Однажды в Мадриде

               
     Любимов напрягся широким мордовским лицом, будто насмех прилепленным Демиургом к тонкокостному телу, но катящийся бодреньким колобком советский премьер, поздоровавшись за руку с приглянувшимся ему с прошлых просмотров самодеятельности инициатив Всех Театров Союза матросом, мельком осмотрел застывшего с винтом Мосина капельдинера, аккуратно накалывающего, словно Набоков бабочек, билетики охочего до хлеба и зрелищ московитского люда, нисколько не меняющегося со времен Медного бунта или Хованской замятицы - шутю, канешна, - некогда сотрясавших кременной Кремль от Кутафьей до - эвон кому ! О Милена, зачем тебе лифчик ? - самой до Жмеринки.
     - Новация, - пробурчал в самое ухо Хрущеву сутулый мужчина в пальто, - своеобычный посыл к заветам, претерпевшим от культа.
     - Ну к что ж, - сытым голосом пробуркотел премьер, подмигивая штыкастому, - пущай будет. Срать нам, - реготнул Хрущев, алчно разглядывая масляными глазами вальяжно колыхающую колоссальной грудью под белейшей блузкой из заграничной материи Фурцеву, несущую поднос не с тривиальными хлеб - солью, отмененными Указом, а с новомодным початком, чуть присыпанным соевой пудрой, - на все заветы с культями.
     Облапив министра культуры, обмусолив мокрыми губами также немного широкое лицо потомственной облепишницы из Караганды, Хрущев откушал маис, макая в соевую пудру, мало думая о приуготовленном эксклюзивно для него зрелище. Наконец, закончив с торжественной частью въезда на театры, премьер вбежал в полутемный зал и, невольно копируя разоблаченный культ, плюхнулся на неудобное креслице в третьем ряду. Рядом уселся мужчина в галошах.
     - Юмореска ! - заорал Любимов, щелкая фонариком.
     - Новация, - пробурчал в самое ухо Хрущеву костлявый мужчина с зонтиком, - своеобычный посыл к развитию планов ГОЭЛРО и ДнепроГЭС.
     - Ну к что ж, - довольным баритонцем пробуркотел премьер, подмигивая матросу, независимо присевшему на корточках в проходе к сцене, - пущай будет. Срать нам, - реготнул Хрущев, томно рассматривая белую и круглую коленку сидящей по правую руку министра культуры, - на все планы и ускоренную сверхиндустриализацию за счет колхозного упадничества.
     На сцену здоровые амбалы в живописных робах в полосочку выкатили инвалидное кресло. Хрущев привстал, но через мгновение огорченно вздохнул. В кресле вместо так ожидавшейся премьером шикарной блондинки Шерон Стоун сидела сухая и гадкая Нина Ургант, мудро качая перевязанной засаленным полотенцем головой, как отметил Хрущев опытнейшим глазом, вскрой седой.
     - У них уже и Пельш поседел, - заявила Фурцева, горделиво поводя плечами. - Всех себя отдают труду и обороне.
     - А Леня ? - вскричал тенором премьер, стуча кулаком по гудящему спинкой креслу впереди. - Пидор тараканистый Якубович, он - то как ?
     - Кверху каком, - мрачно доложил Семичастный, целесообразно присутствуя одной частицей в левом нагрудном кармане премьера, - не хочет даровать народу праздник всенародный медицинским фактом своей скоропостижной кончины, продолжает выгрызать иудейскими челюстями чуйство прекрасного.
     - Х... на них на всех, - решил волюнтаризмом Хрущев, осклабливаясь. - Нехай трусливые ублюдки, сбежавшие в Израиль, дрочат на хероту оставленной позади родины. Мы выше этого, товарищи.
     - А то, - ухмыльнулся матрос, доставая из - за пазухи астраханскую воблу. Хрущев потер руки и открыл две бутылки пива.
     - Горит и кружится планета, - завывала кошмарная старушка, выплясывая в инвалидном кресле волей могучих ягодичных мышц  " Камаринского ". Мужики в робах кружились по темной сцене, освещаемые время от времени фонариком режиссера, выхватывающим то выпученные глаза, то густо татуированные кисти, то, Хрущев чуть было не перекрестился, мелькнувший у одного из полосатиков из - под робы хвост, сотрясаясь в неистовом пасадобле.
     - Дичь какая, - подумал вслух Хрущев, разламывая воблу вдоль хребта, - поганая баушка вместо блондинки Стоун, полосатые какие - то, говно, а не зрелище. Вы уверены, - шепнул он себе в карман, - товарищ Семичастный, что всю вот эту вот херню ставит не какой - нибудь дегенерат, не устающий жевать скучное и вовсе не интересное говнище ?
    - Я ни в чем не уверен, - отозвался Семичастный, за что тут же и получил орден. Медаль. Переходящее. Профком. Санаторий. Пенсия. Расстрел.
    - Новация, - пробурчал в самое ухо Хрущеву сумрачный мужчина в пиджаке и очках, - свообычный посыл к превозмогшей временные фронтовые трудности стране, верно вставшей на ленд - лизовские  " Студебеккеры", а у их мотор втрое.
    - Ну к что ж, - довольным и гулким басом пробуркотел премьер, допивая пиво, - пущай будет. Срать нам, - реготнул Хрущев, запуская загребущие руки под юбку министра культуры, - на все победы с дедами, неплохо по жирности существующими на грандиозные выплаты по всем достаткам.
    Хрущев встал, прерывая песню старушки. Подозвал матроса и тот через секунду уже расстреливал беспощадную десантницу и певицу с гитарой из пулеметов. Потом горячую, но справедливую пулю получил прямо в лоб толоконный и принявший подачу скудоумно, как всегда, Акакий Акакич, а коала, усмехаясь и трогая себя в паху, отправился любоваться на футфетиш прелестной блондинки, не Шерон, не Стоун, но оживленной магией тоненькой и кудрявой стародавней своей возлюбленной и музы.