Очень странное кино - семь

               
     Он вжался в тесное пространство, образованное нелепым камодиком донны Анны, судя по резьбе боковых стенок, доставшимся одному из предков невесты, кондотьеру и пирату, в одном из набегов на Альгамбру, и пыльным балдахином вишневого цвета, чьи парчовые бубенцы и розочки, еще не совсем съеденные мышами, вопияли о восточном происхождении, видимо, тот же или иной кондотьер из славного рода Пелаццио грабил берега Византии, зажимая уши и трясясь. Шаги не утихли, просто стали приглушенными и от того еще более ужасающими. Он заорал, вытягивая вперед и вверх острый стилет :
     - Монтрезор !
     Жравший на кухне жареную курицу Кедрил поднял голову и подмигнул пирующему под столом пуделю, с чавканьем и урчанием вгрызаюшемуся в оттаявшую тушку индейки :
     - Ишь как крутит барина - то.
     Пудель зарычал.
     - Глохни, - пнул его валенком Кедрил, наливая в граненый стакан водки. - Всяк пес манеру взял рычать. Гнида.
     Размашисто перекрестившись, он выпил водку, закусывая пахучим дымком стащенной у барина папиросы. Облокотился на стол, опасно накренившийся, и продолжил беседовать с собакой, уже проданной по утру кошкодавам - татарам, заглянувшим во двор в целях скупки ветоши и прочей чепухи, зачем - то приобретавшейся татарами который год :
     - Пустют шкуру твою на рукавицы, будет тебя носить неизвестный никому дедко Ермил, две ноги, два уха. Носит и не нарадуется, и теплы рукавички, и усобисты, и кучерявы будто прическа губернского земского. Пойдет дедко Ермил в кабак, конешно, а там ему вдарят пьяным делом оглоблей в ухо. Окочурится дедко Ермил ...
     - Ты чего тут, сволочуга ?
     Звенящий от ярости голос барина раздался колоколом в запьяневшей голове Кедрила. Он вскочил, роняя стакан и пугая пуделя, утащившего все же индейку в угол потемнее.
     - Дык эта, - мямлил Кедрил, заслоняя спиной жареную курицу, - как его.
     - Ты слышишь шаги, Монтрезор ? - вновь забредил барин, падая на пол. - Это он, других не может быть, раз вышел день, назначенный судьбой, и донна Анна вознесла молитву.
     - Окстись, барин, - шумел Кедрил, поднимая барина на неловкие ноги, - какая, на хрен, Анька ? Давно уж замужем гужуется Анютка, в Америку укатила, сучка, плодит теперь мумриков для клана Иглесиас и никаких.
     - Кедрил, ты ? - тень узнавания забрезжила в оловянных глазах барина, третий день страдающего тяжким похмельем.
     - Мы, кто ж еще, - бормотал Кедрил, укладывая барина на продавленную кушетку и накрывая шубой, - кто еще, барин, очутится тута, где даже мухи не поют ?
     Барин прислушался. Шагов не было слышно, но мухи действительно не пели.
     - Да тут и деревья не растут ! - загремел от дверей чей - то бодрый голос и в кухню ввалился исторический человек, растрепанный и веселый. - Даже Нина Ургант и та, паскудница древняя, не наблюдается. Нету ни хера, дублетом не с кем сыграть, честное благородное слово.
     - Ноздрев, - выдохнул барин, хватаясь за крепкую руку помещика.
     - Ты чего это, - орал на Кедрила неунывающий сосед, - гад, вздумал, что ли, барина вконец уморить ? Куриц жрешь, собак татарам продаешь, а того не знаешь, что клины вышибают клинами.
     Мигом набулькал штоф, смешивая водку с коньяком, всыпал перцу, поверх вспрыскивая духами Анны.
     - Анна - жопа деревянна, - вспомнил барин, трясущейся рукой принимая напиток. Выпил и окочурился.
     - Вот так ! - вдарил по плечу Кедрила недрожащей рукой Ноздрев, повертываясь на каблуках.
     - Ну, - смеялся Кедрил, усаживаясь напротив разбитного помещика.
     Они пили и пели всю ночь, пока утром не пришли татары и не увели пуделя, так и не доевшего индейку. А дедко Ермил потирал озябшие ладони и ждал своих рукавиц. Гоголь писал книги, Керви книжки переводил, тоненькие и кудрявые выросли, оказывается, а я все метался по порносайтам, разыскивая любимую Бэйли.