Сталинградский трофей

Накануне Дня Победы вновь вспомнилось: среди моих родственников давно уже нет участников Великой Отечественной войны. Отец, два его брата, тесть… Я уже никогда не смогу поговорить с ними. И подумалось: «Надо спешить. Спешить к тем, кто еще жив».

В Совете ветеранов города Набережные Челны мне дали телефон Анны Кузьминичны КУВАЙЦЕВОЙ. Позвонил ей, представился, договорились о встрече. Но, перед тем как положить трубку, она как бы между прочим спросила:

– А вы знали моего сына Женю?

– Поэта!? – воскликнул я, вдруг догадавшись, с кем разговариваю. И с волнением продолжил: – Кто уж не знает автора знаменитых строк: «Город дарю вам, Построенный мной, – Живите!»

Кроме того, я знал Евгения Кувайцева как вдумчивого руководителя литературного объединения «Орфей». Он загадочным образом исчез: сколько лет уже не могут найти, никаких следов. Значит, я буду разговаривать с его мамой?!..

Анна Кузьминична сразу предупредила: «Знаете, вы пишите там не обо мне, а об Отечественной войне со слов очевидца».

Девятнадцатилетняя Аня, окончив первый курс животноводческого техникума, пьяная своей молодостью, приехала на каникулы в родной колхоз. Было прекрасное воскресное утро. Все дышало покоем. Только почему-то всадник на взмыленном коне скакал по приволжской степи. Прискакав в село, он велел собрать народ и сообщил, что на нашу Родину напал с войной Гитлер, уже идут ожесточенные бои по всей границе, враг вооружен до зубов…

Сталинградская область, как и вся страна, переходит на военное положение. Аню посылают учиться на курсы шоферов. Получив права, она начинает работать шофером в МТС. Летом 1942 года, когда в Сталинграде уже шли уличные бои, ей пришла повестка из военкомата – призывали в действующую армию. Бойкую девушку тут же определили связистом в 64-ую армию (позже переименованную в 7-ую гвардейскую). Здесь она встретит и своего будущего мужа, командира батареи 45-миллиметровых пушек, старшего лейтенанта Павла Кувайцева. Муж потом часто в шутку будет называть ее «Мой сталинградский трофей».

– Летом 1942 года немцы не давали продыху защитникам Сталинграда, – вспоминает Анна Кузьминична, – бомбили день и ночь. Разбомбили цистерны с горючим, которые стояли на берегу Волги, горючее сливалось в реку и горело – было впечатление, будто сама Волга горит. Когда у немцев кончались бомбы, они кидали издырявленные бочки. Они свистят ужасно, делая панику. Наших самолетов тогда и в помине не было. Только один «кукурузник» прилетал иногда из-за Волги. Он возил почту – не в город, а к нам, в расположение 64-й армии.

До осени наши держали Сталинград, пока не кончились продукты питания и боеприпасы. Пытались ночью на лодках что-то перевозить, но немцы освещали их прожекторами и расстреливали. Страшное было время. Защитники города оказались предоставленными сами себе… В ноябре стала замерзать Волга, пошли сплошные туманы. Немцев окружили, и они засели в подвалах полностью разрушенного Сталинграда. Они ели лошадей, а ноги кидали в траншеи. А потом стали выкапывать из-под снега эти ноги и тоже ели... Двадцать два немецких генерала во главе с фельдмаршалом Паулюсом после их сдачи в плен были приглашены на банкет. Принимал их командующий нашей армией генерал-лейтенант Шумилов.

После этого нас погрузили в «теплушки» и увезли, сказав, что сталинградские дивизии отправляют на отдых и пополнение на восток. Везли-везли без остановок, и вдруг встали. А через полчаса прилетела немецкая авиация и с бреющего полета начала обстреливать наши вагоны и кидать листовки. Смотрим, на листовках написано: «Сталинградские головорезы! Мы вас в плен не будем брать, будем на месте расстреливать». Вот тогда мы поняли, что везли нас на запад, то есть опять на фронт.

Поставили нас в оборону под рекой Северный Донец. Была весна, цвели сады, была тишина на фронте. Вечером немец кричал в рупор: «Русь Иван, сдавайся! Граница по Донец – войне конец». Ответом была пулеметная очередь с нашей стороны. Четыре месяца был отдых без боев. Пятого июля 1943 года немцы набросили понтонные мосты в узком месте Северного Донца и пошли в наступление. У немцев были выгодные позиции на той стороне реки – густой лесок. А у нас открытое поле. На первом эшелоне – необстрелянные таджикские дивизии. Немцы начали наступать, они начали сдаваться. Немцы нарисовали им на листовках еду – первое, второе, третье. Одного ранят, все к нему собираются, и по ним прямой наводкой бьют…

Была жара. Немец гнал нас за двенадцать километров – до леска, где стояли наши танки. Мы бежали, бросая убитых и раненых. Да было бы еще хуже, если бы с правой стороны не пришли на помощь части 5-й ударной армии. Немцы побоялись стать отрезанными и бросили нас… Потом у Прохоровки завязалось танковое сражение. Ночью слышим, взрывают Харьков – значит, немец драпает…

Много рек форсировали – через Днепр, Днестр продвигались наши части до Карпат. По этому поводу была поговорка у солдат: «Русские наПрут – немец наСерет», то есть русские придут на реку Прут, а немцы убегут до реки Серет.

– Анна Кузьминична, а как можно жить на войне с мыслью, что тебя каждую секунду могут убить? Или к этому привыкаешь?

– Как можно привыкнуть к смерти. Однажды на малую землю (занятый нами участок на другом берегу реки) надо было доставить снаряды. Поручили это моей подруге Оле. Я говорю:

– Давайте я поеду, там мой муж.

– Нет, – сказали, – поедет Ольга.

Для нее это оказалось последним заданием, она не доплыла, убили ее. Произошло это около села Старый Орлик–Новый Орлик на Днепре.

Много раз я чудом оставалась жива. Однажды, было это на Украине, ночевали в каком-то селении. Между хатами стояли наши повозки с телефонными кабелями, накрытые сверху брезентом. Рано утром летает немецкая «рама». Мы и не думали, что представляем для нее какой-то интерес. Оказалось, они приняли наши повозки за танки, прилетели их бомбардировщики и как начали швырять на нас бомбы. Я спряталась в щель под стеной. Бомба упала на печку этого дома. И стеной завалило меня. Начали искать: где она? Откопали. Я была контужена… В другой раз едем в телеге. Спускались в балку. И тут рядом снаряд – ба-бах! И задней ноги лошади нет – оторвало. Я сидела рядом, спереди телеги. Лошадь лежит. И так смотрит на нас. В глазах слезы. Будто хочет сказать: «Что со мной? Помогите мне». Застрелили… Бывало, «катюши» своих накрывали: части продвинулись, а они не знали.

Всем хотелось жить. Но судьба спасала лишь немногих. Не думали, что будем живы. Даже известную всем песню мы переделали и пели так: «А до смерти всего полшага»… Победу встретили у озера Балатон. Радость, конечно, была неописуемая. Шапки кидали, стреляли из ружей…

После Победы с военной частью мужа стояли в Румынии, город Крайово. Женя там родился в 1946 году. Там мне хорошо было, я не хотела в Россию. Муж говорит, давно родные места не видел. Там было полное обеспечение, сюда приехали на нищету. Приехала в немецких трофейных сапогах. В магазинах ничего нет, хлеба нет. Рыли корни лопухов, картошку ели. Чтобы купить кусок материи, надо было предоставить справку о прибавке семейства.

– Война как вспоминается? Она – самая большая трагедия вашей жизни?

– Вспоминаю войну. Но она уже забылась почти. После войны уже сколько горя у меня было: смерть мужа, сын вот исчез… – Она запнулась, в глазах блеснули слезы: – Тоскливо одной. Вот так и сижу. И думаю, думаю… Кто-то придет, поговоришь, легче становится. А тут, чувствую, и умирать пора. А умирать не хочется, белый свет оставлять. Там уж вечная жизнь. Заглядывайте иногда вот так, мы же земляки. Башкортостан – родина моего мужа. После войны мы жили там, муж лесником работал…

«Челнинские известия», 8 мая 2003 года
Книга Марса ЯГУДИНА «Через годы…», 2008 год