Фломастеры

А вот был ещё такой случай. Первое место в которое я попал, ответив на призыв отдать долг Отечеству, была учебно-войсковая часть ВВС, находящаяся в двух шагах от станции метро Юго-Западная. Там, за несколько месяцев, из меня должны были сделать младшего механика по кислородному оборудованию самолёта МиГ-29.
Через неделю после моего меткого попадания в Советскую Армию, утром, после зарядки, нас построили в казарме. Суровый капитан, одетый в портупею и хромовые сапоги, шагая вдоль строя, громко скомандовал: «Художники есть? Шаг вперёд!» И я этот шаг сделал.
– Поступаешь в распоряжение прапорщика. Остальные нале-во! На выход, бегом, марш!
Как выяснилось, весь рядовой состав отправился бежать десятикилометровый кросс с полной выкладкой. Я же зашел в кабинет заведующего хозяйством где встретил мрачного, слегка опухшего дяденьку, с совершенно мёртвым лицом.
– Рядовой Гимельфарб, по приказу командира роты, прибыл в ваше распоряжение!
Прапорщик, услышав мою фамилию,  оглядел меня с ног до головы жёлтыми глазами и кивнул головой в сторону стола, на котором меня ждали лист ватмана, пара линеек, карандаш, ластик, несколько распечатанных листов текста и здоровенная упаковка импортных фломастеров – большая редкость для 1988 года в СССР. Не помню сколько их было, но точно не меньше двадцати. Моей задачей было создание «Боевого листка» – стенной газеты, внятно доносящей основу Устава: «Солдат обязан стойко и мужественно переносить все тяготы и лишения военной службы». Всё складывалось для меня наилучшим образом, однако, спустя некоторое время, закончив рисунок и разметку, я снова оказался в кабинете завхоза:
– Товарищ прапорщик! Фломастеры совсем сухие – надо бы их заправить.
– А чем их заправляют?
– Любой спиртосодержащей жидкостью!
Прапорщик ещё раз внимательно осмотрел меня, подошел к сейфу и достал из него трёхлитровую банку, в которой плескалось литра полтора прозрачной жидкости. Банку он поставил на стол и посмотрел мне в глаза:
– Столько хватит?
Лицо завхоза не выражало ровным счетом ничего. Вопрос был задан с абсолютной серьёзностью. Стараясь не выказать накрывшей меня растерянности, я взял баллон и прижал его к себе:
– Фломастеров много... должно хватить. Что останется – я верну!
Выйдя в коридор, я направился не в Ленинскую комнату, где ждала меня неоконченная работа, а прямо в сержантскую каптёрку. Там, на холме из свёрнутых матрасов, валялся единственный человек, способный дать мне дельный совет в создавшейся, явно неуставной, ситуации.
– Ты кто?
– Художник.
– Чего надо?
– У меня тут... вот.
Я показал банку и вкратце описал положение вещей. Сержант открыл банку, плеснул из неё в стакан и мгновенно опрокинул его себе в глотку. В банке был чистый спирт.
Спустя два часа газета висела в Красном уголке, а банка, на дне которой плескалось полстакана крепкого раствора была возвращена хозяину.
– Хватило?
– Вот. Осталось!
Прапорщик, не дрогнув ни единым мускулом на лице, не глядя в банку, убрал её назад в сейф и вышел со мной, чтобы принять работу.
– Хорошо! Молодец. Можешь. Художник.
Он похлопал меня по спине, вынул из кармана полпачки сигарет Ява, отдал мне и двинулся к выходу из казармы.
А ночью, в сержантской, была устроена такая пьянка, какой впоследствии у меня больше не было никогда. В общем, в учебке, меня никто обижал. Я пользовался авторитетом у старослужащих и уважением командиров. И всё это благодаря фломастерам и товарищу прапорщику. Выпьем же за Советскую Армию, друзья!