***

 Я надрался и в сюжете фетиша, что испытал отрезвился хлеще нотки пробуждения после 12-часового сна. Меф украсил не только обои и нос, но поползновения эти чихали прямо в такт мне, когда сдул весь порошок с книжечки, который мы всасывали через купюру или через трубочку для сока. При добровольном помешательстве появляется другое переодевание, роль, причем оно случается только при одном предчувствии. Мы с Г катились в не запоздалых причитаниях, а с хирургической скоростью - там, где надо тыкались о стену, а там где не надо просто болтали. Не то, чтобы это опыт кровожадный и иступленный/ скорее что-то суррогатное в нем прослеживалось и опрятно задиралось со стервятником в голове. Мир ложился под ноги. Все - танцы/осуществление эго/прочее дурачество ценились и были призваны! Моя мама даже не заметила, что я так был растушеван, да, было зарегистрировано в момент моргания, что я не в себе, но это было умеренно. Для того, чтобы не возникло никаких подозрений, я обмочился кока-колой и позвонил ей, предупредив, что у меня мания, что как бы психический естественный процесс - так глагольствовал, прилагальствовал, существительствовал и прочее, что это все что можно было разделить на категории, самым только упитанным возгласом сосредоточенного мозга, я дышал словами из всех дыр. Я отдыхал при том, что лилось оснащение с кислой желтизной и красным цветом - я буквально разлетался смехом с каждого нюанса робкого и вздрюченного. Перхоть свободы падала уже не стыдливо и не вниз. Что нам четыре стены? Я врал, как оголтелый повсюду. И меня соблазнил это обман еще больше, чем употребление. Я промочил все возгласы, подобающие вине. Не останавливаясь пил и тыкался снюсом в губу. Причем алкоголь был в моей крови когда мама была дома с отцом, которые категорически/категорически/категорически/против любой выпивки, но не мой отец, что пьет как сумасшедший - ранее. Потому сейчас у нас дисциплинированная идеология, что отжимается в туалете - как это превратно. И стоны за здоровый образ жизни. Самое простое была ночевка на заправке, отсюда следует, что мой сон, которого не была, запах, преумноженную возбудимость от мефчика никто не подозревал. По их мнению, я не спал на столе час за всю ночь и не танцевал от гипер-активности, что был прислана мефом, не писал на улице рядом с остановкой и при этом не приветствовал посторонних, когда мочился. Было в этой идиллии вторжение неудобства - я сидел на бордюре около 50 минут и ждал пока коллега Г не выйдет. После всего этого, Г ( что нас сближало) Г кидал в меня твердой обморочной посудой, что билась о плитку, когда шел от него, он купился на мою провокацию солидарно и с пылом, что увенчал мое лицо, когда Г в меня в ответ плюнул. Я сидел на скамейки у своего дома, все предвещало беду, это после того как я спустился на лифте и вышел из дома Г. Все предвещало беду, я сидел на скамейке и курил от стресса и другой безалаберности, хотел прийти в себя, но идти мне было некуда. Я живу на трагедиях, но не всегда щекочу их пятками. Они самолеты с бомбами. Я сидел на скамейке - вдруг! Огромная фура неслась на меня с глазами, ртом, носом. Я стал пыжиться напрочь и изнемогая от осознанного приземлился мыслью, что надо атаковать ором.
- Помогите! Помогите! - абсолютно беспомощно и с гигантским страхом я увеличил растерянность моих прихотей.

- Он безумец, спасите! Я его не знаю! - продолжил я традицию  своей внятности и игры.
- Ты что Макс?  - актерски защищался Г. - Ты что, верни мне мои деньги!
Черт/// Это совсем фешенебельно отвергнуто мое достоинство! Он еще меня подставил перед соседями. Ненависть.
Но вот светит лампочка и я ругаюсь с холодом на заправке. Время мчалось бескратно, открыть его не получалось, это было откровением заметить два или четыре часа, что пронеслись. Мы даже ставили будильники на каждый час. Под мефчиком нельзя даже приблизиться к концентрации, что держит вас в скобках. Только можно писать, что я и делал, но более хотелось говорить. Сон забыт. Еда забыта. Меня не отпускали даже на ночевку. А нужны были к тому деньги на такси, чтобы приехать поздно на заправку к любезному другу. Мы друг друга не уважали. Мама отказывала в том чтобы я пошел ночевать к другу.

- У тебя расстройство и ты не стабилен. Я не могу тебя отпустить. - нежным голоском выражается мама.

- Для меня это будет более чем сокрушительно. Я продолжу размеренно смотреть будничность, если не пойду к нему. Мне это нужно я хочу изменений.

- Я сказала нет. Я знаю, как лучше.

Она была шаблонно настроена на помощь, в которой я не нуждался вовсе. Эта ее находка, которая был выдрессирована воспитанием была вялой и наоборот злободневной, так как обчесывалась при одном свистке. Эта не загримированная, но чистая нужда помочь, чтобы сберечь меня. Я очень сильно уважаю маму, но ее взгляд был слишком прямым, в упор, так что зациклился на точке. Она не видела всей проблемы - моей скуки. Я в цвете далматинца с моральной воззрения, был слишком разный, от добра до зла. Но на самом деле, я никогда не фундаментировался на этих категориях. Всегда был по ту сторону. Яснее изъясняясь, мама желала мне правильного добра, только вот не живого. Моя потребность заключалась в том, чтобы не заражаться вечностью в секунде осознания ее.../чтобы развеять сыплющуюся не упруго, а еле-еле и постоянно - меня это вгоняет в тоску. Каждый день просыпаться на одной кровати, смотреть вечером фильм про гениев, для терапии отождествления. Объясню, что это: ТО : я ассоциируюсь с поведением и повадками интеллектуальными прочих недурственных личностей. Это не так уж просто переживать слияние с ними и подобно религиозному опыту не стоять только на коленях, но разложить ноги как вздумается. При это желательно сидеть. Моя мама хотела, чтобы беззаботное томление было мне свойственно, то есть журчание допустимо, жизни. Но она привыкла, что лечится надо под ее присмотром. Даже когда мне прилагается участвовать в войне, потому как я этого хочу. Нужно проводить профилактику, так чтобы я просто следовал своим идеям и мог их воплощать. Но наперекор этому мама считает простое держание рядом с собой меня безопаснее, чем спонтанность и импровизация, которые мне очень-очень нужны, очень. И тут не при чем всякая права или не права она. Это просто ошибка и несовпадение наших взглядов. Друг другу мы желаем только всего отличного! Я все-таки убежал от нее. Я помню свисающее лицо, личико, что волновалось и черствело как булыжник - какое-то смирение. Я призакрывал дверь, оттягивая потом резко руку, чтобы восстановить непосредственность между нами, намекая, что я сам колыхаюсь огненно. Тем более меня душила сбереженность, которой она меня осыпала, перед глазом падала взъерошенная ниточка, зигзаговая, такая же обиженная как моя мама. Что же делать? - этот вопрос у меня не вертелся. Я точно верил, что нужно обязательно напасть на концепт своего собственного антуража жизни, что теперь выглядела разношерстной и разноцветной. Я мог скитаться то тут, то там. Это чудо, что творят наркотики. Я стоял всю ночь на ногах, садился то тогда, когда Г освобождал единственный стул. Эти эксперименты с телом я вел уже очень давно. Как мы только с Г не переспали. Он меня бодрил. Этот наш третий дружок. Пальцы вонзались в ручку шариковую, и писали и писали. Я уставился на стекло заправки и грезил над разными прочими реминисценциями.Я дул на свою руку, ей было жарко. Но состояние, о, состояние, когда пробуждается вся закостенелая любовь и привязанность к человеку. Это был Юрий Сергеевич. Я так насытился любовью к нему, что исписать весь wats app/ но у меня был разряжен телефон. Причем надирались мы так с Г раз двадцать пять или тридцать. Три раза заказывали. Но дорожек, что мы высасывали как звери было много.

Мама не узнала, что я пил раз так пятнадцать, причем как проклятый, но к вечеру я успевал протрезветь, хотя остаток немного проглядывался, я играл на ее доверии. Она не могла даже подумать, что я такое творю. Потому что я хороший актер, это я знаю точно. Сколько раз я хитрил, объяснял почему от меня прет чесноком, когда ел специально багет, после "Антиполицай", все я прятал и писал об этом. Я живу сейчас не один, но с мамой и сестрой, отец переехал в другую квартиру. Я даже приезжал вмазанный к ней на работу, но от меня не пахло и я держался стойко. А сколько раз я пил энергетики, прося деньги на сок шоколад. Снюс, энергетики, алкоголь, наркотики. Я чуть не взялся за ЛСД, но это не значит, что совсем не возьмусь, Г просто не хватило денег на этот наркотик. Мне было жалко. Я хотел пережить такой опыт, чтобы можно было перемениться напрочь и писать! Писать! Каким бы я был тогда... - чтобы я написал, как явный сюрреалист, автоматическое письмо. Г, кстати, гей, полное имя Георгий, мы как-то были вместе в психоневрологическом диспансере, он там лежал три дня, чтобы не идти в армию. Георгий писал в урну, когда отошел врач, он назвал это мщением. Оракулом обозначенный список дня был не свойственен. Отчеканеными мы не были, даже н помещались в стакан, который проглатывали по своим размерам, но изнанки не выходило. Служение Юрию Сергеевичу ненапрасное, хотя я не знаю, в чем наша соединенность. Я его не люблю сексуально, хотя он прекрасен, но стремглав оборачиваюсь, когда уже ухожу от него. Этот поворот в известность, так как он не то чтобы предсказуемый в своей злости, когда я его довожу до пика, он сложный, но ведет себя не так сложно, потому кажется, что с ним что-то не так. Как проходит его жизнь? Личное время? Я позитивно отношусь ко всем его примочкам. Сколько с Г воспоминаний: юстиция нашего положения просто откинулась бы назад и замерла бы, фильтруя воздух. Зачем нас судить? По общему принципу? Когда можно хрустеть шей и делать прочие возражения лояльными русалками. Я блистаю и немного не сдержан в опасениях, что меня зовут, когда понимаю, что контроль над обычной речью может меня покинуть. У меня есть мысль об этом, возможно, это ввергнется насильно. Развяжемся натурально с разнузданными носами, все в пыли что. А, вы не знаете одного наркобарона - его зовут Никита. В первый раз, мы поехали за дурью слеганца