дорога в небо. эпизод 4

- Мамка, мамка, папку ту - ту? - пятилетний хулиган мелким бесом запрыгнул, словно подкинуло пружиной, на стол, в тот момент, когда женщина прикрыла двери перед хаосом. Вир засмеялся и замахал кулаком. Видимо, разглядел этот жест у бойцов справедливости, что тузили друг друга за дверью.

Сулиле было не до смеха. Уставшая от бытовухи, она еле переставляла ноги, мысли крутились в неизведанном царстве, о котором знала только жена Брендта. Столкнула Вира со стола, и мальчуган, подобно мешку с цементом, брякнулся об пол, подняв при этом облачка пыли. Но, похоже, не впервые случались с ним такие казусы, потому как мальчонка, ещё пуще рассмеявшись, вскочил на ноги заправским акробатом, показал язык и изрёк: "Мама, мама, ты чудная!". И побежал в детскую, расплёскивая янтарные брызги смеха. Мать устало улыбнулась, поглядев ему вслед, и поплелась вдогонку, шаркая, словно зомби в дешёвом ужастике. "Надо покормить сына, помыть посуду, протереть полы…. Брендт, пожалуйста, добейся цели. Я становлюсь с каждый днём всё более плоскомыслящей, и сын тоже. Спаси нас! Спаси!"

Вир оказался застигнут врасплох. Упирающийся и немного хныкающий (от былого веселья не осталось и следа) укусил мамку за руку.

Взвизгнув, Сулила отпустила на миг Вира, но не дала сбежать, заключив цепкими руками в пальцевые наручники и потащила упирающее тело к столу.

Усадила на табурет, вручила миску с овсянкой, дала деревянную ложку, щедро украшенную лозунгами страны: "Кто не работает, тот не товарищ нам!", "А ты добываешь каменный уголь?", "Страна тебя не забудет!". Последняя надпись "Барборанцы - славные ребята!" находилась на дне миски и была завалена дымящейся дрожалкой, наклонявшейся при малейшем колебании в разные стороны, как сказал бы старейшина Вибль: "Это господа хорошие кланяются простому народу. Картина неизвестного автора. Хе-хе".

- Папка совсем не ту-ту! Он молодец, он пошёл счастье искать, - вздохнула Сулила. Вир открыл рот от удивления, и первая ложка каши хитрым и быстрым маминым манером ловко, как кредитор к должнику, залетела в ротовую пещеру.

- А я думал, что он сбежал от нас, - пережёвывая мамину стряпню, фыркая и отдуваясь, делая комические физиономии, невнятно пробубнил Вир.

- Много ты знаешь для пятилетнего возраста! - шикнула на сына Сулила.

- Чтобы всё съел! А не то кубики с динозавриками в розовых штанах не получишь! Я ни хрена не шучу! - вырвалось у уставшей матери. - Чтобы всё было съедено!

- Я ни хрена не шучу, - попугаем отозвался сын. Последовала награда в виде лёгкого подзатыльника. Сын не обиделся, а мама улыбнулась.

- Ешь, - скривила губы в подобии улыбки Сулила, махнула в пустой угол рукой и пошлёпала в сторону обшарпанного диванчика с торчащими в разные стороны пружинами, выступающими сквозь затёртую ткань. - Я немного полежу, а ты доедай.

Сулила всю сознательную жизнь любила Брендта, несмотря на его косяки и загоны, несмотря на плоскость фантазии. Да и не слишком красивым был. Зато очень ценное достоинство было у Брендта! Душа. Иногда засыпалась камнями, порой цинизм с эгоизмом проявлялись чёрно-белыми кадрами плёнки киноискусства.

В такие моменты хотелось уйти от мужа, хотелось бросить на произвол судьбы, но нередко в Брендте просыпался любящий муж и отец, и всё возвращалось на круги свои. Сулила прощала и лезла целоваться.

Порой бывали и постельные сцены, когда удавалось сына усыпить на некоторое время.

Всю жизнь Брендт мечтал стать писателем. Работая шахтёром, придумывал разные истории, но не запоминал их и не записывал. Распадались на мозаичные кусочки персонажи, серая будничная жизнь возвращалась. Цвет глаз мутнел, а душу заваливали камни. Несколько раз напивался в хлам, и это было непростительно. Брендт гробил себя сознательно, поддавался влиянию пустоголовой толпы.

Однажды в шахте случился взрыв: какой-то заряд закоротило, и тот бабахнул в неположенное время . Брендт находился рядом, и ужасный зверь, объятый пламенем отбросил добродушного шахтёра на несколько метров, приложив об стенку и слегка привалив угольком.

С тех пор Брендт не мог придумать ни единой истории, но желание стать писателем не пропало, несмотря на мелкие ушибы и увечья. Он всегда хотел стать знаменитым автором, и, возможно, станет им, вытащит семью из плоского мира. Из этой грёбаной Барборании. Чтоб ей пусто было!

Мелкий поел и, бросив в отдыхающую мать миской, неправдоподобно засмеялся, перемешивая идиотский смех с чем-то солнечным и прекрасным. Миска стукнула по лбу встающую с дивана мать, как огромная капля града зазвездила всем своим великолепием в эпицентр мозгового управления.

Сулила, не отдохнувшая и равнодушно реагирующая на выходки ребёнка, поплелась, устало шаркая, к непоседливому Виру, чтобы всучить кубики. Пока будет играть, она сможет перемыть посуду и, если посчастливится, подотрёт полы и немного приберётся.

За мытьём посуды внезапно пришедшая в голову мысль заставила женщину задаться вопросом: а чего хотела она сама? Что ЕЙ от жизни надо? К чему стремится? Какую незабвенную цель преследовала на протяжении всех этих дней и ночей? Никакую! Хотела крепкую семью в хороших условиях, а в плоском мире рано или поздно всё склоняется к идиотизму.

Через пару лет сына родного не узнает. Отупение на молодом поколении сказывается ещё быстрее, чем на возрастной категории ответственных и безответственных лиц. Сулила вытерла слёзы, выступившие от ужасных мыслей. Нежели не выбраться из тупика? Неужели сын станет полным идиотом? Как уберечь своё чадо от коллективной напасти? Как?

Уставшее тело Сулилы рухнуло на табурет и задёргалось судорогами, выплёскивая нескончаемые слёзы. Хрипы и свисты вырвались из измученного тела и закружились чёрными птицами по избушке. Вир прекратил собирать динозаврика, прекратил и смеяться. Молча подошёл к плачущей матери и погладил её по колену.

- Мама, - плаксивым голосом протянул он. - Не плачь, пожалуйста! - и заревел тоже.

- Сынок, не плачь, - Сулила прижала родное чадо к груди и пыталась успокоиться, глубоко дыша. - Мама уже не плачет, - закусывала губы, чтобы сдержать коварный крик и не получалось, стоном и слезами покрывалась, словно обоями, изба.

А потом неожиданно затихли персонажи. Мама сидела на табурете и прижимала к себе сына, а Вир дышал тяжело и... о чём-то думал. Значит, не всё потеряно для семьи. Если способны проявлять чувства, то не плоские, а если плоские, то не совсем. Ещё есть шанс выбраться. Ещё есть шанс... Есть...

***

Муза качала кудрявой головой и следила из-за живописных булыжников за одиночным походом Брендта. Два дня поднимался по тропе, не спал ночами , выбился из сил, и ел едва ли. Тяжёлые мысли одолевали плоскую фантазию. Муза стала замечать, что Брендт иногда всхлипывал и плакал. Казалось, что он понял свою суть, и лишь искал подтверждения. За два дня не написал ни одной фразы и не сделал ни единой заметки. Упёрто поднимался вверх. Хотел найти ответы и задать вопросы, наверняка. И Муза пересмотрела отношение к человеку, стремившемуся подняться в гору.

- Брендт!, - позвала она. - Погоди!.

Брендт услышал голос гадкой девчонки, но не остановился, брёл и брёл вперёд, иногда не в силах поднять ноги как следует, зацеплялся носками ботинок за камни, спотыкался, падал, но вставал и настырно продолжал восхождение.

На третий день пути Брендт, смутно различая реальность, набрёл на дверь в скале. Усмехнулся чему-то и, запрокинув голову, начал терять связь с действительностью. Всё закружилось. Небо и скалы, камни и дверь. Быстрее, быстрее и быстрее. Ноги согнулись в коленях, и бесчувственный Брендт рухнул лицом в пыльную романтику горных троп.

Муза подошла к нему, присела, пощупала пульс. Сердце бьётся, значит, живой. Надо привести в сознание, накормить и дать напиться. Ну, и показать его Матушке. Естественно Муза знала, кто жил за дверью в скале. Знала, а потому уверенно постучала. В три коротких удара.
1.04.2021.р.