Назови имя и путь свой 9

   Милентина машинально потрогала давно заросший шрам на лбу. Огляделась и словно впервые увидела тех, кто сидел рядом с ней. Глава семьи внимательно наблюдал за младшим сыном.
   – Что случилось, Сёмушка, – спросил он, – ты не заболел? Почему не кушаешь?
   – Не вкусно, – набычился мальчик, догрызая сухую корку.
   – Попробуй борщ, понравится.
   – Не понравится.
   – Ты же ещё ни одной ложки не съел.
   – Не хочу.
   – Сынок, – скроила Тина умильную улыбку и потянулась, чтобы погладить мальчика по вихрам.
   – Жабы на болоте твои сыночки, – дёрнулся ребёнок, – а у меня есть свои мама и папа. Моя мама при детях голой не ходит.
   Пришлось проглотить и эту выходку. Подавив в себе гнев, Милентина положила в тарелку второе блюдо.
   – Может, картошечка с гуляшом тебе понравятся, – сказала она смиренно.
   – Не понравятся!  – выкрикнул малыш и убежал из кухни.
   Ужин был испорчен. Иван со старшим пошли успокаивать Сёмушку. Так что пришлось посуду убирать одной. Иван сорвался с крючка.
    «Ничего, впереди будет ночь», – думала захватчица, перемывая тарелки.
   Снова всплыли воспоминания.

   …Она лежала, затаившись. Ждала момента, когда развяжут хотя бы один узел. Услышала, как Егор убеждал перенести раненую на кровать, вызвать скорую…
   Снова вошёл Кирилл, он наклонился и начал срезать верёвки. Но руки свободу не получили. Тина напряглась, тщетно. Узлы держали мёртвой хваткой.
   – Вот так, Егор, – воскликнул Кирилл, – она, как всегда, прикидывается. Развяжем, так ещё чего-нибудь натворит. Бешеная всю жизнь была. Я верёвки надсёк, так что к утру сама выберется, – немного помолчал и добавил: – К бабушке больше не ходи, пожалеешь. Живи теперь, как знаешь.
   У калитки остановилась машина, было слышно, как всхлипывала мать, как утешал её Егор. Потом всё стихло.
   Милентина осталась одна. Полежала ещё немного, окликнула мать. Никто не отозвался. Крикнула громче. Снова тишина. Стало страшно: неужели придётся идти работать? Горбатиться месяц, получать копейки, которых хватит на один плохой обед в ресторане.
   Представила себя в разделочном цехе рыбозавода: резиновые сапожищи до колен, перчатки, уродливый фартук – по коже пробежал мороз. В бешенстве каталась по полу, колотилась, грызла ножку стола, изрыгала проклятья миру.
   Устала, успокоилась. Стала думать, как ей освободить руки. Вспомнила про горянку. Подползла к ней и стала перетирать верёвку в том месте, где надсекал Кирилл. Сцены мести сменялись в её голове сценами раскаяния брата и матери. И чего она так распереживалась, ведь у неё собраны деньги на машину.
   Вздохнула облегчённо: этого должно хватить на некоторое время, а там бабка начнёт есть поедом, и мать, и Егорищу с его страшилой, так что придётся им возвращаться. Да ещё в ногах валяться будут, чтобы простила.
   …С тех пор прошло пять долгих лет. Попытки продать хату не увенчались успехом, потому что хозяйкой была мать. А Егор за это время купил себе дом на побережье и ни разу не впустил на порог сестру. Он стал грубым. При одном виде Тины сжимал кулаки.
   Единственное, что удалось сделать, так это разжалобить мать и заставить вернуться домой. Сгорбленной тенью ходила та по кухоньке, молча обслуживала дочь и её ночных гостей. Так же молча сносила дочерины тумаки и таяла на глазах.
   Однажды мать не поднялась с постели. Ни крики, ни ругань не заставили встать. «Жрать захочешь – встанешь!», – рыкнула дочь и унеслась в поисках очередного ночного гостя. Вернувшись домой в одиночестве, Тина не пошла к матери, злясь на неё за упрямство. И только утром поняла, что осталась одна.
   Схоронила мать потихоньку и убралась из города, подальше от греха.
   Вернулась через полгода. В городе был конец бархатного сезона. Жирные «караси» разъезжались с отдыха. Оставалось уповать только на каких-нибудь передовиков производства, которым вручили горящую путевку. Пляжи опустели, в ресторанах восседали пышнотелые тётки с ярко-красными губами и мужики, от которых несло «Шипром».
   Как-то на рынке встретила Зою. Она была на сносях. Рядом с ней крутилась девчонка лет пяти. Озорные косички торчали в стороны и подпрыгивали вместе с хозяйкой. Сноха покупала овощи.
   План мести созрел в голове мгновенно. Надо было дождаться, когда родственники пойдут на автобус через оживлённый перекрёсток. Дело техники, и никто не придерётся. Обыкновенный несчастный случай. Зато Егорище больше никуда не денется.
   – Зоинька, – запела она сладко, – сколько лет, сколько зим. Вот уж не чаяла увидеть тебя на нашем рынке. А это кто у нас такой хорошенький?
   Присев перед девочкой, Милентина протянула к ней руки.
   – Ну, племянница, давай знакомиться, я твоя тётя.
   Девочка испуганно остановилась:
   – Я вас не знаю.
   – А я тебя знаю. Смотрите, какая красавица выросла. На маму похожа.
   – Нет, – заулыбалась сноха, – мы похожи на папу Егора. Да Сонечка?
   – Да! – тряхнула светлой чёлкой Сонечка и уцепилась за мамину руку.
   Улыбка застряла на губах Тины. Имя неприятно толкнуло в грудь. Подкатила волна удушья. Где-то рядом замаячили тени. «Со-о-онечка», – прошелестела пышная юбка проходящей мимо бабы. «Со-о-о…», – растерялись в толпе прибежавшие звуки, словно морская волна смыла их с лица земли.
   Мотнула головой, чтобы избавиться от наваждения, стряхнула с себя воспоминания, как стряхивают осенью листву деревья. Чиркнула рукой по тени, будто стирала её. И заулыбалась как ни в чем не бывало.
   – А я вот тоже пришла за овощами, – защебетала Милентина. – Завтра с утра на работу, надо успеть сготовить обед.
   – Где работаешь? – механически спросила Зоя, складывая покупку в сумку.
   – На рыбозаводе, – вздохнула Тина, – сама знаешь, образования никакого. Всю молодость дурака валяла, да и потом ничего лучше не делала. Теперь расплачиваюсь. Но ничего, на работе меня хвалят.
   В это время сноха подняла сумку, собираясь идти.
   – Что ты, – возмутилась Тина, – разве можно такие сумки таскать в твоём положении? Давай-ка я тебя провожу, бери ребёнка, а я – сумку.
   Она по-хозяйски забрала у Зои ношу. Та смущённо заулыбалась:
   – Ты, оказывается, очень добрая. Спасибо за заботу. Но нас папа сопровождает.
   От этого сообщения у Тины чуть ноша из рук не выпала. Сердце сжалось от страха, но виду не показала.
   – Егорка с вами, – счастливо проговорила она и стала оглядываться, – хоть увижу его, а то вся истосковалась. Виновата я перед ним, и прощения мне нет.
   – Не переживай так, – стала утешать её Зоя, – он добрый и отходчивый. Я с ним поговорю.
   – Папа, папа идёт! – закричала Сонечка, запрыгала как мячик и взлетела, подхваченная сильными мужскими руками.
   – Я выше всех, – смеялась девочка, устраиваясь на папиной шее.
   – Здравствуй, Егорушка, – смиренно проговорила Тина, поворачиваясь к брату, – а я вот с работы иду да твоих встретила, остановилась поговорить. Извини меня за всё. Я больше постараюсь не попадаться тебе на глаза. Ладно, я пойду, устала, а завтра снова на смену.
   – Будет выходной, приходи к нам в гости, – пригласила Зоя, – посидим по-семейному. Так ведь, Егор?
   Брат пробурчал что-то невнятное и, рывком забрав у Тины сумку с продуктами, пошёл вперёд. Сонечка помахала на прощание рукой.
   – Приходи, – повторила Зоя.
   У Милентины были смешанные чувства: с одной стороны, отомстить не смогла, а с другой стороны – получила приглашение. Что лучше, и не поймёшь.

   …Тарелка с васильками чуть не выскочила из рук. Милентина вздрогнула. Настолько реальны были воспоминания.
   Вошёл хозяин квартиры. Он был смущён.
   – Простите Сёмушку. Сам диву даюсь, что с ним такое. Видимо, тоскует без мамки.
   Иван налил чаю, сел за стол.
   – Я и не сержусь, – повернулась к нему Тина. – Он ребёнок. Я вот сейчас своих вспомнила. Младший такой же был, чуть что – в слёзы. И тоже не любил, когда я уезжала.
   Вытерла руки.
   – Можно я с вами чаю попью?
   – Да, конечно.
   Села напротив. Слёзы закапали из её глаз.
   – Такое ощущение, что это не ваши ребята, а мои. Словно они все живые.
   – Не расстраивайтесь так, – стал утешать Иван, – вы ещё молодая, всё у вас устроится. Кстати, я вам постелил в гостиной на диване.
   – Да, да, спасибо…
   Тина потянулась, чтобы взять руку Ивана, но послышался голос младшего: «Папа, я хочу спать, расскажи мне сказку».
   Уже сидя на диване, Тина размышляла, как бы избавиться от назойливого пацанёнка, который ей все карты путал. Может быть, к бабке отправить? Если, конечно, она у них есть. Или попроситься отвести его в садик. Надеть нечего. Вещи Ивановой жены малы. Ничего, подождём ночи, а там всё само собой решится.
   Прилегла, выжидая, когда все угомонятся. От пережитого стала задрёмывать. Чистая, ласковая простыня умиротворяла. Показалось, что всё закончилось, нет больше мерзкого мальчишки с его визгами. Рука погладила мужчину по волосам. Шелковистые волосы покорно струились меж пальцами. «Коленька», – прошептала она и проснулась.
    «Тьфу ты, надо об отце думать, а Коленьку мы потом обратаем», – ругнула она себя. Медленно, чтобы не скрипнуть, поднялась, на цыпочках пошла по коридору. Дверь в спальню к Ивану открыта. Это уже хорошо. Вошла… и остолбенела.
   Иван спал, отвернувшись к окну. На его руке вольготно раскинулся Сёмушка. Он сладко посапывал, раскрыв рот, словно воробышек. Светлая головёнка упиралась отцу в грудь.
    «Гадёныш, – шептала Тина, ворочаясь на диване, – гадёныши».
…Резко хлопнула дверь, и Милентина проснулась. Прислушалась. В квартире стояла тишина. За окном непроглядная мгла. «Послышалось», – решила она и перевернулась на другой бок. Но уснуть не смогла.
   За окном тарахтела машина.
    «Чего им ночью не спится?» – по-хозяйски проворчала она. Встала, прошлась босыми ногами по тёплому ковру. Потянулась. В коридоре мерцал ночник. Взгляд упал на стенные часы, стрелки показывали половину восьмого. Где-то далеко гремели трамваи, гудели машины. Милентину прошиб пот: «Проспала!» Тут же пришла успокоенность: даже ещё лучше, никому ничего объяснять не надо.
   На столе обнаружила записку, в которой ей сообщались номера телефонов справочных служб города.
   День прошёл в обследовании квартиры. Уже к обеду гостья привыкла к жилому пространству семьи так, будто жила здесь всю жизнь. Она переставила цветочные горшки на окнах, переложила посуду на кухне, приготовила ужин.
   Ближе к вечеру, когда по её расчетам должны были вернуться домой хозяева, разложила перед телефоном кучу бумаг с переписанными из телефонной книги номерами. Чирканные, перечирканные листочки должны рассказать о её попытках разыскать родственников.

   Ранний сибирский вечер упал на город. Зажглись уличные фонари. Словно охотничья собака, застыла Милентина около окна. На ней было надето то, в чём она здесь появилась.
   У подъезда зафырчала машина, по лестнице заспешили три пары ног.
   – Ай, – воскликнула Милентина, выждав тот момент, когда двери квартиры открылись. Она сделала вид, что собиралась выйти из квартиры.
   – Простите, не успела уйти.
   – В чём дело? – спросил, входя за детьми в прихожую, Иван.
   Женщина сделала вид, что расстроена, присела на краешек тумбы для обуви, закрыла лицо руками и безутешно зарыдала.
   – Меня преследует чёрный рок. Сестра с мужем разбились на машине, ещё на прошлой неделе. Я ехала к ним, а их уже не было на этом свете.
   По щекам катились крупные горошины слёз.
   – Соболезнуем, – растерянно произнёс Иван.
   – Да, да, спасибо, – в очередной раз хлюпнула носом Милентина и поднялась, – спасибо вам за хлеб-соль, за приют.
   – Куда же вы сейчас идёте?
   – Не знаю. Да и какая разница, куда идти, когда уже всё равно?
   Она перехватила сумочку в другую руку.
   – Там на кухне ужин горячий. Детей покормите. Для Сёмушки я отдельно приготовила. А то он вчера голодный лёг. Прощайте, не поминайте лихом.
   Гостья подошла к двери, оглянулась, тоскливо вздохнула, будто собралась нырнуть в омут, взялась за ручку двери…
   – Постойте, – остановил её Иван, – куда же вы на ночь глядя? Утро вечера мудренее. Переночуйте у нас, а завтра видно будет.
   – Я и так вас обременила, обеспокоила.
   – Какое же это беспокойство? Вон как о нас заботитесь.
   – Конечно, оставайтесь, – пробасил Коля, соглашаясь с отцом.

   Никто из них не видел, как горели надеждой глаза Сёмушки. Мальчишка, сжавшись в комочек, не дышал и ждал, что чёрная тетя уйдёт, растает в ночи и больше не появится. Он её боялся.
   Надежды не оправдались. Папа и Коля почему-то остановили Тину-Болотину.

Право на бесправие
   Случайная гостья осталась на завтра и на послезавтра... Ей уже принадлежал диван в гостиной, в шкафу появилась собственная полка с вещами.
   Как-то Иван принёс домой сверток, в нём оказались домашний халат и тапочки. «Не век же тебе ходить в вещах моей жены», – объяснил свой поступок хозяин.
   Серый невзрачный ситчик убого присел на более чем полную фигуру жилички, сзади оттопырился фонарём. Тапочки «палата №6» горбились на подошве. От подарка Милентина опешила, почувствовала, как внутри просыпается ярость. Допустить извержение гнева она не могла и разрыдалась. Ей было себя жаль по-настоящему.
   – Вам не понравилось? – растерянно спросил Иван.
   – Что вы, – вытирала на щеках слёзные потоки Милентина, – я растрогана. Мне в жизни никто не дарил таких подарков. Посмотри, как мне идёт этот цвет. А как сидит на фигуре… Его надо только сполоснуть, чтобы смыть крахмал. Спасибо тебе.
   И женщина упала дарителю на грудь. Тот растерянно погладил её одной рукой по плечу, вторая так и осталась на отлете.
   – Папа, я есть хочу, – ворвался между ними Сёмушка.
   Он оттолкнул ненавистную тётку от отца, подпрыгнул и повис у него на шее. Впервые за последние дни Иван был благодарен сыну за вторжение и грубость. Он просто не знал, что делать с рыдающей жиличкой.
   Мальчишка не просто раздражал Тину, ей больших трудов стоило сдержаться и не прибить его на месте. Портить отношения было рано, а идти некуда. Надо было вначале завладеть семьёй. Терпение заканчивалось, и Тина решилась на активные действия.
   За ужином она была необыкновенно весела, всё время одёргивала куцые оборочки на халате, будто похваляясь. Рассказывала смешные истории из жизни отдыхающих на южном море. Старшие мужчины громко смеялись, и только Сёмушка капризничал. То он требовал хлеб, когда рядом с тарелкой лежал нетронутый кусок, то ему срочно хотелось пить. Причин находилось много.
   Разливая чай, Тина предложила:
   – Что же я у вас на шее сидеть буду, можно, я завтра провожу Сёмушку в садик? И вам легче, и мы с ним наконец-то подружимся.
    «Почему бы и нет», – начал было Иван, но младшенький вдруг кинулся к брату и заголосил на всю квартиру:
   – Коленька, миленький, не отдавай меня Болотине, я буду тебя слушаться. Я больше ни разу не возьму твои карандаши и тетрадки…
   – Сёмушка, успокойся, – возмутился отец. – Что же особенного, если тётя Тина тебя отведёт в садик. И ей приятно, и Коле не придётся ехать в другой конец района.
   – Папочка, родненький, – продолжал причитать мальчик, – она злая и не любит меня, и я уже большой, сам могу доехать до садика.
   …Вечер был испорчен. Коля с отцом ушли утешать бившегося в истерике малыша, а Тине опять достались тарелки, уборка и одиночество.
   Уже сидя на диване, женщина пыталась успокоиться. Всё шло не так, как хотелось. Надо было что-то предпринимать, устраиваться в этой жизни, но все её атаки разбивались об упрямство ребёнка. «Штурм» семейной крепости откладывался на неопределённое время.
   Не понимала Милентина, почему её так не любили дети. Вот и там, в той жизни, всё испортила какая-то сопливая девчонка.

   …Получив на базаре приглашение от снохи, Тина не сразу бросилась к ним в гости. Она выжидала момент, когда Егорище уйдёт в загранку. Но брат всё время крутился дома.
   Подстегнуло безденежье. Отбыв бархатный сезон, богатые клиенты разъехались с местных пляжей. Их сменили рабочие «караси», получившие горящие путевки. У передовиков производства денег много не имелось, да и не торопились они быстро потратить прихваченные с собой средства. Носились по базарам, по магазинам в поисках подарков для жён и детей.
   Хочешь-не хочешь, а пришлось Милентине собираться к брату. Она ещё не знала, что и как сделает, как поступит, главное – вернуть Егорищу в родной дом, избавиться от ненужных Зои и Сони, пока не появился ещё один член семьи.
   Дом брата стоял почти на берегу моря и имел два входа – со стороны дороги и с побережья. И Милентина, открыв калитку именно с этой стороны, проскользнула, словно мышь. Надо было оглядеться. Она замерла под навесом виноградной лозы: уж так всё было хорошо здесь устроено.
   Защемило от зависти сердце. Она прозябает в старой родительской хате, где сад давно зарос, ветки яблони заселили гусеницы бабочки-американки. Червивые плоды до сих пор догнивают под деревьями, и убрать их некому. Да и в хате пахнет затхлостью. А тут… Дорожки песком посыпаны, резная беседка, увитая плющом, развернута к морю. Как хорошо в ней пить чай, смотреть, как прибывают в порт белые пароходы, слушать крики чаек…
   Милентина увлеклась мечтами и не увидела, как около неё оказалась племянница Сонечка.
   – Здравствуйте, – прищурив один глаз, сказала девочка, – а я вас знаю.
   Чай с синими морскими далями рассыпался в прах. Гостья, вздрогнув, забыла надеть на губы улыбку. Разозлилась.
   – Ты что шляешься где попало, людей пугаешь.
   Девочка набычилась, светлые косички встрепенулись.
   – Это нигде попало, – уверенно сказала малышка. – Я здесь живу с папой и мамой, и у меня скоро родится братик.
   – Это не твой папа, – мстительно хмыкнула Тина.
   – Мой папа, мой, – заплакала Сонечка и побежала прочь.
    «Мама, мама…» – послышался детский плач в глубине сада.
    «Тянули меня за язык», – ругнула себя Тина и быстро обошла сад с другой стороны. Сделала вид, что только вошла в калитку. «Хозяева», – окликнула она, деланно обрадовалась, увидев под развесистой яблоней семейство брата. Зоя, слегка откинувшись, сидела на скамейке. Егорище утешал Сонечку. 
   Мужчина, увидев гостью, яростно наклонил голову, ссадил девочку с коленей и стал подниматься.
   – Егорка, братик, – метнулась к нему на шею Тина, – как давно я тебя не видела! А где тут моя племянница, где наша принцесса? Это кто посмел её обидеть? Ну, мы им зададим…
   Она трещала, не умолкая. То прижимала к себе Сонечку, то сыпала комплименты снохе, то вертелась около брата.
   – Я к вам ненадолго, – перемежала она своё пустословие нужной для неё информацией, – завтра на работу рано. Вот повидала и рада. Ну, до свидания. Побежала, пока автобусы ходят.
   Не дав ответить, Милентина ринулась к калитке.
   – Тиночка, – остановил её Зоин голос, – в воскресенье у меня день рождения, приходи. Много никого не будет, только свои соберутся.
   Своих-то Тине видеть и не хотелось, но она счастливо махнула рукой и побежала на остановку.
   До воскресенья Тина едва дожила. Каждый день и каждую минуту у неё рождались всё новые и новые планы. Надо было разрубить этот узел одним ударом и остаться в том красивом доме хозяйкой. Время не ждало. Увеличение семейства было нежелательно. По всему видно, что Зоя ходит последний месяц.
   Где-то к полудню Тина с затаённым сердцем подошла к калитке. Сегодня решалась её судьба. Она достойна жить в этом доме, пить чай в беседке и смотреть на море. Заглянула через забор.
   Осень затронула сад холодами. Прошло время созревания поздних сортов яблок, но в ветре ещё проскальзывал яблочный дух. Деревья уже освободились от тяжёлых плодов. В полусне они расправляли ветки и пошевеливали уже начинающими опадать жёсткими, слегка покрасневшими листьями. На неудобице пристроился грецкий орех. Его большие разлапистые листья тоже готовились свалиться на землю. Вокруг беседки ещё полыхали красные розы, одна ярче другой.
   Скоро зима, холод, слякоть. Но в этом году на радость людям непогода где-то задержалась, и по деревьям да кустарникам разливалось почти летнее тепло.
   Первым ей попался Кирилл.
   – Ты что здесь делаешь? – грозно надвинулся он на родственницу.
   – Зоя пригласила, – смиренно ответила Тина, – но если ты против, я уйду. Только позволь поздравить именинницу. Долго не задержусь, мне рано вставать на работу.
   Кирилл отодвинулся, давая ей дорогу. Потом долго смотрел вслед.
   За столом сидела бабка с женой Кирилла. Как по команде они повернулись к вошедшей. Ни слова, ни ответа на приветствие.
   Присев на краешек стула, Милентина покорно стала ждать хозяев. Весь её вид говорил, что человек смертельно устал, руки плетями лежат на коленях, глаза закрываются сами собой. Того и гляди, уснёт сидя.
   – Тиночка пришла, – заворковала за спиной Зоя, – вот и хорошо. Давайте садиться за стол. Я сейчас горячее принесу.
   – Что ты, – встряхнулась Тина, – тебе нельзя. Показывай, что нести.
   Мигом гостья принесла все блюда и весь обед ухаживала за гостями. Между пробежками на летнюю кухню рассказывала смешные истории, которые якобы случались у них на рыбозаводе.
   Всё складывалось хорошо. Бабка вздремнула в гамаке. Мужики, хорошо угостившись, перебрались на веранду, чтобы поиграть в шахматы. Сонечка с подружкой ушли на бережок, прихватив кукол. «К морю без взрослых не спускайтесь», – сказала вслед девочкам Зоя.
   Милентина прибрала стол, помыла посуду. Наступило её время. Быстро заварила чай в два чайника. На поднос поставила чайные пары. Оглянулась. Вокруг никого. Вынула из кармана пакетик, свернутый, как лекарственный порошок, быстро высыпала в чайник с цветами. Помешала ложкой, понюхала.
   Тут по её лицу пробежала тревога. Подняла брошенный пустой пакетик осторожно двумя пальцами, осмотрелась, куда бы можно было спрятать…
   На порожке летней кухни стояла Сонечка и внимательно смотрела на неё. Широко распахнутые глаза видели и понимали все... Девочка медленно перевела взгляд на чайник с васильками, потом вновь подняла глаза на Милентину. Ветерок слегка колыхал чёлку и ленточки в косичках.
   Бумажка выпала из рук женщины. Нервно дернувшись, Тина подхватила пакетик и сунула в мусорное ведро. Кинулась к умывальнику и с усердием вымыла руки.
   – Сонечка, – проговорила она, – давай попьём чаю с конфетами.
   – Мама не разрешает мне есть конфеты, – серьёзно сказала девочка.
   – Тогда с тортиком.
   Золотистая струя свежезаваренного напитка полилась в чашки. Лёгкий пар поднимался из наполненных чайнушек и причудливо кувыркался в воздухе.
   – Поможешь мне?
   – Что нужно делать?
   – Неси на стол конфеты, а я – поднос с чашками.
   Маленькие руки аккуратно взяли вазу с конфетами. Сонечка перешагнула порог и пошла к общему столу. Воровато оглянувшись на девочку, Милентина налила две чашки из чайника с васильками, поставила их особняком на подносе, подхватила ношу и чуть не выронила её из рук.
   На пороге снова стояла племянница. В руках зажата вазочка. Девочка пристально смотрела на тетю:
   – Для кого эти чашки?
   – Для твоей мамы и для тебя.
   – Я не буду пить этот чай.
   – Но он очень вкусный, я туда положила немного меду.
   – Мне нельзя сладкое.
   – Так мы маме и не скажем.
   – А разве можно маму обманывать?
   Поднос в руках Тины начала бить мелкая дрожь. Ненависть хлестанула по сердцу: сколько можно унижаться перед какой-то приблудной девчонкой. Выкинуть бы её из дома вместе с матерью, чтобы духу не было. Но Кирилл был где-то поблизости, а Тина хорошо помнила твёрдость его рук. Да и Егорище как-то изменился под влиянием брата, чуть не так – хмурит брови и становится неприступным.
   Глубоко вздохнув, Тина шагнула вперёд. Огибая ребёнка, подавила в себе желание наклонить поднос так, чтобы чашки покатились на пол. Ей нужна была стопроцентная гарантия избавления от лишних.
   – А вот и чай, – сказала Тина, приближаясь к Зое и бабке.
   В тот момент, когда поднос уже стоял на столе, а сноха потянулась к чашке, скатерть вдруг «поехала»… Загремела посуда. Едва успев отскочить от льющегося горячего чая, Тина увидела, что из-под стола скатерть тянут маленькие пальчики. Мелькнули светлые косички.
   Заполошилась Зоя. Заметалась бабка.
    «Соня, ты не обожглась?» – кинулись женщины к девочке. К ним на помощь пришли мужчины.
   – Твои проделки? – грозно сдвинул брови Кирилл.
   С другой стороны наступал Егор. Тина растерялась: ей впервые доставалось за чужие пакости.
   – Егор, Кирилл, перестаньте говорить глупости, – успокаивала мужчин Зоя, – никто здесь ни при чём, просто скатерть соскользнула, и Сонечка цела.
   Понемногу все успокоились, Кирилл даже извинился перед сестрой. Зоя постелила свежую скатерть и предложила всё-таки попить чаю.
– Я мигом принесу, – встрепенулась Тина и побежала в летнюю кухню.
На полу валялся расколотый чайник с цветами, а в окно заглядывала племянница… 
   Терпение лопнуло, словно взорвался снаряд. Злоба выплеснулась из сжатого сосуда души, заполнила сердце, перехлестнула через край и стала подниматься в голову. Мысли закрутил водоворот бешенства. Словно в миксере мотались обрывки благоразумия, их затягивала клоака ярости.
   Руки женщины сжались в кулаки с такой силой, что ногти врезались в ладони. «Маленькая дрянь, – прошипела она, – жаль, что я тебя раньше не придушила».
   Пятилетняя девочка испуганно вздрогнула и побежала вглубь сада. Милентина ринулась за ней. Были уже не важны планы, расклады. Главное – наказать приблуду.

Продолжение http://proza.ru/2021/04/21/1384