Грани войны часть 5

  Стеф

  Любовь. Как рождается это прекрасное чувство, так романтично воспетое поэтами. Как оно возникает, причём появляясь из ниоткуда и как-то враз. Вот знаешь человека многие годы. И вдруг совершит он поступок, да и не поступок вовсе просто слово скажет. И всё. Прощай спокойствие, потому, что теперь надо непременно куда-то бежать, и если остановишься, то сердце разорвётся в клочья, и не хватит воздуха чтобы выдохнуть, и глазами ищешь одного его. А, главное, ты готова простить ему всё, только за то, чтобы оказаться рядом.

  Осень вступила в свои права, заметно похолодало, но облаков ещё нет, они придут в конце октября, с моросящими дождями и промозглыми туманами. В лагерь нас стали пускать только, переодеться. Реквизировали всё, даже старые верёвки. К обучению солдат меня больше не допускали, хватило того, что вся рота на следующий день не смогла выйти на завтрак, а обед принесли вестовые. А я, стала переживать за нашу обороноспособность, солдаты не справились даже с нагрузкой младших кадетов.

  Офицеры улыбались и жали руку, но к солдатам и к полосе препятствий не подпускали, а караульный заявил, что откроет огонь на поражение, если я приближусь к альпийской горке хотя бы на десять метров. По его словам, всё дело в юбке, именно на неё так ненормально реагировали новобранцы. Вот если б на мне были шорты. Ну, уж нет, я лучше умру, чем в мирное время предам идеалы. И отцы, командиры тоже хороши, пользовались бы такой мотивацией, как говорил великий: «Тяжело в учении легко в бою».

  Два дня заявок на пересечение границы не поступало. Мы наслаждались сладким бездельем в кают-компании, ели орехи, болтали не о чем. Сейчас, Алекс с Яном играют в домино против Лии и Лиры. Мэри читает. Вик рисует натюрморт: ваза, наполненная орехами, бутылка из-под вина и офицерский шарф с кортиком. Я листаю журналы мод времён первой империи. Чудесная мирная жизнь.

  Вик рассказал, что узнал от подруги детства деда, и теперь иначе как кузина к Лие не обращался. Узнать из документов, где она похоронена, не удалось. И решили воспользоваться методом проб и ошибок. Благо таких мест всего три одно кладбище и два склепа.

  – Рыба! – прокричала Лира, звонко хлопнув костяшкой домино по столу, – считаемся.

  – Зачем? – с обидой в голосе проговорил Ян, – у Лии мимо. А у меня…

  И он выложил на стол костяшку с двенадцатью точечками. Сколько у Алекса уже не имело значения.

  – We Are the Champions! – Завыла Лира, модный мотивчик.

  Мэри отложила книгу и кинулась к подруге, изображая Лию. Обнявшись, все трое издали победно-девчачий визг. Ян закрыл глаза руками, чтобы скрыть горечь разочарования, а Алекс, он улыбался, без притворства и фальши той улыбкой, за которую я так его полюбила.
Игру признали решающей и в матче-реванше Яну отказали, поскольку поздно, а завтра в гимназию.

  ***

  Утром, на первом уроке в класс вошли два генерала и полковник. Один был от кавалерии, другой пехотный, полковник же из полевой жандармерии и, судя по всему, несмотря на звание, он был старшим.

  – Доброе утро, дамы и господа, – начал от инфантерии, занимая место учителя, – я рад, что застал всех вместе, и не будем затягивать, общение китайскими церемониями.

  – Ни для кого не секрет, – продолжил кавалерист, – ультиматум зачитан, часы отсчитывают последние минуты мира. Вы лучше, чем кто-либо знаете, с той стороны горы радиотень. Война ещё не объявлена, и нарушить договор означает испортить отношения с лояльной Голландией.

  – Нам посоветовали идти через северную тропу, – полковник перешёл к делу, – из-за чрезвычайной сложности она практически непроходима для не знакомых с ней горных стрелков.

  – Это мой маршрут, – я как школьница подняла руку, через мгновение опомнилась, опустила её и спросила: – груз большой?

  – Нет, это документы, – кавалерист закрутил ус, украдкой взглянул на полковника, и получив на, что-то разрешение продолжил: – не будем врать, это план совместных действий с нашими северными союзниками.

  – Я пойду! – решительно произнёс Алекс, выходя к учительской кафедре.

  – Мы понимаем ваше искреннее желание защитить девушку, но должен пойти лучший. А самой опытной на этой тропе нам назвали мадмуазель Стефанию. Причём подчеркнув, что она первая как среди кадетов, так и среди инструкторов.

  Это чистая правда, и Алекс её прекрасно знал. Полковник испытующи, посмотрел мне в глаза, плохой такой взгляд, проникающий и выворачивающий всё внутри, одновременно острый, как стелет. Хорошо, что он на нашей стороне.

  – Какое предпочитаете оружие? – смягчил обстановку кавалерист.

  – Длинную рапиру.

  – Прекрасный выбор для дамы, – оживился генерал, видимо, решение принято и можно немного полюбезничать.

  – Как вы отнесётесь к девяноста шестому. Силы в руках хватит.

  – Дорогой Сергей Спиридонович, горная подготовка, – не скрывая улыбки, произнёс кавалерист, – уверяю, на скале эта милая барышня может висеть на одних лишь пальчиках, причём минутами. У них на это нормативы имеются. Кстати, как у вас с ними обстоят дела?

  – Пять, на одной руке, три на обеих.

  – Десять минут! – удивился полковник.

  – Да уж! Извините, глупость старика, – сказал ещё не седой пехотинец, – тем более наслышан, о ваших методах воспитания молодых воинов.

  – Тяжело в учении легко в бою! – достаточно дерзко произнесла я на всю жизнь усвоенную фразу.

  Сказанное понравилась, и формой, и содержанием, улыбнуться изволил даже полковник.

  ***

  Провожать пришли все, Лира на Агате, Вик, Ян, Мэри. Как на похороны. На Алекса больно смотреть. А не подойти, не успокоить, не сказать что-то ласковое и от этого особо горько.
Северная тропа, смертельно опасна, так что нет отбоя от туристов падких до острых ощущений и поэтому, должны быть специалисты способными пройти её. Я, года два назад, чтобы доказать всем готовность к спасательной службе, прошла её с десяток раз, приводя в бешенство земского исправника, инструктора, и маму. Так, она и стал моей специализацией, и при каждом известии, что на этой тропе опять кто-то потерялся, мама посылала воспитанницу Светлану поставить свечку Николаю, чудотворцу.

  Не доходя до перевала, метров семьсот поворачиваю на север и, сразу в ущелье. И через осыпь круто в гору там маленький скальный участок. Армейцы вбили два новых костыля, непонятно, если они здесь, зачем понадобились наши услуги. Этот путь ещё тем хорош, что сам перевал преодолеваешь лесом. Заходя под кроны деревьев, машу рукой двум нашим, тем, что у скалы, засечному же стрелку, что прячется в кустах, посылаю воздушный поцелуй, в прицел наверняка увидит, вон как проблёскивает. Пара отзывается уханьем филина, охотник же почему-то крякнул селезнем. Утка на перевале? У них, что юмор такой? Хотя это подняло настроение, словно крикнула эта задорная птица, – «держись сестрёнка». В лесу не пошла по тропе. Шла метрах в тридцати, как учили по пятьдесят шагов, потом затаись, послушай лес, отдышись, иди дальше. Первых я не увидала, почуяла, они курили и шумно себя вели, явно отвлекали от кого-то. Я решила пройти просто сквозь них в пяти метрах риска, ни какого, а время экономится. А вот и тот от кого отвлекали, он неплох, но не в горах, тем более в тех, что я знаю, как свои пять пальцев. Где же эти хвалёные баварцы, о которых все говорят с таким придыханием. Вот ещё двое, уже лучше, мокрая ткань она почти камень, ещё один, пойду-ка на другую сторону тропы. По дороге встретила, ещё четверых, они все сидели в засаде, каждого обходила по большой дуге, скольких я не увидела тайна. Может, и были эти самые баварцы, но они ловко прятались.

  Выйдя из леса, немного проползла по-пластунски, со склона к высокой траве там поднялась и осмотрелась. Наблюдательный пост Северян оказался позади, и я решила подождать в засаде, чтобы отловить первого попавшегося. Им оказался паренёк в кирзовых ботинках, с тесаком на боку и плохеньким карабином. Пискнула мышью полёвкой, он и ухом не повёл, тявкнула лисою, ноль внимания. Я выпрямилась во весь рост.

  – Вообще-то, с вами сейчас вели весьма содержательную беседу.

  У парнишки выкатились глаза, и самопроизвольно отвисла челюсть. Я вышла на дорогу, мальчишка не знал как себя вести. Слава богу, что не испугался. Но с оцепенением надо что-то делать. Я медленно, почти церемонно, стянула наколенники и протянула ему.

  – Положи в левый карман, – и развернулась рюкзаком вперёд. Расчёт на то, что простейшее действие выведут из ступора, оправдались. Он даже с карманом не ошибся, – вот и прекрасно теперь представитесь, согласно этикету, мужчина представляется первым.

  – Вот, это, Илюхой кличут.

  – Илья, стало быть, а по батюшке как? – вот почему из него всё надо тащить клещами.

  – Я что барон, какой ни будь? – искренне удивился мальчишка.

  – Отчего же вот у меня в друзьях даже князь имеется.

  – У вас в империи все, голубая кровь, бела кость.

  – Ничуть не бывало, я третьего сословия и нисколечко этого не стыжусь. Так что будьте любезны, представитесь, как подобает защитнику своего отечества.

  Парнишке, не приходило в голову, каким важным и ответственным делом он занимается. И эти слова, особенно сказанные девушкой, почти сразу подняли его самооценку.

  – Семак Илья Семёнович, – достаточно твёрдо произнёс он.

  – Мюллер Стефания Евграфовна, очень приятно, – я взяла юбку за края и присела в книксене.

  – А что это? – Илья на редкость быстро освоился и сразу начал задавать вопросы.

  – Рапира, моё холодное оружие.

  – Тесак же есть?

  – Это шанцевый инструмент.

  – Ух ты. Это что девяносто шестой?

  – Да.

  – Он же очень тяжёлый, а вы девушка.

  – Мы сейчас дойдём до конторы, сдадим груз, и если захочешь опустошим парочку магазинов. Патронов отсыпали щедро.

  – Правда?

  – Ты из своей берданки стрелял хоть раз?

  – Но, но, три линии! – вступился мальчишка за древний карамультук, – хоть и однозарядный.

  – Так, сколько? – настаивала я.

  – Пять патронов, – смутился он.

  – А ты сам, откуда? – поменяла я тему разговора, поняв ошибку и решив впредь быть более чуткой.

  – Я из Гаффы.

  – Ух, ты там море тёплое.

  – А вы тоже плавать не умеете?

  – С чего ты взял?

  – Надысь, двое ваших, с той стороны приходили. Только не представились. Так вот они не умеют.

  – Да. Я тоже плаваю как восемьсот миллиметровый снаряд. А вот то, что не представились это просто безобразие.

  – Ну, вы уж так строго.

  – Юноша и есть князь, а девушка баронесса, ведущая родословную от контуров тевтонского ордена. Если уж высшее общество манкирует, правилами хорошего тона то, что требовать от остальных.

  ***

  В конторе с надписью «Скупка железного лома» уже с нетерпением ждали. Груз всегда получал высокий седой мужчина. На этот раз – шесть увесистых пакетов, что, даже не вскрыв, роздали через окно и тут же стук копыт уносящиеся вдаль. Меня пробило нервной дрожью, ощущением неотвратимости надвигающихся событий, что все пружины закручены, механизмы запущены, и уже ни от кого ничего не зависит, каким бы могущественным он ни был.

  – Очень оригинальное ношение оружия. Как же вы его вытаскивать будете? – седой, видимо, выполнив свою функцию в этом безжалостном механизме под названием война, и теперь мог удовлетворить любопытство, – что за клинок?

  – Это рапира. Её не надо вытаскивать из-за спины она снимается вместе с ножными, – я отстегнула её от креплений горного рюкзака и туже вернула на старое место.

  – Рапира для дамы умно, резкое проникающее оружие. Когда вы собираетесь возвращаться?

  – Хотелось бы прямо сейчас, но меня беспокоят облака. И откуда они только взялись? Весь Сентябрь ни одного. И тут в самый неподходящий момент, на тебе. Прям закон подлости в действии.

  – А что с ними не так.

  – Ветер восточный, они с моря, очень влажные если коснуться вершины то опустятся туманом, а в горах страшнее его нет.

  – Когда будет понятно?

  – Минут через двадцать, – я показала рукой в сторону Софийского ледника, – вот, если столкнутся с хребтом, то сразу туманом осядет, не зацепится, пройдёт мимо, это как дождь некая точка насыщения.

  – Вы не только очаровательная девушка, но и очень умная, радостно видеть таких, – старик попытался улыбнуться, но не смог, глаза потемнели от какой-то тяжёлой грусти.

  – Я учусь в гимназии, – мне отчаянно захотелось сказать ему какие-то добрые слова, но в голову ничего не приходило, – очень хорошо учусь.

  Повисла лёгкая неловкость, и чтобы её прервать, я поспешила выйти на крыльцо. Облака не оставляли шанса.

  – Избавились от груза? – Илья стоял, здесь же облокотившись на балюстраду. Он проследил мой озабоченный взгляд, и ни чего не поняв, спросил: – Что-то не так?

  – Облака, если в течение часа не развеется, ночевать мне на этой стороне. Ладно, пошли, постреляем. Вон хорошая стенка из поленниц.

  – А в юбке, вообще, удобно? – вот что с этим миром не так, я почувствовала себя на передовой какой-то необъявленной войны, но и отступать я не собиралась, – в шортах, конечно, удобней, но я всё-таки девушка.

  Девяносто шестой прекрасное оружие для стрельбы в горах, длинный ствол обеспечивает потрясающую точность и дальность, надёжный механизм, удобная рукоятка. Но вес, из-за магазина, находящегося перед скобой спускового крючка слишком велик для начинающих. Я вытащила его из деревянной кобуры, сняла с предохранителя и передала Илье.

  – Маленькое нерасколотое поленце, на мой взгляд, неплохая мишень.
Мальчишка, как медведь, взял пистолет обеими руками и хотел начать стрелять

  – Ты себе левую возвратным механизмом разобьёшь, возьми одной.

  Парнишка очень старался, и вроде всё есть, и сильные руки, и с глазом порядок, вот только не попал никуда. Делал всё невпопад: курок дёргал, когда надо не расслаблял руку, когда не надо напрягал. Он так расстроился, что даже не смотрел на меня, возвращая пистолет.

  – Просто опыта нет, – очень захотелось его поддержать, вот только как это сделать, чтобы не получилось как с обучением новобранцев, – вот смотри.

  Я откидываю раму назад и стянула патроны с обоймы в корпус магазина. Мои движения чётки и быстры. Причём всё делала на весу и одной рукой. Это удивило всех пришедших на звуки пальбы. Ещё утром отстреляла три пробных патрона и знала, что надо брать немного левее. Я в классической позе для стрельбы, стоя, десять выстрелов в среднем темпе. Попала всё, правда, немного повело на четвёртом и восьмом.

  – Вот эта да! – глаза у Ильи округлились как при нашей встрече.

  – А что ты хотел серьёзная подготовка, – седой мужчина тоже появился на крыльце, он удивился не меньше остальных, но в состоянии это объяснить,– если так меток кадет, то вот интересно, как у вас стреляют кадровые военные.

  – Неплохо, патрон не жалеют, – хотелось сказать, что с физической подготовкой не очень, вот только это уже звучало бы как хвастовство.

  Старика отозвали в сторону, мужчина в коричневой куртке, что-то нашептал ему на ухо. Седой бросил на меня испытующий взгляд, и спросил:

  – Сударыня, с какой стороны вы вышли с перевала?

  – С северной.

  – Не может быть, там, на тропке четыре секрета, – не поверил пришедший, видимо, он занимался разводом дозоров, или встречал меня.

  – В нынешних условиях неразумно ходить по тропе. А сколько человек в секретах?

  – Шестеро.

  – Я встретила девятерых.

  Это известие всех озадачило, что поделать вы на войне, тут кроме ваших фигур на шахматной доске, кое-что есть и у противника, причём не только пешки, иногда слоны и даже козырные.

  – А могут ли среди них оказаться стрелки с вашей стороны?

  – Вряд ли. Только если б они этого захотели. Квалификация не та.

  – Кто же эти трое?

  – Кто угодно, – развела руками я, на самих ополченцах не было ни одного знака различия, – а ведь есть ещё баварцы, которых я тоже не в состоянии обнаружить в засаде.

  – А не могли бы вы нам помочь, коли капризная природа не пускает вас домой, – седой старался скрыть свою тревогу, но получалось у него это не очень, – просто пройдёмтесь по округе, может, чего интересное увидим.

  – Хорошо, только приведу свой туалет в порядок.

  – А что с ним не так?

  – Я надену наколенники.

  ***

  – Стойте там! – они шли за мной как три медведя с кабанчиком. – Вы сейчас всё затопчите.

  – Что?

  – Следы.

  – Они здесь есть?

  Вместо ответа, я рукою указала на чёткий отпечаток подкованного ботинка.

  – Их было семеро трое налегке, двое с рюкзаками килограмм по пятнадцать, и ещё двое с таким же грузом в руках. Прошли полчаса назад, идут быстро, не скрываясь. И самое неприятное, немецкие горные ботинки.

  Мои сопровождающие замерли, переглядываясь, видимо, соображая, нужно ли к словам относиться серьёзно или это выдуманный бред, для того чтобы произвести впечатление. Но как только первое удивление спало, моим словам решили доверять.

  – Мы сможем их выследить?

  – Они идут быстро, даже догнать будет сложно. К тому же встреча с ними не сулит ничего хорошего. Это настоящие псы войны.

  – Но мы можем хотя бы пойти за ними?

  – Да, конечно, тем более что по следам можно будет понять, когда они начнут осторожничать.

  Особо скрываться не было смысла, наш отряд производил столько шума, будто вапоре средних размеров, не хватало свистка того, что стравливая пар с котла разрывать тишину истошными воплями, чтобы в округе все знали, мы идём. Впрочем, и двигаться быстро не получилось, мои новые товарищи не умели ничего, приходилось огибать любую даже самую простую преграду. Они так искренне удивились, когда я без страховки, на одних руках влезла на скалу, проследить след баварцев, сомнений уже не было это они.

  – Здорово, где вы так научились, ну по горам ходить, следы читать? – Илья еле переводил дух. Резкие подъёмы и спуски не для него.

  – Я с десяти занимаюсь в корпусе скаутов. С двенадцати вожу туристов по маршрутам. Причём главная задача – это не демонстрация красот гор, и не организация самого отдыха, а поиск отставших и заблудившихся. Так что большой опыт, плюс нас этому учат, настоящим образом.

  Полутора часов такой, с позволения сказать погони, вывели на окраину заросшего кладбища. Его забросили ещё при республике, когда эта сторона перевала попала за границу, и люди стали покидать насиженные места, при реставрации совсем опустело. А сейчас, наверное, здесь не осталось никого, знавшего о его существовании.

  – Они там? – зачем-то шёпотом спросил Седой.

  – Нет, а были бы, то изучали местность, но ни одного проблеска, движения, звука.

  – А если они не знают, что мы подкрались, – Илья дышал, как усовершенствованный Марго паровой котёл, подкрался он. Да в округе километра на два знают, что мы здесь.

  – Быстро шли всех птиц перепугали, – пояснила я, щадя самолюбие моих спутников, – но вроде всё тихо. Проверять будем? Хорошо бы понять, куда они идут.

  – Да, надо.

  – Тогда мы с Ильёй пойдём, – я сняла рюкзак, стащила обвязку, деревянную кобуру, достала пистолет и протянула его парнишке, – на держи, только не стреляй, мне по свисту отдашь.

  – Как свиснешь? – удивился мальчишка, – нас же заметят.

  – Ястребом-тетеревятником. Баварцы, конечно, различат фальшь, но секундочка будет, – я взяла в левую руку рапиру в ножнах. И уже седому: – ухну совой, никого нет. Тявкну лисой, мы попались.

  Высокие ограды могил позволили, не скрываясь и достаточно быстро идти по кладбищу. Следы баварцев привели нас в центр, к склепам. Парнишка серьёзно трусил, но изо всех сил старался это не показать.

  – Ты чего боишься больше противника или приведений? – мне захотелось отвлечь его, задав самый глупый вопрос что пришёл в голову.

  – Русалок, Навок, и мертвецов, – совершенно серьёзно, и даже, с каким-то надрывом ответил Илья.

  – Это ненаучно, кладбище старое здесь уже давно всё разложилось, – трюк не удался, это не Лира, с другой стороны она именно по этой причине ничего и не боится.

  Совсем рядом что-то зашуршало, я подняла указательный палец, требуя внимания. Не приближаясь к склепам, мы пошли по большой дуге в обход. Прошуршало ещё раз. Сердце забилось африканскими тамтамами. Но нельзя показывать своё волнение парнишка может совсем струхнуть. На очередной такой же шорох, дважды крикнула хищной птицей. Илья мгновенно сунул пистолет, и я сразу развернулась на шорох.

  – Кролик, – напряжение спало, вот не будет это осторожное существо вот так запросто сидеть и жевать жухлый лопух, – держи. Хорошо отреагировал. Пошли дальше.

  Мальчишка приободрился. Мы, же замкнув дугу вокруг склепов, наткнулись на следы, все семеро на месте. Шли грамотно. Профессионалы. Лишь по косвенным уликам, можно определить количество.

  – Прошли давно, минимум полчаса как, вот смотри, мятлик луговой поднялся.

  – Это значит, они ушли отсюда, и спугнули их не мы. Наверное, уже далеко. – В тоне Ильи проскочила нотка разочарования, погоня захватила, вот только не знает он, что могут сделать семь вот таких специалистов и что мы для них даже не разминка.

  – Километра за два уже. – Я крикнула совой. Скрываться не было больше никакого смысла. Илья трижды стукнул тесаком об ограду, определяя направление, для поиска нашим товарищам.

  Склепы находились в центре кладбища и в отличие от церкви, той, что стояла на восточной окраине, и напоминала, развалены Колизея, выглядели, как будто только, что их отремонтировали. Даже некоторые двери были заперты на замок. Следы вели к самому большому и красивому окавычеными мраморными плакальщицами, и сферическим куполом на крыше. Двери нараспашку, сбитый замок валялся тут же в траве. Без особой опаски я зашла вовнутрь, фонарик не стала зажигать, пусть лучше глаза привыкнут к темноте, сквозь мглу проступали рядами надгробия. Со временем, когда мрак отступил, помещение обретало черты и краски, пройдя вглубь к самой стене, я увидела останки стоянки баварцев, последние сомнения развеялись, консервы, галеты, сухое топливо, всё выпущено в Мюнхене, вот ведь зазнайки, даже не закопали.

  – А это что? – Седой указал, на отпечатки на пыльном полу.

  – Не знаю, я только в следах разбираюсь, – интересно за кого они меня, принимают. – Это, может быть, что угодно: радиостанция, машинка для набивания картечных обойм, может, ртутный локатор.

  – Извините милая Стефания, – не сдерживая стариковскую усмешку, сказал седой, – за сегодняшний день вы так часто нас удивляли, что вот лично я уверовал, в вашу безупречность.

  В этих людях подкупало всё: откровенность, простота, отсутствие так неприятного позёрства. Как они непохожи на наших офицеров, с их учтиво-холодными беседами, презрительно надменными взглядами, и до блеска начищенными наконечниками аксельбантов. Правда, и насмерть наши идут с таким же ворожением лица и в безупречно отглаженной форме, а как готовы умирать мои новые товарищи я ещё не видела.

  – Ух, ты, склеп самих Воронцовых, – Илья уставился на огромную мраморную плиту, – здесь все только и говорят построили мол то, основали это, и жаль, что их сейчас нет.

  – Как! – я бросилась к мемориальной доске, на которой золотом были выбиты пять поколений Воронцовых похороненных здесь. Взгляд полетел по датам жизни, нужна девочка лет шестнадцати. Просмотрела три раза сверху вниз и два снизу вверх. Нет. Самая молодая умерла в двадцать четыре и, естественно, Лией быть не могла.

  – Что-то случилось? – участливо поинтересовался седой.

  – Я с детства дружу с отпрыском этой достойной семьи. Очень необычно находиться здесь.

  – Не тот ли это молодой человек, что был третьего дня.

  – Да именно он.

  – Удивительные вы люди, гордые до спеси, а князья письма как почтальоны носят. Дамы что обсуждают часами, как лучше полировать ногти, по свистку вапоре засучив рукава, идут копать блиндажи. У меня в голове не умещается эта разница формы и содержания.

  Туман мутной рекою спустился с гор и напомнил волну прибоя набегающее на берег. Баварцы всю жизнь прожившие в Альпах не разобрались с мясной спецификой, не поняли, что сейчас ни в коем случае не стоит двигаться в сторону перевала. Всю ночь, сидеть им, в какой ни будь пещере, идти в тумане не по зубам даже им. Так что не вернуться, не пойти вперёд.

  – А, что, с теми, кого вы называете, баварцами.

  – Я здесь была много раз, хорошо представляю местность. Они по руслу ручья пошли. Там впереди осыпь и слева скалы. Их ждёт не лучшее время. В ближайшие два дня, они неопасны.

  ***

  – Сударыня, могу ли я предложить вам кров на время вашего пребывания по эту сторону перевала, – сказал мужчина в коричневой куртке, когда мы вернулись к конторе «Сбор железного лома».

  – Только если вы представитесь, – война войной, но хоть элементарное воспитание, должно хотя бы просматриваться.

  – Смирнов Иван Юрьевич, к вашим услугам, – он неумело поклонился.

  – Мюллер Стефания Евграфовна, очень приятно, – я присела в изящном книксене. – Посчитаю за честь. А теперь отвернитесь мне надо снять наколенники.

  Дорога с горы всегда легка и приятна. Город наполнен людьми вроде недавно, ещё год не прошёл, я сюда заходила, всё напоминало пустыню, было безжизненно, и очень тихо. Прохожие, увидев меня, останавливаются в недоумении, и потом долго провожают взглядом. Они одеты очень бедно, и всё кругом серьёзно контрастирует, с тем к чему я привыкла. Даже я в моём костюме Ala militaire, и с учётом того, что бегала по горам весь день, выглядела по сравнению с окружающими весьма нарядно. Особое внимание вызвали, моя рапира, закреплённая за спиной, девяносто шестой в деревянной кобуре, и необычные для них горные ботинки. Дом, который занимал Иван Юрьевич произвёл и вовсе горькое впечатление все окна забиты ставнями, фасад почти полностью освободился от штукатурки, лестница лишилась двух ступенек. Внутри оказалось не лучше некрашеный пол и стены, шкаф с отслаивающейся фанеровкой, и полное отсутствие отопления.

  Мы зашли в очень чистую, но бедно обставленную гостиную.

  – Это хозяйка, зовут Настей, – потом спохватившись, добавил: – стало быть, Анастасия Ивановна.

  Девочка моих лет, робко, то ли поклонилась, то ли изобразила реверанс.

  – Мюллер Стефания Евграфовна, очень приятно, надеюсь, мы подружимся, – я присела в кокетливом книксене. Девушка мне понравилась и захотела произвести на неё впечатление. – Куда можно положить снаряжение?

  – Вот сюда, на сундук, – она препроводила меня под лестницу, – вот некоторые вещи можно повесить на вешалку. А что это?

  – Рапира, пистолет, обвязка, – были ещё фонарик, рюкзак, шляпа.

  – Как много снаряжения, и всё такое ладное. – И тут же задала, наверное, самый важный вопрос, – вам не страшно?

  – Дорогая, если б ты видела, как госпожа Стефания стреляет, как ходит по горам, как читает следы. У Илюши рот от изумления не закрывался, – попытался ответить за меня Иван Юрьевич.

  – Конечно, страшно тут дикий кролик шуршал, сердце чуть пятки не отбило.

  – Кролик! – Настя весело расхохоталась.

  – Только это было на кладбище, и мы гнались за врагом, – очень серьёзно, не позволяя всё свести к шутке, сказал её папа.

  Девочка приблизилась ко мне и заглянула в глаза, что она там увидала ей понравилась, поскольку, не зная меня, она тут же подняла самую больную для меня тему.

  – Как остроумно сделана юбка. Неужели в шортах не удобнее?

  – Конечно, удобней, – я вновь почувствовала себя на баррикаде с обнажённой рапирой в одной руке и девяносто шестым в другой, – но мы же девушки и не можем поступиться нашими принципами в угоду удобству.

  – А если завтра война?

  – То я первая эту ткань тесаком отрежу, – примеряюще заметила я, немного подумав, добавила совсем уж крамольную мысль, слава богу Лира не слышит. – Ткань, хорошая на обмотки, пойдёт.

  – Прошу отужинать. Чем богаты…

  На столе стояли тарелки с варёной картошкой и тушёной капустой. Есть очень хотелось, набегалась по горам, и старалась не подавать вида, что не привыкла к такой пище. Не получилась.

  – Ну что девочки мне надо идти, начинаются горячие денёчки, а вы пообщайтесь и ложитесь спать. Завтра будем творить историю, – сказал Иван Юрьевич, надевая свою коричневую куртку, и вешая на плечо ручной пулемёт, Шоша, вещь в горах почти бесполезную.

  Я помогла собрать посуду, Настя плеснула в корыто немного воды и стала её мыть.

  – Еда не понравилась? – начала она мягко, – Спасибо, что всё съела. Папа расстроился бы.

  – Всё съела потому, что голодная была, и еда была вкусная, – я почти не лукавила, – просто непривычная.

  – Да ты не бойся меня обидеть. До войны мы были пускай небогатыми, но зажиточными. Я знаю, что такое по-настоящему, вкусно. Тебе, наверное, готовит мама?

  – Нет, она много работает, готовит кухарка.

  – А посуду моет посудомойка, – грустно улыбнулась Настя, играя словами.

  – Нет, это делает Светлана наша воспитанница.

  – Прислуга? – уже по-настоящему удивилось она.

  – Не совсем, – я решила объяснить, а то ещё подумает, что я там баронесса какая-то как вот, к примеру, Мери, – пять лет назад, мама взяла из детского пансиона, на воспитание девочку. Это делается, для того чтобы адаптировать сирот к взрослой жизни. Она выучилась на преподавателя философии. А все вакансии заняты, и у нас в гимназии, и в реальном училище, а в долину спускаться она не хочет. Наш же учитель совсем старый, и глава и попечительский совет, говорят, что место её. Мы и землю под дом выхлопотали, и денег собрали, и строить уже начали. А она съезжать не хочет, плачет, вот и упросила маму, что она как бы прислуга. Мы в шутку говорим, что ей бы, замуж да бесприданница, поэтому только по любви. А она такая, высока, красивая.

  – Она тебе нравится?

  – Ну, почитай старшая сестра.

  – То есть вы богатые?

  – Да, нет, пенсия за отца, мамино жалованье как, старшего бухгалтера шахты, вот и все доходы. У нас есть куда состоятельней, к примеру, у подруги конезавод, у друга сыроварня, вот то богачи ну а Вик тот, вообще, Воронцов, им до революции тут всё принадлежало. Да и здесь много чего они построили.

  – Да я слышала это обычные бани, а то воронцовские, виноградники, библиотека, и все с таким неподдельным уважением.

  – А вы откуда?

  – В Воспро, папа работал в порту, у нас был дом на левом, высоком берегу.

  – Я пять лет назад там была. На неделю из Дюрсо на пароходе, море как в Неаполе только все по-нашему разговаривают, здорово!

  – А была на маяке в порту.

  – Да, и наверх поднималась к самим лампам, как будто над морем летишь.

  – А была на канатной дороге.

  – Да, всю неделю тихо и ясно, а туда приехали под вечер, видно далеко, солнце, садясь, отражается бликами.

  – Это моё любимое место мы часто туда с… – с лица Насти сползла улыбка, я испугалась, что обидела её.

 – Извини я что-то…

  – Нет, ты ни при чём, – проговорила она, стараясь сдержать слёзы, – мне просто очень больно вспоминать. Если б не империя они убили бы всех. Хватило окрика недовольного медведя. Папа рассказывал о тысячах убитых южан, при потере всего одно имперского офицера. И то что-то там было нечисто.

  – Он был парламентёром, ему стреляли в спину из картечницы, если б в лицо у него был шанс среагировать, есть секунда между поворотом ручки заряжания и выстрелом. Отсюда и столько убитых, в плен не брали.

  – Ты так хорошо это знаешь.

  – Этот офицер был братом моего лучшего друга.

  – Вот и тебя коснулось война, – с горестью заметила Настя, – хотя чего я говорю, вы давно на ней, и здесь очень ценят, вашу помощь.

  – Мы просто так зарабатываем.

  – Неужели вы думаете, что родители из-за каких-то денег рискнули бы самым ценным. Вот на что вам не хватает.

  – Мама купила аутовентуру, Свете дом построили, гостиную обновили, – стала перечислять я наши крупные траты в этом году. И не обнаружив в них ни копейки своих денег. Задумалась. Действительно всё жалование я тратила только на себя да на подарки, да Свете радужный билетик в кармашек подсунула. А мама даже ни разу не спросила о них, когда выдают, сколько, а она ведь бухгалтер.

  – Что такое аутовентура? – вывел меня из задумчивости вопрос Насти.

  – То же самое, что и вапоре, только не на пару, а на газолине и ездит намного быстрее.

  – Неужто и пятидесяти километров в час осилит.

  – Да она и сто легко выдать может, я бы объяснила, как, я почти понимаю, но лучше у мальчишек спросить уж больно ловко они это объясняют.

  – И твоя мама на ней ездит? – Настя так неподдельно ужаснулась, наверное, представив паровой танк несущейся с такой скоростью.

  – Она работает в далине, это километров в сорока. Раньше засветло вставала, а сейчас доезжает за двадцать минут.

  – Ты так спокойно про это говоришь. А для меня это просто чудо, и горячая вода прям из крана, отопление по всему дому через трубы, без печки, это самое автомобиле которое несётся быстрее аэроплана. В той жизни мы не были бедными, и всё равно меня это удивляет. Я знала стариков, которые ещё помнили жизнь, когда мы были единой страной. Представляла счастливую, сытую жизнь, но не до такой же степени. Ты, сейчас получая больше моего отца, когда он работал лоцманом и содержал всю семью, даже карманными эти деньги не считаешь.
Хотелось переубедить Настю, что моя зарплата для меня очень, важна, но меня по-настоящему, волновал другой вопрос:

  – Так, отчего нам не говорят правду?

  – Я отвечу вопросом, вот ты как относишься к южанам?

  – Никак, то есть нормально, их много батрачит на шахте, где работает мама, у отца Лиры на конезаводе тоже работники вроде с вашего юга.

  – А вот я их ненавижу, – её лицо пробило гримасой злобы, – я даже не знаю, что сделаю, если вновь услышу этот их говор.

  – Это потому, что я не вижу твоей…

  – Да, они её убили и ещё двух сестёр и брата. Здесь есть парнишка, Илюшка, так он, вообще, остался один, убили всех, представь, на его глазах убили мать и отца. У них был виноградник, работали всей большой семьёй, двоюродные, троюродные, убили всех. Просто так ради забавы. Чтобы отобрать добро. Чтобы напугать. Убивали безоружных. Ужас ослепил. Мужчины, женщины, дети, как стадо. Они ведь выглядели такими страшными. Но достаточно Николаю Михайловичу, вашему императору, нахмурить брови, и… Видела бы ты, как они бежали, снимали военные мундиры и драпали, драпали, драпали, некоторые даже от страха, в женское переодевались. Ваши ведь досюда доходили.

  – Когда шестой горный отвели, появились пленные. Их колонами вели через перевал, жалкое зрелище.

  – Мы заслужили то, что с нами произошло. А вот вы нет, ты даже сидишь словно в тебе стальной стержень. Вы же не взрослые. И если вам, рассказать правду, вы тоже будете ненавидеть. А ваша ненависть совсем другая. Ты бы себя со стороны слышала: «Пленных не брать». Вы вообще очень другие. Папа рассказывал, как ваши в атаку идут, ни страха ни робости одно безграничное презрение. Прапорщик, мальчишке лет двадцать, а в нём чести и гордости больше чем в наших генералах.

  – Ну как же, я же встретила Илью он с оружием готов сражаться.

  – Вот! – Анастасия с жаром, стукнула кулачком по столу, – для нас он Илюшка, тот, что полотенца на пляже подаёт, а для вас Илья который стал защитником отечества. Вы же тоже с туристами, с отдыхающими работаете, водите экскурсии и я знаю, как популярен ваш курорт, и что со всего света к вам едут. Вот только вы сначала эдакие паладины, потом строители своего мира, и где-то на самом донышке «что изволите». И поэтому именно мы больны, а вы здоровы и наше выздоровление только началось.

  ***

  Утром, было необычно умываться студёной водой, из старинного умывальника, толкая палочку вверх. Холодной воды я не боюсь, здесь в речках другой нет, привычна, понравилась простота самой системы.

  На завтрак пили кофе с тёплым ещё хлебом. О серьёзном не говорили, я рассказывала о кружевах, и княжне Анастасии. Настя расспрашивала о гимназии, какую кухню предпочитают туристы, и сувенирах в магазинах.

  Сопровождать меня к пограничному посту вызвался Илюша, от кофе категорически отказался он был взволнован до нелепости.

  Выйдя на улицу, я оказалась окружена людьми в основном женщинами, они смотрели на меня как на Орлеанскую деву. Я бросила взгляд на Настю, та пожала плечами, мол, ничего не могу поделать. Но сказать всё-таки что-то надо.

  – Боюсь, что со дня на день начнётся война. На границе уже скапливаются силы. Соберите всё ваше мужество, и будьте готовы к худшему.

  Почему-то люди не испугались, а, наоборот, обрадовались. Вот у нас уже почти неделю все только и говорят о войне, грузов навезли, а здесь ни кто, ничего не знает. На северной окраине города мы очень тепло попрощались.

  – Приятно было познакомиться.

  – Наверное, скоро откроют границы, будем чаще видеться у нас хорошая гимназия, есть реальное училище.

  Всю дорогу Илья рассказывал о Насте, причём подчёркнуто называл её по имени-отчеству. На посту никого не оказалось все в дозорах и секретах. Дошли до границы леса.

  – Ну, дальше я одна пойду. Спасибо за компанию. А на прощание совет.

  – Какой?

  – Будь, посмелей, девушки любят дерзких, – он смутился, а я как можно доброжелательнее добавила: – ты же защитник отечества как великий князь Александр, ему тоже семнадцать, почитай с ним плечом к плечу стоишь. Так если общее дело так значит и честь одна.

  Потом быстро приблизилась, поцеловала его в щёку и, отойдя, на десять шагов развернулась на каблуках и отдала честь. Парнишка замер в нерешительности, ну что ты с ними будешь делать, пришлось улыбнуться и уже пойти не оглядываясь.

  Южная тропа идти по ней легко и приятно. Как только я решила с неё сойти, раздался задорное утиное кряканье, и оно провожало меня до перевала. Надо непременно узнать, что это означает и можно ли это стерпеть порядочной девушке.

  Спустившись к пограничному переходу, я застала удивительную картину. Шлагбаум закрыт, а вплотную к нему стоят терские казаки в синих черкесках, за ними лезгины в красных, слева от них пехота мои знакомые смоленцы. Я спускаясь. Палаточный городок миротворцев собран и уже увезён. Голландцы в парадной форме выстроились в три шеренги. Их старший офицер Ван дер. Саар, стоит с нашим седовласым генералом с шитыми эполетами, и внимательно смотрят на часы.
Моё появление заметили. Голландец хоть мы и общались всегда на немецком по-французски произнёс:

  – Mademoiselle je suis ravi de vous et de vos amis.

  И вытащив саблю, скомандовал на караул. Я вытянулась в струнку и отдала честь.

  – Bellum. Vae superauit, – на латыни торжественно произнёс генерал, убирая часы в карман. Потом повернул своё лицо ко мне, и оно на мгновение исказилось добротой, он даже улыбнулся, – дорогая извольте вашей чудесной ручкой открыть дорогу моим орлам, взгляните, как они рвутся в бой.

  Я легко толкнула балку шлагбаума вверх, противовесы потащили дальше.

  – Ну, с богом ребятки.

  Первыми пошли терские казаки вроде бы третий, за ними лезгины. Командир эскадрона совсем молодой есаул явно из озорства обнажил шашку и скомандовал на караул. Я вновь вытянулась и отдала честь. Лезгины тоже.

  По прохождению кавалерии все засуетились, на середину дороги вышел штабной офицер с часами и знаком стоп, который он тут же поднял над головой. Началась повседневная работа войны и про меня забыли. Я этим воспользовалась и пошла в сторону скаутского лагеря.
Наших я увидела как-то всех и сразу. Маму Свету с заплаканными глазами, Лиру, Мэри, Вика, и Яна, и, конечно, Алекса. Света кинулась ко мне, обняла и заплакала. Я изо всех сил старалась не смотреть в сторону Алекса. Как только силы иссякли, я наткнулась на его полный нежности взгляд.