О добрых и недобрых людях в интерьере земли родной

          Один добрый человек - да простит он мне мою вольную прихоть обратиться к его имени – рассказал мне как пришлось ему увидеть в музее мыло из человечины и нацистского же изготовления сумочки из кожи людей. Эти, бесспорно бесчеловечные артефакты, так впечатлили человека (а кого из нормальных людей не впечатлит?!) что  благодарение его к организатору наших побед над теми извергами рода человеческого, Верховному нашему главнокомандующему, обрело свою незыблемость.
          Добрые люди они и есть добрые, потому что пытаются найти добро повсюду, для того чтобы сохранять равновесие на крутой тропе жизни.
          А что же искать его? Когда вот же оно, добро-то в самом его первородном воплощении:

… светло синеет небо над головой, уже убравшее до поры в свою сокровищницу звёзды ясные; да ставшее сейчас совершенно чистым от края и до края своего, где у самой земли собралась вся темень ночи густой сизой оторочкой, сквозь которую на востоке игра багровеющих оттенков всё более даёт о себе знать. А вот уже и явилось: край багрового светила прорезал себе путь из-под горизонта в небеса, и теперь уж прямо на моих глазах всё увеличивает своё присутствие всё возрастающей краюхой раскалённой от мороза сущности. Пока я так думаю о ней, сущность эта стала уже полукругом, да и в окружность принялась обращаться, теряя свою багровость, всё более и более обретая черты золотого диска восточной стороны света. Нестерпимо для глаза уже становится его сияние…


          Как хорошо было бы, если бы для тех, кто забывает о незыблемости вот такого явления доброго, были и для других пристрастий   также бесспорные основания.
          А то ведь есть люди вроде бы как и не добрые – эти словно специально выискивают в нашей среде проблемы. И с находками этими вяжутся к кому ни попадя, якобы отвращая спутников от поступков недобрых.
         У этих есть даже некие сомнения в незыблемости нашей высокой ментальности, и не почтительности к даже к самому нашему легендарному на все времена историческому персонажу, да и к системе, которая вознесла его на вершину власти есть претензии.
         Порой эти сомнения людей не добрых столь множественны, что каждая отдельно взятая причина, и уж тем более факт, обращается перед совокупной множественностью дел и событий многих лет, в этакую ничтожность, не способную бросить тень на величие свершений Персонажа и Системы.
        Однако всё же! Сколь ни мизерна эта частица, да видимо слаб и я оказался в коленках, чтобы устоять перед натиском её на моё привередливое сознание.

         И делаю первую попытку объясниться перед миром добрых людей.

         Столь обширны наши просторы, что не возможно объять их  целиком даже предельно пытливым взором. А там, на местах, много чего случается увидеть и доброго и не доброго. Доброе – оно что? Оно естественно и не требует дополнительных усилий чтобы его подчеркнуть. Мы и созданы для добра, им бы и жить, не уничижая, а, наоборот, в меру возможностей умножая доброту. Однако же вот.
         Рассказывает один мой, попутный на трассе зимника, собеседник, как довелось ему на вездеходе пробираться по колымскому бездорожью. Впрочем, уже относительному, потому как сопки и распадки  в тех местах оказались абсолютно обезлесенными. Одни пеньки полуистлевшие оставили герои труда. Так что на вездеходе езжай в любую сторону пока крутизна склона позволяет. Вот и едем по широкой долине. А на неё с моря нашёл туман. В тумане же, известное дело, ориентиры размыты, измерения искажены так, что брошенная кем-то пачка из-под папирос покажется даже не ящиком, а домом; и, наоборот, ранее приметное станет скрытым.
          Вот и различаем сквозь туман  впереди какую-то горушку. На карте она не обозначена. Такое бывает. Приближаемся. Что за чертовщина?  И вроде не гора, а отвал кубов на триста. Проходка? Да нет же – перед нами аккуратно сложенная свалка кайл, изношенных до обушка. Кто  же  это такой настолько рьяный работник, что и одно-то полуметровое кайло умудрится сточить о породу до обушка? Да такое и всей жизни не хватит уделать. А тут  - гора! Вольняшка на такое не способен. Только зека. Ну и где же эти энтузиасты?
          Где, где? – да везде. Где ни копни вокруг двух сотен лагерей, лагерных пунктов, пересылок земли колымской – тут тебе и кости. Наши люди словно сами себя хоронят.

           Или как ещё расскажет нам бывший зека  (http://proza.ru/2017/09/25/281 ) :

«- как хоронили заключенных, аммонитом рванут мерзлую землю, бульдозер притащит на волокуше 40-50 трупов из лагерного морга. Трупы свалят в ямку, прицепят одному-другому бирку к ноге и бульдозер загребает ямку. На том месте устанавливали знак с фамилиями только тех, кто значился на бирках. А остальные безымянными пропадали. По одиночке я не видел чтобы хоронили - аммонита бы не хватило...»

          Тут уж не до налаживания высокотехнологичного производства мыла по фашистской рецептуре, и сумочек их музейных. Стране нужен металл.

         Однажды случилось автору этих вот сейчас рассуждений мельком увидеть в новостях сообщение о пребывании в Магаданской области Большого Начальника Страны  (того ещё – подменного). И вот он с серьёзной миной на лице посещает местную достопримечательность - музей узников Гулага, а музейный товарищ ему мимоходом замечает, что мол на столько то там добытого золота ( уж не помню сколько) было израсходовано в те времена столько-то зека.
         Ни один мускул не дрогнул на лице визитёра - похоже, что и впрямь тема эта ему глубоко не интересна.
         А интересна кому?

         Да ладно. Дай, думаю, проверю и я свою способность на лету воспринимать мелкие детали новостей. Смотрю один выпуск новостей, ещё один (наша страна ведь обширна и много раз выпуски повторяются пока не придёт очередь столицы.) Да только – что за притча! – этого сюжета как не бывало. Зато появился сюжет о том, как Начальник уж в местном НИИ с интересом рассматривает какой-то инновационный прибор двадцатилетней давности.  Неужто мне почудилось про эту цену первого колымского золота? Велика же тогда сила телевидения делать из меня дуралея!
И такой вот человек какие-то там сверхважные проблемы берётся для вас комментировать!

          Однако, дадим  же ему ещё одну попытку объяснить истоки особенностей недоброго его восприятия реальности? Когда он как бы замечает то, чего у нас нет и быть не может.


Попытка вторая.

          Канули в историю времена того, чему найдено такое инертное название как массовые репрессии. В самом деле – что это за массовое? Не один, и не два – это ясно; а много – это сколько? Несколько, или тьма, или тьма-тьмущая. Теряет рассудок способность реально воспринимать большое.  А конкретные числа не терпят разнобоя.
          Или взять сам этот процесс - репрессии. Это как? Вызвать на педсовет да пожурить за двойки. Или в угол поставить. Да на горох. Или ремешком по попе. А потом прижать к себе, да вытереть слёзки. Пожалеть. «Реабилитация» называется.
          А между тем закончилась кровопролитная война. Многих живых и убитых - да не на фронтах войны - реабилитировали, как незаконно осуждённых. Жизнь постепенно налаживается. Так что живи да радуйся, не влезая в детали прошлого. Кого надо и так призовут на святое дело защиты населения от угроз ото всюду, или же элементарно на строки народного хозяйства привлекут, как энтузиаста, солдата, или простого советского заключённого. Теперь срока не велики, да и лагеря всё больше тяготеют к городам, встающим из пепла, а больше новостройками в местах доселе глухих, а теперь вот просыпающихся для новой жизни.
 
         Но  не всё из этого доступно для праздного наблюдателя. Есть и такие объекты приложения сил, которых как будто бы и нет, но  они же есть и важны настолько, что дыхание прерывается, стоит только случайно хоть краем глаза прикоснуться сокровенного.
        Рассказывает, например, своим молодым сотрудницам в лаборатории ветеран геологии о том как она молодой девушкой  участвовала в экспедиции по поискам алмазов. Дело было крайне секретное, так что само даже слово «алмаз» не должно было упоминаться ни в коем случае под угрозой уголовного преследования. Угрозу эту поддерживали специальные люди настолько эффективно, что возвратившись домой,  и проходя мимо этажерки с вещицами матери, девушка почувствовала острое беспокойство, как будто бы она совершила что-то непоправимо ужасное. Взяв себя в руки, девушка попыталась разобраться в причине своего беспокойства. И нашла-таки источник опасности. Это был всего-то обыкновенный флакон духов с названием на этикетке: Алмаз.

         Но алмаз, как минерал - это ещё что? Нужны были  полезности и покруче. В глубочайшей тайне разворачивалась работа по самой насущной проблеме страны. Как говорили позднее в этом деле авторитеты – научно-технические аспекты проблемы дались относительно просто. Порой и отбою не было от зарубежных специалистов,  готовых передать нашим спецслужбам все подробности найденных ими решений.  Оставалось неразрешимой только проблема сырья для собственно необходимой части устройства. Не мешками же в диппочте возить её из-за кордона .
         Как не камуфлируй название этого сырья, а требуется именно эти,  обогащённые до нужного уровня граммы. Вопрос затрат тут уж был самым  из последних.
         А запасы по этому сырью были почти на нуле. Более того – не было понимания того, где бы из можно отыскать.
         Раз нет понимания – будем действовать методом сплошного прочёсывания. И в стране пошла тотальная  мобилизация на этом направлении, да так скрытно, что население ни о чём не догадывалось.
Ну бродят повсюду какие-то серьёзные люди, изредка показывая начальству какие-то бумаги, от чего грозный властелин местности обращается в угодливого холопа.

         Отец моего знакомого по работе в одной конторе, пользуясь открывшейся на некоторое время гласностью, развязал как-то язык и в компании от министра до радиста поведал одну историю. Почти в полном изложении она приведена мной в http://proza.ru/2016/03/03/2439
         А здесь же я использую некоторые оттуда данные для освещения волнующей меня темы.

        То была всего лишь одна из множественных точек приложения сил до крайности озабоченного государства.
       Территория работы, порученной товарищу, находилась в административном районе с населением меньше трёх тысяч человек на площади много больше полусотни тысяч квадратных километров. И характерна резко-континентальным климатом с коротким да нередко дождливым летом. Зимы  в районе и сейчас стоят холодные и столь же продолжительные с температурами в 28 –34 градуса мороза (при абсолютном минимуме в 64 градуса).
         Так вот буквально за один год (а год этот 1949-ый, когда автор ещё беспардонно  писял да какал в пелёнки) там, на горном массиве, развернули свою работу больше десятка поисковых партий, имеющих собственную авиацию.
Началось планомерное изучение слабо исследованной ранее площади; и полёты в горном хребте производились с большим риском для экипажей из-за сильно расчленённого рельефа. Каждый самолёт отрабатывал отдельную, ему отведённую площадь, чтобы лётчик вживался в рельеф и местность.
          И вот однажды, во время совершения дерзкого полёта по предложенной лётчиком схеме, бортовой регистрационный прибор зафиксировал молниеносно возросшую ионизацию, а на отвесной стенке кара наблюдались характерные ярко-жёлтые красноватые налёты.
          Отправившийся для подтверждения аномалии наземный отряд с первых же шагов на входе в ущелье зарегистрировали резко повышенную радиоактивность отдельных глыб.
         Проработав не более двух часов  приборы в начале все зашкалили, а потом  вышли из строя.
         Оперативно информация  об этом ушла руководству, главк направил в  удалённый захолустный райцентр небывалую для этих мест делегацию: высокую комиссию с представителями какого-то доселе неизвестного Министерства среднего (!!!) машиностроения. После короткого посещения объекта, комиссия МВД решила принять участок для проведения эксплуатационно-разведочных работ.
         В считанные дни декабря было создано рудоуправление, и к концу декабря началась заброска по воздуху грузов и шести тысяч заключённых.
         В условиях набравшей силу северной зимы началась колоссальная работа.

          Теперь мне надо заострить внимание читателя на деталях, может быть и мало заметных на фоне имевших место высоких свершений.
          Итак, стоял декабрь с его морозами хоть и существенно ниже аномальной цифры 64. Но и тридцати, сорока достаточно, чтобы обыватель мог впечатлиться, да подумать о тепле натопленного дома.
          А сколько же было тех воздушных путешественников в этот край? Один источник нам говорит о шести, другой о более двух, третий… и уж десятый из наших уже времён договорится до того что вообще их было очень мало, да приведёт в подтверждение официальный документ. Но каждый, как бы стирает из сознания то, что речь идёт о тысячах.  Вроде бы как  «тысяча» неприменима к числу людей. Вот два или даже шесть – это да. Столько может быть ещё членов преступного сообщества. И разве такие  отщепенцы достойны комфортных условий отбытия наказаний, которое ведь без вины не бывает?
           И тут автор привлекает к соучастию ещё одного рассказчика, который описывает приключения в ущелье горного хребта наших невольных естествоиспытателей:

         «Построили для них в ущелье  исправительно-трудовой лагерь. Народу согнали — тьму: тысячи две, если не более. Уголовников среди них мало было, в основном осуждённые за политику, так называемые враги народа, а ещё репрессированные немцы Поволжья, власовцы, «указники» — осуждённые по указу 1947 года за хищения. Сажали тогда даже за кражу колосков с полей – время-то голодное было.
          Вот кто горюшка тогда хлебнул. Жили заключённые в огромных палатках, человек на 60 каждая. Одеял на каждого не хватало, о простынях уж помолчу. Тюфяков было всего человек на 40. Зимой, а морозы за 60 стояли, спали в телогрейках, чтобы не замёрзнуть. Сквозь дыры в брезенте ночью видны были звезды. В шесть утра часовой бил в рельс: побудка! Вольнонаёмные разносили по палаткам баки с едой. На завтрак — баланда с кусочком хлеба. Потом построение на перекличку. Хотя в мою бытность никто отсюда не убегал. Да и куда: до железной дороги — 600 километров.
          Так что поел — и вперёд. По осыпи до ближайшей штольни приходилось подниматься вверх метров 70. Потом мимо водонасосной башни надо было пройти к краю ледника. Надев кошки на ноги, люди карабкались по льду на высокий вал, где их ждали тележки и кирки. По деревянным настилам — к штольням. Здесь работников поджидали мастера с болтающимися на шее противогазами. Это единственное спасение от ядовитой пыли, поднимающейся при разработке породы. Её грузили в тележки и спускались с ними вниз к огромному деревянному коробу, куда ссыпали руду для поджидающих внизу самосвалов. И так до позднего вечера.

          Только как ни торопила Москва, а жила-то оказалось слабенькой. За три года добыли лишь 1200 килограммов руды. А требовалось ещё много больше.

- Выходит, что рудник работал вхолостую?
— Выходит, что так.
 
           В начале 1950-х из московского НИИ в те края послали специалиста Анну. Позже она вспоминала: «Однажды вызвал меня начальник и передал образцы руды для анализа. Это оказались кристаллы уранинита. Меня сразу изолировали от всех. Даже машинистке, а она, как и все мы, давала подписку о неразглашении, не доверили печатать заключение.
           Через секретную часть я сдала письменное заключение. Через какое-то время снова вызывает меня начальник. Так, мол, и так, собирайся, голубушка, в командировку.  Добиралась я долго. Повели меня в штольню. И первое знакомство с геологическими образцами привело меня к выводу, что уранового месторождения как такового здесь нет. Хотя рабочие находили здесь урановые прожилки, они и создавали радиоактивный фон. Но несмотря на это спешно началось строительство обогатительной фабрики, посёлка для вольнонаёмных, даже аэродрома в 35 километрах отсюда. Познакомила я начальника участка с горькими выводами, и тот спешно собрал совещание. И на нём после моего сообщения, вызвавшего всеобщий переполох, геолог Тищенко, открывший эту «аномалию», обозвал меня вредительницей. После жарких споров решили доложить Берии: «Наличие уранового месторождения не подтвердилось, есть лишь маломощная жила».

          Но Берия стоял на своём: делайте что хотите, но чтобы уран был. Послал к нам геолога, специалиста по урану. Я фамилию запомнил — Лященко.
       Когда Лященко вернулся с рудника, Берия спросил его:

— Имеет этот рудник перспективу?
— Как геолог, могу сказать, что предварительной разведки там не проводилось, — дипломатично ответил
тот. — Но то, что мы увидели в пройденных штольнях, наши ожидания не оправдывает.
— Сейчас вы пойдёте вон в ту комнату, и у вас будет два часа времени на обдумывание, — перебил Лященко Берия. — Потом вы подпишете то, что сейчас сказали. Хорошо подумайте, — вежливо так молвил он.
          Но от такой его вежливости Лященко мороз прошиб. Не знал геолог тогда, что этот психологический метод Лаврентий Павлович перенял у Сталина. Через два часа Лященко снова вызвали к Берии. Тот
спросил прямо с порога:

— Подумали?
— Подумал, товарищ Берия. Закрывать надо этот участок!
         Берия подвинул лист бумаги с отпечатанным текстом:
— Подпишите.
          Геолог подписал. Воцарилась длительная пауза.
— Я могу идти? — спросил Лященко Берию. Тот оценивающе посмотрел на него:
— Нет. Вас сейчас отвезут домой. Вам даётся неделя. Ещё раз хорошо подумайте.
         Через неделю за Лященко приехали, провели в кабинет Берии. Там было ещё несколько генералов.
— Вы не передумали? Не отказываетесь от своей подписи?
— Товарищ Берия, я всё хорошо обдумал. От подписи не отказываюсь.
          Тогда Лаврентий Павлович молча подошёл к сейфу, стал его открывать. Геолог подумал, что сейчас Берия достанет пистолет и шлёпнет его. Но Лаврентий Павлович достал из сейфа орден Ленина. © Иван Барыкин. Дела давно минувших дней.» © Журнал: Тайны 20-го века №26, июль 2013 года

Но мысли мои не об так неожиданно обретённом ордене, и даже не о самом счастливом орденоносце.
         А об избирательном гуманизме людей, озабоченных образцами изуверства иноземцев.  Какими же их чувства возбуждаются от того что свершается дома, не как результат вражеского нашествия, оккупации, а соучастия в делах высоких наших достижений?
        Что, в частности, стало с теми клиентами заботливо организованных трудовых лагерей; насколько исправилось их поведение в сравнении с поведением сторонних за ними наблюдателей от охранных до диванных вплоть до дней сегодняшних?
        Пока же я слышу один ответ бывалого человека:

Кому ж до этого дело? Заключённых за людей не считали, так — дешёвая рабсила. Никто из нас и не знал, от чего они умирали.

       Но что это за проблема? – ведь многих же  р е а б и л и т и р о в а л и!   В том числе и посмертно. Так что самое время подзарядиться богатырской силой доброты, посетив музей, где с негодованием посмотреть на мыло да сумочки производства извергов рода человеческого.

06.04.2021 20:41