Аномалия

В пути.

Вспоминаю теперь моё командирское кресло просторного центрального поста огромного космического корабля, бесшумно несущегося сквозь пространство-время. На стенах мониторы, демонстрирующие звёздную бездну вокруг нас, как будто окна. На самом деле, конечно, делать застеклённые прорези в корпусе корабля, ослабляющие и усложняющие конструкцию, было бы просто глупо, когда можно использовать видеокамеры. К тому же звёздное «небо» вокруг нас тогда могло бы вращаться, вызывая приступы головокружения, - ведь цилиндрическая жилая палуба корабля, 30 метров диаметром и около 100 длиной, вращалась, когда корабль двигался с постоянной скоростью, создавая на своей внутренней поверхности условия, аналогичные земной гравитации. А если корабль разгонялся или тормозился, ускорение его составляло 9,8 м/с2, то есть равнялось ускорению свободного падения на Земле, что позволяло использовать ускорение в качестве гравитации, - тогда жилая палуба переставала вращаться и перестраивалась таким образом, что задняя её стена становилась полом, над которым устанавливалось несколько перекрытий, создавая для экипажа многоэтажный дом. Первую половину пути мы находились в состоянии разгона, вторую – торможения; так что использование вращения палуб предполагалось только во время нахождения у цели нашего путешествия, на этапе исследований.
Внутри жилой палубы, вложенными один в другой цилиндрами, располагались три технические палубы, где был автоматический завод, большинство лабораторий и бОльшая часть биофермы, - всё это управлялось с жилой палубы дистанционно. Две из этих технических палуб, верхняя и нижняя, были неподвижны, в связи с чем на них, если корабль не имел ускорения, царила невесомость, в то время как центральная могла вращаться в противоположенном жилой палубе направлении, чтобы компенсировать гироскопический момент корабля. Переход между палубами тогда осуществлялся при помощи специального устройства, которое, в зависимости от направления перехода, либо гасило угловую скорость человека, либо предавало её ему…

Жилая палуба вместе с тремя внутренними палубами была встроена в неподвижный внешний корпус, на котором располагались камеры и многочисленные элементы фазированной антенной решётки – нашего многофункционального радара. Также неподвижными были находящиеся следом за жилым отсеком капельные холодильники-излучатели, обеспечивающие вывод из корабля избыточного тепла. Они внешне напоминали солнечные батареи, какие применялись на заре космонавтики, причём могли достраиваться по необходимости нанороботами для увеличения площади отдачи тепла. Только в отличие от старинных батарей, и даже от холодильников-излучателей, используемых на многочисленных аппаратах в Солнечной системе, наши не торчали в разные стороны от корпуса, а располагались вдоль корабля, чтобы максимально снизить площадь его поперечного сечения, поэтому отсек охлаждения получался необычно длинным, по сравнению с привычной для нас архитектурой кораблей Солнечной системы. С точки зрения полётов в пределах Солнечной системы уменьшение площади поперечного сечения корабля кажется совершенно излишним, так как на тех скоростях в десятки, реже сотни, километров в секунду, которые используются там, сопротивление космической среды ничтожно; в нашем же случае оно было огромно, поскольку мы впервые в человеческой истории летели со скоростью, близкой к скорости света... За отсеком охлаждения следовал термоядерный ракетный двигатель, имеющий вид длинной, в 300 метров длиной и всего в 3 метра шириной, решетчатой конструкции, внутри которой сияла яркая бело-голубая нить разгоняемой плазмы.

Впереди по курсу корабля путь непрерывно расчищал от космической пыли мощный лазер - ведь на такой скорости пылинка массой в одну тысячную грамма обладает энергией, сравнимой со взрывом мощной авиабомбы. Межзвёздная среда, хотя и чрезвычайно разрежена по сравнению с земной атмосферой, вовсе не пуста – здесь присутствует газ и пыль, и, хотя плотность газа столь мала, что для любой земной лаборатории считалась бы недостижимо глубоким вакуумом, из-за нашей скорости даже он создавал бы неприемлемый нагрев корпуса корабля, если бы не расположенный перед кораблём магнитный экран – мощное магнитное поле, улавливающее газ. Магнитное поле защищало нас также от космической радиации, пронизывающей всё межзвёздное пространство; а водород и гелий, из которых, по преимуществу, состоит межзвёздный газ, после превращения их в дейтерий и гелий-3, становились топливом для нашего термоядерного двигателя.

С частичками пыли, из-за скорости, кораблю приходилось встречаться постоянно. Испаряющий их лазер, наводился на них, конечно, автоматически, посредствам радара, излучающие элементы которого покрывают всю внешнюю поверхность жилого отсека корабля, и бортового компьютера, производящего необходимые вычисления. Лазерного луча перед кораблём, как и магнитного экрана, не было видно, так как он работал в невидимом глазу ультрафиолетовом диапазоне, только вспыхивали то тут, то там, испаряясь, крохотными искорками пылинки.

Понятно, что несмотря на точность расчётов и совершенство технологий, всегда была некоторая вероятность, что наша лазерная пушка пропустит очередную пылинку - и тогда в космические пылинки превратится наш корабль вместе со всем экипажем. Меня часто спрашивают, пугала ли нас тогда эта мысль, или нет? Но на Земле, нас или прочих обитателей планеты, разве пугает мысль, что в любой момент из глубин космоса может вынырнуть неожиданно смертоносный объект - будь то астероид, который уничтожит жизнь на Земле, или чёрная дыра, которая поглотит или раскидает планеты и Солнце словно мячики для пинг-понга?.. С астероидом, учитывая современные технологии, есть неплохие шансы справиться; о приближении чёрной дыры мы бы узнали задолго до катастрофы по её гравитационному воздействию на ближайшие звёзды, что, впрочем, не значит, что смогли бы катастрофу предотвратить. Разве что немногие беглецы, вроде нас, на космических кораблях бороздили бы потом межзвездное пространство в поисках планеты, которая их могла бы приютить... Через сотни или тысячи лет, пока до неё доберутся! А вот, например, такой объект как давно погасший и остывший коричневый карлик мог бы разворошить Солнечную систему достаточно неожиданно. Тогда времени на принятие каких-либо мер у землян практически не было бы... Кстати, если бы такой объект погубил земную цивилизацию во время нашего межзвездного путешествия, мы бы остались единственными людьми во вселенной.


Главной целью нашей экспедиции (как читателю, наверняка, хорошо известно) была экзопланета-гигант, в атмосфере которой межзвёздные зонды-роботы обнаружили аномалию, напоминающую развитую жизнь или даже инопланетную цивилизацию. Однако зонды смогли собрать немного информации, так как связь с ними вскоре терялась при входе их в атмосферу таинственной планеты. Потеря зондов – явление нечастое для современной космонавтики, поэтому нужно ли напоминать, насколько все тогда были заинтригованы этой аномалией? Конечно, мы не планировали, подобно зондам, вслепую входить в незнакомую атмосферу. Нам предстояло, прибыв на место, проявить изобретательность и найти способ безопасно исследовать планету…
Наш корабль – первый рукотворный объект, движущийся со скоростью, по-настоящему близкой к скорости света, так что наш полёт, помимо основной своей задачи, был ещё и уникальным физическим экспериментом. До нас релятивистских скоростей достигали межзвёздные зонды, но их скорости были не более 0,1 скорости света, – их просто незачем было разгонять быстрее, так как на них не было экипажа, который спешил бы вернуться из полёта в разумный срок, а полёт автоматического зонда от звезды к звезде мог длиться многие десятки и даже сотни лет, не теряя при этом интереса для науки. Вообще говоря, даже на скорости 0,1 скорости света возникают проблемы с космической пылью, которые также преодолеваются при помощи лазера, испаряющего опасные пылинки, так что данное инженерное решение было к моменту нашего полёта вполне отработано, хотя и на значительно меньших скоростях.
Из наблюдаемых когда-либо человечеством релятивистских макрообъектов, кроме нас и зондов, существуют разве что далёкие джеты – струи вещества, вырывающиеся из некоторых удалённых молодых галактик и квазаров, и достигающих иногда 1/3 скорости света. Но мы всё равно были быстрее!

Вспоминаю интерьеры нашего корабля. Конечно, они не были похожи на интерьеры из угрюмых фантастических фильмов прежних веков – у нас не было длинных пустых коридоров с холодным светом люминесцентных ламп. У нас повсеместно в жилых помещениях организована была тёплая домашняя обстановка, а на рабочих местах интуитивно понятный интерфейс. Внушительные размеры жилой палубы позволяли обеспечить каждому члену экипажа отдельную комнату с высокими потолками, а также, для всего экипажа, просторную кают-компанию, залы для отдыха и фитнеса, бассейн. Бортовая биоферма корабля, помимо того, что обеспечивала нас свежими продуктами, превращала часть помещений корабля в прекрасные ботанические сады, способствующие отдыху экипажа. Была даже идея транслировать на многочисленных мониторах в жилых помещениях виды земной природы, но её отбросили как усыпляющую бдительность относительно нашего истинного местоположения, – конечно, нам нужно было всегда помнить где мы, а заступающим на вахты членам экипажа не терять внимания.
Для поддержания общей бдительности я, когда мы уже были в пути, даже распорядился выводить на вахтенные многофункциональные дисплеи, среди других данных, температуру за бортом, причём для наглядности – и команда шутку оценила – в градусах Цельсия, а не в Кельвинах: минус 270. На самом деле, от внешних воздействий наш корабль защищался без участия человека – я имею в виду уже упомянутые лазер, защищавший от смертоносных пылинок, а также магнитную защиту, спасавшую экипаж от межзвёздного газа и космических лучей. Вдоль продольной оси обитаемый отсек также был защищён толстыми экранами из лёгкой полимерной брони. При этом, хотя какие-либо дополнительные внешние воздействия на корабль в действительности были крайне маловероятны, внутри корабля располагалось множество подсистем, в том числе многочисленные электросети высокого напряжения, чтО требовало от команды ответственного и технически грамотного поведения.
Кстати говоря, ещё при подготовке нашей экспедиции, значительные трудности вызвал выбор названия для нашего корабля. Поскольку проект был многонациональный, то и название требовалось максимально отвлечённое от чьей бы то ни было национальной истории, науки или космонавтики. Название должно было быть, по возможности, объединяющим для всех народов, и при этом не совсем бессмысленным (как предлагалось некоторыми: «В путь», «Полёт» и т.п.). В итоге остановились на названии «Землянин».

Вспоминаю звёзды, наблюдаемые нами на мониторах корабля, - они были весьма необычны. Так как мы двигались с релятивистской скоростью, происходила следующая аберрация наблюдаемого звёздного «неба» - звёзды словно «кучковались» перед кораблём в узком конусе, по бортам же корабля мы их почти вовсе не наблюдали. Также, из-за доплеровского эффекта, звёзды имели другие цвета по сравнению с теми, какими мы их привыкли видеть в Солнечной системе при обычных для нас скоростях передвижения. Жёлтые звёзды на мониторах корабля мы видели голубыми, бывшие раньше красными – жёлтыми; а ещё, мы наблюдали невооружённым глазом коричневые карлики, излучающие преимущественно в невидимом глазу инфракрасном диапазоне. Если же переключить монитор на камеры, направленные назад, эффект был противоположенный: голубые звезды виделись желтыми, жёлтые - красными, а красные переставали быть видимы.

Помню, как не раз на центральном посту, наблюдая эти звёзды, беседовал с моим старым товарищем по работе в Солнечной системе - Константином, он был на корабле старшим двигателистом, - человеком увлечённым и надёжным, каких я более всего ценю в команде. К тому же с ним иной раз интересно было обсудить отвлечённые вопросы. Впрочем, релятивистские парадоксы мы с ним тогда уже не обсуждали – мы столько думали о них при подготовке к полёту, что в пути они быстро стали для нас чем-то привычным.
- Всё-таки звёзды - гениальные в своей простоте изобретения, - говорил он, глядя на плотную кучку звёзд на экране прямо по курсу, - это же термоядерные реакторы, поддерживающие реакцию в себе за счет одной только своей массы, не нуждающиеся в каких-либо устройствах для поддержания плазмы, или для зажигания реакции; не нуждающиеся даже в корпусе! И к тому же создающие, в качестве отходов, все существующие элементы таблицы Менделеева.
- Ты знаешь, ещё в XX веке рядом специалистов было выяснено, что вселенную, в которой возможна жизнь, нельзя построить на основе взаимодействий и полей с более простыми свойствами, нежели существующие. То есть тут всё так устроено – гениально и просто. Не только звёзды.


В надежде на физику.

Отработанный по всей Солнечной системе принцип путешествий при помощи термоядерных ракетных двигателей годился для межзвёздного перелёта лишь отчасти, ведь чтобы разогнать корабль до релятивистской скорости запас топлива потребовался бы сравнимый с массой Юпитера. Тащить на себе «юпитер» было бы нелепо даже чисто теоретически, так как разгонять пришлось бы всю эту массу топлива, что ещё более увеличило бы требуемую массу топлива, в то время как «полезный груз» - это всего лишь крохотный на фоне этого «юпитера» корабль! В случае с автоматическими межзвёздными зондами задача облегчалась, во-первых, отсутствием необходимости особенно спешить; во-вторых, на порядки меньшей массой полезной нагрузки, поскольку наш корабль, в отличие от зондов, имел в себе системы жизнеобеспечения огромного экипажа, помещения для комфортных условий жизни и работы, вращающиеся палубы, поскольку продолжительная невесомость пагубна для человеческого здоровья, намного более мощную систему радиационной защиты (магнитное поле), поскольку экипаж существенно чувствительнее к космическому излучению, чем электроника зондов, да и, наконец, сам по себе экипаж никак не представлялось возможность сделать, на подобии зондов, из лёгких материалов.
В связи с этим можно вспомнить сочинения прежних фантастов об экипаже из каких-нибудь «синтетиков». У нас что-то подобное, в известном смысле, было воплощено в виде компьютера и нанороботов, исполнявших фактически ту же функцию – автоматизировать часть функций экипажа. Причём реализовано это было даже намного более компактно и практично, чем представлялось когда-то в прошлом, ведь для эффективного функционирования робототехники нет никакой необходимости придавать ей антропоморфный внешний вид и размеры. Однако техника не могла решить главную проблему, в связи с которой требовалась высокая численность экипажа, - проблему адекватной социально-психологической среды обитания. Потому что, как говорил кто-то в одном из старинных фантастических фильмов, «человеку нужен человек»…
Впрочем, хотя масса нашего «Землянина» с экипажем получалась на порядки больше массы любого зонда, с которым прежде приходилось работать инженерам, был использован в целом тот же принцип, что и в случае зондов, просто именно у нас он достиг по-настоящему астрономических масштабов!

Итак, как наверняка хотя бы в общих чертах известно читателю, в межзвёздных полётах разгон осуществляется при помощи системы разрозненных ускорителей, скоординировано воздействующих релятивистскими потоками плазмы на магнитный парус корабля, и заодно поставляющих кораблю эти же потоки в качестве топлива для термоядерного реактора. Потоки получили названия «джеты» - по аналогии галактическими джетами. Ускорители, формирующие и разгоняющие джеты, представляют собой термоядерные ракетные двигатели, подобные тем, что используются теперь для всех вообще космических полётов, только закреплённые на различных телах Солнечной системы – на целом ряде астероидов, небольших спутниках планет и транснептуновых карликовых планетах – условием для выбора тел здесь является только отсутствие у них атмосферы, которая только мешала бы потокам плазмы устремляться в межзвёздное пространство, где джеты скоординировано «упираются» в наш магнитный «парус» - создаваемое кораблём магнитное поле - улавливаются им.

Кораблю, таким образом, не требовалось нести на себе запас топлива, сами же ускорители в избытке имели топливо на своих астероидах и планетоидах, получая его непосредственно из реголита, как это делают астероидные заводы-экскаваторы, снабжающие гелием-3 всю «Большую Землю» - то есть саму планету Земля и окружающие её колоссальные геостационарный жилые и промышленные комплексы. Верхний тончайший слой реголита любого безатмосферного тела Солнечной системы, как известно, богат гелием-3, который в нём накапливается в результате миллиардов лет воздействия солнечного ветра (ну а водород и вовсе самый распространённый элемент во вселенный, остаётся только сделать его «тяжёлым»). Отличие от обычных астероидных заводов-экскаваторов состояло в том, что те добывали из своих астероидов заодно и другие элементы (руду), создавая из них на месте наноматериалы, отправляемые затем на Большую Землю. Кроме того, заводы-экскаваторы имели возможность по необходимости ползать по поверхности астероида, ускорители же, напротив, должны были оставаться неподвижными, так как имели необходимость с большой точностью попадать в наш корабль своими джетами. Зато, в отличие от заводов-экскаваторов, их вовсе не интересовала руда. Поэтому стационарные ускорители обслуживала целая команда небольших подвижных машин, напоминающих плоские автоматические пылесосы, добывающих для них из реголита гелий-3 по всей поверхности астероида или планетоида.

Конечно, термоядерный ракетный двигатель нашего корабля тоже вносил свой вклад в разгон корабля, к тому же от него зависела возможность маневрировать, однако основной вклад в разгон на прямом участке траектории создавали именно многочисленные джеты. И это был отличный способ обмануть формулу Циолковского - вынести массу топлива за пределы массы корабля!
Мой второй пилот Ян по этому поводу как-то, вздохнув, заметил: «Интересно, чтО Константин Эдуардович сказал бы обо всём этом? Он ведь всю жизнь мечтал о космических путешествиях, но родился слишком-слишком рано…»


Некоторая сложность, однако, была в том, что ускорители за годы своей работы очень сильно меняли орбиты тел, на которых находились, - и чем меньше тело, тем значительнее были изменения. В случае с ускорителями для зондов это было ещё не так существенно, в нашем же случае пришлось, как шутили некоторые, переворошить всю Солнечную систему. Действительно, небольшие астероиды и вовсе меняли свои орбиты до неузнаваемости: часть из них впоследствии покинула полностью Солнечную систему, другие - упали на Солнце или планеты. Всё это требовало, во-первых, дополнительных расчётов, связанных с изменениями их орбит, чтобы сорванные со своих мест астероиды не натворили бед с Большой Землёй или различными исследовательскими, промышленными и туристическими объектами по всей Солнечной системе. Во-вторых, изменения орбит требовало постоянной корректировки направления джетов, и однажды могло привести к тому, что часть джетов будет промахиваться мимо нашего магнитного паруса. Корректировка осложнялась тем, что наш «Землянин» всё более удалялся, причём со скоростью, всё более приближающейся к скорости света, - то есть скорость передачи информации об актуальном местоположении корабля была лишь немного больше скорости его удаления. В связи с этим не было возможности подкорректировать расчёты исходя из актуального положения корабля - все расчёты должны были заранее учитывать удаление корабля и изменяющиеся орбиты астероидов и планетоидов. В итоге, у нас всегда оставался риск потерять часть джетов, которые однажды, из-за малейшей неточности в расчётах, начали бы промахиваться мимо нашего «Землянина», а значит его скорость стала бы ниже расчётной, и полёт затянулся бы на ещё больший срок…
Не менее трудною задачу представлял собой обратный путь. Понятно, что чтобы вернуться обратно нам придётся построить аналогичную систему ускорителей на планетоидах и астероидах исследуемой системы. Для этого у нас на корабле ожидал своего часа целый десант малых зондов, в задачу которых входило, после прилёта к цели путешествия, распространиться по подходящим телам системы, и, используя «подножный» материал, построить ускорители для нашего возвращения. Управление работой зондов предстояло вести удалённо специалистам-робототехникам нашего экипажа.


Вообще, полёт с релятивистской скоростью, попытка приблизиться к скорости света, напоминает задачку про Ахиллеса, который не может догнать черепаху. Чем ближе к заветной скорости света, тем менее заметного прироста в скорости корабля удаётся добиться – то есть можно только бесконечно приближаться к ней, к заветной скорости света, как Ахиллес к черепахе, но никак нельзя её достичь, так как парадоксально возрастающая до бесконечности масса корабля потребовала бы для этого бесконечной энергии… Как древнегреческий философ Зенон смог выдумать то, что в его время казалось абсурдом, зато стало актуально с открытием релятивистских парадоксов?

А скорость света по меркам межзвездных пространств кажется самой что ни на есть черепахой! Итак, догнать "черепаху" мы не можем, потому что наша масса, при приближении к ней, стремится вырасти до бесконечности - хотя мы этого, конечно, не ощущаем, для нас она остаётся прежней – поэтому, чтобы догнать заветную «черепаху», надо было бы или иметь бесконечную энергию, или вовсе не иметь массы, как у нашей «черепахи»-света. Ни то, ни другое для нас невозможно.
Зато пропорционально увеличению массы замедляется время - как будто специально, чтобы компенсировать невозможность сократить время в пути за счёт скорости, сокращая время за счёт самого же времени, обеспечивая тем самым приемлемую для экипажа продолжительность перелёта. Ни к чему оказались угрюмые идеи фантастов прошлого про экипаж, погруженный в полёте в анабиоз. Погрузить людей в сон при помощи, например, медикаментов не составляет, конечно, проблемы, однако продолжительная неподвижность неизбежно вызвала бы атрофию мышц всего организма. Кроме того, с точки зрения техники безопасности космических полётов, совершенно недопустимо полностью доверить автоматике корабль со всем экипажем на столь продолжительный срок - оставлять сложную технику без контроля человека-оператора всегда является определённым риском. Особенно же высоко ставки возрастали на обратном пути, ведь автопилот мог бы – случайно, во всяком случае до сих пор не оправдались опасения о «самоосознавании» искусственного интеллекта или его злонамеренности – автопилот, потенциально, мог бы, не раскрывая магнитный парашют, привести корабль в конечный пункт назначения, Землю, на околосветовой скорости… Для этого ведь достаточно всего одной ошибки – забыть раскрыть магнитный парашют - живой экипаж, осознавая «цену вопроса», постарался бы найти способ перезапустить парашют или хотя бы увести корабль от столкновения с Землёй, но не автопилот. Удар в Землю крупного объекта на околосветовой скорости по последствиям аналогичен тотальной ядерной войне…
Однако анабиоз оказался вовсе ненужным, так как удивительный физический парадокс – замедление времени - словно специально для нас укорачивает время! Если антропный принцип говорит о Вселенной, тонко настроенной для существования в ней разумной жизни, то нам предстояло выяснить, настроена ли она заодно и для космических путешествий своих разумных обитателей.


Когда корабль миновал тщательно рассчитанную разгонную часть пути, предстояло перейти от разгона к торможению, которое требовало тех же энергетических затрат, что и разгон. Хотя в центральном посту в тот момент, кроме меня, был только второй пилот Ян, мне ясно запомнилось, как будто все члены экипажа, около сотни человек, замерли на своих местах - на своих постах или просто у информационных мониторов по всему кораблю - в напряжённом ожидании. Мы словно бы чувствовали друг друга, или скорее просто чувствовали одно и то же: если сейчас что-то не получится, спасать нас будет некому – если не удастся перейти к расчётному торможению, наш корабль так и будет лететь в межзвёздную бездну, и нечем будет его затормозить… Нажав в нескольких местах на дисплей управления под своей правой рукой, я развернул огромный корабль двигателем вперёд, гася скорость, но этого было бы, понятно, не достаточно для расчётного торможения, и самое ответственное и тревожное, выход магнитного парашюта на необходимую мощность, было ещё впереди.
Ясно помню, как перед кораблём вытянулась красивая тонкая бело-голубая нить плазмы термоядерного ракетного двигателя. Длинная решетчатая конструкция вокруг нити, удерживающая и разгоняющая плазму магнитными катушками, почти не заметна была на мониторе – настолько тусклой она казалась по сравнению с ослепительной нитью плазмы – только сама нить словно периодически прерывалась, загораживаемая деталями конструкции, да ещё то тут, то там мелькали на элементах конструкции световые блики. Помню, что залюбовался этим зрелищем, словно тянул зачем-то время. Затем нажал ещё в нескольких местах дисплей управления и не без тревоги принялся наблюдать на приборах, как во все стороны от корабля начинает распускаться невидимый глазу магнитный парашют – то же магнитное поле, которое служило нам «парусом»-уловителем джетов, теперь, увеличенное до огромных размеров, должно было тормозить корабль за счёт сопротивления космической среды – газа и пыли – а заодно улавливать газ и пыль «в пищу» нашему ненасытному реактору. Проверил по приборам интенсивность джетов – она упала до нуля – то есть в далёкой Солнечной системе их заблаговременно, в предварительно рассчитанный момент, отключили.

Теперь вопрос был только в том, чтобы магнитное поле вышло на расчётную мощность. В теории всё должно было работать, как часы. Конечно, проводились многочисленные эксперименты с магнитными парашютами в Солнечной системе, но там не было релятивистских скоростей. Использовались магнитные парашюты и на роботах-зондах, исследующих системы других звёзд, но и они никогда не разгонялись до нашей скорости, кроме того, зонды просто крохотные по сравнению с нашим кораблём, соответственно мощность их парашютов была на порядки меньше. То есть подобный нашему по мощности парашют ранее не использовался. Не говоря уже о всегда возможной технической неисправности, возникали тревожные вопросы по поводу полноты наших знаний о мире… Всё ли мы знаем о физике полей? О релятивистских парадоксах? Нет ли тут «подводных камней», когда, например, начиная с определённой мощности поля, оно поведёт себя иначе? Или с определённой скорости – релятивистские процессы окажутся отличными от расчётных?.. Так близко, как мы, к скорости света удавалось приблизиться разве что в ходе многочисленных экспериментов на различных коллайдерах (ближе всего, конечно, на Очень Большом Орбитальном), но там исследовались явления микромира – мира элементарных частиц – мы же были первыми, кому пришлось проверить правильность переноса выводов исследований мира частиц на макро-объекты – проверить на себе… Однако физика оказалась той наукой, на точность которой можно положиться!
Я не мог слышать, но знал, что по экипажу пронёсся единый вздох облегчения.


Экипаж.

Очевидно, редкая удача даже просто быть участником первого в истории человечества межзвёздного пилотируемого полёта, и как тогда назвать мою удачу быть в этой экспедиции командиром? Наверное, в истории космонавтики моё имя останется вторым, после Гагарина. Наверное, услышав о таком назначении, мне надо было бы сказать хотя бы что-нибудь вроде: «Благодарю за оказанное высокое доверие» или «Постараюсь всеми силами оправдать…». Но я тогда только молча кивнул и глубоко задумался. Ответственность и так далее, это всё понятно, но задумался я не об этом, а скорее о том, чем же это я в самом деле заслужил такое доверие? Причём не в профессиональном смысле – тут как раз всё более-менее понятно: большой опыт рабочих полётов по всей Солнечной системе на кораблях и катерах различных классов, почти без огрехов, если не считать одной-единственной странной истории на астероиде, которую я сам потом в подробностях описал перед комиссией, обойдя, впрочем, некоторые острые углы… По моему докладу потом написано было немало научных статей о психологии работы в космическом пространстве. Нет, в профессиональном смысле всё более-менее понятно, в совсем другом смысле я до сих пор не понимаю, чем я это заслужил: целая армия учёных, инженеров и простых рабочих проектировали и строили этот колоссальный корабль, чтобы доверить его сравнительно немногочисленным счастливчикам – экипажу в сотню человек… А на вершине всей этой человеческой пирамиды как-то так оказался я. Рассматривать это как случайность?


Включаю музыку, Рахманинова. Его изощрённая сложность идеально подходит для длительных полётов – есть во что погрузиться умом, и есть чем заполнить бездну вокруг. А ведь когда-то в молодости я любил коротать время за шахматами, и даже завоевал звание гроссмейстера, но потом бросил это пустое занятие.

Конечно, музыкальные вкусы в нашей команде были самые разные, поэтому, чтобы избежать на этой почве противоречий, у нас существовало правило, что на центральном посту и в кают-компании может звучать только академическая музыка, поскольку она, как минимум, никого не раздражала, даже если человек не был её ценителем. При этом, в экипаже было немного настоящих ценителей хорошей музыки, но всё же у меня появилась в этом вопросе хорошая подруга. Тоже, как и я, пилот по основной профессии, и музыкант, скрипка и фортепьяно. С ней мы немало беседовали о музыке и не только, но, ещё больше, просто слушали вместе. Ей ближе всего барокко. Кажется, она единственная из всего экипажа, кто не начинал говорить, пока не затихнет последний аккорд… После возвращения мы с нею поженились. Сейчас только пришло на ум, что моей странной историей на астероиде я делился только с ней…


Вообще говоря, странно, что та моя история на астероиде не испортила мне репутацию в глазах начальства и не помешала назначению на столь высокую должность. Сейчас, по прошествии времени, я понимаю, что и весь наш экипаж подобрался людей не вполне обычных. Всякий ли оставит свою привычную, устоявшуюся жизнь ради путешествия, из которого вернётся только в будущем? Это была машина времени в один конец - на земле за время нашего путешествия туда и обратно прошло без малого пятьдесят лет. Именно поэтому был сформирован такой большой экипаж – он должен являть собой необходимою человеку социальную среду после возвращения. Семьи с детьми брать, однако, запретили как нарушение прав ребёнка, хотя таковые желающие нашлись. Также при формировании экипажа принято было решение не брать людей младше тридцати лет, так как окончательное формирование личности, по представлениям современных психологов, происходит только к этому возрасту.
Но дело не в этом, как я теперь начинаю понимать, не было особенного ажиотажа среди желающих участвовать в нашем выдающемся путешествии во времени и пространстве. Точнее, своего рода ажиотаж, конечно, был, но вовсе не среди профессиональных космонавтов и не среди учёных разных специальностей, - в общем, вовсе не среди тех, участие которых в экипаже требовалось! Ажиотаж был среди самых простых обывателей, никак не связанных ни с наукой, ни с космонавтикой… Возможно, секрет того, что выбрали именно нас, как раз в том, что не так уж велик был выбор среди претендентов-профессионалов. Цифры количества таковых претендентов нигде не публиковались (что само по себе немного странно), так что точных сведений у меня нет, но среди моих прежних знакомых космонавтов, с кем довелось обсудить тему возможного межзвёздного полёта, совсем немногие высказали желание отправиться в это путешествие. Кажется, мы не только исследователи, и не только физический эксперимент, но, может быть, также эксперимент социально-психологический. Корабль чудаков среди пространства-времени.

Ещё одной психологической трудностью, помимо разрыва с прежней жизнью, с привычным миром вокруг, стал ещё и разрыв с интернетом. Ведь в пределах Солнечной системы, где бы ты ни находился, интернет связывает тебя со всем человечеством, настоящим и прошлым, разве что загрузка страниц может составлять несколько минут, пока сигнал со скоростью света распространяется между телами Солнечной системы. В редких случаях, если ты находишься где-нибудь на транснептуновых объектах, сигнал может идти до нескольких часов; впрочем, так далеко редко кто забирается, ведь основная промышленная и туристическая деятельность сосредоточена (после, конечно, Большой Земли) вокруг Марса, пояса астероидов, Юпитера и Сатурна с их спутниками.

У нас же, в межзвёздном полёте, не было вообще никакого интернета – ведь мы удалялись от Солнечной системы со скоростью, близкой к скорости света, а значит, и максимальной скорости передачи любого сигнала… Люди не одну сотню лет не мыслят себя без интернета, многие имеют в глазах инвазивные нанолазеры, чтобы проецировать тексты и видео непосредственно на сетчатки глаз... А тут у нас только библиотеки, видеотеки, аудиотеки - прямо как веке в двадцатом! (Интересное, надо сказать, было время, до энергетической революции следующего, XXI века, когда случился постепенный переход от химического горения, которое повсеместно использовалось ещё с палеолита, на атомную энергетику, сначала расщепления ядра, а затем и синтеза. XX век, однако, подготовил этот переход революцией в физике – теория относительности, квантовая теория, ядерная физика…)

В состав экипажа были включены психологи; и надо сказать, они постоянно писали какие-то статьи о своих психологических переживаниях, проводили опросы других членов экипажа об их ощущениях и впечатлениях, - в общем, времени в полёте зря не теряли. Вообще говоря, несмотря на все представляющиеся мне сейчас трудности при подготовке к полёту, тогда всё же удалось собрать экипаж высококлассных специалистов в самых разных областях знаний: астрофизики и планетологи, биохимики и биологи, математики и кибернетики, и конечно, врачи, и даже лингвисты, - на тот случай, если нам вдруг посчастливится побеседовать с инопланетянами. А также сотрудники прикладных специальностей: программисты, робототехники, инженеры-ядерщики, двигателисты-механики; инженеры-конструкторы – мы ведь имели целый завод на борту, готовый к проектированию и производству всевозможных исследовательских зондов и прочих роботов, с помощью которых нам предстояло исследовать таинственную аномалию, ставшую целью нашего путешествия.
Более всего споров при формировании экипажа вызвал вопрос, быть ли нашему кораблю полностью демилитаризированным. Вдруг нам и правда предстоит контакт с внеземным разумом, явиться ли нам без каких-либо вооружений, чтобы делом показать свои мирные намерения, или наоборот на всякий случай иметь оружие? Тогда и команду военных - для применения оружия?

Вопрос разрешился неожиданным образом: было решено, что нам всё равно необходима на борту некоторая вооруженная сила на случай возникновения девиантного поведения кого-то из экипажа – чего, к сожалению, никогда нельзя исключать ни в одном человеческом сообществе. Поэтому в составе экипажа всё же пришлось установить должность «ответственного за безопасность», которую занял Павел, офицер спецназа (в каком он тогда был звании, уже не помню) с большим опытом контртеррористических операций на Земле и даже одной (на тот момент) операцией в космосе, на орбите Сатурна, где он командовал штурмовой группой при освобождении захваченного террористами туристического лайнера. Та операция прошла исключительно успешно, и принесла ему даже некоторую славу, – поэтому его, наверное, и назначили на такую ответственную должность в нашем экипаже. Надо сказать, он и правда безупречный офицер.

Конечно, когда есть командир, ему создали и команду из нескольких людей с боевым опытом, однако каждый из них имел у нас в экипаже параллельную гражданскую специальность. «Военными» они должны были стать только в случае какой-то экстремальной ситуации. Но раз есть военные, конечно, пришлось взять и оружие, тем более что много места оно всё равно не занимает, а раз есть оружие, пришлось взять и запас боеприпасов... Бортовой арсенал (комната хранения оружия) был заперт и опечатан, открыть его предполагалось только в случае возникновения чрезвычайной ситуации; ключ от него был только у меня, как у командира экипажа, причём я обязан был всегда носить его при себе.


Старшим инженером, то есть ответственным за техническое состояние всего корабля, а также руководителем команды инженеров бортового завода, был назначен один из лучших специалистов в своей области, и кроме того, мой хороший друг, Евгений. Фамилия его и так, конечно же, известна всем интересующимся космическими исследованиями, так как, среди прочего, именно под его руководством проектировались знаменитые машины для спутника Юпитера Европы – беспилотные гиганты с термоядерными реакторами, которые носились по твёрдой как камень ледяной поверхности замёрзшего океана, покрывающего Европу, цепляясь за лёд шипованными колёсами, и иногда драматично проваливаясь в огромные трещины, которых немало на поверхности спутника. Кстати говоря, некоторые из потерянных машин не были эвакуированы и так и осталась лежать в глубине ледяных разломов.
Под светом огромного Юпитера, который там находится всегда в одном и том же месте небосвода, так как спутник удерживается его гравитацией в состоянии приливного захвата, и при свете маленького далёкого Солнца, которое там встаёт из-за горизонта, чтобы вскоре надолго спрятаться за Юпитером, и затем опять появиться из-за другого его края, - все эти машины устанавливали на лёд устройства, позволяющие отправить под более чем ста километровую толщу льда исследовательские дроны. Для этого на поверхности льда возводились конструкции, состоящие из тяжёлых, торпедообразной формы погружающихся устройств, удерживаемых в вертикальном положении решетчатыми фермами. Погружающиеся устройства плавили лёд под собой, медленно опускаясь вглубь, пока не достигали жидкой среды океана, чтобы выпустить туда дроны… Там, конечно, ожидали найти жизнь, черпающую энергию от донных вулканов, - подобно земным бактериям-экстремофилам. Океан Европы исследовался во многих местах, и машины расчерчивали лёд по всей поверхности этого небесного тела следами своих шипованных колёс, но жизнь так и не была обнаружена, зато в итоге было принято смелое решение заселить пустующий океан земными экстремофилами, для которых местные условия оказались вполне подходящими, как ещё раньше земные бактерии заселили Марс, попав туда вместе с туристами.
Другим телом солнечной системы, которое пытаются заселить земляне, стал спутник Сатурна Титан, где поначалу тоже искали жизнь, теоретически возможную (с точки зрения биохимии) на основе кремния. Таковой не нашли, зато в земных лабораториях, в рамках исследований возможности существования кремниевой жизни, были искусственно сконструированы многие подсистемы простейшего кремниевого организма, и теперь энтузиасты не оставляют попыток создать живой кремниевый организм целиком, чтобы затем заселить его в метановые "водоёмы" Титана, где бы он мог прижиться и размножаться, - под бдительным наблюдением многочисленных видеокамер. В этом необычном эксперименте, получившим название «Гомункул», принял участие другой знаменитый член нашего экипажа - теперь уже тоже ставший моим хорошим другом - по имени Станислав.


Вообще же, самым увлечённым из нас всех поиском внеземной жизни был, конечно, мой второй пилот Ян - человек весьма эмоциональный, даже впечатлительный. Несмотря на нашу дружбу, я бы не брал его в это путешествие, если бы формировать экипаж доверили мне, и тогда удалось бы избежать случившейся затем трагедии… Он однажды, на полпути до цели, высказал следующую мысль, на мой взгляд многое проясняющую в портрете его сложной личности. По его мнению, смысл всех вообще космических исследований именно в поиске внеземного разума; остальные все знания, получаемые при этом, не более чем побочный продукт, в то время как вопрос о внеземном разуме - центральный мировоззренческий вопрос, стоящий перед человечеством. Я тогда не согласился и настаивал, что имеет смысл само по себе накопление любых объективных знаний о мире.

Мне, однако, вскоре после того разговора пришёл в голову аргумент против моего собственного мнения: если представить себе, например, песчаный карьер, выбрать произвольную точку отсчёта, и описывать каждую песчинку в координатах, привязанных к этой точке. Будет ли это накоплением объективных знаний о мире? Безусловно. Нужны ли они нам? Едва ли... Но не то же самое ли мы делаем, описывая все вообще обнаруживаемые космические объекты?
Я решил тогда, что не буду говорить ему эту мысль.

Ещё у него была целая теория о том, что такие люди, как мы, исследователи глубокого космоса, это совершенно особый сорт людей, по-своему исключительный, - первопроходцы, в то время как абсолютному большинству обычных людей за пределами Солнечной системы совершенно нечего делать… Он, кстати говоря, не очень-то легко сходился с людьми, зато исключительно умел ладить с животными.
Мы ведь взяли с собой несколько собак и кошек, причём они изрядно размножились в полёте, в отличие от людей – хотя среди нас немало было супружеских пар, никто так и не решился обзавестись первым в истории ребёнком, родившемся в межзвёздном путешествии. Зато в течение всего путешествия в жилых помещениях корабля резвились котята и щенки.

Среди питомцев было одно необычное существо, и любимец всего экипажа, - овечка-кошка, продукт модной теперь любительской генной инженерии. Размером с крупную кошку, но больше напоминающая молочного ягнёнка, с кудрявой шёрсткой персикового цвета и большими тёмными глазами. За необычный цвет его прозвали Персик (или её, - честно говоря, я уже не помню пол этого существа, но судя по имени, вероятно, "его"). Наши собаки оказались для него серьёзной угрозой, так как в отличие от нормальных кошек, он не мог как следует забираться в случае опасности на предметы мебели или растения; кроме того, маленькие раздвоенные копытца всегда звонко постукивали по полу, оповещая всех о местоположении этого создания. Зато нуждающаяся в постоянной защите овечка-кошка (или барашек-котик) стала любимицей экипажа. Чтобы уберечь это существо от агрессии собак, а иногда и кошек, его почти постоянно приходилось либо держать на руках, либо хотя бы просто под присмотром, либо в чьей-то личной комнате, предварительно выставив оттуда других животных. Оставлять его (или её) одного, при этом, тоже было нежелательно, так как он отличался очень привязчивым, даже зависимым характером, и, оставшись в одиночестве, принимался стучаться в дверь крохотными копытцами, издавая жалобные звуки, похожие на нечто среднее между мяуканьем и блеяньем.


У цели.

Наше путешествие мало того, что первое пилотируемое межзвёздное, оно ещё и оказалось первым открытием внеземной жизни; кое-кто даже полагает, что внеземного разума...

В двойной системе, которая стала целью нашего путешествия, самым крупным объектом была вполне обычная, небольшая, не видимая на земном небосклоне звезда спектрального класса К7 - то есть существенно меньше и слабее нашего Солнца. Кстати, мне очень запомнился её сочный оранжевый цвет! В её системе нас более всего интересовала планета-водный гигант, причём гигант крупнее нашего Юпитера, образующая к тому же необычную пару с коричневым карликом, который являлся также второй звездой системы. (Буквенно-циферные обозначения тел системы здесь не привожу за ненадобностью.) По массе «карлик» в несколько раз больше «гиганта», зато по размеру – значительно больше «гигант», так как плотность «карлика» намного выше. Почти противоположены они были и по цвету – планета из-за наличия в атмосфере большого количества водяных паров, образующих плотную облачность, была ровного белого цвета; а звезда, или если говорить точнее, субзвёздный объект (не имеющий настоящей «звёздной» термоядерной реакции внутри и светящейся, постепенно остывая, лишь за счёт теплового излучения), имел буро-коричневый неровный цвет атмосферы, с пробивающимися сквозь него тут и там алыми всполохами. Надо ли говорить, сколь необычно было такое сочетание белого и ало-бурого, и сколь впечатляюще выглядело вблизи?

Возраст системы оценивается в 6-7 млрд. лет, то есть значительно больше возраста нашей Солнечной системы. Нам, как первопроходцам, доверили придумать телам системы названия – вместо буквенно-циферных обозначений, более «человеческие» и запоминающиеся. И мы однажды рассудили, что раз планеты Солнечной системы называются по мотивам древнеримской мифологии, а здесь мы имеем дело с ещё более древней системой, то и мифологию надо выбирать ещё более древнюю – выбор пал на Месопотамию, и звёздно-планетная пара стала называться Иштар и Таммуз, в честь замечательно красивой истории любви богини Иштар и человека-пастуха Таммуза. Богине, как мы рассудили, приличествует быть звездой, пусть и маленькой, а пастуху быть планетой, хоть и очень большой. Если я правильно помню, согласно одному из древних месопотамских мифов, богиня Иштар спустилась в ад, чтобы вызволить оттуда своего возлюбленного человека Таммуза; согласно другом варианту мифа – она его, наоборот, туда отправила, разгневавшись, что он не ждал её возвращения из завоевательного похода в царство мёртвых. Правила царством мёртвых её старшая сестра Эрешкигаль, в честь которой у нас, понятное дело, стала называться главная звезда системы.

В системе были и другие планеты, расположенные как ближе, так и дальше от главной звезды, чем наша пара. Среди них были две планеты земного типа, «каменные земли», как такие иногда называют, они уже исследованы были ранее зондами, и нас интересовали меньше. Ближайшая из них к Эрешкигаль планета находилась на таком малом расстоянии, что была в состоянии приливного захвата – то есть гравитация звезды заставляла её постоянно быть повёрнутой к ней одной и той же стороной, вращаясь вокруг своей оси синхронно своему движению вокруг звезды, как это делают у нас Меркурий относительно Солнца, или Луна относительно Земли, или Европа относительно Юпитера. Однако при этом она настолько близка была к звезде, что обращенная к светилу каменная поверхность буквально кипела, представляя собой океан расплавленных камней, заполняющий полпланеты, каменные испарения которого сверхзвуковыми ветрами уносились в сторону холодной обратной стороны, где немедленно выпадали каменным дождём... Впрочем, подобные планеты уже не раз наблюдались ранее у других звёзд.

Ещё одна планета имела разреженную атмосферу, как и у большинства известных экзопланет, а также, как тоже очень часто бывает, слабое магнитное поле, что делает большинство экзопланет не привлекательными с точки зрения поиска на них жизни, ввиду высокого уровня космической радиации. На третьем месте от звезды находилась наша пара – Иштар и Таммуз. Надо отметить, из-за их гравитационного воздействия на вторую планету её орбита представляла собой довольно сложную кривую, с каждым её годом к тому же меняющуюся; наши программисты написали для бортового компьютера программу слежения за её орбитой, построения графика изменений и поиска периода этих изменений, который, как мы рассудили, наверняка должен был быть, так как совершенно невероятно, чтобы орбита все 6 или 7 миллиардов лет своего существования была неустойчива – планета тогда рано или поздно упала бы на звезду или улетела бы от неё… И таковой период в итоге был нашей программой найден!


После пары Иштар-Таммуз следовали ещё три планеты-гиганта, но уже всё более холодные, так как небольшая светимость звезды Эрешкигаль оставляла им совсем немного тепла. Такие планеты, похожие на наши Уран и Нептун, принято называть ледяными гигантами. Были, конечно, в системе и малые планеты, и астероиды, выброшенные гравитацией Иштар и планет-гигантов на периферию системы ещё во время её формирования, как это произошло когда-то и у нас, в Солнечной системе, и образующие там внушительный пояс «строительного мусора». Туда мы направили десант зондов-строителей, готовящих инфраструктуру для нашего будущего отлёта.

Главной же целью нашего путешествия была, конечно, планета Таммуз, которая так интересовала всех своей удивительной аномалией. Во время исследования ее в прошлом зондами, в плотном слое белых облаков, уходящих вглубь на тысячи километров, зонды внезапно пропадали без определённой причины, успев передать лишь отрывочные сведения, которые никак не складывались в единую картину. Самыми неожиданными были радиолокационные изображения, отправляемые перед гибелью зондами-первопроходцами, демонстрирующие крупные объекты, летающие в атмосфере планеты на манер дирижаблей. Сходство с последними усиливалось как будто самостоятельностью их движения, управляемостью: хотя они, вроде бы, парили в мощных устойчивых ветрах атмосферы, несомые ими, они, вместе с тем, как будто самопроизвольно перемещались перпендикулярно потоку и по высоте. Попытки найти закономерности в их перемещениях успехом не увенчались.

Вообще, зонды-первопроходцы современного типа терялись или ломались крайне редко. Они создавались по отлично отработанному проекту и действовали по проверенной временем схеме: «материнский» межзвёздный зонд, прибыв в новую систему, выбирал там астероид, закреплялся на нём, и с помощью нанороботов перестраивал себя в завод по производству других зондов. Энергию он получал от термоядерного реактора, топливо для которого добывалось из астероидного реголита, по аналогии с заводами-экскаваторами в Солнечной системе. Материалом для новых зондов служили так же, как и там, руды астероида. Завод принимался рассылать малые зонды к различным телам исследуемой системы, а затем, собрав основные сведения о системе и отправив их в Солнечную систему, начинал создавать подобные себе межзвездные зонды и ускорители для них, для исследования следующих систем. Так, медленно, но безостановочно размножаясь, зонды исследуют систему за системой.
Однако подобных этой аномалий нигде более в изученной зондами области космоса не встречалось, при том, что газовые планеты-гиганты – весьма распространённые объекты во многих системах, и малые зонды их исследовали множество раз. Они при этом всегда погружались в атмосферы планет на огромные глубины, несмотря на всё возрастающее давление. Как правило, такие зонды останавливались в своём погружении только когда достигали столь плотных слоёв, чтобы плавать в них, уравновешенные силой Архимеда. На Таммузе, однако, было совсем иначе – здесь связь с зондами пропадала ещё в относительно верхних слоях атмосферы, как раз там, где барражировали таинственные «дирижабли», и трудно было удержаться от впечатления, что именно «дирижабли» их уничтожают!


Наш корабль занял место между Иштар и Таммузом в точке Лагранжа, где гравитации обоих тел уравновешивали друг друга, и мы с Яном перевели двигатель в режим простого поддержания реакции, без разгона плазмы. Теперь двигатель работал как обычный термоядерный реактор, дающий электроэнергию, но не создающий реактивной тяги.

Из этой точки гравитационного покоя перед нами открывалось великолепное зрелище двух колоссальных небесных тел, вращающихся словно бы вокруг нашего корабля. Буро-алая угрюмая Иштар была, конечно, существенно дальше от нас, поскольку была тяжелее, и к тому же, будучи меньше по размерам, выглядела намного скромнее огромного белоснежного Таммуза, который был просто великолепен!
В наши планы входило исследование в том числе и Иштар, в атмосферу которой мы направили специально сконструированный из тугоплавких материалов зонд. На огромных мониторах корабля, при подлёте зонда к верхним слоям атмосферы коричневого карлика, весь экипаж наблюдал великолепное зрелище тёмно-бурых вихрей, из-под которых тут и там вырывались мощные и яркие огненные потоки. Конечно, войдя в более горячие слои атмосферы зонд вскоре вышел из строя и связь с ним прервалась, тем не менее наши астрофизики и планетологи получили много ценных данных об особенностях атмосферы коричневого карлика.
Поскольку такие «карлики» являются остывающими субзвездными объектами, то есть температура их атмосферы постепенно снижается, это значит, что спустя миллионы лет они могут оказаться пригодными для жизни, по крайней мере с точки зрения температуры верхних слоёв атмосферы. Впрочем, остывание на этом не остановится, так что пригодные для жизни условия на таких объектах длятся слишком недолго, чтобы жизнь могла появиться и развиться до сложных форм…

  Конечно, основное наше внимание было обращено на Таммуза. Хотя звезда Эрешкигаль по светимости была довольно слабая, относительно близкое к ней расстояние, а также парниковый эффект сплошных белых облаков Таммуза создавал в его атмосфере равномерное тепло.
Более всего нам нравилась суточная смена освещения этих облаков. Днём облака Таммуза имеют светло оранжевый отсвет, ночью же, благодаря Иштар, красноватый. Интересно, что облака с оранжевым отливом выглядели для нас исключительно нарядно, а с красным - напротив, мрачно и угрожающе; при том что спектры этих цветов близки.

Как-то, когда Эрешкигаль была в зените, и мы наблюдали на огромном мониторе центрального поста корабля вид Таммуза во всём его великолепии – светлый ковёр облаков, окрашенных «солнцем» в желто-оранжевый цвет, - тогда к монитору подошёл, звонко постукивая по полу крохотными копытцами, всеобщий любимец Персик. По цвету он оказался как раз под стать величественному Таммузу. Впрочем, смотрел он только на нас, людей, не обращая на изображение монитора ни малейшего внимания.


Иная жизнь.

Закончив исследование Иштар, мы принялись за долгожданное изучение таинственного гиганта Таммуза. Мы просвечивали глубины сплошного облачного слоя его атмосферы, насколько хватало мощности радара нашего «Землянина», а также принялись за конструирование дистанционно управляемых зондов-исследователей. Инженеры корабля создавали их на бортовом заводе, что позволяло нам проводить исследования максимально гибко, в отличие от шаблонного изучения автоматическими зондами, которые всегда действовали по одной и той же схеме и имели единую конструкцию. Исключительность нашего положения заключалась также в том, что данные наших исследований придут на Землю и будут проанализированы там только через двадцать с лишним лет, а значит, у специалистов «Землянина» была уникальная «фора» для анализа данных и построения своих теорий.

Положение корабля в точке Лагранжа давало также следующее преимущество для запуска зондов. Дело в том, что зонды, обычно исследующие экзопланеты, подлетали к ним на космических скоростях, необходимых для преодоления гравитации тел исследуемой системы и передвижения между ними за разумные отрезки времени; их скорость могла составлять от нескольких километров в секунду до нескольких десятков. Понятно, что её необходимо было погасить перед входом в плотные слои атмосферы планеты, чтО сильно увеличивало размеры зондов, заставляя нести на себе груз топлива как для разгона, так и для торможения. Нам же, находясь в точке Лагранжа неподвижно относительно исследуемой планеты, достаточно было лишь вытолкнуть зонд из корабля, то есть из точки неустойчивого равновесия между Иштар и Таммузом, чтобы зонд начал свободно падать на планету. Далее, перед входом в атмосферу, он тормозился жидкостным ракетным двигателем (ЖРД) с помощью сравнительно небольшого запаса синтезированного на корабле химического горючего – подобного тому, что использовалось на заре космонавтики, до начала космической ядерной эры, и которое до сих пор используется для полётов в атмосферах различных тел; и, конечно, имея запас окислителя-кислорода. В более плотных слоях атмосферы, сбросив тормозной ЖРД, зонд мог свободно летать с помощью крыльев и электромотора с пропеллером – самого экономичного способа передвижения, найденного за всю долгую историю авиации!


Первый же зонд, посланный с корабля, сначала показывал аналогичные прежним радиолокационные изображения, и кроме того, обнаружил ещё другие, чрезвычайно огромное объекты, дрейфующие, вытянувшись на многие сотни, а иногда и тысячи, километров вдоль устойчивых ветров планеты. Затем неожиданно связь с зондом пропала, причём, как нам тогда показалось, как раз при попытке подобраться поближе тем огромным объектам.

Перед монитором, на котором мы наблюдали происходящее, пронёсся вздох разочарования, который тут же прервал звучный голос Павла, офицера безопасности, прямо заявившего, что зонд безусловно был сбит: «Я видел такое, когда работал на Земле с ударными беспилотниками». Он стал, энергично жестикулируя, предлагать идеи, «как обойти ПВО», в результате чего некоторые, не готовые к такой военной риторике члены экипажа забеспокоились, что «мы уже воюем с ними»; хотя в то время у нас не было даже уверенности, что мы имеем дело с инопланетной жизнью, а не с каким-нибудь необычным атмосферным явлением… Чтобы всех успокоить, я отправил Павла вместе со всеми инженерами на пост управления заводом корабля с задачей конструировать новый зонд и надеясь, что они там как-нибудь договорятся, остальных же, научных специалистов, занял работой по анализу данных, которые успел передать зонд.

Павел с инженерами вскоре сконструировали новый зонд, по мотивам военных разведывательных беспилотников, он был небольших размеров и с широким применением технологий малозаметности. Павел вообще-то предлагал использовать тактику «рой микродронов», но инженеры не поддержали идею «в виду технической трудности и затратности по времени», и ссылались на меня, что я этого не планировал, после чего Павел звонил мне с просьбой «дать отмашку». Я в итоге рассудил, что хватит пока и одного «военизированного» зонда.

Павел взялся в ручном режиме ввести его в атмосферу, для начала подальше от интересующих нас объектов. Конструктивные особенности зонда и тактика ввода его Павлом в атмосферу действительно принесли плоды - нам с его помощью удалось отснять множество радиолокационных изображений, открывших перед нами невидимый за плотным занавесом облаков мир таинственной планеты.

Поначалу издалека можно было видеть при помощи радара всё те же неясные объекты – те же огромные летающие и, другие, сверхогромные дрейфующие. Павел повёл свой зонд на сближение с группой объектов, а перед монитором в центральном посту корабля собрались, кажется, все свободные от вахт члены экипажа. Интересно, что наблюдать каждый мог бы из своих кубриков и прочих помещений, так как картинку, присылаемое зондом радиолокационное изображение, можно было выводить на любое устройство, и я, конечно, никак не ограничивал её распространение, однако всем хотелось какого-то соприсутствия рядом друг с другом.

Полёт зонда через огромные пространства атмосферы сначала казался томительно долгим. По дороге, зато, провели первую аудиозапись происходящего в атмосфере – какого же было наше восхищение, когда она оказалась наполненной различными звуками! Только тогда со всей определённостью стало ясно, что перед нами не что иное как инопланетная жизнь. И вскоре мы уже видели присылаемое зондом радиолокационное изображение населённых атмосферных слоёв, наполненных множеством живых существ!

Толщина населённых слоёв атмосферы Таммуза, как оказалось, составляла, как минимум, сотни, если не тысячи километров – радар до незаселённых слоёв просто не доставал, показывая повсеместно множество существ - больших и малых, подвижных и дрейфующих. В самых верхних слоях зонд, пролетая, видел наиболее тонкие существа, напоминающие наполненные лёгкими газами целлофановые пакеты, плавающие в атмосфере на манер диковинных медуз, иногда даже с похожими на медузьи длинными щупальцами. Во множестве встречались небольшие, наполненные газами, шарики, служащие пищей другим существам и являющиеся, как позже выяснится, основанием пищевой пирамиды экосистемы планеты.

По мере погружения в глубины атмосферы существа «плотнели», шарики по-прежнему были широко распространены, но имели заметно более толстые оболочки. Позже мы узнали, что эти существа начинали жизнь, используя фотосинтез, в верхних слоях атмосферы, где освещённость была выше, по мере «взросления», или созревания, плотнели и опускались ниже, где становились пищей для более крупных существ, успевая при этом отложить мельчайшие полые споры, тоже наполненные легкими газами, которые взмывали в верхние слои атмосферы, чтобы начать новый жизненный цикл. Появлялись и совсем иные существа, которые уже не дрейфовали, и не использовали «воздухоплавание» за счёт лёгких газов, но летали с помощью огромных крыльев, на манер наших птиц или рукокрылых, иные из них подолгу парили, неподвижно распластав крылья, другие работали крыльями более интенсивно... В глубине атмосферы, на пределе видимости радара, можно было различить что-то вроде глубоководных рыб…

Впрочем, в то первое незабываемое путешествие, нам не удавалось пока никого толком «рассмотреть» - не только рассмотреть в буквально смысле слова из-за нулевой видимости в сплошных облаках планеты, но и даже рассмотреть как следует при помощи радиолокационных изображений, потому что расстояния в огромной атмосфере между её обитателями были тоже огромные, и Павел, игнорируя настойчивые просьбы биологов, ни разу не соблазнился даже попытаться подлететь поближе к появляющимся повсеместно, ближе и дальше, всё новым и новым малым и крупным причудливым летающим существам – он всё время двигался к определённой цели, тем огромным объектам, которые мы наблюдали ранее. По мере приближения к ним подтвердилось первое наблюдение о том, что одни из них, условно названные дирижаблями, имевшие сотни метров в длину, двигались самостоятельно, а другие только дрейфовали, зато были совсем уже колоссальными – тянулись на многие сотни километров.

Спустя несколько часов путешествия сквозь атмосферу Павлу удалось наконец приблизиться к "дирижаблям" и наблюдать их в относительной близости, позволяющей получать чёткое и подробное радиолокационное изображение. Они оказались тоже живыми существами! Они питались, как оказалось, по преимуществу всё теми же живыми шариками, плавающими в изобилии в атмосфере планеты, как планктон в океане, да и всеми вообще небольшими существами, которых они втягивали в огромную пасть, как это делают у нас киты с планктоном, однако фильтровали не через китовый ус, а через многочисленные направленные назад щели, расположенные вдоль боков туловища, внешне отдалённо напоминающие жабры рыб. Голова их - если это была в нашем понимании голова, что пока нельзя было утверждать, - в общем, передняя часть туловища с пастью, была значительно шире остального туловища. От «головы» шли ряды «жабр»-фильтров, направленных почти строго назад, - нам стало ясно, что отбрасываемый ими отфильтрованный поток воздуха обеспечивает движение вперёд всей туши за счёт реактивной силы. БОльшая часть туловища при этом оказывалась в воздушном потоке, что, во-первых, повышало управляемость за счёт простого изгиба туловища, во-вторых, как позже выяснят биологи, защищало от возможных паразитов, которых попросту сдувал с тела поток воздуха.

Очень быстро мы поняли, что эти существа доминируют над остальной биосферой, так как они распространены были по всей площади планеты и по весьма большой разности глубин. Однако при попытке подойти совсем близко к одному из них, зонд явно был замечен им. Огромное существо плавно развернулось широкой дугой, и направилось в сторону зонда, причём, обойдя его, стало приближаться к нему сзади, - поняв, где у него перед, очевидно, по направлению движения зонда. Если обычные исследовательские зонды обнаружить такой манёвр не могли, так как имели стандартный радар только в головной части, то наш «военизированный» зонд имел фазированную антенную решётку по всей своей поверхности, что позволяло ему «видеть» во всех направлениях. Зонд, кроме того, засёк ритмические звуковые сигналы – стало ясно, что существо «прощупывает» его эхолотом – так мы узнали основной орган чувств наших новых знакомых! Павел, подпустив гиганта поближе, резко бросил зонд в сторону, как заяц, петляющий при приближении собаки, но гигант оказался значительно проворнее, чем можно было от него ожидать, учитывая его размеры, и тоже успел повернуть. Павел в последний момент рванул зонд вверх, рассчитывая, как потом говорил, что у такого гиганта «не может быть хорошо с высотонаборностью», однако чудовище неожиданно раздулось - словно ещё выросло на глазах! – за счёт чего резко «всплывая» в атмосфере, как это делают в водоёмах Земли многие рыбы с помощью плавательного пузыря… Последовал удар огромной туши по крохотному зонду, и картинка на мониторе мгновенно пропала. В нашем центральном посту повисла незабываемая тишина.
- Итак, при обнаружении зондов они уничтожают их таранным ударом, - подытожил кто-то самоочевидное.
- Хотя не вполне понятно, хотят ли при этом уничтожить, или просто пытаются рассмотреть поближе своим эхолотом и случайно давят, - засомневался всегда сдержанный в выводах Станислав.


В поисках разума.

Позже мы установили регулярное исследование планеты новыми зондами, теперь уже избегая подходить слишком близко к гигантам. Мы изучили безопасные дистанции, на которых зонды оставались незамеченными, а Павел даже с большим азартом составил графики зависимости безопасного расстояния от направления движения и размеров зонда. Вскоре мы научились создавать и почти незаметные для гигантов мини-зонды, которых доставляли к месту работы более крупные зонды-носители, остававшиеся затем на безопасном расстоянии. Мини-зонды могли приближаться к нашим испытуемым на расстояние в несколько десятков метров незамеченными.

Исследование тепловизионными камерами, установленными на мини-зондах, показало, что гиганты теплокровны, в отличие от планктона, которым питаются, и большинства остальных обитателей Таммуза. Также с помощью зондов мы взяли многочисленные образцы различных видов планктона - и там оказалось огромное множество всяких мелких видов животных, как и в земном планктоне, только размеры их были в среднем намного больше, примерно пропорционально размерам этого «океана»-атмосферы по сравнению с земными океанами. Биологов, впрочем, это ничуть не удивило, как сказал по этому поводу Станислав: «Естественно, как то, что океанские креветки крупнее морских!»

Надо сказать, у биологов было чрезвычайно много работы – чего стоило только описание всего множества новооткрываемых видов, которые прибавлялись буквально с каждым часом наблюдений! В целом, по их словам, биохимия местных существ оказалась аналогичной земной, так же имела в основе своей углерод, - впрочем, они другого и не ожидали, учитывая близкий к земному температурный режим планеты и состав её атмосферы. Тем более, что в целом углерод - один из самых распространённых по всей вселенной элементов.


Конечно, самый горячий и неподдельный наш интерес вызывали именно дирижаблеподобные гиганты, хозяева этой планеты! Увидеть, в привычном понимании, ни их, ни других обитателей мы не могли, поскольку видеть визуально можно было только сплошной покров облаков, однако радиолокационные изображения на мониторах давали весьма точную картинку, разве что без цвета. За сходство манерой питания с китами, а способностью к воздухоплаванию - с дирижаблями, в экипаже в шутку прозвали этих замечательных существ "китожаблями", и это название в итоге закрепилось. (Хотя биологи, конечно, придумали для них понятное только самим биологам латинское название.) Китожабли вырастают сотни метров в длину; вероятно, они растут всю жизнь, так как не обнаруживался среди них какой-либо «средний рост».

Помимо явного доминирования над биосферой и расселения по всей огромной планете мы вскоре обнаружили за китожаблями способность собираться в огромные «стада», а главное, явные признаки распределения между ними «охотничьих угодий» - пищевых ресурсов. Однако у нас не было возможности понять, делают ли они это осознанно или это их инстинктивное поведение.

Вскоре удалось исследовать и те сверхгигантские дрейфующие объекты, которые наблюдались радарами ранее – это были многосоткилометровые парящие «острова» из густо переплетающихся неподвижных существ, вроде земных растений, только конечно тоже парящих в атмосфере за счёт лёгких газов, наполняющих их поры. В переплетениях этих «растений» существовала своя отдельная экосистема прыгающих, ползающих, лазающих существ разных размеров и форм, напоминающих по большей части земных членистоногих и червей. Китожабли иногда, по совершенно непонятной причине, собравшись группами в сотни особей, нападают на "острова" и разрывают их в клочья таранными ударами. Оставалось только гадать о причинах такого поведения! Была ли в этом какая-то биологическая необходимость? (Её тщетно пытался найти Стас). Или, может быть, они просто наслаждались своей силой? (Это было моё предположение). Или это была командная игра, спорт? Или культовая деятельность?.. (Такие версии отстаивал Ян).

Впрочем, экосистеме «островов», от этого «развлечения» гигантов существенного ущерба замечено не было, более того, «острова» таким образом фактически «размножались», так как каждый фрагмент «острова» успешно рос затем самостоятельно. Мог ли это быть непонятный для нас симбиоз, чем-то полезный и для китожаблей? Тогда это, может быть, просто инстинктивное поведение?..


Попытками классификации и анализа целого оркестра разнообразных звуков, постоянно звучащих в атмосфере планеты, были заняты наши математики и лингвисты, - с трудом, однако, находя общий язык даже друг с другом.

Почти единственным успехом было скорое выделение среди многообразия звуков характерных «песен», исполняемых китожаблями, однако расшифровать их смысл, или хотя бы понять, есть ли он, не представлялось возможным. Однако факт в том, что китожабли «поют» их по очереди, непрерывно, сменяя друг друга. Ян был совершенно уверен, что это культовая деятельность – что они безостановочно, сменяя друг друга, исполняют некий религиозный гимн, своего рода непрерывное богослужение… Конечно, никаких оснований для такого смелого вывода у него не было.

В качестве очередных экспериментов мы записывали их «песни» и воспроизводили в обитаемых слоях атмосферы с помощью зондов. Они слышали, безошибочно находили по звуку зонд даже на расстоянии, где он был невидим для их эхолокации, и, устремившись на него, уничтожали таранным ударом. Впрочем, наши специалисты и тут разошлись во мнениях, была ли у китожаблей при этом цель уничтожить зонд, либо это было просто столкновение с ним при попытке найти источник звука.


Вопрос о разумности вызывал много сомнений. Разумными их считал, в основном, Ян. Он каждый раз видел в их поведении новые и новые признаки разума, - прежде всего то, что они господствуют над животным миром своей планеты, как люди над Землёй. Среди скептиков более всего аргументов приводил Стас. По его словам, само по себе доминирование над биосферой и широкий ареал обитания никак не свидетельствует о разуме - можно привести в пример целый ряд земных животных, которые, не будучи разумны, по-своему доминируют над остальными видами на Земле, и тоже распространились почти повсеместно: касатки, дельфины, волки, крысы. Можно также привести в пример вымерших представителей биологического рода Homo: Homo erectus, Гейдельбергский человек, Неандерталец, которые тоже, безусловно, доминировали по-своему над биосферой, находясь на вершине пищевой пирамиды, хотя распространены были далеко не так широко, как крысы или волки, но при этом куда ближе подошли к тому, что мы называем разумом. Таким образом, доминирование над биосферой – то есть, проще говоря, место в пищевой пирамиде и широта ареала обитания вообще мало о чём говорит.

В продолжение этой дискуссии возник вопрос, чтО собственно считать разумом. Например, как понять, разумны ли китожабли, если у них нет рук или чего-то аналогичного, чем они могли бы что-либо производить? О древнейших земных цивилизация говорят артефакты, рукотворные свидетельства, но как быть, если артефактов не может быть в принципе?

Более того, в связи с отсутствием возможности что-либо производить, даже при условии достаточно большого и развитого мозга, даже если бы у них начало развиваться некое словесное мышление, у них не могло бы возникнуть письменности, необходимой чтобы накапливать знания. На земле прослеживается корреляция между наличием письменности и цивилизационным развитием: бесписьменные народы не имеют государственности, и как следствие, о серьёзном техническом прогрессе у них говорить трудно. Впрочем, бесписьменные народы Земли производят орудия труда, а также предметы искусства, последние, очевидно, вносят большой вклад в развитие абстрактного мышления, а вот китожаблям, в виду отсутствия рук, и это недоступно. Для появления разума тогда необходимым условием являются руки?
- Сколько вообще всего условий должно совпасть для появления цивилизации, в человеческом понимании этого слова? – задался вопросом Евгений, - это ведь когда-то кем-то уже было описано как "условия великого фильтра".
Тогда мы вместе заново попытались посчитали эти условия.
- Первое, что приходит на ум, - начал я, - это сами по себе физические законы во вселенной должны позволять существование сложных структур, в том числе органических молекул, без которых не придётся говорить о жизни и разуме. А Вселенная, позволяющая существовать таковым, далеко не обязательна с точки зрения физики и даже крайне маловероятна, как это показал ещё Пол Девис в своей "Суперсиле". Нужны строго определённые физические законы и константы.
- Однако этот этап они уже прошли, вместе с нами, - вставил Ян.
- У нас в составе Солнечной системы нужен Юпитер, а Земле нужна Луна, для защиты от метеоритной угрозы, - заметил ещё кто-то, - сама планета, носительница жизни, должна быть во вполне определённом диапазоне расстояний от звезды, в «обитаемой зоне». Кроме того, необходимо сильное магнитное поле Земли для защиты от радиации. Подробно это тоже давно описано Уордом и Браунли в книге «Уникальная Земля». Другое дело, что здесь мы имеем дело с планетой, которой метеориты не так страшны из-за отсутствия твёрдой поверхности для удара… Разве что особенно крупные могут создать мощную ударную волну в атмосфере.
- У Таммуза, как и у Земли, мощное магнитное поле, защищающее от радиации, это да, -добавил Стас, - но и сама жизнь должна ещё каким-то образом появиться на планете, это тоже далеко не обязательное явление. Как видим, весьма редкое. Более того, даже появившись, жизнь должна быть способна к генетическому разнообразию, иначе можно получить планету, заселённую каким-нибудь одним устойчивым видом простых и надёжных прокариот. Генетическому разнообразию среди земных организмов способствует хранение и передача генетической информации с использованием таких молекулы, как ДНК и РНК, а также половое размножение. Кроме того, возникнув, генетическое разнообразие должно закрепиться, ведь в любой момент мог бы возникнуть какой-нибудь простой супервид, который вытеснил бы всех других.
- И эти этапы фильтра китожабли тоже, очевидно, прошли, - улыбнулся Ян.
- Да, но вот дальше сложнее, - сказал я, - на Земле ведь уже были и другие "человечества": хомо эректусы, гейдельбержцы, неандертальцы и целый ряд других; просуществовали соответственно (приблизительно, если правильно помню) 1,5 млн. лет, 700 тыс. лет, 200 тыс. лет, вовсе не создав не то что государств и цивилизации, но даже наскальной живописи. Потом их то ли невольно вытеснили, то ли специально истребили хомо сапиенсы. А если бы не истребили, они так и жили бы в своих ареалах обитания как доминирующие над остальной биотой биологические виды. Зачем им прогресс, если они и так превосходят остальные биологические виды? То есть очень развитые по биологическим меркам существа, достигнув господства над биосферой, могут жить, не развиваясь дальше, просто не имея в этом нужды. Дальнейшее развитие разума им для выживания вовсе не требуется.
- Более того, и менее развитые вполне могут, - заметил Стас, - мы уже вспоминали дельфинов, крыс, волков – они все тоже своего рода доминирующие виды. Ещё можно вспомнить каких-нибудь мечехвостов, который существуют без существенных изменений полмиллиарда лет. Развитие может остановиться на любом уровне, достигнув определённой экологической устойчивости.
- Вообще говоря, сапиенсы тоже десятки тысяч лет практически не развивались. И далеко не факт, что "историческое" (цивилизационное) развитие даже для настоящих людей (сапиенсов) является чем-то обязательным. Неписьменные народы ведь обходились без цивилизации. Даже как будто бежали от неё в случае контакта, пока она им контакт не навязала силой…
- Кстати, - добавил ещё кто-то, - среди древних цивилизаций многие тоже как будто не склонны были к прогрессу, по крайней мере к его естественнонаучной и технической стороне. Древний Египет, Месопотамия, Индия, Китай в течение около трёх тысяч лет не отличались ведь существенным техническим прогрессом. Если бы не греко-римская цивилизация, которую потом наследовала христианская цивилизация, и затем, наконец, новоевропейская... Никакого технического прогресса могло бы и не быть.
- На самом деле Солнечной системе к тому же изрядно повезло с её местом в межзвёздном пространстве, - вмешался астрофизик Алекс, – далеко не везде жизнь могла бы так долго просуществовать. Например, близкий взрыв сверхновой мог бы уничтожить радиацией либо всех вообще живых существ, либо всех, кроме наиболее примитивных… В общем, разумных-то точно, и никакими технологиями от этого не защитишься. А сверхновые за короткую историю человечества взрывались уже не раз, просто все они были достаточно далёкими. Ведь чем ярче звезда, тем меньше она живёт, соответственно, условно говоря, яркие звёзды часто взрываются. А есть и такие штуки, как гиперновые, например, R136a1, массой в 315 солнечных и светимостью почти в девять миллионов «солнц», если бы такого рода объект взорвался ближе 500 световых лет от Земли, история человечества на этом закончилась бы - раз и навсегда! Но ближайшая подобная супербомба расположена аж в 7 500 световых лет от Земли...


Непреднамеренное убийство.

Внешнее наблюдение, при всей быстро растущей массе данных, не могло тем не менее дать даже приблизительно картины, как устроены внутри наши потрясающие живые «дирижабли». Конечно, мы не собирались просвечивать их рентгеном, так как опасались причинить им вред жестким и интенсивным излучением. Подойти вплотную для ультразвукового исследования тоже не представлялось возможным из-за их агрессии по отношению к зондам. И тогда кому-то (вот ведь не помню кому!) пришла в голову идея создать съедобные зонды, внешне напоминающие местный планктон, и скормить их какому-нибудь китожаблю. Зонды, пока будут в процессе переваривания гигантом, смогут провести видеосъёмку, различные химические анализы, а также безопасное ультразвуковое исследование всего его организма, и отправить драгоценную информацию нам. Такая остроумная идея всем, понятно, очень понравилась. Представлялась возможность собрать подробную информацию о химическом составе колосса, об особенностях его пищеварения, да и просто получить множество увлекательных кадров, причём на этот раз – наконец-то! – в привычном для нас видео формате, в цвете, а не в виде наскучившего радиолокационного изображения.
Наши инженеры совместно с биологами наладили производство уникальных съедобных мини-зондов, почти полностью сделанных из пищевых волокон, произведённых на нашей бортовой биоферме. Говорю «почти», потому что немногие исключения всё же имели место в виде ряда мелких деталей, - например, оптических линз видео- и теплокамер, - однако эти детали были такими мелкими, что должны были легко выйти из гигантов естественным путём. Естественно, инженеры позаботились, чтобы эти мелкие детали не имели выступающих или острых поверхностей, из-за которых они могли бы застрять в пищеварительном тракте. В остальном, съедобные зонды по строению, составу и форме напоминали наиболее распространённые виды планктона, которым питались китожабли. Для доставки съедобных зондов был сконструирован специальный зонд-носитель, а для передачи полученных ими данных – зонд-ретранслятор, который должен был барражировать поблизости от места эксперимента, чтобы принимать довольно слабые сигналы перевариваемых мини-зондов, и, усилив, отправлять их к нам на «Землянин».

Съедобные зонды на борту зонда-носителя прибыли в обитаемый атмосферный слой планеты, затем носитель, выпустив шаровидные мини-зонды в скопление местного планктона, поблизости от одного из китожаблей, отправился вниз, чтобы самоликвидироваться путём затопления в недосягаемых недрах планеты. Ничего не заметивший китожабль вскоре действительно проглотил приманку. Съедобные мини-зонды, прежде чем быть переваренными, отсняли отличные кадры внутренностей китожабля, провели различные химические анализы, и успешно передали информацию через зонд-ретранслятор.

Все мы были в неописуемом восторге, наблюдая на мониторах в прямом эфире изображения, получаемые от мини-зондов, проходящих через внутренности гиганта. Особенно же ликовали биологи, когда к ним посыпались невиданные прежде данные о строении этих существ… Радость наша продолжалась несколько часов, как вдруг – исследуемый китожабль перестал двигаться! Его огромное тело дрейфовало теперь по ветру, как один из «островов». Мы поспешили направить к нему очередной зонд, который с помощью тепловизора передал нам неутешительную картину: китожабль остывал. Гигант скончался!

Причину вскоре выяснили биохимики. Её объявил нам, собравшимся в центральном посту, вернувшись из лаборатории, Стас.
– У китожаблей оказалось, по сравнению с нашим, «зеркальное» химическое строение. То есть биохимия китожаблей основана на D-аминокислотах и L-углеводах, в то время как практически вся земная жизнь, а значит и используемые для постройки зондов пищевые продукты нашей фермы, имеют аминокислоты с L-конфигурацией, а углеводы — с D-конфигурацией… Проще говоря, мы его совершенно случайно отравили «неправильными» аминокислотами и углеводами!


Наше потрясение ещё более усилилось в связи с тем, чтО мы пронаблюдали в дальнейшем: бесстрастные радиолокационные изображения, снятые наблюдавшими за трупом китожабля зондами, показали теперь «погребальный обряд» этих удивительных существ. Они собрались огромным стадом, более тысячи голов, вокруг погибшего и, выстроившись кругом, принялись водить хоровод вокруг тела умершего. Поочередно из хоровода отделялись по два китожабля, подлетали к умершему, и, прижавшись к нему с двух сторон, сдавливали его тело, уменьшая тем самым его объём и увеличивая плотность, из-за чего тело умершего погружалось всё более, и в какой-то момент, уплотнившись, стало тонуть уже само, без посторонней помощи, пока не исчезло в недосягаемых недрах планеты…

Впрочем, у нас у тут возник спор, хоронили ли они его в нашем понимании, было ли это именно некоторым обрядом, или имело смысл просто из санитарно-гигиенических соображений, - ведь чтО это для них значило, мы не могли выяснить. Теперь уже, по правде говоря, никому из нас не хотелось, чтобы они оказались разумными! В связи с этим трудно говорить о беспристрастности наших выводов…


Плач по Таммузу.

Как известно, чёткого плана о времени, которое необходимо нам провести за исследованием планеты, как и о сроке, когда мы должны возвращаться домой, при подготовке полёта принято не было. Этот вопрос оставили на усмотрение командира и экипажа, в зависимости от хода исследований и прочих обстоятельств.

После истории с гибелью исследуемого гиганта я принял решение о необходимости возвращаться. Основные наблюдения, которые мы могли провести, мы сделали, собрали при этом огромный массив данных, который ещё предстояло анализировать, ускорители на планетоидах и астероидах тоже уже были готовы обеспечить наш отлёт, а самое главное, к возвращению принуждало психологическое состояние команды, на которое, конечно, крайне негативно повлияла гибель исследуемого существа. Помню, кто-то выразил общее настроение экипажа: «Так и на Земле целые виды живых существ были загублены человеком, порою даже раньше, чем исследованы! Всё живое от нас страдает и мучается!» Впрочем, были и другие мнения, - кое-кто говорил, что, мол, всё не так страшно, и наука без жертв не бывает… Хуже, однако, было то, что экипаж потерял рабочий настрой, разговоры велись всё больше о мере нашей ответственности за случившееся, и даже начались обвинения в адрес Стаса и остальных биологов, которые должны были бы предупредить возможность и опасность «зеркальной» биохимии. В связи с этим начались даже конфликты. Более всех не сдержан был Ян.

В итоге, чтобы пресечь нарастающую напряжённость, после очередного спора, я вынужден был в приказном порядке заявить об отлёте, а также запретил обсуждение личной ответственности кого бы то ни было из экипажа до прибытия корабля на Землю, где этим займётся специально созданная комиссия, у которой будут на то соответствующие полномочия.

- Ни у кого из нас таких полномочий нет, - попытался я закончить разговор. После нашего возвращения такая комиссия действительно была собрана, и никто из нашего экипажа обвинён не был даже на должностном уровне, не говоря уж об обвинениях юридических, до которых дело не дошло, да и не могло дойти в виду отсутствия законов, регулирующих взаимоотношения с инопланетянами… Однако тогда мой приказной тон не вызвал понимания у многих членов команды, понял и поддержал меня в тот момент только Павел, за что я ему весьма благодарен. В определённый момент мне даже показалось, что его должность как ответственного за безопасность в экипаже может оказаться в прямом смысле слова востребованной! Тогда, после моего окончательного решения об отлёте, несмотря на многочисленные возражения многих членов команды, я в сопровождении Павла прошёл на центральный пост, и, сев в своё кресло, развернул корабль в направлении Солнечной системы, вывел двигатель из режима поддержания в режим разгона плазмы и добавил в струю плазмы топлива.
Кстати, Павел также счёл нужным вступиться за биологов.
- Насчёт ответственности биологов, - говорил он, - моё мнение в том, что они были слишком перегружены работой, чтобы всё суметь предусмотреть.


Помимо чувства вины, мы все испытывали также разочарование: не то что пресловутый контакт, но и сам факт разумности этих существ оставался под вопросом. Тем более болезненным этот вопрос стал в связи с гибелью одного из гигантов. С другой стороны, сам по себе масштаб открытия - открытия инопланетной жизни, - казалось бы, должен был нас радовать. Но, странное дело, попытки обсудить с экипажем этот вопрос выдавали всеобщее разочарование и в этом!

Наши психологи пытались объяснить этот новый феномен: одни - через подавляемое чувство вины; другие - тем, что мы так и не видели толком этих существ своими глазами, если не считать видео с проглатываемых зондов, не дающих, естественно, внешнего вида существ. Мол, человеку хочется увидеть, и без этого кажется, что так и не имеешь представления о предмете, так как зрение наш основной орган чувств. А как их увидишь, когда здесь сплошная облачность? Радиолокационные изображения на экранах или даже видео внутренностей, полученные с помощью съедобных зондов, не смогли заменить живого наблюдения. Кто-то из психологов считал, что на экипаж так подействовало разрушение созданного культурой стереотипа изучения инопланетной жизни. Мы ведь, собственно говоря, даже не высаживались на планету - или хотя бы не летали сами в её атмосфере - из-за слишком сильной для нас гравитации планеты-гиганта об этом нечего было и думать. Кроме того, могла удручать недостижимость как такового контакта с нашими инопланетянами, когда одни зонды они не замечали вовсе, а другие, как только замечали, сразу уничтожали.


Мне же проблема – и нас всех, и особенно Яна - виделась несколько в ином свете. Ну, нашли мы инопланетян, и что? К чему вообще такая одержимость исследованиями глубокого космоса? Что это за неуёмная жажда тратить огромные силы, средства, время, а порой и жизни на то, что не приносит решительно никакой внятной отдачи? Как будто бы там нас кто-то ждёт? Кто-то единственный и самый нужный, который один может заполнить пустоту вокруг… Или помочь попавшему в беду моему другу Яну.
После того как корабль взял курс на Солнечную систему, Ян стал крайне неразговорчив, обронив однажды совсем уж тревожную фразу: «человеку лучше вообще не родиться». Надо ли говорить, что его состояние крайне беспокоило меня, но что можно было тогда сделать? Конечно, не стоило вообще брать его в нашу экспедицию. Но кто мог знать раньше, при формировании экипажа, в каком опасном внутреннем лабиринте он уже тогда находился? Мы готовились ко внешним опасностям и неожиданностям, а беда оказалась внутри его.

В итоге, по дороге к Земле, Ян попытался покончить с собой, проникнув в лабораторию и проглотив добытые ранее зондами образцы планктона, чтобы «зеркальная биохимия» убила его, по аналогии с нечаянно убитым нами инопланетянином. Однако банальное промывание желудка спасло ему жизнь. У меня до сих пор очень живо в памяти отвратительное воспоминание, как я и Павел прибежали в лабораторию на крики многих голосов, которые мы сначала приняли за драку! Несколько человек держали Яна и насильно заливали ему в рот воду, чтобы затем вызвать рвоту, другие с криками объясняли нам, что произошло…

Позже никому так и не удалось у него выяснить, что толкнуло его на такой поступок. Некоторые посчитали, что чрезмерное чувство вины за нечаянное убийство, к которому он, впрочем, имел очень уж опосредованное отношение… Мне же кажется, что причина скорее в крайней его зацикленности на идее контакта с внеземным разумом, ставшим для него смыслом существования.

Помню, как потом Ян не раз сидел перед нами в кают-компании корабля живой и внешне даже как будто здоровый, однако у меня, некогда его самого близкого друга, было устойчивое чувство, словно внутри он был мертв. Помню, как мы пытались разговорить его; поначалу надеялись, что его апатия лишь реакция на стресс или даже стыд перед нами за свой поступок. Но нет, вскоре стало ясно, что его состояние имело более глубокие причины, против которых мы совершенно бессильны были помочь. Ведь даже если у нас есть способы преодоления межзвездного пространства или расщепления и синтеза атомных ядер - это никак не приближает нас к нему, он и так рядом, и не помогает понять, что с ним, - я, например, и так понимал…

Впрочем, кое-что сделать мы всё же могли - врач прописал в больших дозах антидепрессанты. Под их воздействием он хотя бы не страдал от своего состояния - ему становилось всё равно. Иногда он даже улыбался, так что мы почти перестали опасность рецидива попытки суицида. Однако эти улыбки или даже отдельные произнесенные им фразы словно бы не относились ни к кому-либо из нас, ни даже к нему самому - как будто его внутренний мир свернулся до состояния улитки, - мне казалось, наши собаки и кошки, или робкая овечка-кошка, живут более полной и содержательной жизнью, чем мой друг в его медикаментозном полусне.

По возвращении на Большую Землю помочь Яну старались многие специалисты, и мы все и теперь надеемся ещё на лучшее…