Север

               
Наверное, в каждом мальчишке живёт путешественник. Увидеть разные страны

 и континенты, плыть по морям и океанам, ходить по тайге, джунглям и пустыням,

кто не мечтал об этом. Но по разным причинам советский человек, если не был

моряком дальнего плавания, сотрудником министерства иностранных дел, или

некоторых специальных служб, максимум, что мог себе позволить, это съездить в

отпуск в Крым или на Кавказ и в гости к родственникам. Мне в этом повезло больше

 других. Работа, которую я получил после окончания института, была связана с

командировками по всему СССР, где эксплуатировался исключительно надежный и

неприхотливый самолёт АН-2. А это от Калининграда до Камчатки и от Крайнего

Севера до Средней Азии. Особенно запомнились поездки на Крайний Север, где и

летом, и зимой условия экстремальные. Летом, из-за кровососущих насекомых, а

зимой, из-за низкой температуры. Вообще понятия жарко или холодно -

относительные. Для аборигенов они естественны, так как их предки жили на этих

территориях сотни, а может и тысячи лет и вполне адаптировались и к среде

обитания и питанию. А вот мне, жителю средней полосы России, поездки в “медвежьи

 углы” запомнились на всю жизнь.  При современном уровне авиации можно за

считанные часы добраться до таких мест, где, как говорится, и Макар телят не пас.

 Так случилось и в тот раз, о котором я хотел рассказать. В преддверии Нового

Года, недалеко от поселка Черский на северо-востоке Якутии, совершил вынужденную

 посадку самолет АН-2. Представление о Севере вообще и о Колыме в частности, в 70

 годы прошлого века, когда интернет в нашей стране только развивался, я черпал из

 немногочисленных рассказов зеков Гулага, и многочисленных воспоминаний

“сидельцев” на Колыме. Это и рассказы Джека Лондона о покорителях Аляски и

картины американца Рокуэла Кента. Но когда попал в декабре из привычной зимней

 температуры в Воронеже, в устье реки Колымы, было не до романтики.

Комфортабельный ИЛ-62 летел с промежуточными посадками в Амдерме, Хатанге и

Тикси. От Москвы до Черского менялись не только пассажиры, но и температура. К

концу полета в самолёте были в основном северяне, знающие не понаслышке, что

такое зима на Колыме. В меховых шубах с капюшонами, отороченными мехом полярного

 волка, в меховых брюках и рукавицах, в унтах из собачьего меха. Я же кроме

цигейковой шубы и лайковых перчаток был одет, как одеваются зимой в Воронеже,

правда унты с собой взял. Самолёт приступил к снижению и я, смотря в иллюминатор

 видел только яркие звезды на чёрном небе полярной ночи. В перерывах, между

информацией стюардессы о полёте и погоде в пункте назначения, звучали популярные

 песни. Особенно мне запомнился припев одной из них - ты зря не любишь холода, а

я мороз люблю, пел прекрасным бархатным баритоном Вадим Мулерман. Я бы не пожелал

 ему ощутить колымский мороз. Такой мороз, да ещё с ветром, он вряд ли бы

полюбил. Температура от -12° в Москве сменилась на в -43° с ветром 18 м/сек в

Черском. Сидя в самолёте, в комфортных + 21; я увидел, как пассажиры готовились к

 выходу, опускали уши шапок, завязывая их внизу и закрывали тёплыми шарфами лицо.

 Я посчитал, что если нужно будет утеплиться, то сделаю это в аэровокзале, но уши

 на шапке всё же опустил. На выходе из самолёта был пограничный контроль,

проверялись документы и разрешение на допуск в погранзону. Шпиону, наверное,

заранее давали орден, если конечно знали, какие метеоусловия его ожидают. Когда я

 вступил на трап у меня перехватило дыхание, водяной пар мгновенно превратился в

 лёд, и я, прикрыв рот рукой поспешил за выходящими. До ближайшего строения, куда

 направились пассажиры, было метров 50, но и этого хватило мне, чтобы отморозить

 мочки ушей. Это не большое строение и было аэровокзалом, где с трудом

размещались прилетевшие пассажиры и вылетающие этим самолётом. Не знаю, чем оно

обогревалось, но было относительно тепло, и главное, защищало от пронизывающего

ледяного ветра. В местах общего пользования мороз был как на улице, а на потолке

 полуметровый иней, с надписью известного ругательства, сделанного черенком

лопаты. Я понял, что это далеко не Домодедово и узнав расположение авиационно-

технической базы, куда я и был командирован, направился туда, предварительно

утеплившись, как только мог, так как рабочий день ещё не закончился. Когда я шёл,

 то увидел над головой двух, низко летевших воронов. Мне казалось, что в такой

мороз, да ещё с ветром никто не сможет выжить, если только песец, да и то,

благодаря теплому меху. Но как птицы выживают, это поразительно. В помещении базы

 было тепло, меня хорошо встретили, и я захотел угостить северян свежими

венгерскими яблоками Джонатан, которые купил в Москве. К сожалению, пока я дошёл

 до базы, они стали свежеморожеными. Определившись с временем ремонта двигателя

самолёта, я пошел в гостиницу. Поселок небольшой и всё находилось не далеко, если

 бы не - 43° с ветром. На улице людей почти не встретил, а те, которых видел

спешащими, были с обморожением на лицах. Я пока дошёл до гостиницы, хоть и закрыл

 лицо шарфом, всё равно обморозил переносицу. Гостиница, это громко сказано- две

комнаты с кроватями. Удобства, естественно, на улице. Но самое интересное было

то, что батареи в комнатах были разморожены, а печка хоть и топилась, но не

обогревала всю эту площадь. Так, что спать пришлось одетым, хотя одеял было в

избытке. Ну а бриться и умываться было уже проблемой. Таких бедолаг, как я, в

гостинице было трое, вместе со мной. На мой вопрос, где умыться, ответили- больше

 грязи, ширше морда. Вот такой якутский юмор. Столовая, хоть и не отличалась

изысканным интерьером, но удивила меня блюдами из оленины и очень вкусной рыбы.

Таких названий рыбы, как муксун и чир, я и не слышал, не то, чтобы ел. Ну а утром

 началось самое интересное, подготовка к вылету на место вынужденной посадки

самолёта. Начальник АТБ (аббревиатура авиационно-технической базы) раскритиковал

мою экипировку и повёл на склад, где я сменил цигейковую шубу, на шубу на

собачьем меху с капюшоном, унты, на плотно катанные валенки с меховыми чулками и

получил меховые брюки. Унты хороши до -30 ;, а когда ниже, только валенки,

заметил он. Когда мы шли на склад, выбирали одежду и я переодевался, то

основательно замерз, а начальник АТБ долго искал ключи в карманах, не спешил

одевать перчатки и вообще производил впечатление человека, которому комфортно на

 этом морозе. На мой вопрос, неужели не холодно, он рассказал, что он не

северянин, а даже южанин, из Винницы и после института попав на север Якутии

 долго готовил себя к морозу. В зимний период аэродром малой авиации располагался

 на льду реки Колыма и не далеко от АТБ в небольшой бытовке в полу была вырублена

прорубь в двухметровом льду, в которую была опущена лестница, и этот мужественный

человек ежедневно купался. Место вынужденной посадки самолёта АН-2 было в 25

километрах от посёлка Андрюшкино и на вертолёте МИ-4, два авиатехника, инженер АТБ и

 я, вылетели к самолёту. Сколько не пытался я разглядеть что-нибудь в иллюминатор,

ничего кроме черного звездного неба не увидел. Через некоторое время вертолет завис,

 дверь открылась и по верёвочной лестнице мы спустились в глубокий снег, недалеко

угадывался силуэт нашего самолёта. Из вертолёта быстро выгрузили два обогревателя,

ГСМ, всё необходимое для ремонта, и он улетел. Мы с инженером втащили один

обогреватель в салон, насквозь промороженного самолёта, закрыли дверь и включили на

обогрев. Техники включили второй обогреватель для обогрева двигателя самолёта,

закрыв его от ветра защитным парусом. Задача у нас была конкретная. Заменить

вышедшую из строя деталь на кондиционную, которую я привёз, опробовать двигатель в

работе и перелететь на базу. Заменить деталь удалось быстро, а вот нагреть масло до

+25 ;, при которой можно было запустить двигатель, не удавалось, Порывы ветра гасили

 обогреватель и мороз сводил на нет все усилия. Как только переставал работать

обогреватель и, хотя его тут же запускали заново, температура масла успевала

снизиться. За несколько часов работы обогревателя в салоне, где находились мы с

инженером, температура не поднялась выше -36 ;. Я выходил из самолета и когда на

некоторое время появлялось солнце, то видел только бескрайную и безжизненную снежную

 пустыню. Если за нами не прилетит вертолёт, до посёлка дойти было не реально. Из

продуктов у нас была рыба, растительное масло и хлеб, но мы кроме чая ничего не

смогли приготовить. Обогреватель не был приспособлен для этого, а продукты были как

камень. Авиатехники за всё это время ни на минуту не отходили от двигателя, и даже

то, что они были одеты в комбинезоны на гагачьем пуху, не спасало от холода и ветра.

 Тогда не было мобильных телефонов, но было сильное государство с огромным

авиационным парком, и мы были уверены, что за нами прилетят. В конце дня прилетел

вертолёт, и я, довольно сильно замерзший, с трудом забрался по верёвочной лестнице

на борт. В вертолете было несколько туш не освежёванных оленей. После шестичасового

нахождения на морозе, вертолет мне показался раем. Все силы были потрачены на борьбу

 с холодом и оказавшись в тепле, я, прислонившись к шкуре северного оленя не

заметил, как уснул. На следующий день, уже без меня, бригада снова вылетела к

самолёту и перегнала его на базу. Через день мы составили акт о проделанной работе,

 и я вылетел в Москву с обмороженной физиономией, полным рюкзаком прекрасной рыбы

муксун и такими яркими воспоминаниями, которые остались на всю жизнь и не стёрлись

за прошедшие сорок лет.