Золотая рыбка - кто она?

                "Подобно Царство Небесное неводу,
                закинутому в море ..." (Мф.13:47)

      1

      Рассуждая о сказках, мы, как правило, не упускаем случая напомнить о заключённой в них мудрости, переходящей к нам через них из поколения в поколение. Но всегда ли мы отдаём себе отчёт в том, какого рода мудрость хранят в себе сказки? И всегда ли она лежит так близко к поверхности, чтобы заявлять о себе отчётливо и во всеуслышание?

      Вот, к примеру, одна из самых известных русских сказок – о золотой рыбке. Рассказывается в ней о том, что жили-были некогда на берегу моря старик со старухой. Жили они бедно, в убогой землянке, не было у них даже порядочного корыта. Перебивались лишь тем, что попадало старику в невод, исправно закидываемый в море. Старуха же, оставаясь дома, пряла и стряпала, когда было из чего. И вот однажды выловил старик из моря рыбку не простую, а золотую. И взмолилась рыбка человеческим голосом, прося старика отпустить её на волю, пообещав за это выполнить любое его желание.

      Старик, надо думать, онемевший от изумления, необыкновенную рыбку великодушно отпустил, не воспользовавшись столь выгодной для себя ситуацией.

      Однако старуха, которой было доложено всё до мельчайших подробностей, оплошность старика решила немедленно исправить и стала регулярно посылать беднягу на берег к золотой рыбке с разными, всё более и более возраставшими требованиями.

      Сначала попросила себе старуха всего лишь новое корыто, взамен старого, прохудившегося. А уж потом старухе, получившей корыто, захотелось и новую избу вместо убогой землянки. Избы показалось мало, хоромы потребовались, а там уж и дворец, в котором обитала бы старуха не простою мещанкою и даже не столбовою дворянкою, как грезилось недавно, а царицею. Только вскоре и царицей быть показалось мало, возжелала она стать самою Владычицей Морскою, чтобы рыбку золотую иметь у себя в прямом услужении. Этим-то всё и кончилось…

      Хотя и не хотелось старику идти на берег моря с таким старухиным повелением, но ослушаться её он всё-таки не посмел. И когда, прокричав в глубины гневно вспенившегося моря про Владычицу Морскую, возвратился старик домой, то увидел  старуху на пороге своей землянки, возле того самого разбитого корыта, с которого всё и начиналось.

      Так о чём же эта знакомая нам с детства и милая сердцу сказка? О великодушии старика, отпустившего из плена необыкновенную рыбку, ничего не попросив у неё за это? О старухе, поплатившейся за собственную жадность? Или же о чём-то ещё?

      Тут приходит на ум древнегреческий сюжет ещё об одной парочке стариков – Филемоне и Бавкиде. С ними тоже произошло однажды нечто необычайное, хотя и совсем иное: их бедную хижину посетили боги.

      В те времена боги имели привычку сходить с небес и неузнаваемыми странствовать по белу свету в образе бродяг или нищих, чтобы посмотреть, как живут на земле люди, и каковы они на самом деле. Так, в селение, где обитали Филемон и Бавкида, наведался бог Зевс с сыном Гермесом. Тщетно стучались они в двери, просясь на ночлег. Ни одна дверь перед ними не отворилась. Только Филемон и Бавкида, жившие на отшибе, приняли безвестных странников с распростёртыми объятьями, выставив на стол перед гостями всю имеющуюся у них снедь. И когда в опустошенном кувшине вдруг снова, само собой заплескалось вино, старики поняли, кого они у себя принимают.

      Жители селения, не отворившие странникам дверь, были тут же наказаны: их дома вместе с обитателями ушли под воду. Зато неказистая хижина отзывчивых стариков прямо у них на глазах превратилась в храм. А им самим было предложено исполнение любого желания. Посоветовавшись, старики попросили разрешения доживать свою жизнь сторожами при храме, а потом умереть в один день. Просьба их была исполнена: они жили долго и счастливо, а умерев в один день, превратились в два дерева, росшие из одного корня: дуб и липу.

      2

      Надо сказать, что сюжет о говорящей рыбке, несмотря на всю свою необычность, вовсе не единичен. Вот что, к примеру, рассказывается о такой рыбке в мифах Древней Индии.

       Однажды прародитель человечества Ману, придя к ручью умыться, увидел в воде крохотную рыбку необычайной красоты. Он, как водится, тут же сделал попытку поймать её. Но рыбка, увернувшись, внезапно заговорила с ним человеческим голосом,

      Если золотая рыбка, попавшая в невод старику, просила лишь отпустить её на волю, то рыбке, увиденной Ману в ручье, требовалось совсем другое. Она просила Ману защитить её, поместив на время в кувшинчик с водой, где ей не могли бы угрожать хищные рыбы; затем, когда она подрастёт, перенести её в пруд, а когда и пруд окажется ей тесным, выпустить в открытое море. Она также пообещала Ману в будущем спасти его самого от большой беды, поведав ему о грядущем потопе.

      Ману сделал всё, о чём просила его рыбка. Сначала поместил её в кувшинчик с водой, а когда рыбка подросла настолько, что в кувшинчике ей стало тесно, Ману перенёс её в пруд. Обитая в пруду, рыбка продолжала расти, став такой громадной, что для того, чтобы доставить её к морю, потребовалась пара могучих быков, впряженных в крепкую и вместительную телегу.

      Выпущенная в море рыбка велела Ману построить большой корабль и, взяв с собой туда по паре всяких животных и птиц (совсем как в библейском сюжете о Ное), а также семена различных растений, прицепить корабль за верёвку к рогу, выросшему у неё на носу.

      Так они и поплыли, чтобы добраться до самых высоких в мире гор – Гималаев и, причалив там, спаслись от потопа. Рыбка, как и обещала, спасла Ману.

      Но надлежало ли и золотой рыбке, пойманной в сеть стариком, стать его спасительницей? И от чего могло потребоваться спасать старика? Что могло ему угрожать? Ведь всемирный потоп тогда как будто не предвиделся. И гибель в его волнах старику не грозила.

      Да и есть ли вообще что-нибудь общее между рыбой, спасшей некогда Ману, и золотой рыбкой, выловленной однажды из моря стариком?

      Очевидно, всё-таки есть. И общее здесь, прежде всего в том, что встреча с такой рыбкой – вовсе не шанс попользоваться её щедротами, как считала старуха. Встреча с такой рыбкой - прежде всего испытание. Ведь до того, как пришел потоп, и рыбка стала его спасительницей, Ману должен был беззащитную рыбку, воззвавшую к нему из ручья, растить и пестовать, перемещая её из кувшинчика в пруд, а из пруда – в море. Ману выдержал выпавшее ему испытание, за что и был вознаграждён. А вот выдержал ли испытание старик из знаменитой, так изумительно озвученной Пушкиным сказки? Он ведь хотя и отпустил попавшую ему в сеть рыбку, но затем всё-таки сделал её добычей цепких старухиных рук.

      Так кто же в этой сказке главный персонаж: благородный старик, отпустивший рыбку на волю, поплатившаяся за собственную жадность старуха или же сама золотая рыбка, так внезапно возникающая в жизни стариков, чтобы затем навсегда из неё исчезнуть?

      И разве могла бы старуха превратить говорящую золотую рыбку в свою дойную корову, если бы старик не содействовал ей в этом? Ведь именно старик, а не старуха поймал золотую рыбку в свою сеть. Он, а не старуха, безвозмездно выпустил её на волю. Так что никаких обязательств перед старухой у золотой рыбки не было. Тем более, что сама старуха прямого контакта с рыбкой вообще не имела. Она могла действовать лишь через старика, превратив его в своё безропотное орудие. Это её просьбы, а не свои, выкрикивал он рыбке, выходя на берег моря. Так выдержал ли старик выпавшее ему испытание? Да и так ли вообще он безобиден? Он, неизменно вызывающий наше единодушное сочувствие.

      В новозаветной книге Откровение читаем: «ты ни холоден, и ни горяч; о, если бы ты был холоден или горяч! Но как ты тёпл, а не горяч и не холоден, то Я извергну тебя из уст Моих…» (Откр. 3:15-16).

      Маленькие, потерявшиеся в жизни люди, не способные отвечать за себя, вовсе не так безобидны, как это может показаться. Они не только не могут никого защитить, не способны никому быть опорой, они сами неизбежно становятся источником многих несчастий, камнем на шее беззащитных и слабых, которых они увлекают за собой на дно.

      Не таков ли и наш старик из сказки о золотой рыбке? Разве он не был соучастником всех деяний своей старухи? Нет, он вовсе не жертва. Жертва в этой истории всего одна – золотая рыбка. Причём жертва двойная. Она не только жертва старухиных безудержных вымогательств, но ещё и жертва предательства якобы отпустившего её на волю старика.

      3

      Итак, жили некогда на берегу моря старик со старухой. На берегу какого именно моря - не сказано. И в этом безымянном море обитала говорящая золотая рыбка.

      Сам собой напрашивается вопрос: а может ли такая необыкновенная рыбка (а тем более сама Владычица Морская) обитать в самом что ни на есть обыкновенном море? Или же море это было таким же необыкновенным, как и сама заговорившая со стариком рыбка?

      Что это могло быть за море, в отличие от всех остальных морей, не имеющее никакого имени в человеческом языке?

      Здесь будет уместно вспомнить японскую легенду о молодом рыбаке Урасиме, спасшем однажды от заигравшихся детей черепаху, которую они безжалостно пинали ногами, приспособив её для игры вместо мяча. Доброе сердце было у рыбака: пожалел он несчастную полуживую рептилию и отобрал её у детей. В награду за это Урасима был приглашен посетить морское царство, подданной которого оказалась спасённая им черепаха.

      Урасима от приглашения не отказался и побывал в этом неведомом простому смертному загадочном мире. Хорошо было там. Однако вскоре заскучал Урасима по привычному, земному и запросился обратно. Удерживать его насильно не стали. Проводили с почётом, вручили подарок и объяснили, как добраться туда, откуда он пришёл.

      Но когда Урасима вернулся в родную деревню, оказалось, что он отсутствовал там не несколько дней, как ему казалось, а несколько сотен лет. Среди окруживших его людей не было ни одного знакомого лица. Все, знавшие его, давно умерли. Нынешние обитатели его деревни лишь смутно вспоминали, слышанное от стариков, своих дедов и прадедов, о загадочно пропавшем невесть когда молодом рыбаке, имя которого уже никто и не помнил. А объявившийся Урасима стоял перед ними такой же молодой, как и тогда, когда отбирал у детей полузамученную черепаху.

      Нетрудно догадаться, что море, в котором побывал как гость рыбак Урасима - особенное: там нет времени, следовательно, там невозможно состариться, а, значит, нельзя и умереть. Очевидно, в таком вот особенном море и живут эти необыкновенные, говорящие на человеческом языке рыбки, одну из которых и выловил однажды старик из русской сказки, закинувший сеть в море.

      А что же Урасима, которому на прощанье была подарена в подводном мире яшмовая шкатулка с приказом не открывать её ни при каких обстоятельствах?

      Вернувшись на родной берег, где он никого не мог узнать, расстроенный Урасима вспомнил о припрятанной в рукав шкатулке и, забыв о наказе, открыл её, превратившись тут же в дряхлого старика. Так что не одна только греческая Пандора повинна в пагубном любопытстве, с той разницей, что она наказала сразу всё человечество, открыв запретный сосуд, в который были заключены людские пороки, несчастья и бедствия, тогда как Урасима, открыв шкатулку, наказал и самого себя и человечество тоже. Ведь не открыв тогда злополучную шкатулку, Урасима мог бы показать всем нам путь в столь желанное бессмертие.

      В чем же суть сюжета о японском рыбаке Урасиме? В том, что смертному человеку было предложено бессмертие, а он к нему оказался не готов? Потому, что бессмертие не может быть просто щедрым подарком. Оно может быть лишь наградой за труд души, делающий нас другими. Только человек, ставший внутренне другим, и может оказаться готовым к бессмертию. Урасима внутренне другим не стал, хотя и побывал в стране бессмертных.

      Так может быть и появление говорящей золотой рыбки в неводе старика и ему сулило шанс на бессмертие, но он не понял этого, и упустил свой шанс как и другой рыбак совсем из иных краёв – Урасима?

      А разве не то же самое произошло и с Aдапой, тоже рыбаком, но из другой мифологии - аккадской? Однажды, когда Адапа, как обычно, рыбачил, южный ветер, резвясь, опрокинул его лодку вместе с уловом, и разгневанный Адапа в наказанье обломал ветру крылья, покалечив его. За это бог неба Ану потребовал Адапу к ответу. Отец Адапы (тоже бог, но ниже рангом, чем небесный Ану), встревоженный таким поворотом событий, даёт сыну разные советы: вести себя осторожно; облачась в траурные одежды, усердно изображать скорбь и раскаяние, а также не пить и не есть яств, предлагаемых ему там, на небе.

      На пути к богу Ану Адапе, внявшему советам отца, удаётся задобрить двух богов, стоящих перед небесными воротами, и они, растроганные, решаются вступиться перед Ану за молодого рыбака.

      Заступничество богов-привратников подействовало, и Ану, решив не наказывать Адапу, великодушно предложил ему хлеб и воду вечной жизни. Но послушный отцу Адапа, помня все его наставления, решительно отклоняет предложенное, за что моментально оказывается изгнанным снова на землю.

      Вот и он, вслед за Урасимой, пополнил список имён недогадливых смертных, по неведению отказавшихся от предложенного им бессмертия.

      Случайно ли, что Адапа, как и Урасима, был именно рыбаком? Рыбаком был и старик, заполучивший в свой невод золотую рыбку. Случайны ли такие совпадения?

      Кто она такая, эта попавшая в невод к старику рыбка, всесильная и бессильная одновременно, способная тёмную нищую старуху превратить в одночасье в столбовую дворянку, обитающую в хоромах, и в то же время неспособную вырваться из невода, в котором она оказалась.

      Старик и старуха, обитая в землянке, живут, тем не менее, на перекрёстке трёх стихий: земли, воды и неба. Стихией обитания старухи была исключительно земля. К морю она никогда не выходила. Даже с золотой рыбкой она общалась только через старика. Небо, тем более, не могло интересовать её. Средой обитания старика была не только земля, но ещё и море, из которого он выловил замечательную говорящую рыбку. Но находится ли небо в поле его зрения?

      В Евангелии от Матфея читаем: «Не собирайте себе сокровищ на земле…, но собирайте себе сокровища на небе…» (Мф. 6:19). То, что старуха, вопреки предостережению, собирает на земле, доказательств не требует. Старик же на земле не собирает. Он это доказал, выпустив на волю золотую рыбку безо всякого выкупа. Но собирает ли он на небе? Ведь несобирание на земле ещё не означает собирания на небе. Похоже, что и на небе старик тоже не собирает. Разве выпустив по началу золотую рыбку на волю, он не отдал её тут же во власть алчной старухи?

      Но разве нельзя собирать на земле и на небе одновременно? И если нельзя, то почему? Потому что собирание на земле перекрывает дорогу к собиранию на небе. Ведь нельзя одновременно собирать и то, что у тебя под ногами, и то, что у тебя над головой. Нельзя жить, склоняя лицо вниз, к земле, и одновременно поднимая его к небу.

      4

      А вот ещё один сюжет о рыбаках, теперь уже о мальчиках, ловивших на берегу рыбу. Согласно одному из преданий, они как-то загадали проходившему мимо Гомеру загадку, которую тот отгадать не смог. Загадка такая: «то, что мы увидели и поймали, остаётся не с нами, а то, что не увидели и не поймали, носим с собой».

      Вряд ли мальчики сами придумали эту загадку. Они где-то услышали её. В те стародавние времена загадки просто носились в воздухе. Сами мальчики считали, что они знают отгадку. Они были уверены, что загадка - о… вшах.

      Как же могло получиться, что незрелые мальчики загадку отгадать сумели, а великий Гомер нет? Дело в том, что так думали сами мальчики. А так ли это на самом деле, неизвестно. А он, великий, сразу понял, что загадка эта вовсе не так проста, как могло показаться мальчикам, и потому не спешил с ответом и ушёл молча, унося неразгаданную загадку в своей голове.

      Может быть и эта загадка (как и многие другие) была ещё и тестом, допускавшим несколько разных отгадок, соответствующих уровню каждого из отгадывающих её и изначально была совсем о другом? Но о чём? Не является ли здесь подсказкой то, что мальчики тоже были рыболовами? И тогда эта загадка могла быть и о вылавливаемых ими рыбах.

      Если это так, то речь в загадке шла прежде всего о двух разных мирах: внешнем и внутреннем, а также, соответственно, о двух родах рыб, обитающих в каждом из этих миров: в первом случае это – реальные рыбы, которых можно не только увидеть, но даже и поймать; во втором же случае это - тоже рыбы, но уже совсем другие: рыбы как метафоры нашего внутреннего мира. Тогда и сама эта загадка могла звучать так: то, что вне нас - не наше, наше только то, что внутри нас. Следовательно, главное для нас - то, что внутри нас, а не то, что вне нас?

      О рыбах, обитающих в мире внешнем, уже было сказано, что их можно не только увидеть, но даже и поймать, но как увидеть, а тем более поймать рыб духовных, незримо населяющих наш внутренний мир? Можно ли прикоснуться рукой к метафоре?

      Не из той ли породы была и крохотная красавица-рыбка, некогда увиденная склонившимся над ручьём Ману? Так что же мог тогда увидеть Ману? Что вообще в такой ситуации можно увидеть? Естественно, что Ману увидел в ручье, прежде всего, самого себя. Но причём здесь заговорившая с ним из ручья рыбка?

      Склоняться над водой выпадало не одному только Ману. В мифологии древних греков подобное случилось и с прекрасным юношей по имени Нарцисс. Он тоже увидел в воде собственное отражение. Нарциссу было пророчество о том, что он доживёт до глубокой старости в том случае, если никогда не увидит своё отражение. Но однажды, склоняясь, как и Ману над водой, он своё отражение увидел и влюбился в него настолько, что вскоре умер от любви к самому себе и невозможности воссоединиться с тем, кого он увидел в воде.

      Итак, Нарцисс увидел в воде отражение самого себя. А кого же, склоняясь над ручьём, увидел Ману? Легко предположить, что он увидел там вовсе не рыбку, а в образе рыбки увидел взывавшую к нему о помощи собственную душу. Она-то, выпестованная им, потом и спасла его во время потопа.

      Если Нарцисс увидел в воде отражение самого себя внешнего, то Ману увидел в воде отражение себя внутреннего.

      Известно, что рыбка, увиденная Ману в ручье, была в тоже время ещё и аватарой (т.е. земным воплощением) бога Брахмы (по другой версии - бога Вишну). Не противоречит ли это сказанному выше о том, что Ману увидел в ручье образ собственной души?

      Нет, не противоречит, поскольку рыба в её символическом значении - это начало божественного внутреннего мира человека. Так что хотя рыба и живёт в воде, функции у неё небесные.

      Что же касается отражений в воде, случалось навевавших даже и страхи, то у древних они считались как бы двойниками человека, его вторым «я», находящемся вовне.

      А может ли у человека быть его двойник вовне? Оказывается, может. Согласно воззрениям древних египтян, у человека вовсе не одна душа и даже не две, а целых три. Души эти имели соответствующие имена: Ах, Ба, Ка. И роли у этих трёх душ были разные. Вот как они распределялись на переломе от одной жизни, уже завершившейся, к другой, ещё не начавшейся, когда временным прибежищем для переставшего дышать человека становился красиво разукрашенный гроб-саркофаг, в котором он лежал, спелёнутый как младенец.

      Душа Ка, самая низшая из трёх, и после смерти человека оставалась жить внутри гробницы. Она изображалась в виде двух воздетых к небу рук.

      Душа Ах, в противоположность душе Ка, живёт на небе и ждёт там встречи с нами, воскресшими для другой жизни. Так может быть говорящая рыбка - вестница этой души Ах?

      Что касается души Ба, обитающей как бы между душой Ка и душой Ах, то она изображалась в виде птицы с человеческой головой. Она была способна покидать саркофаг, чтобы потом вернуться в него. Зачем и куда она уходила? И с чем возвращалась? Считалось, что птица, уходившая и возвращавшаяся, сновала между двумя мирами - земным и небесным.

      Но если эта птица с человеческой головой - наша душа, то разве уходящая от нас затем, чтобы вернуться, она не похожа на сеть, забрасываемую в море пустой, чтобы возвратиться с уловом?

      Тема рыбаков и вылавливаемых ими рыб встречается в легендах и мифах многих народов.

      В шумеро-аккадской мифологии прародителем цивилизации считается Оаннес, получеловек-полурыба. Выйдя из моря, он научил жителей Вавилонии, живших до того как животные, земледелию и письму, наукам, строительству городов и храмов.

      В египетской мифологии к рыбам имела отношение богиня-мать Хатмехит, она изображалась с рыбой на голове. Впоследствии богиню Хатмехит заменила Исида, имеющая некоторые черты сходства с христианской Богородицей, а в некоторых случаях и отождествляемая с нею.

      Надо сказать, что до четвёртого века именно рыба была одним из главных христианских символов. О чём это может говорить? О том, какое значение придавалось этому символу в христианстве.

      В Евангелии от Иоанна читаем: «Царство Моё не от мира сего» (Ин. 18:36). Не от мира сего и говорящие рыбки мифов, легенд и сказаний.

      С рыбой ассоциируется в христианстве и Сам Иисус Христос, монограммой имени которого является греческое слово «Ихтис», означающее рыбу: оно составлено из пяти начальных букв других (греческих же) слов, переводимых как «Иисус», «Христос», «Божий», «Сын», «Спаситель».

      Теперь о рыбаках. Рыбаком был не только старик, поймавший в свою сеть заговорившую с ним рыбку, не только Урасима, побывавший по приглашению в подводном царстве, где не стареют и не умирают. Именно рыбаками были и первые ученики Иисуса Христа.

      Надо ли говорить о том, что рыбак – это человек, живущий в точке соприкосновения двух стихий: воды и суши. Но если море, в котором ловит он свою рыбу, к тому же особенное, если в нём попадаются золотые рыбки, то это означает, что рыбак живёт не только в точке пересечения двух стихий, но и в точке пересечения двух миров: здешнего и нездешнего.

      Уместно вспомнить, что ещё древние греки в своей мифологии разграничивали два вида моря: моря внешнего и моря внутреннего. Если эти два понятия перенести из мира физического в мир духовный, то окажется, что море внутреннее сопоставимо с нашим внутренним миром, а море внешнее - с недоступным нам миром Божественным. Так что рыбка в нашем внутреннем море - гостья, приплывшая к нам на время из недоступного нам моря внешнего.

      Может быть и старик из сказки закидывал свой невод не в обычное море, а в собственную душу, откуда он и выловил говорящую на человеческом языке золотую рыбку? Возможно ли такое? В сказке – возможно…

      5

      Рыбка Ману, будучи аватарой Бога, просила человека о помощи. Но для чего Богу потребовалось принимать образ крохотной беспомощной рыбки, нуждающейся в защите?

      О том, что Бог может нуждаться в нашей помощи, мы узнаём не только из легенды о Ману, с которым заговорила бывшая аватара Бога, крохотная рыбка. Об этом же, хотя и в иной форме, говорит нам и Библия. Откроем Евангелие от Матфея: «ибо Я алкал, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня, был наг, и вы одели Меня, был болен и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне» (Мф. 25:35-36).

      Но как смертный и немощный человек может стать помощником Самому Богу? Как он может быть Его защитником? И в какого рода помощи может нуждаться всесильный Бог?

      Такой вопрос должен был неизбежно возникнуть, и потому люди, никогда не посещавшие Его в темнице и не навещавшие Его в больнице, никогда не кормившие Его и не утолявшие Его жажды, изумлённо спросили бы: «Господи! когда мы видели Тебя алчущим, и накормили? или жаждущим, и напоили? Когда мы видели Тебя странником, и приняли? или нагим, и одели? Когда мы видели Тебя больным, или в темнице, и пришли к Тебе? (Мф. 25:37-39).

      И вот, что они услышали бы в ответ: «так - как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне» (Мф. 25:40).Так что связь между нами и Богом взаимная: не только мы нуждаемся в Его помощи, но и Он нуждается в нашей.

      Но кто же это один из сих братьев меньших, Его меньших братьев, сделав которому доброе, сделаешь доброе и Ему? Кто он, хотя и меньший, но всё-таки брат Ему? Вопрос непростой и требующий ответа определённого и прямого.

      В книге «Притчей Соломоновых» читаем: «Светильник Господень - дух человека» (Пр. 20:27). Не он ли и есть тот брат Его меньший, о котором говорится в Евангелии от Матфея? И рыбка – небесная посланница и посредница между душой человека и Богом, не она ли и была призвана этот светильник возжечь?

      Однако возжигать было, очевидно, нечего. Не готов был старик к встрече со своей золотой рыбкой. Она в его невод угодила случайно.

      Призывая на служение двух Своих учеников, Симона, прозываемого Петром, и его брата Андрея, закидывавших в море сети, Иисус сказал им так: «идите за Мною, и Я сделаю вас ловцами человеков» (Мф. 4:19; Мк. 1:17). 

      Что это могло означать? О каких именно человеках шла тогда речь? И почему требовалось вылавливать их сетью, как рыб? Ведь в самом образе ловли сетью заключено насилие и угроза для жизни того, кого ловят.

      В подтверждение этому в книге «Псалтирь» читаем: «Он избавит тебя от сети ловца» (Пс. 90:3). И ещё: «Душа наша избавилась, как птица, от сети ловящих; сеть расторгнута, и мы избавились" (Пс. 123:7). С помощью сети, главному богу вавилонского пантеона Мардуку удаётся одолеть чудовище Тиамат (семиглавую гидру).

      Что же могло означать обещание Иисуса сделать двух рыбаков ловцами человеков? Применимо ли слово «сеть» к вовлечению людей в христианство (хотя именно так мы и привыкли это понимать)? И можно ли сказанное тогда Иисусом понимать буквально? А если не буквально?

      Вспомним, что в Евангелии от Матфея с неводом (т.е. сетью) сравнивается Царство Небесное: «подобно Царство Небесное неводу, закинутому в море и захватившему рыб всякого рода, который, когда наполнился, вытащили на берег и севши хорошее собрали в сосуды, а худое выбросили вон» (Мф. 13:47-48).

      Ни для кого не секрет, что Царство Небесное – понятие духовное (потому и названо оно Небесным). В таком случае может ли не быть понятием духовным и упомянутый здесь невод?

      В какое же море должен быть забрасываем такой невод как не в духовный же мир? И о каких сосудах здесь говорится? Не о тех ли, в один из которых Ману и поместил взывавшую к нему о помощи рыбку? Надо ли доказывать, что поместил он её в собственную душу, которая росла и видоизменялась вместе с самой, стремительно возраставшей рыбкой: была душа размером с кувшинчик, потом стала размером с пруд, а потом и вовсе необъятной как море?

      А теперь о человеках, ловцами которых Иисус обещал сделать двух братьев-рыбаков. Греки называли человека «антропос», что означает «смотрящий вверх». Смотрящий вверх - значит, тяготеющий к небу. Человек - это высшее из того, что есть в нас, то, ради чего только и стоит жить. А невод здесь нужен, чтобы помочь тому, кто с надеждой смотрит в небо из нашего захламлённого подполья. Так смотрел в небо со дна колодца брошенный туда братьями ветхозаветный юноша Иосиф.

     Забрасывание в самих себя духовного невода (как бы ныряние внутрь себя) равнозначно ревизии нижних уровней собственного внутреннего мира, где безмолвно томиться наш бесценный, посаженный на цепь пленник, именуемый человеком.

      Получается, что не неводом, а собственной душой требуется вычерпнуть из собственного нутра всё, что там обитает, и поднять наверх, чтобы как следует разглядеть самого себя изнутри, а, разглядев, от одного освободиться, а другое начать пестовать, как некогда пестовал заговорившую с ним рыбку Ману. Так что Иисус обещал двум Своим ученикам (а через них и всем нам) сделать их ловцами человеков в самих себе.

      Итак, ловля рыбы подобна жатве, о которой так часто говорится в Библии. Небесный Сеятель бросает в землю нашей души зерно, которое должно возвратиться к Нему колосом. А чем должна возвратиться посланная к нам нездешняя рыбка?

      Рыбак извлекает из себя неводом свою золотую рыбку, то есть, как бы поднимает её на новый уровень: плавающая в нашем внутреннем море рыбка должна стать парящей в нашем внутреннем небе птицей. Посылается нам оттуда рыбка, чтобы возвратиться назад птицей.

      А что же наша сказка, если море - это вовсе не море, а внутренний мир человека? Если сеть - вовсе не сеть, а наша душа, связующая нас с небесным миром? Если рыбка - тоже не рыбка, а небесная вестница в нашем внутреннем мире, но что же тогда старик со старухой? И старик со старухой - тоже категории нашего внутреннего мира: старик - ум, старуха - воля. Вопрос в том, подчинена ли в человеке его воля уму, или же, напротив, ум в нём подчинён воле, как был подчинён в сказке старухе старик.

      Старик и старуха древнегреческой мифологии, Филемон и Бавкида, прожили свою жизнь в согласии друг с другом. Случись им встретиться с говорящей золотой рыбкой, финал этой встречи был бы совсем другим: они знали бы как с ней поступить: не пытаться превратить её в свою служанку, а, приняв её в своё сердце, самозабвенно служить ей. У старика со старухой из сказки такого не получилось.

      Но если старик - это ум, а старуха - воля, то какая роль отводится в этом ряду золотой рыбке?

      Для ответа на этот вопрос необходимо вспомнить, что сказано в Библии о том, как сотворял Господь Бог человека: сначала создал человека из праха земного, затем в созданное Он вдунул… Самого Себя. Говорящая золотая рыбка и есть метафора того, что было некогда вдунуто в человека Господом Богом. Поэтому рыбка и может считаться началом Божественного в человеке. А начало Божественного в человеке - совесть.

      Уже не однажды и многими обращалось внимание на морфологию этого слова:
со-весть, иначе говоря, весть нездешняя, пришедшая к нам оттуда, из нездешнего мира. Оттуда, из нездешнего мира, и рыбка. Старуха же - из здешнего. Она не просто земная. Она - заземлённая.

      В таком случае старуха и золотая рыбка - антиподы: золотая рыбка - высшее из того, что есть в человеке (совесть), старуха - низшее (воля). Старик (ум) между ними посредник. Чью сторону он примет: сторону старухи или же сторону золотой рыбки? Волю он предпочтёт совести или совесть воле? От этого и будет зависеть всё дальнейшее.

      Итак, старуха и золотая рыбка - антиподы. Как могут быть антиподами воля и совесть, если воля вознамерится управлять совестью. И, напротив, они образуют гармонию, если совесть станет управлять волей.

      Встреча с золотой рыбкой была испытанием не только для одной старухи. Не меньшим испытанием она была и для старика. Ни он, ни она этого испытания не выдержали. Но кто же из них был виноват в случившемся больше: старуха или же старик? Естественно, старик, который, между прочим, виноват не только перед золотой рыбкой, которую он отдал во власть старухе. Виноват он и перед старухой, которой позволил не только понукать рыбкой, но и поработить самого себя. Виноват он прежде всего перед самим собой.

      Если маленькая рыбка, вырастая, спасла Ману во время потопа, то кого и от чего могла бы спасти выловленная стариком из сказки золотая рыбка? Она могла бы спасти старика … от самого себя, безвольного, попавшего под власть ненасытной старухи и этим предавшего свою золотую рыбку.

      Сама же золотая рыбка, как и рыбка Ману, выступала здесь в двух ипостасях: спасающей и спасаемой. Сначала надо было спасти её, чтобы потом оказаться спасённым ею. Со стариком этого не произошло. Он не сумел спасти свою золотую рыбку и потому не был спасён ею.

      Вот как, оказывается, непроста эта знакомая с детства и милая нашему сердцу сказка, рассказывающая нам о внутреннем мире человека.

      И вот как она поучительна…