Колыма. Часть 37. Лоточник

Колыма. Часть 37. Лоточник.
(Воспоминания моего дяди - узника ГУЛАГА)

После всех этих перепетий я вскоре был отозван из забоя и по рекомендации знакомого завхоза был переведён в огородники, так как крайне нужны были овощи. Отдохнув немного, я начал "кудесничать". Посадил четверть гектара картофеля и несколько грядок редиса. Но воспользоваться плодами своего труда мне не удалось. Как только наступил момент уборки урожая, меня отстранили от огорода и назначили " лоточником ".
На эту работу ставили особо отличившихся и надёжных забойщиков. С помощью деревянного корытца - лотка лоточники самостоятельно рыскали по всем отработанным забоям и шахтам в поисках золотоносных песков, случайно оставшихся после выработки. Была установлена дневная норма сдачи золотого песка от 30 до 50 граммов за смену. Лоточникам охотно помогали забойщики. За каждую папиросу можно было получить один грамм золота, а за коробку табака пять граммов.
Лишь небольшая группа добывала золото самостоятельно. К этой группе принадлежал и я. Мы умудрялись добывать этот презренный металл там, где приисковая техника была бессильна. Иногда приходилось рисковать жизнью.
Однажды нашими лоточниками было обнаружено золото у подошвы огромного отвесного борта старого забоя. За несколько дней работы бригады образовалась глубокая пещера, куда становилось опасно забраться. Но никто не обращал на это внимания. Золото вызывало азарт и у заключённых, людей бесправных и обречённых. Когда вдруг рухнул пятиметровый борт забоя, несколько человек было завалено. К счастью, в забое были ещё и другие рабочие. Они, не теряя времени пришли на помощь. Кто киркою, кто лопатой, кто просто голыми руками откопали пострадавших. Люди были спасены, но норма не выполнена.
Был ещё и такой случай. Лоточники обнаружили золото в воде, на дне глубокого провала. Черпая его с грязью, они часами стояли по пояс в ледяной воде. Кто-то отделался лёгкой простудой, но некоторые получили крупозное воспаление лёгких и вскоре умерли.
Не легче было добывать золото в отработанных шахтах. Вооружившись факелами, мы проникали в "преисподнюю" . Обходя завалы и надколы в потолке, мы пробирались мрачными, извилистыми штреками вглубь самой вершины шахты, высматривая опытными взглядами золотоносную жилу в местах спая наносных песков и гальки с коренными горными породами. При обнаружении таковой начиналась разработка. Это делалось так. Мы расстилали у подошвы забоя широкие лоскуты мешковины, а затем вооружившись кирками, обрушивали на неё золотоносную породу. Когда мешковина была уже достаточно заполненной, её выносили к месту промывки. Всё шло хорошо, пока стены шахты, сцементированные вечной мерзлотой, не соприкасались с наружным воздухом. А однажды, когда мы, открыв вход в шахту, впустили воздух, послышалось потрескивание, а затем рухнул потолок. Мы чудом остались живы, попрятавшись в щели, как мыши.
Приближалась колымская суровая зима. Сопки уже покрылись снегом, и речки схватило льдом. Но добыча золота не прекращалась. Лоточники рыскали, как затравленные звери, в поисках талых песков. Многие в течение нескольких дней не приносили ни грамма золота. Всё чаще и чаще стали нас наказывать карцером, куда чуть было не попал и я. Начальник лагеря сделал мне последнее предупреждение. В дальнейшем я выкручивался от наказаний благодаря заступничеству знакомого гормастера, недавно освободившегося из заключения. Он каждый раз, когда у меня не хватало до нормы намытого золота, добавлял недостачу из своего кармана. При этом он строго-настрого наказывал никому и не при каких условиях не выдавать секрета. Иначе ему снова не миновать тюрьмы, а мне - наказания в строгорежимном лагере. Чтобы отвести всякие подозрения, он просил меня ругать его среди заключённых как только можно. Ибо только таких работников считали вне подозрения. В результате бескорыстной помощи гормастера я в течение почти целого месяца сдавал положенную норму золота, и это было моим спасением.
В октябре-ноябре большую часть времени приходилось работать в темноте, так как ночи становились очень длинными, а дни равнялись нескольким часам сумерек. Те, у кого было хорошее зрение, ещё могли различать в промываемой породе крупинки золота, а я, со своим ослабленным зрением не мог.
В это время особенно люто свирепствовала лагерная администрация - карцеры были переполненными. Ночью часто раздавались из них истошные крики : " Замерзаем!" Бойцы охраны, получив строгое предписание, стреляли без разбора во всякого лагерника, отлучившегося от своей бригады. Так был убит мой земляк из Забайкалья. Он проходил мимо конвоиров и на окрик охранника не остановился. Может быть специально.
Люди, работавшие день изо дня в забое, настолько были измотаны непосильной работой, что многим смерть была желанным исходом. Об убийстве моего земляка говорили без сожаления : мол, отмучился.
Я сам дошёл до полного истощения : вместо нормальных моих 70 кг, я весил 48 кг. В довершение к этому стала одолевать меня цинга. Она незаметно подтачивает организм. Сначала появляется вялость, сонливость, затем начинают пухнуть десны, крошиться и вываливаться зубы, на теле появляются фурункулы, что приводит к быстрой дистрофии. А у дистрофиков один путь - в могилу.
Чтобы поставить дистрофиков на ноги, восстановить их здоровье лагерь не имел ни средств, ни возможностей, да и не было стремления бороться за жизнь обреченного. Скот находился в лучших условиях.