Анонимка

В феврале 2021 года земляк и добрый товарищ Владимир Грибов вручил книгу собственного сочинения, «Человек в милицейской шинели». Мои ожидания на захватывающий детективный сюжет не оправдались. Взамен получил не менее увлекательную историю о буднях советского столичного милиционера, изложенную просто и искренне. Уже с первых страниц «в человеке в серой милицейской шинели» я отчетливо узнавал своего отца, Николая Геннадьевича. Конечно, Володя Грибов рассказывал о себе, но моя память уже находилась в семидесятых годах. В районном городке Костромской области, где жили и трудились мои родители.
Вот мы с отцом идем по замершей дорожке в родильный дом, смотреть маленького братика. Пятилетнему мальчику больше хочется увидеть мать, чем нового члена семьи. Под хромовыми сапогами родителя, начищенными до блеска, аппетитно хрустит утренний октябрьский ледок. Порывы холодного ветра, поднимают мелкую снежную пыльцу. Она колет лицо. Приходится закрывать глаза, так как существует опасность превратиться в «пленника Снежной королевы». Эту андерсенскую сказку вчера на ночь читал отец. Редкий случай, так как обязанность участкового предполагала нескончаемые командировки по району. Вдруг неожиданно резко берет меня на руки и ускоряет шаг. Подбородок утыкается в темно-синее сукно офицерской шинели, через которое передается тепло, уверенность и отвага. Меня наполняет гордость за отца-милиционера. Среди моих приятелей ни у кого нет такого бати. Он еще и бывший десантник-фронтовик с медалью «За боевые заслуги». Воевал помощником пулеметчика, прыгал с парашютом в немецкий тыл! Вот только подвигов его я не знал. Почему-то родитель не хотел рассказывать про войну. Были другие ветераны, приходившие перед Днем Победы в школу, охотно делившиеся своим героическим прошлым. Больше сорока лет прошло с тех пор и не рассказов, не лиц тех героев я не помню. Отцовскую форму и его насмешливый взгляд, аккуратно завернутые в обрывок пожелтевшей газеты две военные медали, помню. Постойте, на моих глазах однажды он совершил героический поступок. Летом отдыхали на городском пляже, с семьей его младшего брата дяди Сережи. Взрослые, моя мама и дядькина жена с дочкой, собирали вещи. Надвигалась большая черная туча, предвещавшая скорый дождь. Мужчины побежали к реке, смыть с себя песок. Вдруг женщины бросили собирать вещи. Сверкнула далекая молния, еще без громового раската. Удивительно, но в реке не было дяди Сережи, а мой отец зачем-то нырял под воду. Наконец, над темной водой показалось две головы и женщины радостно замахали руками. Оказалось, дядька попал в воронку, называемую вьюном. Вместо того что бы плыть по течению, напрасно боролся с ним. Отец заметил тонущего брата и спас его.
Потом, когда я учился в седьмом классе, из темно-синего служебного сукна наша соседка тетя Аня Короткова сошьет мне пару брюки. Тогда служебную одежду милиция поменяла на серый, мышиный цвет и мама сэкономила на школьной форме. В милиции же на смену застегнутым под самый подбородок кителям, кожаным портупеям пришли открытые кителя по типу костюма, с маленькими погонами и форменной рубашкой с галстуком. Шинель заменили форменным пальто. Стиль милитари уходил вместе с памятью о войне и сталинском периоде, когда ментов боялись и одновременно презирали. В-семидесятых, авторитет человека в «милицейской шинели» приблизился к военным.
Вскоре мы переехали из съемного деревянного дома. Отец наконец-то получил трехкомнатную квартиру благодаря пробивной энергии мамы. Дошла от начальника милиции до первого партийного секретаря района. Отец отличался личной скромностью и никогда не просил за себя. Жил по принципу, - «делай, что должно и пусть будет, что будет». Меня в новом жилище обрадовала комната на двоих с братом и отдельная уборная. О существовании ванной тогда и не знал. Квартирный комфорт поражал простотой. Под умывальником стояло ведро, а в городскую баню, отец нас с братом водит по субботам. Но то было прекрасное время: пирожки с повидлом в школьном буфете за пять копеек, в банном ларьке продавался местный лимонад марки «Крем-сода», а люди при встрече здоровались друг с другом…
К этому времени папа получил новую должность. Из участковых инспекторов перешел в уголовный розыск. На пагонах у него светилось уже четыре звездочки. Правда, мне нравилась одна большая майорская, как у начальника милиции. На вид он выглядел строже даже директора школы Артамонова Александра Федоровича, морского офицера пережившего блокаду Ленинграда. Дело, скорее всего в больших очках, придававших лицу главного милиционера суровый профессорский вид. Майор Молчанов казался самым важным человеком в городе. Так оно на самом деле и было. Дело в том, что Сергей Михайлович воевал в партизанском отряде разведчиком-подрывником и носил псевдоним «Грач». Таким именем, как оберегом от злых сил, пользовались в старину славяне. С его сыном, Мишкой, мы с садика дружим.
В квартире до нас жила семья заместителя городского главы, по-старому горисполкома. По этой причине имелся редкий в то время домашний телефон. К нему полагался справочник. Его наличие повышало статус жильцов, так советская власть выделяла нужных обществу людей. Лишь у отца данный факт вызывал неудовлетворенность. Скоро получили ответ на его тревоги. Со службы звонили, не считаясь со временем и в редкие выходные. В итоге покоя лишилась вся наша семья, а любой звонок производил эффект пожарной тревоги. Нагрузка на милиционера, в то временя, несравнима с сегодняшним полицаем. На 30 тысяч жителей района приходилось всего 39 сотрудников милиции. Следует помнить, что в те времена народ следил за порядком, а не государство за народом. Привычной для нас мобильной связи тогда не имелось. Техники не хватало. Пацаны с завистью разглядывали гаишный высоко проходимый мотоцикл «Днепр» с коляской. Имел задний ход, как у машины! За уголовным розыском значился не менее мощный «Урал». Мототехника использовалась круглогодично: зимой и летом.
Ранним февральским утром, проснулся от громкого разговора на кухне. Голос отца, а другой похож на его двоюродного брата. Дядя Паша работал шофером на огромном МАЗ-509, обзываемом «хлыстовозом». Вывозил лес с делянок. Кроме мощности, машину отличала необычная особенность. Отсутствие капота. Мотор находится под сидением шофера, как на современном КамАЗе. Вот эта важная деталь конструкции и сослужила плохую службу бывалому шоферу. Дядя Паша по важной надобности из делянки выехал в город. Перед тем как сесть за руль хорошо выпил, для храбрости. Существовал запрет на въезд в городскую черту тяжелому транспорту. Видимо рассчитывал на безопасное ночное время, да на эффект неожиданности. Но проползти многотонной груженой лесом машине, подобно муравьишке, не удалось. Перед двухэтажным зданием районного отдела милиции решил притормозить. Зачем он поперся по этой милицейской улице? Не рассчитал дядя Паша тормозной путь, врезался в фонарный столб, что напротив парадного милицейского крыльца. Не спешил нажимать на тормоз, учитывая отсутствие у МАЗа капота. Хмель лишил опытного водилу привычного глазомера. Машину заглушил и наутек. Пьяный - пьяный, да сообразил к кому идти.
- Николай, выручай, - пьяно умолял горе водитель. По голосу отца чувствовалось раздражение, - третий раз пьяным попадаешь в истории. Выводов не делаешь. Так и до преступления недолго. Один тебе совет, иди в отдел ГАИ и покайся. Накажут, но учтут чистосердечное раскаяние.
В ответ послышались всхлипы, издаваемые при плаче. Мне стало жалко дядю Пашу. Он никогда не приходил к нам без подарка и обязательно подбрасывал меня до самого потолка. У него были сильные руки, сладко пахнущие бензином. Неожиданно паузу прервал третий собеседник, - Николай, отберут права и новую машину! Не обижай родственника. Одно твое слово решит проблему. Пашка же дом строит.
- Я же бревна для сруба вез, - оправдывался дядя Паша, почувствовав поддержку.
- Выписка на лес есть? - сурово осек отец. Его аналитический ум отличался быстрой реакцией. Сходу понял, что за пьяное вождение лишат только прав, а за хищение государственной собственности свободу.
- Есть, выписали официально, вот только, - послышалось шуршание бумаги.
- Вез больше бревен, чем выписали, - подсказал отец.
- Ну да, ну да, - печально согласился дядя Паша, - двор еще поставить.
- Видишь, - хохотнул третий, - все в дом несет, о семье заботится. Создает, понимаешь, ячейку общества.  Ты же у нас партейный, должен ценить такое рвение. Кто же кроме нас близких поможет? Ну что тебе стоит, взять трубку и позвонить гаишнику?
Так напористо и по-панибратски, мог разговаривать только один человек. Младший брат отца, Сергей, работающий в школе учителем труда. По причине плоскостопья в армии не служил, а по молодости лет в войне, как отец мой и дед, не участвовал. С его приходом непременно звучали шутки, свежие анекдоты. Мама принимала Сергея радушно, но поругивала за матерные слова. Был он каким-то поверхностным, не искренним, скользким, как рыбина.
Неожиданно мое внимание переключилось на более важный объект. В висевшем на стене радиоприемнике «Маяк 204» послышался треск. Раздался глухой, сильно окающий голос, - «говорит местный радиоузел, говорит местный радиоузел, говорит местный радиоузел, московское время шесть часов пятнадцать минут».
Про себя торопил, моля сократить ненужное и известное всем вступление. Наконец, после очередного треска, было объявлено долгожданное сообщение об освобождении от уроков учеников с первого по седьмой класс. В связи с двадцати семиградусными морозами.
Натянув на голову одеяло, чтобы не слышать спорящих родственников, попытался заснуть. Сегодня школа отменялась.
Ночные приключения продолжились. На второй месяц комфортной жизни около часа ночи зазвонил злосчастный телефон. Мать в соседней комнате тяжело вздохнула, а отец стремительно взял трубку. Только и слышались его взволнованные вопросы, обращенные к неведомому для меня милиционеру, - где, во сколько, кто сообщил, кому доложили.
Сквозь щель комнатной двери проник желтый луч от включенного в зале света. К моему сожалению, он не имел волшебного свойства передавать информацию, лишь усилил тревогу. Любопытство заставило войти в зало. Взору открылась привычная картина сборов. Мама в ночной рубашке заворачивала в бумагу четыре кусочка белого хлеба, густо намазанные сливочным маслом. То было мое любимое лакомство. На масло еще сыпал сахарный песок и поливал из чайника теплой водой.
На столе уже лежал завернутый в бумагу другой пакетик с едой. Меня такая забота не удивила, зная его больной желудок, всегда в командировку собирала продукты. Отец стоял посередине комнаты одетый в темно-синий свитер. Поверх его, наискось под левой подмышкой, в небольшой кобуре коричневая ручка пистолета. Я много раз разбирал «Макаров», представлял назначение оружия. Отец с надломом в голосе обратился к маме, - слышишь, не плачь, все будет в порядке.
Только тогда обратил внимание на красные, воспаленные ее глаза. Надевая серую плащ-накидку, удостоил и меня своим внимание, - ты старший, запомни это, - намного строже, чем маме зачем-то сказал отец.
Через двух рамное окно, подобно скулению щенка, пробился звук мотоциклетного сигнала. Отец стремительно ушел в темную весеннюю ночь. Застрекотал ураловский движок, пару раз водитель газанул и вновь наступила тишина. Стало зябко, снова тревожно от неизвестности. Мама, уткнувшись лицом в стол, беззвучно плакала. Так я и не смог от нее ничего добиться, вернулся в теплую постель.
Проснулся от звука глухо хлопнувшей входной двери. Со стороны кухни уловил запах крупяной каши. Значит, это мама принесла воды с колонки и готовит нам с братом завтрак. Покидать нагретую постель не хотелось. За ночь кирпичный дом, отапливаемый железной печкой, называемой по-иностранному голландкой, успевал остыть. В это время в комнату зашла мама. Присев на краешек кровати устало проговорила, - «с нашим папой все хорошо». Помолчав, печально добавила, - «сегодня ночью убили милиционера».
На первой же школьной перемены узнал трагическую новость. При задержании преступника, напавшего на малолетнего ребенка, погиб двадцати четырех летний милиционер. Необычное преступление всколыхнуло десятитысячный город. Версии выдавались одна страшнее другой. Вроде как сержант случайно увидел этого недавно вышедшего из заключения мужика, предварительно получив сигнал о совершенном преступлении. Он стоял помощником дежурного по райотделу. Сам якобы в нарушении инструкции принял решение на задержание. Преступник пытался его зарубить топором, а сержант ранил нападавшего из личного оружия. Особо зловеще звучало предположение о сообщниках, прятавшихся до поры до времени в городе.
Вечером истину услышал из уст непосредственного участника задержания, моего отца, - сотрудник милиции преследовал подозреваемого, а догнав, получил пулю из охотничьего ружья. Смертельно раненый в грудь сержант успел ранить в ногу преступника. О случившемся в милицию сообщил случайный свидетель. С помощью служебной собаки оперативная группа сразу же вышла на след, который привел к деревенскому дому. В семи километрах от города. Рано утром преступника задержали.
- Ты в него стрелял?
Мне хотелось получить утвердительный ответ, хорошо помня рукоятку пистолета в кобуре под отцовской подмышкой. Не устроил меня и негероический рассказ, без погони и борьбы. Его ответ лишил мальчишеского интереса к данному событию, - запомни сынок, побеждает умный, а несильный! И еще, ум без справедливости есть хитрость, а ум с правдой – мудростью называется. Так вот, правда была на стороне закона и тех, кто его представляет. Преступник схитрил перед хозяевами дома, мол, ранился сам на охоте. Рану перевязали, человека пригрели. Поняли, что дело неладное и отправили старшего сына в город, в милицию. Только к этому времени мы уже дом окружили. Сын хозяина сообщил, когда преступник заснул. Остальное дело техники.
Случившееся 9 апреля 1972 года заставило меня с другой стороны посмотреть на работу родителя. Красивая по-военному форма, наличие личного оружия уже не казалось надежной, как раньше. Наоборот, на человека в милицейской шинели могли напасть, ранить, убить. Имелись люди, для которых правоохранитель не является авторитетом!
Именно в эти тревожные дни узнал о семейной тайне, разгадка которой вскоре приведет меня к еще одному важному открытию.
 Наверное, на второй-третий день после происшествия стал свидетелем необычного разговора родителей. Речь между ними шла про ордер на квартиру. Документ, наделяющий правом собственности. Оказалось, мы живем без этой главной бумажки и потому жилье у нас могут отобрать. В любое время! Это открытие так меня поразило, что пришлось нарушить правило, вмешаться в разговор взрослых.
- Нашу с братом комнату могут отобрать чужие люди? - проговорил с обидой на родителей, не сумевших нас защитить. Мама, не сдерживая волнения, ответила, как равному, - мы вселились по смотровому, временному ордеру. Если в этом месяце не получим решение райсовета о собственности, то квартиру передадут другой семье. Причину задержки я не знаю, а твой отец молчит.
На последнем слове мама не сдержала эмоции. Ее глаза наполнились влагой, от чего голубые глаза стали бесцветными. Отец напряженно смотрел в окно, молчал. Только став взрослым понял, почему мужчины теряются от женских слез. Они обижают мужчину неверием в его силу.
Неохотно, с большим волнением, ответил, - на меня написали анонимку. Пока ее не рассмотрит партийная организация нашего РОВДе, ордера не выпишут. Пришлось узнать очередное чудное слово. Именно от него зависела наша судьба. Так мне казалось тогда.
- Кто же сделал донос, знаешь этого подлеца? - искренне возмутилась мама, часто упрекающая его за излишнюю принципиальность. Для меня же отец был самым справедливым и честным человеком на земле. К тому же быстро понял, что анонимка это и есть донос, сродни несправедливому обвинению. Верил, что строгий начальник милиции майор Молчанов разберется и найдет анонимщика. Одно не мог понять, в чем же собственно обвиняют отца? Мама словно услышала мои мысли, спросила первой, - охульника не узнать, он же не подписался под оговором, а в чем хотя бы обвинение?
Мы с волнение ждали ответа, но отец не спешил. Мне показалось в этот момент, что только я один знаю, за что и кто написал подметное письмо. О чем смело и объявил, - анонимку написал дядя Паша, потому что отец не отмазал его от гаишников. Помните, в прошлом месяце он с дядей Сережей был у нас и просил тебя скрыть аварию? Ты не помог и у него отобрали водительские права. От обиды, написал жалобу, а так как тебе родственник, то постеснялся поставить подпись.
Отец, как-то нехорошо посмотрел на меня. Словно я написал на него анонимку. Ничего не сказав, взял пустые ведра и вышел на улицу за водой.
Через пару дней принес важную бумажку, долгожданный ордер. Тут случилось самое непредвиденное! Мне позволили посмотреть документ с синей круглой печатью и чьей-то размашистой подписью. От радости подпрыгнул и нечаянно разорвал ценный листок ровно на две части. Как раз в том месте, где он был надвое сложен. От неожиданности родители, я вместе с ними, лишились дара речи. Потом заплакал от досады и злости на самого себя. Мама, отобрав эти два листка, покрутила их, затем рассмеялась. Решение проблемы оказалось простым. Склеила разорванные листки полоской пластыря, посередине отрыва. Так незатейливо вернула документ в первозданный вид.
На следующий день, пришел родной брат отца, дядя Сережа.
- Ну, Николай, показывай ордер на квартиру, - прокричал вместо приветствия, - законную собственность, да еще от государства, следует обмыть!
Сказал не радостно, а с обидой. Хотя, чему нам было завидовать! Дяде Сереже только что построили большой деревянный дом. Родственники, в том числе мой отец, целый год каждое воскресенье работали у него. Родители дали денег.
Поставил на стол бутылку водки и уселся на диван, в ожидании реакции хозяина.
Мама быстро собрала закуску. Недолго посидела с мужчинами и ушла на кухню. Тут-то произошло самое неожиданное. Отец вдруг спросил раскрасневшегося от выпитого брата, - Сергей, зачем ты написал анонимку? Мне ее показали. Ладно бы на одного меня, но и припутал Пашку. Якобы я по-родственному, а другим шоферам за деньги помогал скрывать нарушения, совершенные ими в пьяном виде. Ты же знаешь, что не правда!
Наступила тишина, тягучая, как бывает перед грозою и последующим ливнем.
- Прости, Николай, черт попутал, - сразу сгорбившись, тихо-тихо отвечал родной брат. При этом цвет лица его посерел, подобно прошлогодней траве.
Когда дядя Сережа ушел, отец нежно привлек мою голову к себе, тихо сказав, - никогда не рассказывай людям о своих удачах. Дело в том, что они хотят жить лучше тебя. А самый простой способ добиться желаемого, украсть счастье.
- Он же нас с мамой, братом и тебя предал! Зачем ты простил его?
На мою категоричность, последовал спокойный ответ, - сынок, нужно уметь прощать и давать шанс. Человек слаб и нуждается в поддержке. У дяди Сережи больная жена и дочь. Не ожесточайся.
Так я узнал про человеческую зависть и умение прощать личные обиды.
Дядя Паша стал реже к нам приходить. Теперь, вместо меня, до самого потолка подбрасывал моего младшего братика. От его рук пахло свежим хлебом, а не бензином. Права ему вскоре вернули, но шоферил он уже не в лесу, а в городе.  Водителем хлебовозки. Был сменой работы вполне доволен. Больше он за рулем никогда не пил.
Дядя Сережа, напротив, после случая с анонимкой, стал у нас частым гостем. Главное, он прекратил материться! Еще появилась у него странная привычка, приходить к нам и молча сидеть на диване в зале. Так же молча уходить, сильно хлопнув дверью. Мне казалось, что он просто не решался сказать что-то важное. Только став взрослым, понял причину такого поведения. Название ей, комплекс вины.