Глава 18. Фрагмет переделан и дополнен

       Колодец казался пустым. Остатки стены окружали его, рядом из песка торчали обточенные временем камни. Никто не смог бы сказать, что было здесь раньше. Да и вряд ли это интересовало кочевников — четырёх мужчин с кофейной кожей. Красные гутры покрывали их лица и плечи, защищая от солнца пустыни. Талии стягивали широкие красные пояса, из-за которых угрожающе торчали рукояти кинжалов и сабель. Они направили коней в щели между камней, к кривым деревцам, росшим возле колодца, расположились деловито по-хозяйски. Всё говорило о том, что здесь они не впервые.
Укрывшись от прямо взгляда с пустыни, они спешились, подвели к колодцу коней. На одном, поперек седла, висел длинный туго перевязанный свёрток. Когда конь споткнулся — свёрток тихонечко пискнул. Кочевники засмеялись.
      — Напоите её,— распорядился предводитель. От остальных он отличался добротной кольчугой.
       Отвлеченные жаждой и близостью воды, они не сразу заметили, что  тени деревьев есть кто-то ещё. А заметили благодаря жеребцу незнакомца, который вскинул голову, тряхнул гривой и громко заржал.
       Кочевники схватились за сабли, развернулись, но увидели, что незнакомец всего один. Он был худ и высок и удивительно белокож. Во всём его облике было что-то далёкое, нездешнее. Нездешним был и висящий на поясе меч — прямое, обоюдоострое оружие с гардой.
       Тёмные глаза ястребов пустыни ощупали чужака с ног до головы и, с откровенной жадностью, обратились к его коню. Незнакомец в ответ уставился на всадников и нервно сдвинул жёлтый бурнус в сторону, чтобы меч на бедре был заметен. Немного поколебавшись, он шагнул вперёд и сказал:
       — Пакх-ми-джу.
       Кочевники переглянулись и отвернулись. Их предводитель неодобрительно покачал головой, а потом ткнул пальцем в чужеземца и заговорил — низким, немного лающим голосом, каким говорят пустынные певцы:
       — Кто ты такой, человек? Что делаешь здесь?
Мешок поперек коня слабо зашевелился. Из-под чёрной ткани послышалось невнятное бормотание.
       — Просто путник, идущий по следу легенды,— ответил чужеземец, посматривая на говорящий мешок.— Я ищу Мааших-Кавир, знакомо ли вам это место?
        Один из разбойников хлопнул по мешку ладонью и бормотания оборвались. Вожак повёл горбатым носом.
        — Это крепость, в которой живут пустынные дэвы. Злое место.
        — И вы знаете где оно?
        — А что нам с того?
        — Я могу заплатить…— предложил чужак, неуверенно.— Но денег у меня не много... Хорошо если найдётся пара монет…
        — В Маашихе нет воды, нет пищи, только пустынные дэвы. Злое место…Что тебе надо от дэвов?
        — Это моё дело.
        — Отсюда дорога только одна,— продолжил вожак.— Через оазисы шаушитов и Асад-Бея. Он не пропустит тебя просто так.
        — У меня нечего взять…
        — Он будет спрашивать тебя о всяком, что ты видел, что слышал.
Чужак какое-то время молчал, внимательно глядя на пустынников. Вожак заметил, что глаза у него холодного зелёного цвета, а уши заметно острее человечьих.
        — Я вас не видел,— сказал он наконец и вновь скользнул взглядом по перекинутому через лошадь мешку.— Мало ли бродит кочевников по пустыне?
        — Ты идёшь к крепости дэвов с парой монет в кошельке,— заметил вожак. Он не глядел на своих людей, но знал, что они сейчас ухмыляются.— Дальняя трудная дорога, а у Асад-Бея есть серебро, хлеб и вода.
         Зеленоглазый чужак нахмурился.
         — К чему ты это мне говоришь?
         — К тому, чтобы ты не держал на нас зла…
         Внезапным движением предводитель выхватил кинжал и, без замаха, молниеносно метнул его в чужака. Он не мог промахнуться, но, к своему изумлению, увидел, что чужак увернулся. В последний момент повернулся и откинул тело назад, отчего клинок только чиркнул его по груди. Торжествующий смех застрял в горле. Трое его соплеменников уже выхватили кривые сабли и бросились на чужака. Тот выхватил меч, но вместо того чтоб принять бой как мужчина, малодушно спрятаться от свищущих клинков за стволами пальм. Воздух задрожал от коротких злых выкриков, топота, ударов и звона оружия.
        Предводителю не было нужды обнажать свою саблю, но предыдущая неудача требовала оправдания, он должен пролить кровь труса своей рукой.
        — Алулла! — выкрикнул он, присоединяясь к битве.
        И сразу его оглушил крик, страшный, болезненный, как удар в самое сердце. На него наткнулся соплеменник. Бледное лицо, осоловелый взгляд, распахнутый в крике рот, из глубокой раны на горле фыркает кровь… Он оттолкнул умирающего, но не успел броситься в гущу драки, как меч чужака с гулом разрубил воздух и голова второго кочевника взлетела над плечами.
        Вожак снова воззвал к Алуиту, но теперь в его кличе прорезался страх. Бледнокожий отнюдь не был той лёгкой добычей, какой казался в начале. И он не прятался, а умело маневрировал между деревьями так, что ни разу не оказался лицом к лицу более чем с одним противником. Свист сабли. Звон. Пронзительный визг, рвущий воздух в клочья и предводитель вдруг осознал, что остался с чужаком один на один. Кони у колодца взирали на битву с безразличным спокойствием.
        Чужак перешёл в атаку. Перепрыгнул через умирающего и, держа меч двумя руками, обрушился на пустынника. Он заслонился клинком. Чужак атаковал снова, с другой стороны. Он снова отбил.
         — Алуит! — воззвал в третий раз кочевник,— дай мне сил!
        Он перешёл в наступление, клинки в руках мелькали с ослепительной скоростью. В какой-то миг ему даже удалось потеснить чужака. Оттолкнувшись от дерева, он заскочил бледнокожему за спину, с разворота ударил. Белокожий ударил одновременно.
        Стало очень тихо. Глухо звякнула о песок сабля. Он опустил взгляд на живот. Клинок чужака проткнул кольчугу так, что острие вышло со спины. Одежда вокруг раны стремительно приобретала цвет спелой вишни. Колени его подогнулись, он обмяк и тяжело повалился набок, поджав под себя ноги.
       Чужеземец вытащил меч и заботливо протёр от крови. Вернулся к колодцу. Подошел к коням, успокоил их. Развязал мешок. И встретился взглядом с парой больших голубых, слегка косящих глаз.
       — Я даже не удивлён,— он хмыкнул.— И откуда ты такая взялась, а?
       Ответить она не могла из-за кляпа, сделанного из грязной тряпки. Темные волосы налипали на лицо, не позволяя, как следует, его рассмотреть, но чужеземцу показалось, что девушка очень и очень молода. Она судорожно втянула воздух и зажмурилась, когда он поднёс к ней кинжал, но он только осторожно взрезал её путы и отвернулся, занявшись разбором трофеев. Он стал обладателем четырёх лошадей, разных достоинств в зависимости от ранга прежних владельцев.
       Девушка тем временем успела сползти с лошади и самостоятельно развязать оставшиеся путы. А ведь могла бы вскочить в седло ближайшего коня и ускакать, но почему-то до сих пор этого не сделала. На спасителя поглядывала с подозрением и испугом.
        — Как твоё имя? — спросил он, не отрываясь от мародёрства.
        — Гасседи.
        Белокожий фыркнул. Девушка спросила:
        — Что со мной будет?
        Он посмотрел на неё.
         — Я не провидец,— сказал он, подумав,— но ясно вижу, что ты получишь коня. Вон того, на котором тебя везли эти похитители цветов.  Вернёшься на нём домой. У тебя есть дом, или ты просто рабыня?
         — Я не рабыня! — вспыхнула девушка.— Эти мерзавцы, да подпалит их в Бездне Алал, украли меня на пороге собственного дома. Пусть благодарят Алуита, что умерли так легко. Мой отец — Асад-Бей — снял бы с них кожу.
          Асад-Бей. Он наверняка слышал это имя краем уха в Караван-Сарае. Оно казалось знакомым.
          — Кто ты, незнакомец? — девушка посмотрела на него, убирая волос с лица.— Ты не атраванец…
          — Я вообще не из рода людей,— ответил Белокожий, разглядывая её.
          Первое впечатление оказалось верным. Она действительно была очень юна. Смуглая, длинноногая, нежной округлой грудью, с чёрными вьющимися волосами. Длинная, шитая узорами, рубаха скрадывала фигуру, но грудь уже была оформившейся и с возрастом обещала увеличиться. Плавностью движений она походила на танцовщицу.
          — Ты не похож на мхаза…
          — Катмэ!
          Белокожий, успев отвернуться и залезть в седельную сумку, резко вскинулся. Лицо приняло обиженное и оскорблённое выражение.
          — Я из эльдаров… алялат. Не называй меня орком. Даже не сравнивай с ними… Так, что, ты выбрала себе лошадь? Советую поторопиться. Я не намерен задерживаться здесь. Трупы вонять начнут.
            Девушка кинула быстрый взгляд на деревья, вздрогнула и обхватила плечи руками, словно на холодном ветру. Солнце палило нещадно, а воздух был сух и горяч.
          — Прости,— сказал она,— ты меня спас, а я даже не спросила твоего имени.
          — Феранор.
          — Я трижды возблагодарю за тебя Алуита. И мой отец тоже.
Она помолчала немого.
          — Это оазис Хабиб,— снова заговорила, глядя себе под ноги.— К Закату в пяти днях отсюда лежит мой кишлак. Отец щедро тебя наградит, алялат…
          Феранор щурился на солнце и раздумывал. Его поиски давно превратились в блуждания по пустыне. С тем же успехом он мог заглядывать под каждый камень, просеивать сквозь сито песок…
         Он распахнул край плаща, чтобы не стеснял движений и сделал Гасседи знак садиться на лошадь. Вдел ногу в стремя, запрыгнул в седло и, в последний раз оглянулся на оставляемый за спиною оазис.
          — А скажи мне, Гасседи, как давно твой кишлак посещали высокие гости? Кто-то у вас бывал последние две луны?
          Запасные лошади потянулись за ними.

                ***
           Остаток этого дня и весь следующий они ехали на Север по песчаной равнине. Ехали быстро, часто меняя коней. Изредка им попадались кактусы и кусты саксаула. Вдалеке виднелась гряда невысоких холмов. Когда Феранор хотел повернуть к холмам, чтобы устроить на них ночной лагерь, Гасседи его удержала.
           — Нет. Это скверное место.
           Лагерь разбили под невысоким корявым деревом с белым стволом. Помня свой прошлый опыт, Феранор даже не пытался срубить его на дрова. Ограничились тем, что наломали несколько тонких ветвей. Такой костёр не грел, но мог отогнать ночных хищников. От неизменного ночного холода спасались под одеялами. Эльдар поинтересовался:
          — Далеко нам ещё?
          Девушка пожала плечами. Когда она наклонилась, чтобы достать из сумки флягу с водой, рубаха её провисла, приоткрывая Феранору краешек маленькой упругой груди.
         — Если отправимся в путь на рассвете, то к вечеру доберемся до кишлака.
         Она достала из другой сумки лепёшку и кусок жёсткого верблюжьего мяса, уселась и принялась есть. Феранор наблюдал за ней и думал, что для скромной богобоязненной хаммадийской девы она слишком развязана, а для недавней пленницы чересчур уверенна. Возможно, он чего-то не понимает.
         — Одуванчик?
         — Да?
         — Почему эти люди тебя украли, что им от тебя было надо?
Она вытерла краем рукава губы и улыбнулась ему.
         — Это похитители женщин. Я красивая и за меня, за меня заплатили бы много, а узнав, что мой отец большой бек, цену задрали бы ещё выше. Возможно, меня бы выкупил какой-нибудь сотник, или даже мирза… Может я даже попала бы в гарем самого шаханшаха…
         — Ты говоришь так, будто мечтаешь об этом,— заметил эльдар.
         — А что плохого в том, чтобы хотеть замуж? — удивилась она.— Если им не будут сотник, или мирза, то отец выдаст меня за кого-то из соседей. Только среди них нет богатых и красивых.
         — Богатых и красивых…— повторил Феранор. — А ты не думала, что тебя мог купить не красивый воин, а какой-нибудь старый обрюзгший купец? И сделает он тебя не женой, а наложницей.
         — Я не осталась бы наложницей! Я дочь Асад-Бея — многие сочтут за честь с ним породниться.
         Пустыня быстро погружалась в молочные сумерки. Холодало. От костра шёл зыбкий дымок, плясали чахлые язычки пламени. Гасседи быстро доела лепёшку и запила всё водой.
        — А у тебя, Феран-ока, много жён?
        — Мало,— ответил он.— Если отправляемся на рассвете, то лучше ложись спать.
         Он укрылся плащом и провалился в дрёму. Проснулся от того, что кто-то активно пытался стянуть с него одеяло. Спросонья он потянулся к мечу, но потом разглядел Гасседи и успокоился. Рано.
         Она легла на его попону, прижалась, плотно прильнув всеми выпуклостями девичьего тела. На пару мгновений он замер, даже дышать перестал. Потом он ощутил, как от чресл по его телу разливается волна жара. Его рука непроизвольно скользнула по её талии и тут же отдёрнулась, словно ожёгшись. У него очень давно не было женщины, и её близость сводила с ума. Он вспомнил манящее зрелище маленькой упругой груди, открывшееся ему сегодня.
        Он стиснул челюсти, сжал кулаки и попробовал отодвинуться, но Гасседи немедленно придвинулась снова. Осознает ли она как действует на него? Не может не осознавать, не догадываться — от возбуждения вот-вот порвутся штаны. А она всё сильней прижимается к ним ягодицами… Катмэ!
        А рядом, отбрасывая жирные тени, потрескивал костёр из сухой колючки и саксаула, подвывал ветер, с неба смотрели большие яркие звёзды. Всё вместе это сливалось в одну картину, уносящую его за море, на небольшую поляну средь леса, где так же горел костёр, шумел ветер, а он лежал под тоненьким одеялом и держал в объятиях Миримэ.
        «Рокаэм-Тан…»
        Воспоминания о ней, неожиданно яркие, подействовали как ушат холодной воды. Желание, кажущееся неодолимым, пропало. Он глубоко вздохнул и перевернулся на спину. Увидел над собой глубокий мрак неба. Звезды сверкали, как алмазы на черном бархате.
        Возможно, подумалось ему, Миримэ тоже сейчас где-то лежит и смотрит в небо, видит луну. С мыслями о возлюбленной он провалился в сон. Хаммадийка недовольно заворочалась под боком. Не такой реакции она ожидала.

                ***
        Он проснулся, едва красное солнце встало над горизонтом, разбудил Гасседи. Та поднялась неохотно, выглядела рассерженной и недовольной. Когда он в шутку спросил, как ей спалось, она одарила его таким взглядом, что эльдар подавился словами. Больше в то утро они не разговаривали.
        Собрав лагерь, они снова поскакали на Запад. К полудню песок под копытами сменился на жёлтую растрескавшуюся глину. Стали чаще попадаться высохшие деревья, кактусы и заросли саксаула. Внезапно впереди показались всадники. Феранор уже отвык удивляться этой способности пустынников появляться в пустыне из ниоткуда. Прежде чем он успел как-то отреагировать, девушка помчалась к ним быстрым галопом, что-то крича на ходу.
       Он не поскакал за ней. Остановил коня и смотрел, как к нему приближаются полдюжины человек с худыми злобными лицами. Они носили островерхие шлемы, обмотанные черными тюрбанами. У каждого к седлу был приторочен лук. Они остановились, не доезжая до него полсотни шагов. Крепкий чернобородый воин с золотыми украшениями на тюрбане выехал из строя и остановился перед Феранором.
        — Пакх-ми-джу, алялат! — громко обратился к нему пустынник.— Я пехлеван Разул Муадиль. Именем своего господина, Асад-Бея, приказываю ехать за мной и явиться пред его очи.
        Эльдар посмотрел на пехлевана, на его воинов, на Гасседи. Девушка внимательно наблюдала за ним. Видимо пехлеван расценил затянувшееся молчание как неуверенность, потому что сказал:
       — Зря боишься, алялат. Асад-Бей тебя не побьет. Гостем его будешь, хлеб-соль кушать будешь, горсть серебряных дирхемов получишь. Едем.
        …Хаммадийцы стояли лагерем в тени пальм, поближе к бьющему из-под земли ключу. Феранор заключил, что в оазисе находятся несколько сотен воинов. Слишком много для одного рода. С женщинами и детьми это поднимало численность кочевников свыше тысячи. На скудных ресурсах оазиса невозможно прокормить такую уйму народу. Военный опыт эльдара утверждал, что в большие отряды пустынники собираются только для нападения. Кто должен стать жертвой интересовало Феранора посредственно — главное, чтобы не он. Зато ему стало ясно, как воры похитили Гасседи. Несколько родов вместе — много незнакомых людей, много неразберихи.
        Отец девушки Асад-Бей — высокий плечистый человек — напомнил командира его заставы: такой же немолодой, степенный, с открытым взглядом, в котором читалась привычка командовать другими едва ли не с рождения. Он больше слушал, изредка задавая вопросы, а когда говорил длинные иглы усов на его смуглом обветренном лице, воинственно задрались.
       — Ты, настоящий человек Феран Мистерир, — задрал усы вождь, когда Феранор замолчал.
       Он только что рассказал Асад-Бею о том, кто он, откуда, кому служит (имя Коэнны Феранор опустил, обмолвившись, что просто слуга чародея) и как повстречал Гасседи. Во рту после рассказа было сухо как в атраванской пустыне.
       Они сидели под пологом из белой шерсти, на ложе из ковров и сёдел напротив друг друга. В маленькой бронзовой жаровне исходили шипящим дымком ароматные травы. На широком бронзовом блюде лежали лепёшки, присыпанные солью и густо натёртые чесноком. Рядом стоял высокий кувшин с чистой водой. Гасседи рядом не было.
        Взяв с блюда кусок солёного хлеба, вождь протянул его гостю. И хоть большой чести в принадлежности к людям Феранор не усматривал, но хлеб съел, не поперхнувшись, подозревая во всём некий мистический ритуал. И был прав. Совместное поедание соли и хлеба в пустыне было священным актом. Отвергнуть угощение значило нанести большую обиду, а принятие символизировало начало дружбы. Теперь любой, кто предаст друга, будет жестоко наказан богами.
       — Сейчас ты гулям, — продолжал Асад-Бей.— Но не отчаивайся. Неисповедимы пути Алуита и никто не ведает, что отписано ему в Книге Судеб. Возможно, уже завтра ты получишь свободу. Как только это произойдёт — возвращайся. Ты приглянулся моей Гасседи, да и я не постыдился бы подобного зятя.
        Феранор замер с чашей у губ, не зная как реагировать на подобное откровение. Понимая, что от него ждут ответа, но боясь сказать лишнего, он сделал медленный длинный глоток. Собрался с мыслями. И осторожно ответил.
        — Ты великодушен и щедр, вождь, но служить своему господину я буду ещё триста лет. Но ты можешь значительно сократить этот срок, если поможешь мне найти одно место…
         Он коротко поведал о том, что привело его на просторы пустыни. Повисла продолжительная пауза. Асад-Бею требовалось обдумать услышанное. А пока он думал — он утолял жажду и делал это, смакуя каждый глоток, словно вместо воды в чаше было изысканное вино. Потом он заговорил. Так же медленно, неторопливо.
        — Ты вернул мне мою Гасседи, ел мой хлеб, я обязан тебе помочь, но не могу это сделать. Мааших-Кавир, который ты ищешь — одновременно быль и легенда. Он есть, и в то же время его нет. Ты можешь смотреть на него и не увидеть. Там обитает принц Ночи Мустафы аль Гюлим. Он повелитель хафашей, даже демоны пустыни боятся его.
Он сотворил жест, оберегающий от зла.
       — И ты не знаешь, даже где он примерно мог находиться? Какие-нибудь развалины?
Асад-Бей сухо рассмеялся:
       — Мой друг, в пустыне полно руин, чьи имена давно стёрлись из людской памяти. Я видел таких с полсотни. Некоторые ещё пытаются тянуть к небу остатки обломанных башен. Я никогда не пересекал границы их стен.
         Стало ясно, что из вождя не вытянуть ничего кроме слухов и старых легенд. Однако Феранор счёл полезным узнать, что в деле может быть замешано колдовство. Он посмотрел на красный браслет на запястье и подумал, что Коэнна мог бы найти это место по испускаемой магии, и сразу отмел эту мысль. Звучало слишком легко, чтобы быть исполнимо. Кроме того, Мастер Миражей далеко, и он не обрадуется узнав, что он бросил поиски. Не обрадуется и Даемара. Подумав об консуле, он вспомнил её слова, что от этого дела зависит судьба его и всего Эльвенора.
         Феранор решил попытаться спросить о другом.
         — А не было ли у тебя необычных гостей? Например, благородного воина в сопровождении волшебника?
Асад-Бей прищурился в пространство. Он вспоминал.
         — Алуит — свидетель,— сказал он спустя недолгое время.— Седой старец, назвавшийся волшебником. А с ним благородного вида юноша. Они спустились с неба на волшебном ковре.
        — Они искали Мааших-Кавир? — Феранор подался вперёд.
        — Нет. Их интересовало положение дел в северной части пустыни. Какие произошли изменения…
        — То есть?
        — Мой дорогой друг, в твоём сердце есть огонь, но ты не был рождён в пустыне. Она кажется неизменной. Это не так. Они слушали меня очень внимательно, а потом сели на ковёр и улетели. Так всё и было.
        — Сами они не рассказывали ничего?
        — Нет.
        — И ни с кем больше не говорили?
        — Если хочешь, можешь спросить Папака-Торговца. Они говорили с ним. Найдёшь его у колодца, если он ещё не уехал.
        Феранор решил поговорить. Конечно, искать Папака ему не пришлось, вождь был столь любезен, что упомянутого торговца его воины притащили прямо в шатер. Он был из племени бала. Лицо черное, во множестве морщин вокруг глаз и в уголках рта, с благородным прямым носом и волевым подбородком. Он не был старым, но по меркам кочевников, редко доживавших до пятидесяти, казался пожилым. Войдя в шатер, он глубоко поклонился. Асад-Бей приветствовал его коротким кивком.
        — Помнишь людей, что прилетали на волшебном ковре, Папак?
        — Конечно, бек, — торговец поклонился.— Летучий ковёр — такое чудо невозможно забыть!
        — Мой гость хочет знать, о чём ты говорил с ними. Расскажи ему всё без утайки, как если бы от того зависела твоя жизнь.
         Глаза Папака широко раскрылись. Он посмотрел на Феранора, на Бея и тут же упал на колени.
        — Это был пустой разговор, господин. Юноша спрашивал меня о чём-то необычном в пустыне. О слухах и байках, что передают друг-другу пастухи у огня!

                ***
         — Бойтесь оазиса Сараб.
         Негромкий голос Папака-торговца звучал глубоко и чисто, как у прирождённого сказочника. Митр, приподняв брови, внимательно вслушивался. Ничто не выдавало в нём царевича Митра ас’Саира и даже сафуадского командира. Благородное лицо частично скрывал платок, доспехи царского сотника покоились в походном мешке, а одежда, изначально неброская и простая (иную в поход он и не одевал) выгорела на солнце. Из образа телохранителя, которого изображал Митр, выделялась только его сабля, с золочёной рукоятью, волнистыми разводами на клинке. Она привлекала взгляд даже находясь в старых потёртых ножнах, которые он выменял у старьёвщика.
       — Никогда не останавливайтесь там на ночь,— продолжал Папак,— и держитесь подальше от хозяина тех мест Бакруз-Бека!
      Они находились на единственной площади кишлака и вокруг них сновали жители по своим повседневным делам. Мимо прошествовала с подносом девушка хаммадийка. Платье синего шёлка обливало стройную фигуру. Она не прикрывала лица. Черные вьющиеся волосы обрамляли голову подобно короне, а в обращённых на царевича голубых, слегка косящих глазах читался вызов. И интерес.
       Митр с трудом оторвал от неё взгляд и недовольно посмотрел на хозяина.
       — Почему мы должны опасаться его? — спросил он.
       — Потому, что в нём пропадают люди. Однажды сын вождя соседнего рода, со своими спутниками возвращался домой. На их пути был оазис Сараб. Одну треть дороги его провожали воины Асада, на последней трети должен был встретить отец. Ночь он планировал провести в том оазисе, а утром продолжить путь, но отец его так и не дождался. Он поехал и обыскал оазис.
       — И? — невольно заинтересовался Митр.
       — В пустыне, рядом с оазисом они нашли яму, а в ней обожжённые человеческие кости. И жгли их не один, а много раз. Некоторые кости успели обратиться в уголь!
       — Это могли быть и ийланы,— скептически заметил царевич.— Дикари из пустыни часто нападают на путников, потерявших бдительность на ночлеге.
       — Может и ийланы…— проворчал Папак, дотрагиваясь до оберега на груди.— А только ровно через луну, в табуне одного торговца из Зуххарата нашли коня, принадлежавшего одному из спутников бекича. Как бы он туда попал?
       — А что же отец бекича? Собрал бы воинов, да проверил пустыню вокруг. Если где-то притаилось гнездо людоедов, он бы его непременно нашёл.
       — А Сараб и все окрестные земли принадлежат Бакруз-Беку. Его род занимает оазис Бакаш. Он объявил, что не позволит никому ступить на свою землю. Тогда вождь вызвал его на бой и умер.
       — Бакруз-Бек убил его?
       — Нет. Утром на него ни с того ни с сего напал пустынный орёл. Вождь упал с лошади и сломал шею. Все посчитали это знаком, что Бакруз-Бек не виновен. Но я вам говорю, он убил бекича! — Рассказчик понизил голос, словно боялся, что его могут подслушать.— Но бекич со спутниками не единственный кто бесследно исчез в землях Бакруз-Бека. За последнюю луну к нему пришло три каравана с невольниками. Это несколько сотен рабов, но ни в Сарабе, ни в Бакаше вы их не найдете. Их вообще больше никто не видел и о них не слыхивал. Куда они запропали? И почему сам Бакруз-Бек стал ходить в золоте, словно он шаханшах? Отсюда вам моё второе предупреждение. Берегитесь вождя Бакруз-Бека!
        Митр прищурил один глаз и сомнительно качнул головой. Купец изрекал очевидные истины. Ясно же, что этот бек человек без чести, жадный, но при этом и хитрый. И, возможно, очень везучий.
         — Может быть в пустыне говорят о чём-то ещё? Какие-нибудь таинственные огни по ночам, знаки на небе, проделки пустынных демонов…
         — Бакруз-Бек и есть демон! Судите сами, необъяснимое богатство, обезумевшие животные — может ли оно быть без колдовства? А яма с костями? Бакруз-Бек заключил сделку с алалом. Ночами он призывает в Сараб демонов, чтобы насытить их жертвами, взамен они дают ему богатство и неуязвимость.
Папак посмотрел по сторонам, сделал отвращающий знак и поёжился.
         — Ты, юноша, с побережья и не знаешь всех тайн пустыни. Пару лет назад Бакруз-Бек был обычным вождём, но демоны пустыни всё больше овладевают умами и сердцами правоверных, вот и он им поддался. Он устраивает с ними ритуальные пиршества в честь Минры Ползучей, древней богини пустыни. А возможно, это связано с культом Гарпии, которой начинают поклоняться всё больше ийланских племен. Она тоже пожирает человеческие жертвы…
         — Цэ-цэ-цэ,— зацокал Митр и нетерпеливо взмахнул рукой.—  Да ты, старик, собрал все небылицы в одну! Послушать тебя, так скоро всё зло пустыни соберётся под крышей коварного бека. Но рассказывать ты умеешь, я даже почти поверил. На вот тебе, дихрем, за труды…

                ***
        — И это всё? — разочаровано спросил Феранор.
        — Всё! Клянусь, господин!
        Эльдар обмяк на своём месте, уронив голову на руку. Вот так… Митр словно нарочно ускользал от него, скрывая следы.
        Асад-Бей покачал головой и, взмахом руки, приказал Папаку убираться.
        — Ты не найдешь их. Искать их всё равно, что выследить птицу по следу в небе.
       Феранор приподнял бровь, бросая на него косой взгляд.
        — У меня есть предложение к тебе, друг,— продолжал бек,— Ты заметил, сколько здесь воинов. Всё это колена рода шаушитов, а я их верховный вождь и скоро мы выступаем в поход. Большой пирр  всего народа акхмаров желает, чтобы шаушиты поддержали его на войне. Я не знаю, куда мы отправимся, но зову тебя с собой. Так же ты можешь остаться ждать моего возвращения в племени и быть моим гостем столько, сколько сам пожелаешь. Тебе ни в чём не будет отказа!
        И он неожиданно мягко дотронулся до руки эльдара, в знак высокого расположения.
Феранор сделал над собой усилие, чтобы непроизвольно её не отдёрнуть. Н изобразил улыбку и повторил:
           — Ты очень щедр, вождь. Но мой господин будет недоволен, если я прерву поиски. Я должен ехать.
          — Куда же ты поедешь?
          — Для начала на Юг. А там будет видно.
          — Тогда не спеши. Местом сбора пирр назначил оазис Накиль. Он на Юге. Ты можешь доехать до него с нами.
           Франор ещё раз поблагодарил и согласился. Передвижение с ордой пустынников виделось ему безопасней отдельного путешествия. Меньше желающих прикарманить его коня и имущество.
        Простившись с вождем, он ушёл в свой шатёр. После всех приключений хотелось просто отдохнуть и как следует выспаться, но сбыться этому было не суждено. Ночью произошло событие, заставившее его снова запрыгнуть в седло.