Простите... я кажется ошибся!

                1.

                Ночь. Конец февраля. Федеральная трасса. Монотонно воют колёса, под ними шипит остывающий асфальт. В салоне висит удушливый запах от её сигареты, а ещё чувствуется нарастающее напряжение. Пока молча, распирает два тела, две подвыпившие души, два сытных желудка. Вот-вот, должны рты открыться, языкам давая вольную, накипевшему, — спасительный выход.

Машина неслась в город, с дачного участка, дня рождения, с чужого праздника, с разбитной шумной гульни. Первым, выскочив на свободную прямую, переключившись, не выдержал он:
  — Надо ж… какая скрытная сука!

Пыхнув белобрысым дымом, она закинула ногу на ногу, слегка откинув голову назад, закрыв глаза, пьяно выдохнула:
  — Гера! Ты о чём?

Тот, вскидывает глаза к зеркалу заднего вида. Точечно упирается в её ярко разукрашенный вид, — слегка улыбающийся, слабенько туманный, с мягко прикрытыми глазками, где-то блуждающий. Явно — там ещё… там… откуда они так трудно уезжали.  Она хотела ещё праздника, а он гнал домой.

  — И ты… и ты… никогда бы не подумал…
  — Гер! Выражайся ясней… Я такая пьяная… не липнет слово… плохо долетает… — Это виски, всё!
  — Не придуряйся! Тебе это не идёт! Дёшево смотрится. Виски ей… никогда бы не подумал…
  — Гер! Я не пойму… что произошло? Ты чего на меня весь вечер бурчишь… это я, честно, тебя не узнаю. Был человеком… а потом, вдруг, как с цепи  сорвался… домой заторопился, точно дети маленькие ждут… перед людьми опозорил. Стыдно... А ещё начальник! Как своим будешь завтра в глаза смотреть?
  —  Дарь! Прекращай курить! Надоело отравой твоей дышать. Туши!
  —  Гер-р… я целый вечер не курила… Ладно... тушу!
  —  И не боялся же сучонок… только ведь на работу принял. Ни такта, ни боязни, ни уважения. Как подбитый танк вёл себя…
  — Гер! Будь выше всего этого. Ну, возможно понравилась женщина… ну, вроде лишку хватанул, в эмоциях сердечных поплыл. А как я должна была себя вести, а? Я, как жена начальника, всего лишь, умно подыграла молодому, хоть чуточку раскрепостилась, подурачилась, потанцевала. А ты сразу, ей-богу, как пацан… — Гер! Мне и так надоело постоянно строить из себя важную особу, а по-простому, корчить из себя надутую куклу. Я же женщина… мне приятно чужое внимание, ну, совсем маленечко... 
  — Ну, да… маленечко!? — ершисто усмехается он.
  — Раз, так красиво пошло, полетело… а ты взял и испортил всё… (роется в сумочке, находит зеркальце, смотрится) устало дышит, шипит:
  — Мне всегда казалось, что ты… а тут такой фонтан, прорыв ревности…
  — Ну-у,  я ему устрою… ишь… сосунок…
  — Что… уволишь? 

Водитель ничего не ответил, оставляя в каменном покое задумчивое загоревшее лицо. Она, глядя на мелькающую щербатую гряду, чёрного ночного леса, вздохнула, мизинчиком коснулась краюшка алых губ, сухо спросила:
  — Не жалко чужую семью… детки, наверное, ещё маленькие. Где он в эту пандемию работу найдёт… — пожалей парня!
   — Да не женатый он… разведенный…
               
                2.

           Март не заставил себя долго ждать. Скоренько на календари натянул, к праздничной дате, 8 Марта подвинул. Вдобавок, подарив людям много солнца с неба, и птичьих песен полную оперу. Этакий, дружный певчий хор, с густо-засаженного парка рядом.

В её кабинете, лёгкий фуршет, милое раскрепощение, нескончаемые поздравления, смех.  Ещё часок, – другой, слов, музыки, надежд, — и все по домам рванут. Как птицы в разные сторонки разлетятся, разъедутся, упорхнут.
   — Дарья Дмитриевна, вас мужчина, на входе какой-то ждёт. С «ресепки» девочки звонили.
 
Женщина берёт сигареты, зажигалку, бросает в карман, просит прощения у «своих», натягивает маску, уходит. 

  — О-о! Вот эта охапка! — подумала Генеральный директор, осторожно спускаясь вниз, завидев через стекло, букет ярко красных роз, в уме ещё не понимая: её небольшому коллективу — от кого? Вроде все уже поздравили, подарили, отзвонились, да и к закату короткий рабочий день.

Вдруг, этот необычный букет ожил. Задвигался к ней, пряча за своими размерами физиономию владельца,  необычного поступка – героя.
 
  — А-а! Эт-т вы!.. Мой подбитый танк!.. (в глазах искреннее удивление, под маской, на уголках губ мелькнула милая ирония) — Это ч-что… мне весь! — уже шире улыбаясь, говорит, невольно протягивает руки. «Как точно муж подметил. У этого… точно… башня заклинила, горит!.. Ну, как чертовски приятно…  и такой огроменный… прям целое состояние…» — мгновенно думает, тут же краешком глаза зыркает в большое настенное зеркало: «всё ли хорошо и внешне ладно на ней?»

Он тоже в маске. От выстраданного случая, от её неминуемого приближения, внутренне вспыхивает, все глубинные чувства, переводя в центр своих интересных, карих глаз. С ходу сыпет поздравления, не стесняясь слов и эмоций на лице. Совсем близко замирает перед ней,  уже по трезвому глазу, рассматривает сердечную избранницу, пытаясь как-то сгрузить целый алый сад душистых цветов на её хрупкие руки.

Женщина в полной растерянности, не знает, как реагировать на такой необычный розарий, на его объёмы, вес. Быстренько торопится, исчезает, зовёт охранника, просит отнести в кабинет, благодарит за внимание, за необычный подарок. 

  — Невероятно! Как вы меня нашли?.. Неужели Герман Валентинович, вам подсказал?  (хохочет, слегка смущаясь, краснея, пытаясь от чужих глаз укрыться, вместе с гостем за тупиковым углом стать) — правда… меня прямо интерес раздирает. «Как узнали?.. дней-то прошло?.. — да и вообще…»

Гость, уже многое разведал, точно узнал: «Она младше мужа на 12 лет… детей совместных нет. Он же, младше её на восемь лет! Тот день рождение сотрудника, будто вчера, — перед глазами стоит. Где она ему в хлам «крышу» снесла, осязаемой явью, сердечко сладострастно затомила, приятным факелом подожгла, себя не выпуская из сознания ни на миг…

Смело берёт её ладони в свои, своим порывистым кожным и сердечным жаром, делает ещё жарче её длинным пальцам. Они покорно замирают в его плену, но чуть трусят, переживают. Чувствуется: женщина не ожидала такой прыти, про себя думает: «Смотри-ка… какой целеустремлённый, искренний, прыткий. Значит… это не обманка, не угарный сдвиг от больших градусов, как тогда показалось… — если нашёл, так чудно появился… а какие чувственные нежные пальцы…»

Глазами спасительно ищет больше свободы, больше воздуха, отодвинутых расстояний. Пока она мучается с собой, он весело рассказывает: «Как нашёл!»  Женщина закатывается от смеха, искренне удивляясь такой сообразительной сметки, пронырливости, неудержимого напора. Уже в его уши, отправляя свои удивления, нескрываемую радость, при этом думая: «Надо же… как обернулось всё! Сколько было таких гулек, всяких вечеринок, сколько намечалось всяких ухаживаний, интереса… но ни разу муж, не усомнился, не разуверился, не испугался за их отношения. А тут… как чувствовал, как не ошибся, предчувствуя опасную бешеную страсть молодой силы, красоты и любовного безрассудства…»    
               
                3.

              Ему хочется большего…  неминуемо созерцать её без проклятой маски, дышать в упор её воздухом, настроением, желаниями. Просит, чтобы сняла, — открылась, во всей красе расцвела, предстала. Она легко подчиняется, смахивает, суёт в карман, вынимает тут же сигареты, открывает рот, оголяя жёлтые зубы, просит разрешения закурить. Он тоже, было, хотел сдёрнуть маску... но! но!

Мужчина внутренне слегка столбенеет, пикирующим бомбардировщиком — теряя настроение, радости — высоту, согласительно бубнит: «Да!.. Да!.. Конечно!» — в полной печали уже, про себя расстроено думает: «Ёшкин кот!.. Так она курит?.. Вот не повезло тебе мужик… очередная «пепельница»…» — в сознании невольно воспроизводя, неизгладимые по своей жути и отвратности — чувства, воспоминания, когда он целовал женщину, перед этим выкурившую сигарету. 

Здоровый мужчина, единственный раз в жизни, радуется своей защитной маске. Она, в данный, ошалело подбитый миг, надёжно прячет мимику его губ, удручённого лица — точную картинку.

Рассматривает внимательно её образ. Замечает работу косметики, не скрывшей характерную тусклость кожи, как у всех, долго курящих людей. Делает шаги назад, прислоняется к стене. Внимательно наблюдает, как она делает глубокие затяжки, слегка задерживая дым в своих несчастных лёгких. Подкашливает, а выдыхает с полузакрытыми глазами, — «паровозиком», вверх, иногда облизывая нижнюю губу. Курит некрасиво… часто… без удовольствия… будто куда-то спешит, торопится. «Так дымят, уже глубоко зависимые люди» — подумал он, пытаясь не сорваться с нити разговора, ни в коем случае не дать ей понять, что он, мгновенно — дорогой вазой, рюмкой, в стекло рассыпался, и его уже не соберёшь, не восстановишь.

С каждой затяжкой, её лицо меняло цвет, слегка краснея, вроде как возбуждённо раздувалось. В конце некрасивой процедуры, слышно сопит, об угол урны, настойчиво умертвляя коротенький окурок. Скривив тому никотинную башку, кривится, сухо сплёвывает соринку с губы, вновь широко улыбается, вроде вновь цветёт. Только уже другими цветами, запахами, светом.

Мужчина ждал, что она ещё сплюнет на дно урны, как неоднократно наблюдал за такими женщинами. Но она не стала этого делать, а только в разговоре, вроде больше хватанула воздуха, словно поймав сердцем тахикардию, стала налаживать своё дыхание, продолжая вспоминать их чудачества на чужом празднике, удивляться его появлению в её жизни, маленькой конторке,  да с такой охапкой природной цветущей красоты.
   — Это ж целое состояние…  прямо полное разорение!

Гость улыбается, качает головой, сухо выдаёт:
   — На весь расчёт! Сколько Герман Валентинович мне закрыл…
   — Не поняла?..  Он обещал не увольнять. 
   — Я сам написал! Всё равно уже жизни не будет! Ложа руку на сердце, хочу сказать: — это самое счастливое времечко в моей жизни было. Хоть и совсем коротенькое… Я встретил вас.               

Сказал уже без интереса… так!  Без пылу, без жару, без нерва, не так, как перед сном всякий раз тренировался — убедительно выразиться, прозвучать. К встрече скрупулёзно готовясь, в воображении — оттачивая штучные действия свои. Но, всё равно — вроде убедительно выронил слова… на сердечных остаточках…

                4.

            Поэтому, она подходит со стороны плеча. Сначала выше тянет на запястье кожаный браслет, после уже трогает окончательно успокоенный его локоть, говорит. В её крови ещё много сильного хмеля, он запросто ломает стеснительности — стену, делая её открыто, смелой, вроде уже как давно своей, какой она почувствовала себя с ним, при первой их встречи:
  — Саш!.. Смотри сколько красивых молоденьких девочек вокруг. В тебе смазливости в достатке… многие прилипнут. Зачем тебе я… (опускает глаза… видно, как реснички в напряжении мандражируют) — а в мыслях трепещет, ждёт: вот-вот наперерез ей привычно ломанётся, эмоционально попрёт. Много-много красивых, приятных слов найдёт, наговорит, — в обратном, легко убедит! Как на чужом празднике, — липко сладко зачарует, надарив всяких надежд, главное — веры — ещё, по-бабски «сладенько» пожить. Но мужчина молчал.

Женщина, отрывается от него, чуть стыдливо спешит к окну,  к большому свету. Пытается его открыть нараспашку. Нервно дёргает ручку. Не получается, — просит его. Ему тоже трудно даётся… но всё же получилось. Свежего воздуха, целые кубы, с лёгким ветерком налетели, закружив на полу серые точки её не точного пепла, а ещё, её волос, блондинистые завитушки на плечах.

  — Ты такой страстный, бесхитростный, чистый. Я знаю... я не устаю... и ты это чувствуешь, — ещё ближе посунулась женская душа, к тайному ларцу, в надежде, –  нараспашку открыть, окончательно сдаться, поверить. — Ты хочешь закрутить меня в бешенной своей страсти... окончательно меня погубить... Про себя же думает: «Пьяная баба... что ж ты такое говоришь?»

  — Саш!.. — Закружить... а взамен получится… (вздыхает, утыкается лицом в его плечо) — Отнять мою драгоценную свободу, окончательно лишить покоя...

Он, продолжает статуей стоять, закаменевшим монументом молчать.

Она, вновь возвращается к огромному стеклопакету, на подпирающей эмоциональной волне, решаясь добавить ещё:
  — Я предчувствовала… я знала… со мной это когда-нибудь произойдёт… (уже задумчиво смотрит на потухающий город, на спящую парочку голубей напротив, пальцем рисует, на две половинки, разбитое сердце, вдобавок — протыкает его кривой стрелой)

Внутренне потухший человек, безучастно стоял сзади, еле угадывая на стекле её смыслы, линии, суть. Молчал, полностью подвластный второму «я» внутри, который никогда не даст слабины, отступления. Замер — уже точно чувствуя, понимая: «Он, дико лишний здесь! И всё это — зря, мимо, в пустоту!» Мужчина живёт таким, и ничего не может поделать с этим: «Он закостенелый заложник своих моральных и житейских принципов. Как бы ни старался переломить себя… — бесполезно!  Нутро, душа, сердечко, — никогда на компромисс не пойдут… поэтому-поэтому…»

  — Саш! Почему вы молчите!?.. На вас это так не похоже... — что случилось? Я же вижу… вы вдруг стали другим… (нервно двигает браслет) — Саша… не молчите… Вы вгоняете меня в жуткую волнительность... Ну, Са-а-ш!?.. (и совсем уже растерянно, тихо) — Сегодня ж мой праздник.

Мужчина, долго смотрел в потухающие дали, угадывая заката, наползающие багряные краски, совсем не моргая, уже холодом отдавая. Отрешённо созерцал, словно её рядом не было, будто и того дня рождения, как и его глупого увольнения, как и этого безумного букета роз на весь денежный расчёт. Точно всё было — сон, короткое затмение, вымученная придумка. Ничего уже не было… кроме прокуренного её рта, с пожелтевшими зубами, с давним когда-то поцелуем в самые губы, — точно слизнул, полной пепельницы, заплёванное дно.   

Она вопросительно смотрела на него, совсем ничего не понимая, что происходит с ним, с ними. Натянутой обидной тетивой, ожидая от него ответ, хоть какой-то разъясняющий звук.

  — Простите меня, Дарья Дмитриевна… я кажется, ошибся! Простите! Мне пора... я пойду!.. Прощайте!

И мужчина, сухо прокашлявшись, поправив маску, легко и молодцевато вспорхнул по ступенькам  наверх. Уже к выходу, — скорей домой, на свежий воздух, на большой свет, — искать работу, другие сердечные зацепки, как повелось, — никогда не изменяя себе.
               
                Апрель 2021 г.