Откровение. Глава 4. Одиночество внутри

Если остановиться и оглянуться, можно заметить свою жизнь. Она будет разной: в колдобинах тротуара, мощёная плиткой, литая асфальтом, с зарешеченными ямами стоков и открытыми люками, а порой и глубокими лужами...

В каждой луже плещется боль, а в каждом стоке ютится страх. Под асфальтом закатаны воспоминания. Вместо плитки — кропотливые кирпичики шагов на пути к цели. Предательство, как колдобины на просёлочной дороге, — изысканный соус, придающий особую остроту блюду.

А кто в роли блюда?

Жизнь, поставившая, его на стол, уже давно распределила посадочные места, кому-то отведя главенство, а кому-то угол на остром изгибе скользкой скатерти. Соскользнуть в пропасть легко, как и запутаться ногами между искусственной тканью и ножками мебели.

Карине казалось, то место на углу её собственное и, который год, неизменное.

Она просто забыла сказать, а он ждал, явно зная о разговоре. Она не раз ловила себя на мысли, что муж посвящён во всё, куда бы не звонила и что бы не говорила. Информация всегда доходила к его ушам одному ему известными путями.

Вот и сейчас так случилось.

Андрей не церемонился. Пряжка тихо звякнула, когда он резким движением потянул ремень собственных брюк.

— На четвереньки, Кариша...

Собственное имя царапнуло уши. Муж редко называл её сокращённо. И, обычно, цедил или выдыхал это ненавистное «Кариша» в состоянии бешенства.

Сложенный вдвое кожаный ремень притягивал взгляд — толстый, коричневый, в три пальца шириной и массивной литой бронзовой пряжкой, спрятавшейся в его широкой ладони.

— Не вынуждай повторять дважды...

Карина шумно выдохнула. Послушно, словно выдрессированная собака, опустилась на колени и упёрлась ладонями в пол. Руки дрожали, сердце билось словно умалишённое. В свои тридцать восемь, она чувствовала себя нашкодившей малолеткой, перед впавшим в ярость отцом.

Вот только... Отец её никогда не прибегал к таким методам воспитания…

Андрей молча обошёл жену, задрал расстёгнутое платье до пояса, спустил её трусики до колен и задумался, проводя пальцами по сероватому отпечатку Ренатовой ладони, обхватившему её правое бедро почти идеальной пятернёй.

Рыжий ублюдок... Так некстати вспомнилось, что он вытворял с Кариной воскресным вечером. Лебедев не знал, как стереть произошедшее из памяти. Но он хорошо знал, как спрятать одни синяки за другими.

Закусив губу, Карина от первого же удара упала на локти и уткнулась лбом в лакированный пол. Ремень гулял по её коже в издевательски размеренном ритме, давая прочувствовать каждый удар сполна.

Тишина дома впитывала её всхлипы и хлёсткость его ударов, словно губка. И хуже в происходящем была даже не боль, наносимая родным человеком, а глубокое одиночество, поглощающее изнутри.

***

Они почти никогда не приглашали гостей в дом, держа гостевую для родственников. Единственным исключением был Ренат, который был на несколько лет приставлен к Жанне. Сопровождал в школу, а потом и в институт... Когда всё изменилось?

Как маленькая девчонка превратилась в неуправляемую егозу, а нормальный в принципе парень в насильника?

Наверное... Стоило самой воспитывать, где-то проявить твёрдость, где-то резкость... Но рядом с Андреем Карина всегда чувствовала себя мелкой песчинкой. Андрей же был той босой пяткой, которая несла песчинку в только ей ведомые дали.

Даже их отношения были исключительно решением Андрея.

Жанну Карина родила рано, почти в восемнадцать, не дотянув до собственного дня рождения пары недель. Андрей был доволен, считая рождение дочери выполненным долгом. Недовольными были родители, которые представляли жизнь своей Кариши слегка иначе.

Впрочем, они ещё успели увидеть широкий размах, с которым зажили Лебедевы, и успокоились...

Жанна своих бабушек и дедушек, ушедших рано, не помнила, с подачи Андрея росла самостоятельной и всегда со своей точкой зрения. Её комната, единственное место в доме, где не было камер. Для Андрея личная жизнь дочери всегда было непоколебимым табу. Тот день, когда дочурка вылезла со своими откровенными забавами за пределы выделенного ей пространства, стал поворотными и для самой Карины.

Ренат был уволен. Возле Жанны появились Вера и Варвара, которые быстро прогнулись под её влияние. И теперь, как две злободневные тени, сопровождали её во всех забавах. Здесь даже увольнение не помогло. Девочки спелись.

Последней точкой в отношениях с дочерью стал вопрос о записях. Она, издеваясь, приводила парней куда хотела, выставляя забавы подруг на обозрение, как хорошо поставленные фильмы. Никогда не принимая в них участия и при этом наслаждалась тем, как отец, скрипя зубами, удаляет их, даже не смотря.

В один прекрасный момент он просто отдал ей ключи от съёмной квартиры и несколько кофеавтоматов в собственность, и с фразой: «Махайся, как хочешь», — выставил за дверь.

Жанке было девятнадцать... В свои двадцать разбалованная Жанка умудрилась бросить институт, купить ещё один кофеавтомат, аренду платила сама и домой приезжала только тогда, когда там никого не было... Пошалить... Чтобы папа не расслаблялся...

Теперь же это её баловство вылезло боком.

Муж не был груб или жесток, он просто был чрезвычайно принципиален и откровенен в своих желаниях. И наказывал только за дело. По крайней мере, он в это верил. Карина этой его верой была перенасыщена, ощущая каждый его нерв на себе, как свой собственный.

Когда он закончил «воспитывать» — встать на ноги Кариша не смогла. Помог Андрей, как-всегда после «дела» нежный и обходительный. В такие моменты Карине казалось, его грызла вина. Но на холодном лице в извечном блеске сурового взгляда, невозможно было понять, вина то или удовлетворение, гордость собой или брезгливость ею. Одно ясно — не любовь…

Записи в гостевой, которые ознаменовались появлением в углу той нечастной упаковки из-под презерватива, он нашёл быстро. Они были разделены парой часов пустого пространства с обеих концов. Как всегда, привычно отметил стоп-кадрами, кто вошёл туда и кто вышел, и после удалил не глядя... Крина всё это время пролежала у него на коленях, полураздетая, всё в том же голубом платье. Подол был задран, а грудь и ягодицы полностью обнажены. Отхлёстанные до горящей красноты бёдра с воспалённой от ударов кожей, продолжали болеть. Левая ладонь Андрея периодически гуляла по ним, очерчивала пальцами набухшие поддетые красными точками полосы. Скользила меж ягодиц, периодически их крепко сжимая и дразня.

Карина, словно послушный зверь, не дёргалась, шумно дышала и вздрагивала, каждый раз, когда прикосновения опаляли болью.

День перешёл в поздний вечер. Муж наконец успокоился и осторожно обработал антисептиком её исполосованную кожу. Чмокнув в щёку,  позвал спать  и пожелал спокойной ночи.

Он снова не прикасался к ней, а Карина и сама не тянулась.

Заснул он, дыша горячим влажным дыханием меж лопаток, уткнувшись кончиком носа в её синюю от удушья шею. Карина не спала. Её усталый взгляд скользил по просторной спальне, утыкался в окно, в слегка колышущееся на ветру занавески, плотные, обрамляющие арочное окно шторы. Цеплялся за строгие росчерки комнатных растений и холодный квадрат плазмы.

Сон накатывал волнами и так же отходил, подобно морскому прибою на берегу взволнованного моря. Словно её уставшие глаза были берегом, которые раз за разом надо было омыть солёной прохладной водой, поднятой из самих глубин. Веки щипало от влаги, а горло душило беззвучным спазмом.

Дыхание Андрея ярко напоминало прошлую ночь, когда вот так же дышал в затылок Ренат. Его странная, огранённая заботой и болью собственническая ревность пугала и заставляла дрожать. Чувство вины перед ним, как и чувство вины перед дочерью, всё сильнее укоренялись в сердце, вдавливая врождённую гордость, стесняя её и обрамляя в болезненные личные ограничения.

Сказать о своей боли или вине было некому... Разве клумбе под окном, цветам, мху... Суккулентам. Ренату, лежащему под пудом земли в своём чёрном мешке...

Настолько ярким было сейчас её одиночество...

* * *

Телефон Рената снова звонил, вот только Жанна уже не бежала с улыбкой, скорее озадаченно дёрнулась спросонья.

— Да-а-а…

— Опять ты... — раздражённо констатировал Кирилл.

— Как видишь, — Жанна прошлась по съёмной квартире и задумчиво уставилась в окно. Утреннее солнце красило высокоэтажки причудливыми огненными бликами. Стелило по земле тени и поднимало лёгкую весеннюю пыль.

— Ренат?

— Не звонил, — Жанна открыла окно и высунулась наружу по пояс. Звук трассы ударил по ушам и приглушил их разговор. — Слушай, Кирюш, я очкую слегка.

Её грубая речь била по ушам, выдавая в ней отпетую дворовую пацанку, а не очередного заносчивого члена из рядов золотой молодёжи.

— Давай подъеду, обсудим...

— Да нечего обсуждать…

— Диктуй адрес.

Жанна скривилась:

— Кирилл, я на выезде. В пятницу буду, встретимся.

— Мне завтра нужно заявление в полицию написать, хорошо бы тебя при себе иметь. — Кирилл был непривычно серьёзен и мрачен. Жанна нервно почесала засвербевшую щёку.

— Может, без полиции? Они к моим предкам нагрянут, неудобно будет...

— А что, Ренат был у Лебедевых?

— Он был у меня дома в компании ещё пары девиц, оттуда же и ушёл сам. Мы уехали уже без него. Ну не знаю, может, на видео что-то увидим. Если отец не выбросил записи конечно.

Кирилл отключился, а Жанна ещё некоторое время смотрела в окно на непривычные очертания незнакомого города.

Синяя панель тяжелила руку.

Вторник... вторые сутки, как у неё этот бьющий по нервам телефон.

Жанна успела просмотреть в нём всё, начиная от мелких записей-напоминалок и заканчивая тяжёлыми папками с видео и фотографиями. Ознакомиться с давно знакомым плейлистом и проверить все женские контакты...

Похоже, стоит начать по ним звонить. И лучше бы Ренату найтись, потому что звонить в больницы и морги Жанна откровенно боялась.

Не смотря на тревожное настроение внутри, вторник радовал хорошей погодой и раскрывал объятия для мелкого предпринимательства. Жанна со своими подружками собиралась пройтись по всем точкам, подбирая наиболее выгодное место для нового кофеавтомата. Позже склонить к аренде квадратного метра очередного собственника этого дохлого метра, договориться об обслуживании. Мелких вопросов, которые тянул за собой агрегат, было много. Все, как один — привычны... Непривычным оставалась проблема, напрямую связанная с тяжёлым телефоном, лежащим в её тонкой руке.

Ренат пропал, в этом уже не было сомнений.

— Ты совсем скисла, — заметила Варвара, вырастая за её спиной. Крашенная в блонд Варя непринуждённо жевала зубочистку, обхватив её пухлыми накачанными губами. Руки Вари привычно скользнули по талии, забираясь под тонкий халат Жанны и царапая длинными когтями её плоский живот.

— Стоит расслабиться, вдруг ответ сам придёт... — заговорщицки прошептала она.

Жанна лениво взглянула на неё через плечо и чуть сощурилась.

— Кирилл хочет заявление писать в полицию.

— Может, спешит?

— Может...

У Вари были сильные руки, и она беспардонно этим пользовалась, порой ведя себя откровенно, словно мужик. Вот и сейчас, утянув подружку внутрь квартиры, она захлопнула окно и выплюнула зубочистку.

— Пойдём ещё поваляемся, Жанусь, — прошептала она.