Бык и прыгающий шест

На Тантрамарских болотах ветер, как обычно, мчался с излишней энергией, кланяясь во все стороны пурпурным Тимофеевым верхушкам и поднимая длинные зеленые волны травы, которая мерцала, как море под ровным полуденным солнцем. Я упивался свежим и свежим одиночеством, которое, тем не менее , временами вызывало у меня какое-то волнение, так как боболинки, прервав на мгновение свою песню, не оставляли в моих ушах ни звука, кроме смутного "свиста" ветра. Люди иногда говорят об одиночестве в темноте, но, на мой взгляд, нет более полного одиночества, чем можно найти в широком белом сиянии солнца.

“Здесь, на болоте, в двух милях от края возвышенности, примерно в полумиле от ближайшей впадины плотины, на извилистой, сладко пахнущей постели пурпурной Вики, я лежал, притворяясь, что читаю, и сладко мечтал. Мое ложе Вики мягко склонялось к Солнцу, находясь на берегу небольшого извилистого ручья, который простаивал среди длинных трав на пути к Тантрамару. Когда -то ручей был приливным потоком, но теперь он превратился в ручеек на дне реки, который местные жители называли "бито" и перекрывали его устье. глубокая рана, которую он прорезал себе на равнине в дни своей свободы. С места моего упокоения Вдалеке я увидел болотного ястреба. 46 бесшумно скользя по верхушкам травы, высматривая полевых мышей или белую чайку, бесцельно слоняющуюся с моря. За дамбой возвышались тощие скелеты трех или четырех пустых мотков сетей, а чуть поодаль, ближе к холмам, стоял старый амбар, служивший для хранения сена.

“Рядом со мной, среди цветов Вики, над которыми жужжали огромные шмели и порхали белые и желтые бабочки, лежала моя верная жердочка-прямая молодая ель, подстриженная и очищенная, легкая, белая и крепкая. Несколько лет назад, уволенный чтением в Herward что касается подвигов "Вулфрика цапли", то я склонился над тем, чтобы научиться прыгать с шестом, и стал не менее искусен в этом упражнении, чем страстно предан ему. Это давало мне поистине завораживающее чувство свободы. Канавы, дамбы и заборы меня мало волновали, и я, вытянув шею, летел по всей стране, как огромная Луговая курица.

В тот день, который я, вероятно, не скоро забуду, когда боболинки замолчали так надолго, что Шепчущая тишина стала угнетающей, мне стало стыдно за странное предчувствие, которое все время овладевало мной, и , вскочив на ноги с криком, Я схватил свой шест и весело поплыл через ручей. Это был хороший прыжок, и я с удовлетворением созерцал расстояние, омраченное только тем , что у меня не было зрителей.

-Тогда я закричал снова, изо всех сил, и , инстинктивно повернувшись за аплодисментами к далеким горам, понял, что я не так одинок, как мне казалось.

Из-за старого сарая, при звуке моего голоса, показались голова и плечи. Я узнал его, и при виде этого мое удовлетворение исчезло. Они принадлежали быку Аткинсона, печально известному опасному животному, который всего неделю назад смертельно забодал человека, а затем был заперт и приговорен к ножу. Как видно, он вырвался из своего загона и, забредая сюда, на болота, наслаждался таким изобилием клевера, что это могло бы сделать его кротким. Я подумал об этом на мгновение, но слабая надежда ... был очень слаб—сразу и решительно развеялся.

Медленно, с уродливым ревом он прошел всю свою черно-белую длину, огляделся по сторонам, а затем, после минутного рытья и некоторых оскорбительных вызовов , которые я не чувствовал себя в состоянии принять, бросился на меня с каким-то ужасным ворчанием.

После первого озноба я совсем оправился и сразу понял, что мои шансы целиком зависят от моего шеста.

- Ручей был во многих местах слишком широк, чтобы я мог перепрыгнуть его одним прыжком с края оврага на край, но в других местах он был совсем близко  мои силы. Для быка, однако, это было бы во всех отношениях серьезным препятствием , которое можно было бы преодолеть, только карабкаясь сначала вниз, а затем вверх по крутым склонам.

“Не дожидаясь тесных переговоров с моим противником, Я сделал короткую пробежку и снова очутился среди зарослей Вики, откуда начал свой путь. Я успел только бросить взгляд вперед и заметить, что примерно в двух шагах ниже, к дамбе, ручей несколько сузился , чтобы мне было легче прыгнуть, когда горячее животное достигло противоположного края и, не удержавшись, нырнуло вниз головой в овраг.

Пока он катался и фыркал в воде , я едва удерживался от смеха, но мой триумф длился недолго. Свержение, казалось, привело его в десятикратную ярость. С быстротой, которая ужаснула меня , он бросился прямо вверх по берегу, и едва успел Я бросился наутек прежде, чем он достиг вершины и последовал за мной. Он был так близко, что я не смог уловить, куда он клонит. Я был вынужден отчаянно прыгнуть, и в таком невыгодном положении, что только на волосок оказался на противоположной стороне. Несколько потрясенный этим усилием, я побежал прямо туда, где мог командовать менее утомительным прыжком.

Бык даже не остановился, а нырнул прямо в овраг, перевернулся и , весь покрытый грязью и струящимися водорослями, снова вскарабкался по склону , как кошка.