***

Историю не тронь! Она мертва. А жизнь? Жизнь, это отзвук бьющего ремня
по летописи сморщенных времён.
- Ники, открой окошко!
- Опять печаль, свет мой?
- Знаешь, приход печали – это дождь из святой воды. Слышишь, как он мерно стучит по трубам? Как сердце  ребенка – нежно. Кто-то  закашлял. Не Танечка ли? Не Алёша?
- Показалось тебе.
- Государь мой, а мы давно  уже казнены…
- Что ты такое говоришь! Сашенька, ну нельзя же так!  Дивный июльский вечер, взгляни на сад! Сколько в нём жизни, Сашенька! Будто из виссона соткан.
- А чьи это шаги слышатся?
- Ванечка Харитонов. Что ты не знаешь Ванюшковы шаги? Повар наш.
- Что на ужин нам приготовит этот мил человек?
- Перепелиные грудки и огурцы… Алёша любит.
- Ники, а  правда, что тот, кто судит, носит  тяжёлые сапоги?
Шаль медленно  сползла с  плеча Александры. Самую низкую ноту издал сверчок. И  тишина.
- Ники, я знаю точно – нас всех убьют!  Это правда! Слышишь меня? Слышишь, Государь!?
Государь  молчит и курит, чуть приоткрыв окно, отогнувши гвоздь. Мысли одна за другой не дают покоя: «Как же им спать? А Саша? А дети? Я-то да Бог с ним… А правда ли, что казнят? Надо же…»  За окном  июль.  Светлый. Позже напишут, что он поразительно - свят. Еще и Григория приплетут. А он мерзостно прав… Шаги! Ближе и ближе шаги… Надо надеть мундир!
- Что, что такое, Ники? Куда ты заторопился?
- Нет! Сашенька! Просто прогулка!
- А почему при погонах?
- Оставь милая моя, сомнения! Всё ты придумала! Алёшу несу  на речку.
- На речку? Почему же ты, Ники, молчишь?
- А вот сейчас  нас снимут  на фото… Стань дорогая, чтоб виден был  твой торс и лик. А теперь с детьми. Все рядышком . Вот… И тихо-тихо стало… Так только в светлом июле бывает.
У Харитонова Вани горошинки пота сбежали на воротник. Сверчки смолкли – нот им не хватило.