Перевал

Вот же, черт его дери! Раньше ведь писатель мог как - скомкать к едреней фене серый лист всетерпящей бумаги с неудачными словоформами - и туды ее... В качель! В камин. В корзину. Ну, в зависимости от... А тут - клава. Ну, не крошить же ее, особенно, если она самими Хьюлиттом с Паккардом намертво вмонтирована в ноут. Никогда не боялся слова, никогда не верил (и сейчас не верю), что труд писательский - каторжный. Что каждый день - надо. Хрень это все, ибо - коммерция. А когда добывать из слова копеечку надобности нет - можно и покуражиться. Куражимся)))

Огурцы.

Солнце не просто грело. Оно - сволочь такая! - манило. Осознание зыбкости границы между детством-юностью-ответственностью уже пришло, первый курс, первая женщина, армия, самолеты, небо, второй курс, уже не ты за женщинами, а они за тобой. А дома - отец, мама, брат, сестра, те - старшие, эти - младшие, и ВСЕ - живы. Все - здоровы. А ты в это прекрасное уже-не-утро - в яме. И - главное - сам же ее копаешь. Поглощающая яма для будущей ванной и санузла. Ни фига себе - комфорт в селе! Правильно? А то?! Но ведь - вре-мя! Солнце манит на поле за селом, попинать мяч, позубоскалить с друзьями, попользоваться еще, бляха-муха, невзрослостью, ан, нет! Надо копать. Копаю. Нет, тут лопата уже не проходит - только лом, кирка и совок. Ладони не натирает - не совсем еще отвыкли от сельского бытия. Спина? Да что ей будет - в двадцать-то лет?! Каждый мускул только и делает, что дразнит - ну-кось, попробуй еще. Долби, вгрызайся, кидай. Ладно. Пусть так. Сегодня доделаю, зато завтра весь день - мой. Слышали все? - весь! И никаких поручений-моручений чтобы!

Наверху грохнуло. Сначала грохнула дверь ворот. Ну, там все понятно - установлена под углом - чтобы сама закрывалась, но тяжелая - звук как от брошенного танкового люка. Но потом громыхнуло смехом. И смех этот был не всегдашний - своих. К нему примешивалось что-то сдавленно-скромное - как бы свое, но явно не-Киргуевское.
Никто! Слышите? - никто не имеет права осудить меня за то, что мое тело вылетело из почти что уже двухметровой ямы наверх - на звуки этого сметающего все приличия смеха! Этот смех - наш. Фирменный. Громкий. Сколько раз отец за него ругал - без толку. Никакой совести и никакого стыда этот смех не знал. Он обнажал душу - не зубы. Слезы, судороги и больной пресс - достаточное наказание за него, чего ругаться? А виновником всего этого фонтана ведь сам отец и был. Я, когда восстановил всю картину, малость даже оробел перед мощью задвинутой отцом темы. Я бы так не смог.

В строгой иерархии ценностей моего отца гульба с друзьями занимала место неизмеримо выше огорода. И диплом агрофака сельхозинститута никак этому порядку не мешал. Мирно почивал в глубинах четырехстворчатого шкафа с замысловатым наименованием "Хельга". В "Хельге", впрочем, диплом мирно сосуществовал с облигациями государственного займа, давно уже сломавшимися позолоченными часами "Луч", подаренными им маме, ее же - маминой - позолоченной перьевой ручкой - символом уважения к учительнице нескольких поколений раздолбаев (включая меня, конечно), и остатками нескольких полных столовых гарнитуров. Однако же именно этот диплом стал причиной обращения нашей соседки к отцу. Диплом и Чернобыль.

После Чернобыля несколько лет кряду огород был сам не свой. Огурцы успешно мимикрировали под кабачки не только размером, но и цветом. И старательные соседи в очередной раз напоролись на них - кабачки-огурцы. А у нас - в силу правильных приоритетов отца, конечно же! - огурцы были ну очень уж поздно высажены и уродились огуречиками. Зелеными, и даже с пупырышками. Нагловато вышло по отношению к соседям. Наблюдая это несправедливое несоответствие трудов и результатов, наша сильно уже пожилая соседка подошла к меже. Ну, как подошла? На своих двоих, но с помощью двух палочек. Трудно уже Зарете было ходить без помощников. Поздоровавшись по всем правилам, с соблюдением сложного осетинского этикета, она споро перешла к делу:

- Костя!!! А вот был бы ты хороший сосед, так и сказал бы нам тоже, что именно надо делать, чтобы огурцы были огурцами, а не этим вот кормом для скота. Вот же - выучился ты на агронома, а соседям слова не скажешь!

Ведь ни секунды отец не думал, не придумывал - сразу выдал:

- Эх-эх, Зарета! Нельзя! Нельзя быть такой скупой. Вот сколько у вас скота: и коров, и буйволиц, а все жадничаете. Я вот не жалею добавить литр молока на ведро воды, когда иду поливать огурцы. Ну, скажи, неужели у вас молока мало? Или все только на масло и на сыр уходит - на продажу?

Отец - поливать?! Смутило это Зарету. Дошла до улицы, села на лавку в тень и стала ждать. Как в сказке - первого прохожего. Спросить чтобы. Первым прохожим оказался Валла. Это была удача - Валла доводился Зарете, причем доводился не просто родственником, а родственником близким. Ему можно было задать вопрос о действенности метода, предложенного столь ненадежным соседом. Спросила.
Ежесекундно сплевывая, что было верным признаком либо тотального вранья, либо  легкой степени опьянения, Валла воздел руки к небу так, что все корифеи МХАТа захлебнулись желчью зависти:

- О чем ты говоришь, моя дорогая Зарета?! Да ты сходи к нам, посмотри на наш огород! Огурцы - во!

На то, что Валла видел воочию свой огород Зарета давно уже не рассчитывала, но ни дойти до них, ни вкусить плодов с их огорода она уже не могла - сдалась.
Лично я считаю, что это именно ее слабость привела к молочной беде. И, если бы был суд, то суд отца непременно оправдал бы.
Зарета, таки, заставила своих неразумных домочадцев полить огурцы молоком. А чего мелочиться-то? Что там добавлять-разбавлять? Поливать, так с музыкой! Молоком цельным, парным, буйволиным!

Вы знаете, где находится главный информационный центр села?
Нет, балбесы, никакие это не бабки на лавках! Это - почта. Почта - это все платежи, все пенсии, пункт выдачи заказов... Ну, и все новости, конечно. И главой почты была Рита. Была и есть, между прочим. И это именно ее приглушенный смех столь резко выделялся в оглушительных перекатах смеха нашенских, когда я вылетел из ямы. Так вот... Рецепт спасения огурцов дошел до почты. А с почты рецепт дошел до всех. Рита, будучи невесткой мамы, самолично скорым шагом дошла до нашего дома торжественно доложить маме о новейшем способе. Впрочем, было поздно. Пол-села этот опыт уже получило до ее прихода. Так оказалось впоследствии.

Мой интеллигентный друг! Вслед за Владим Владимычем (не тем - Маяковским!)повторю Вам: поправьте очки-велосипед! Вы знаете, что есть такое - буйволиное молоко? Оно, когда часик постоит после надоя, УЖЕ покрывается сливками толщиной в палец. Ни о чем не говорит? Ну, и ладно. Но представить сливки на листве огурцов Вы можете? Нет? Или Вам просто заплохело? Вам, может, и все равно, но огурцам - нет. Или - уже да, потому что под толстым слоем сливок, да под ржущим осетинским солнцем они уже скисли. Во всех отношениях.

Из ямы я поспел только к самому краешку первого круга. По второму кругу рассказ получился, впрочем, интереснее - на неприлично громкий смех с вопросительным видом вышел отец. С пояснениями. Впрочем, у Валлы история с огородом была не менее замысловатой. Но это - вторая история. Про помидоры.