Пьянь

       Уже как полтора года Прохор Колобков проходил службу после окончания военного училища в провинциальном (а ныне уездном) прибалтийском городишке. Служба ему не нравилась, но благопристойного повода покинуть ряды советской армии, которая трансформировалась на тот момент в российскую и ставшей красной тряпкой для прибалтов, не было.  Прохора окружал коллектив сослуживцев, которые уже не были советскими офицерами, но и не стали образцовыми российскими - находясь где-то на переходе.   Алкоголизм в их рядах приветствовался. Ибо нет ничего  более полезного для начальника, чем иметь в своем подчинении совершенно безвредного алкоголика – подчиненного: не подсидит.
        Тон всему задавал командир части, по фамилии Зонтов, периодически позволявший себе, набравшись горячительных напитков, повоспитывать своих подчиненных.  Иногда, возвращаясь навеселе с какого-либо совещания,  он заходил в дежурку к офицерам, устраивая всякий раз разнос и сопровождая сиё действо криками, обращенными к дежурным офицерам: «Вы тут, наверное, пьяны, бездельники!».  В один прекрасный день дежурный по части, которому надоел этот цирк,  снял со стены большое зеркало и поставил его перед  Зонтовым со словами: «А ты на себя посмотри». Возмутившийся такой наглостью, Зонтов спешно ретировался.  При этом подвернул ногу и  проболел пару недель. После этого магические посещения дежурки были прекращены.   
       Прохору Колобкову эти истории, как впрочем и всем в гарнизоне, хорошо были известны. Он и сам себе периодически задавал вопрос о пользе или вреде пьянства, имея  перед глазами иные примеры.
       Ежедневно ему приходилось проходить от своего служебного общежития до рабочего места порядка десяти километров. Начало 90-х годов преподнесло для сослуживцев Колобкова множество неприятных сюрпризов. Мало того, что денежное довольствие выплачивали нерегулярно, так и общественный транспорт, на котором можно было доехать до места службы, был прибалтами отменен из вредности. Служебные развозки постоянно ломались, а потом и вовсе прекратились по указанию Зонтова, экономившему топливо для своей служебной машины. Личных автомобилей на тот момент у сослуживцев Прохора практически не было, и бодрящие прогулки к месту службы длиной десять километров туда и десять обратно стали доброй традицией. Перед глазами у Колобкова стоял процесс отъезда на службу и возвращения домой. Сначала по дороге, ведущей в часть, убывал Зонтов, который никого с собой не брал. Затем в ту же сторону  двигалась скудная вереница счастливых обладателей «Жигулей», «Москвичей» «Запорожцев» из числа мелких начальников, бравших себе попутчиков весьма выборочно. Чтобы успевать на службу Колобкову и целому раду молодых офицеров, которые не входили в счастливое число перевозимых на автомобиле, приходилось вставать очень рано, дабы успеть на подъем флага к 8 утра.
        Вечерняя церемония  ухода с работы   была совершенно такой же,  разве что все уходили со службы одновременно и плелись в сторону жилого городка вальяжно и не спеша.  И здесь Зонтов не брал с собой попутчиков, держа дистанцию с подчиненными. Но было одно «золотое» исключение: вместе с Колобковым в части проходил службу молодой офицер Костя Дымыч, который не отличался прилежностью, пел и играл на гитаре, знал английский язык и в соответствии со своей фамилией напивался «в дым» к концу рабочего дня. 
Зонтов испытывал к Дымычу необъяснимую любовь и тягу. Очень часто, когда тот, находясь в состоянии полного сомнамбулизма,  и начав движение в сторону дома, завершал его в канаве метрах в ста от КПП.  Помпезно выезжающий на своем служебном автомобиле Зонтов непременно останавливался около него и подбирал. На глазах изумленной армейской общественности Зонтов вытаскивал Костю из канавы, комфортно укладывал на заднее сиденье УАЗИКа. Все это сопровождалось причитаниями о том, что нельзя бросать в беде боевого товарища. Если для других подчиненных Зонтова подобное поведение заканчивалось плачевно, то для Дымыча стало доброй традицией.
       Поговаривали, что пару месяцев назад Дымыч помог руководителям части избежать крупного международного скандала. Тогда личный состав воинской организации был приглашен к участию в передаче построенного на небольшом судостроительном заводике для индусов тральщика. В этой церемонии участвовали работника заводика, наши военные, прибывший из Индии экипаж построенного корабля, кто-там из дипломатов, несколько наших небольших военачальников.  Кроме этого для чтения приветственной речи из Москвы прибыл очень почтенный, во всех смыслах этого слова, адмирал. Константин, хорошо знавший английский язык, был назначен переводчиком. Речь адмирала периодически прерывал военный оркестр, который придавал моменту особую значимость и торжественность. В силу солидного возраста, у адмирала что-то переклинило в голове, и он вместо упоминания дружественной Индии, которой и предназначался корабль, в своей речи употреблял не менее дружественную страну Сирию.  У индусов, не знавших русского языка, постоянно произносимое слово «Сирия», воспринималось на слух и  вызывало недоумение. Поправить адмирала никто не решился. И только Дымыч, догадавшийся, в чем дело, при переводе, на словах о дружественной Индии, делал особый акцент. Видимо иностранцев это устроило и глубоко вдаваться в содержание адмиральской речи они не стали. Наше командование вздохнуло с облегчением. 
После этого случая симпатии начальства к личности Дымыча стали возрастать. При этом одновременный взлет и падения его личности  тоже ускорились. Чем больше он употреблял горячительных напитков и больше, допуская всякие выходки, тем более благосклонно к нему было отношение Зонтова.
Периодически Дымыч отсутствовал на службе, ссылаясь на общее недомогание. В это время, находясь дома при этом внимательно разглядывая в окно членов семей сослуживцев, которые волей неволей сновали со своими покупками по двору военного городка. Спонтанно возникающие вопросы «Где купил?»  и «На какие деньги?», он тут же перенаправлял Зонтову. В эпоху всеобщего дефицита отовариться каким-либо дефицитом на зависть командиру считалось серьезным проступком, особенно затрагивавшем «первую леди гарнизона» - жену Зонтова. Она, как и все, «командирши» считала себя непререкаемым авторитетом в моде и лидером в области покупок. Никто не смел даже близко, приближаться к благосостоянию их семьи. Поэтому, по ее мнению, совершенно логичным поступком было раз в месяц в день привоза нового товара в гарнизонный Военторг, на правах главного покупателя,  посетить магазин часа за полтора до открытия и скупить весь дефицит.  Дымыч при ней выполнял роль верного пажа и оруженосца.   
Этот процесс Константин использовал как повод обмывания командирских покупок.  Затем, праздно проведя все служебное время, и приняв на грудь, быть с комфортом доставленным до дома на командирской машине. Такое демонстративное поведение и пренебрежение служебной этикой  сильно затрагивало не только сослуживцев, но и самого Прохора Колобокова. В голову так и лезли мысли: а не составить ли Дымычу здоровую конкуренцию. Тем более что и Дымыч периодически подначивал Прохора словами: «Давай, Прошка, заправимся горючим, и дорога к дому станет действительно легкой».
Как-то Дымыч отсутствовал на службе сугубо по «уважительной» причине. И  Прохор Колобков решил, что его время настало. Приняв на грудь для смелости грамм сто технического спирта, решил, что вполне достоин места в командирском экипаже для доставки домой. В этой жизни принцип «чем хуже – тем лучше» играет не последнюю роль. Подбадривая себя такими мыслями, Прохор пробрался заблаговременно за пределы КПП части и, пытаясь изобразить из себя «уставшего» офицера, улегся в канаву. При этом, расположив на самое видное место свои ноги в начищенных форменным ботинках,  стал ждать.
       Скоро, по звукам моторов, в сторону военного городка начали выдвигаться сослуживцы: на  «жигулях», «москвичах», «запорожцах». По заведенной традиции никто не обращал на лежащего в канаве офицера никакого внимания. «Все идет по плану»,- успокаивал себя Прохор, хотя лежание в канаве уже ему стало надоедать. И вот, наконец, он услышал звук мотора долгожданного командирского УАЗИКа, который нельзя было спутать ни с чем. Зонтов едет домой. Прохор Колобков зажмурился: вот он долгожданный момент истины. Видимо, натренированный водитель командира заметил надетые на худые ноги форменные  штиблеты и притормозил у обочины.
        Прохор уже представил себе, как будет поднят из канавы мощными руками водителя командира и помещен на заднее сиденье УАЗИКа. Зажмурившись в ожидании, он  с нетерпением ждал  этого момента. Звук шагов водителя в тяжелых форменных ботинках неожиданно оборвался. Лежащий с закрытыми глазами Прохор, напряженно ждал. Затянувшаяся, практически театральная пауза, стала его настораживать. Тем более, что звук открывающейся двери УАЗИКа, который ни с чем нельзя спутать, свидетельствовал, что к месту происшествия решил подойти сам Зонтов.
       Через несколько мгновений лежащий в канаве офицер был ловко поднят в четыре руки и поставлен на дорогу. Быстрота и ловкость этой процедуры подсказала Колобкову, что заветного места в УАЗИКе ему не видать, а следует ждать альтернативного развития событий. Так оно и вышло. Приоткрыв глаз, Прохор увидел багровое от ярости лицо Зонтова, изрыгавшего из себя яростные вопли: «Ах ты, пьянь подзаборная», - орал он во всю мощь своей глотки. Дальнейшее обещание со стороны командира не сулили ничего хорошего и не рисовали никаких радужных перспектив. Глядя на удаляющийся командирский УАЗИК,  Прохор с грустью подумал, что "свято место" не так-то просто занять. Да и вообще, не для всех пьянство является двигателем прогресса.  А впереди еще предстояло пройти километров десять проселочной дороги.