Игорь Лавров. Непознанное рядом. Часть 6

 С Ниной мы не переписывались, и я о ней почти ничего не знал. Меня захлестнула трудная и интересная военно-морская служба. Часть центрального подчинения, где я служил вместе с  двумя  моими однокашниками, была в ведении непосредственно начальника медицинской службы ВМФ, и офицеры части регулярно выполняли его многочисленные задания. Я был подключен к группе инспекции Главного штаба ВМФ. Проверяли боевую подготовку флотов, состояние радиационной безопасности, организацию радиационно-гигиенических мероприятий. За одиннадцать лет у меня было около тридцати командировок, каждая из которых занимала от десяти дней до месяца: только в разъездах я провел более двух лет, которые были насыщены памятными событиями.  Мне это нравилось. Было физически трудно, но невероятно интересно в профессиональном плане. Пришлось по несколько раз пройти, проехать и пролететь через все флоты и флотилии, через все моря и океаны нашей необъятной страны. С годами в этой деловой суматохе последняя встреча с Ниной, окрашенная таинственными событиями, стала уходить в просторы туманной грусти.

  Такая насыщенная событиями жизнь привела к тому, что накопился большой материал биографической направленности: я вел записи, хотя и нерегулярно.
Забегая вперед скажу, что спустя много лет я решил использовать этот материал и подготовил с десяток, как я их называл, рассказов. Мне самому, видимо в силу недостаточности внутренней критики, они понравились, Я знал - графомания это болезнь, но думал что такое не про меня. Выбрав несколько «рассказов», я попытался всучить их моему однокурснику, писателю и поэту Игорю Кравченко, чтобы он высказал свое мнение. К тому времени он имел уже и литературное имя, и известность, и на его творческой полке было несколько изданных томов в стихах и в прозе. Игорь вяло отбивался. Потом я уже понял, что к нему за его жизнь обращалось столько окололитературных дилетантов, что ему это порядком поднадоело. Но положение однокурсника обязывало, и он все же взял несколько моих «рассказов». Реакция не заставила себя ждать. Уже на другой день Игорь позвонил мне по телефону. Он никогда не отличался в жизни кисло-сладкими речами и особой деликатностью. Здесь он тоже остался верен себе.

  - Вопрос первый. Ты давно пишешь «это»?
 -  Года два.
 - Вопрос второй. У тебя есть желание писать и работать над написанным?
 - Да.
 - Тогда слушай мое мнение и мой совет. Если я и состоялся как поэт и писатель, то благодаря тому, что годами шел путем сомнений, трудов и непрерывной учебы, чтобы сделать что-то достойное внимания людей. И ты знаешь, где и в каких условиях я писал: в процессе тяжелой учебы и непростой службы на флоте. У нас с тобой за плечами немалые годы. Сколько лет познания и обучения ты собираешься себе отвести? Или ты думаешь, что в тебе неожиданно проснется Джек Лондон или Ильф вместе с Петровым?  Темы у тебя интересные, слог приемлемый.  Но то, что ты называешь рассказами – просто записки, которые еще надо дорабатывать. А теперь мой совет. Обработай все, что у тебя есть, объедини в одну книжку и назови ее, к примеру, «Записки пожилого человека» и покажи мне. Один твой «рассказ» я основательно проработаю с рекомендациями: это поможет тебе в работе. О широкой публикации забудь. Думаю, в таком виде твои записки будут интересны твоей семье, ближайшему окружению и, возможно, однокурсникам.
 - А тебе?
- Игорь, ты мне интересен как человек, однокурсник и мой соратник по пенсии, а не виртуальный товарищ по перу.

  Я продолжал писать «для дома, для семьи» точно зная теперь, что моя литературная слава распространится только в границах моего дачного участка. Спасибо однокурснику, который вовремя лишил меня литературных иллюзий.
  Жизнь неумолимо отсчитывала годы. Я закончил свою службу на флоте командировкой в Чернобыль, уволился, оформил пенсию и больше года наслаждался бездельем. Вскоре сознание стало протестовать против такого образа жизни. Годами отработанный механизм воинской службы жестко отпечатался в сознании устойчивым стереотипом в виде обязательных ежедневных нагрузок. Год я проработал преподавателем в 1-ом медицинском институте, а потом перешел на государственную службу в администрацию Ленинградской области. Наш комитет подчинялся одному из вице-губернаторов, который ранее служил на ВМФ, и я быстро нашел с ним взаимопонимание.   Там пришлось заниматься знакомыми мне вопросами экологической и радиационной безопасности. В дальнейшем я перешел в Ленинградское территориальное управление министерства по антимонопольной политике. Предстояло заниматься государственным контролем соблюдения предпринимателями прав и интересов потребителей товаров. Работа в этой сфере оказалась крайне интересной, здесь я нашел применение своим знаниям в области общей и социальной гигиены.  Это заняло последующие пятнадцать лет моей жизни. Приняли меня в качестве ведущего специалиста, а уволился я с должности первого заместителя начальника управления.

  Так сложились обстоятельства, что я не приезжал в Майкоп более тридцати лет, если не считать кратковременный приезд на похороны мамы. В 2010 году я решил навестить своих сестер. Был сентябрь и Майкоп встретил меня хорошей погодой и каким-то особым, знакомым только мне шумом. От сестры я узнал, что в начале года умерла Нина.
 -  Мне сообщила ее дочь, которая после окончания какого-то престижного института живет и работает в Москве,- сказала мне сестра. Я болела и не смогла присутствовать на похоронах. Нине исполнилось 75 лет. Я даже не знаю, где ее похоронили.

 Я подумал, что дата ее смерти почти совпала с той, которую ей подсказал ее внутренний голос. На другой день я пошел по местам наших былых встреч. Пока Нина была жива, все воспринималось как обыденность. Теперь кроме воспоминаний меня сопровождала скорбь. Появилась жесткая реальность утраты и ощущение безвозвратности, а вместе с ними – обескураживающая печаль.

 Вот и сквер на улице Зюзина. Здесь почти все было так же, как при нашей последней встрече с Ниной. Лавочки были другие, но стояли на тех же местах и я присел на одну из них. Появились новые кустарниковые куртины. Воспоминания с такой интенсивностью нахлынули на меня, что я перестал ощущать окружающую  реальность. Это было трансовое состояние, в которое я научился входить, используя медитативную технику. Сейчас это состояние пришло само собой. В какой-то момент в памяти  отчетливо возникли образы Нины и ее маленькой дочери. Я увидел их на том же месте, где они находились в ту последнюю встречу.

   Реальность вернулась, когда кто-то появился сзади и положил мне руки на плечи. Это были женские руки. У меня совершенно непроизвольно вырвалось:
  - Марья!
  - Дядя Игорь, ты не сам догадался. Я послала тебе импульс о своем присутствии минут пять назад, и ты стал думать о маме и обо мне. Твоя сестра сказала, что ты пошел по городу, и я поняла, где ты.

   Я по-настоящему растерялся. Нет, не от неожиданной встречи. Передо мной стояла Нина. Марья была очень похожа на мать, но вместе с голосом Нины сходство становилось  разительным. Растерянность прошла, ее сменило необоримое ощущение ирреальности – этого великого мистификатора действительности. Обманутое сознание настойчиво пыталось так формировать мои ответные реакции на жесты, внешний вид и голос Марьи, как если бы это была Нина. С одной стороны, очень хотелось, чтобы Нина оставалась рядом со мной, с другой – было стремление сбросить оковы цепкой иллюзорности. Мы сидели рядом, Марья что-то говорила, но я не мог сосредоточиться на словах: меня зачаровывали неподражаемая артикуляция и такие знакомые интонационные тонкости голоса Нины. Почти непроизвольно вырвалось:
  - От меня ускользает реальность!

Марья замолчала, внимательно посмотрела на меня и понимающе кивнула:
  - Я заметила, что ты слушаешь не мои слова, а только голос.  Да, я очень похожа на маму и знала, что с твоей стороны будет определенная реакция, но чтобы так… Мама говорила, что ты очень впечатлителен. Я для тебя, как двойник мамы, да?
 - Хуже, для меня ты, как воскресший оригинал.
  -И что мне теперь делать?
  - А что ты можешь? Продолжай в духе двойника, я привыкну. Расскажи о маме и себе.
И Марья кратко поведала о том, что произошло в их семье за эти  годы.