник его управитель. Не с первого раза была сформированна тенистая фигура; Гама и Родоса лица переморщились не столько из того, что никогда не видели ботаника «Изумрудного Острова», сколько находили в ней недоверие безобразного, вновь неряшливого человека...
   

   Человек, оказавшийся на тусклом свете не человеком, а с вымощенными жизнью кинжалами-иглами растрёпанным дикобразом ростом не меньше обычного с планеты «Земля». Его усы-зубочистки таращились во все концы, края, как бы это были ещё дополнительной парой кротовых очей-пуговиц. Вибрисами, по мнению Гама, незнакомый подопечный чуял любое движение и должен чуять, потому как он верно и точно подстёгивался к группе. Оригиналы глаз вынашивали на себе круглые, янтарные очки, имевшие ещё шесть и дальних лет сноски. Остроиголочная туша облегалась висячим до подол, лимонным жилетом. На макушке красовались тарелочные уши.
   

   - Не думал, что ты явишься даже одна-одиношечка, - продолжал Аспарагус, поднимая четырёхпалую лапу на посторонних и выставляя два коготка-пальца из четырёх, - С ними...
   

   Фея Земли повела ровные линии от них.
   

   - Гам и Родос, - прояснила ситуацию Ромашка. Облачка и Фуцанлуна, подтвердив то, кивнули, - Они со мной.
   

   Она тоже немного невольно сомневалась в истинности морды живого валуна, «стола», сростающего над ними в вертикальном положении и обладании ежинной, бочковой фигуры. Фразу тот не договорил; видимо и так наглядно образована проблема в их подчинении, заключении в столбовых плоскостях гиганта головоломок.
   

   - Вы не без причины, - рассудила Ромашка, - пришли сюда, может быть. Но и не в этом дело, - не волнуясь о желании Аспарагуса поискать безвыборно в Лабиринте необходимые виды флоры, Ромашка добралась до самого главного вопроса, который, коли не секрет, задавали жадные книгочеи, чтецы, – Как вы всё ещё здоровы и сыты?
   

   Крайне не уместно прозвучал он. Аспарагус натуженно и одновременно без тех тормозов, когда глупые люди переходят на обвенчанный на провал обман.
   

   - Я тут не один, - вкратце взошёл ответом он и на том моменте начал «тирлить», «тереть» бред сумашедшего, - Со мной здесь друзья. Как вижу, ты со своими тоже.
   

   Облачка и Фуцанлуна онемели, учитывая то, что они не проронили ни единого слова вовсе. По их виду не требовалось и гадать, что у них было на уме и все ли у всех дома.
   

   - Вы можете с ними нас познакомить? – явно не раздосадываясь над состоянием и самочувствием профессора растений, спрашивала Ромашка. Никто не видел её лица, но по её шарме реакций на результат процесса в Лабиринте, происшедшего с шестилетним подопечным, её физиономия тоже выражалась недопустимым пределом нормального и психотипно-безумного состояний.
   

   - О, да. Конечно, - согласился Аспарагус, - Не могу не представить их вам, Ромашка.
   

   С этими крылатыми, умными словами двойного отрицания он сделал мах лапой и поволок грядуще наших пилигримов за тот самый сказочный уголок, из-за коего выслеживалась его ёлочная со спины тень.
   

   Шли дальше, поворачивая то налево, то направо, - ох, опять, - прямиком стараясь примчаться в Центр. Стены не изменялись, изменяя чисто разум. Малообещанный Дикобраз обременевшим часом топаний, шорканий изложил о карте, которую, согласно собственному методу, выучил наизусть, а затем замёл следы и сжёг её, чтобы Лабиринт не переставал быть ловушкой для неверных. Уготована цель по памяти попасть в Центральное окружение Лабиринта, где в кои-то веки выйдет из них отличная компания.
   

   - Когда доберёмся до «Центра Круга и Ока», надо придумать позже, как вылучиться из запутанного Лабиринта, - сказал Гам широтой часов внутри него.
   

   - Чтобы выйти из Лабиринта, нужно идти в глубь, - хрипло процеживал Аспарагус, волоча мелкими шажочками следы задних лап.
   

   Что за нелепица! Гам посмел просить его повтора.
   

   - Простите, что вы говорите? – перевёл взгляд на блудного дикобраза он.
   

   Аспарагус. Не смотря на его лицо, меняя «ноги» прямо по заросшей мостовой, пробубнил снова парадоксально:
   

   - Чтобы выйти из Лабиринта, нужно идти в глубь.
   

   И, эхом, отразил на ходу крайнее, как будто говорил с самим собой:
   

   - В глубь. В глубь. В глубь.
   

   Гам, Родос и двоюродные сёстры феи «угладили» себя в мыслях, веруя, что эта карта в голове ежистого типа укажет им короткий, устланный цветами мира и покоя, правильный путь.               
   


Глава 14.
«В гостях у Фавна-Пана»

                ***
   
   Было бы не смешно и не так волнующе, ежели бы не рассказал вам, что приключилось дальше же с нашими антогонистами на стыке ночи и утра после ошеломительно-пугающего рёва. Растроенных два дружка, потеряв осознание от ужаса, не столько знали, куда они так спешат, но и насколько знали в побеге, что в этом и состоит их цель жизни, а именно выжить, дабы погубить за нагоном следом супротивную Энстрепию младую шайку. Один бежал, надеясь словно найти в покое после бегатни покой лапам. Другой перехлёстывал туманный воздух крыльями, давая им обещание когда-нибудь опуститься на траву, на ветку и передохнуть. Их чрезмерно избегание ошибок, промахов, смерти напоминало в игру «ручеёк» не рвущейся паутиной нити, которую нельзя было порвать или обрезать. Обоим некуда идти. Что же будет делать один без другого? И пока исключительно из-за этого, из-за того, куда следовать далее без второго одному, Дятел Круч и Пёс Филя не отставали друг от друга, «Ясная поляна» у убежища Друида-Лешего всё скорее и скорее сокращала им путь-дорогу, которую могли бы раза в два, три медленнее пройти.
   

   На семнадцатое сентября их глаза, остановившиеся в тёмно-серо-густых кустах, наконец-то добрались раньше настоящего до пилигримов стихий. Спрятанные, в оба глядевшие очи запамятавали о своей вражде; между Кручом и Филей промостился призрак и спеси, и зла, и коварства.
   

   «Ну, сейчас мы их остановим, задержим...» - говорил Дятел.
   

   «Наконец-то скоро я отдохну,» - скрывал в себе Филя пёс.
   

   Но что они там делают? Они пьют телепортатор!? Быстрее! Со всем вихрем дятел и пёс выскочили из-за толстых веток, ветвей кустов, прежде чем Гам и его друзья перешли состояние исчезновения. Надо только не допустить этого! Бежали снова угорелые глупцы. Но зря – их обнесло ударом, и они пали на землю.


***
   
   В северной части, как распространил сведения о коротком, «вечном» походе Аспарагус, пилигримы должны были представиться на пороге окружности «Центра», Лабиринтного Ока. Это значит, наша команда преодолевала девять тысяч восемьсот сорок три метра от пусторазборного дебюта до безрасточительного нынешнего продвижения. К сожалению, путаница уступила место наистраннейшим звукам дикой манеры. Соседние метры охватывались царапаниями кривлячих, кривых когтей, чирканиями вроде спичек и миниатюрными топотами, забывавшими «кошачьи» следы.
   

   Дело обошлось, к счастью, без происшествий.
   

   В ночь на семнадцатое сентября, 2013 года их затемнённые лбы, уставшие от хлопотных походов по приторной «плеши», укрывающей мостовую и по щелинам мостовой, спрятанной ею, низких зарослей, встретили падающий на них свет, поток пепла, золы, искр и пропускающихся нами фотонов.
   

   - Становится теплее, - только сейчас заговорил со всеми Родос, когда на звук выхватились слияния «ручейной» флейты и ноющей скрипки. Упоённый стихами о лесе, он ничего не замечал, так что, как только его внимание привлекли следы невиданных зверей, пролился вопрос:
   

   - Чьи следы?
   

   - Могу сказать лишь, что такие ни разу не видел, - ответил Гам, понизившийся на корточки к перепончатым лапам по площади квадратной тумбочки. Две ноги, как влитую, сошлись бок о бок – Гам сравнил свои со следом.
   

   Возобновили движение на тепло, откуда слагался пепел, на музыку, откуда пели дуэтом флейта и скрипка, и на беседы котов и кошек с малодоброжелательными  змеями, каких существование не имелось. Отрицание дало плоды на то, чтобы аналитически оценить, кто в действительности был в цветах не затухающих искр.
   

   Рассуждать долго смысла не было – компания зашла в круглистую, тарелочную залу под открытыми возвояниями соснового леса, закрывающего звёздное небо.
   

   - Это и есть то место, где живут ваши «друзья»? – уважительно относясь, обратилась Ромашка. Зелёные крылья бабочки Махаона блеснули вдоль виска Родоса. Летописец откосил от письма по свитку гусиным пером. Позвольте, неужели поэту, спустившемуся не с баобаба, не с дуба, а с сосны, довелось в зубах держать в добавок и чернильницу? Но, нет. В этом случае было бы понятно, почему в остальных моментах его голос не сопровождался с переливной музыкой ночи. Впрочем, не в этом дело. Родос по настоящему ничего не замечал, а его тишь артикуляций связывала себя с тем же вдохновением, на которое Гам и феи отзывались снисходительно. Аспарагусу же подобное игнорирование на мир было «до лампочки» - он предпочитал свой «репертуар», откуда и приходилось, наверно, ему лепить зацепленный на слух парадокс.
   

   - Глубь. Глубь. Глубь, - проворковал он теперь и, застлав глазами собственного сознания глаза совсем другой, нормальной феечки Ромашки, ответил:
   

   - Это здесь. Да. Ты совершенно права.
   

   Родоса осекло. Он возбуждённо любопытством, кто ещё рядом с ними, курчаво опомнился. Не то, чтобы процессия отставила палец на точке карты, а то что его стало окружать, вытеснять к центру окружности. Без соли и без сахара, если так выражаться, он ощущал явление невидимого сущего зверя, в коем количестве никто не возложит ему самому вникать в вычисление. Ему чуялись чьи-то движения. Пауза.
   

   Никакой музыки и дуэта флейты и скрипки более не звучало на фоне сосновой глуши средь глинястых, каменных кирпичей стен дальше.
   

   Аспарагус сделал усилие; на площадке входа-выхода «зеницы ока» Лабиринта нажали стоп и никуда не сдёрлись стопы Гама и Родоса. Облачка, Фуцанлуна – «замёрзли» в воздухе. Но Ромашка...
   

   Ромашка приняла вид понимающего, как родного, человека, психолога, улетела за тушью дикобраза, уплывшего в сторону горящего, красного... жаркого...
   

   Волна взглядов путешественников нахлынула в яркую краску, за которой сидели чёрные, вроде живые, силуэты. Центр окружности сузился; снова вернулась музыка. Стоило подойти на его наростание, как вновь она прервалась. Кто-то вырвал из полутьмы приветственный тон дружелюбия; обстановка покрылась уличным «приютом».
   

   - Наш старый, вечный гость встретил нас вот какой уже раз, - пожал при тени лапу Аспарагуса государь баритона. Силуэты поравнялись, ещё одна фигура подступала вперёд к парочке вросших в землю кустов. Правда, последняя еле-еле отцветала с ними и, боязно предположить, миновала «тельцов» насквозь, пройдя и пяти шагов. Как статичная картинка, пролезла она... Бррр... ...из этих теней.
   

   - Глядите, кого я нашёл, - позвала обоих подопечных «пустота». Тусклая, бледная и такая-же не разборчивая.
   

   Аспарагус с тенью обернулись, увидали Гама, Родоса, Облачку и Фуцанлуну, и первый «прогласил» собеседнику о новых «гостях».
   

   Из-за уха вылетела Ромашка. Она кивнула силуэту, подарила улыбку, и настигнутая того реакция отзеркалилась на будучих приглашёнными – приглашёнными сейчас – мальчиков и двоих двоюродных сестёр, фей стихий.
   

   - Ого, пополнение. Эй, народ! Идите к костру. К нам! Боги его прислали ещё на прошлой неделе, - махала двухметровой рукой, лохматой не то волосками, не то шипами, не то иглами выдалбливающими из-под иноземной какой-то листвы, блешь, оттепель рассвета.
   

   Шаг вперёд. Шаг ещё. Крылья вверх, крылья вниз. Влево. Вправо. Застигнув большой костёр, экспедиция притормозила у него, тот закрыл огненную «ауру». Самозакрытие оказалось причиной одного близнеца гиганта, другой которого привязался с беспечной пустотой, «продавая воздух». Великан показался туда, куда падал свет, будто сообразив, что «новички» не видят в темноте.
   

   Именно тогда наши и увидели его лесной лик. Это было, возможно, самое деревенски общительное, спокойное укутанное сетью кустов, плотных листьев зелёного древа, существо древнегреческого, божественного пантеона.
   

   - Вы меня, если вы чтец, должны ведать, - проговорил наставительно, обращаясь на «из Мира Людей» пятиклассника, медвежий куст, - о таком   
 Боге лесов, как Пан-Фавн.
   

   Гам смолчал. На что рассчитывали бы его друзья и надеялись, если бы в первую очередь их спросил «кустовой» с бараньями рогами чудище? Наверно, они просто бы хоть чем-то донесли ответы, впечатления, в отличие от Самоделкина.
   

   - Ах, да. Ну, какой смысл и какая разница? – заставил продолжать молчать Пан. Родос уложил волшебный, спинной мешок, «плоды труда», произведение, отдельно спрятав чернильницу, которую он держал в одной руке вместе с пергаментом, и мокрое чернилами перо. Трое фей сблизились, «встряхнув» ресничками на Фавна, чьё высоченное тело получеловека-полукозла укутывалось «изумрудом» моха, листьев и «малином» цветов. Рогатая голова, на макушке коего стеблем рос «морской», голубой василёк, покачалас; затем его владелец поднёс из куста-туши правую руку шестидесятилетнего человека, деда:
   

   - Василёк звать можешь меня.
   

   - Гам Самоделкин, - пожал руку Фавна мальчик, чья двенадцатилетняя ручка младого ухватила только три пальца «Дяди Стёпы».
   

   Уж, это в начале ему точно необходимо выполнить, пусть и отчасти.
   

   - Рад познакомиться.
   

   - Бересклет указал нам путь к спасению от племён. Мы телепортировались к вам. Вашему убежищу не трудно позавидовать.
   

   - Вам повезло, - улыбнулся Василёк, - Я учуял их приближение пятнадцать минут назад.
   

   Эти междоусобия густо, сильно затуманили их разум, но они всё равно ни за что не отправятся ко мне. Тем хуже им, но и легче также им опять. Вы в ловушке, из которой никогда ваша экспедиция на встретит луч солнца, видя долгую, длинную повторяемую жизнь. Её, разумеется, не собираюсь красть.  Аспарагус – мой друг, Призрачный музыкант – тоже. Теперь и вы мне друзья будете.
   

   Гам выслушал покойно Василька, однако веру в то, что их дело не будет проигранным, сохранил в сердце. Глаза прилипли к копытам Фавна-Пана, монотонно взбивающим землю с пылью. Эта однородная масса растилавшаяся по площади под ногами, намекала всю важность ситуации. Скоро они выйдут, найдут выход, отыщут Атикина, восстановят гармонию четырёх природных элементов. Полнейший абсурд в том ризоне, если свершить судьбу невозможно, когда она касалась будущего масштабного характера.
   

   - Аспарагус, думаю, вам мозги выносят под самое «не я» - вслух пролопотал Гам, глядя на то, как привидение пролазой проскочил сквозь Дикобраза-Ботаника.
   

   - Что? – в роковую задался Василёк Гаму. Тут Самоделкин увёрто спасся от конфликта и проел об очень схожих габаритах и столь почти не отличимой внешности:
   

   - Говорю, что похожи вы один в один. Ну, знаете. Близнецы. Одинаково выглядите. Одинаково говорите. У вас, считаю, это «семейное», братская кровь, - вымолвил он, вводя нос от Аспарагуса на Пана-Фавна и наоборот. Около себя восстало бывшее обоняние в запах вышедших из срока лесных подаяний Бересклета. Правда, на самом деле, или капельку, они издавали что-то гораздо ближе к человеческой, не магической еде. На Гама нависла череда снисхождений и скептицизм, какой наблюдается у, приподнявших с наивным взором бровь, обычных людей. Он сменил тему.
   

   - Эээ... Эй, никто сильно не хочет кушать? – вырулил он, слыша, как внутри собственного организма желудок вопит от голода.
   

   И Гам про себя, ставясь в немой режим, подумал:
   

   «Ничего не идёт на ум. Мы обязательно что-нибудь придумаем. Но сначала надо поесть...»



Глава 15.
«Одинокий музыкант»

   Без глубокого сомнения Гам рядом с летописцем-ровесником, старавшимся поддавать вид формально-воспитанного подростка, присел на лежачее бревно у рыжего костра. Копна огненных волос излучала свечение радиусом маленького, деского театра – сказать честно, его размер не шёл в равенство ростам противоположных «антиподов»: один – колючий, другой – нет.
   

   В связи с тем, что перед сном употребляли, нельзя не упомянуть о нём, об отличительных чертах трапезы в тёмное время. Гам так ввернул к голоду, а его товарищи так зависли на подмене темы для разговора, что никто, кроме Василька, Аспарагуса и призрака, абсолютно не заметил, как из плаща-куста сам Фавн-Пан разжал тополинные листья, пустил в свободный полёт, и те, по краям склеенные словно, воплотились в расшитое в клетку цвета травы одеяло. Должно быть, надо туда сесть, но рты не открывали сигнала. Пилигримы мальчишеского рода, пола сохранили сидячее, покойное положение, и вот что дальше произошло. Сосредоточив свой взгляд на разостланное одеяло, Фавн-Пан рассыпал по мановениям над ним голыми ладонями тополиный пух. Пух упал на одеяло хаотично, иммитируя рой снежинок, покрывая его клетки зелени. Ветер, казалось из вежливости, сверху, потому что его и не было со стен и из них, лишил себя гомона флейты и ни с того, ни с сего, не дул. Подводя к устам, броде ладонь, Василёк Фавн извергнул струю собственного. Ветерок пробился через губы, плавно скользнул по летнему пушку, задержался над ним. И, вуаля, тополя, пушинки сделались на ока миг предметами первого пользования на ужин, состоявший, если не быть скрупулёзно-формальным, из фруктов, винограда, хлеба, лепёшек, мяса и сока. Сок, вернее сказать, походил на порочное вино. В противном, обратном же, призрак вразумил Гаму и Родосу, что это всего лишь чёрная смородина.
   

   «Уже поздно скользила минута, нужно ложиться спать» - думали все, судя по одинаковой эмоции, заёрзавшейся между закрытых зубов. Все, кроме тех, кто либо должен держать пост, либо не мог ни того, ни другого. Привидение, очевидно, будет первым встречать рассвет вместе с Паном. Василёк произвёл нщё одну магию движениями рук, убрав одеяло и остатки съедобного, выпитого. На месте них из-под земли выросла чистая пара бревнистых кроватей, а них же набухли облаками свежие, новые постели.
   

   - Спокойной ночи, - пожелал Аспарагус и потом добавил рассеянно, - До завтра... Ой, в смысле до нынче.
   

   В это нынешнее «завтра» Гам и Родос пропитали соблазн к отдыху, боковой, расселись по каждой кровати, смотрели на противоположную, сунули разутые ноги в теплистые одеяльца и, поникшие боком головы на подушку-квакушку, сладко задремали. Дикобраз, который по опыту и внешности явно и нуждался в сонном шкафе столь широких метров двух, учтиво улыбаясь с ежистым зевком, подпарковочно свернулся в идеальный колючий кактус-клубок. В снятых мальчуганами спинных мешках, рюкзаках, забившись в карман, уснули и чудные светлячки, феечки.
   

   - Сладких снов, - сохраняя всё тот-же шелест листвы куста, прошептал Пан. Потом он, расставившись вблизи от соней, вернулся к тусклому, бледному призраку, к костру сторожить лабиринтный очаг.



***
   
   В этот сосновый день 18 сентября, 2013 года Гам должен был кинуть жребий, от которого зависела судьба наших подземных, воздушных концессионеров. Если удастся пойти дальше и выйти из круга стенных завихрений, при том, что соплеменники одного из враждующих отдалятся к своим и противнику, то удача будет за ними.
   

   Мальчика голова без промедлений кипела с того момента, ещё когда Гам встал с кровати напротив второй. Родос, Облачка, Фуцанлуна и Ромашка снискали себе массу минут, чтобы не просыпаться на тот случай, когда хочется подремать немножко и не думать ни о чём, кроме как о покое. Пройдясь по всему периметру, он постарался посчитать количество арок, оглянулся и, повторив самому про единственную арку, под которой они вышли на центральную площадку в ночь с 17 на 18 число и которая только одна выбивалась, углублялась в прошлый путь, осознал:
   

   - Мы не выберемся отсюда, - он сказал это при впечатлении, что дальше делать. Когда он просканировал взглядом снова стены, обозревал его будущее, роковой час, когда он повредится в уме в компании Аспарагуса, стал пугать. Вынуждено было лишь писать продолжение о фантастических существах и сказочных персонажах и ожидать пробуждения товарищей. Хотя какой смысл? Точно также, как и быстро разбудить летописца и фей, сообщив об их безысходности.
   

   «Мы ничего не придумаем, - думал он, - Пусть лучше покрепче спят.»
   

   «Где среди деревьев, в соснах скачут чёрные Лондопы, братцы смерти, покоится большой-пребольшой, круглый-прекруглый Лабиринт. Глаз Земли. Сотням поколениям считался и до сих пор признаётся, как дом, как кров и как ловушкой в сумасшедшую жизнь он…»
   

   Ручка ненароком от руки задрожала. Гам осторожно свис очи на глушистую обстановку, задаваясь, кто мог быть здесь в этой тихой местности, в коей ломалось трескотом костра беззвучие, ещё.
   

   Беседа кошки со змеей, преследовавшая нашу процессию, зарегенерировала юркие из ниоткуда шипение змеи, и шипение и рычание семейства кошачьих. Никого не обнаруживалось. Гам сощурился - снова нет никого. Одни следы тут. Он просверлил на них голубые глаза. И что же он увидел? Вроде ничего из никого, но вдруг Гама, точно электрика, ударило током - он ещё раз воззрил, и следы невиданных зверей закадрованно стали печататься по лысой земле. Неимоверным образом возникли следующие, те же. они росли на дрожжах по дистанции от входа в зеницу Лабиринта до источника основной вещи пиротехники и пиромантии. На фоне миновавшего начала дня давно увеличилась громкость бормотаний и разговора зло вопящих в тишине, сетовавших неудачи, несчастья и провалы, воров. Лондопы - хоть это и невозможно -пришли на ум Гаму; кажется, они проникли и сюда…
   

   - Котерожки!
   

   Пыр-пыр-пыр-пыр-пыр, - возвысился над окружением Гама голос призрака.
   

   - Котероги? Опять это твоё несносное стадо скотин, - пророкотал выше него Пан-Василёк, - А, без них никак? Знаешь сам, какие они вредители, как только касаются тепла пламенного.
   

   Он промолчал, задумался, что сказать что-то, и даже открыл для этого рот, рослый бородой листвы, и, вздохнув, сдаваясь будто, прохрапнул да прозябнул:
   

   - Ладно. Хорошо. Пусть веселятся. Вместе будет дружнее.
   

   И в такт покачивания головы с рогами Овна перевёл серые очи на испепеляющий древинки, ветки, сучья под собой костёр. Огненные языки сохранили за сегодня волосы ярой «Вероники» костра. Так и трепещут, так и плюются искрами. Вскоре невидимок-животных красота и изящество затрепещали в двое.
   

   На том свету вечно горящей дивы они сняли с себя смутные блики, плащи, занавески. В конце концов их незримые движения, перекидывания лап с первой точки на другую, цельно объяснились.
   

   Зацвела родившаяся подле огня картинка. Она множилась одна за другой. Сначала в глубине подвальной яркости выхватилась лаймово-зелёная голова, морда, различавшаяся пушками-водорослями вместо вибриссов, треугольными ушками. Глаза ночного видения выпечены были в сплошную чернь; от переносицы, по которой пролегали дыхательные туннели твёрдого носика, лез изогнутый к верху полукругом носорожий рог. Постепенно голову этого кошачьего, носорожьего вида соединяла короткая чешуйчатая шейка, а за ней и чешуйчатое туловище наподобия африканского, быстрого хищника, гепарда. Всё это завершилось обрамлением четырёх когтистых конечностей и утолщённым, тяжеленным, чем сильная, стройная фигура, хвостом.
   

   Лучи солнца безвыходно боролись за проникновение под тёмные бредни, чащи. Чувствовалось, они ни в коем случаем не сдадут обратно Богу Кровавого диска дело. Но всё-равно... Тьма вечных сумерек так и не сходила с богатырских сосен.
   

   Котерогов, или Котерожков, как назвал их призрак, насчитывалось примерно 15-20 штук, и все они свободно вмещались вокруг титанических габаритов красных пламень на сучьях. Костёр ещё оставлял немного простора для Гама, сонных друзей и даже Аспарагусу.
   

   Нельзя вообразить, чтоб раньше всех Гам поспешил без них на туристический завтрак. Ему даже было не до этого. В кои-то веки ему удастся обмануть Лабиринт и переубедить об этом тем, кто ещё надеется пожить здесь подольше.
   

   - Смирись, Гам. Ничего не выйдет, - угадало словно мысли мальчика привидение. Только сейчас его мертвый, туманный дымок худой фигуры, одетой, облученной в камзол, рубашку, высокие чулки и туфли, волосы, которые укрывались париком XVIII века, был в двух шагах от пятиклассника. Из-за упрямой уверенности тот не находил в его словах, фразах ничего стоящего. Он слегка приуныл.
   

   Фантом, видя на лице мальчика эмоции пессимиста, наверстал минуты счастья.
   

   - Неправда ли, какие милые звереныши нас посетили, -устремился лицом призрак, дух на прижавшихся друг к дружке Котерогов.
   

   - Их чуть с огнём не сыщешь, - добавил после ответа Василька он, постепенно вскрывая залежу своих интересов, - В придачу, они невидимые. Увидят пламя, сразу понеслись к костру зримые только.
   

   - Мда, - согласился с ними Гам, отвлёкшись от письменной рутины, - Похоже, на каждый один вид особи нового животного я всё более восхищаюсь от этой фантазии.
   

   - Сам, конечно, не помню, но ощущаю, что с ними был и раньше… Когда раньше я имел тело, имевшее мою душу.
   

   Улыбка просияла на одно единое мгновение на серой физиономии фантома эпохи абсолютизма, но вскоре она самоизменно расплылась, растаяла и ушла в небытие, как стоило Гаму задать вопрос, владевший лишь интонацией, с которой задают вопрос: «Сколько денег ты получаешь?».
   

   Привидение совладало с языком изысканно и деликатно, в тот же период как иногда его смехотворность брала над ним верх. Зависимо от того, сколько ему понадобилось на то, чтобы отдать на эти вопросы слова, он потусторонне зацеплялся за треск костра, заглушавший его «мыканье». Костёр продулся ветром с неба, с крыши сосен, и, задумчиво склоняясь на чём-то, рот фантома отворил губы, и неосязаемый язык зашевелился:
   

   - Я не помню своего имени. Не помню, кто я. После смерти, вероятно, обедне, у меня стёрлась память. Забыл. А, ведь это, наверно, так давно было.
   

   Гам надеянно сопоставил проблему призрака с мыслью соблести в том исправление упущения, касательно имени.
   

   - Хочешь новое имя? Или прозвище? - подкинул идею Гам.
   

   - Пусть даже моё имя неизвестно, я всё равно не хочу ему изменять, - встрепенул фантом.
   

   Однако на прозвище он не мог не согласиться. Коли запомнят легко. С тех пор его звали «Одиноким музыкантом».



Глава 16.
«Загадка землекопов»
            
   Одинокий музыкант любил по перерывам играть мелодию на скрипке. Он уже не без неё держал в своих «дымовых» руках полупрозрачный инструмент, схожий с голосом певца и переливом, жужжанием медовой пчелы или, так сказать, толстокрылого шмеля. Отнюдь не он один, готов показать вокальные способности. Помнилось, что с этим музыкальным полётом в дуэте дружил и духовой, деревянный, дубовой звук. Особенно это помнилось, как сейчас: Одинокий Музыкант легко извлёк из скрипки первые ноты, которые не только не говорили о дружелюбной наружности или о равнодушной, холодной натуре, но и истолковывали некое чувство. Чувство, когда за твоей спиной, за тобой валятся кубарем вырубаемые стволы деревьев. Чувство, когда испытываешь сомнения у верной дружбы и любви, которые, терзая и без того колкое сердце тела твоего, вынуждают покончить со своей жизнью раз и навсегда, больше и не вспоминая о ней. Чувство, соприкосавшееся с твоим, с грустью.
   

   То именно чувство. Гам его испытывал, как из вон не выходящий за рамки, в допущенном ожидании услышать ещё более разрывающую душу фразу музыкальной драмы. Когда это настало, в дуэт вступила ручьистая индейского рода флейта Фавна-Пана Василька. Многоствольные, скреплённые меж собой друг с другом трубки гудели осенним, проливным дождём. И это было чудесно. И хорошо, что тот инструмент крепко лежал ещё только в твёрдых руках Пана. Коли бы обхватывались завязанные лианой трубки в ручках Гама, тот бы запросто лопнул от плакучей мелонхолии, и музыка бы закончилась куда раньше.
   

   В данность реальных посиделок под какофонией, дуэтная симфония грустной, нахлестающей веки слезами, музыки длилась целую вечность.
   

   "Боже мой, - приподнялись брови у слушающих, когда они утонули в еле видное сквозь ветви сосен ночное небо. Среди них никто не следил и некому было следить за солнцем, заволочённым за границу на несколько долгих часов, и которого вряд ли могли отыскать.
   

   Настолько Солнце Мира Фантазии походило на Людское, что это явление не имело никакого наивысшего значения быть замеченным.
   

   Напоследок, сгрустнув минуты, Василёк и скрипач получили вместо рукоплесканий литры горьких слез. Замявшись стоя перед сидячими, жанр сменили - сменилось после этого и настроение. По остаткам времени, поры всю симфонию обвенчали утренними, весенними, оптимистичными песнями. По окончанию всей музыкальной деятельности его два партнёра, Гам с котерогами, которые тоже роняли глазную росу, и давно вставшие феи, Родос и Аспарагус вновь возвратились к спальным койкам, так и не только не поевшие, но и вообще не прикинувшие, как отсюда выбираться. Все, даже Гам, утеряли освободительный вызов спастись. Все, как страшный сон, забыли.
   

   "19 сентября, 2013 год.
   

   Кругом ещё ночь, все спят, всё спит, а я вынашиваю реакцию на сон, приснившийся пять минут назад, - было написано в дневнике ошалевшего Гама, - Во сне я видел перед собой в метре друг от друга крошистые, муравьиные тени, подзывавшие меня следовать за ними. Я пошёл, они вели в Лабиринт по тому же маршруту, что и сам Аспарагус. Я нырял за ними через арку входа, и они остановились. Тени, представшие возле меня, как в колпаках-шапках землекопы, посмотрели на моё «передержанное» туманом тайны лицо. Продлилось это ненадолго. Мне указали на змеиные, переплетающиеся лианы, которые без помощи теней вели меня дальше по низу в глубь, хотя думал, что по ним я узнаю дорогу на выход. Но тщетно - мои ноги снова находились в Центре Лабиринта. Лианы исчезли. Нет смысла выходить. Передо мной во второй раз появились тени землекопов. На этот случай они, держась за руки, построили круг в количестве семи человек, гномов вокруг гигантского, толстого древа-баобаба. Замкнув круг, каждый снял с земли перед деревом лопату. Штыковые острым концом лопаты возвысились над их колпаками. Затем их начали опускать по направлению к стволу. Ожидание чего-то, что могло бы произойти, не ведало, не знало предела, однако горизонтально мне дунул в спину ветер. В черёд за внезапным дуновением я повернулся обратно. С того самого момента, как краем глаза коснулось моё видение до стены, на которой больше не было арки, я и проснулся."
   

   Написав вольные впечатления, чтобы не забыть любую-никакую мелочь, Гам сбавил трепетания взволнованного сердца и лёг под дремоту в кровать.
   

   Сны уже являлись. В третий день обитания, похожий на другие, взбодрённые наконец отворили зеркала душ и занялись приподнесённым как и всегда Фавном Васильком завтраком. Сильно взлохмоченный после сна, отнявшего спокойную ночь, Гам ждал роя вопросов, ответы на которые были заранее готовы.
   

   Пока что все молчали, неторопливо жуя жареную яичницу с колбасой.
   

   Пехотинцы Лабиринта, попивая её медовым чаем, почти и не обращали внимания на еле выспавшегося пятиклассника.
   

   Василёк первым задал вопрос, который совсем не годился к ответам Гама:
   

   - Ну, что? Понравилось?
   

   - Просто нет слов, - откликнулся на вопрос, на него Родос, протянув ему пустую плоскую тарелку, видимо говоря этим жестом, что он не против принять да отведать немного добавки. Лишь попроси о ней, и перед тобой на раз, два твоё блюдце стало наполненным опять.
   

   Сколько же Гам потерплял промахи теперь бросить тупое выражение одинаковых лиц, маску которых он держал на себе? Пора бы действовать, а не ждать заместо Атикина, должного спасти миры и от Зла, Смерти.
   

   - Скажите, пожалуйста, - обратился он к главному зачинщику трапез, симфоний и уюта, - Кто построил нам пристанище?
   

   Василёк оправился от внешнего мира общества, окликнулся на Самоделкина, и его губы, лежащие под усами, листвой, дёрнулись:
   

   - Как «кто же»? Право, их было много, но и не слишком. Семь основателей заложили подобранными камнями, булыжниками этот Лабиринт, чтобы их никто не собирался искать, включая и противленцев. Их группа называлась "Братством Свободных Древлян", проводящим супротивные таинства.
   

   - А, как вам угораздило сойтись с этими стенами?, - Гам развёл руками по ним.
   

   - Потому что у меня была причина торчать здесь долгих одиноких сотен лет. Я - один из них.
   

   Представьте, как было самому вопрошающему неловко. То-то так и вышло, что столбовой взгляд последнего приклеился на Фавна, под которым его голова быстро уставала, где-то полминуты. Потом рот Гама хрупко смекнул:
   

   - Так вы - первый пленник.
   

   Уронив такое заключение, мозг втеснил отклик Василька. Но Пан продолжал молчать. Поэтому мальчик отошёл ко сну:
   

   - Я видал их во сне. В колпачках маленькие такие. Это точно? Вы там были?
   

   - Молоденьким недорослем? Да.
   

   - Они держали ещё лопаты и стояли вокруг какого-то дерева, собравшись в обруч.
   

   - Чистая правда. Я там был, - подтверждал дважды своё членство Василёк, - Нас ещё нарекали землекопами.
   

   - А, то дерево большое… Где оно находилось?
   

   - На твоём месте, я бы лучше поел. Неведомо, - скосил настоящее на завтрак Фавн-Пан, - Забыл. Дела давно минувших дней, так сказать.
   

   И, излив из цветка на макушке в сосуд «бутылку» росы, докончил не в попыхах:
   

   - Преданья старины глубокой…
   

   Гам заперся в размышлениях. Он чётко глядел, где вырастало древо Братства в том сне. Очевидно, это была подсказка, знак судьбы, который решал судьбу параллельных миров. Крупноствольное растение располагалось где-то по Центру Лабиринта, в середине кругового зала без крыши под крышей леса. Он осмотрел обстановку. А, в каком месте горит костёр? Постойте, он же держит свои языки пламени в том именно самом Центре!
   

   Гам набрал воли решенье, воздуха, сам понимая, что он намеревается сделать, смотрит на костёр, затем на Василька, выпрямляет ноги в полный рост и говорит:
   

   - Позвольте мне воды, пожалуйста.
   

   Он проверил, испытал на себе высоту смешанной досады и глагольственного благородства, оказания просьбы от Пана, и тот, примирившись с ней, подал сосуд цветковой росы:
   

   - Прошу, - проговорил только Василёк.
   

   С прикосновением тёплых рук с холодной жидкостью остальные не обратили ни малейшего внимания, но чудилось, будто просящий совершит не то, о чём думали, предугадывали ход событий, фабулу.
   

   Пальцы пятиклассника Самоделкина крепко и тужно налегают на закрытую только что пробку. Не зубами же ведь... Пробка покидает махом бутылочное горлышко. Чудилось, что вода попадёт в рот держащему. Нет, не туда. Гам протянул занятую руку, задержал прямо над огнём - огонь словно от страха минующего его уменьшается - и, наклоняя открытое горлышко, обливает росой костёр, туша его.
   

   - Что ты делаешь? - заметили сейчас же его товарищи.
   

   Гам не впадает в лишающие драгоценного времени вопросы. Костёр потушен. Чёрная, пречёрная клякса золы присела на землю.
 

   - Здесь должно быть взращено растение, - начал колупаться в субстанции Гам и позвал фею Земли:
   

   - Ромашка, у тебя остались еще силы твоей магии? Нужно вырастить дерево.
   

   - Ну, как скажешь, - слушал её затронутый за пределы здравости, правильного с причиной голос Василёк. Аспарагуса одолело секундное уныние.
   

   Ромашка подлетела с палочкой из дубовой ветки. На ходу вынула её из кармашки.
   

   Направила не принуждённо волшебную палочку она на золу, где выбивался «красный цветок», прицелилась. Беззвучную пустоту накрыло заклинание:
   

   - «Гибискус».
   

   Зрелище подняло даже Аспарагуса. Иголки со спины чуть не разлетелись во все стороны.
   

   С первой же попытки из-под угольно-серой золы вылился наверх к соснам зелёненький росток. На высоте безымянного пальца его рост прекратил увеличиваться. Заклинания, очень хорошо, что хватило для крайней надобности, пусть и послышалось всем, что энергия Земли истратила себя до дна. Глаза Гама зацепились на ростке. Как бывало с очень размышляющими людьми, ему не стоили мешать. Ничего не ручалось, что делать дальше. Вдруг он вспомнил разговор утра с Бересклетом, сунул руку в сине-джинсовый карман, слегка покопался в нём - пальцы заморозило что-то металлическое и, выпластав оттуда стальное колечко Лешего, разорвал тишь:
   

   - Ключ! Ключ!
   

   Гам аккуратными, но с лошадиной скоростью, движениями опустился к ростку, продел с изумрудным, «обручальным» камешком колечкой зелёный стручок.
   

   Чудо свершилось! Эврика!
   

   Три дня никогда не слыхали за эту тишь, глухоту сотрясения каменных стен. Путь к выходу отворился, встал на карту Гама и его друзей.



Глава 17.
«Маски насекомых»
      
   Дневное солнце счастья не легко обыскать под затеняющими его круг соснами, но как-то чувствовалось его умиление над решённой Гамом задачей - замкнутый круг Лабиринта перестал быть совсем замкнутым. Ещё сам из народных кудесников «Братства Свободных Древлян», Землекопов, Пан Василёк не был так облопошен нестандартностью мальчика. Он и сам не мог не мыслить столь латирально за рамки о чём угодно. А, теперь... Теперь... Теперь в бараньей голове нашлись лишь две разветвлённые пути: А - оставаться здесь до конца своих дней, и Б - последовать примеру вечного, молодого двигателя экспедиции.
   

   - Вы не идёте? - обернулся Гам на Фавна, когда все и даже Дикобраз Аспарагус уже собрались выходить в сосновые дебри.
   

   - Этим местом я привязан всю свою жизнь, - ответил Василёк отрадно.
   

   - Надолго? – вопрошал Гам, тоже стараясь возыметь чувство положенной печати на родину, - Когда есть такой замечательный шанс сбежать, быть свободным, не боясь врагов, которых, может быть, и не будет?
   

   - Рад был бы расстаться. Но мой ответ – Нет. Кому буду я нужен? - полетел вопрос Пана на второй и третий, - Кроме того, мне безопаснее всегда здесь.
   

   Мальчика пробило сейчас нечто иное. Землекопу Пану Васильку больно не скромничать и пускать правду о собственном непренебрежении старости. Ведь ему исполнялось около 100.000.000 лет. Поэтому, вопреки возложения накопленных сил на плечи лесного духа, экспедиция пилигримов двинулась со стороны взросшего росточка обвенченного кольцом Лешего под новую выросшую арку.
   

   Живая душа Земли, росток, появившийся некоторые минуты назад, всё равно не посвоеволию не могла подняться на приличную высоту, подобаемую для саженца дерева. Однако почему-то его корни с отразимой, принятой мощью кольца Бересклета прямо подтанцовывали из-под сухой, не рыхлой почвы. И где бы они ни вылуплялись, их кончики, встречаясь и переплетаясь друг с другом, вели и прослеживались через открытый из ниоткуда, из-за полузелёных стен, выход. Дух надежды вовремя в ногу шагал с продвижением Гама и его друзей к выходу.
   

   По пути подлетевшие рядом к Аспарагусу феи сопроводили под малый манер школьной указки туда, куда направлялась узкая пара человеченных ровесников; Гаму на протяжении всей вылазки приходилось подталкивать маленького, но и взрослого поэта под нужный маршрут корней младого растения; тот не удержался уже в тысячный, или больше, раз от сочинений стихотворений.
   

   «Вот и вновь их тащит с ума крыша при одном-таки взгляде на эти тупо похожие стены, - кажется вернее читателям. В противном же случае, то есть в действительности, всё было и  сопереживалось отнюдь не так, гораздо мягче. Счастье, что они встретились с настоящим выходом из общего положения, уже давало им счастье наступать по рослым внезапно корням, ногам флоры и заранее просчитанную надежду на то, что они потом станут испытывать счастье безмерного заключения истории с Лабиринтом, который оказался и кровом, и домом, и ловушкой-головоломкой, и преданным другом, и нестерпимым врагом. Враг этот был пройден, побеждён. Можно наконец вернуться и к старым прохождениям по борьбе против самого наивысшего противника Мира Фантазии и Мира Людей, Реальности. Интересно, не надоело ли прятаться другим планетам от Земли Людей и Волшебной Страны? Чего они ждут? И вообще, что за дела творятся у Энстрепия? Бездосадные путешественники столкнулись с сосновой бушью в районе 12-13 часов, как бы показывалось само московское время, если, конечно, были бы наручные часы, не то чтобы телефон, лежавший на глубине рюкзака нетронутым.
   

   Вставшие на проваленную хвоинками тропинку, они больше не сбивались с толку ни капканами, ни какими-либо трудностями. Так как дальнейших координат не высвечивалось, куда идти дальше - а племён нигде с огнём не сыщешь - то определённо всем необходимо было придерживаться только на север, к алтарю Земли. Дорога длинная, так что есть ещё над чем подумать и посочинять в ближайшие дни.
   

   Сами собой ноги и крылья жаждут и жаждали насыщенного дня похода. В данный момент не существовало для них никакого значения, устали или нет. С пьянящим запахом сосен и свободы ноздри чуть ли не заново заслышали, услышали полное леса окружение. Как сейчас, когда наши отбыватели в заточении Лабиринта, услышали стук закрывающихся, режущих по стоптанной земле корни, стен. Хлоп! Стук! Бумс! И Лабиринт закрыл все свои пути.
   

   Гам даже не обернулся в то время, как Облачка, Фуцанлуна и Ромашка, продолжая вести согласившегося почти на всё Аспарагуса, вскинули сострадательный взгляд назад. Ромашка, весьма сочувствуя соседям, их по жилым домам Царства Земли, истошно издала:
   

   - Бедный Фавн-Пан Василёк, - жалела она и, восстановляя строй похода, команды, испустила росинку по смуглой коже из зелёных очей.
   

   - Кстати Гам, - порвала молчание и всхлипывания сестры Облачка, - Как ты разгадал хитрость Лабиринта?
   

   Гам, который не возжелал гнать по маслу речь о Васильке, но который безуспешно старался сокрыть соображалку головного собственного мозга, меньше гордясь, чем больше строить себя спасителя, что очень правильно, ответил:
   

   - И до, и после того сна, который я вам рассказал, меня ударило мыслью, что весь этот Лабиринт - сплошное кольцо, и из него выйти мы не можем. Потом стал думать, почему бы нам его не обмануть тем же кольцом, но маленьким. И как только меня всполошил сон, окончательно понял, что надо делать.
   

   На том-таки задумка Гама и заворачивалась под конец, под край.
   

   - Ну, и идея у тебя, - удивлённо прозвенела Облачка в момент поднятия бровей у фей Огня и Земли, последняя из которых ещё и улыбнулась, - Чем ещё удивишь, восхитишь?
   

   - Не знаю, - бросил Гам, - Кому знать?
   

   Окаймляющая тропу, хвоинная купа сосен гладко, плавно переходила в отшибленные, манные, сухо-худые джунгли. Кругом непроходимые отнюдь не болоты, а отруби поваленных стволов с вьющимися, серо-зелёными верёвками вокруг них пред слоновой горой спичек, коих сделать остаётся лишь одно – спалить, подпалить.
   

   День 19 сентября всё сильнее клонился к вечеру, а вечер - к закату солнечного диска. Стоит как следует отыскать укрытие, где бы их не нашли аборигены. Может спрятаться здесь? Вон там, в пустотах прочных брёвен, лежащих на обочине вертикальных древ джунглей. Кажись, Гама нашло пойти туда и проверить, нет ли там Лондопов.
   

   - Никого нет, - уверил себя он и, возвращаясь к товарищам, чтобы он не звал их криком - вдруг кто-то из недоброжелателей услышит - сказал:
   

   - Там столько места свободного. Идём.
   

    С тех пор вечером на одну ночь внутри перекрещивающихся отбросных брёвен, стволов был разбит без огня, костра, но не без света совсем лагерь.
   

   Стемнело. Чернь «Королевы Ночи» окутала звёздной шалью окаймлённую дорожку, стелющаяся вдоль произвольных рядов с висячими мхами тропических лесов. Так высоко поднимались, стараясь не сверзиться, и от поры до поры облегчения восхождения на бревенистую сопку, спрятавшись в её бобровых соломинках, так устали. Зато хватило ума зажечь тусклый свет на крыльях фей воздуха, огня и земли и вместе с тем улечься. Не через чур оказалась эта деревянная пещерка тесным; все вместились в иллюзорном комфорте.
   

   Лишь потребовалось лечь в более удобную позу - здесь неровных плоскостей хоть отбавляй - треснула одна мучительная деталь: почему сопки такие высокие, или почему тропа, по коей они, мальчики пускали стопы, так резко контрастно отличалась от лесов и сопок незаметной для очей глубиной?
   

   - Когда-то тут растекались реки и речушки. Эта же называлась «Налегам». К её водам склонялись тысячи и тысячи жителей Царства Земли. Но из-за дисбаланса сил водной стихии, как видишь, уровень воды - если бы с нами была Капля, то она бы сказала - равняется нулю, -вспоминая о четвёртой, двоюродной сестре, осведомила, ответила многозадачно Ромашка.
   

   Гама возбудило такое объяснение по сравнению с Летописцем Родосом. Поэт был в собственном репертуаре и, сочиняя по строкам четырёхстишьи, писал без остановки и без всякой надежды, что он обратит на разговор внимание.
   

   «Нет, на этот раз я точно не забуду построчить Книгу Стихий, - думал про себя Гам после того случая, как на него нахлынула идея решения головоломки Лабиринта. В этот период, когда все утомлённые существа, кроме ночных, готовы были закрыть очи, посыпались мнительные беседы, касающихся безопасности. Что, если их настигнут и поймают под заточение племена, делать? Гам мог поклясться дать меры предосторожности именно тогда, когда над головами разверзлась темень и когда феечки, светившие цветами красивых крылышек вместо фонарика и костра, опустили яркость, но он, как и все сложил под бок ладони и упал в дремоту, дрёму.
   

   «Утро, 20 сентября 2013 год. Этот день, кажется, прольёт нам большие события» - писал Гам, когда Самоделкину казалось, что так оно и будет. C начатых проникать в джунгли и сопки малых высот лучей второго солнца на ум ничто не шло кроме как незамедлительно убраться прочь. Писать о Фавне-Пане - значило затянуть лагерь на какие-то добавочные деньки; за один из них не придумаешь, как и что сочинять.
   

   В целом воззримся к хорошему: сегодня нашего обыкновенного мальчика из Подмосковья испытывала блестящая интуиция, которая подводила лишь в том случае, когда над ним брала верх логика, рассуждение и рассудительность. Много того, была ещё дюжина предчувствий, что сегодня, чтобы ты и сам ни сделал, на тебя может нагрянуть неожиданное нечто, но постольку и очень очевидное.
   

   Не раз оговаривалось, что внутри древесных, иссохших поленьев мучил типичный, просторечный бескомфорт. Так вот, от него проснулись абсолютно те, кто на них лежал. К чему естественно исключались маленькие создания; феечки, далеко не секрет, наблюдали свои тайные, девчачие сны у себя, почти, в кармане. Рюкзак покоился в уголке. Из него за это утро никто не выходил. Убеждаясь, что другого способа разбудить фей нет, Гам перед собой поднял с бревна синий рюкзак. Не успела рука и потрясти, сотрясти его содержимое, как из кармана вылетели сиреневый, красный и тёмно-лаймовый огоньки. Представьте себе, какие у них и какие у Гама и Родоса зарисовались физиономии, когда посреди джунглей прогремел гомон птичьих стай, а за ним ор около сорока человек, продвигавшихся на теперешний, нынешний, громкий звук первого. Шаги учащались, чуялись всё ближе и ближе.
   

   Поэтому-то вместо того, чтобы услышать «Доброе утро», Гам и Родос расступились от вопроса:
   

   - Что случилось?
   

   После чего из тишины и шагов строя выхватились иноземные крики «Найдите! Ищите и приведите их ко мне!», или вот такие: «Мы должны найти их раньше, чем это посмеют сделать наши заклятые, кровные враги»; а следом щитовые маски. Маски насекомых и пауков. Тех, кого ещё более боялся, страшился в жизни Гам.



Глава 18.
«Дороги разделяются»
      
   В делу без промедлений «клан сопротивления» отложил разговоры, неторопливые разведки, завтрак на ту пору, когда коли «они» уйдут в глубины тропических крон. Словом для них это не могли не быть конкурирующие друг с другом племена. Запах сушёной древесины сошёл с носу, и к нему в ноздри проступилось резкое зловоние мёда, масла. Гам и друзья предприняли сложиться на сбегательное переселение. Нельзя не признать, что их появление напрямую связано с появлением их самих. Сопок очень много, чтоб оказаться незамеченным, но Икуап и Мокесан уже на сто метров обозревали окружение, а пережёвывающие, жужжащие переклички давали знать о том, на какой-либо точке местности и что происходило. Вопли соударились:
   

   - Ищите их! Етищи хи!
   

   - Аромикик ен тиватсаз сан тадж! Кикимора не заставит нас ждать!
   

   Нить переливов так похожих голосов, букв, слов, которые они только были в единстве, проскочила ручьём на наших.
   

   Срочно надо удрать от них, иначе более они поймут, что им конец. Из-под стволов, колонн речных джунглей на солнце сверкнули острия копий. Они насупились в канаву, водомоину, где, как предполагала Ромашка, должен был течь ручеёк Налегам. Напротив валенной сопки, откуда тихонько соскочили Гам и Родос и слетели феи, в середину канавы, сушёной дорожки вымахнул пробный, предостерегаемый прыжок зверёк с хвостом белки. Облачка, Фуцанлуна и Ромашка смотрели на это с мальчиками в пяти слоновьих шагах от неё. Искуссно обученная опытом охоты эта худенькая, юркая особа носила на лице маску гигантского шершня.
   

   Брр… Больше всех других она вещала всем, включая и Гама, острый ужас. Копьё белки встало в ровень с деревьями растущими под напором труда. Пара поднятий и опусканий. Взлетело и встало и так далее... Копейщица пробралась, вошла во внутрь сопки, в пещерку; из неё сопроводились скрежет и царапания.
   

   - Гам, где твой рюкзак? Мне всегда казалось, что ты ни разу с ним не расстаёшься, - осведомлённо нагнала Самоделкина до стрессового пика состояния, что тот чуть не взорвался растерянным видом, Фуцанлуна.
   

   Где же тогда он, если Родос держал в своих-то руках мешок с любимой поэмой? Из сопки, в которой прорабатывали обыск на нюх, царапанье замёрзло. Повисла гробовая тишина. Задом, хвостом назад обернулась вновь на свет ряженая белка.
   

   Изогнутым положением вместе с хвостом рыжие лапки вынули обратно к маске шершня длинное копьё - чем скорее это мёртвое зрелище заканчивалось, тем лица Гама и его товарищей придавали в себе сдавленный стон - его остриё вылучилась под входом в пещеру сопки в свет вместе с хозяйкой. Оно больше не отражало осеннего солнышка. Была какая-то ещё надежда, что она будет, но пилигримы приглянулись…
   

   И их очи поняли, что Гама синий рюкзак, вися на остром конце копья, загораживал лучам с неба отблестеть на железной игле. Он, зацепленный на копье, был поднят на всеобщее обозрение, чтоб все увидали, и тишь разорвал бельчачий писк:
   

   - Ино седз!
   

   Сотоварищи застыли подле сетовавшего себя Гама, пока где-то через промежуток не рискнули, не поехали ногами, крыльями за ним подальше от следопытов племён, поняв то, что Гам забыл свой рюкзак. Икуап или Мокесан напали на след. Присмотревшись на висевший на лямках на острие копья, маски вышли из затенённых мест стволов. На конце палки каждого пробежало сияние, блеск. Один, два…
   

   Сотня звериных язычников, странно одетых в жуткие маски и юбки из травы «землянинов», «индейцев».
   

   Доисторический менталитет вечного верования в насекомых да пауков, разрозненный и разделённый враждой, одновременно кивнул. Похоже Икуап и Мокесан договорились на чём-то. Группы разъединились на двое для ускорения поисков, которые должны, должны осчастливиться положительным результатом, плодами. Условия пряток от масок и копий заметно ухудшались. Ухудшились. Их могли поймать. Эта мысль не могла не угрожать нашим. Особливо Гама волновало то, что с ними, с ним сделают они. Пилигримы садили друг друга шевелиться из-за всех сил, бежали, не боясь, что они споткнутся, не страшась, что их мало, а загипнотизированных жителей много. На запад, как по полудню мог бы указать солнечный компас, они как слабые зайцы бежали от бешеной своры собак.
   

   За всё продвижение, пробежку на край земли, на край света глаза Гама метили, мимо чего иль мимо кого они проскакивали. Ничто да никто не оставалось под ногами и сзади крылышек по односортным картинам. Кружились разные в разнобой: отнимаешь взор от тропы, по которой неслись в попыхах кроссовки да сандалии, - у сетчатых крон по ветвям прыгали, перебирая лианы один за другим, аборигены; глянешь по бокам - мимо тебя ускоряют бег другие, такие же, но по искушённым землям.
   

   Назад оборачиваться вызывал тот страх, что чудилось будто, если в затылок кто-то тебе дышит, зверёныш, животина на тебя нарвётся буйной клыкастой с холодным орудием резнёй.
   

   - Не теряйте их из виду! Ен етйярет хи зи удив!-слышалось убегающим в бесконечном лесу, как казалось. Пробежечная агония продолжалась точно божий день, а ведь солнце не прерывало фотоно-пускания и не собиралось садиться так, чтоб было темно и не было видно никому.
   

   Представьте, как путешественникам, за коими преследовали племена, желалось поскорее сесть также и слиться в лесной, тропический камуфляж Амазонки. В ушах Гама гудели и рыдали вои позывов, призывов на глобальную охоту 2013-го года; уши зыбились звона-перезвона, за исключением парирования над макушкой, деревом чёрных волос фей, обходившихся полетами бабочек. Вот бы лучше они не звенели, тогда бы не могло не быть такого от них шума, и они бы утонули сначала в глуши, а потом и в зарослях за камнями - их же теперь стало намного больше, чем в сопках; правда они не уменьшались ни в каких-либо условиях.
   

   Вдруг с красных ушей Самоделкина эти звоны и перезвоны сошли. Теперь только индейские переклички, завывания и трески попасть старающихся копей со стрелами. Сердце молотком билось в гвозди, как сейчас копья загипнотизированных свистели мимо вспотевших висков. А из-под ног убегающих от неуходящей земли, которые старались оттолкнуться от неё, втыкались пулей в растрёпанную почву, траву, стволы, корни перьевые дротики вперемешку с хохлатыми стрелами.
   

   «Куда делись друзья?» - думал Гам, только что опрокинув взгляд на весь остальной мирок. Он в жажде на минутку приотдохнуть, отдышаться утраченно прислонился к стволу зигзагообразного вида, приставил ладонь к нему.
   

   Какая-то изощрённая, китовая, тяжёлая боль прорезалась в груди, незаметно для самого себя начали сгущаться краски, подкрались тёмные, чернеющие всё, пятна... Тянуло всё ниже, ниже и ниже…
   

   «Нет, если меня и убьют, дабы никто и не вспоминал, то пусть сначала поймают, - решил внутренний голос Гаму, и, скорее, это было его сердце, наполненное ядом, - завладеют мной, моей упёртой душой.»
   

   Живыми им мы не сдадимся - последний способ унять истощение, бороться дальше и быть всегда на белой полосе, стороне миров.
   

   Гам сорвался со стоянки и снова побежал, прошмыгивая сквозь желтевшую листву, по травяному ковру. Ор обоих содействуемых в помощь увеличил громкость, подступились угрозы, и дистанция между полусломленным, отравленным мальчиком и шумящими, воющими, жужжащими осколками общества каменного века постепенно, махом уменьшалась.
   

   Жарко, видимо, стало и им. Всем.
   

   - Не сдамся. Не сдамся. Не сдамся, - повторял про себя Гам, замедляя беговой ход по направлению последних толстых корней, свисавших через край земли. Обрыв распростёр перед беглецом низкий, глубокий океан бездны.
   

   - Либо я разобьюсь, либо пропаду в забытье…
   

   Гам хотел ещё что-то сказать перед судьбоносным прыжком, но не докончил. Жребий был брошен – единственное, что могло бы его спасти, так это нырнуть в воду и не быть тем самым захваченным.
   

   Он, протираясь по траве подошвой, отошёл назад от обрыва на десять шагов для разбега. Набрал лёгкие воздуха, закрыл глаза и затем, открыв их, пустил свои ноги вперёд. Вперёд к обрыву. Однако именно в этот момент прыжка его разум подкосило, погрузило в беззвучную тьму.



Глава 19.
«Энты-Древодумы»
   
   Яд от дротиков космато страшных, кошмарных племён схватил за самое живое, отправив смертный рок и знобление боли в горло. Нечем стало дышать; после какого-то кровоподтёка внутри жжение дошло снизу вверх до вместилища сознания. Больше ни о чём не думаешь, кроме него. За судьбой томились два не весьма благосостоятельных исходов: либо разобьёшься с обрыва о береговые, галечные скалы, либо утонешь всё равно в Мировой океан, и никто потом тебя не найдёт. В обоих случаях не приходится выбирать. Гибель ждёт. Где бы обычные, светлые и порочные люди, души ни были, жили, страдали, радовались, - обязательно чему-то их научат. Гамины одноклассники в его родном мирке на уроках проходят математику, русский и иностранный языки, литературу, естествознание, биологию, географию, а он провалил сейчас урок жизни: будь внимателен и не забывай, на чьей земле ты мостишься и примостился.
   

   Не раньше, чем Гам хлопнулся, упал на что-то влажное, но жёсткое, мягкое, мальчик в последний раз увидел голубыми, покрасневшими глазами синеву неба, ряби на тменной, затменной воде и безмятежно сладостно-протечно закрыл их, очи. Очи, которые не меньше не нуждались в поисках света, существ, друзей и Мага-Медведя Атикина... Его ранний конец пришёл…
   

   - Гам, проснись. Очнись, - звенело в ушах у него знакомое, что первое его душа услышала, - Помогите ему же, - просетовал голосочек.
   

   - Его отравили, усыпили дротиком. Яд действенный, парализующий, - взошёл второй голос и посоветовал:
   

   - Похоже на сок Слепого Покойника. Ему надо выпить воды живой.
   

   - Что ж, я очень рада, что наша ботанически-медицинская энциклопедия заговорила именно в этот момент, час, - обратился саркастично девичий перезвон ко второму неторопливому голосу, - Где мы раздобудем Живую Воду?
   

   - А, ну, тише! - вступил капризно, ушибленно третий, - Разбудите моих сородичей. Будет вам Живая Вода. В ночь как раз время…
   

   Что он хотел этим сказать на последнем, Гам так и не понял. Не понимал и всего остального: где он? В Аду, где всё так темно, или в Раю, откуда лилась струйками эта дискуссионная возня? Из «чата» «Святой Троицы» вышел последний, оставив, наверное, первых ждать его с лекарством. О каком лекарстве шла речь? Выдав по голосам, кто Фея Ромашка, кто Дикобраз Аспарагус, Гама одолевало одно недоумение - где все остальные? Облачка? Фуцанлуна? Родос?
   

   Он что? Не умер? Это если только Ромашка и её опекун Аспарагус были тоже живы, поскольку после молчаливого ожидания их говор возобновился. К ним вернулось хрипение баритона старца. А, кто, кстати, он?
   

   - Где Живая Вода? - под биение сердечка взволнованно пропискнула Ромашка.
   

   Аспарагус притих, но его вздохи были слышны.
   

   Старец угомонил их - кажется Живая Вода добыта. Доказательством тому оказалось, стало проникновение в горло чего-то хладного и сладостно-приятного. Оно быстро-быстро защемануло по его расслабленному телу, и к нему явился прилив сил. То было потрачено, израсходовано на движение тяжеленных век. «Я выхожу из мрака, - подумал Гам и не сопротивился тому. Он раскрыл медляче проснувшиеся глаза; тьма покинула его, и перед ними выросли три лица. Это были всё прежние без ранений, и лёгких даже, Фея Земли Ромашка с огромной колонной, ватой чёрных волос, украшенных бело-жёлтыми вечно молодыми ромашками; и с ехидной, доброй улыбкой от ежеминутного, положительного результата лечения, профилактики Дикобраз Доктор Аспарагус. Третий голос, боялся сказать Гам, будто не принадлежал никому, о другом он, лежащий на жёстком, древесном пласте, и не хотел начинать задаваться - ему всё ещё щемило в горле.
   

   «Может всё ещё я брешу? - вопросил Гам и взглядом недоумения осадил своих товарищей. Сзади них невзначай что-то моргнуло. Гам устремил бессознательный взор, моргнув тоже при этом, и нашёл, что пред ним стояла обычная кора ствола дерева. На чём же он? Самоделкин копошился с мыслью ровно до того момента, как друзья чего-то выкинули, ощупывая под собой. Глаза мальчика опустились вниз. Под ним лежала похожая морщинистая кора только уже не ствола, а ветки. Через виданный край перемостилась голова Гама, его хозяин посмотрел на землю невиданной высоты. Все они равные друг другу находились на дереве. Лесная природа стемнела на стыке вечера и ночи, хоть и переживали очи воздушное пространство. Гам снова осёкся на задний фон коры, стволы, и вот чудо, оттуда-го открылось болотистое расширенное око.
 

   Пролетел бесшумный стон, после которого Гам выдавил первые слова, совершенно не относящиеся к «восьмому чуду света»:
   

   - Где мы?
   

   Вместо ответа проскочило ликование Ромашки в живости человека, дружившего и с фантастическими существами, и сказочными персонажами и говорящими животными.
   

   - Ты жив! - с этими словами на него надела объятья Ромашка. Обнимок ощутился предсказуемой площадью и размерами феи на щеке Гама, почувствовавшего затем слёзы счастья третьей. Подходя ближе, пусть даже по своей массивности Аспарагус никому не уступал, кроме глазного ока, Дикобраз положил мальчику лапу, лапищу на плечо и промолвил:
   

   - Поздравляю вас, человечий детёныш. После ваших действий вы чуть не погибли. И наглядно смею заметить, что ваше самочувствие имеет высшие ожидания по здоровью.
   

   Гам наградил его излюбчивой благодарностью, посмотрев ему в усатую морду. Это морда была уже не та, что говорила бред сумасшедшего, разгуливая по Лабиринту. Нет, эта морда теперь носила здравомыслие, пронизывавшее Самоделкина под видом, должностью Доктора ботанических и лечебных наук Волшебной Страны и, конкретно, Царства Земли.
   

   - Спасибо, - сказал Гам, - Очень приятно, что вы вернулись к рассудку. Но без обид.
   

   Он даже не завязывал разговора насчёт места их положения. Вновь большое око свело на внимание. C возвращения удивления феечка Земли отлетела, а её опекун расступился в сторону. Ноги сами собой пошли прямиком к болотному глазу, и по двум лицам, хранящим молчание, можно считать взаправду тот факт, что он сам должен разузнать, кто же это.
   

   «Что за странный глаз? – призадумался Гам, не сдаваясь. И тут на его же мысленный вопрос ответил старческий баритон:
   

   - Слушай, ты что задумал? Дуть мне? Иль ещё хочешь, может быть, тронуть пальчиком? После всего того, что я тебе сделал?
   

   Гама бросило в дрожь. Не двинув ни одним своим членом, похолодание кожи испыталось не позднее, чем ему объяснили, вразумили Ромашка и Доктор Аспарагус.
   

   Они рассказали о том, как их подхватили петляемые ветви, спасая и пряча от гончих. Лишь когда всё стихло, они поняли, что эти же ветви приходились на самом деле руками «Скрытной Лесной Помощи», или короче – «Скрытлеспом». Проще говоря, это были сущие Энты-Древодумы – полудеревья, полулюди, полувеликаны. И чтобы убедились сами очи, которые могли и обмануть, ладонь, принадлежавшая гигантскому спасателю, разгибисто растянулась в длину с секвойи. Перемещённые на ней мгновенно поймали, охватили користую голову со складками его лицо.
   

   - Простите, мы с вами таки не знакомы, - собрался пренебрегать хамством, либо хотя бы менее изощрённым способом из любопытства испортить ночное спокойствие джунглей и лесов.
   

   - Кеволеч Древодум, Кеволеч, - представился перед ними, перед собственной ладонью Энт. Дерево, коему унаследовано было честное, правдивое имя, выделяло и принимало все черты обычного жителя планеты Земля, какие только могли взяться. Один из таких пока что спящих обладал способностью маскировки. Неспящий и нехрапящий и говоривший с путешественниками часок другой, чтоб не случалось до сна, он умел мастерски перевоплощаться из живого растущего в неживое, но развивающее, словно организм, несдвигаемый никем и недвижущийся совсем сам. Так он мог свои руки и ноги имитировать ветви и корни, выползавшие из-под изнеможёную почву. Никто бы вовсе не заметил разницы между растениями. Пусть поспорят! И казалось, что эти Древодумы своими же умениями питали желание скрыться, спрятаться в единственную очередь для того, чтобы они не исчезнули навсегда, исчезая на глазах спесивых кровожадных противников - племён.
   

   Кеволеч рассказал о том, как они прячутся в дебрях, где бы ни сожгли факелами. Странно выходили намёки про то, что он с путешественниками столкнулся, когда они пришли недавно, прежде чем произвёлся обыск на их крохотные, по сравнению с ним, следки, следы.
   

   - Так это мы в ваших руках переночевали? - догадался Гам, - И даже нам не помогли, не выручили?
   

   - Ну, что поделать? Такие мы спящие люди... полулюди, - оправдался Кеволеч, - Мы очень их боимся.
   

   - А, вы, между прочим, большие, огроменные. И что? Вам этого мало? - вознегодовал Гам, - Взяли, пошли на бойню против этих коротышек и всё. Я-то может и боюсь, но не вижу причины вам забиваться в щели, как тараканы, от самых что ни на есть настоящих.
   

   Энт-Древодум замялся. Очевидно, их страх быть сожжёнными не может быть оправданием для лесных, земных элементалей. У Гама убуялась ничего не дающая взамен злость, что он слишком убежал вперёд, даже когда старался прыгнуть раньше, лишь, как только она ушла, он подумал о товарищах, которые тоже боялись, как и он, об остальных.
   

   - Облачка. Фуцанлуна, - прошептал мальчик, - Родос... Куда они исчезли?
   

    В момент вопроса он стал судорожно переводить с одного на другого.
   

   - Надо же. Как всё быстро обретает смысл, - язвительно восхитился Аспарагус, - Мне уже давно всё рассказала Ромашка.
   

   - Неужели, их поймали? У нас всё пропало... Книга Стихий, - тут у Гама подступило чувство, при котором его же глаза расширили свои яблоки, - Без неё мы не сможем накопить энергию элементов и восстановить природу... Я погиб! Дурак какой я?!
   

   И, как только руки Гама припрались к чёрным волосам в стыде и отчаянии изорвать клок, Доктор Аспарагус добавил:
   

   - Даже слишком. Ну, хватит уже. Думаешь, поможет это тебе замыслить план спасения?
   

   Гам прекратил, сорвавшись:
   

   - А, по-моему, мне даже думать нельзя, было тогда! Я трус! Не могу сойти на храбрость, набраться её и пойти напролом к ним, на помощь их. Мы даже не знаем, что с ними.
   

   Среди живучих, спящих Древодумов от разглагольствования о Гамином вине вошёл в дискуссию второй Энт. Проснувшегося Древесного Духа звали «Ноипш».
   

   - Кеволеч, чем занимаешься? Все спят, а ты мешаешь.
   

   Увидев спасённых, он замер на расстоянии тридцати метров и неформально в вынужденном периоде суток от сна заговорил:
   

   - Эй, я вас видел и двух ещё феечек с кудрявым мальчишкой. Вам отрезали все пути, и вы разделились. Ваших, видал, схватили в плен. Слыхал, принесут их в жертву.
   

   Лишь они, наши пилигримы это услышали, так здесь же и сейчас посыпались вопросы разом:
   

   - Где? Когда?
   

   - На площади Града-Пирамиды. Завтра.



Глава 20.
«Битва веток и насечек»
   
   Как было оповещено в ночь на уходящее 20 сентября 2013 года, завтра половину друзей ожидала ужасная участь, до которой, по молодому возрасту, довольно рано. По слухам древний обряд племён-язычников, надуманный растерзывающей две стаи междоусобицами и конфликтами Кикиморой Болотной, должен начаться, состояться в полдень. Означало ли, что какие-то 12 часов до коварного жертвоприношения решали судьбу всей спасательной компании, зависело теперь от дальнейших распоряжений во что бы то ни стало всё исправить. У Гама теперь не было ничего, кроме оставшихся на воле, чтобы как-то, как-нибудь во второй раз каждого вызволить. Не было ни посоха Атикина, накопившего наполовину силу, ни еды, которым необходимо было подкрепиться сию минуту, потому что отрезанные пилигримы изголодались, ни магии у Ромашки, спасшей их в Лабиринте и которая бы задала племенам, включая и Кикиморе, по первое число, если бы её запас энергии не упал в нуль. В конце концов, если нету и Книги Стихий, которая от написания о фантастических духах, сущих и тварях заполнила себя элементом Земли, то нету и возможности не думать - проснувшиеся Энты-Древодумы в столь ранний час ночи, когда при размышлении ловили тишину и наоборот, собрались в вплотный круг и, молча изумляясь чудным, чудесным появлением мальчика, которого никогда не видели, слушали растасованность и мыслительную деятельность речи шагающего взад-вперёд по ладони Кеволеча двенадцатилетнего подростка. При виде гигантских, человечьих деревьев разных пород, разных сортов, со всех разных концов Царства Земли, в Гаме по его просьбе, воле зарождался план, который может отправить загипнотизированных жильцов и селян на глобальное, масштабное перевоспитание.
   

   Главным катализатором мог бы быть в операции спасателей, Энты-Древодумы. Отрицать это невозможно: длинные, большие руки, ноги, голова и тело, обе ниже из которых соединялись толстым-претолстым стволом. И никаких шей - не хватало чтоб на миссии они сломали внутреннюю, жилочную структуру, заменявшую позвоночник - теперь понятно, кстати, почему у представителей древянистых такие баритонистые голоса. Их тембр естественно зависел от толщины их ствола и от того, насколько пробивал по большоте кадык, адамовое яблоко.
   

   У всех как ни стати громкости голосов, звуков, извлекавшихся ими, совпадали. Но это не мешало идти на войну.
   

   Первыми, кто принял кредо защитить своих друзей, родню и мир на поле сражения, предались Кеволеч и Ноипш. Иные обыватели сухих тропических долин, никак не смирявшиеся с тем, чтоб покинуть укрытие и пределы недосягаемости аборигенов ради бойни, а потом наоборот, ради мира, отказывались биться за собственные корни родов и семей.
   

   Компромиссно оказала влияние пойти на площадь Града-Пирамиды феечка Ромашка. И даже очень к счастью, к удаче, потому что к её словам уговора подошёл и Доктор Аспарагус, обещавший их вылечить, излечить раны, без которых не начиналось бы ничего.
   

   Все Древодумы и даже малыши и старики единогласно подняли к ночному, звёздному небу, своду и с тремя, и с двумя, и четырьмя, и пятью, и шесть и так далее пальцами-прутиками ветви в знак общего согласия. Через час перед поздним сном после малой порции выживших ягод и фруктов, сорванных без жалости с «рук», как браслеты и серьги, Энтов стал постепенно созревать план в отместку Злу, Энстрепию. Спасатели скоро нанесут Кикиморе Болотной ответный удар...
               


***
   
   - Ун, етйувтсвардз, Ешав Овтсешйенмет. Ен зеб Йешав ищомоп ястидохбо ясв анартс Иигамызеб... Яигамызеб. Тен, я онченок ен ущл Мав. Он илсе Ыв ан тотэ зар ен етежакс, мечаз Мав ынбодан итэ еынневтреж ибосо – ад, яндогес ым мидоворп дярбо атарвзов ыдов – от я есвов ен ьсюачур ан Ушав ьщомоп ьтитолозо ишан яарк и убжурд, яароток аз-зи огот ястенгротсар, -
   

   Именно этими словами сопроводили Злого Колдуна Энстрепия, как только сразу он попал по личной цели визита в Град-Пирамиду, ныне считавшимся давно столицей Царства Земли.
   

   - О, Миледи, - восторгнулся жалосливо Энстрепие, опуская сухие губы из бородки, бороды к вытянутой ручке Кикиморе, готовой быть расцелованной, - Вы загадываете совершенно невозможное желание. Я не могу Вам доложить и половину всей массовой причины немедленной транспортировки в мои чертоги, в мой замок.
   

   Весь длинный разговор Энстрепие и Кикимора завели на прогулке по самому верхнему плоскому краю пирамиды, которую легко было принять за пирамиду из Мира Людей Древней Племени Майя. Город-Дворец, как называли ранее и до ныне даже магически-одурманенные жильцы, более отличался приогроменным «станом» и тем, что на плоскогорных квадратных краях, границах размещались ряды полусферических, купольных жилых домов. Дома в свою очередь располагались по размерам, высоте и по знатному положению в обществе абориген. Чем выше стояли над землёй и ребристым склоном «купола», «полусферы», тем богаче были люди, жившие там. Низшие отголоски всей полной социальной картины, или по-иному сословия племён Икуап и Мокесан бывали не настолько возмущёнными обществом зната и разделом пополам имущества, насколько серьёзными по отношению к делу сторожить наполовину друг от друга собственную территорию. Хоть богатые жильцы и находились наверху с правительницей Кикиморой вместе, на них всё же лежал немалотрудный, немаловажный, немалозначительный труд телохранителей.
   

   - Ах, Вы так упорно пытаетесь взять моих пленников,-поражалась Кикимора, - Но без уверяющих аргументов я дам Вам только минуты дружбы нашей. После прощательные реверансы и мирная разлука. Вновь. Определённо ничего не меняется у нас обоих. Вы каждый последний день, позавчера, вчера и сегодня посещаете мои хоромы, боюсь сказать, напрасно. А, я постоянно как божественный идол обещаю всем своим, держу слово скоро-скоро-скоро вернуть речную и озёрную воды, ключи, коих они так долго ждут. Поймите меня, Энстрепие, да с такими жертвенными агнецами мигом можно быть, стать богиней, - она мечтательно взвесила, повесила на свод семичасового утра, - Эээ... ...Ну, или богом, - поправила добавкой добавочно себя Кикимора, - Я верну все долги им, и те отдадут их Вам тоже. Наступит жертвоприношение, и после него я завладею культом личности, божества. Племена, перестав сражаться, забудутся и будут верить в меня с той поры, как я им скажу, что вода через день возвратится. Только в этот день изволю себе подать Вам пленников, после чего согласно обмену Вы изольёте в долг дождь.
   

   Диалог закрылся на замок. Молчание породило рой мыслей. Колдун Энстрепие задумался. Шла минута, и с последней секунды он ответил:
   

   - Аромикик, я бы рад сделать вам что угодно, но если скажу, вы мне их не вручите в руки мои. Это дело принципа. Я хочу прервать действие катализатора возвращения Атикина. Иначе моей власти придёт конец, а затем и вам, Миледи. Не будет ни почестей, ни могущества…
   

   Он окутал сильным взглядом на Кикимору, схвативший за живое:
   

   - Ни мира сего нашего.
   

   От несущегося на неё в последних словах намёка Кикимора Болотная оцепенела.
   

   Это была безногая из болот, куда её раньше прогнали, ведьма худощавого телосложения в развешанном старыми лоскутами, растрёпанном, растерзанном с острыми уголками платье. Удлинённый изогнуто к верху нос второй Буратины, выделяясь от нижних и верхних черт скалисто-скулого лица, выдавал всем тем, кто с ней сталкивался, кто она такая. Не стыдясь своей внешности, она всеми членами тела гордилась до такой степени, что ими пугала, вызывая проклятия, оба племена, из-за чего те напудрили себе мозги тем, что их якобы запугивали «вторые», и объявили друг против друга войну из-за не любви к непредсказуемым явлениям. Так началась с каждым часом, днём, всё хуже становясь, междоусобная вражда.
   

   В виду осознанности, толерантности наш самый высшезначимый злодеи Энстрепие лишь к сожалению питал тайную слабость к древесной колеке с завихрённым берёзовой корой колпаком, кончик которого свисал вблизи к шапке-чурбану чёрного мага. Нечто чудливое в ней и необычное заставляло его смириться с её отказом. Взять хотя бы её заменяющие ноги, стопы, ветвистые, опорные, переплетающиеся корни, на коих держался её отвратный, прямой стан.
   

   На сей раз оба не старались что-то сказать того, чтобы не обидеть.
   

   Часовые, смирно стоявшие на посту ряд в ряд по две стороны слева и справа от владык: старшего и младшей, и держащие в лапах копья, ожидали какого-нибудь поворота событий от смолчавших после диалога, контрактной пары. Не могли же ведь они не нагрубить гадости, коли оба испепеляли себя взглядом опонента. Где-то мгновенье стража с дрожащими копьями наблюдала за происходящим, скосив глаза и тут же вернули их на собственного, противоположного воина – Энстрепие и Кикимора возобновились новыми принудительными мыслями.
   

   Колдун Энстрепие надеялся, что его противник, главарь команды пилигримов-искателей, Гам не находится в плену у Кикиморы. Ведь после стихийных бедствий, которые он накладывал в моменты путешествий по Царству Воздуха и Огня, мальчишке с его друзьями удалось перехитрить ловушки чёрного мага. Посему он догадывался о выживании Самоделкина, но его терзали сомнения, что его новая заноза, с которой хотел он справиться сам, достанется Королеве Царства Земли, пусть даже и в руки ей. Не ведал ни о Гаме, ни о том, обещают ли его пригласить. Не знал он ничего.
   

   - Мне надобно навестить Царство Воздуха и Царство Огня, выведать, как идут дела плохие. Извините, но нам придётся попрощаться, - улыбнулся язвительно Колдун, - Когда начнёте, предупредите меня. Мы же ведь друзья?
   

   - Конечно, - улыбнулась в ответ Энстрепию Кикимора, - Осведомлю, и Вы придёте. Но если Ваши цели и намерения затронут мой жертвенный обряд, то нам предвидется попрощаться с Вами навсегда.
   

   И на её лице высветился укор условия.
   

   Дело окончательно замяли скептическим договором и, отвесив очень низкие поклоны, какие только могли быть при их росте, разошлись в стороны. Энстрепие в немой ярости сомнения предпочёл задом пройтись на пирамиды край, встал, тронул одной рукой верхний кончик жезла в другой и испарился дымом также, как и явился.
   

   Кикимора Болотная, сама того не удивляясь в отличие от часовых-копьеносцев и ни минутой не радуясь своим одиночеством, повернулась к ведшим на разделённую надвое площадь и маниакально-спесиво поползла корнями, точно щупальцами осьминога, приготавливать всё к жертвоприношению. В особенности и речь, которая должна захлебнуть племена в то восхищение новой религией, из которой никто не будет готов выходить и отлучаться.
   

   Типичным кажется не то, что у обоих сторон плохо, и они находятся в кризисе, а то, что, вроде, ежели у людей добрых есть проблемы от зла, то следовательно у людей злых должно быть не тоже самое, а наоборот. Нет, это не так - когда событие добирается до событий перепутий и остроужасных добродетелей зла, оно безисключительно заражает нас и светлую, и тёмную стороны, добро и зло. Зло делает мстительно добру из-за радости последнего и ради радости своей. Добро, стараясь защититься, уничтожает зло, делая и ему больно и мучительно.
   

   Энстрепие, захватив Волшебную Страну, обидел Добро, искалечил. Гам и его друзья, спасая Добро, наносят бесчисленные ранения Злу. Карта Тьмы расшатывается, и его обыватели страдают, конфликтуют в попытке увлечь, заставить поддержать, поверить в свою единственную верную точку зрения, ради спасения собственных добродетелей и вещей.
   

   И что выходит? Энстрепие не верит Кикиморе, и Кикимора не верит Энстрепию, хотя в глубине души они ни за что не желали разрывать контракт концессии и любили друг друга.
   

   Кикимора Болотная желала быть равной Тёмному Властелину и, поскольку она считала, что благодаря лишь обряду над пленником, пленницами её племена превратят в Богиню Леса и Воды, не захотела без причины предавать Родоса, Облачку и Фуцанлуну своему даже самому любимому ей человеку. Тот же человек был любезен во всех отношениях, и его не волновало сейчас какое-то возвышение с собой любимой.
   

   В данный момент их Империя Безымагия медленно и скоро, быстро может на совсем развалиться. Об этом болотная ведьма и не собиралась думать, однако её сердце лежало исключительно на договорах, хотя она не могла не любить и не добиваться личного счастья. Энстрепие имел также личные цели остановить паразитов восстановить гармонию четырёх элементов и вернуть честное имя и его владельца Атикина, зная, что только убив их он избавится от сопротивлений пилигримов. Он хотел убить их сам, сам прикончить, до одного, а не смотреть на приношение его врагов в жертву. Однако и у него были почти те же причины, что и у Кикиморы. Ему было нельзя не любить и по любви не возвратить долг, отмеченный пропажей воды в Царстве Земли. У всех, на всех висят обменные долги и из любви и желаний, целей никто никому не уступал ни любви, ни долгов, ни споров, ни расторжения.
   

   Так что не зря, когда Кикимора удалилась вниз к земле, некоторые часовые, прикидывавшиеся загипнотизированными, промолвили:
   

   - Это не к добру.
   

   - Это не к злу, - брякнула другая половина, принадлежащая к Мокесан.



***
   
   Через небольшой промежуток времени чёткой подготовки жители Царства Земли в 11:30 21 сентября 2013 года сошлись в две фракции на квадратную площадь идолов Града-Пирамиды. Площадь столицы преобладал каменно-плиточной, жрецкой мануфактурой, состоящей из четырёх колонн-идолов по углам с птичьего полёта квадрата. В центре возрастал прямоугольный, равный по сторонам, постамент. На него уже привязали верёвками пленных. Распластавшееся почти до конца, до потери рассудка тело Родоса лежало по средине. Феечки Облачка и Фуцанлуна - на противоположных краях. Они в слабости, в изнеможении косили сиреневые и красные глаза периферическим зрением на пришедшего в себя летописца, поэта. Шеям тяжко вращаться. Руки, ноги... ...туго обвивались нитевыми лианами. Ничем не пошевелить.
   

   Постучали в барабаны «ацтеков», «африканцев». Присутствовавшие по обе бока от жрецкого постамента обратили внимание на верхние ступени Града-Пирамиды, откуда по такту «Бам-Бам» взошла на трон правительница Царства Земли. Это была Кикимора.
   

   Кикимора Болотная сидела на каменистом троне, состоящем из параллелепипедных плит, сложенных под сиденье, подлокотники и саму спинку, расчерченную узорами, образующими рисунок древа с листьями, а из спинки вырастал павлиний хвост шикарных, роскошных перьев, переливающихся в синие и зелёные тона. Веер птичьего красавца немного как бы рвался из-под спинки трона и из того места между часовыми-копьеносцами выдавливался страдательный жалобно стон, как будто маленького ребёнка, которого обидели и ударили, били.
   

   - Тихо. Угомоните же эту мерзкую птицу, - вздёрнулась раздражённо, но подавляюще Кикимора. Вопль утих. Утихли и народ, и барабаны с поднятой, прутьевой, кривой руки вставшей в полный рост Кикиморы из трона.
   

   - Жители Царства Земли, - в начатой речи обратилась к двум толпам Мокесан и Икуап болотная ведьма, пахнущая торфом, - Мы собрались здесь для того, чтобы принести в жертву Свету и Заре, духам воды наших пойманных нами спасателей, которые помогут нам положить конец вражде двух племён, длившейся слишком долго, и вернуть реки, дождь и воду, за которым мы охотимся, которым бы так дорожили, если бы не наша расточительность. Скоро, через несколько минут все мы излечимся от греха, отречёмся, и шесть осеней мук без воды окутаются забвенной дымкой. Да будут прощены и отпущены все те, кто готов сплотиться в единое целое. Да здравствует единство! - Кикимора в поднятой руке сжала кулак и кликнула:
   

   - Ару! Ару!
   

   - Ару! - повторил за ней звериный народ, зарядив свои кулаки по направлению к Пирамиде.
   

   Раньше чем лица ряженых племён скривились к основанию Пирамиды, послышались восьминожьи шаги. Вниз к постаменту понижалось по широкой лестнице редкое исключение в слоях этих населений фракций. Без защиты, без доспехов, без орудий это существо носило настоящую рожу с клювовыми по горизонтали клешнями, челюстями поперёк её и черно-жёлтую полосатую на ворсинистых, волосатых ножках, лапках окраску. Восемь глазок-бусинок лукаво, бдительно обозревали общие расположения жертв. На площадь Града-Пирамиды вышел Жрец-Арахнид вида Паука-Птицееда, который Гама  пробил бы до брезгливости. И ещё сильнее выходил бы эффект, если бы только был здесь.
   

   Ближе подходя и подымаясь на постамент, наземный, волосатый, щетинистый осьминог защёлкал лощаго, кощаго неведомые слова на странном языке, который переворачивал всё верх дном. Родос и феечки-сёстры, племянницы учуяли его дыхание, запах, отмечавшие статус Паука как токсично ядовитый. Когда пасть клыкастая поравнялась с занятым жертвами квадратом, Жрец расширисто разинул её. От неё, оттуда произвёлся «грык» глотки, полилась зелёная жидкость. Из-за полости и клыков мускулистыми лапами был высучен, вытащен слюнявый, худой кинжал, словно знавший, что в первую очередь следует рассчитаться с мальчишкой. Солнечный зайчик упал тому в лицо…
   

   Если бы невзначай произошедший случай являлся настоящим человеком, Энты-Древодумы выразили бы ему благодарность, которой бы удостаивался Гам, Ромашка и Аспарагус, потому что в то мгновение, как в лапах Паука-Жреца кинжал завис на всеобщее обозрение прямо над дрожжащей грудью Летописца Родоса, Скрытной Лесной Помощи их Армия из-за монолитных стволов и крон мёртвых деревьев с Северо-Запада выкралась, вышла на широкое море-поле. Взоры племён, сотрясённые гулким топотом, легли на три фланга. Самый высокий из них замостился, примостился посередине, возвысив неразборчивый силуэт на солнце.
   

   От затемнённого тельца с устрашающей фигурой, от круглого диска Ярила, светившего в зените полудня, в ширь и в длину на пустом поле образовалась большой величины тень, по очертанию похожая на бабочку.
   

   Жители и Кикимора уронили досадные физиономии на громадную бабочку, и в ту же секунду их «мямлющие» перешёптывания, ахи и охи перебил гудящий от воздвинувшейся над всеми фигуры ор.
   

   - От имени четырёх концов света вашего Я, Дух Земли, Друг Духов Воды, Воздуха и Огня приказываю прекратить греховный обряд, вернуть вещи пленника и пленниц и отпустить их с миром. Коли же вы супротивитесь воле моей заповедной, заместо воды, обещанной вам, по Царству Земному потекут да полягут ваших раздробленные туши, тела и кровь душегубцев.
   

   Кикимора Болотная не знала, прислушаться или нет, в ней заиграла та спесь, в которой бывали, бывают люди не сдающиеся, не уступавшие никому ничего.
   

   - Ты ничто! Мы ничего не дадим тебе! Проваливай! -изорвалась голосом вся Кикимора, стащившись с трона и выпрямившись в полный рост. Судя по всему, она не верила в приход Божества, также как она совсем и не верила в миссию, не верила Богам и Богиням.
   

   Не срывавшиеся с цепи будто, жители внимательно слушали всё, что говорила внизу тень, обострявшая испуганное внимание, и стоило было повелительнице и любви Энстрепия проболтаться в эмоции подав о собственном атеизме, по народу стали идти, поплелись вновь, заново перешёптывания:
   

   - Что наша королева говорит?
   

   - Она не верит в сущую?
   

   Той секундой, видимо «Тенистая Бабочка Богиня Земли» приняла взрывной отказ и, не в силах более заставить болотную колдунью вникнуть голосу рассудка она сказала столь же пробиваемо, как и в прежний раз:
   

   - Я вас предупредила. Древесные духи! Вызываю вас! Ступайте! Иду на вы!
   

   И после этого же предостережения, ультиматума Армия Энтов разъединилась вперёд на три колонии навстречу на страх и риск врагам.
   

   План Гама приступил к реализации: два фланга Древодумов, как и полагается, входят в атаку с каждым из двух племён по бокам. Центральная третья группа Армии - клином нацелилась на середину площади. Досада со скоростью пожара превратилась в панику – племена не выдержали.
   

   Рой мелких преданных, не преданных людей в масках насекомых и пауков с оружием, без оружия набросились тоже в бока Энтам-Древодумам. Это если толковать, растолковывать о двух крайних эскадронов наших, по центру противников не было, а если было, то мало; «кардинал» мощных атак же руководствовался золотой серединой, откуда глашатай, главный виновник остановки торжества примечал задолго до решающего этого часа постамент.
   

   Вон за ним прячась уже Жрец-Арахнид слез на зелено-желчную траву, не успевая развязать свои жертвы, смотревшие на всю собранную в кучу бойню снизу в расплывшейся улыбке.
   

   Битва веток и насечек началась, и минус первый враг.
   

   Высокий великан по имени Кеволеч, удачно выйдя из толпы, в ношении трёх друзей, разнёс в обломки и руины четырёхугольную, украшенную по вершинам, углам столбами идолов элементов природы, площадь, на которую шесть лет сходились ради молитв, ради веры, ради обрядов, ради возможного отпущения грехов и междоусобицы. Столько было разнесено, разрушено в пыли и дымках развалов, что на древесный поход Кеволеча смотреть жителям на разврат было некогда. Все силы Кикиморы, которые разделялись из-за неё, сконцентрировались на крайние фланги. Копья враждебных в масках противников жалом втыкались, вонзались, царапались в чешуйчатую и пробковую коры Древодумов, никогда не просивших от судьбы войны с кем-нибудь, накладывавших на себя обет не драться. Ветви-пальцы, ветви-корни-ноги беспредельно в отместку Мокесан и Икуап по отдельности задирали и скребли, словно хищники, кошки, шерсть, маски, кожу, ломали оружие, которое даже и горело. В спешке забывшие про факела, потухшие уже на площади - их сдул ветер - и ныряя в ярость, племена, кто слева, кто справа, сняли со своих звериных морд маски пауков, пчёл, ос, шмелей, кузнечиков, стрекоз, муравьёв и прочих насечатых, мохнатых тварей и с новой же, но отчаянной силой погнали, припав к корневищам да корням, кто в атаку, кто в бегство мимо Древодумов. К величественному счастью, большинство из Мокесан и Икуап предпочли обратиться в бегство, не имея напора в меньшинстве спорить с Богами.
   

   - Что вы делаете? Вы должны драться! Вы же пугали их многие шесть лет огнём и копьём! Где огонь?! - взбесилась Кикимора, переводя обращение на грубый тон.
   

   Но её никто не слушал, как не слушала и она сама. В одной из близких округ «эскадрона» прогремели восстающие против неё баталии:
   

   - Ты не веришь в духов, в создателя, болотная ведьма! Никакая ты не Богиня! Самозванка лгала нам!
   

   В это время Кикимора резко обернулась.
   

   - Где мой Павлин?! - проорала она, впадая в тяжёлое бешенство, от которого уже не спасёт ничто.
   

   Покоцанный в местах, измученный издевками павлин, которому явился шанс сбежать от предателей Болотной Ведьмы, юрко слинял из-под плиточной спинки древнего трона. Он мог быть замечен даже с космоса с его-то трепетным, трепещущим целым и лазурно-изумрудным с пеплистыми пятнами на верхушках хвостом. Однако когда Кикимора его заметила, было уже поздно ловить птицу.



Глава 21.
«Алтарь Земли»
      
   Вышестанный стволом Кеволеч, Энт Древодум сбираясь из воюющих друг с другом толпы, из раскинутого испытывающими ужас бойни, где Древодумы, убеждали противников в своей неуязвимости, превосходстве, папуасами Града - Пирамиды, ворвался на площадь, ближе равняясь со взбодрёнными на постаменте заключёнными. Покойно корни-стопы, корни-ноги замерли и обходившаяся без шеи, соединявшей бы голову и туловище, кора с глазами, омутами болота и торфа подчинилась тому же действию. Пока сражение за спиной томилось не переставая, Кеволеч низко поклонился кубу жертвенному, опустил своеобразную правую ветвь-руку, опираясь левой о жёсткую плиту ступеней. С них глядя на военную панараму, сходила раз за разом Кикимора, без исключения понимая, либо её прислуга, которая предала правительницу, либо она одна, которая посмеет помешать побегу, не смотря на непокорность насекомьих и паучьих туземцев, распущенных как дикие цветы. Народ, вызваленный из шестилетнего «транса» власти, выбросил всё то, что лежало бременем, и с наступившейся свободы в 12 часов его невозможно было остановить.
   

   Кеволеч осведомился состоянием войск от товарища по роду и подобию Ноипша, что долго они не продержатся.
   

   Кеволеч кивнул. Договорившись дольше отвлечь зрителей, учавставающих сами в театре войны, Ноипш, прихватив с собой кого-то, покинул свободную, но более значимую местность.
   

   Правая знаменная ветка Кеволеча, припорхнувшая с зенитного жёлтого круга огня, наконец-то просветила тем, что на самом деле преобладалось на потресканной ладони. Богиня Дух Земли и Друг Огня, Воздуха и Воды, та Божья Бабочка, предупреждавшая о нападении, была неодушевлённым чучелом, корягой, имитировавшей китовую, слоновью тень с силуэтом крылатой, биологической феи. На удачу глаза туземцев не провожали исчезновение мнимого духа. Всё внимание, кроме Болотной любимицей Энстрепия, устремлялось на поле боя народов.
   

   Без вынуждения и труда и не без осторожности сделать это маленький мальчик с глазок младенца Древодума и феечка с ладонь двенадцатилетнего подростка, подлезая к пленным, слезли вниз по покрытой коркой руки Кеволеча. Не успели они и начать третью вылазку, как Гама и Ромашку заторопило наставительное презрительное выражение феи в красном колпаке. Она крикнула подоспевшим:
   

   - Что-ж вы так долго!?
   

   На Фуцанлуну тут же налёг замечательный простой ответ.   Его вызвался сказать Гам, когда его руки ощупали обронённый кинжал в пасти прогнавшегося прочь Паука-Жреца:
   

   - Не будь бы Энтов Древодумов, ты бы не говорила даже и ласковых слов.
   

   Запастья рук были поочерёдно высучены из узлов и верёвочных лиан. Облачка и Фуцанлуна и летописец Родос могли теперь поднять корпус, но внезапно им пришлось возвратиться к прежнему положению. Еле-еле увернулись от колючих, к фортуне, со свистом воткнувшихся между Ромашкой и Гамом мимо корней и ствола Кеволеча в иссохшую траву шипов. Гам и остальные его товарищи разом перевели взляд с шипов туда на то место, откуда и полетели насители ядов. Туда, откуда вероломно спускалась по плиточным ступеням Пирамиды «Монтесумы» всеобщая в Царстве Земли в данный момент опонентка - Кикимора Болотная приближалась на готове уже убить своих недругов, помешавших всему обряду, отделявшему тогда ранее её от реального достижения величия.
   

   - Гам, негодный мальчишка, однако не глуп со своими дружками, - проворковала кипяче Кикимора, - Энстрепие доложил мне о вашем приходе к берегам моего Царства. Узнал бы он от меня, что вы будете на моей ладони, он бы ни за что не сделал меня равной ему.
   

   Словно паук, корни её уже доходили до последней низкой ступени. В пробудившейся ярости руки, как грабли, растянулись в обе стороны, в жнецовых, костлявых пальцах с ногтей на дрожжах выбегали ростом новые шипы, следующие из которых станут последними для «неудачливых беглецов», как стояла на собственном Кикимора Болотная. Вот она уже приняла роковую для них позицию, от которой теперь же мало что спасало. И... Падение... Шлепок...
   

   Ох! Какая неудача! Прямо сверху по царапанным ступеням сзади из-под её корней, щупалец прощеменила красочная птица, в клюве державшая под тем напряжением, которое не сразу замечалась, связку ранцев, мешков, которые были потеряны, украдены и конфискованны. Павлин, который был ещё давно украшением к спинке трона, в добродушном в виде, лице притоптался к освобождавшим друзей и, вручив вещи, будто понимая, что им нужно, раскусил оставшиеся лианы.
   

   Клюв немного устал от этой операции, в которой быстро оказал помощь Гаму и его друзьям, ставшими новыми хозяевами, и павлин, ставший в первую очередь их новым другом, их питомцем, стал прыгать в поворотах на 360 градусов от счастья и радости.
   

   К этому мигу - а все действия сложились в одну и ту-же минуту - Кикимора поднялась переплетающимися корнями, и снова повторилась та же её позиция.
   

   - Ах, ты тупая птица! Ты у меня получишь...
   

   Однако на защиту встал Древодум Кеволеч и набранным ударом, набранной волей и силой от земли до неба унёс в аперкот перед собой отвившуюся от рук правительницу, и та с незапамятно, на «раз, два» параболой улетела в ясное солнечное небо столь мгновенно, что уже на «три» её даже невзрачную фигуру уже никто не видел.
   

   Мотивированные против власти, не верящей в духов и не почитающей их, из большинства папуасов животные были так поглощены в войну, что они не только не повели ни глазом, но не водили и ухом, чтобы услышать шагов Кеволеча, нёсшего в полном составе пассажиров, опустошивших площадь Града-Пирамиды.



***
   
   Одно действие для достижения цели, и один шаг к той мысли, что их слежка с другой стороны безвозвратно провалилась. Такого ещё злой колдун Энстрепие, наверное, никогда не слышал и не ведал бы – провал, но в самом собственном провале всегда можно найти решение проблемы, лечение болезни. И на это потребуются весьма значительные усилия сначала над собой, чтобы не впасть в гнев, потом над другими, чтобы убедить их поверить в собственную веру, что они смогут всё исправить, и затем эти падшие, но равные друг другу, сущие спешат на то движение, двигавшее и направляющее их самих. Туда, где лежала их главная цель, как старались думать обескураженные два противных, спорящих, ругающихся полюса: один север – Филя, второй – юг – Круч.
   

   И вот двое всё же, как одно нечто неразрывное, идут прямо на запад, после неудачи на ещё не менее худшую...
   

   Болото было в настоящем случае одним из тех мест, где можно распрощаться со своей жизнью.
   

   Шагали тонуще первый день, второй, третий, четвёртый. Даже Дятлу не хватало сил пройти хотя бы метр зелёной трясины; приходилось поднимать и вытягивать на верх «никчёмного» пса; уже бы преодолел сам это место медленной смерти.
   

   - Хорошее местечко для захоронений. И погода удачная. Прохладная, как ты любишь. Ты не против, если я возьму и полечу сам? На одного меньше, на одного лучше и легче, - говорил язвительно Круч.
   

   - Ого. Кажется солнышко набирается светом. Облака и тучки расходятся. Тепло как, - возбуждённо заблаговолил себе просиять Филя.
   

   - А, эта тучка что-то не хочет улетать, - учуял на себе её тень Круч, щурясь, - Нет, это не тучка... Оно приближается...
   

   Послышался дальний с неба свист, который всё рос и увеличивался.
   

   - Ныряй! – спохватился Круч, - Стой, нет! За камень!
   

   Они спрятались за ближнюю от них острую скалу. Он не выражал в себе громоздких размеров, но высоты было достаточно для таких, как они. Некое падающее тело свалилось с неба и, ударившись о неё, раскололось на части. Неровная голова с залитыми водой глазами упала перед ними и сетовала:
   

   - Гам. Я ещё тебе покажу. 



***
   
   От угасающей на поле возни до Алтаря Земли пролегала путь-дорога; в течение продерживания маршрута Кеволеч твёрдо, приземисто, чтобы не услыхали, мерил ровные шаги, огибая подле себя купу користых, грязных деревьев. За час до второго перехода малой стрелки после полудня корневые основания ног сверкнули отражением света при походе по северо-восточному краю Земного Континента. Кто бы мог подумать об ином, но тот просвет сквозь лесную чащу исходил от пролива, отделявшего материк и с заброшенным особняком остров «Изумрудный Пещеры». Позже отойдя от последнего, ноги продолжали пускаться по краю, не касаясь песка и воды, завернув затем под тупым углом траектории ещё на запад ближе к северу, северной области Царства.
   

   В виду немедлячей жизни, Гама ополило в голову воспоминание о Книги Стихий при мысле о том, что они, пилигримы скоро домчатся до третьего алтаря. Так что, разместившись на ладоне Древодума удобно, подложив под Книгу Стихий сложенные коленки, он, давно не обращавшийся к сочинению собственного же замысла, обескураженно потушился.
   

   Ему требовалось, ступая назад, листать страницы вперёд, дабы вникнуть в понимание тех вещей, на коих он прервался. Не прошло и полминуты, а страница, где он хотел наклеветать Фавну-Пану Васильку про его бестолковый бред, всё таки была найдена. Лицо начитано приняло то выражение досады, которое бывает у жалоствующих людей, существ и душ.
   

   Из недоконченных слов «...в сумасшедшую жизнь он...» стало выписываться следующее: «...но даже в нём именно живёт хоть и странный, добродетельный добряк Фавн-Пан, древнегреческий бог Лесов. Гостеприимством и радушью ему не уступать. Всегда поймёт гостя, всегда окажет услугу, накормит, напоит и всегда будет у него много поводов развлечься и разговориться. А, как чистодушный гость скажет: «Заблудился я», Пан непременно покажет ему верный выход. А, как злой нагрянет - запутает его загадками и вечными западнями.»
   

   Как наблюдал пятиминутно за лесом, переходящим из тропических в северные, хвойные и лиственные деревья, Гам, осведомившись, что остаётся совсем немного сидеть, пронесённым над ним, словно ветром, Гам поменялся с очерка о Пане на очерк об Энтах-Древодумах:
   

   «Дремучий лес живой как зверь хранит внутри даже в безжизненной среде души не двигающихся тел, сплетающихся друг с другом в единый организм. Корни-ноги, ветви-руки, ствол – туловище и голова, лицо, а крона - растущая по весенним сезонам и опадающая по осенним копна волос. Да, трудно в одних и тех же деревьях сыскать свою родную душу, как Андрей Болконский. В обитания местах, в Царстве Земли прячутся от пожаров и бедствий Энты-Дремодумы. Но, коли их также потревожат, точно огонь врагу, свет тьме, за каждого встанут горой, свернут чужие и обвалят горой несчастья, ненастья на противника, «страшного дракона».»
   

   По последним, законченным словам нечем было и удивляться, но эффект обладал не менее отчётливыми, изумрудными оттенками - Книга Стихий в третий раз за все события приключений забрызгалась ярким светом, просветом. Теперь у них есть всё, чтобы восстановить элемент и переложить энергию в посох Мага-Медведя у Алтаря.
   

   - Здесь это, - рассеянно пробубнил, оповещая пассажиров, Древодум Кеволеч.
   

   Никому никогда не приходилось не забывать, что их поездке шёл час, близкий к шести часам, что остановились они, опомнившись, на опушке, краю леса, и пред ними уже любовался их присутствием зелёный алтарь.
   

   Родос жадно, увидев его, запрокинул глаза через пальцы-прутики веток Энта. Вместо того, чтобы осмотреть плакучую иву, что старела возле острогранного куба с круглым, крупным, массивным щитом на нём, Гам восполнил себя и его друзей минутой расставания. Надо было выручать народ древов и спасательной помощи, собственную семью, которым и считал для себя родным: Ноипша, жену, детей и прочих соседей по соприкосновенным, ветвистым улицам, улочкам Дремучего, но уже и не «Дремлюющего» Града.
   

   Кеволеч мягко уложил висящую ладонь на дорогу, выстроенную из зелени кирпича; Гам и Родос, спустившись и переменив ноги туда, глубоко взглянули в болотистые очи Кеволеча; Облачко, Фуцанлуна и Ромашка в этот миг подлетели на прощание; Гам и Родос поступили также до них, и семиэтажный великан народа деревьев Древодумов затопал шагом назад. На протяжении восьми минут из-под крон виднелись, маячались почти не различимые от обычных его корни-ноги. На истоке девятой минуты след простыл.
 

   Самих провожая, наши пилигримы повернулись в свою сторону.
   

   - Я этот алтарь помню, как сейчас, - заплясали травянистые глаза Ромашки, заметно потом опустив, - Только вот внешность Ивы иная.
   

   Феи-сёстры свистом улетели к алтарю, точнее к кирпичному балкону «беседки», как заприметили его важную часть круга подоспевшие мальчики. Алтарь Земли в нынешнее время обростал мёртво-сухими лианами, окружённый каменистой оградой, из-за которой открывался широкий мир моря и розовых облаков. В смотровой площадке справо от алтаря при входе туда с леса умирала седая, сбрасывая слёзы на листьях висячих, падающих с ними в неразрывную пару, «речная ива».
   

   Как если ты добился того, чего хотел - то должен сейчас тогда ответить себе, что делать дальше. Так наши Самоделкин, Летописец и феи-сёстры не имели свободы проявить ошибки и обязаны были нынче же вернуть баланс третьего элемента в алтарь, в Царство Земли, иначе кто знает, что их может в эти секунды отлучения и свободы остановить. Книга Стихий и посох Атикина изъялись из магического мешка Родоса не подобно Священной Библии и жезлу Папы Римского.
   

   Впрочем и на них возлагалась надежда в этой длинной цепочке событий, позволящей отвлечь преспешников, рать и самого Энстрепия от кампании беглых сущих. Даже когда у Ромашки не осталось и сил своего элемента, в её палочке, в зелёной палочке, за которой всё детство, всю свою жизнь гнался в поисках счастья Лев Толстой, возникало и, должно быть, играло что-то такое, что подняло в пустоту Книгу и посох, и оба этих два предмета излили зелёные лучи, сфокусировавшие друг в друга. Эта Книга Стихий начала делиться силой с Золотым Жезлом с Пентограмой.
   

   Процесс биением сердца качался волнообразно – зелёная нить кардиограммы пучком изумруда пульсировала от писания Гама к полузаряженному посоху. Окончилось всё это исчезновением связи. С одного действия и Книга Стихий, и посох Мага-Медведя опустились невредимыми на мостовую основания смотровой площадки. И со второй же секунды захотелось вырвать себе клок волос – почему Книга Стихий перелила энергию только в посох? Вопрос, насколько хватало времени, был едва ли уместен, так как требовал быстро соображать, в чём дело, и попутно сматываться.
   

   - На Алтаре есть инструкция? – спросил Ромашку, с энтузиазмом подходя, подшагивая к нему Гам.
   

   Ромашка была долговременно знакома с каждой областью и гранью кубического колодца, украшенного под лианами изумрудными орнаментами. Сколько бы воды ни утекло, Гам и прерванный красотой площадки, а позже прошением помощи, Родос, изрядно расчищая настенные поля алтаря от зарослей, обнаружили именно то, что могло бы им помочь. Прописанные задом наперёд справа налево буквы, соединённые в непонятные слова, встали перед Гамом и Поэтом, постаравшимися разобрать их.


«Ьватсо ьворк юовс
Ан ьратла, оби
Йинделсоп йыроток
Модяр с юобот –
- йотявс»
   

   За прочитанным повисла пауза – надо осмыслить, чего желает Алтарь Земли. Наконец она перебилась выдвинутым решением Гама:
   

   - Все жители Царства говорили про жертву, как будто исключительно она могла облегчить их жажду воды и голод. Но, выходит, речь не шла об обряде. То что мы можем дать, будет не в состоянии из страха и безумия отдать или «продать» кто-то другой. Жертва есть и будет, и его можно преуменьшить. Мы должны излить каплю крови.
 

   По началу Гама ждало сопротивление, но из него нечего было взять в собственную очередь – разгадку и хитрость приняли. Из подручных в рюкзаке Гама вещей мальчик вынул циркуль с острой иглой. Проколов выставленный к ветвям висячей ивы палец, Гам натуженно в тишину и привой ветра издал шипение звуком «С». Сопение сопроводилось открытием затворённых глаз Гама и капаньем красненьких капель. Труппа реакций на боль и жжение иглой о белую и уже совсем «розовую», кровоточащую кожу пронеслась перед ушами и очами вплоть до того, как последние, затухающие краски крови упали с поднятой руки Самоделкина над щитом Алтаря.
   

   Палец, заложенный после того под носовой платок, отнят с Алтаря его хозяином. Кроме вышесказанного, нельзя не подчеркнуть и той самой минуты, которая изволено будет разглаголенной по подробнее.
   

   Сосланная капля, клякса красного цвета в падение на Алтарь в след за отнятием руки Гама одним лишь «кап» оживила его, прерватив из изумрудного колодца в яркий зелёный «фонарь». Алтарь первым счётом, проснувшись, засиял трижды, и в то же мгновение сгусток салатово-травянистой пыли, тумана, облака паром «машины» поднялся, вылетев наружу.
   

   Когда зелёный сгусток набрался всё ещё объёмнее тучкой, что заслонил розовое, красное небо, из него зародились маленькие-маленькие сверчки-кометы, которые стали разноситься шустро, молниеносно, что за ними не угонишься, свистом делали, описывали круги, да повороты да вертящие голову сальто. Во всём пространстве царил некий хаос, фейерверк, начатый само собой большим взрывом и окончившимся через ещё мгновение другое. С хаоса, закончившегося через, казалось бы, час, пучки уже ядовито-зелёных змеек просочились в волшебную палочку Ромашки. Остальные разлетелись кто куда.
   

   И сразу после столботворения комет зелёные оттенки, уйдя, выкрасили заново в нежно-розовое небо с кораблями, эскадроном ват.
   

   Чудилось, что случилось тут ничто, вполне ничего не дав, не дав результатов. Забавно, но какая внезапность приключилась и какое ликование возвысилось, когда Гам, Родос, Облачка, Фуцанлуна и Ромашка взглянули на заново рождённую, ранее дряхлую, и только что зацветавшуюся иву.
   

   Значит, поступок на радость всем и вся согласно был одобрен Алтарём и удовлетворён в миг. Пусть и вечерело, небо чуть-чуть загоралось тоже солнечной радостью.
   

   Ожидавшая, зацвётшая ива показывала первый признак, первый звоночек, что потоки магии Земли восстановлены, уже несутся за тем, чтобы украсить свой континент цветами, травами, ягодами, грибами и сочными, сухими плодами.
   

   Баланс элемента Земли гармонизовался и гармонизуется.
   

   - Поплывём дальше, - опрокинула друзей Облачка, - Здесь нам делать нечего. Если нас поймают, мы не докончим дела. И обетование окажется невыполнимым, - вдела она, продолжая объяснять.
   

   - Будет не безопасно мне оставаться тут, - согласилась Ромашка, - И с вами не боязно.
   

   - Сестра моя, ну конечно, ты с нами, - подтверждала Фуцанлуна, - Где Гам?
   

   Родоса посадили под оросительный взгляд, спрашивая его о том. Гам ушёл, как указывал на то его исписанный чернилами палец, налево, вниз по изгибающейся, лестничной дорожке, ступенчатой плитами зелёного камня ненастоящего, окаймляющейся по краям почленно бордюром.
   

   Догнав Гама, впереди видевшего справа скалистый склон, слева косой луг зацвётших жёлтых одуванчиков, а перед собой песчаный брег, у коего на волнах мели прыгал бревенчатый в связке с двухметровой мачтой, с белым парусом плот; феи, за ними и Родос не зря озаботились о нём.
   

   Тот сказал:
   

   - Меня не изволено благодарить, даже если я этого заслуживаю, - обычно в характере Гаму желалось выложить собственные раздумья речевым аппаратом, - Я был трусом и буду им.
   

   Фуцанлуна взялась было опровергать его заключение мыслей воспоминанием о том, как он не раз выручал их, но Гам внимал себе только тому, чего, наверное, никто из них не понимал.
   

   « Ну, какой я храбрец? - думал про себя Гам, - Я же боюсь почти всего на свете. Насекомых. Пауков. Хищников. Собак. Лондопов... Боюсь за себя.»
   

   Плот, на который встали Гам и Родос, был выдерживаемым для веса двоих таких же подростков, как и для них с небольшой группой фей разных слоёв Волшебной Страны. Счастье, что подобрали в укрыстом месте пару целых вёсел. Мог ли это быть Атикин – любопытно.
   

   Но вёсла уже сунулись в воду; следует отплывать.
   

   Вдруг, как стоило сделать первый взмах весла, сверху примостились с лесов чёрные стаи со стелющегося тумана лошадей.
   

   «Лучше о них я бы не вспоминал, - жалостливо сетовал Гам, полагая, что именно его страх, его мысли о Лондопах призвали их явиться сюда.
   

   Серый туман густо клубил воздух и, подцепливаясь за спускающимися Лондопами, понижаясь окутывал, покрывал постепенно сначала лес и алтарь и затем принимаясь за скалы, камни и луга.
   

   Скорей же плыть, уплывать пора. От берега, почерневшего существами. Неистово отчего Гам отказно поднял вверх весло из водяной ряби и выравнился на близкое расстояние с Лондопами.
   

   Друзья молчали, истошно содрогаясь тому, что собирался сделать он.
   

   Они стояли на плоту, но чересчур твёрдо. Выстроенная линия Лондопов полукругом на метр отделена от них и как же тут быть спокойным? Кровавые пятна зрачков глаз были устремлены прямо на них, правда, сейчас они глядели под прибывшем выражением, будто наоборот их прикончат, а не они пилигримов, и не могли «высокопарно» нанести прежнее, которое было в лесу, зло.
   

   Самый близкий из них высочился по середине и, уставив столбами, ходулями конечности над копытами в рыхлый берег, не подошёл больше ни на миллиметр, заковав мышление на взгляде, направленном, как и у его сородичей, на Гама и Родоса, спрятавших в карманах выглядывавших из них краешком глаза феечек.
   

   Как свет и тьма, они замерли на границе. Тень их подкосило: злого на добро, доброго на зло.
   

   - Мы уже уплываем, - сказал Гам неговорящему существу, сжав ладони в кулаки, держа вертикально твёрдо весло, и выйдя вперёд Родоса, - И вы уходите.
   

   В смелой упёртости и мужестве он совсем позабыл про свой «Собачий фонарик». Не вынимая его, Гам надолго старался удержать, сохранить всю серьёзность, пока Лондопы из тумана не исчезнут, но те не ушли.
   

   Гам, вторя себе, усилил просьбу:
   

   - Вы нас не тронете. Уходите! Слышите?! – повысил голос он, - Уходите!
   

   Казалось, это продлится и будет продливаться до низшего колена смерти и голода и усталости. Одна крупица времени избавила от этого ожидания.
   

   Сквозь ваты облаков пробились косые лучи закатного солнца летящего на запад за горизонт. Жёлтые стрелы, просвещаясь над главами мальчиков, под острым углом упали на берег перед пилигримами, и костные с видневшимися рёбрами, с клювами грифов, с собачьими клыками чёрные лошади смерти, страха и ужаса дуновением ветерка рассыпались в туманную, разобранную мозаику.
   

   Пилигримы оттолкнули вёслами парусной плот от песчаного злата. Уже желая отделаться от зависимой заземлённости, они не только получили магию стихии Земли, но даже не могли не налюбоваться на настигаемый ими закат.
   

   Очевидно, явление природы их пресследовало за последние две недели путешествий. Мореплаватели верили этому знаку, как верят люди в священного Бога, и наши пилигримы не были исключением. Закат привлекает всех, а штиль даёт знать нам то, что на этот закат можно посмотреть. И вот вновь вместе феи вынурнули потрогать его небо и тепло. Небо и тепло мира... Одна из них феечка Земли, помощница и приёмная дочь Доктора Аспарагуса по имени Ромашка, прислонившись грудью к открытой шее Гама в объятьях, в обнимку на смену его сожаления внесла мудро признательные и утешительные, подбадривающие слова:
   

   - А, знаешь, Гам, после всего, что мы пережили, ты доказал, что боишься не Лондопов, не насекомых, не пауков, не за себя, а за нас.



Эпилог.
Остаётся один элемент.
   
   В виду перебудораживших событий 21 сентября 2013-го года нынешнее Царство Земли преобразилось, восполнившись потерянной энергией листвы, почвы, склонов, травы, плодов, в то место, которое бы походило на прошлое благополучие, но уже больше не имевшее ничего общего. Изобилие плодов, фруктов, ягод, орехов и грибов решило почти все висевшие над ним вопросы; дефецит воды за считанные часы и дни после переломного момента, дня не состоявшейся жертвы в дар Духам Природы, заслонил плодов жидкий сок, значительно утолявший жажду. Вместе с соком сущие пожинали на середине месяца сладкое «мясо» плодоносящих древов дикого, но освещённого с тех пор «рая».
   

   Как навечно жители забыли про мясо и кровь убитых, схваченных выживших животных из магической, сказочной расы, так и ныне жизнь без пищи и воды стала не невыносимой, а напитанной сладостью и сытостью до тех пор, пока сам колдун Энстрепие не перестанет глядеть слепо на собственное величие и его манию морить страхом, ужасом, голодом, войной и смертью. Новые и следующие плоды и грибы обеспечили целое население Царства Земли, в которое объединились оба племена Икуап и Мокесан, помирившись и забыв, затуманив последние шесть лет своего раздора. Трубка Мира скурена.
   

   Дни лицемерной правительницы Кикиморы Болотной были сочтены надолго. Первого удара оказалось более-менее чем достаточно, довольно, чтобы смести с дороги, с трона лгунью, выбросить её за пределы атмосферы, стратосферы, чтоб она перелетела через Град-Пирамиду, достигнув самого её пика, и увидеть её в последний раз. Этого момента пропажи болотной ведьмы, конечно, аборигены и не заметили, но в будущем они уже и не нуждались в присутствии этой персоны, попавшей по ту сторону болота, где ей и было самое место и раскололась на части. Об этом к сожалению разносили только слухи.
   

   Власть победила дружба – бывшие племена и его члены после оконченной ничьёй битвы действуют сообща без всякой самодержавии. Сдружившись и со «Скрытлеспом», помогая друг другу, они и не предполагали, что смогут после бойни, от которой с ослаблёнными силами разбежались на сдачу победы оба, протянут свои руки-лапы чужакам. Говорят, что это же сближение выростила, взростила внезапная выросшая между ними зелёная ягодная дорога, которую позже нарекли именем «Дорога Жизни и Дружбы». Так, сползавшиеся всё равно и после того на неё животные, услышали молитвы и мольбы духов природы, говоривших «Хватит войны! Довольно смерти!»; как говорящие, так и просто выражавшие привязанность услугой.
   

   У Гама и его друзей выжидалась финальная фаза обмана для Энстрепия: наполнить гармонией Царство Воды, за которым будут заниматься, а точнее, заново поганить лицо четвёртого континента, как и первые три Безымагии преспешники колдуна. С постепенной возвращающейся магией и чудесами, с пройденными сотнями, тысячами километров та страна, не сначала не удивлявшая ничем, кроме ужасными, устрашающими очертаниями, и бесплодием и безнадёгой, ныне обретает больше всё умиротворённости.
   

   Наши незаменимые пилигримы, плывшие сейчас на юго-запад, держали по карте Волшебной Страны курс на Водный Континент в плане заставить злого колдуна стравить свои армии и правительства на расчищение заполненных алтарей и бушующий на жителей террор; заставить «тьму», «зверя» выйти против одного на честный, смелый, справедливый поединок.
   

   Расстояние от края до края должно быть пройденным в размере одного дня, чтобы пересечь затменный пролив Мирового Океана, «Бездны Миров». По закату также, как и во многих количествах раз, попыток, можно благодаря «Солнечному Компасу» определить координаты, где они находятся, но в вероятной погрешности, поэтому, не сбираясь долго, нудно так рано узнать, сколько узлов преодолели, Гам и Родос нацеливали старания на то, чтобы самим не перевернуться вниз на дно, дном, низом плота вверх. Вечер к отплытию от Земного Материка был очень кстати – ни бурей, ни туч, ни непогоды, лишь тёплый, морской штиль и розовые, ступенчатые волны.
   

   Следов Атикина, судя по затерянным дебрям джунглей, тропических и северных лесов, так ещё и не оттыскались. Кроме имени Мага-Медведя, было столь мало подробностей, как считая его мании избретательства или изгнании, что Гама истреблял вопрос; «А, в правду ли он сможет спасти всех их от гнёта и разрушения?» Вовремя, поздно или рано не успеешь засомневаться, и на тебя наваливаются те же надежды на снискаемое спасение и освобождения Мира сего от заразы, паразита, называемой «не верю»; слышишь возложение поручения на какого-то старика, который с той же целью мог бы вернуться на родину и раньше, первее, чем пробило во Вселенной шесть лет.
   

   Интересно, как там у Доктора Аспарагуса и павлина? – вспоминал о новых друзьях, наверно, каждый, кто стоял и сидел, с парусного плота смотря на «розовеющие» и «розовеющие» облака, небо и малиновый закат солнца «Ярила», «Аполонна».
   

   Но откуда было знать им? Когда за собой уже протянулось столько метров, километров? Когда следовало переходить к действиям на будущее, грядущее прибытие к тому, что так неистово, безизвестно ждало их. Как бы ни хотелось и ни надобно было заботиться помощью о Дикобразе, Энтах-Древодумах и Павлине, феи горячее мальчиков-гребцов надеялись на хорошие их будни. Стоит постараться надеяться тем более и на изгнанного Волшебника и сестру Каплю, чтоб с ними выдалось счастье встретиться. Возможно, летописец Родос думал также, в отличие от Гама, желавшего, дабы его родители Самоделкины на отчаивались напрасно о его затянувшемся путешествии  по стране, которая лишь одной рукой, лапой Мага вернёт себе настоящее свободное имя «Волшебная Страна».
   

  Для ума даже гения, не только дурака, было, есть и будет болтаться на тоненькой ниточке самый растяжимый вопрос, меняющийся всю жизнь самопроизвольно от нас и либо меняющий нас, либо задерживающий на том пути, вопрос страха. Именно он доказывает нашу неправоту и правоту чужого и наоборот, катализирует вопросы жизни и смерти и другие взаимосоздающие вопросы различных вещей и тех добродетелей, которых мы даже года добивались, а утратить можем за одну ночь, как сна, так и жизни; как прожить ночь, либо засыпая, либо бессонно дожидаясь утра, дня, так и вообще не получить, ни сна, ни следующих деньков. Все боятся своего и относятся ко всему по разному: кто-то смерти, кто-то мучительной жизни, кто-то невиданного, кто-то того, что он когда-то видел и помнит. Даже Богам и Духам нельзя не бояться, что их «служители» и верующие скоро забудут о них.
   

   Всякий раз и каждый день, и каждую ночь я молюсь за то, чтобы избежать страха, чтобы было всё хорошо и в порядке, спрашивая себя и ему, «доживу ли я до завтра?» «Или может ты хочешь забрать меня для того, что бы я не видал, как ты забираешь моего близкого, милого друга?»...
   

   Когда в жилах человека течёт храбрость, то тот, кто несётся противнику на «махач», забывает обо всём, не понимая, что и зачем он так поступает. Однако, когда на труса найдётся страх, то в страхе он утрачивает всё в голове, в каждом нейроне, кроме веры и того, чтобы ничего не делать, кроме как молиться, чтобы тебя не покусало стойбище насекомых, пауков, собак, жутких тварей, не напала смерть, говоря ей, что ты ещё не выключил утюг или газ дома и не досмотрел кино. И всё это доводиться до фанатизма, когда и смерть не столь рядом, и утюг не сгорел с домом.
   

   Современные учёные выкладывают, что сколько предметов, столько и фобий в мире. Во вселеной. Если один человек скажет мне, что нет никакого в мире, в мирах страха, которого бы он не понимал и не знал, кроме своего собственного – я такому человеку не верю. Точно также, как и если один человек скажет мне, что в мире, в мирах нет никаких страхов, кроме известного ему – я такому человеку тоже не верю.
    
   

(2019-2020)


Продолжение следует...