Форточка в Европу

Когда подопечные немцы наивно спрашивали переводчицу Машу, верит ли она в перестройку, она только пожимала плечами и не знала, что ответить. Ей очень хотелось надеяться на перемены, но существующее положение вещей казалось тогда вечным и незыблемым: с руководящей ролью КПСС, парткомами, дефицитом, очередями, магазинами «Березка», непреодолимостью пятого пункта, цензурой и лицемерием. А предсказание известного астролога Павла Глобы о распаде СССР воспринималось как бред сумасшедшего…
По окончании педагогического института Машу, столичную штучку, распределили в Кострому. В слезах она примчалась к телефону-автомату, висевшему на первом этаже рядом с факультетской раздевалкой: «Мамочка, меня направляют в Кострому сельским учителем!» Мама Маши сохраняла олимпийское спокойствие: она знала, что благодаря её связям дочь никуда не поедет и поэтому заранее ничего не предпринимала. А Маша все равно плакала: и из-за своего бесправия – что кто-то может распоряжаться её судьбой и куда-то посылать, и что замуж не вышла за того, кого любила – справка с московской работы мужа гарантировала свободное распределение. Утешала Машу гардеробщица, сердобольная тетя Галя:
- Деточка, не плачь! Кострома – очень хороший город, у меня сноха оттуда, там в магазинах и колбаса, и сыр бывают!
По звонку и с запросом Машу отправили в Министерство просвещения перераспределяться. Вездесущее телефонное право. Так Маша оказалась в уютной шарашкиной конторе – конструкторско-технологическом бюро игрушки, располагавшемся в бывшей церкви на Нижней Красносельской. В отдел научно-технической информации вела крутая лестница на верхотуру колокольни. Здесь Маше приоткрылась первая форточка в Европу: нет-нет, не из-за высоты колокольни! Маша готовила обзоры ежемесячного журнала «Das Spielzeug» («Игрушка»), выпускавшегося германским союзом производителей игрушек. Это было яркое глянцевое издание с невиданными ранее чудесами: куклой Барби, Лего, детской радиоупраляемой техникой…Свежие идеи загнивающего Запада предназначались для разработчиков новых советских игрушек.
Не приоткрытой форточкой, а целой телепортацией в Европу казалась Маше работа на международных выставках, куда ее отпускало лояльное начальство для языковой практики. Здесь было весело. Маша почувствовала себя, наконец, не вечным сидельцем в пыли библиотек, а живым связующим звеном между людьми, не понимающими друг друга. Немецкоязычные фирмы-работодатели, яркий выставочный антураж, престиж, непривычная европейская обходительность с клиентами и сотрудниками, настоящее австрийское кафе с венским штруделем - все это создавало иллюзию пребывания за рубежом. Переведя несколько раз туда и обратно вопросы и ответы про какое-нибудь техническое чудо, будь то станок или технология, Маша невольно все запоминала и, казалось, что стоявшие рядом немецкие спецы вроде уже и не нужны. Фирмачи шутили: "Ну, мы домой поехали, вы тут сами без нас справитесь!"
Однажды, когда в обиход прочно вошло выражение «совместное предприятие», сокращенно СП, Машу вызвал начальник главка:
- Полетишь в командировку в ФРГ с нашими двумя директорами. Будем СП организовывать по производству куклы Петры. Готовься к выездной комиссии!
Петра была немецким аналогом Барби, с теми же шмотками, роскошным меблированным домиком и автомобилями. И с бойфрендом по имени Фред.
Командировка в ФРГ Маше с её пятым пунктом прежде даже и не снилась. Мир был еще разделен. Ранее ей доводилось бывать лишь в соцстранах – ГДР и Чехословакии. Оказавшись как-то в Братиславе на набережной, Маша загляделась на недостижимый противоположный берег Дуная. На той стороне – другая планета, хотя это была всего лишь Австрия.
Выездная комиссия из министерских и партийных чиновников решала, быть поездке или нет. Двое директоров фабрик по производству кукол, главная художница-разработчица кукольных образов и Маша оказались вроде студентов перед экзаменаторами.
- Ну, и что это за худосочное создание? – воскликнул важный мордатый дядька, глядя на фотографию Петры.
- Да уж. Будто девчонку голодом морили. Зачем нам такое? – вторила ему очкастая тетка в строгой, наглухо застегнутой блузке, тощая и высушенная, как вобла.
- У нас что, своих кукол мало? Наша промышленность выпускает прекрасных пупсов, румяных и упитанных. И девочки с удовольствием с ними нянчатся, - хлопала глазами, подведенными стрелками, размалеванная рыжая мадам с высоким начесом.
- А эта стиляга какая-то. И все её шмотки – мещанство и культ вещей! Что мы все время на Запад-то заглядываемся! У нас совсем другие ценности! – подвела идеологическую базу тетка-вобла.
Ситуация была близка к провалу. Доводы директоров были неубедительны. Да и какие у них могли быть доводы – им просто хотелось прошвырнуться за границу. И Маше, естественно, тоже хотелось. По студенческой привычке она подняла руку:
- Товарищи, позвольте, пожалуйста, мне как специалисту с высшим педагогическим образованием высказать свое мнение!
Присутствующие с недоумением и любопытством посмотрели на юную выскочку-пигалицу, сидевшую на галерке, которой никто не собирался давать слово. А Маша почувствовала, что настал ее звездный час, и продолжила громко и уверенно, как учительница в классе:
- Игрушки должны быть разные, у подрастающего поколения должен быть выбор. Да, наши куклы в виде детских образов способствуют формированию у девочек материнского инстинкта и чувства заботы о семье. Но женщина ведь не только мать и жена, не только, как говорят немцы «Kinder, K;che, Kirche - «Дети, кухня, церковь». У нас женщины заняты в разных областях производства и общественной жизни. И игрушки должны соответствовать этим реалиям. Разнообразная одежда Петры – это не просто так называемые «шмотки», это развитие художественного вкуса и фантазии; а её автомобили, домики, одежда и аксессуары врача, учительницы, повара, спортсменки и тому подобное необходимы для ролевых игр, для воспроизведения различных жизненных ситуаций, в том числе и игр в будущую профессию. Это игра во взрослую жизнь, а точнее её репетиция…
Бойкое выступление молоденькой переводчицы имело неожиданный успех. Комиссия дала добро, а кукольные директора и художница зауважали Машу и поняли, что на чужбине они с ней не пропадут.
Маша впервые летела бизнес-классом. Директорам он полагался по статусу, а ей и художнице Полине Павловне – за компанию. Оба директора были Михалычами, один Иван, другой Александр. Иван Михалыч был главней, считался руководителем группы. Но по возрасту старшей была Полина Павловна – она держалась сама по себе, демонстрировала независимость и иногда ворчала на своего начальника. Казалось, Иван Михалыч даже немного её побаивался.
В самолете Маша сидела рядом с художницей, а директора - в следующем ряду за ними.
- Маш, ты пьешь коньяк? – спросил Иван Михалыч сразу после взлета.
- Нет, а что?
- Ну, когда будешь выбирать напитки, заказывай коньяк, да побольше. Мы у тебя заберем.
Маша бросила недоуменный взгляд на Полину Павловну.
-Михалыч, ты чему молодежь учишь?! – назидательно громко произнесла художница, обернувшись назад.
- Да ладно тебе, Полина, не занудствуй. Молодежь у нас продвинутая, все понимает.
- Термос там у них, специально с собой взяли, чтобы коньяк в него сливать. За все ж уплочено, так что ж добру пропадать, после еще выпьют, - с сарказмом объяснила Полина, - стыдобища!
Прилетели. Маленькая, уютная двухэтажная гостиница «Лев» в романтическом стиле, небольшой городок Нойлусхайм между Маннхаймом и Гейдельбергом. В холлах отеля – вазочки с фруктами и изящные букеты. В номере на кровати – шоколадки в форме сердечек. В ванной на двери – одноразовые бумажные рукавицы для чистки обуви. Советскому человеку все в диковинку.
Первым делом - пробежка по близлежащим магазинам. В декабре горы фруктов, обычных и каких-то неведомых экзотических, их эффектная выкладка, ломящиеся от продуктов витрины – как символ изобилия и плодородия. В Москве в это время пусто даже на полках, где раньше подолгу пылились никому ненужные, причудливо расставленные пирамиды из рыбных консервов. А в гастрономе на Новослободской на их месте вальяжно лежит и дремлет нахальный черный кот.
От непривычно пестрого разнообразия рябит в глазах и начинает болеть голова. Ужин в гостинице оплачен принимающей стороной, но после него взбудораженная компания еще собирается на междусобойчик в номере Полины Павловны. Маша – дитя, взращенное в духе коллективизма, - не может не участвовать в этом продолжении банкета, выставляет на общий стол коробку московских конфет, привезенную с собой в качестве сувенира.
- Вот, а дамы меня осуждали, - оправдывается главный Михалыч, разливая коньяк из термоса по пластиковым стаканчикам. Младший Михалыч, немного разомлев, вздыхает: «Дааа, вряд ли мы уже доживем до такого изобилия у нас»…
Маша тогда подумала: «Может, все же доживем!»
После посиделок Полина Павловна задерживает Машу у себя:
- Вот что я тебе скажу. Девчонки из бухгалтерии нашептали мне, что Ивану Михалычу не только наши суточные командировочные в дойче марках выдали, но и на оплату гостиницы кругленькую сумму. А за нас фирма заплатила…Сечешь? Михалыч наверняка захочет эти деньги заныкать, но ему бумага для отчета нужна, что мы якобы сами платили. И без тебя ему это не удастся. Так вот, пусть делится. Поровну, на всех четверых.
Умудренная жизнью Полина Павловна как в воду глядела. В холле Машу поджидал Михалыч:
- Маша, тут такое дело...Нам бы документ получить…Типа приходного ордера за оплату гостиницы. Договориться бы…Мне вроде несолидно…Ты уж как-то попытайся свой педагогический подход к немцам найти. Я в тебя верю – у тебя получится!
- Я попробую завтра поговорить, Иван Михалыч.
Это была непростая миссия. Одно дело – переводить чужие слова и мысли. Быть дипломатом, да еще в таких щекотливых вопросах – совсем другое.
«Петра и Барби, как две роскошные женщины на конкурсе королевы красоты, конкурируют и борются за лидерство. И нам важно, чтобы Петра оказалась первой на ёмком советском рынке и завоевала его», - говорил Артур Роланд, директор немецкой фирмы - «родителя» Петры. И поскольку в составе советской делегации были два директора, то и господин Роланд лично занимался их приемом. Это был энергичный, общительный сорокалетний мужчина с обаятельной улыбкой, увлеченно крутивший в своем авто записи рок-группы «Пинк Флойд», предложивший всем в первый же день называть друг друга по именам «с целью снижения официального пафоса». И когда Артур утром приехал за гостями в отель, Маша, краснея, решила изложить ему суть вопроса прямо, без намеков и предисловий. Всё оказалось проще, чем она думала. «Нет проблем, - ответил Артур, заговорщически подмигнул и подвел её к даме на ресепшн, - объясни еще раз, что вам нужно». Немка приветливо закивала головой, переводя взгляд с Артура на Машу и обратно. «Сделайте, это, пожалуйста, для наших дорогих гостей», - подытожил Артур. Вечером вожделенный документ был торжественно вручен Маше, в присутствии всех её коллег. Тайное, как обычно, становится явным.
- Ну, Михалыч, Маша для нас такое дело сделала – давай теперь дели все поровну, - потребовала Полина Павловна не раздумывая. Но Михалыч нелегко расставался с деньгами, он и причитающиеся сотрудникам суточные выдал не сразу. Полина Павловна наседала на своего начальника еще два дня: «Михалыч, у меня большая семья, двое внуков, мне надо успеть всем подарки купить, ты чего тянешь?» Видимо, Михалычу всё же не удалось выдумать причину, почему не раздать деньги. До него, наконец, дошло, что он сидит со всеми в одной лодке, пришлось уступить энергичному напору Полины. Следствием этой победы была безудержная гонка по магазинам - Маша едва успевала метаться между художницей и каждым из Михалычей, которые, словно беспомощные дети, не могли ступить без нее ни шага.
В дальнейшем Маша пожалела, что в поездке не вела дневник, как это делала ее одноклассница Наташа, окончившая МГИМО и много летавшая по командировкам. Потому что все впечатления спрессовались в одно пятно: переговоры; посещение фабрик со светлыми, по-игрушечному чистыми цехами и рабочими в ярких спецовках; нереальные, будто нарисованные, виды с аккуратными домиками; старинный замок, словно иллюстрация к сказке братьев Грим, с роскошным, ухоженным в немецких традициях парком.
В демонстрационном зале Петры у Маши захватило дух. «Кажется, я в детстве не наигралась», - призналась она себе, вспомнив, как вместе с бабушкой, профессиональной портнихой, шила кукольные наряды: сарафан из обрезков цветастого ситца, нарядное платье из старого гипюрового белья и даже шубку из кусочков меха. Все это изобретательно украшалось кружевом, тесемками, бусинами, пуговицами, хранившимися в бабушкиной шкатулке, и выглядело ничуть не хуже, чем нынешнее приданое модной куклы.
Каждый вечер Артур и его коллеги устраивали обстоятельный ужин в каком-нибудь ресторане - местной достопримечательности: то с национальной кухней, то на винодельческой ферме с дегустацией местных вин. В одном из заведений гостям предлагалось самим пожарить мясо на раскаленном базальтовом камне, подававшемся каждому на стол. Только Маша после таких ужинов всегда оставалась голодной: участники застолья без умолку произносили речи, каждый по очереди, а Маша одна без умолку переводила, переводила, не успевая ничего съесть. Что ж, такова участь толмача…
Запустить совместное предприятие впоследствии не получилось: пластмасса, из которой делали советские игрушки, оказалась не соответствующей европейским санитарным нормам. Китайская соответствовала, а наша нет.
Больше всех выиграл от Машиной поездки её маленький сын. Он получил в подарок уйму новых игрушек: для песочницы самосвал и грузовик-бетономешалку с множеством двигающихся деталей и черными мягкими, будто настоящими, шинами на колесах, целый зоопарк плюшевых зверушек-симпатяг и самое главное – большой внедорожник-багги в масштабе 1:10 с радиоуправлением. Наверное, такой был тогда один на всю Москву. По весне Маша с семейством поехала прогуляться на ВДНХ, прихватив с собой это чудо техники. Мама, папа и сын сидели на лавочке, а автомобиль разъезжал сам по себе, подкатывая к прохожим, к людям на соседней скамейке, к очереди за мороженым. И когда кто-то пытался наклониться и взять его в руки, он резко разворачивался и мчался прочь, этот непонятно откуда взявшийся транспорт инопланетян.