Начнём с Начала Хроника нелёгкого дня ч. 3-я

- 3 -



Отец Димитрий оказался прав. Люди на площади выражали свое отношение к храму откровенно, а порой и слишком эмоционально. Но большинство отвечавших на мои вопросы говорили об этом как о чем-то далёком и их не касавшемся. Было заметно, что людей волнует лишь один вопрос: как выжить?
Сторонников и противников строительства было приблизительно поровну, и тогда я понял сущность высказывания отца Димитрия о народе, начинающем путь к Богу. С него я решил начать свой репортаж, который сразу же начал набрасывать в блокноте, прослушав диктофонную запись. Я сидел на площади прямо напротив театра, ожидая, когда туда станут заходить люди, зная, что репетиции начинаются сразу после полудня. Но было уже два часа, а к двери театра не подошел ни один человек.
Обеспокоенный тем, что моя встреча с режиссером может не состояться, я перешел площадь, заглянул в окно и тут же услышал за спиной строгий голос:
- Вы кого-то ищете, уважаемый?
Я обернулся и увидел молодого человека в желтом пиджаке, джинсах и бейсболке.
- Да, ищу, - ответил я. – Мне нужен режиссер театра Павел Иванович Лужнецкий.
- Он перед вами. Вы из банка?
- Нет, из газеты. Журналист еженедельника «Начнем сначала» Евгений Максимов.
- Что-то я ничего не слышал о таком еженедельнике, - как-то злорадно сказал режиссер, словно подозревая меня в мошенничестве.
Тут я вспомнило бейджике, который спрятал у церкви и, выдернув его из нагрудного кармана, водрузил на груди.
- Понятно, - пробурчал Павел Иванович. – Местная пресса обеспокоена состоянием дел в театре. Вороны кружат над степью в ожидании, когда издохнет лев.
Последняя фраза была сказана столь напыщенно, что я не выдержал и рассмеялся.
- Чему вы смеетесь, уважаемый? – обиженно спросил режиссер.
Я ответил ему откровенно:
- Сравнение меня с вороном еще куда не шло, но что-то львов я здесь не вижу.
- Потому что не ходите в театр…
- Откуда вы знаете?
- Знаю… Если бы вы посетили хотя бы один спектакль, вы примчались после него ко мне брать интервью.
- Даже так?
- Даже так. Но вам театр неинтересен. Гораздо доходней посещать процессы по делу русской мафии во главе с наемным убийцей Сашей Македонским и печатать об этом огромные статьи на развороте..
Я снова засмеялся:
- Однако, вам тоже не чужд криминал, как я вижу. Я, например ничего не слышал ни о русской мафии, ни о Саше Македонском, а узнал об этом от известного режиссера Лужнецкого.
Как ни странно, на этот раз Павел Иванович не обиделся. Он улыбнулся, взял меня под руку и потащил в фойе театра.
- Вы правы, уважаемый! – громко говорил он, дыша на меня парами недавно выпитого вина. – Если люди не идут на гениальную постановку «Чайки», я буду ставить детективную пьесу под названием «Убийство в раю»!. Нет, это не Агата Кристи и не Жорж Сименон, а всего лишь Костя Лапушкин, мой друг и наперсник. Вы знаете значение слова «наперсник»?- Я старый журналист, Павел Иванович, и могу обидеться на такой вопрос.
- Но вы не любите театра. А именно в театральной лексике, причем, далёкого от нас классицизма , это слово имело особое значение: доверенный главного героя как традиционное действующее лицо в пьесе. Я доверяю Лапушкину и однажды сказал ему: «Костик, напиши такую пьесу, чтобы зрители в зале дрожали от страха». Сегодня мы будем репетировать её. Можете посмотреть, а потом написать статью под названием «Как низко пал наш театр!»
Мы вошли в зрительный зал, и я увидел на сцене множество актеров, уткнувшихся влистки бумаги. Увидев режиссера, шедшего впереди меня, они встали и недовольно зашумели.
- Извините, господа! – громко сказал Павел Иванович и, сняв бейсболку, кинул её на кресло. – Меня задержал журналист, изъявивший желание присутствовать на нашей репетиции. Прошу любить и жаловать: Евгений Петрович Максимов, корреспондент еженедельника « Начнем с начала». Ну, а мы пожалуй тоже начнем, и тоже сначала . «Убийство в раю», акт первый, картина первая.
Он сел за столик с тусклой настольной лампой и указал мне на стул рядом с собой.
- А я сидел на площади и ждал, когда актеры начнут приходить на репетицию, - сказал я растерянно. – А они, оказывается, уже здесь.
- Почти вся наша труппа, которую я привёз из Москвы, живет в театре, -снисходительно пояснил мне режиссер. – Гостиницы нам не по карману. Вы слышите этот чудесный аромат жареных котлет? Их готовит наша прима Жанна Рычалова, и потому, как всегда, опаздывает. А, если вы оглянитесь назад, то увидите на балконе развешанные пелёнки. Семейная пара трагика Тимура Бойцова и инженю Ларисы Купчиковой имеет близнецов, Дашу и Машу, которые ни еще не могут пользоваться горшком. К тому же во всем помещении театра на ночь отключается электричество.. Экономика должна быть экономной. А культура тем более.
Он открыл папку с текстом пьесы и хорошо поставленным голосом прочел: «Берег южного моря. Ранее утро. По пустынному пляжу идет Теплов». Теплов! Где Теплов?
- Здесь я, - раздался негромкий голос из угла сцены.
-Что вы там делаете?
- Иду по пустынному пляжу…
- Долго идете! Вы должны уже быть на кромке воды, то есть, у рампы.
- Сейчас буду.
- «Ему навстречу идет Виктория», - продолжил читать режиссер. – Где Виктория?
- Она котлеты жарит, -смешливо ответил кто-то со сцены.
- Это черт знает что! – закричал Лужнецкий. – У нас на репетиции журналист, а вы дурака валяете!
- А как его не валять, если пьеса дурацкая, - сказал актёр, игравший Теплова и, наконец, дошедший до рампы.
- Лапушкин, вызови его на дуэль, - сказал со сцены высокий мужчина с перевязанным горлом. – Он обозвал твою пьесу дурацкой.
Из угла зрительного зала раздался сиплый голос:
-А я и сам знаю, что она дурацкая. Но сборы она будет делать больше, чем«Чайка». Вот посмотрите!
- Ладно! – закричал режиссер. – Репетиция отменяется! Всем актёрам, играющим в первом действии «Чайки», одеться в костюмы! Рабочим сцены установить декорации! Осветителям,подключить освещение!. Готовность - пятнадцать минут!
- Что вы задумали? – удивленно спросил я.
- Ничего особенного, - ответил он и, достав из кармана желтого пиджака плоскую фляжку,сделалтри больших глотка. Потом протянул её мне:
- Хотите? Дагестанский коньяк, пять звездочек.
- Нет, спасибо...
- Тогда пойдем, покурим…
Когда мы вернулись в зал, на сцене уже были сооружены простенькие декорации, освещенные юпитерами. Потом они внезапно потухли, и в вечерних сумерках раздался глухой и очень печальный мужской голос невидимого еще человека: «Отчего вы всегда ходите в черном?»
А женский голос, так же грустно, но слегка наигранно , ответил: «Это траур по моей жизни. Я несчастна»
И лишь потом вдалеке, на аллее из тонких берёзок, показались две фигуры, медленно идущие рядом.
Что было после этого, я не помню. Происходившее на сцене захватило меня, каждое доносившееся со сцены слово звучало для меня, как в первый раз.

Я очнулся, когда прозвучали последняя реплика первого действия, надрывно, но без всякой театральности произнесенная Дорном: «Но что же я могу сделать, дитя мое? Что? Что?»
Потом мы сидели в кабинета режиссера и пили с ним дагестанский коньяк. Он смотрел на меня победно и весело, крича мне в лицо:
- А я вам что говорил! Это великие актеры! А я – великий, но несчастныйрежиссер, вынужденный принуждать их к игре в этом дурацком детективе!
Я взглянул на часы. Через два часа мне надо было быть на месте сбора «ночных бабочек», а я еще не знал, где оно находится.
- Павел Иванович, - прервал я восторженные крики режиссера, - меня попросили узнать, чем бы могли помочь вашему театру.
- Кто это мы? – спросил он.
- Понимаете, спонсором нашего еженедельника , а, вернее, его хозяином является российский олигарх, фамилии которого я еще не знаю. Так вот он готов, как мне было сказано редактором, оказать вам материальную помощь.
- Олигарх, говорите? – задумчиво произнес Лужнецкий и надолго замолчал.
Я уже начал беспокоиться о своем времени, когда он неожиданно вновь приник губами к своей фляжке, допил её содержимое, и, чеканя каждое слово, произнес:
- Нам – ничего – не – надо!
Потом потряс пустой фляжкой у уха и объяснил:
- Уважаемый Евгений Петрович! Запомните истину, открытую мною за этот проклятый год: где начинаются деньги олигархов, там кончается искусство. Сначала он будет присылать ко мне в театр своих любовниц, чтобы они играли в нем, и, обязательно, главные роли. Потом он будет диктовать мне, какие пьесы я должен ставить. И, наконец, он начнет учить меня , как мне их ставить. Я – свободный художник, я – маэстро, что означает - мастер! И пошли они все со своими деньгами...

Выйдя на улицу, я задумался: по-моему, такая концовка очерка о театре нашему спонсоруне понравится…