de omnibus dubitandum 119. 345

ЧАСТЬ СТО ДЕВЯТНАДЦАТАЯ (1918)

Глава 119.345. ДОРОГАЯ МОЯ… ДОРОГАЯ!..
 
    «Финансовый папа» Октябрьской революции Израиль Лазаревич Гельфанд (Александр Парвус) человек примечательный в революционном движении.
На год старше Владимира Ильича Ленина, он родился в белорусском местечке, закончил Одесскую гимназию и, уехав в Швейцарию, поначалу связал свою судьбу с германской социал-демократией…

    Биографы И.Л. Гельфанда-Парвуса обыкновенно цитируют его письмо Вильгельму Либкнехту, в котором он пишет, что ищет «государство, где человек может по дешевке получить отечество».

    Однако социал-демократическая «дешевка» в Германии не срабатывала, и в 1896 году за попытку устроить всеобщую забастовку И.Л. Гельфанда-Парвуса изгнали из Саксонии как гусского…

    О характере дальнейшей жизни И.Л. Гельфанда-Парвуса дает представление эпизод его отношений с А.М. Горьким.

    В 1902 году он заключил в Севастополе договор с «буревестником революции» и стал его литературным агентом за границей.

    Вместо денег Алексей Максимович получил от своего агента только сообщение, что собрано всего 100 000 марок и все эти деньги потрачены Израилем Лазаревичем на путешествие с барышней по Италии.

    «Позднее мне в Париже показали весьма красивую девицу или даму, сообщив, что это с ней путешествовал Парвус, — не без печали вспоминал A.М. Горький. — «Дорогая моя, — подумалось мне, — дорогая» {М. Горький. Собр. соч. В 18 т. М., Художественная литература, 1963. т. 18. с. 256}.

    Поскитавшись с девицами легкого поведения по белому свету, И.Л. Гельфанд-Парвус в 1905 году объявился в Петербурге, где вместе с Лейбой Бронштейном (Львом Давидовичем Троцким) создал САМОЗВАННЫЙ СОВЕТ РАБОЧИХ ДЕПУТАТОВ (выделено мною – Л.С.), чтобы потом от его имени выдвигать какие-то выгодные избранному народу требования.

    Образчиком революционной демагогии, которой пользовались они, пытаясь разжечь бунт, может служить обращение к рабочим Петербурга…

    «Слушайте, товарищи! Вы устрашились царских солдат. Но вы не страшитесь жить изо дня в день ходить на фабрики и заводы, где машины высасывают вашу кровь и, калечат ваше тело… Вы не страшитесь отдавать ваших братьев в царскую армию, которая гибнет на великом неоплаканном кладбище в Маньчжурии… Вы не страшитесь жить изо дня в день под властью разбойничьей полиции, казарменных палачей, для которых жизнь рабочего-пролетария дешевле, чем жизнь рабочего скота».

    Разжечь революцию тогда не удалось.

    Доморощенных врагов России и заграничных любителей красивой революционной жизни смелО тогда мощное движение русского народа, которое благословил святой праведный отец Иоанн Кронштадтский.

    «Помню первый митинг Союза Русского Народа, — вспоминал П.А. Крушеван. — Он состоялся в Михайловском манеже. На митинге собралось тысяч двадцать народа… Это были величественные и потрясающие минуты народного объединения, которых никогда не забудут те, кому довелось пережить их. Все грани, все сословные и социальные перегородки исчезли; русский князь, носящий историческую старинную фамилию, стоял бок о бок с простолюдином и, беседуя с ним, волновался общими чувствами; тут же в толпе был и известный государственный деятель, были генералы, офицеры, дамы… Все перепуталось, все смешалось в какую-то кашу… Но над этой пестрой массой, сливая ее в одно существо, властно царила одна общая душа, душа народа, создавшего одно из величайших государств в мире, — и теперь угнетенная опасением, что и храм, созданный трудом десятков поколений, и народные жертвы, и подвиги предков — все это рухнет — бессмысленно под натиском врагов, которые уже рубят устои, поддерживающие священный храм».

    Этой силой общей души народа, создавшего одно из величайших государств в мире, и были сметены в декабре 1905 года все Гельфанды и Тгоцкие. Вместе с другими членами Петроградского Совета они были арестованы и определены судом на жительство в Сибири.

    Впрочем, в Сибири Израиль Лазаревич Гельфанд-Парвус не прижился, снова сбежал за границу, обогащенный опытом революционного строительства, точно зная, с кем революционерам надо бороться в первую очередь.

    В январе 1915 года Парвус обратился в Константинополе к послу Германии с посланием, в котором утверждал, что «интересы правительства Германии и русских революционеров, которые уже действуют, совпадают» {Телеграмма № 70 в сборнике «Германия и революция в России. 1915–1918». Документы из архивов Министерства иностранных дел Германии / Под редакцией З.А. Зеемана. Лондон, Издательство Оксфордского университета; Нью-Йорк — Торонто, 1958. Цитируется по русскому изданию документов «Был ли Ленин немецким агентом?..» / Составитель В.И. Кузнецов, СПб., Изд-во «Реал», 1994}.

    Как писал Карл Радек: «Неверие в самостоятельные силы русской революции, толкнуло его (Гельфанда-Парвуса — Л.С.) к мысли, что неважно, кто разобьет царизм: пусть это сделает Гинденбург. “Гусские габочие” (к которым уважаемый «гражданин мира» не имел никакого отношения – Л.С.) воспользуются поражением царизма» {К. Радек. Парвус // Силуэты: политические портреты. с. 252}.

    Германские власти благожелательно отнеслись к инициативе И.Л. Гельфанда-Парвуса, передав ему первый аванс в сумме одного миллиона немецких марок, и Израиль Лазаревич начал формировать команду своих единомышленников, в которую вошли Яков Ганецкий, Георгий Скларц, Евгений Суменсон, Моисей Урицкий, Григорий Чудновский…

    Хотя партийные биографы В.И. Ленина (Бланка) всячески маскируют его связь с Гельфандом-Парвусом, но сам Израиль Лазаревич утверждал, что привлек к деятельности группы Ганецкого — Скларца — Суменсона — Урицкого — Чудновского и своего погодка, убедив его, что, «пока война продолжается, никакой революции в Германии не будет. РЕВОЛЮЦИЯ ВОЗМОЖНА ТОЛЬКО В РОССИИ, КОТОРАЯ ВСПЫХНЕТ В РЕЗУЛЬТАТЕ ПОБЕДЫ НЕМЦЕВ (выделено мною – Л.С.)».

    Кроме того, документы, включенные в сборник «Германия и революция в России. 1915–1918», достаточно наглядно демонстрируют, что В.И. Ленин (Бланк) воспользовался не только экстерриториальным вагоном, но и денежными средствами немецких спецслужб, предоставленными по проекту И.Л. Гельфанда-Парвуса.

    Но, как и положено, у большевиков, к весне 1918 года спонтанно в большевистских кругах начало вызревать желание «кинуть» «финансового папашу» Октябрьского переворота.

    Это, как можно судить по туманным полунамекам, и совершил Моисей Маркович Гольдштейн-Володарский, прикарманив деньги, которые следовало передать Израилю Лазаревичу…

    И все же, как нам кажется, погубило Моисея Марковича Гольдштейна-Володарского не только крысятничество. Сыграл свою роль и «наезд» его на верного помощника Израиля Лазаревича Гельфанда-Парвуса — Моисея Соломоновича Урицкого.

    В начале июня, когда Урицкий докладывал Зиновьеву о ходе расследования по делу «Каморры народной расправы», Григорий Евсеевич мягко пожурил его за медлительность.

    Упрек был обоснованным.

    Уже, вовсю разгорелась Гражданская война, а с консолидацией петроградского еврейства дела шли туго. Открытый, процесс над погромщиками, откладывался.
Но — мы-то видели, с каким тяжелым материалом приходилось работать Урицкому в своей конторе! — Моисей Соломонович вспылил и вышел из кабинета Зиновьева.
Присутствовавший тут же Моисей Маркович глубокомысленно заметил, что так все и должно быть…

    — Почему? — удивился Григорий Евсеевич.

    — А что от него требовать? — сказал Моисей Маркович. — Он же — меньшевик.

    — Меньшевик?!

    — Да… Я точно знаю, что раньше Урицкий состоял у меньшевиков.

    Сцена вышла по-большевистски трогательная.

    Володарский действительно знал, что не прошло еще и года, как Елена Дмитриевна Стасова-«Абсолют» выдала товарищу Урицкому билет члена РКП(б), но ему самому, сменившему за год три партии, можно было бы сообразить, что для большевиков партийное прошлое вообще не имеет никакого значения, они жили — в этом и заключался ленинский стиль партийного руководства — настоящим.

    Григорий Евсеевич мягко объяснил Моисею Марковичу, что меньшевиком был даже сам Лейба Бронштейн (Лев Давидович Троцкий), но Володарский уже закусил удила. Он принялся доказывать, что из-за меньшевистской нерешительности Урицкого, из-за его неумения взяться за дело решительно и, откладывается, процесс над погромщиками.

    Наверное, Моисей Маркович и сам понимал, что полез не в ту степь, но — опять подвела профессиональная болезнь оратора-пулемета! — привычка не только говорить, но и мыслить штампами взяла верх, а остановиться, зарапортовавшись, Моисей Маркович не мог.

    Разговор этот состоялся 6 июня, а 7-го Петр Юргенсон, служивший водителем в смольнинском гараже, двоюродный брат чекиста Юргенсона, того самого, который так прокололся на обыске у Луки Тимофеевича Злотникова, подошел к водителю «роллс-ройса», на котором обычно ездил Моисей Маркович, и спросил:

    — Хочешь, Гуго, денег заработать?

    В показаниях самого Гуго Юргена этот эпизод описан подробно и определенно…
«На мой вопрос: как? — Юргенсон ответил: — Очень просто. Надо Володарского убить».

    — Я, что ли, должен убить? — спросил Гуго.

    — Нет. Ты сиди в машине и молчи. Когда навстречу будет идти машина и покажут сигнал, остановишься. Сделаешь вид, что машина испортилась, — ответил Юргенсон. — Тогда сделают все, что надо.

    Гуго Юрген соображал туго и, заколебался, и Юргенсон сказал ему, что в награду Гуго может взять себе бумажник убитого Моисея Марковича Володарского.

    Тут, отвлекаясь от пересказа показаний Гуго Юргена {«Дело об убийстве Володарского в 1918 году», л. 103}, надо сказать, что если слухи об участии Моисея Марковича в парвусовских аферах действительно верны, то речь шла, разумеется, о весьма солидной сумме.

    Однако сам Гуго на допросе на этой детали не стал останавливаться, а просто заявил: Юргенсон «сказал, чтобы я не кричал, а взял бы бумажник Володарского в свою пользу и только потом заявил бы о случившемся. Потом учил (натаскивал – Л.С.), чтобы я незаметно брал бы бумажник от Володарского, осматривая его, где его ранили».

    Вот такой разговор происходил 7 июня в смольнинском гараже…

    — А кто же убьет его? — глуповато спросил тормоз Гуго.

    — Адвокаты и студенты… — засмеялся Юргенсон.

    Об этом разговоре Гуго Юрген рассказал на допросе в ЧК уже после убийства Володарского, а тогда, две недели назад, — видимо, он тоже очень любил Моисея Марковича, заставлявшего его катать на машине своих девочек! — ничего не сказал.