Мыльница

Уже спустя месяц после разрыва с Дженни Джон стоял перед ее дверью и нервно курил сигарету. Он приехал незванным, непрошенным. Да и сообщить-то о своем визите заранее он не мог. Было бы слишком глупо. После такой жестокой ссоры, когда все свои вещи он вывез в одночасье, позвонить и сказать, что приедет за мыльницей... это разве не глупость? Да она поднимет его на смех и “спустит на него всех собак”.
Он явно не был готов звонить в дверь. Даже вдруг испугавшись, что она невзначай откроет ее или выйдет из лифта и застанет его неподготовленным, он решил отойти от двери, подняться наверх на полтора этажа и там, спокойно докурив сигарету, прикинуть как ему действовать.
В два счета поднялся наверх, расположился у окошка полуэтажа и еще раз затянулся сигареткой, прекрасно понимая, что и здесь его убежище будет недолгим – бдительные соседи в любую минуту появятся и будут интересоваться что делает здесь неизвестный мужчина, а если еще окажутся и знакомые, то конфузу будет еще больше.

Джон - это конечно кличка, которую Женька получил от их общих друзей в один день с Женей, когда их прозвали для удобства и для смеха Джоном и Дженни. Слишком уж здорово они подходили друг к другу, всем это бросалось в глаза, их друзья стали тогда общими и стали воспринимать их как одно целое.
Огонек сигареты подбирался уже к пальцам, а спасительная идея так и не приходила. Он вообще-то не очень понимал, что он здесь делает после всего того, что произошло. Дурацкий конфликт, столкновение, гнев, пощечина, разбитая посуда – это жгло, давало основание для своей правоты. Хотя жгло уже меньше... Потом они оба свою ссору подпечатали жестокими взаимными ударами: он в отместку переспал с девушкой с ее работы, а она, узнав об этом, тоже не осталась в долгу.
Прошло немного времени, Джон прогнал девушку, радости не было... Была работа, разъезды, концерты, толпы поклонниц, веселые загулы со старыми друзьями, но его уже все это злило и он часто и надолго уединялся. Женщины ему казались глупыми и некрасивыми, у них был идиотский цвет волос, кривые ноги, отвратительный запах духов. Но все же и злоба на Дженни не проходила, о возврате и извинениях не могло идти и речи.
Время шло, образ Дженни нахально являлся к нему поздними вечерами, залезал в постель, ластился. Он обнимал сам себя и ему казалось, что “ей” нравится его мускулистое тело, что “ей” хочется задержать свои руки на его гладкой шее, пройтись ладошкой по его небритой щеке. Он снова злился, отмахивался от образа, но перед сном снова и снова пускал их любимую “I just call I love you”, под которую и засыпал.
Последние три дня он только и думал о том, что бы сделать, чтобы снова ее увидеть. Он ни за что не собирался унижаться и просить прощения. Дело зашло слишком далеко и возврата к старому быть не могло. Он даже был уверен, что как раз она сейчас гораздо, гораздо больше, чем он, мается, сокрушается и жалеет о разрыве. Ему нравилась мысль о том, как пройдя “невзначай” мимо, он подразнит ее своим довольным видом, а еще лучше - придет под каким-нибудь предлогом к ней в дом, за какой-то мелочью. “А! Вот-вот-вот...” – почти прошептал он, выбрасывая через форточку окурок, - “вот для этого я и пришел...”.

Мыльница была, конечно, не просто поводом. У этой мыльницы была своя биография и Дженни прекрасно знала об этом. Дело в том, что мыльница эта была фамильным наследством по мужской линии Джона. Абсолютный пустяк, но еще дед его в свое время выпросил ее у своего отца, т.е. Женькиного прадеда, когда отправлялся из отцовского дома в свои странствия. А когда Женькин отец собирался на целину, в казахстанские степи, дед спросил его: “Ну а ты-то куда намылился, пострел?... Ну коль уж намылился, не держу, но и мыльницу с собой возьмешь, она фамильная, счастье приносит”. Так что мыльница ко времени Женькиного повзросления уже обросла такими легендами, которым позавидовала бы истинная драгоценность каких-нибудь благородных фамилий.

Наконец он настроился быть понахальнее, ведь имеет же он право забрать нужную вещь, подошел к двери и, чтобы не терзать себя больше сомнениями, быстро нажал на кнопку звонка.
Дверь открылась не сразу... Но когда открылась, в проеме двери показалось лицо Дженни, которое в несколько мгновений поменяло выражение: от вопросительно-нейтрального, через смущенно-растревоженное до нахально-высокомерного. На ней был домашний халат и тапочки, волосы несли на себе отпечаток корпоративного стиля. Было понятно, что она недавно вернулась с работы и собиралась отправиться в ванную. Джон знал, что в это время опасно становиться на ее пути– смыть с себя служебную, транспортную и уличную грязь для Дженни было делом первостепенной важности. Это означало, что явился он не ко времени.
- Ну-с, - веселым голосом с издевательской ноткой, - заговорила она. - А где цветы?.. При этом весь вид ее показывал, что она не собирается пускать Джона на порог.
Джону пришлось быстро взять себя в руки. “Обойдешься!”, - произнес он почти твердо, стараясь изобразить при этом  абсолютное безразличие во взгляде. Дальше мямлить было нельзя – надо было срочно переходить к делу, хотя пульсирующая жилка на шее Дженни и сводящая с ума плавная линия груди, виднеющаяся из-под незастегнутого до конца халата, не давала ему возможности сосредоточится на своем деле.
- Извини, - произнес он, двигаясь мимо нее вовнутрь дома, - но моя мыльница осталась у тебя. Ты знаешь, что я не могу просто так разбрасываться фамильными ценностями. Это была жалкая попытка мягкого юмора, которым блистал Джон и который всегда нравился Дженни.
- Ерунда-то эта? Ты другого ничего не мог придумать? – она переходила в атаку. Джон был готов к этому и не собирался сдавать позиций.
- Раз говорю нужно, значит нужно – отрезал Женька, понимая, что правильной будет прямая и тупая мужская реакция.
- Ну что с тобой делать! - с явным недовольством процедила сквозь зубы Дженни, - Ты и без того уже вошел. Даю тебе пять минут!
Отправляясь в ванную, Джон, услышал, как знакомым скрипом заныла дверь спальни, куда поспешно юркнула Дженни.
- Ясно, - убежденно и зло подумал Джон, - Хахаля пошла ублажать – чтоб не вышел ненароком, от греха подальше.
Он сразу же представил себе какого-то интеллигентного хлюпика, как тот расположился на его кресле и как он мог бы сейчас его размазать по стене.
“Ладно”, - подумал, - “Пусть живет... Кто я ей теперь ?!” и вошел в ванную.

Дженни, перед тем как войти в спальню, секунду-две смотрела примагниченным взглядом вслед крепкой, коренастой фигуре Джона, которая вдруг заняла все пространство коридора. Поняв, что зависла, поспешила поскорее спрятаться за дверью. Просто не знала, куда ей деться от этого странного ощущения, что будто весь коридор и вся квартира сами по себе приветствуют его угловатую фигуру, как собачка, виляя невидимым хвостиком.
- У этой бабы никогда ничего не лежит на месте! – пробурчал Джон под нос.
На полочке под зеркалом мыльницы конечно не было, не было и на полке над дверью, не было и в шкафчике.
- Женя! Ну где же мыльница-то, нет нигде, - крикнул он громко в надежде, что она услышит.
Она услышала, дверь вскоре приоткрылась и послышался ответ:
- А, это недавно полочка рухнула – с нее все повалилось на пол, может быть под ванну закатилась. Между прочим, это ты полочку ставил, сам виноват!
Голос ее звучал не злобно, а почему-то весело.
- Ладно, ладно, ясно!, - резко отозвался Джон, боясь, что на него сейчас посыпятся и другие обвинения.
Кряхтя, опустился на корточки, уперся руками в кафельный пол и  стал шарить глазами под ванной.
- Темно, как у негра..., - проговорило его побагровевшее лицо.
Помог сотовый, точнее фонарик в аппарате. Конечно фамильная дргоценность лежала в самом дальнем углу и в самом неудобном месте.
- Хоть здесь, и то хорошо!
Мыльницу-то он нашел, но при этом прекрасно понимал, что не этим занят его мозг, а тем, что происходит сейчас в спальне.
Однако, все же надо было сначала достать мыльницу. И это было непросто. Раскарячившись и невероятно изогнувшись, он вслепую шарил в том направлении, где только-что увидел мыльницу. Рука ничего не находила. Подкатывала злость. Он вертелся и так, и так, то и дело посматривая на мыльницу, определяя ее координаты, а после этого снова шаря вслепую и проклиная в очередной раз сломанную полочку, ванну, под которой пришлось ползать, и свои узкие, непригодные для этого дела, брюки.
Наконец, он, очередной раз выверив координаты мыльницы, рванул к ней всем телом, дотянулся до нее, при этом услышав характерный треск сзади, как говорил его отец, “там, где спина переходит в ноги”.
- Дьявол! Штаны порвал!
Не вставая еще, посмотрев вниз, на причинное место, увидел, что все важное, что прикрывали его брюки, а теперь скрывала лишь белая ткань трусов, вывалилось наружу
- Блин!
Это уже был позор... Злой и несчастный от этого гадкого подвоха, он, не выпуская мыльницы из рук, резко вскочил, но не удержав равновесия, стал искать опоры и всем телом оперся на водопроводную трубу, которая оказалась очередным местом его сегодняшних жестоких испытаний. Соединение оказалось слабым, от нажатия одна из труб вырвалась из связки и вода струей хлынула на Джона. Ему хватило мгновения, чтобы отметить: “Хорошо, хоть холодная!”. Весь искупанный снизу доверху, он рванул в туалет, чтобы перекрыть краны и спасти дом от затопления...
На полочках за дверцей чего только не было... Еще три-четыре минуты вода хлестала из оторванной трубы, пока он не добрался до крана...

Он снова вошел в ванную. Фамильная драгоценность спокойно плавала по воде, покрывшей весь пол.
Посмотрел на себя в зеркало... Хотелось плакать и смеяться...
- Ну все!.. За мыльницей сходил...
Из спальни негромко слышалась их любимая “I just call I love you”.
Пришлось прокричать, чтобы Дженни услышала:
- Женя! А, Жень!..  А где у тебя швабра и ведро?!- и уже тише самому себе, - тут и разводной ключ нужен...

Дверь спальни открылась и раздался ее голос:
- Сейчас!.. А что случилось?..