Сага о романтике

    
     Второму семестру пришёл конец, и июнь 52-го уплыл в вечность. Что ж… Твои представления о студенческой жизни, как были фантазиями до прочтения Трифоновских  «Студентов», так школярством и остались. Ну, почти ничего в них не изменилось! Так что, повзрослел за минувший год ты не слишком!... Смешно сказать, удивляло, почему описания студенческой жизни содержат мало романтики!… Считаешь, им следовало оказаться размером побольше? Как ботинкам или трусикам?...
      Стоп, катя!
      Ты же, салага, прошёл только через первый курс и едва прикоснулся к настоящей  жизни! Романтики ему, видете ли, маловато... Да простись ты, наконец, с детством! Пошли автору свой привет напару с твоим же поклоном и живи себе, живи своей, как ты её зовёшь, «студенческой»! Ты ж, едва прикоснулся к натуральной-то жизни! И нелишне понять, кроме романтики  случаются в жизни и другие интересы… 

      Итак… Настал июль, и разом исчезли заботы и институтские, и «по дому»!... «Послабление» мамы, конечно, чем-то объяснялось, но не приставать же к ней с вопросом, почему «отпущены вожжи»!   Придёт время - сама скажет!... Радуйся, мир стал чист и прекрасен!… 
     Правда, в последние дни где-то в институте толковали про какое-то «строительство» или – смешно сказать! – про «картошку» и какой-то «турнепс»... Да мало ли о чём толкуешь с ребятами!... К тому же, и Сергей, двоюродный брат, не первый день соблазнял институтским спортлагерем…

      Военмеховский спортлагерь разместился в «ещёфинском» доме на высоком берегу  Нахимовского озера, бывшего Суолаярви. Не проводилось никаких, тебе, в нём тренировок, ни соревнований – мы просто убивали время! Разве что… Серёжка с притащил кафедры спорта пару самбистских халатов, и облачившись в них, мы на полянке перед домом иногда стали шлифовать разные, там, «подножки» или «подсечки». 
   
      Шестеро дипломантов из серёжкиной группы и трое второкурсников - мы! - сошлись быстро. Вскоре стало ясным, как кучка людей, не имеющих прав на власть, может этой властью вертеть. А если «кучка» склеена симпатией или расчётом …
      Главное, это - единство при инертности прочей «массы», а лстальные восемнадцать «спортсменов» нас мало интересовали.
      Разве что… девицы среди этих, «остальных». Кое-кто из пяти приехавших… были сравнительно симпатичны…      

      Вскоре бытом лагеря негласно стали командовать девять человек. Без одобрения нашей «девятки» (молчаливого или вслух) начальнику лагеря не удавалось – смешно сказать! – даже сбор сушняка организовать! Для кухни… И «сушняк» откладывался не раз до тех пор, пока «кучка» не согласится с необходимостью его «дОбычи»!... 

      Электричества не было, радиола молчала. Почти каждый вечер на «площадке для подсечек» негромко крутил-крутился и вертел-вертелся патефон; пластинок и иголок хватало. Дамы - особенно те, кто «не против контактов»! – пожаловаться на невнимание не могли, и были нарасхват...
      Особенно «спортсмены» увивались вокруг нашей поварихи, дочки начальника лагеря. Стройную и красивую деву не портила даже модная причёска «венчик мира». Отец её, мужик суровый и плотный, время от времени появлялся на крыльце и коротко рявкал «Линда!»… И краля сразу отстраняла прилипшего к ней кавалера на расстояние «вытянутой руки».
      Но, стоило отцу обозначить шаг к двери, как особым, только ей присущим телодвижением, сексапилка мигом ввинчивалась в очередного кавалера – в дипломанта ли второкурсника – ей было без разницы!…  Умела дева поддерживать напряжение в мужиках...

     Лишь к концу июля вспомнилось, как этот Трифонов   описывал… какие-то «уборочные» (не то - «строительные»?) работы. Да, перед тем, как отбыть в спортлагерь… что-то пыталось зацепиться за память про какое-то… не то «строительство» или...
      Да ладно! - решил я - уймись! До начала второго курса ещё о-го-го! – цельный месяц! – к тому же грибная пора подоспела… Там – увидим!
     Но, несмотря ни на какую «пору», со спортлагерем через пару дней пришлось распроститься.

     За день (не то за два?) до отправления на стройку состоялось «организационное» собрание второго «бывшего первого» курса. Нам, оказывается, предстояло весь август работать на Карельском пепрешейке - за Выборгом!… Все группы факультета направлялись в разные, там, колхозы энд совхозы. И лишь нашей «828-ой (нами гордо именуемой «гвардейской»!) с какими-то «приданными» старшекурсниками вместе предстояло «завершать работы» на строительстве какой-то, там, Андреевской ГЭС!

      Трифонов писал правду… С конца «сороковых» студентов стали всё шире привлекать «на время каникул» к строительным (потом и к уборочным) работам в сельской местности. Это доброльно-принудительное движение  красиво называлось «шефской помощью», и выдающуюся роль в нём «играл» комсомол! Как правило, студенты работали бесплатно или «за питание» - (т.е. зарабатывая «на пропитание»).  Так что, нам теперь предстояло «скинуться» с последующим – естественно! - «возмезением»!…  Об этом обо всём так нам прямо и доложил энергичный и обаятельный бывший пятикурсник (а теперь уже дипломант!) Костя Смирнов-Васильев, назначенный руководителем стройки.  Я сразу его узнал. Командир агитбригады института, он был одним из тех четырёх парней в синих лыжных костюмах, с которыми мы в конце января разминулись возле профкома перед тем, как уйти в лыжные походы: они «по сёлам и весям» Оятского района, я - в просто туристский по Карельскому перешейку…
     В Косте почувствовался опытный комсомольский вожак - он сходу увлёк нас идеей именно «стройки», а не «строительства»! Сразу захотелось, куда бы он ни позвал, следовать именно за ним! Мелькнуло, не такими ли, как он, и были на Гражданской войне комиссары?...  И ещё…
     Он был старше нас (меня) лет на пять и похож на фронтовика… На одного из героев повести Добровольского «Трое в серых шинелях» или из тех, кого мы, бывшие мальчишки, всегда так уважали!...
      В начале пятидесятых порой случалось встретить настоящего фронтовика-студента в коридоре ли, возле  дверей какого-нибудь парткома-профкома… Некоторые всё ещё в гимнастёрках, они не стремились чем-либо выделяться среди окружавшей их молодёжи;  наград не носили, ни – даже - «планок»…
      Особо запомнилась мне… фронтовичка лет тридцати иногда встречавшаяся в коридорах института. Внешне подчёркнуто подтянута и неизменно вдвоём-втроём, она всегда прямо – почти вызывающе! – смотрела в глаза встречному. Странно и страшно было подумать – не то, чтобы  представить! – через что пришлось ей пройти на фронте и, вообще, в армии…  Где бы она ни встретилась, во что бы ни была одета, всегда на груди светился орден Красной Звезды… 

         Бесплатность предстоящей работы, конечно, не вдохновляла. Но, назначенный нам комсоргом (и тоже член институтской агитбригады) Толя Медуховский утешил нас, пообещав, что «в случае - как он сказал - ударной работы по завершении стройки» для вас (то есть, для нас) «может быть будет устроен бесплатный банкет»!... Таким обаятельным, как Костя, комсорг не был, однако, выделялся необычной внешностью...
      Будучи старше любого из нас года на два (если не на три!), он напомнил мне Главного героя виденного в 47-ом (или 48-ом?) году фильма «Красный галстук»... Пионер лет четырнадцати был отличником, идейно  твёрд и организационно несокрушим, а внешность его более, чем, располагала…
     У Толи - как у того пионера! - была сильно выдвинутая вперёд нижняя челюсть (это, как я понимаю, встречается крайне редко). Зубы нижней челюсти, как бы, «закрывают» верхний ряд, и окружающие «видят» решимость человека, его упрямство… Даже - несокрушимость!

     Толины верхние зубы тоже «прятались» за нижними!  Порой казалось, челюстям Толи следовало бы мешать ему говорить (вернее, могли бы они и… помешать!). Тем не менее, внешность придавала  словам комсорга вид силы, подчёркивая личную его готовность, ну, буквально ко всему!... При этом Медуховский был, как бы… на вторых ролях и постоянно оглядывался на Костю…

      Первого августа пятьдесят второго года нас встретил Выборг… Сегодня в моей памяти по рельсам непривычно узкой «ещёфинской» колеи изредка и неуверенно проползают тоже «ещёфинские» жёлтые трамваи да неподалёку виднеется пара развалин жилых домов… Возможно, то были следы налёта, случившегося сразу после подписания 12.03.1940  мира, завершившего «зимнюю» войну с финнами?… (У нас её долго называли «войной с белофиннами» или «финской кампанией»…

      И ещё…
      Как это ни нелепо, но жива во мне память о «выборгском» пиве, вонючем и кислом, но… всё-таки - бутылочном! Даже в городе-герое Ленинграде в 52-ом бутылочное пиво - «жигулёвское» (другого не было) - встречалось крайне редко. А в «торговую сеть» поступало, в основном,  «бочковое» пиво… Его рекомендовалось употреблять сразу после привоза в ларёк…

      Возле ларька – порою ещё в ожидании привоза! - быстро собиралась – не очередь! – шумная толпа волнующихся гегемонов, бомжей… Кто-нибудь из них всегда помогал ларёчнице извлечь деревянную пробку из бочки и соединить привезённую ёмкость со стойкой дозатора. За это  умелец  наравне с водителем бочковоза (автомобиля или телеги) получал честно заработанную кружку дармового «бочкового»…

    ( удивляться мелькнувшей «телеге» не стоит: на дворе стояло лето 52-го года, и гужевой транспорт в городе-герое Ленинграде не успел утратить заслуженную популярность:  уважаемая телега, перевозившая чей-то скарб, встретилась мне в последний раз возле станции Удельная (это ближе к окраине), аж, в 67-ом году!... )

     …а, тем временем, умелая ларёчница уже подставляла под толстую струю не менее полудюжины толсто-стеклянных кружек, стремясь возможно быстрее заполнить каждую не то, чтобы «без перелива», но по принципу «больше пены»!... Гегемон вокруг шумел про «помыв», волновался в ожидании «отстоя»…  И пена «оседала», острые взгляды решали, вся ли «она осела» и спорили про «помыв», рассуждали об «отстое» либо «доливе»… А «конец» очереди всё ждал и ждал, когда же, наконец, ему настанет пора решать, «осела» пена или не осела…

     А с середины «пятидесятых» трамваи в Выборге не ходят!... И даже рельсы сняты…

     Наскрезти из памяти про переезд на место строительства… не удалось ни-че-го! Словно какой-то Хоттабыч, дунувший на – ахалай-махалай! – выдернутый из бороды волосок, мгновенно перенёс нас в контору этой  будущей ГЭС, и мы… оказались в другой жизни!...
 
      В начале пятидесятых автобус в «провинции»… являлся роскошью, и наше перемещение, уверен, происходило в кузовах ЗИСов энд ГАЗиков, сумевших-таки  «дожить»! Часть транспортных средств, возможно, на случай дождя была оснащена брезентовым тентом и парой нестроганых досок… Также не исключено, что именно во время переезда «встал вопрос» о сочинении «собственной» песни про работу  на «нашей стройке»…
     Куда же нас занесло?
    
     Я хорошо помнил, как в са-а-мом начале 45-го года появились в печати и, время от времени, звучали по радио призывы  переселяться на благоустроенные земли Поволжья, в Крым, на Кавказ, ещё куда-то и… на Карельский перешеек. Широко были обещаны благоустроенные жилые дома разная сельхозтехника, рабочий инвентарь, утварь… и всё это - даром!… Даже обещаны былия. какие-то там, «подъёмные».
      Мне, двенадцатилетнему мальчишке, было странно и непонятно, к кому обращаются газеты и диктор из радио?... Война, ведь, продолжается, и слышать такое, когда те же самые газеты и радио твердят, кричат о разорённых полях, о сожжённых фашистами домах и сёлах, о разрушенных городах, о взорванных шахтах и электростанциях!... Ну, категорически непонятно и даже тревожно!... Да, война вот-вот должна закончиться и папа и все фронтовики придут домой, но… В сожжённые и – уже?!…  - «благоустроенные» дома… приедут?!... И - во всех местах всё-всё-всё уже есть? И - даром?!... Вопросы роились и, перемешиваясь с понятиями, подтверждали мыслям свою несовместимость с ответами!...
      А ларчик, оказывается, открывался просто!   

    Ну, не могла же во время войны наша «родная советская власть» громко - и на весь мир! - объявить о проведенных в стране репрессиях, о насильственном переселении целых народов!... Может, до людей взрослых и доходили какие-то слухи, но мальчишечьи уши и глаза искали и находили информацию лишь о том, что происходит на фронте или в тех местах, откуда уже выгнаны эти проклятые немцы - понятий «фашисты», «фашизм» для нас не существовало!... 

    Впервые в то, что произошло в «стране победившего социализма» в начале сороковых, я «врубился» летом 57-го, когда агитбригада шла с концертами по Павлодарской области. Нам случилось в нескольких совхозах встречаться и беседовать то с немцами, то с чеченцами… До этого до наших ушей доползали лишь слухи, и при беседах с живыми людьми мы чувствовали себя… несколько напряжённо. Подобное повторилось в 58-ом уже  в Кустанайской. Как и год назад, чеченцы были мало общительны, от бесед уклонялись, а у каждого мальчишки – близко к нам они не подходили! – был заметен возле поясницы кинжал в ножнах…
     Словом, выпускники Военмеха встречаясь в 57-ом и 58-ом годах с «представителями репрессированных народов», не могли не помнить, как за пять лет до этого они же, будучи ещё студентами и ничего не зная, явились в августе 52-го на Карельский перешеек завершать строительство  Андреевской ГЭС…   

       Посёлок, где мы стали жить, вероятно, был заселён сразу после войны. Ежедневно дважды мы проходили мимо таблички «Почта» на дверях нашего дома, находившегося километрах в полутора от стройки; обе его комнаты были оборудованы восьмиметровой длины  нарами, на которых мы спали вповалку. Ещё два-три дома находились на полверсты дальше (в них мы забегали исключительно «по делу») – недалеко от дороги. 
     Почта, как «средство связи», давно не работала, привозить её стало почти некому; половина домов в посёлке снова пустовала. Люди уезжали  из-за общей ли неустроенности, то ли отсутствия электричества, но в связи со строительством у оставшихся появилась надежда, что ГЭС вдохнёт новую жизнь во всю округу.

     Речка, на которой велась стройка, вытекала из озера, половина которого принадлежала  нам, а другая была «ещёфинской» (так мы шутили!). Нам предстояло завершить цикл работ, связанных с предстоящим возведением будущего здания ГЭС, «доустановить» и «доувязать» арматуру, собранную прошлой сменой, завершить установку опалубки и залить её… А также залить опалубку распределительной башни, установленную прошлой сменой.     Правда…  при первом же осмотре нам показалось, опалубка башни, вроде бы… установлена… кривовато, не  вертикально… Мы попытались обратить внимание начальника стройки (то ли прораба?) на будущий возможный дефект. Разбитной и всегда  подшофе, он только отмахнулся: «много вы понимаете»!... Что ж, решили мы,  хозяин – барин… И утром первого рабочего дня нас разбили на бригады.

     Главной, естественно, оказалась бригада арматурщиков, рабочая аристократия! Аристократам предстояло, в первую очередь, залить бетоном опалубку (это было особенно обидным), сооружённую предыдущей сменой вокруг арматуры, тоже не нами установленной!...  И лишь после этого гнуть и вязать арматуру, работать на бетономешалке и заливать «раствором» опалубку, установленную уже нами!
      Но, самое-самое главное – эти арматурщики должны были уплотнять залитый бетон электровибратором (мы говорили «элетрокентель»), похожим на толстую палку: стой, себе, просто и ничего не делая, просто держи!... А он, вибратор, сам по себе и негромко жужжа… просто проваливается… в заливку, в «жижу»! – всё ниже и ниже - уплотняя бетон! - Надо только время от времени выдёргивать его. Во-время!… Это и я мог бы!… Но, я, увы, попал в бригаду разнорабочих…

     Задачей разнорабочих было обеспечение работы арматурщиков и, вообще, всей стройки всем необходимым: установка опалубки вокруг уже установленной арматуры, организация  фронта работ для тех же арматурщиков, поиск, добыча и доставка булыжника для последующего превращения его в щебёнку; изготовление той самой щебёнки на камнедробилке… Также - подготовка ложа для сооружения водослива, укладка шпал и рельсов под будущую узкоколейку для доставки той же щебёнки от камнедробилки до бетономешалки… И того же гравия…
     Нас в бригаде было шестеро: бригадир Вовка Басалаев, двое неразлучных - Володичка Кудрявцев, Мишка Богданов и я… Ещё Вовка Мойкин - этого я не любил- мы однажды чуть не подрались…
      И был ещё Женя Лебедев!… О-о-о, таким людям следует ставить памятники (по крайней мере, мысленно)!... Или слагать саги, даже  былины, передающиеся изустно из поколения в поколение - о нём давно написан рассказ «Женя»…
      На единственном на стройке довоенном ГАЗике в поисках булыжника мы разъезжали по окрестным полям и хуторам, не успевшим ещё окончательно зарасти кустарником, и извлечённый из огромных куч, когда-то наваленных финнами, забрасывали, найденный, в кузов. Водитель, похоже из тех, кто приехали на Карельский по тому призыву (и тоже постоянно полутрезвый) ходил вокруг нас, ворочавших булыганы, и причитал: «непОчатый край!... ну, прямо, непОчатый край камня!». Похоже, грузовичок - довольно ухоженный, хотя и некрашеный – принадлежал ему…
        Однажды, разбирая очередную груду булыжников энд валунов, мы наткнулись на гадючье гнездо. Размозжили голову неестественно толстой, «нестройной» гадюке и бросили её в кузов. Затем накидали побольше не слишком крупных булыг и булыжин и с помощю пары ободранных веток закрепили над кабиной написанный на какой-то тряпке призыв: «Ударим по Косте полновесным камнем».
     На стройке все и вокруг - прежде всех сам Костя! - пришли в полный восторг! И водитель, словно герой дня, тоже сиял! А когда весь булыжник был разгружен, на дне кузова мы обнаружили двенадцать маленьких гадёнышей, выползших из убитой змеи - гадюки, ведь, живородящие!…

      Но, трудящийся жив, ведь, не одной работой, и по вечерам на мосту через речку происходили танцы под аккордеон или – чаще – под патефон. Тревожный вопрос о патефонных иголках на повестке дня н не стоял: Толя Медуховский прихватил  с собою «на всякий случай» две, как он выразился, «полуполных» коробочки…
      Рядом на берегу горел костёр, брёвна из полуразобранного финского дома горели хорошо. Каждый вечер по окончании «мероприятия» топор и табуретка под патефон возвращались обратно «на почту»…

     С первых же дней по прибытии Толя стал сколачивать своё любимое детище – хор. И, худо-бедно, но набрать человек десять ему удалось – в основном, из нашей «гвардейской». На следующий же день он явился,с неизвестно откуда взявшимся, хормейстером–тире-аккордионистом по имени Коля Васильев и вдвоём они показали нам песню про нашу стройку:
                Осветило солнце и поля , и лес –
                до чего ж денёк хорош!
                И выходит на Андреевскую ГЭС 
                огневая боевая молодёжь!
                За работу! Веселей!
                Сил, ребята, не жалей!
                Выше темп набирай, наступай, не сдавай,
                от друзей не отставай!...
       Не так, уж, нам песня понравилась: и мотивчик  был «так себе», и слова заезженные… Но, при всём при этом льстило то, что слушатель-зритель будет знать, что написана песня именно про нас и про нашу работу!
      Песню, конечно,  утвердили, а через день выучили. Вскоре новый хор исполнял новую песню весьма неплохо и, значит, можно было её показывать «на выезде». Да хоть в том же совхозе «Пограничник» - там работала 826-ая группа из нашего потока, ей следовало показать песню (себя - тоже было бы не вредным)…   
 
     После упражнений хора, танцы, наконец,  возобновлялись! Теперь, уж, музыка допоздна услаждала слух присутствовавших, и чем больше блюзы и танго теснили  прочие жанры, тем устойчивей сохранялись пары, обнявшиеся под звуки музыки  или «на время» удалявшихся от костра в темноту...
      Костёр догорал и мужчины «кидали «на пальцах», кто понесёт «домой» топор и «музыкальную» табуретку, а  остальные гурьбой шли провожать девиц, живших в тех двух домах неподалёку от стройки…      
      Вечера становятся всё темней и длиннее, но проливные дожди, слава Богу, на нас никто не насылал… 

       Мы давно выяснили, по правую сторону дороги, ведущей к стройке, невдалеке от моста, но близко друг к другу – почти рядом – разместились три (или четыре?) пустующих финских хутора. Нас к ним тянуло, и мы иногда туда наведывались после работы или в какой-нибудь перерыв…
       Такой малины, какая там росла, никто из нас не пробовал ни до, ни после! Ещё в первые дни и разы мы успели объесться ею, и настал день, когда собирать ягоды по-одной стало… не комфортно! Но, малина не желала расставаться с нами, и расстелив под кустом тренировочные штаны или майку, мы просто встряхивали кусты, чтобы собирать ягоды горстями, а не по-одной!…

     Сколько народу работало на нашей стройке, не знаю, не помню - видимо, не менее полусотни. В основном - парни, а девицы…
  !!!    Вообще-то, «Военмех» считался «мужским» институтом, но на внешность некоторых представительниц слабого пола нельзя было не обратить внимания! Особенно сияли Ия Пергамент и Лидка Дубинина, в придачу к редкой красоте обладавшая редким же голосом (она была солисткой хора ленинградских студентов на Первом Фестивале молодёжи (поначалу в Париже, потом – в Праге). Ещё была Ирина Лаврова, игравшая одну из ролей в «Американской трагедии», поставленной военмеховским самодеятельным «театром драмы». Говорили, все три должны, ну, скоро приехать, догнать нас и работать вместе с нами…

      А на первую же репетицию Толя привёл Нинку Минчукову с её завораживающим голосом и тоже очень и очень заметную. Мы с ребятаии, конечно же, отдали этому должное, только не сразу сообразили, что она тоже из нашего вуза; я лично думал, ну, нормировщицу взяли откуда-то… Да мало ли их, красивых и симпатичных!… Во-он, хотя бы, Зинка Сухинина…
     Оба – и Толя и Костя – звали её Нинчей, и я не сразу понял, почему.  Похоже, такое «имя» лучше «рифмовалось» с её фамилией и, кроме того, напоминало о Нунче из «Сказок об Италии» Горького…  Будучи уже третьекурсницей, Нинча тоже являлась членом агитбригады, и причин возникать… по поводу «неправильного» имени не было. Однако, вскоре все обратили внимание на то, что около Нинки стал часто возникать какой-то парень по имени Ким. Пару раз я посмотрел на него, но решил, он пока неопасен… К тому же с нами всё-таки приехала долго «не знавшая, поеду ли» Зинка Сухинина из нашей «гвардейской», а к ней я давно и не ровно дышал.

     Вообще-то, вся эта стройка Андреевской ГЭС больше запомнилась не трудовыми подвигами,  но жизненными ситуациями. Помимо обычной игры в волейбол была проведена спартакиада, на которой наша бригада разнорабочих, разбавленная женским полом, показала выдающиеся результаты. Также устроены были соревнования по прыганию через скакалку (ну, это – для девиц) и по прыжкам в высоту и длину… А я впервые рискнул выступить перед слушателями со стихами…. Нет, не своими - до них было ещё о-го-го!  Я читал «Балладу о спрятанном оружии» Константина Симонова (как это всё произошло, написано в моём рассказе «Выбор»). Но, самое  главное - была поездка с концертом в совхоз «Пограничник»… 
 
       Всё-таки работы было у нас многовато, и поездка в «Пограничник» не раз откладывалась… Наконец, ГАЗик - взятый у хозяина, похоже, без спроса! - терпеливо урчал возле тех финских малинников, ожидая опаздывающих. В кабине устроились Нинча и (в качестве водителя) Ким Мейтин… Трудно сказать, сколько «пассажиров» смогло бы просто «разместиться» в пространстве кузова – непонятно, как сумело в него «вдавиться» такое количество человеческих тел!... Помню точно, нас было сорок два человека! Мы с Костей сидели рядом на полу кузова, упираясь спинами в левый борт; локоть Костиной руки торчал наружу… 

     Не впервые я ехал  по «ещёфинской» дороге на Карельском. Лет пять тому назад, неширокие но устроенные, они… (никак не подыскать нужного слова!)… «с любовью» и «пристально» отслеживали  капризный финский (теперь карельский!) рельеф местности, мягко подкатываясь под колёса  то слева наверх, то - обратно – снизу направо… А уместная и всегда во-время возникавшая дренажная канава  немедленно отводила оживлявшуюся влагу!…
      Сейчас я смотрел вокруг и невольно отмечал, что годы, как говорится, «истекшего сорокового десятилетия» не прошли «даром»… Прежде достаточно широкая для того, чтобы «транспортные средства» свободно могли разминуться со встречными,  дорога… не то, чтобы «заколодела-замуравела» - но… не смогли на ней не сказаться «годы социалистического строительства»!... Откуда ни возьмись, навстречу нам вывернулся… встречный грузовик!...

Чувствовалось, места для того, чтобы разъехаться, маловато, но – как сказано у Сергея Михалкова – «пусть твои (или мои?) отсохнут ноги – не сойду с твоей дороги»! И - чуть-чуть сдавши вправо! - встречный ЗИС рванулся вперёд!
     Раздался удар, треск, наш ГАЗик толкнуло в сторону правого борта…  и мне  что-то сильно вдарило по затылку!! Это сделал… Костя!?... Я вскинулся и решил свирепеть!...
      Моим обидчиком оказался не Костя! Удар был нанесён ни в чём не виноватым кулаком его руки: по её локтю, торчавшему за наш борт, звезданул левым бортом встречный грузовик!
      Я взглянул на Костю; растирая локоть, он морщился и кривился от боли, и моё сочувствие было ему нужно, как рыбке зонтик…  Верхней доски левого борта, как не бывало!   
     Мы с Костей недолго оправлялись от полученной встряски, и боль его вскоре уползла. Стиснутые, притиснутые друг к дружке сорок человек живо обсуждали нелепый инцидент, лишь  «руководитель стройки» Костя был озабочен: взятому без спросу транспортному средству был нанесён существенный ущерб, и за мальчишечью проделку теперь предстояло отвечать…

     В «Пограничнике» нас ждали, народу собралось порядочно. Кроме студентов пришли две пары относительно молодых аборигенов и даже двое мальчишек. Последним появился толстый Вовка Новотельнов, и все облегчённо вздохнули. Оказывается. вчера его сильно обидели. Ему, решившему отращивать усы, ночью кто-то выстриг один ус! Левый!... Как только он этого не заметил?... Неужели, можно спать настолько крепко!...

      Концерт открылся – естественно! – «Нашей» песней про «огневую-боевую молодёжь», которая  выходит на Андреевскую ГЭС - она произвела необычайный фурор! Следующим был…
     Я перед выходом на сцену очень волновался – впервые в жизни  выступал с чтением стихов, но – странно! – вдруг, стал совершенно спокоен!… Впрочем, как это случается, написано в рассказе  «Выбор» (в нём автор спрятался под именем Альберт Зуев, Алька)…
     Затем прозвучали две песни (или три) которые спела Нинча. Я не вслушивался раньше, но у неё, оказывается, был красивый и сильный голос! Только «песня разведчицы», которую она пела, была… несколько странной… Кое-что из неё помню и сегодня:
                На лице моём чёрная маска:
                пусть в засаде враги сторожат!
                Где пройдёт даже смелый с опаской,
                там (чего-то, там, где-то) лежат (?)
                Я не выдам ни камня, ни ветки (?) 
                проползу (где-то там?) в тишине…
                Мою тайну я вам не открою,
                но, свою вы расскажете мне-е! 
         Осторожно! Час тревожный!
         Пробегу, пролечу, промчусь…
         Грянет выстрел – пулей быстрой
         смерти в глаза, смерти в глаза (ну, сколько же можно?), смерти в глаза-аа-а… Смеюсь!
     Аплодисменты были бурны, Потом с песенкой «Черёмуха» выступил парень, по имени Лёха Дегтярёв. Хотя он был из нашего, «жидкостного» потока, я его никогда не выделял из ребят их 826-ой группы. У него оказался замечательный  голос – поразительного тембра и силы «героический» тенор!

    Тут же случился никем не предвиденный перерыв… Нинча вдруг подбежала к этому Лёхе и, о чём-то с ним переговорив, заметалась между Костей, Толей и «хормейстером» Колей Васильевым - стало заметно, все четверо о чём-то договорились.  А потом, какая-то особо торжественная, она объявила, что будет исполнен романс «Не искушай» Глинки, и я услыхал такое исполнение давно любимого произведения, какое не забуду, как говорится, вовек!  Этот нежданный незапланированный дуэт Нинчи с Лёхой потряс не одного меня – весь зал!…
      Нет, я не запомнил, долго ли длился концерт. Улыбнула песенка, которую, выйдя после концерта «на улицу», хором спели «пограничники»:             
               «Расцвела сирень в моём садочке,
              ты пришла в сиреневом платочке»…
     Словом… концерт прошёл «на-ура» и все были довольны! Даже Вовка Новотельнов стал общителен и весел…

        В обратный путь собирались долго. Помнится, деревья вокруг были мокрыми, лужи под  ногами. Оказывается, пока мы концертировали, прошёл дождь… Отовсюду слышался разноголосый гомон, вспыхивал, временами, женский (может, девичий?) смех, кто-то звал кого-то… Словом, погрузились мы в машину, видимо, ближе к полуночи и не раз пересчитывались…

     В кузове снова было тесно и «плотно», две девицы устроились сидеть на заднем борту, временами кто-то пытался запеть… То и дело оскользаясь справа в канавы – и слева! - рыча и сам себе подвывая,  наш работяга-«газон» упорно пёр вперёд, домой… Вот его наклонило направво – он взвыл и… выпрямился через пару секунд! Умолкнувшие, было, пассажиры облегчённо заговорили снова… И снова работягу-газона наклонило – но, уже влево! – и он, крича, словно бы, дурным женским голосом, отчаянно протестовал в течение нескольких секунд!… Затем - показалось? - кто-то спереди – похоже, сам мотор! – облегчённо вздохнул и… почти минуту – о,чудо! - катил уверенно и ровно, как вдруг…
     Его потащило, потащило налево и вбок… и всё выше и выше стал задираться... совершенно одуревший правый борт… И, несмотря на то, что – было же ясно! - никуда уже мы не едем и из кузова, из наступившей вдруг тишины… на нас!… через меня?... - нелепо и странно-медленно! – стали валиться… какие-то тела.. ботинки, головы… плечи… И вот уже то, что везло нас – машина? - уже стоит на левом борту и - в абсолютной темноте! - крик – чей? Костин? – «Держи!! Держите борт»!...
    Двое - и Костя тоже! – уже упирались руками в днище кузова – изнутри!... А оно… падало?... на нас?!   На меня наткнулся кто-то ещё и я тоже выставил руки выше и вперёд и как можно выше…     Куча, гора тел на земле рядом с травмированным левым – теперь «нижним» бортом расползалась в сторону от машины…
     Заметил руки – мои руки? – упирающиеся в днище кузова… Ещё кто-то рванулся?…  Нет, никуда машина не валилась, и похоже, не придавило никого…
     Поднимаясь с четверенек по-одному стали медленно отходить подальше от стоящего на левом борту ГАЗика… Нет, он не  валится на бок!
     Нелепо, на четвереньках со стороны кабины ползёт Нинча - выбралась сама… но кто-то двое – вон! - помогают Киму выкарабкаться наружу через помятую дверцу - в ней нет стекла…

     И, стоило лишь слегка подтолкнуть немного помятый грузовик, как качнувшись в нужную сторону и «ёкнув селезёнкой», он встал на все четыре! Делать в ночном мокром лесу было нечего. По призыву собрались «до кучи», пересчитались, проверили друг друга – да, все целы, потерь нет! 
     Но, как грузовику удалось развернуться, чтобы продолжить путь «домой»?… Да-аа… Велика тайна сия!... Также неизвестно, как Костя с Толей разобрались с хозяином «газона»...

    После возвращения из «Пограничника» работы на стройке почти прекратились.  Незадолго до отъезда опалубка с залитой распределительной башни была снята и все споры прекратились, сомнения улетучились: башня была косой! Не нам было решать, годится ли она к эксплуатации…  Возникла унылая уверенность, что едва ли признают её годной к эксплуатации. Начальник (или прораб) строительства, редко появлявшийся в последнее время, на этот раз был трезв, как стекло, и явно смущён.
    
       Студенческое наше начальство было довольно проделанной работой и комсорг Толя Медуховский не обманул. Неизвестно, кто и куда ездил на работяге-ГАЗоне, но ближе к вечеру состоялся обещанный даровой банкет! Стало известным, что наконец… «на стройку»? – видимо, «на банкет»! - приехала Ирина Лаврова, которую упорно ждали на работу весь август!
 
     Стол был великолепен!  Дары леса не слишком перевешивали остальную снедь – столы ломились, в основном, от винегрета, салатов двух видов, студня, «краковской» и пирожков с ливером (шесть копеек за штуку в любом «гастрономе»)! Водка рекой, конечно, не лилась, но вин хватало...
     Выйдя после обильного застолья на воздух, и устроившись на каких-то дровах,  мы с Володичкой хорошо понимали друг друга.
    
Прежде всего я остановил рвущуюся в голос слезу:
- Ты в кого?
- В неё! – друг сдержал скупую мужскую.   
Однако, тайнам чужда скрытность  и я с облегчением согласился: 
- И я в неё!...
Теперь мы не могли не пожать соратнику (сопернику?) руку!...

                В день отъезда, когда вещи были собраны, прикатил на велосипеде никогда ранее не виданный почтальон - он доставил  адресованную нашему прорабу телеграмму. Не в силах сдержать любопытство, мы с интересом ознакомились с её содержанием:
     «…Вам надлежит явиться (такого-то) числа в суд (какого-то) района Калининской области в качестве ответчика по делу о строительстве Глебовской плотины»…

А надежды на долгую жизнь и работу построенной нами станции, похоже, не оправдались. Лет пять назад в Управлении Электросбыта Петербурга я спросил, по случаю, как там поживает Андреевская ГЭС? Оказалось, «не фунциклирит»… Не иначе, значительно большие мощности повсюду подведены!
         Или… в наше время просто ненужной стала? Не знаю...

     От времён начала «пятидесятых» (не только от августа 52-го) осталось три фотографии.
     На одной выстроилась радостная команда-победительница эстафеты в беге на сто метров.
     Первым, держа в руке эстафетную палочку, стоит студент второго курса Бутин. Ему лет тридцать, но он уже «доктор»! Вернее, несколько лет назад окончил медицинский, но получив диплом, разочаровался в медицине и поступил в Военмех, решив стать инженером. В затылок ему улыбается Нинча Минчукова, за нею - Мойкин, бежавший на третьем этапе эстафеты… Следующая – Ленка Козловская из нашей «гвардейской»: она - будущая Милославская - будущая жена зама Главного конструктора в Миассе. Следующим красуюсь я, а за мною -  Неля Графова из 830-ой группы; она – жена Вовки Голубева будущего Главного (или Генерального?) конструктора в Екатеринбурге. Седьмым стоит Владлен Анохин; он тоже из нашей «гвардейской»изамечателен тем, что, вообще не курит, хотя «всегда готов».  И последней, светло улыбается Маркова – тоже Ленка, но она на курс старше…
     На второй фотографии – военмеховская агитбригада в конце марта 53-его. Непохоже, что её участники сильно скорбят по ушедшему на днях в мир иной Вождю Народов. Слева внизу улыбается командир Костя Смирнов-Васильев, будущий зам. Генерального конструктора в Красноярске,  выше – Нинча, правее – Юрка Морозов и ещё правее - Толя Медуховский…
     Закончивший институт - в будущем 54-ом году! – Толя решил работать в сельском хозяйстве и стал  Главным инженером в самой северной в стране МТС, в посёлоке Усть-Цильма республики Коми… Крайний справа – пятикурсник Саша Мозговой, настоящий фронтовик и с ним рядом – будущая его жена-хохлушка  Настя Шуба, исполнявшая песни исключительно на украинском! Она даже «кацапа» Лёху Дегтярёва научила петь на «чистой мове»…
     Полтора года назад Лёхи не стало, но мы по-прежнему рядом стоим в верхнем ряду и серьёзно смотрим на зрителя. А на третьем фото...
     На третьем снимке Вовка Басалаев копается в двигателе автомобиля ГАЗ ! Это август 56-ого, и мы с ним – дипломанты, а дело происходит опять в спортлагере Военмеха… Нет, не с ГАЗоном мы дипломанты – с Вовкой. А ГАЗон этот – всё тот же самый! Я даже дверцу водительскую щупал – да, по-прежнему  заметны те помятости! Отрихтованные…
     Как этот реликт попал в руки к Вовке неизвестно , но хозяин его не только водитель, но и спортсмен-регбист! А спортлагерь на этот раз, действительно, «спорт…» - проводятся матчи по регби и небольшие турпохлды…

      С начала «пятилесятых» минуло сесмьдесят лет… Меньше? Ладно, не будем мелочиться – шестьдесят пять! Однако, как ни старалось время, не удалось ему закидать булыганами лет, щебёнкой дней ни песком секунд чувство благодарности и единения с друзьями. Жизнь… она идёт своим чередом и нет-нет да «выдаст нагора» такое, что не сразу сообразишь как отнестись к подаренному леденцу-гостинцу…
      Не так давно удивился и сразу поморщился от… досады, когда в передаче «Голос» (может, просто в «ящике»?) увидел молодых парней, исполнявших…  её, нашу песню! И мелодия была та же!...
                Над страной встаёт рабочая заря –
                до чего ж денёк хорош!
                Отличились нынче наши токаря,
                огневая, боевая молодежь!
                За работу веселей – (веселей),
                сил, ребята, не жалей…
      Я выключил ящик и ещё раз оценил только что подаренное мне странное чувство… Да, это была она - самая, что ни на есть, настоящая досада!... Семьдесят лет назад Толя Медуховский, вставляя новые слова в найденную им чужую песню, искренне хотел, чтобы мы (студенты 52-го года) признали её своей!
                Осветило солнце и поля и лес…
                До чего ж денёк хорош!
                И выходит нп Андоеевскую ГЭС
                Огневая боевая молодёжь…
     Честное слово, наш текст был ближе к жизни, без заезженных оборотов речи и внелитературных «токаря», напоминающих гегемонистое «инженера»
   Мог ли Толя предположить, что через эдакую прорву лет (через семьдесят! – представить страшно!) его друзья наткнутся на исходный текст     и… перед ними вывалятся с одной стороны бесшабашность агитации и наглость пропаганды, а с другой – осознание  невозможности возврата потерянного и неизвестность надвигающегося… 

     Дома у нас с Женой Милой между  книгами стоят (вернее лежат) два альбома: «Зелёная книга времён» и «Книга времён цвета хаки», в них - фотографии, снабжённые моими стихами… Я сам всё в них делал, лишь коленкоровые обложки заказывал в мастерской… 
     В том альбоме, который «цвета хаки» - несколько фотографий со дня  рождения Нинчи в 62-ом году (мы некоторое время с нею вместе работали в одном ЦКБ)...
      За столом разместились коллеги  – поют, пьют. вообще, общаются. ; сама Нинча с мужем Кимом,  Худяков (Худя), лучший баскетболист Военмеха, рядом - далеко не юный Некто с гитарой; также мы с Женой Милой, четыре месяца назад соединившие себя «узами Гименея», кто-то ещё… У всех, кроме  Милки, за спиною Военмех, а у неё он – впереди… Но, агитбригада по-прежнему живёт внутри каждого, кто хотя бы раз побывал в её составе на тех или иных походах или «мероприятиях»…
     Я знаю, у Нинчи где-то на полках стоит мой сборник стихов под названием «Нравы времени» с посвящением на титульном листе
                Когда в надежде на успех
                ловлю я рифмы, снова
                едва завижу « военмех »,
                рифмую Минчукова…