Неизвестная страничка

Фронт уже далеко ушёл за пределы Донбасса. В Дзержинске, как и в любом другом оккупированном населённом пункте, располагалась военная комендатура» в его центре, в здании средней школы, расположился лазарет, где солдаты германской армии поправлялись от ран. Ну и, конечно, новая власть в городе, занимающем немалую площадь, не могла обойтись без особого боевого подразделения, именуемого полицией, и состоявшего из местных добровольцев и пришлых соотечественников, до поры до времени скрывавших свою «любовь» к Родине; и теперь, под покровительством оккупантов, давших волю своим истинным чувствам.
Однажды, в начале осени 1942 года, поблизости от города, в районе Дылеевских прудов, в небе разгорелся воздушный бой. Одиночный истребитель Красной Армии отчаянно отбивался от трёх-четырёх «Мессершмиттов». В годы Отечественной войны, такой бой, как правило, считался вынужденным и вёлся исключительно в случае сложившихся обстоятельств. Наверное, «ястребок» всё-таки побывал в бою, или возвращался с особого задания, потому как у него быстро закончился боезапас, и он перестал вести огонь, а самолёты противника, перестроившись, попытались взять его в своеобразную «коробочку», вынуждая лететь с ними на аэродром. Видя, что русские лётчики не желают добровольно сдаваться, надеясь спасти самолет, немцы практически в упор его расстреляли. Самолет, одновременно задымив в нескольких местах, а затем, воспламенившись, начал заваливаться на крыло. Из объятой пламенем кабины пилоты сумели выпрыгнуть, оттолкнувшись ногами от корпуса. После недолгого затяжного прыжка, раскрылись белые купола парашютов. Приземлились они почти рядом. «Мессершмитты» ещё некоторое время покружили над местом приземления парашютистов, поливая новые цели свинцом пулемётов, и, убедившись в их неподвижности, улетели.

Жители близлежащих улиц, а также две подводы с полицаями, во главе с немецким офицером, помчались наперегонки к месту приземления парашютистов. Первой прибыла подвода, на которой находился немец. Остатки самолета догорали всего в паре километров от них. Несколько ребят, посмотрев на ближайшего бездыханного лётчика, направились бегом в сторону столба дыма; но один из полицаев выстрелил из винтовки в воздух, таким образом, заставив их отказаться от предпринятой попытки.
Старший полицай, на целую голову возвышавшийся над толпой, подошёл к первому телу, обшарил карманы, достал из кобуры пистолет, и, пощупав пульс, крикнул: «Один – готов!». Затем, пройдя несколько десятков метров, склонился над вторым лётчиком. Улыбнувшись, повернулся к обер-лейтенанту4, поднял кверху большой палец правой руки, и звучно доложил:
- Живой! Шпала в петлице – капитан; только при нём нет ни планшета, ни документов. Очевидно, гад оставил в кабине!
Офицер, видимо, не понимающий русского языка, и поэтому довольствующийся только жестами, кивнув головой, произнёс: «Gut5», затем стеком показал: второму отделению полицаев отправляться в сторону упавшего самолета, на обратном пути забрать труп, а пленного и парашюты грузить на первую подводу. Команды незамедлительно исполнены, и процессия молча тронулась в обратный путь, лишь изредка раздавался протяжный женский вздох, да мерное постукивание офицерского стека по голенищу сапога звучало в унисон со звуком конского шага.
Женщина, шедшая сзади подводы, ойкнула, увидев, как голова лётчика резко качнулась на ухабе, ударившись об стенку. Шагавший рядом с ней старик, снял с себя телогрейку и протянул: «Возьми, молодушка, подложи ему под голову, а то не довезут. Крови-то много, небось, потерял». Она долго не заставила себя ждать – сложила вещь вчетверо, и на ходу подложила под голову капитана.
Командир пособников оккупантов, идущий сбоку толпы, и постоянно оглядывающийся, увидев женские хлопоты, направился к подводе, при этом его толстый багровый нос странно дёрнулся, глаза расширились. Сам он – широкоплечий, плотный; сквозь незастёгнутую, добротную, новенькую фуфайку выглядывало брюшко; до неприличия покрыт густой растительностью – пучки волос лезли из носа и ушей; огромные и толстые пальцы, чем-то похожи на конечности древнего человека. Из-под нависших рыжих бровей, стреляли по сторонам жёсткие с прищуром глаза, словно пытаясь выхватить из толпы очередную жертву. Криво усмехнувшись, он поправил на плече ремень карабина; резко вырвал подобие подушки из-под раненного, и швырнул его поверх толпы в сторону. Лётчик безвольно дернулся, раздался стон. По лицам людей, сопровождающих конвой, пробежала тревога, а в воздухе повис глухой ропот. Офицер, шедший во главе небольшой колонны, проворно обернулся на шум; проводив взглядом вещь, улетевшую за край дороги, кисло поморщился, и поднял левую руку:

- Halt6!
По мере того, как немец подходил к улыбающемуся полицаю, народ расступался перед ним. Офицер посмотрел на тихо застонавшего капитана, и вдруг, молча наотмашь стеком ударил полицая по лицу. От неожиданности тот оцепенел, на щеке мгновенно образовался косой багровый след, на скуле лопнула кожа, и кровь, тоненькой струйкой, начала стекать на одежду.
- За что, господин обер-лейтенант?!
Рука со стеком вновь поднялась, но не для удара, а указала в сторону улетевшей телогрейки, и всё стало понятно без слов. Верзила, мгновенно осунувшийся в лице, безропотно побежал за ней. По лицам людей, уступающих ему дорогу, сменяя уныние, поползли улыбки, но они быстро исчезли – эти германские прихвостни слишком злопамятны. Спустя несколько минут, процессия продолжила свой путь в том же порядке, что и до остановки.
Показались первые дома. Перед въездом в город, немец оглянулся, задержал взор на обиженном полицае, бредущем позади толпы; сел на подводу, и необычное шествие направилось к лазарету. Вскоре от толпы остался лишь один старик, в душе которого теперь укрепилась надежда вернуть вещь – всё равно её, окровавленную, выбросят. Горожане разошлись по домам, разнося по знакомым и соседям новость о сбитом лётчике и довольно странном поступке обер-лейтенанта.
Капитана определили в палату, и принялись интенсивно лечить. Охрана к нему не приставлена. Зачем она неподвижному человеку, если он приходит в сознание лишь на недолгое время?
Весть о пленённом капитане распространилась по зданию со скоростью молнии. Все раненые, кто мог ходить, приходили полюбопытствовать – какие они, советские офицеры, сражающиеся до последнего патрона, и предпочитающие гибель плену?
По истечении двух недель, лекарства и добротный немецкий паёк сделали своё дело – раненный выжил, и начал садиться на кровать, а затем самостоятельно вставать на ноги, делая первые шаги после ранения. Можно только догадываться, что творилось на душе безымянного героя, оказавшегося во вражеском стане.
Прошли ещё сутки, или двое, утром к госпиталю подъехала подвода, запряжённая парой лошадей. С неё слезли четыре человека, одетых в форму полевой жандармерии и вооруженных «Шмайсерами». Деловито осмотревшись, походив взад-вперёд для разминки после дороги, двое из них прошли к коменданту. Старший, в чине фельдфебеля, предъявил казённый бланк с печатью, согласно которого они должны доставить пленного в штаб, располагающийся в городе Славянске.
Заработала воспетая немецкая аккуратность: лётчика одели в его выстиранную одежду, сделали перевязку, и передали в руки жандармов. Санитарка, из обслуживающего персонала (местная жительница), проходя мимо, сунула в руки капитану небольшой узелок с продуктами. Фельдфебель сначала кинул равнодушный взор на передачу, но затем выхватил узелок, развернул, придирчиво проверил; вернул ему со словами: «Halten Sie, Russisch Maulkorb7». Офицеру нетрудно догадаться, зачем его забирают в штаб, и с чем предстоит столкнуться в недалеком будущем – это пытки.
Стоит заметить, что отъезд конвоя выглядел, словно театрализованное зрелище – большинство пациентов лазарета наблюдали за происходящим: часть курила на улице, радуясь погожему дню, кто-то стоял у окон.

Спустя ровно один час, вновь подкатила бричка. Оказалось – приехала полевая жандармерия и опять за русским капитаном, чтобы доставить его по месту назначения. После словесной перепалки, звонков в штаб и сверки документов прибывших солдат Великого Рейха, стало понятно – раненного лётчика выкрали советские подпольщики. Погоня, посланная на машине, результата не дала.
Уныние окутало лечащихся воинов вермахта: попрана хвалёная скрупулёзность исполнения любой работы – сути особенности национального характера. Невероятный по дерзости случай дал пищу для откровенных разговоров в палатах:
- Славянский варвар готов последнюю рубаху отдать чужому человеку. Не будет нам радости от этой победы.
М-да-а. А русские женщины?.. Бывает, что на их лицах отчаяние резко меняется на мрачную решительность. А это плохо! Очень плохо! Такие женщины всегда способны на неправильные действия.
Русские люди живут душой. Сердечности много у них. Кто с широким чистым сердцем живёт, того нелегко будет победить. А нам совершенно другое говорили…
Земли много, народа много… Плохая страна! Здесь всё неправильно!.. И не поможет даже мерзость запустения этого огромного края.
А разве на войне есть место жалости? Кто проливает кровь, тот обязательно должен поплатиться. Это жестоко, но это закон Природы.

P. S. Кто эти отчаянные храбрецы, выкравшие лётчика – бойцы отряда им. Щорса, или партизаны из краснолиманских лесов, где только одних жителей посёлка Кирово находилось сто человек? К сожалению, имена настоящих героев этой дерзкой операции по спасению советского капитана остались неизвестны. Безусловно, действиями одних подпольщиков, отправивших спасенного лётчика в леса к партизанам, тут дело не обошлось. Налицо явная работа советской контрразведки в небольшом шахтёрском городке.

Примечание:
4 Соответствует советскому званию «старший лейтенант».
5 Хорошо.
6 Стой!
7 Держи, русская морда.

11.01.2010