Вершина жизни в две ступени

        Долго и муторно взбирался по лестнице жизни на её вершину, впрочем, как и все люди, оказывающиеся в конце своего жизненного пути кто где, кто так и оставаясь у подножия того пьедестала,  на который стремился сам себя установить, кто останавливался на середине пройденного пути и этим удовлетворялся, а кто, вот как он,  оказывался всё же на вершине жизни, стоя на пятой ступени лесенки, называемой строителями стремянкой, а кем-то   детской лесенкой, по которой взад и вперед лазают маленькие дети, играя в жизнь и не боясь при этом упасть и разбиться, им почти неизвестно чувство страха, потому что не изведана жизнь, хотя и знакомо чувство боли.

       Этот же здоровый лоб, у которого вся голова давно была лысой,  а не просто  в проплешинах,  у которого за плечами не просто игра под названием жизнь была, а сама жизнь, стоял сейчас на пятой ступеньке  этой не игрушечной лесенки и трясся от страха, от возможности упасть и разбиться, упав  с двухметровой высоты, на которую он сумел взобраться, идя и с трудом, ибо вечно боялся,  взбираясь  по ней всю свою жизнь, которая дала ему у шанс на проверку собственных сил.

      Упасть, покалечиться,  стать калекой, уже будучи им, на всю свою жизнь, без возможности снова и снова вставать и подниматься, находясь  по дороге жизни, не  всегда идущей вверх, а  иногда пускающей под откос того,  кто на ней стоит давно и даже уверенно, уверенный в своих силах, в своих возможностях  покорить этот мир, называемый жизнью.

       Он боялся, боялся, что пятая ступенька, на которой он сейчас стоял, напоминая всем своим видом осенний жухлый лист, весь в прожилках, которые  были морщинками, избороздившими всё его лицо из-за  срока пребывания его  тут, на земле, мокрый, в крупных каплях   дождя, которые скатывались многочисленными  слезами по его унылому лицу, не покидая окончательно глаз, в которых стоял один единственный вопрос, “Не упаду ли?”


          Да, он уже упал и не заметил, не заметил, как падал со второй по счету степени вниз, и потому падение было хоть и длительным,  в срок его ещё не   закончившийся  жизни, а жил он долго,  в соответствии со своим возрастом,   но не болезненным, особенно результат  его приземления  не вызвал особого негатива в его голове, не теле,   потому и не заметил, что давно лежит, отдыхает в позе сатира, с выражением превосходства на своём лице, но думает об одном, “Не покалечился ли я, падая с самой верхотуры вниз, ведь это так возможно, залезть  на высоту ровно в две  ступени, и свалиться…”

        Свалиться громко шмякнувшись оземь и ударившись об неё   мягким местом, или даже  всеми мягкими  местами, из которого состояло его  тело  внушительных размеров.

       И потому он лежал,  в самом низу пьедестала, на который так стремился себя вознести   всю свою сознательную жизнь, глядел  свысока на этот мир, на людей в этом мире, который умело и как-то криво косо уважал, считая всех, кто населял  вместе с ним этот мир,  идиотами, ведь самым умным, и это было  ясно,  был он, прикрывающийся маской сатира, но почему- то не вызывающий  не то, что уважения к своей особе, если только того,  обоюдного, с каким он сам  относился к остальным,  а наоборот,   чувство отвращения, как тот плевок, упавший с высоты его вершины жизни, на которую  он взобрался ровно в две ступени лестницы,  и на  на который только и  хотелось, что  наступить ногой и размазать до  конца, не оставив и следа   от  его   пребывания   на этой земле, пусть и сумевшего   подняться на целую вторую ступеньку этой лестницы, как  на  вершину   пройденного им  пути,  называемого самой  жизнью, и оттуда трясясь  от страха с презрением посмотреть   на этот мир.

05.04.2021 г
Марина Леванте