Ну, здравствуй, школа!

   Расскажу, как я пошла в 1-ый класс. К школе я совсем не была подготовлена, в детский сад не ходила, дисциплину не знала. Не умела ни писать, ни читать, ни считать. Ручку плохо в пальцах держала, палочки такие корявенькие выходили. Предвкушений от поступления в 1 класс совершенно не помню, наверно, их не было. Только в августе родители свозили меня в фотоателье, видать, как-то отметить важную веху моей жизни. Так как мама болела туберкулезом, меня оформили в санаторную школу- интернат в Черемушках. На торжественной линейке в честь Дня знаний я стояла в каком-то темно-синем платье и с тряпичной сумкой. Как-то неожиданно пришла эта дата, что родители не купили ничего мне для школы. Но я стояла вместе со всеми и была рада, хотя стеснялась своей непохожести. Была отличная погода и море цветов. Особенно запомнились нарядные клумбы. Мне все было в диковинку. Я начала учиться, познакомилась с ребятами. Мы там оставались до субботы. Помню огромные палаты, и что я долго не могла заснуть. Но мне все нравилось. Вскоре у меня появились форма и портфель, вообще, счастье. Домой ехала с неохотой.

    Так вот. Недели через 2-3 выяснилось, что мама ошиблась с интернатом. Просто в Черемушках их 2, и меня давно потеряли в другом. Этот перевод стал для меня настоящей трагедией. Я только привыкла, освоилась, стала доверять, а тут, бац, так бесцеремонно от этого всего отрывают. Я была не согласна. В знак протеста я сидела в новой школе за последней партой в куртке, ботинках и со всеми своими вещами. Ни учитель, ни воспитатель не могли снять с меня верхнюю одежду и забрать баул с вещами. Еще весь урок я плакала, но не просто, а скулила. Мешала вести урок. Хотела взять измором, чтобы меня выгнали со школы. Дети дразнили плаксой, смеялись, я не вступала в перепалки, игнорировала.

   В один из дней у меня созрел план побега. Надо сказать, что интернат находился довольно далеко от моего дома, в часе езды, но без пересадок. Во время прогулки воспитатель отвлеклась на других детей, и я через яблоневый сад, вдоль кустов выбежала за ворота.  Я была счастлива, все вещи были со мной. Помню, как я поднялась к двери своей квартиры на третьем этаже и позвонила. Сразу почувствовала необычный запах, жареных котлет. Дверь открыла мама, трезвая, и очень удивилась моему приезду. А я удивилась, что они с папкой жарят котлеты только для себя, потому что детей с ними нет. Мои младшие братья, Сережа и Дима, были в санатории. Котлет мы сроду не ели дома. А дальше за мной приехала воспитательница Евгения Филипповна. Это было что-то. Никакие уговоры на меня не действовали. Я категорически не хотела в эту школу. Я была в истерике: кричала, плакала, бегала по квартире. Меня не могли поймать. Потом я запрыгнула на окно в зале и вцепилась в ручку. Мои родители стояли оцепеневшие и виноватые. Воспитатель каким-то чудом смогла оторвать меня от ручки и в охапку понесла на улицу. Я ее била, кусала, обзывала, она терпела. Меня запихали в такси, и всю дорогу я продолжала биться в истерике на руках у Евгении Филипповны. Когда я вцепилась ей в волосы, таксист не выдержал и предложил меня отхлестать. Она, конечно, не согласилась и мужественно все вытерпела.  Ей было меня очень жалко, хотя она приняла на себя всю тяжесть детской психики, она тоже была потерпевшая.

   За это ЧП Евгении Филипповне сильно досталось от директора. Но она понимала всю боль человека, судьбой которого по-дурацки распоряжаются другие люди.  Потом ни разу не напомнила мне об этом случае и очень тепло ко мне относилась. А к школе я постепенно привыкла и проучилась там до восьмого класса. Если бы она не была восьмилеткой, я получила бы там полное среднее образование. Этот интернат стал для меня родным, я очень не хотела с ним расставаться.