Колыма. Часть 32. Снова в забое

Колыма. Часть 32. Снова в забое.
(Воспоминания моего дяди - узника ГУЛАГА).

Осев прочно на огороде, я стал жить лучше других заключённых и, не чувствуя голода, обрёл душевный покой. В свободные часы от работы мог читать художественную литературу, которой меня снабжала смелая женщина, жена геолога Антонина. Она искренне жалела заключённых и помогала им, за что те ласково называли её Антонинушкой.
Лагерная администрация относилась к ней негативно, потому что она могла им сказать прямо в глаза :
-Какие же вы, однако, храбрецы! Вам бы только с бабами воевать и бесправными лагерниками. Почему бы вам не податься на фронт, чтобы там своё усердие показать.
Вмешательство Антонинушки в наши лагерные дела для защиты отдельных заключённых имели чаще обратный эффект. Администрация лагеря, как только узнавала, что тот или иной заключённый пользуется её покровительством, так немедленно его сплавляли на отдалённый участок. Так поступили и со мной. В самую лютую январскую стужу я с группой заключённых под конвоем был направлен за 75 км на приисковый участок Тихий. Идти пришлось, как обычно, пешком по скользкой, заснеженной дороге. К концу нашего пути разыгрался буран, что мы с трудом добрались до места. На вахте нас приняли стрелки по всем лагерным правилам:проверили формуляры, просмотрели и вещи, а затем растолкали по баракам. Лагерь, как лагерь, не хуже и не лучше других на Колыме! Со всех сторон огорожен колючей проволокой, со сторожевыми вышками на углах. До самых крыш бараки завалены плотным слоем снега. Внутри бараков - двухярусные нары. В центре - раскаленные докрасна бочки-печки.
Итак, я снова попадаю в забой. Снова меня ждёт тяжёлый изнурительный труд, голод и холод. Остаётся только надежда - вырваться отсюда к весне.
В 6.00 - подъем, в 7.00 - на развод и на работу. Обед в 12.00. С часу до семи вечера снова работа в забое. В 20.00- ужин, затем - вечерняя проверка и отбой. И так изо дня в день, без выходных.
Самым страшным для нас был мороз. Январская температура снижалась иногда до минус 50 и более, что равнозначно было смертному приговору. Нужна была особая закалка и выносливость, чтобы противостоять такому холоду. Мы должны были рассчитывать свои силы, чтобы провести всю смену в постоянном движении.
Моё счастье, что я от природы был закаленным и за время работы на огороде восстановил свои силы. Многие в забое валились с ног от непосильного напряжения и холода, а я в течение всей смены находился в движении. Если подсчитать всё расстояние, которое мы проходили с гружеными коробами, то оно составило бы не менее 30-40 километров за смену. Промерзшие и усталые, мы возвращались со смены в лагерь и, как убитые, валились на нары.
Наступал утренний подъем. Начинался кошмар в бараке. Бегали надзиратели, староста, дневальные, ругаясь отборным матом и расталкивая спящих пинками. Затем начинался разбор портянок, руковиц и обуви, поступивших из сушилки. Нужно было не проморгать своего узла, а то можно остаться и разутым. Затем все бежали в пищеблок, чтобы там получить 250-300 граммов хлеба и кружку рыбной баланды. Потом одеться и выйти на развод к вахте, откуда после проверки бригады маршировали два километра до забоя. Так длилось на протяжении всей длинной колымской зимы. Некоторые заключённые в отчаянии от тяжёлой работы шли на самоубийства.
Был такой случай. Один забойщик И. в отчаянии решил прикинуться гитлеровцем. Он знал, если его замысел удастся, то его немедленно расстреляют и мукам конец. Он так и сделал, на разводе выкрикнул : "Хайль Гитлер!" Получилось это так неожиданно, что на какой-то момент все лагерные работники оцепенели, не зная, что делать. Развод был закончен быстро. Всех выпустили на зону, а И. отвели в карцер на "отсидку". Началось следствие, тянувшееся более полгода. Оказалось, что И. был уральским рабочим и не имел никакого отношения к фашизму. Суд состоялся в середине лета, когда зимние страхи прошли, и И. не хотел умирать. Он искренне раскаялся :
- На фронт идти не разрешаете, а замерзать здесь не хотелось. Думал, что сразу, как фашиста меня расстреляете. Смерть будет без мучений.
Если бы это было раньше, то расстрел был бы неизбежен. Но сейчас всё обошлось иначе. Суд приговорил его вторично к 10 годам заключения. Это означало, что вместо оставшихся 5 лет ему нужно было отбывать снова все 10 лет.