В Медвежьем углу. Часть IX Эпилог

Фото: https://www.flickr.com/photos/72616463@N00/6282800561
В полузабытье, где-то на самом краю рассудка, на грани яви и сна, он чувствовал, как кто-то обрабатывает его рану. Боль тоже чувствовал. Ноющую. И вроде даже стонал. А потом вдруг увидел себя посреди леса, лежащем на лапнике. Возле почти что погасшего костра, откуда-то из бурелома, наполняя ночную тишину хрустом ломающихся веток, нелепо размахивая руками и шатаясь выбирался  дулеп, усаживался на корточки и долго смотрел желтыми глазами змеи – той самой, что обвила в пустыне ногу и потом… Убила? Средь деревенской идиллии?
 Потом вдруг, где-то на одной из ледяных террас, средь сковывающего мороза, появлялась дочь хуторянина. Босая, с ног до головы укутанная в саван, на фоне звезд он почему-то казался блестящим. Она тоже садилась рядом, только на торчащий из снега камень, и все пыталась как-то неуклюже стянуть обвивавший ее наряд смерти. И товарищ мой все не мог вспомнить: стянула или нет.
То появился коршун, садился на входе в пещеру – той самой, в которой батюшка провел первую ночь в горах.
… Падающий за окном снег – первое, что он увидел, придя наконец в себя. По-настоящему. В собственной избе и на столь любимой печи. Натопленной. Слабость и ноющая боль в перевязанной шее позволяли разве что чуть повернуть голову и осознать: на дворе уж ноябрь, небось.
– Октябрь – словно прочитав его мысли, произнес Болгарин, откуда-то из середины комнаты. И привычно, немного глухо, закашлял. Через минуту раздался топот шагов в сенях, скрип открывающей двери и голос дочери хуторянина. Обыденный и живой:
– Я еды принесла и все, что вы просили для отвара.
– Вот и славно – ответил Болгарин – вода вскипела, сейчас отвар энтот самый приготовлю, а ты пока воду в таз налей, повязку будем батюшке нашему менять. Громкий звук льющий в таз воды, голос Болгарина. Родной запах дома и затепленная в красном углу лампада, едва освещающая потемневший от времени ли Спасителя, старинного – старообрядческого еще – письма.
– Слава Богу за все – произнес товарищ мой, прежде, нежели оказался в объятиях сна, в первый раз за многие дни лишенном тревоги.
… Я отложил письмо и обнял притихшую матушку: читал-то всю дорогу вслух, и она неизменно слушала. Даже малец наш замолкал на время чтения.
– До лета доживем, навестим друга-то моего. Страсть как хочется с Болгарином познакомиться, да и на дочку хуторянина взглянуть интересно.
Крепкий, хотя и не очень сильный подзатыльник был ответом на мои слова. Я прижал матушку еще крепче к себе, благо малец наш засопел уже – заснул, значит.
… Потом было еще письмо, в котором товарищ мой рассказывал о том, что дочку хуторянина вышла замуж, за «человека – читал я – доброго и хорошего». Батюшка по прежнему вечерами часто приходил к Болгарину для разговоров и, как он прям подчеркивал неровной жирной чертой – богословских споров.
А о дулепе он отслужил панихиду.  Когда о намерении этом рассказал Болгарину, тот только в ответ головой покачал. В ту же ночь,  после совершенной панихиды, дулеп явился товарищу моей, как он поведал мне: «В сонном видении». В обычном своем обличье. Стоял понурив голову, словно нашкодивший школьник, а потом вдруг посмотрел на батюшку взглядом: «Нормальным, человеческим и, кажется, благодарным».
А еще батюшка писал, что порою на него накатывала грусть, особенно осенними пасмурными или зимними вечерами. Он собирался и шел к краю леса, на память приходило желание отшельнического подвига. Он долго вглядывался в низкое, нависшее над темной стеной леса небо и ему все казалось, что где-то над деревьями он видит парящему коршуна.
29 марта – 1 апреля 2021 Чкаловский