Казачий лабиринт. Глава 13

        Спустя неделю после роспуска Толстовым Войскового Съезда, скончался заместитель войскового атамана и председатель Войскового Правительства М. Ф. Мартынов. На следующий день, 19 марта (1 апреля) 1919 года, вышел приказ по Уральскому казачьему войску, в котором Толстов вкратце изложил подробности печального события, случившегося в городе Гурьеве:

       «Казаки! Вчера в 6 час. 45 мин. утра скончался талантливый, храбрый из храбрых, витязь Родного Войска Генерал – Лейтенант Матвей Филаретович Мартынов.
       Войско понесло крупнейшую потерю. Про подвиги и безукоризненную жизнь его все знают. Последнее ранение в живот было причиной его смерти. Здоровый организм долго боролся со смертью, но не одолел.
        Да будет он примером в бою и жизни каждому!
        Кому суждено остаться в живых, пусть передаст в потомство о том, кем был Матвей Филаретович для своего Войска.
        Мир праху твоему, витязь без страха и упрека!
       Да послужит всем, любящим Родное Войско!
      Войсковой Атаман Уральского казачьего войска
                Генерал – Майор Толстов».

        – Как такое случилось? – пораженный печальным известием, Вениамин стал расспрашивать Карпа Маркелова. – Ведь, врачи говорили, что Матвей Филаретович на поправку идёт. Мы его во главе правительства поставили в надежде, что он станет первым помощником войскового атамана.

        – Сам не пойму, – ответил старик. – Фиогний Жигин подозревает, что помогли Мартынову помереть, хотя, видимых причин, говорящих об этом, нет. Рана то у него была тяжелая, в живот. Но, врачи в недоумении, сами не ожидали такого трагичного конца. На кого грешить, ума не приложу.
       – Дыма без огня не бывает! – сказал Вениамин. – Лишь бы подозрение не пало на Толстова. Хотя, ему желать смерти Мартынова было не зачем. Он же, наоборот, создал все условия, чтобы Матвей Филаретович поправился. 

       – Поезжай Вениамин в Сахарный, к Савельеву! – заключил Маркелов. – Пусть отметит в приказе по армии, что Мартынова ненавидели красные. Не время нам искать измену в своих рядах. Пускай смерть Матвея Филаретыча сослужит службу в деле подъёма уральцев на борьбу с нашими врагами…

       В среду, 20 марта, Командующий Уральской отдельной армией генерал – лейтенант Савельев подписал приказ по армии за № 124, который, помимо обстоятельств кончины генерал – лейтенанта М. Ф. Мартынова, содержал следующие строки:

       «Со смертью его мы лишились одного из самых крупных борцов не только за Войско, но и за всю Россию. Популярность Матвея Филаретовича была столь огромна, что его знал не только каждый казак, но и все те, кто ведёт борьбу против Войска. Ему верили и его любили здесь у нас, и его ненавидели и боялись там, у красных. Мир праху его».

       Так уж совпало, что Господь Бог, забрав жизнь самого храброго уральца, подарил Войску удачу в военных делах. Начавшееся в марте наступление на Волгу Сибирской армии Верховного Правителя России А. В. Колчака отвлекло на себя большие силы 4 – й армии с Уральского фронта, что позволило казакам перейти в наступление. Начальник Александрово – Гайской группы красных войск В. И. Чапаев, захвативший в начале марта Сламихинскую станицу, а затем дальнейшим своим продвижением создававший угрозу казачьему сообщению по низовой линии, был срочно вызван в Самару…

       В сводке штаба Уральской армии от 13 (26) апреля, говорилось:
       «На правом фланге Уральского фронта нами занят поселок Подстепный. Ведётся разведка на Уральск и хохлацкие поселения. В центре нами занимается линия реки Чагана от реки Урала до железнодорожного моста, переход через который упорно защищается противником.
       Нами занят разъезд Ростошский и хутор Астраханкин.
       Сегодня нами заняты хутора Ветелки, Ливкин и правый берег Чагана до Бакирова сада, где с противником ведётся перестрелка. За истёкший день без перемен. Противник пассивен. На Бухарской стороне противник отходит из Курманбая в направлении к Уральску, наши части преследуют противника».

      – Ваше превосходительство, целый ряд донесений с верхней линии извещает о восстании наших северных станиц против власти большевиков! – доложил есаул Алаторцев войсковому атаману Толстову. – Победа у хутора Дьяковского, очищение Илецкого района, восстановление связи с нашими соседями, оренбуржцами, – вот те удачи, которыми отмечены первые шаги начавшегося казачьего восстания.

       – Отлично, есаул! – воскликнул Толстов. – Это восстание выхватывает у большевиков с таким трудом захваченную ими территорию. Оно даёт нам надежду, что прошло то время, когда надо было убеждать всех тех, кому надлежало с оружием в руках защищать свою землю и свободу от насилия большевиков. А если это так, если теперь войско само до последнего казака сознаёт необходимость борьбы и победы, то эту победу оно и одержит.

      – Полностью с вами согласен, Владимир Сергеевич! – продолжил доклад есаул Алаторцев. – Восстание, поднятое верховыми и илецкими казаками, ещё больше ухудшит положение запертых в Уральске красных частей. Казаки этим выступлением, надеются снять с себя вину за сдачу в плен в январе…

       – Дай же Бог, чтобы это вступление на честный и достойный путь, – путь защиты попранных насильниками казачьих прав, было начато в добрый час! – заключил Толстов и добавил. – Лишь бы урок пошёл им впрок!   

       В связи с начавшимися активными военными действиями был объявлен призыв медицинского персонала в Войско: всех врачей – мужчин, сестёр милосердия и фельдшеров до 55 лет включительно, как казачьего, так и иногороднего сословия. Всем призываемым надлежало прибыть в Лбищенск к начальнику Санитарного управления войска и члену Правительства, врачу Просвирову, не позднее 1 мая нового стиля.

       – Ништо опять на войну собралась, Нюра? – спросила Акулина увидев, как Анна укладывала свой походный мешок. – С Веней, как жена поедешь?

       – Сестрой милосердия еду, пока, в Лбищенск! – ответила Анна. – А там, куда пошлют. Хорошо бы опять в Чаганский посёлок попасть…

       – Думала, ты возле девочек останешься, заменишь им мать, – вздохнула Акулина, – а тебе видно, как и отцу, недосуг. Знаю, что ответишь, – война!

       – Тётя Акулина, чтобы мы без тебя делали? – заплакав, Анна прижалась к груди старой девы. – Ведь, я и сама бы хотела стать для Клеопатры и Елены любящей матерью, потому что своих детей мне Господь не послал. С мужем то сколько ни старались, так и не смогла понести. А тут, две очаровательные крохи, что лучшего и придумать невозможно. Но, гражданская война будь она неладна. Видимо, пока белые и красные друг друга не перебьют, не угомонятся. Говорят, что брат на брата идёт, сын на отца. Жутко страшно!

      – Ладно, ступай с Богом! – проговорила Акулина. – Сберегу я вам девочек, не сумлевайтесь. Матри, сама на рожон не лезь и Вениамина одёргивай…

       Анну Смолову направили сестрой милосердия на Сламихинский фронт, который раньше считался второстепенным. Однако этой весной, когда на этом фронте успех начинал решительно склоняться в чью – либо одну сторону, вдруг, с совершенной очевидностью выяснилось важнейшее значение именно этого фронта для общего дела обороны Уральского войска. Так было тогда, когда красные части под командованием Чапаева заняли Сламихин и большую часть обширной территории станицы. Так было и теперь, когда казаки во главе с полковником Бородиным, в свою очередь отбросив противника на полтораста вёрст, сами вторглись в его пределы. Анна прибыла в отряд Бородина, 1 – го мая по новому стилю, в самый разгар начавшегося наступления на Александров Гай.

       – Ты, дочка, из обоза никуда не уходи! – предупредил старый фельдшер. – Ложись на дно повозки и не высовывайся! Не ровен час, ещё, шальная пуля угодит! Раненые казаки сами в обоз придут, а убитых подберут после боя!

      – Ох, дяденька, до чего же страшно, когда пули над головой свистят! – промолвила Анна. – Первый раз очутилась в настоящем бою. Ништо не одолеют наши красных? Пулемёты их, ведь, беспрерывно строчат!..

      После упорного уличного боя казаки полковника Бородина заняли село Александров Гай, где на голову был разбит советский коммунистический полк. Помимо взятых в плен 750 красноармейцев, казакам достались трофеи: одно орудие и три пулемёта.

       – Айда и мы, дочка, разживаться перевязочными средствами! – сказал фельдшер и направил санитарную повозку вглубь села. – Гляди по сторонам, где тут у них, аптека или амбулатория какая. Пстрели – те, заразой!

       – Ништо можно так – то? – с испугом спросила Анна. – Ведь, это же, как воровство получается. Надо бы разрешение спросить у местного аптекаря.

        – Ага! – согласно закивал фельдшер и, тут же, язвительно заметил. – Может ещё у большевиков разрешения спросим? В Гурьеве бинтов совсем нет. Там, как перевязочный материал используют простыни, бязь и другую материю, что жители в лазарет приносят. Гляди в оба и хватай всё, что под руку подвернётся! Это наши военные трофеи. Пстрели – те, заразой!..

       Выбив противника, полковник Бородин стал преследовать его по линии железной дороги, а покрыв за двое суток с боями более пятидесяти вёрст от Александрова Гая до Новоузенска, 3 мая, с ходу, занял станцию, а уже на следующий день, 4 мая, и сам город Новоузенск, достигнув таким образом несомненно крупного успеха в очень короткий промежуток времени. Со стороны Малоузенска красноармейцы пытались наступать, но были отбиты.

       – Жаль, Николай Николаевич, что красные успели эвакуировать оружие, снаряды и прочую амуницию! – с явным сожалением в голосе, произнёс войсковой старшина Сладков. – Не помешало бы нам пополнить боезапасы за счет большевиков. Пстрели – те, заразой!

       – Ничего, зато противник оставил нам вещевой склад и хлеба вдоволь! – ободрил своего заместителя Бородин. – А это для красных, весьма и весьма большой ущерб…

       В штабе Уральской отдельной армии ещё не совсем понимали какие положительные результаты может повлечь за собой взятие Новоузенска и какие новые возможности оно открывает для общего дела борьбы. Но, о чём говорили с определенностью, так это о том, что операции, проводившиеся на Сламихинском фронте, велись по единому общему плану, и, они могут иметь весьма существенное значение для наших действий в Уральском районе.

       – Из Сламихина сообщили, что при взятии Новоузенска нами захвачены большие запасы пшеницы, ржи и вещевой склад красного полка! – доложил есаул Алаторцев на совещании у войскового атамана. – Но, военная добыча незначительна, так как красные успели всё эвакуировать. Продвинувшись к западу от Новоузенска, наши части заняли позицию в 12 верстах от города.

        – Хлеб для нас, куда важнее военных трофеев! – обрадовался Толстов. – Нужно организовать скорый вывоз хлеба в Калмыков! Продолжайте, есаул.

       – В Таловском районе, 3 мая, нами занята киргизская Таловка! – продолжил доклад Вениамин. – При занятии её добровольно сдались 30 каракалпаков в полном вооружении. Захвачено 500 винтовок.

      – А хивинцы то откуда взялись в наших местах? – спросил атаман.

      – Со слов пленных, они были мобилизованы Совдепом против Джунаид – хана, – ответил Вениамин, – а потом их сюда прислали. По – русски плохо понимают. Не исключено, что были обмануты Советами.

       – Переправьте к киргизам, на Бухарскую сторону Урала! – распорядился Толстов. – Пускай союзники вершат их судьбы по мусульманским законам.

      – Мудрые слова, Владимир Сергеевич! – отозвался член правительства по ведомству юстиции Коновалов. – Как бы эти каракалпаки, да букеевскими киргизами не оказались. Пусть Алаш – Орда сама с ними разбирается, а у нас с русскими пленными, порой, голова кругом идёт. Пстрели – те, заразой!

      Все участники совещания вспомнили недавний приказ генерала Деникина о насильно мобилизованных красноармейцах, гласивший следующее:

       «Приказываю всем строевым начальникам принять решительные меры к недопущению повторного случая самочинных расстрелов и ограблений сдающихся красноармейцев!
       Солдатам необходимо разъяснить, что наряду с палачами коммунистами, латышами и китайцами, добровольно льющими русскую кровь, в красной армии в настоящее время служат, под страхом расстрела, мирные крестьяне и рабочие, ждущие первого случая, чтобы перейти на сторону наших армий».

       В четверг, 8 мая, уральскими казаками была освобождена Соболевская станица. Накануне, 7 мая, после полудня, конные части уральцев подошли к Соболеву со стороны хутора Пономарева и с ходу атаковали его. Было взято в плен 220 красноармейцев, захвачено три подводы с винтовками, сорок пять подвод со снарядами, тридцать восемь подвод с военным имуществом и два денежных ящика с 84610 рублями. В плену у казаков оказались 37 подвод с беженцами – иногородними, которых отпустили из Соболева пешком…

       9 мая 1919 года город Уральск был полностью окружен частями Уральской отдельной армии. Однако, изолировать гарнизон Уральска от внешнего мира не удалось. Связь со штабом 4 – й армии поддерживалась по радио и аэропланами. Командарм М. В. Фрунзе требовал удерживать город любой ценой, и большевики превратили Уральск в непреступную крепость, соорудив вокруг него инженерные оборонительные сооружения. Первый же штурм казачьих частей, 13 мая, показал, что конной атакой Уральск не взять. Карп Маркелов и Фиогний Жигин, находившиеся в последнее время рядом с войсковым атаманом, посоветовали Толстову выслушать есаула Алаторцева.

       – Владимир Сергеевич, есть предложение по освобождению Уральска! – Вениамин был немногословен, но объяснял понятным для атамана языком. – В Уральской тюрьме содержатся четыре сотни наших казаков, сдавшихся в плен после 1 марта. Если их подбить на восстание, то можно захватить город изнутри. Опять же, пожарная команда и служащие, входящие в подпольную организацию, – это, ещё, наберётся не менее двух сотен. Одномоментного удара изнутри и снаружи красные не выдержат, и сдадут город без лишнего сопротивления. Гарнизон то города, относительно невелик.

        – Если есть малейшая возможность, чтобы избежать напрасных жертв, нужно этим воспользоваться! – проговорил Толстов и спросил. – Но, как вы собираетесь поднять восстание в тюрьме, есаул?

        – Не скрою, Ваше превосходительство, задача довольно трудная! – ответил Вениамин. – События в Мергеневе показали, что авторитет и слово старых людей, как и прежде, имеют большую силу для уральцев. Вот старые люди и пошлют свою «летучку» в тюрьму, к казакам – арестантам… 

        – С Богом, есаул! – напутствовал Толстов. – Значит, сигналом к штурму станет набат церковных колоколов. Срок – после полуночи, 24 мая!

       Вахмистр Чернояров и урядник Суетин, выбранные Алаторцевым для выполнения задания в тюрьме, были вызваны на совет старейшин. Понимая, что задание предстоит трудное и связанное с риском для жизни, Вениамин настоял, чтобы посланцев напутствовали сами старейшины, чьё слово вновь стало законом для уральцев. Старые люди просили сделать невозможное…
      
       – На смерть посылаем вас, сынки, но другого не дано! – напутствовал Карп Маркелов. – Готовы ли умереть за свободу родного войска?

       – Двум смертям не бывать, одной не миновать! – ответил за двоих Чернояров. – Красные повинны в смерти наших родителей, поэтому идём на смерть сознательно, с чувством справедливой мести к врагам…

      Накануне, Вениамин из десятка добровольцев особого отряда, отобрал этих двоих, у которых близкие родственники были зверски убиты красными в первые дни занятия посёлка Круглоозерновского. У вахмистра Черноярова, красный фельдшер застрелил из нагана отца, Петра Ивановича Черноярова, за содействие в перевязке раненого сына. А родной брат, Степан, раненый в живот ружейной пулей, был здесь же приколот двумя красноармейцами, сопровождавшими фельдшера. Урядник Суетин, тогда же лишился отца и родного дяди, убитых за то, что их сыновья служили в Уральской отдельной армии и воевали с большевиками. Поэтому Вениамин был уверен в них, что они не перейдут на сторону большевиков и не выдадут план операции. Хотя, всех подробностей Чернояров и Суетин не знали. По легенде, они были из верховой казачьей станицы, ещё в январе перешли на сторону красных и активно сотрудничали с местными советами, а когда вспыхнуло восстание против большевиков, убежали из станицы и пробирались в Уральск, чтобы служить в Красной армии. Казаки Чернояровы и Суетины, действительно проживали в тех станицах, правда, в других посёлках, поэтому первичная проверка должна была дать положительный результат.

      – Сдавайтесь красным без сопротивления! – инструктировал Вениамин. – Вас сначала поместят в тюрьму, для проверки. Дня три – четыре у вас будет, чтобы убедить казаков – арестантов поднять восстание. Вся надежда на то, что красные не успели поменять условия добровольной сдачи в плен…

      Инструкция от 28 февраля 1919 года, спущенная местным советам, вторым пунктом гласила буквально следующее:

       «2. Все перебежчики, перешедшие на сторону Красной армии после 1 марта, подлежат безусловному аресту. ЧК предписывается строжайшим образом расследовать обстоятельства их перехода».

       Ранним утром в пятницу, 16 (3) мая, четверо уральцев переправились через Урал в районе посёлка Дарьинского и направились в сторону Уральска. Впереди, без всякой опаски шли Чернояров и Суетин, а позади их, соблюдая меры предосторожности продвигались Алаторцев и Климахин. Все были в крестьянской одежде и своим обличием походили на иногородних.

        – Стой, стрелять буду! – раздался из кустов окрик красного дозора. – Кто такие? Куда путь держите?

       – Не стреляйте, ради Бога! – жалобно взмолился Чернояров. – Мы свои, в Уральск идём, в Красную армию хотим наниматься!

       – Стойте на месте! – крикнул дозорный. – Сейчас разъезд подоспеет и проводит вас до города!

       Ждать разъезда долго не пришлось, они каждый час объезжали дозоры вокруг города. Перебежчиков под конвоем отправили в Уральск, а Вениамин с Климахиным тайными тропами обошли красные дозоры и на следующий день объявились на сенном базаре. Обойдя ряды, Вениамин в один из возов сена засунул тлевшую головешку из самовара, которую подобрал у трактира.

       – Айда, Климахин, скоро! – потянул он товарища за рукав. – Тут, сейчас пожар случится! Жаль, руку обжёг, а то бы помог воду подносить…

       Вскоре, сено загорелось и пожар грозился перекинуться на другие возы. Наблюдатель на каланче Михайловской пожарной части вовремя заметил возгорание и поднял тревогу. Примчавшийся на сенной базар пожарный расчет быстро справился с огнём. Среди пожарных, Вениамин отыскал своего давнего знакомого и, как бы невзначай подал ему сигнал. Пожарный тоже узнал Вениамина и ответил условным жестом, который означал: следовать на конспиративную квартиру и там ждать связного от подполья. Разгуливать по городу было опасно. Молодой и энергичный председатель ЧК, со звучной фамилией Штыб, чуть ли не в каждой подворотни держал осведомителей, из числа иногородних, которым раздавалось имущество арестованных казаков.

        – Боюсь, что уже держит Семён Митрофанович Штыб, всё подполье на мушке! – пожаловался Вениамину хозяин конспиративной квартиры. – Вам бы, господа хорошие, подыскать себе новую квартиру. Пстрели – те, заразой!

       – Почему считаете, что ЧК наблюдает за вашей квартирой? – спросил Вениамин.

     – Напротив моего дома никогда не было кустарей, – ответил хозяин. – А тут, сразу двое объявились. Один ножи точит, а другой, обувь чинит. Хотя, прохожие по нашей, утопающей в грязи, улице почти не ходят.

       – Климахин посмотри – ка, братец, что там за кустари такие! – приказал Вениамин. – Только не вздумай убивать чекистов. Пстрели – те, заразой!

       – Ага! – согласно кивнул Климахин. – Хозяин, дай мне старые чарыки! В ремонт отнесу, твоим новым шабрам…

       Климахина не было довольно долго, и Вениамин уже начал волноваться, не случилось ли чего плохого. Наконец, в дверном проёме показалась его физиономия, что называется, навеселе.

       – Ну, господин есаул, доложу я вам, там такие кустари, и смех и грех! – выпалил с порога Климахин. – Не знаю, каков точильщик ножей, а чеботарь дратву в руках держать не может. Зато, как самогон пить, то глотки у обоих луженые. Сдаётся мне, что прав наш хозяин: наблюдают за его домом…

      – В таком случае, завтра покинем этот гостеприимный дом, навсегда! – заключил Вениамин и обратился к хозяину. – Вам нужно прекратить всякие контакты с местным подпольем. Не исключено, что в их рядах завёлся изменник, который доносит, обо всех делах подполья, чекистам. Передайте брандмейстеру пожарной команды, что сигналом к восстанию внутри города станет набат уральских церквей, 24 (11) мая, сразу после полуночи…

      В штабе Уральской армии ломали голову, кому поручить командование Гурьевским пешим полком, которому отводилась основная роль в штурме города, намеченным на 24 мая. Бывший командир, войсковой старшина Пётр Иванович Хорошхин, был тяжело ранен в бою под Зелёным и выбыл надолго из строя. Подходящего командира никак не находилось и генералу Толстову представили кандидатуру полковника Чернышева.

      – Ваше превосходительство, полковник Чернышев имел определенный ценз службы в пехотном полку! – доложил начальник штаба полковник Моторный. – К тому же, он давно просится на фронт.

      – Полковник Чернышев отсиживался на административных должностях! – с сомнением в голосе отозвался Толстов. – Как ему можно доверить боевой полк? Лучше уж, сам поведу своих гурьевцев на штурм города!

      – Владимир Сергеевич, не для того мы тебя атаманом избирали, чтобы ты в атаку с казаками ходил! – возразил Карп Маркелов. – Назначай Чернышева на полк, нечего ему в тылу прохлаждаться.

      – Ладно, будь по – вашему, господа! – согласился Толстов. – Возьму сей тяжкий грех на свою душу. Пстрели – те, заразой!

      – Итак, господа, решено: командует штурмом полковник Чернышев! – заключил Моторный. – Атаку проведём ночью, переправившись через Чаган, в районе Казённого сада. Чтобы ввести противника в явное заблуждение, предлагаю нанести отвлекающие удары с восточной стороны города, в течение этой недели. Пока же подготовить нужное количество будар…

       В Уральской политической тюрьме, в которую большевики превратили двухэтажный купеческий особняк рядом с Казанской церковью, содержалось более четырёхсот казаков, сдавшихся в плен после 1 марта. Чекисты, после начала наступления Уральской казачьей армии на Уральск, явно не спешили рассматривать дела казаков – арестантов; те томились в полном неведении, что твориться в городе и его окрестностях. Когда Ананий Чернояров и Павел Суетин, оказались в тюрьме, её постояльцы жаждали известей, и получили их из первых уст. В кучных кампаниях начались осторожные беседы, которые заканчивались намёками на восстание в тюрьме. Не все казаки поддержали идею восстания, а некоторые, даже, высказывались за большевиков.

      – Братцы, во главе армии встал войсковой атаман, которого поддержали старые люди! – рассказывал Суетин. – Почти вся территория войска свободна от большевиков. Уральск в плотном кольце наших войск, и дни советской власти сочтены. Старые люди и атаман, Христа ради, просили всех казаков поддержать наши войска при штурме города восстанием изнутри!

       – Не верю я, братцы, новому атаману! – заявил вахмистр Почиталин и отказался участвовать в беседе. – Забыли, о чём Ружейников предупреждал! Хватит навоевались за старый режим. Пстрели – те, заразой!

      – Братцы, старые люди и войсковой атаман Толстов, простят нам измену казачеству, совершенную в марте! – стал уже обещать надёжным казакам Чернояров. – Наша задача: поднять восстание по сигналу, которым послужит набат со всех уральских церквей. Разоружим охрану, захватим ЧК и ревком. Умрём, как один, братцы, а искупим свою вину перед родным войском!

       – Ништо прав Почиталин, братцы?! – засомневались и некоторые казаки из надёжных. – Пропадём мы ни за грош. Помните Ружейников говорил: все оставшиеся в рядах казачьей армии после 1 марта объявляются вне закона и подлежат беспощадному истреблению! Ладно бы только мы, а то и семьи наши могут пострадать ни за понюх табака. Возьмут их красные в заложники, да расстреляют на Красном яру! Лучше уж, мы в сторонке постоим.

      – Вы того, братцы, языки за зубами держите! – предупредили их другие казаки, которым предложение посланцев старых людей пришлось по душе. – Неволить не станем, но измену не простим. Пстрели – те, заразой!

       – Не бойтесь, братцы, выдавать не станем! – заверили отказники…

      На следующий день, Черноярова и Суетина конвоиры отвели в ЧК, где следователь Петров несколько раз задавал один и тот же вопрос: почему перешли на сторону красных?

      – В декабре участвовал в братаниях на фронте, – рассказывал Суетин, заученную легенду. – Потом сдался в плен красным войскам и был отпущен домой в Бородинскую станицу, где участвовал в создании совета. А когда казаки в станице подняли восстание, то испугался, что меня казнят за измену казачества и отправился в Уральск. По дороге встретился с Чернояровым, с которым уговорились вместе записаться на службу в Красную армию…

       – В плен красной армии сдался в Трёкинском посёлке и был отпущен домой в Дьяковский хутор, где организовал комитет бедноты. – поведал следователю свою историю вахмистр Чернояров. – С началом восстания в станице, подался в бега. Встретился по дороге с Суетиным и сговорились идти в Уральск, наниматься на службу в Красную армию…

      – Целый день допрашивал их поочередно, но так и не понял врут они искусно или говорят правду! – доложил вечером председателю ЧК, изрядно измученный следователь. – Может быть на самом деле Суетин и Чернояров желают служить в Красной армии! Хотя, проверить их рассказы о бегстве из восставших районов, пока, невозможно. И как же лучше поступить в этом деле, Семён Митрофанович?

      – Сколько пленных казаков требует расстрелять председатель ревкома Петровский? – неожиданно спросил Штыб.

      – Не меньше ста пятидесяти человек! – ответил следователь. – Говорит, в случае эвакуации тюрьмы, у него подвод не хватит всех вывезти! Только куда он их собрался вывозить, если город окружен плотным кольцом казаков!

        – Ничего ты не понял, Петров, а ещё следователь ЧК! – проворчал Штыб. – Какие подводы, когда в городе скоро жрать будет нечего! Нам голодных красноармейцев кормить нечем, а тут, ещё, пленные казаки!

        – Так, как же поступим с перебежчиками, Суетиным и Чернояровым? – ещё раз переспросил Петров, не понимая куда клонит председатель ЧК. – Башка от них кругом идёт, ей Богу! Простите, не удержался…

      – Давай – ка обрадуем Петра Григорьевича! – заявил Штыб. – Добавь в списки на расстрел и этих двоих, Суетина и Черноярова. Заодно уж, закроем и для себя мучительный вопрос: за нас они или против?

       – Ну, ты голова, Семён Митрофанович! – обрадовался следователь. – Не зря у товарища Дзержинского в любимцах ходишь. Побегу готовить списки на расстрел, ста пятидесяти двух врагов революции!..

       Ещё до рассвета, 20 мая, полторы сотни пленных казаков вывели из ворот тюрьмы и повели по Столыпинскому бульвару в сторону реки Урал. Казаки смачно вдыхали чистый утренний воздух, пропитанный ароматом сирени и цветущих яблонь, явно недоумевали, куда их повели в столь ранний час.

        – Куда нас ведут, служивый? – спросил Суетин у конвоира.

       – А, я почём знаю! – ответил молодой парень из иногородних. – ЧК приказала доставить пленных на Красный яр!

       – Похоже, Ананий, расстреливать нас повели, – прошептал Суетин, обращаясь к Черноярову. – Бежать надо, пока не поздно…

      Не успел Суетин договорить, как колонну пленных казаков окружили плотным кольцом вооруженные люди, многие из которых были в кожаных куртках. Позади колоны пристроились красноармейцы с двумя пулемётами, стальные колёса которых противно лязгали в утренней тишине.

       – Поздно, брат, бежать, – прошептал Суетин и прижался к Черноярову.

       – Двум смертям не бывать, одной не миновать! – ответил Ананий. – Как ударит пулемёт, прыгай под яр и айда на Бухарскую сторону. У яра стремя сильное, вмиг отнесёт в сторону. Не робей, казак. Пстрели – те, заразой!

       Казаков поставили у самого края Красного яра, который считался самым высоким местом на правом берегу Урала в городской черте. В каждом уральском посёлке был свой Красный яр, но нигде он не был местом казни, как в Уральске. Говорили, облюбовала его председатель Ревтрибунала Юлия Тартаковская, за то, что с трупами не нужно было возиться после расстрелов. Поглощал Яик свои жертвы быстрыми водами и уносил вниз по течению. Вот, и сейчас, в половодье, его мутные волны бились о крутой берег, в сажени от края, поджидая новые жертвы братоубийственной гражданской войны.

       – Похоже, братцы, на корм рыбам пойдём! – крикнул кто – то из казаков.

       – Всё какая польза будет от нас, братцы! – подхватил другой казак.

       – Двум смертям не бывать, одной не миновать! – произнёс старый казак. – Сами виноваты! Поверили большевикам. Пстрели – те, заразой!

      – Молчать! – закричала женщина в кожаной куртке и повернувшись к пулемётному расчёту, скомандовала. – По врагам революции, огонь!

      С первыми же выстрелами пулемёта, Чернояров и Суетин прыгнули с яра в воду. Их примеру последовали ещё несколько человек, основная же масса пленных казаков падала в воду уже убитыми или ранеными. Размашистыми движениями рук, беглецы торопились отплыть от берега, а быстрое течение уносило их от места казни. Весной вода в Урале, который течёт с гор, ледяная и ноги начинают сводить судороги. Вдобавок, чекисты заметили беглецов и открыли прицельную стрельбу из винтовок по плывущим в реке казакам. Как добрался до Бухарского берега, Суетин смутно помнил. Вышел из воды уже в лесу и упал на твёрдую землю, обессиленный. Отдышавшись, огляделся на Бухарском берегу. К сожалению, кроме него, никто больше не спасся.

       – Ништо убили большевики Анания и других казаков, которые плыли следом за мной? – подумал Суетин. – А может холодная вода всему виною. Жаль, товарищей, но, видно, судьба такая. Пстрели – те, заразой!

      Миновав лес, в местности под названием «Кресты» Суетин натолкнулся на казаков из Подстёпного посёлка, которые косили сено по возвышенным местам пойменных лугов.

       – Чей будешь? – спросили казаки Суетина. – Отвечай, не то расстреляем!

       – Свой я, братцы! – ответил Суетин. – От красных убежал! От расстрела!  Ништо не слыхали стрельбу с Самарской? Мне бы офицера увидеть...

       – Как же, слыхали! – ответили казаки. – Только некогда нам отлучаться. Сенокос! Сиди пока, на стане. Выкосим этот «угол» и проводим к офицеру.

      Пока подстепновские казаки докосили «угол», у Суетина поднялся жар и он впал в беспамятство. Его погрузили на подводу и отправили в посёлок к фельдшеру. Лишь на третий день он очнулся и потребовал, чтобы к нему срочно привели кого – либо из офицеров, и лучше бы, из штабных.

       – Где же его взять – то, голубчик, да, ещё штабного! – учтиво ответил фельдшер. – Всех господ офицеров ещё вчера вызвали в штаб армии. Пока, никто из них не воротился. Вам же, голубчик, необходим постельный режим, иначе, может развиться крупозное воспаление лёгких!

      – Передайте офицеру, что 152 пленных казака, в Уральской тюрьме, были убиты красными на рассвете, 7 (20) мая! – успел рассказать Суетин до того, как вновь начал впадать в беспамятство. – Мне одному удалось спастись от расстрела, переплыв через Урал…

       Вечером, 20 мая, собрался комитет обороны Уральска, на которой был приглашен и брандмейстер Михайловской пожарной части Трофимов. По городу уже поползли слухи о ночном расстреле казаков на Красном яру, и он сидел в углу комнаты ни живой, ни мёртвый, от страха. Колени пожарного тряслись мелкой дрожью, и он старался придерживать их руками, а когда начальник 22 – й дивизии Сапожков набросился на председателя ревкома Петровского с длинной словесной тирадой, сопровождавшейся отборным русским матом, Трофимов ощутил сильный озноб по всему телу. На его лбу проступила холодная испарина, и он почувствовал боль за грудиной.

       – Ништо сердечный приступ? – подумал Трофимов. – Как не вовремя…

      – В то время, когда мои бойцы берегут патроны, обороняя подступы к городу, внутренняя охрана расходует их на расстрелы пленных казаков! – кричал Сапожков. – Уральск в осаде, а ревком держит при себе пулемётные расчеты, которые так необходимы на фронте! Казаки вчера атаковали в районе хладобоен, а там стоит один «Льюис», тогда как ревтрибунал имеет два «Максима» для расстрелов! Товарищ Петровский, я буду жаловаться на вас командующему армией, товарищу Фрунзе! Я всё сказал!

       – Успокойтесь, товарищ Сапожков! – слово взял председатель ЧК Штыб. – Понимаем вашу обеспокоенность положением на фронте! Действительно, не хватает патронов и пулемётов в окопах! Но, ревком и ревтрибунал стоят на страже порядка в городе! Скажу по секрету, товарищи, в городе действует казачье подполье и сегодня утром были расстреляны его активные члены!..

       – Спасибо, Семён Митрофанович, спас положение! – похвалил Штыба председатель ревкома Петровский. – Не хотелось бы, чтобы слухи о казни пленных казаков добрались до ушей Фрунзе или, того хуже, Ружейникова.

      – Ничего, Ружейникова тоже есть, чем ублажить! – успокоил Штыб. – Хочу из пленных казаков красный эскадрон создать. Ружейников давно об этом талдычит, да я всё не решался казакам оружие в руки давать.

      – Ну, а сейчас, когда заговор зреет? – озабоченно спросил Петровский. – Не боишься, Семён Митрофанович, казаков то вооружать?

      – Да какой заговор, это так, для «красного» словца! – засмеялся Штыб. – И потом, я не собираюсь сразу эскадрон вооружать. Сначала пленные казаки докажут свою преданность делу революции, а там уж, посмотрим…

     Брандмейстер Трофимов вышел на улицу на «ватных» ногах. В голове стучало и мысли путались. Такое странное поведение главного пожарного привлекло внимание следователя Петрова, который на крыльце поджидал председателя ЧК Штыба. Петров никогда не был «топтуном», но для него не составило труда незаметно проследить за озабоченным брандмейстером, который привёл его на конспиративную квартиру, где собиралось казачье подполье. Когда Трофимов скрылся за дверью, следователь подкрался к окну и стал слушать.

       – Братцы, всё пропало! – с порога выпалил Трофимов. – Сегодня утром расстреляли пленных казаков, а завтра ЧК придёт за нами! Штыб знает про наше подполье! Нужно бы затаиться, братцы, и пока не высовываться!

      – Вон оно, что! – чуть не закричал Петров и подумал. – Вот удача, так удача! Разом накроем казачье подполье! Быстрей, к товарищу Штыбу!

      Через час основной костяк уральского подполья был арестован. По городу прокатилась волна арестов, в которую по счастливой случайности не попали есаул Алаторцев и урядник Климахин. После того, как Климахин заподозрил за ними слежку, Вениамин решил отсидеться на чердаке дядиного дома, где в окружении висевших старых сетей и неводов стояла железная кровать…

       – Когда учился в реальном училище, то любил здесь читать книги про путешествия и пиратов, – рассказывал Вениамин уряднику Климахину. – Здесь и слуховое окно имеется. Я через него выбирался на крышу и гонял диких голубей, размахивая длинной униной с вымпелом на конце. Дикари не слушались моих команд и, обычно, всей стаей перелетали на крышу другого дома. Приходилось приманивать их зерном, расставляя кормушки по крыше.

      – Мне тоже понравилось здесь, господин есаул! – заявил Климахин. – Будто бы и войны никогда не было. Столько рыболовных снастей я только в потребительской лавке видел. Эх, сейчас бы на «севрюгу» сплавать! Какая же прекрасная жизнь была, при старом режиме. Жалко, что не встали уральцы на защиту царя – батюшки, как десятью годами ранее. Пстрели – те, заразой!

       – Жалей – не жалей, Климахин, а назад ничего не вернёшь! – отозвался Вениамин. – Завтра праздник, Никола – летний! Отличный повод посетить все городские храмы и узнать у причта о готовности ударить в набат…

      В четверг, 22 (9) мая, после посещения уральских церквей, Вениамин встретился на конспиративной квартире с членами подпольного кружка, куда входили служащие советских учреждений. Они оставались на свободе, после массовых арестов, проводимых чекистами, потому, что целиком состояли из иногородних учителей, врачей и прочих лиц, голосовавших за партию эсэров. Советская власть «из кожи вон лезла», чтобы переманить на свою сторону иногородних горожан, в том числе трудовую интеллигенцию, поэтому ЧК не вела за ними тотальной слежки, как за уральскими казаками.

      – Господа, церковный причт готов ударить в набат в ночь на 24 мая! – сообщил Вениамин. – Хотелось бы узнать, какими силами вы располагаете? После расстрела казаков – арестантов и массовых арестов, прокатившихся по городу, надежда на восстание внутри города осталась, но очень слабая.

       – Слава Богу, господа, что мы на свободе! – выпалил врач Сазонтов. – На небольшую заварушку наших сил хватит! Но, захватить город мы не сможем!

      – Господа, а в тюрьме остались казаки, готовые поддержать восстание? – спросил аптекарь Мейер. – Я, сегодня, туда носил лекарства и видел своими глазами, как вахмистр Почиталин, которого председатель ЧК Штыб назначил командиром эскадрона красных казаков, уже записал в него два десятка лиц. Как поведут себя арестанты через день – два, неизвестно. Чего греха таить, но расстрел, во вторник, 20 мая, напугал многих казаков – арестантов.

      – Господа, даже небольшая заварушка будет иметь колоссальный эффект, не говоря уже о том, если восстание поддержат казаки – арестанты! – сказал в заключение Вениамин. – Дай то Бог, господа, выступить с оружием в руках против супостатов – большевиков! Свобода или смерть, третьего не дано!

      Ни есаул Алаторцев, ни уцелевшее эсеровское подполье, не могли знать, что в ночь с 22 на 23 мая, чекистам Штыба удалось выбить пытками нужные показания из арестованных уральских подпольщиков, а командир дивизии Сапожков получил от разведки информацию о направлении главного удара белоказаков. В течение дня, 23 мая, в Казённом саду скрытно оборудовали дополнительные пулемётные точки, сюда же подтянули орудия, сняв их с других участков обороны. Вечером, храмы города были взяты под охрану, а входы на колокольни заколочены досками. Церковный причт был бессилен, что – либо сделать. Набата в полночь не последовало и восстание внутри города не состоялось. Интеллигенция из иногородцев, с охотой говорившая на митингах пламенные речи против большевиков, выступить с оружием в руках без набата, не рискнула. Одни, сочли глупостью жертвовать собой в одиночку, других, удержал дома страх за безопасность собственных семей…

      – Почему же не звонят колокола? – задавался вопросом Вениамин, вслушиваясь в полуночную тишину города. – Ништо, ещё рано? Пожалуй, нет! Полночь то, уже давно прошла!

       – Ништо, чекисты всех наших арестовали? – высказал предположение Климахин. – Хотя, никакой суматохи в городе, второй день, не происходило. Тишина такая, что комариный писк слышен. Светать скоро будет, а сигнала к восстанию, всё ещё нет. Пстрели – те, заразой!

      – Тишина обманчива, Климахин, – только и успел сказать Вениамин, как со стороны Казённого сада раздалась трескотня десятка пулемётов и глухие выстрелы орудий. – Ништо наши пошли на штурм? Айда на крышу!..

      Вениамин с Климахиным пролезли через слуховое окно на железную крышу, и улеглись за коньком, откуда был виден бой в районе Казённого сада. Небо над Чаганом периодически освещалось разрывами снарядов, вспышками выстрелов, и вспыхивающими, то там, то здесь, кострами. По берегу Чагана загорелась сухая прошлогодняя куга, но пулемётная трескотня не стихала ни на минуту.

       – Такое впечатление, будто наших казаков, как мишени на стрельбище обстреливают! – проворчал Вениамин. – Матри, большевистские пулемёты не смолкают битый час. Ништо, красные узнали место нашего наступления, и сумели заранее подготовиться к встрече? Кто же мог выдать им наши планы? О набате в городе знали, но место главного удара держалось штабом армии в секрете. Значит, в нашем штабе завёлся шпион. Пстрели – те, заразой!

      Через день, 26 мая, по Уральску поползли слухи о неудачной попытке штурма города в районе Казённого сада. Большевики на всех углах трубили о своей очередной победе и тысячах убитых казаков, переправлявшихся через Чаган в бударах. Конечно, красные преувеличили потери казаков и умолчали о своих. Некоторым казакам всё же удалось переплыть реку и закрепиться на левом берегу, в саду. Они долго оборонялись, положив вокруг себя немало красноармейцев, и, лишь, только подошедшему броневику удалось сбросить их обратно в реку Чаган, где они все до единого погибли. В городе говорили, что вся земля в саду была усыпана яблоневым цветом и сиренью, сбитыми с веток деревьев, летевшими с обеих сторон, ружейными пулями.

     – Рибитёшки, открывайте! – в крышку лаза на чердак стучалась Катерина. – Я вам горячее хлёбыво несу, да, ещё, последние сплетни поведать!

       – Влезай, тётя Катерина! – сказал Вениамин, поднимая крышку. – Давно ждём от тебя новостей! Что болтают, в городе? Говори, не томи душу!

       – Вы ешьте, а я сказывать начну! – приказным тоном заявила Катерина. – Вчера большевики выпустили из тюрьмы пожарных, но взяли с них подписку, если возникнет подозрение, то сразу всех расстреляют, вместе с семьями. Пожары каждый день случаются, а тушить некому. Правда, брандмейстера Трофимова оставили в тюрьме, заложником. Болтают, что он был зачинщик.

      – Ох, и щерба у тебя вкусная, тётка Катерина! – похвалил еду Климахин.

      – В чулане нашла вязанку сухой воблы, вот из неё и варю нам хлёбыво! – откликнулась Катерина. – На базаре ни рыбы, ни соли нет, а тут, всё сразу.

       – Тётя Катерина, а что о пленных казаках болтают? – спросил Вениамин. – Может слыхать, что – либо про расстрелы на Красном яру?

      – Про расстрелы болтать, люди бояться, – ответила Катерина. – Семьям красных казаков паёк выдали, как семьям служащих. Сами же казаки ходят с песнями по Столыпинскому бульвару. Начальник с кобурой на боку, а казаки, с палками вместо ружей, маршируют! Болтают, будто красные их привечают, только не видела я на их лицах радости. Мрачнее тучи те казаки ходят. Да, совсем забыла тебе сказать, Вениамин! Фельдшер то Веселов с женою, оба с тифом слегли. Врач Сазонтов их в тифозную больницу поместил…

      – Похоже, Климахин, делать нам в Уральске нечего! – сказал Вениамин, когда Катерина спустилась в избу. – Подполье арестовано или попряталось по норам, а пленных казаков красные взяли в свои крепкие объятия. Надо бы выбираться из города, да поскорее…

       В пятницу, 20 (7) июня, есаул Алаторцев прибыл по служебным делам в штаб Каспийского фронта и каково было его удивление, когда в коридоре он столкнулся со своим фронтовым приятелем и бывшим начальником, Седым. Полковник его тоже узнал и бросился к Вениамину с улыбкой на лице.

      – Какая встреча, Малин! – стиснув в объятиях Вениамина, Седой прижал его в тёмный угол. – Не бойся, я тут, вполне легально. Представляю интересы одной солидной английской компании и занимаюсь, здесь, закупкой чёрной икры и красной рыбы.

      – Седой, если бы я не знал тебя, как себя, то поверил бы твоим сказкам про икру и рыбу! – со злостью прошептал Вениамин. – Айда на улицу, там и поговорим, по душам, как офицеры!

       – Да, успокойся же, Малин! – добродушно проговорил Седой и протянул ему газету «Яицкую волю». – На, почитай! Объявление о продаже балыка и паюсной икры! О цене узнать у Захара Архиповича Киселёва, и адрес указан. Да здесь, весь город продаёт икру и рыбу. У меня ещё с прошлого года связи остались. Ну, грех было не воспользоваться, поверь!

       На шум в коридоре, из одной из комнат выглянул офицер английской миссии и, со слабым акцентом, озабоченно спросил Седого:

        – Майкл, у вас всё хорошо?
        – Да, Ричард! Встретил старого товарища! Увидимся завтра!
        – Хорошо, до завтра!

      – Наконец – то, Седой, узнал твоё имя! – обрадовался Вениамин. – Хотя, оно может быть легендой, как вся твоя жизнь. Пстрели – те, заразой!

       – Вениамин, не утруждайте себя догадками! – посоветовал Седой. – Лучше давай поговорим о ситуации в Уральском войске.

      – Говори, я внимательно выслушаю тебя! – заявил Алаторцев. – Сам же я не собираюсь информировать тебя о текущей обстановке в войске.

       – Молчи, Малин, и слушай! – добродушно проговорил Седой. – Через месяц Красная армия одолеет Колчака и всей мощью навалится на вас. Пора бы вам уже задуматься о путях выхода Уральского войска из гражданской войны. Не скрою, с Троцким вам не договорится, но у него есть соперник, быстро набирающий силу и популярность в Красной армии. Имя его Сталин! Прошлым летом он заявил о себе в Царицыне, обороняя его от донских казаков генерала Краснова. В декабре, отличился под Пермью. А месяц назад, Ленин направил его в Петроград, к которому рвётся Юденич…

       – Почему я должен поверить тебе, Седой? – спросил Вениамин.

       – Так, ведь, третьего не дано! – ответил полковник. – Ленин и Троцкий – это фанатики, мечтающие о мировой революции; им плевать как на Россию, так и на Уральское войско. А Сталин мечтает стать красным императором! И тут, мне плевать, какой будет Российская империя – красной или царской – главное, чтобы была единой и неделимой! Не будь Сталин грузином, я бы посчитал его прямым потомком царя Иоанна Грозного…

       – Значит, Седой, не только икра тебя привела в Гурьев! – предположил Вениамин. – Игру ты ведёшь крупную, я это, ещё год назад, понял…

     В июне 1919 года на всех фронтах Уральской отдельной армии внезапно установилось затишье, вызванное вспышкой сыпного тифа в войсках. Обе враждующие стороны не проводили крупных наступательных операций, ограничившись деятельностью разведчиков. Ждали, чем закончится битва на реке Белой, где попытки красных частей переправиться через реку, с трудом, но всё же отбивались полками Сибирской армии Колчака. Но, силы и мощь последней, с каждым днём таяли, неизбежно приближая общую катастрофу белого движения на Южном Урале и в Сибири...