Перевёрнутое время

 Понятное дело: если все песчинки упали, наблюдатель возьмёт,
да и перевернёт песочные часы.
 Если часы не переворачивать, то и смотреть на них неохота.
Видимо, займётся наблюдатель, в таком случае, чем-нибудь совсем другим.
 А дел у наблюдателя много, даже и перечислять не стоит.
Зато подумать о чём-нибудь важном, совершая обязательный их круг,
вряд ли этот наблюдатель сможет.
И вот он снова занят наблюдением: или огня, или воды, или песка, или трудовых манипуляций кого-либо ...
    
То, что есть в нашей жизни кое-что поважнее: сыпучего,
горящего и льющегося, наблюдатель догадывается, но, по заведённой
традиции лет послереволюционных, это "поважнее" не ценит.
Не ценит он Христианство. Вида не показывает,
но всё одно -- не ценит. Слишком уж эта история от нас далека.
-- А была ли она? -- Спросит при случае у такого же, как и он сам.
Другой "такой же" и сам не знает. "Вот и вся любовь" -- как говорится.
    
Ну, а вот если мы начнём читать о днях последних?
Это ведь самое интересное.
Откроем откровения, (Хорошо сказал) начнём: сопоставлять, догадываться,
не соглашаться и костерить древнего автора и писаря
за научную их несостоятельность, что поймём тогда?
Хорошо, если и себя упрекнём в самонадеянности.

Всё там до чудовищного непонятно: выплывают, выезжают,
трубят и восклицают, разной масти и веса, персонажи.
Скорби и всякого рода несчастия валятся на страждущих без
жалости и остановки!
Каждый подумает о том, что это крайне несправедливо,
ибо он-то точно знает, как стоит поступить с себе подобными.
"Ну, как-то так ..."

Только вот священно-служитель найдёт как объяснить прочитанное.
Если его послушать не перебивая и не задавая глупых вопросов,
то можно будет и нам уловить много очень важного и ценного.
В этом и есть объяснение: тот, кто изменил свою вольготную жизнь
ради ежедневного подвига, легче откроет и передаст изначально
странное, и на наш взгляд несправедливое, повествование.
И это, совсем не новое и затасканное,
приобретёт знакомые нам очертания.
      
"Сытый голодного не разумеет" -- поймём мы тогда с тем чувством,
как если бы перед нашим взором чьей-то работящей рукой было протёрто
то смотровое окно, в которое мы и смотреть-то не желали из-за
отсутствия интереса: и к окну, и к тому, что за ним происходит.
И ещё одно, вполне возможно, придёт нам в голову:
сами того не понимая мы живём в той песчинке времени,
которая течёт в бедном окружении по скользкому горлышку
тех песочных часов, за которыми мы так безразлично наблюдали ренее.