Чистая сила

                Иван Сабило
                (НЕ)ЧИСТАЯ СИЛА
               
Роман               

         Из всех чужих людей лучше всего
                ко мне относились библиотекари
                Автор
                ОТ АВТОРА

После того как моя короткая повесть  «Большой розыск»  была напечатана в  журнале «Немига литературная» (2002 г.), а затем вышла в авторском сборнике «День первой встречи» (издательство «Харвест», Минск, 2009 г.), ко мне обратились друзья с предложением  «дописать» её, сделать объёмнее. Дескать, при таком занимательном сюжете мы не желаем расставаться с героями повести, которые нас не только забавляют, но и раздражают «своей недоделанностью». Кроме того, надоела дистиллированная водичка, хотим чего-нибудь покрепче. А потому давай, мол, сядь и доделай, чтобы мы, наконец, поняли, за кого голосовать на выборах всех уровней.
Я пытался им объяснить, что о выборах у меня вообще ни слова, но никто не слушал, требовали одного - доделай.  Я подумал: если верно утверждение, что покупатель всегда прав, то, значит, и читатель имеет право на своё право. Понадобились годы, чтобы я смог продолжить работу над повестью и превратить её в роман. Когда работа была завершена, я задумался, в чём же главная мысль моего произведения? Точного определения не нашёл и решил, что она – в утверждении неприкосновенности личного бытия человека, если его помыслы и действия не угрожают жизни других людей и общества в целом. Да, именно так, а не иначе.
Впрочем, у моих друзей могут быть иные мнения.
Но я с ними не согласен.
Да, чуть не забыл. Во всём, что здесь написано, не следует искать ни географического, ни технологического, ни биографического сходства. 

                ОБ АВТОРЕ
Иван Сабило известен читателям по книгам «Показательный бой», «Все дни прощания», «Открытый ринг», «От земли до неба», «День первой встречи», «Прихожая «Дома Ростовых», «Голубиная почта», «Генерал и акушерка».
Он родился в Минске, в 1940 году. Окончил Ленинградский институт физической культуры и спорта им. Лесгафта, был победителем одного из первенств Северной столицы по боксу. Работал преподавателем в Высшем военно-морском училище им. Фрунзе (ныне Морской корпус Петра Великого).  Первая книга «Пробуждение» вышла в Ленинграде, в 1977; по ней Лентелевидение поставило 2-х серийный фильм-спектакль с тем же названием. Книги Ивана Сабило выходили в Ленинграде-Петербурге, Москве, Минске. Его произведения переводились на белорусский, сербский, немецкий, китайский язык. Книга «Показательный бой» удостоена диплома Всесоюзного литературного конкурса им. Н. Островского на лучшее произведение о молодёжи (1980 г.). Он лауреат Всероссийской литературной премии им. Фёдора Абрамова, премии Правительства Санкт-Петербурга и др. С 1992 по 2006 гг. возглавлял Санкт-Петербургскую писательскую организацию Союза писателей России. В 1998   создал и возглавил газету «Литературный Петербург». 
«Чистая сила» - пятый роман (девятнадцатая книга прозы) Ивана Сабило.

                ПРЕДИСЛОВИЕ
                ЖИВОЙ ИСТОЧНИК

                Да будет же Бог истинен, всяк же человек ложь.   
                Апостол Павел. Послание к римлянам. Глава 3.

Вечная мечта о всемогуществе и всеведении, бессмертии и вечной молодости. Чудодейственный эликсир. Священный напиток зороастризма хаома, упоминаемый в Авесте, сома древних ариев, воспетая в Ведах, сурица славян, рождённая Судьёй-солнцем, мёд поэзии у скандинавов, дарующий вдохновение и провидчество. Волшебное зелье знахарей и колдуний. Философский камень алхимов. Мистерии древних религий, мифы и сказки, вся мировая литература, начиная с шумерского сознания о Гильгамеше, повествует об упорных поисках преображения человека в новое существо, со сверхъестественными способностями. «Метаморфозы Овидия», «Золотой осёл» Апулея, «Фауст» Гёте, «Эликсиры Сатаны» Гофмана…
Новая вариация на эту тему на материале современной русской жизни – роман Ивана Сабило «Чистая сила».
Главный герой романа Юрий Молодой, сотрудник ликёроводочного завода, сумел превратить алкоголь в эликсир-разоблачитель: глотнув, будешь говорить о себе всю правду, самое своё потаённое, сокровенное, то, что прячешь от всех под маской «Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке». А здесь, глотнувший чудо-зелья, остаётся совершенно трезв. Но как только действие   эликсира кончено, ничего не помнит, что он сказал. Как будто и не говорил. Юрий Молодой назвал своё изобретение «Жидкость№2 или «Чистая сила». Кстати, алхимическое значение слова «алкоголь» - чистая сущность.
Не случайно для флакона с чудо зельем выбран тайник – словарь ударений. И также не случайно, что любимая женщина главного героя по образованию библиотекарь. Эликсир и слово. Магическая сила вина и магия книги. «In vino veritas». Неправильное ударение в слове может исказить саму суть.
Юрий Молодой применяет своё изобретение, испытывая людей, чтобы выявить их лживость и нравственность. Цель самая благородная – разоблачить одних и оправдать других. Предотвратить преступления, побеждать зло. Только не учёл сразу, что можно и наоборот: использовать чужую тайну, чтобы совершать преступления или держать чужие души под надзором. А какие феерические возможности открываются для негодяев всех видов: триумфальное восхождение по головам на вершину успеха. Оборотень – это чудо-изобретение. Бес подсунул, «Что там в поле – пень или волк?» Доктор Дженни или мистер? Спроси у Стивенсона. История стара, как мир. Благими намерениями выстлан ад.
«Все врут, житуха наша состоит из сплошного вранья. Бабы врут, правительство врёт…» - режет правду-матку персонаж Ивана Сабило. «Нет правды на земле. Но правды нет и выше». Горькое слово изронил русский гений. Горчит оно с дней Экклезиаста.
И всё-таки правда есть. Только мы привыкли её не замечать. В конце романа Юрий Молодой взамен «Чистой силы» мечтает создать другой эликсир – «Высшую силу». Эликсир этот должен прибавить человеку рост. Имеется в виду – духовный. Что там вечная молодость и всемогущество. Самое важное для человека – его душа, неприкосновенность тайных святынь. А жизнь опять свергает мечтателя с небес на землю. Любимая женщина оказывается проницательнее занёсшегося в эмпиреи героя романа. Она знает, как правильно поступить. Выплёскивает остатки горе эликсира. Флакон пуст. Женская мудрость выше мужской – учит русская сказка о Василисе Премудрой. Юрий Молодой наполняет флакон простой водой из-под крана, обыкновенной водой из-под крана, обыкновенной водой из жилищного водопровода. Это и есть истинный эликсир, Жидкость №1. Самые простые вещи, нужные в жизни: вода, хлеб, любимое дело, любимый человек, согласие, понимание. Они не изобретаются, они природная сущность, само естество. Но их необходимо беречь и сохранять в природной чистоте и силе. Об этом и говорит автор своим романом.

Вячеслав Овсянников,
член Союза писателей России,
лауреат литературной премии имени Н. В. Гоголя
      
               
               
         И НАДО ЖЕ ТАК НАПИСАТЬ                               
        «И надо же так написать! Что за женщина, какое сердце! Вроде бы печально, а с юмором, вроде бы весело, а грустно. Помочь! Надо ей помочь. И сегодня же, сейчас же!.. Интересно, как она выглядит? Сколько ей лет?» - думал Юрий Николаевич Молодой, внимательно разглядывая небольшой листок, который кто-то подсунул ему под дверь кабинета. На листке было написано мелким компьютерным шрифтом:
«ВСЕМ! ВСЕМ! ВСЕМ!
Объявляется Большой Розыск моего мужа, пропавшего без вести. Ф.И.О: Закайнов Сидор Сидорович. Возраст: 29 – 30 лет. Приметы: рост средний, борода маленькая, портфель большой. Особые приметы: любит холодную телятину с горячим натуральным кофе, время от времени произносит красивые слова, как то: теплота, нежность, справедливость, волнение, навеки твой, объединим усилия, будем счастливы. (Одна исключительная примета: почти каждую ночь он видит сны, а утром, едва проснувшись, принимается расспрашивать, что мог бы значить его очередной сон).
По произнесении указанных слов изобразил на стене нашего дома свою маленькую птичку и отбыл в неизвестном направлении.
Просьба ко всем организациям и частным лицам, знающим что-либо о причинах исчезновения и местах пребывания означенного Закайнова С.С., обращаться по адресу: 12-й микрорайон, Густой пер., д. 3, кв. 18.
Просьба ко всем добровольным участникам Большого Розыска: относиться к разыскиваемому гражданину Закайнову С.С. без досады, но снисходительно и с юмором, которого он вполне заслуживает, так как умеет рисовать чудесную маленькую птичку. Сидор Сидорович любит свою Родину и полагает, что, рисуя птичек, он заметно укрепляет её художественное могущество. С благодарностью и надеждой Галина Викторовна Закайнова».
Юрий Николаевич сложил листок вчетверо, старательно провел пальцами по сгибам и опустил в боковой карман. Подошёл к книжной полке и, глядя на корешки с названиями книг, задумался:
«Какая досада… наверное, оттого я до сих пор холостяк, что за свою тридцатипятилетнюю жизнь не встретил такую женщину. Может быть, она ходила где-то рядом со мной, только чуть в стороне, по параллельной дороге? Или даже переходила мою дорогу, и я наступал на её следы? Или она – на мои следы, когда я уходил дальше?.. Как бы там ни было, встретиться нам не пришлось».
Он вздохнул, прошелся по кабинету и остановился перед зеркалом:
- Так.  Или я заместитель начальника транспортного цеха ликёроводочного завода «Формат», или закоренелый лентяй. Помню главное – к лентяям вдохновение не приходит! Сегодня же найду этого Закайнова, и если даже не верну его жене, то хоть посмотрю, кому достаются такие женщины?.. Бесспорно то, что она душевна и умна, но интересно, как она выглядит, и не ожесточилась ли против мужчин?..
Юрий Николаевич засунул большие пальцы рук в секретные карманы, вделанные в спинную часть пиджака и позволявшие выносить с завода одновременно две четвертинки, и остановился у окна. Отсюда, с третьего этажа, ему открывалась довольно унылая картина: асфальтированная четверть века назад, вся в выбоинах, чахлая дорога. За ней – железнодорожная линия, на которой застыл тёмно-коричневый пульман с тарой и покоились две жёлтые цистерны из-под спирта и вина. Полные цистерны здесь не оставляли, а в целях сохранения продукта, по рельсам загоняли на завод. Он видел, как внизу, возле одной из цистерн, маячили двое в синих куртках. Один из них, нагнувшись, пролез под цистерну в надежде, как показалось Юрию Николаевичу, обнаружить хотя бы слабый источник вожделенного напитка. И тут же вылез – источника не существовало.
Юрий Николаевич относил себя к отзывчивым людям. Захотелось распахнуть окно и выставить им бутылочку на двоих, предварительно обернув её тряпкой   или даже просто бумагой. И тут же спохватился: дай только повод, через полчаса тут будут тысячи!..
Стараясь больше не думать о жаждущих, он поднял глаза поверх цистерн, и взгляд его заскользил по глади широкой реки, что степенно несла свои не особенно чистые воды. Лет пятнадцать назад, будучи студентом университета физической культуры, спорта и здоровья, он на спор переплыл эту реку в центре города, в её самом широком месте. Плыл долго, его быстро сносило течением, и, когда подплыл к противоположному берегу, был встречен двумя милиционерами. Они вежливо спросили, в чём дело и не устал ли он? Старший из них по званию, кажется, майор, похлопал его ладонью по мокрой спине и похвалил: «Молодец, дельфин! У нас в милиции хочешь служить?» - «Прямо так, сразу?» - «Ну да. Оденешься, и пойдем?»
От похвалы, а главное, от простоты, с которой звали его с собой эти весёлые милиционеры, ему и впрямь захотелось в милицию. Но, вспомнив, что он студент и что учиться ему еще целых два года, пересилил себя. - «Все равно молодец! – повторил майор. – Садись в машину, отвезём тебя на тот берег за одеждой». И с неподдельным огорчением прибавил: «Вот, клин, как нужный кадр, так он, видите ли, не может».
Юрию Николаевичу понравилась замена «блина» на «клин», и теперь он и сам готов, к месту, а может, и не к месту, воспользоваться милицейской находкой.
«Может, клин, зря тогда не согласился, - подумал Юрий Николаевич. – Там много хороших ребят. И делают они достойное дело. А лично я и весь мой орденоносный коллектив только прибавляем работы…»
Отойдя от окна, Юрий Николаевич направился к единственной книжной полке служебного кабинета. Стал читать названия книг:
«Шекспир», том два – не то… «Война и мир» - не то… «Ярослав Гашек» - не то… А вот «Словарь ударений», кажется, то!
Вытащил книгу, отвернул обложку, перелистал несколько страниц, и перед ним, помещенный в середину «Словаря», возник плоский четверть литровый флакон.
Он прочитал наклейку: «ЖИДКОСТЬ № 2».
Отвернул дюралевую пробку и, как это делают химики, подышал парами. Удовлетворенно прищурился, вложил флакон обратно в книгу и поместил её под мышку. Включил мобильник и негромко сказал:
- Вась! Я готов!
Вышел из кабинета, легко преодолел пощёлкивающий турникет в проходной, подмигнув сразу двум женщинам с пистолетами на ремне, и очутился на набережной. По давно укоренившейся привычке остро взглянул налево-направо – «нет ли знакомых?» - сел в машину «скорой помощи» и кивнул шоферу:
- Трогай!

       ОКНО НА ЧЕТВЕРТОМ ЭТАЖЕ
Окно на четвертом этаже в доме по Густому переулку. У окна – женщина, молодая, красивая.  Её тёмно-серые глаза обрамлены длинными, густыми ресницам.  Места под глазами тронуты синевой – лицемерие и ханжество людское коснулось и её, оставив немало глубоких царапин в открытой, впечатлительной душе. Зовут её Галиной Викторовной, она имеет высшее библиотечное образование, но работает в объединении, где выпускают полиэтилен, переплётный материал и столовую клеёнку.
«Что делать, - вздыхает она, - библиотекарям так мало платят. А мне нельзя, чтобы мало, мне надо мужу помогать…»
Галина Викторовна смотрит вниз, в шахту двора, и в ее сознании, будто молния, вспыхивает короткое слово «Зачем?» В промежутках между вспышками она вспоминает летний пляж, металлический блеск реки, иногда нарушаемый летнею рябью, и среднего роста мужчину с короткой чёрной бородой и большими глазами, в которых скопились коричневые и зеленоватые осколки.
«Глаза любимого, - думает она. И тут же отмечает: «Любимого, склонного к некоторому актёрству. Но, может быть, это и неплохо. Актёр – враг однообразия, а значит, друг женщины».
Мужчина ласково называет её Снегурочкой – она впервые в этом сезоне на пляже – и сыплет горячий песок ей на спину. А она, ощущая, как песчаная струйка стекает между лопаток, думает о том, как было бы хорошо, если бы этот мужчина с необычным именем Сидор предложил стать его женой. «У меня есть всё, что нужно для жизни: доброе и верное сердце, мама, которую я люблю, и родина, которой не изменю ни при каких обстоятельствах. Пускай себе уезжают другие. Пускай там, куда они переедут, у них народятся дети. И та, чужая страна, сделается им милой родиной. У меня тоже будут дети, и когда-нибудь они станут дружить – мои дети и дети той, другой родины… Какая чепуха лезет в голову, с ума сойти. Наверное, кроме чепухи, в моей голове ничего нет, и уже не будет…»
А Сидор, лёжа на песке, смотрит в небо. Осторожно интересуется:
- Галочка, у вас любовь была?
Да, наверное, была, - вспомнила она. - И даже, будто бы, не одна, а две. Сначала она влюбилась в придуманного ею мальчика – он был маленького роста, не очень красивый, но смелый и неотступный, если нужно встать на защиту Галочки или кого-то ещё. Она часто представляла себе, как на неё нападает большая свирепая собака, вот-вот растерзает её, но вдруг, откуда ни возьмись, является этот мальчик и твёрдым голосом, и взмахом руки прогоняет злобного пса. Или как будто она тонет в реке, вот-вот распрощается с жизнью, и опять этот мальчик протягивает руку и спасает её. Ей казалось, что храбрый мальчик должен обязательно появиться не только в мыслях, но и на самом деле. Только он всё не приходил, она даже имени его не знала, а потом и вовсе ушёл, и она стала его забывать. Вскоре появился другой, созданный не девичьими фантазиями, а настоящий, удивительно лёгкий в общении и красивый…
- Вы расслышали мой вопрос? – более настойчиво спросил Сидор. Он приподнялся и несколькими легкими движениями изобразил на песке птичку с хвостиком трясогузки. Птичка эта – как живая, грациозно повернула голову и приоткрыла розовый клювик: фью-ить…
И тут, откуда ни возьмись, – огромный серый кот – плоская, будто собачья, голова, прогнутая спина, подрагивающий кончик не слишком пушистого хвоста; крадется к ней, вот-вот схватит хищными лапами.
- Осторожно! – воскликнула Галочка, подаваясь вперед и заслоняя собой птичку. – Эти сатанинские булгаковские коты всё чаще выходят в жизнь.
- Дурь собачья! – фыркнул кот. - Вы только и знаете, что булгаковского кота. А нашей кошачьей братии в мире не перечесть: Чеширский,  Гофманский, Булычёвский, Успенский и ещё тьма. В том числе крыловский Васька и кот Василий у Стругацких. Но таких, как я, ни одного, ясно?
- Брысь, хвастун! – махнул Сидор майкой, и кот, хищно сверкнув глазами, небрежно выдавил из себя:
- Совер-ршенный пустяк… М-мерзлота!..
- Иди отсюда, бомж хвостатый, - рявкнул Сидор. – Развелось, понимаешь, вашей твари – по три пары на птичку.
- Ещё чего!.. Я не бомж, это не мой случай, - с деланным достоинством ответил кот. - Расплодились брехуны…
- Я брехун?!.. Галочка, объясните ему, что я сейчас как встану! И пойдут его клочки по закоулочкам!
- Не нужно, Сидор, не связывайтесь. Кажется, я видела его по телевизору. По-моему, он в комиссии по продовольствию. Пошли птичек ловить. Будто птичками накормишь весь город.
- Обскурант, - сказал Сидор. – О птичках только думает, мракобес.
- Фс-са! – возмутился кот. – Глупости говорить легко. Не способны понять, что все оказались в жуткой дыре оттого, что каждый не думал о птичках.
Галочке ясно, что кот не прочь порассуждать на тему, как дошли мы до жизни такой и кого избирать в президенты. В другой раз она не отказалась бы, но не сейчас, когда решалась её судьба.
- Извините, Василий, вы меня заставляете нервничать. А мне кто-то говорил, что от нервного расстройства слабо пристаёт загар. Не лучше ли вам продолжить эту содержательную беседу где-нибудь на крыше, при луне?
- Фс-с, какой я тебе Василий! - не выдержал кот. – М-мерзлота… Но мы ещё встретимся, краля, ты меня ещё вспомнишь.
- Дрессированный, - сказал Сидор. – Наверное, из цирка. Там их кнутом и пряником учат. Но именно они приводят народ к волнениям. И даже к бунтам.
Галочка заметила, что после ухода кота стало как будто прохладнее, и от реки повеяло свежестью и запахом аира. Она думала, что Сидор позабыл о своём вопросе и больше не станет его задавать. Но Сидор напомнил:
- Так что же у вас, Галочка, с любовью?
- Да, наверное, была, - ответила она, имея в виду свои отношения с Андреем Твердохлебовым – флейтистом симфонического оркестра. – Кратковременная, скорее, похожая на увлечение, чем на глубокое чувство.
Они познакомились в парке, где он выступал на летней открытой площадке. В оркестре он сидел спереди, слева. Она пришла со своей горбатой подружкой Светой Плаксой (от фамилии Плаксина). Бывшая одноклассница Света не пожелала поступать с нею на библиотечный факультет, готовила себя в художники и работала помощником дизайнера.
Сейчас подруги ели мороженое и слушали вальс «Неаполитанская ночь». Плакса, как всегда с восторгом, рассказывала про свою собачку Пушку – она теперь под аккомпанемент пианино разучивает арию мадам Баттерфляй из   одноименной оперы Джакомо Пуччини.
- Не сочиняй, Света, никакие Пушки арий не разучивают.
- Да, «никакие», а моя то и дело… Господи, боже мой, - прервала она себя, ткнув пальцем в оркестр. – Почти все старые, будто занафталиненные. Ты чувствуешь запах нафталина?
- Не чувствую. Не обижай их, Света.
- Я не обижаю… Смотри, какой красавчик с флейтой! – шепнула Плакса. – Просто вылитый красавчик! И как он здесь возник среди этой рухляди?
Она взглянула в ту сторону, куда показывала подруга, и встретилась глазами с флейтистом. Тёмно-каштановые вьющиеся волосы, бледное лицо, чёрные брови вразлёт, чуть припухлые губы, волевой подбородок.
«Да-а, - подумала она. – Красив!»
А флейтист приподнял подбородок и, встретившись с ней взглядом, улыбнулся…
Они доели мороженое и встали. Галочка шла молча, видя перед собой флейтиста, его чёрные брови вразлет. Девушки попали в толпу по-карнавальному разодетых людей, и перед ними вдруг вырос нарумяненный клоун в треугольном колпаке. Клоун кривлялся и пел:
        - Колпак мой треугольный, треугольный мой колпак,
         А если не треугольный, то это не мой колпак.
        Под его пение две молодые полные женщины в костюмах американских   индейцев лихо отплясывали танец, чем-то похожий на украинский гопак. За женщинами двое молодых мужчин в узбекских халатах ехали на двух сереньких осликах, а третий мужчина, по виду самый старший, вёл своего ослика под уздцы, потому что его ослик хромал. Замыкал невесть откуда взявшуюся процессию важный чернобородый верзила в русской косоворотке, с огромным барабаном на пузе. Изредка он грохал массивной колотушкой по барабану, раздавалось густое «БУММ!», и парк оглашался радостным визгом детей, что сопровождали эту разудалую компанию. А клоун пел:
       - Ишак я гениальный, гениальный я ишак,
А если не гениальный, то, значит  я не ишак.
        - Какие они милые, - останавливаясь на краю дорожки, проговорила Галочка. – Так хочется, чтобы они были счастливыми, и чтобы их понимали.
Плакса не слышала её, она аплодировала уходящим вглубь парка ряженым и по-фанатски кричала:
- Рос-сия, впе-рёд!..
А Галочка опять думала о флейтисте и решала, что в следующую субботу они с Плаксой снова придут сюда, чтобы послушать музыку оркестра.
Дома она легла раньше обычного. Долго не могла уснуть, всё что-то мешало, беспокоило. Будто лежала она не в девственно-чистой постели, а на пыльной обочине, в крапиве… Её кожа воспламенилась, она испугалась, что обгорит, и громко позвала:
- Мама!
Шаркая домашними шлёпанцами, вошла мама. Присела на край дивана.
- Что, доченька?
- Я не могу уснуть, мне мешает… моё тело.
- Ты серьёзно? – озадачилась мать. – Ах, доченька, значит, у тебя появилось своё тело. Значит, ты выросла. И хорошо, как раз вовремя. Тебе уже девятнадцатый годик.
Мама откинула к стене одеяло и положила прохладную руку дочке на талию.
- Вон, какая ты у меня красавица – грудь, ножки, шейка – всё, всё у тебя красивое. И головушка, слава богу, умная…  Жаль, папа так рано покинул нас, он тебя любил… Всё в парк ходишь, а нужно в морской корпус, к будущим офицерам. Судя по обстановке, сейчас они снова в цене, так что нужно ждать событий…
Галочка засыпала, благодарная маме за добрый совет, но понимая, что в субботу они с Плаксой снова отправятся в парк.

ОНА ПРИШЛА
Она пришла сюда через неделю. Оркестр выступал здесь же, на открытой площадке. Плакса приболела и не явилась. Слушателей мало. Галочка в тёмно-вишнёвом платье и светлой курточке сидела одна на длинной пустой скамейке, ела мороженое и слушала мелодичный вальс «Неаполитанская ночь». В отличие от прошлой солнечной субботы, небо сегодня затянуто серыми тучами, вот-вот начнётся дождь, и Галочка готова раскрыть свой красно-зелёный японский зонтик.
После вальса дирижёр оркестра низко поклонился зрителям, коих можно было сосчитать по пальцам, заставил музыкантов поклониться, после чего они, поместив в футляры свои инструменты, стали расходиться. Ушёл и флейтист. А Галочка продолжала сидеть, не совсем понимая, чего она ждет, но чувствуя, что уходить ей нельзя, что ещё не умолкла музыка в её душе.
Сзади раздались шаги – зашуршал под ногами сухой песок, - и рядом с ней на скамейку сел тот самый флейтист. Поставил на колени футляр с флейтой, вежливо представился:
- Андрей Твердохлебов. А вас как зовут?
- Галя… Мартынова.
Они вышли на извилистую песчаную дорожку, сплошь усыпанную   пунцовыми кленовыми листьями, и медленно направились к выходу из поскучневшего за неделю парка.
Андрей взял её под руку:
- Вдвоём лучше, нежели одной, не так ли?
Она согласилась. И отметила его простоту в разговоре, без которой не бывает длительных и правдивых отношений. Ей хотелось, чтобы он рассказал о себе, о том, как он стал музыкантом, и не обижает ли его и его товарищей то, что на их концертах бывает так мало слушателей.
- У вас флейта? – спросила она.
- Альтовая, - сказал он. - Звук чистый, прозрачный.
- Да, я слышала вас в оркестре.
- Спасибо, - поклонился он. – Вы художник?
- Нет, будущий библиотекарь.
- Вы – мой идеал! – восторженно произнёс он. – Мне понятней, правдивей, честней и даже святей моя дружба с женщиной, если я не скрываю от себя, что она держится силой моего идеала брачной ночи с ней.
- Я знаю, - улыбнулась она. - Михаил Пришвин, его дневники.
Начался мелкий, словно бы ленивый, дождь. Галочка раскрыла зонтик и подняла его так, чтобы под ним мог поместиться и её спутник.
- Играть на флейте и летать, - сказал он, - я научился одновременно. Раньше летал недолго и невысоко. Но теперь мне доступны любые выси и расстояния. Правда, нынче расплодилось множество всяких квадрокоптеров, мультикоптеров и прочих дронов, и здесь нужно смотреть в оба, чтобы не налететь на какую-нибудь закавыку.
Она сказала, что тоже летает, но только во сне. А наяву еще не приходилось, да она и не пробовала. И поинтересовалась:
- А как вы стали флейтистом? Ваши родители тоже музыканты?
- Нет, что вы. Мама – архивный работник, отец – железнодорожник, водитель электровоза. К моему огромному несчастью, они ушли из жизни. А я рос квёлым, безучастным к тому, что происходит вокруг меня и во мне самом. Ничто меня не интересовало, ни к чему я не имел никакого отношения. Но однажды, лет восьми или девяти, я увидел в кинохронике, наверное, самого лучшего в мире пианиста, Вана Клиберна. О, как он играл первый концерт Чайковского! Это был огонь, чёрное бушующее пламя у рояля. И тут рядом с ним, почти вплотную к роялю   встала женщина с красивым, но как будто капризным лицом. На ней было длинное, переливающееся радужными цветами платье, а в руке небольшой лавровый венок. И самое удивительное - она была прозрачной и не заслоняла   собой то, что было за ней – ни части рояля, ни части дальнего занавеса с декоративными лесом и рекой… Какая-то зрительница позади меня негромко сказала: «Вот и слава пришла...»  И я, зажмурившись от этого видения и от её слов, сразу же захотел оказаться на месте музыканта. Даже был порыв броситься на сцену и тоже играть. Но старшая сестра Вика удержала, да ещё погрозила пальцем – сиди! На следующий день она привела меня во Дворец детского творчества и хотела записать в пианисты, а там сказали, что пианистов у них достаточно, а вот флейтистов, к сожалению, почти нет. И всё для меня решилось.
- Не жалеете? – спросила она.
- Нет, нисколько. Я и на рояле неплохо играю. Не шикарно, хотя кое-что выходит. А ваши родители тоже библиотекари?
- Нет, - качнула она головой.  –  Мама работает в привокзальной закусочной. А папа – электрик. Любая электрическая неисправность была ему по плечу. И много читал. Наверное, мог бы стать чемпионом мира по чтению.
- Художественную литературу?
- Да, классику. А точнее всё, что связано с военной тематикой. Он дежурный электрик, так что имел время для чтения. Я многому у него научилась. Прежде всего, серьёзно относиться к порученному делу.
- Значит, в отличие от маменькиного сынка, можно сказать, что вы – папенькина дочка?
- Можно и так. Но он говорил: «Ты моё самое лучшее изделие!»
- Оригинально. Он и вас нацелил на библиотеку?
- Да. И мечтал, когда я стану библиотекарем, помогать мне в работе. К сожалению, мечта не сбылась, три года назад его не стало. У меня и дедушки с бабушками много читали. Можно сказать, это у нас родовое. Но вот сейчас их нет, все так рано ушли.
- Сочувствую. Но вы сказали, что не умеете летать? Это же так просто. Попробуем? – посмотрел он на неё долгим, вопрошающим взглядом.
Галочка взглянула в его уверенное, несколько насмешливое лицо и закрыла зонтик.
- Я бы со всей душой, но…
Андрей крепче прижал к себе её руку, согнутую в локте, и попросил зажмуриться. Руку с зонтиком она подняла вверх, и вдруг почувствовала, что ноги больше не стоят на земле, а повисли в пространстве и холодеют от встречного ветра.
- Ой-ой! – задыхаясь от страха и восторга, произнесла Галочка, сожалея, что не надела сегодня брюки.
- Летим! Откройте глаза.
Галочка с большим трудом размежила веки, и то, что она увидела, испугало её. Они летели над крышами домов, внизу расходились в стороны и снова сходились улицы, вливаясь в круглые и квадратные площади, или прерывая свой бег в коротких, почти незаметных тупичках. По улицам разноцветными букашками ползли машины и автобусы. Но более всего её удивило, что здесь, в небесном пространстве, они с Андреем были не одни. Вот летит ещё одна пара. Вслед за ними, слегка покачиваясь, плывут ещё две. А впереди, значительно быстрее, чем они с Андреем, летят сразу три пары, взявшись за руки, как это делают парашютисты в свободном полете. У одной из девушек на шее развевается длинный розовый шарф.
- Наверное, мы с вами теперь напоминаем мухинскую скульптуру «Рабочий и колхозница». Ведь они тоже в полёте?
- Ага, и ваш зонтик – как серп, а мой футляр со скрипкой – как молот! – захохотал он, радуясь такому сравнению. - Только для ещё большего сходства надо попросить розовый шарфик у той девушки. Попросим?
- Да что вы! Он ей так идёт!
Галочка плавно повернула голову в другую сторону, и то, что представилось её взору, удивило и расстроило её. Невдалеке от них, на малой скорости, летели какие-то люди с огромными чемоданами в руках – по два, по три чемодана, - а были такие, что летели с пятью и более чемоданами. Здесь, в открытом небе, чемоданы ничего не весили – их нужно было только удерживать вместе, чтобы они не разлетелись каждый по отдельности.
- Покидают землю божью, улетают в божий рай, - вздохнул Андрей.
- Это покойники?! – ужаснулась Галочка.
- Нет, бывшие наши. Перелетают в иные края. Из тех, кто научился летать, остаются лишь единицы.
Галочке стало страшно за себя – не полетят ли и они с Андреем вслед за этими чемоданными людьми? Она осторожно спросила:
- Скажите, Андрей, а сами вы не собираетесь перелетать?
- Собираюсь, - честно сказал он. – Уже и рюкзак собран, маленький такой, чёрный, с письмами отца и мамы. Сберёг их для будущей жизни.
- Разве здесь вы не можете?
- Вы же видели наши концерты? Сколько слушателей приходит к нам - лишь те, кому себя совершенно девать некуда. Или кто не может находиться наедине с собой. Тут не оркестр, тут хватило бы одного аккордеона.
- Это лишает вас вдохновения?
- Как будто… Прошло время, когда я мог играть для одного себя. Теперь, когда играю для других, а этих других нет, у меня такое чувство, будто я забрался в чужой сад, и меня видят.
«Как у них сложно, - подумала Галочка. – Им недостаточно видеть остальной мир из себя, своими глазами, им ещё нужно видеть себя глазами остального мира. Но что же делать? Неужели из-за этого можно покинуть свой дом, улицу, город?.. Вот их, сколько летит с чемоданами… И все такие сосредоточенные, занятые, будто делают самое важное дело».
- Андрей, а вы будете к нам прилетать?
- Да, - обрадовался он вопросу. – Обязательно. И ежедневно. Потому что вы исправляете меня собой. И, может быть, уговорю вас полететь туда?
Нет, она не полетит, у неё другая линия. Ей нужно учиться, потом работать. И жить там, где мама, родная речь, добрая Плакса.
- Мне кажется, моя судьба мне этого не простит, - сказала она, не уверенная в том, что этот новый знакомый её поймёт.
- Даже так? Вы верите, что у человека есть судьба? То есть то, что ему предначертано свыше?
- В судьбу верю и в любовь. И, может быть, ещё в собственные силы, чтобы справляться с трудностями.
- Вам сколько лет? – спросил он. – У меня такое чувство, что я разговариваю с много пожившей, мудрой женщиной.
- Да, и мне уже немало – скоро девятнадцать. Просто я об этом думала, чего и вам желаю.
Больше он вопросов не задавал. И будто бы не столь прочно, как вначале, удерживал её руку.
- Надо же, как здесь многолюдно, - сказала она, подумав, что своим ответом она огорчила Андрея. – Раньше я не думала, что в нашем пространстве летает так много людей. Раньше мне казалось, что вообще никто не летает. А кто говорит, что он летает, просто выдумщик и фантазёр…. Ой, смотрите, Андрей, это же мой дворик! Я вижу окна моего дома… Вот мама идет по двору, наверное, из булочной.
- Может, спустимся? – улыбнулся Андрей. – Или продолжим путь к моему дворику и дому?
Галочка не колебалась, ей хотелось ещё немного полетать во влажной атмосфере, и она молча кивнула, соглашаясь с Андреем. Правда, когда они потеряли из виду Галочкин  дом, обернулась и долго всматривалась в жёлто-серые кварталы города, удивляясь тому, что отсюда, с высоты её самые любимые места – Троицкое предместье, Круглая площадь, Золотая Горка – так же красивы, как если видеть их с земли. Она снова и снова пыталась отыскать улицу, на которой жила, и не находила.
Между тем они стали снижаться и, сделав небольшой полукруг над площадью, на которой стоял памятник Поэту, плавно опустились на асфальт возле старой парадной, дверь которой была отворена. Вместе поднялись по широкой плоской лестнице на третий этаж, при этом на площадке второго этажа она прочитала нацарапанные на стене слова: «Калганов, проснись!»
Галочка спросила, кто такой Калганов, и Андрей, открывая ключом дверь, сказал:
- Борец такой был – всё время боролся с собой, но так и не приспособился жить трезвой жизнью. И его уволили из оркестра. Тоже улетел.
- Понимаю, он тоже участник перелётной эпохи, - вздохнула Галочка, входя за Андреем в прихожую, где под зеркалом на треугольной полке стоял телефон.
- Коммуналка, - небрежно повёл рукой Андрей. - Вам куда-нибудь нужно?
Галочка поблагодарила его и отказалась. Вошла в большую комнату с голубым диваном и зелёной тахтой. Посреди комнаты – старый стол под клеёнкой, разрисованной игральными картами. Слева от двери – платяной шкаф с большим, пожелтевшим от времени зеркалом, - Галочка увидела в нём своё разрумянившееся от длительного полёта по воздуху лицо. В правом углу почти под потолком – золотая икона с ликом Господа. В левом, за холодильником, высокий стеллаж – на всех его полках стояли и лежали книги, нотные сборники и тетради. Название одной книги Галочка прочла: «Энциклопедия молодой женщины».
Андрей предложил стул, а зонтик в открытом виде поставил на пол, рядом с батареей парового отопления. Пригласил гостью в ванную помыть руки розовым пахучим мылом и протянул ей свежее полотенце.
- Пожалуйста, будьте как дома. Я рад, что вы согласились побывать у меня. Ваше любое желание для меня – закон.
Она вымыла руки, вытерла полотенцем и молча наблюдала, как он доставал из холодильника хлеб, масло, банку рыбных консервов и, наконец, бутылку армянского портвейна.
- За любовь! – сказал Андрей, поднимая рюмку с вином. – Давайте выпьем за любовь!
- Ещё за талант, - добавила она. – За талант, который позволяет научиться летать.
Неожиданно для себя Галочка выпила до дна и положила свою руку на руку Андрея. Он взял её пальцы, погладил и стал целовать – все вместе и каждый в отдельности. Попросил её встать и, стоя, целовал её волосы, лицо, губы. И она целовала его. И вдруг он легко, одним рывком подхватил её на руки и опустил на тахту.  Неторопливо и умело расстегнул пуговицы платья, освободил её грудь и припал к розовому, словно бы подросшему соску. А горячая рука его осторожно, будто боясь обжечь, гладила чуткую к ласкам кожу её живота, сдвигая всё ниже и ниже краешек её последней одежды.
Она почувствовала, как его пальцы прикоснулись к её разбуженному телу, как по животу и груди прокатилась медленная волна озноба.
В прихожей зазвонил телефон – Андрей напрягся, собираясь пойти туда, но она удержала, прижав его лицо к своей груди. По коридору кто-то шёл мелкими шагами. Слабый мужской голос спросил:
- Вам кого?.. Андрей, ты дома?.. Нет, ещё не пришёл. Звоните позднее.
- Меня нет, - запоздало прошептал он, покрывая поцелуями её грудь, живот, нежную кожицу, поросшую светлыми волосами. Замечая при этом, как открыто и будто насмешливо глядит на него яркий розовый сосок её безупречной по форме груди.
Галочка почувствовала, как тело её напряглось, раскрылось и стало отзываться на его ласки. Из груди её вырвался болезненно-радостный стон: «А-ой!...»
И тогда он лег рядом. И они любили друг друга. А от её глаз к вискам торопливо сползали горячие слезы…
Поздно вечером он проводил её в такси. Подъезжая к дому, Галочка уронила голову ему на грудь и, сожалея о том, что у неё нет своего характера, еле слышно спросила:
- Ты позвонишь?
- Да. Из Франции.
- Когда ты уезжаешь?
- Послезавтра. И ты готовься к отъезду. Я пришлю тебе вызов. Обязательно пришлю, - порывисто повторил он. И уехал. Или улетел – как здесь точнее сказать? Прошло больше трёх лет – он так и не позвонил…
- Наверное, да, - повторила она и поведала Сидору историю своей любви, ничего в ней не упустив, припомнив даже то, что они с Андреем летели по небу.
- Надо же, как увлёк девушку! Она и впрямь думает, что летала. Выходит, я у вас второй?
- Выходит, так, - смущённо улыбнулась она. – Но, если бы я знала, что вы появитесь в моей жизни, я бы вас ждала.
- Интересное замечание, - подхватил Сидор. – Не скажу, что у меня было слишком много женщин, но все они, словно сговорившись, утверждали, что я второй. Я как будто в одном ряду с великими: Петр Первый, Иван Четвертый, Сидор Второй!.. Скажите честно, вы ждёте этого Андрея?
- Нет. Я вас ждала. Я верила, что вы есть. И что рано или поздно я вас обязательно встречу.
«Только сейчас говорила, что не ждала, теперь говорит – ждала. Где правда? Хотя нужна ли мне правда в таком глубоко личном вопросе? Её жизнь – её данность, пускай сама разбирается и оценивает, что в этой данности удачно, а что не совсем. Во мне же должно достать ума и такта, чтобы принять её такою, какая она есть».
Он задумчиво смотрел на реку, на широкие пятна ряби, не решаясь заговорить о главном, с чем сегодня пришёл на свидание. Ему хорошо с ней, он чувствует, каким теплом и лаской согрето её каждое слово. Он был бы счастлив стать её мужем, но что ждет её, когда она станет его женой? Он ничегошеньки не зарабатывает, а маленькая птичка всё ещё не желает приносить даже символического дохода. Наоборот, одни расходы – на бумагу, на краски. И перспектив никаких. И люди повально и невосстановимо теряют интерес к совершенству и красоте. Только вера даёт ему силы продолжить начатое дело – вера в то, что его птичку, в конце концов, поймут и по достоинству оценят истинные ценители прекрасного. Искусство – это, прежде всего, качество, оно у него есть. Дело за количеством, а оно будет!
- Галочка, если бы я вам предложил стать моей женой…
- Я бы хорошенько подумала, - кокетливо произнесла она и, приподнявшись на песке, поцеловала его в щёку.
- Но…
- И, боюсь, что согласилась бы, - радостно и нежно смотрела она ему в глаза, и он увидел себя, совсем крошечного, в её тёмных, чистых зрачках…

ОНИ РАСПИСАЛИСЬ В ИЮЛЕ
Они расписались в июле, после чего Сидор переселился к жене из студенческого общежития, где он проживал у своего приятеля на правах гостя, без всяких видов на будущее.
- И будущее туманное, и прошлое глухое, - говорил он жене. – И что в моём прошлом: кордон отца-лесничего, больная мать, несусветная глушь и я, дитя природы. По заданию отца помечал лесные участки, вырезал из дерева забавные фигурки, а потом, после сельской школы, окончил строительный факультет, где и пристрастился рисовать маленькую птичку. Вот и вся биография, если не считать нескольких любовей да трёх-четырёх драк, после каждой из которых, сложись неблагополучно обстоятельства, я оказался бы на скамье подсудимых.
Галя не сказала матери, что переходит из библиотеки на предприятие, выпускающее полиэтилен и столовую клеёнку. Ей стоило немалого труда скрывать свою усталость, приходя после работы домой. Но ещё труднее было скрывать запахи, которые сопровождали Галочку постоянно – результат её соприкосновения с материалами, из которых делали клеёнку. А мать, не зная, в чём дело, недовольно морщилась: «Ох, и пахнет же от тебя, доченька, будто в своей библиотеке ты солдатам кирзовые сапоги выдавала».
- Нет, мамочка, так пахнет новый переплетный материал, - как можно безразличнее отвечала дочка. При чём тут кирзовые сапоги, если она за работу на клеёнке получала почти в три раза больше, чем в библиотеке?
А Сидор, не теряя времени даром, принялся совершенствовать своё мастерство: десятки, сотни заполненных птичками листов накапливались в тёмной коридорной кладовке, на антресолях, в старом, неизвестно кем и когда поставленном шкафу, что громоздился в коридоре, почти закрывая собой проход на кухню.
Тёща, будучи женщиной практичной, носила зятеву птичку художникам, что выставляли на продажу свои картины и разнообразные поделки в центре города. Те похваливали птичку, но советовали не писать пернатых, а перейти на чешуйчатых. Прежде всего, аквариумных, так как они всегда под рукой.
- А лучше, хозяйка, изображать раков – их раскиданный вид каждому нравится, особенно любителям пива, - высказался один бородач, зарабатывавший тем, что рисовал дружеские шаржи на прохожих.
Соседи с нижних этажей приходили смотреть на Сидора за работой, и сначала умилялись птичьим миром, но вскоре он им надоел мелкотой и однообразием, и они стали потихоньку забывать, что в их доме живёт художник. Только пожилой полковник в отставке Сергей Владимирович Бируля неизменно восхищался талантом и мастерством молодого соседа. Он говорил: «Сейчас так не пишут, милочка. Сейчас пишут халтуру, а наш – самобытнейший мастер. Просто – мастак!»
Зоркая тёща, Елена Михайловна, долго и терпеливо следила за тем, как широко в своей художнической деятельности распространялся пришлый зять, ожидая чего-то путного от его бескорыстного труда. Но когда поняла, что все его птички – только способ прикрыть свою тунеядскую сущность, принялась тайком от него и дочери связывать в пачки расписанные птичками листы, взвешивать их на старинном десятикилограммовом безмене и таскать в голубой макулатурный вагончик, что каким-то чудом с незапамятных времён остался во дворе, за продовольственным магазином. Там ей выдавали абонементы на модные книги, и вскоре в личной тёщиной библиотеке красовались четыре новеньких томика зарубежного детектива. Глядя на это ни с чем несравнимое богатство, Елена Михайловна часто проникалась сочувствием к зятю: какая-никакая, а всё-таки польза. При этом не забывала пенять дочери за то, что она вышла не за порядочного во всех отношениях морского капитана, а за этого птичника.
Галочка не придавала значения маминым упрекам. Она верила в мужа и готова была потратить всю свою жизнь на производстве клеёнки, только бы Сидор без помех и лишений мог создавать свои восхитительные птички. Всем своим поведением Галочка стремилась не обострять малозначительные житейские проблемы. Жизнь в доме, благодаря её стараниям, текла размеренно и, в общем, безбедно, если учесть, что Елена Михайловна работала бухгалтером в привокзальной закусочной.
И вдруг – неслыханная новость: у Сидора покупают сразу десять птичек по двадцать две тысячи за штуку. Двести двадцать тысяч принёс он домой в полиэтиленовом мешке и, бросив их на стол, полез в кладовку. Но там пусто. И на антресолях пусто. И в старом, неизвестно кем и когда поставленном шкафу, тоже пусто.
- Где они? – заметно побледнев, обратился он к тёще.
«Двадцать две тысячи за птичку!» - Елена Михайловна оглушена, почти убита. Она почтительно согнулась в полупоклоне и на цыпочках прошла мимо сдержанного в своем гневе зятя. Где, в каком макулатурном вагоне отыщешь теперь хотя бы одну птичку? Из них уже давно изготовили не один рулон обёрточной или туалетной бумаги.
Не говоря более ни слова, Сидор побросал в спортивную сумку свои манатки – две рубашки, свитер, запасные брюки, карандаш и пять листов бумаги – и направился к двери. Остановился в коротком размышлении, вернулся в комнату и, вывалив из полиэтиленового мешка деньги, рассеянно поделил их пополам. Одну половину оставил на столе, а другую смахнул в сумку, где ещё оставалось много места. Вышел на лестницу без ключа и плотно прикрыл дверь.
Путь был один – назад, к приятелю в общежитие. И сел в троллейбус.
Придя домой и не застав мужа, Галочка упала на кровать в горьких рыданиях. Мама пыталась утешить её, говоря дочке самые ласковые слова: «Не плачь, доченька, подумаешь, обиделся. Кто же знал, что его голубятня таких денег стоит? Не плачь, роднуленька, у тебя всё ещё впереди. Даст бог – выйдешь замуж за капитана…»
Галочка повернула к матери зарёванное лицо.
- Прости, мама, но нельзя же всё на свете делить на порции, как ты в своей закусочной. Ты не можешь понять, что мне нужна любовь, а не благодарное самодовольство.
- Ах, доченька! Всё это слова, слова. Я тебе счастья желаю, только счастья. Время всё поправит.
Галочка слушала и не слышала родного материнского голоса. Шатаясь от горя, подошла к телефону, набрала номер:
- Полиция?.. Пожалуйста, пропал человек… Муж… Впрочем, нет, извините. Он обидится, если его будут искать полицейские…
Мать, швырнув в ящик стола полиэтиленовый пакет с деньгами зятя, пошла на кухню. Она переживала за дочку и, чтобы Галочка скорее успокоилась, решила дать ей возможность побыть одной.
Оставшись одна, Галочка отрешённо распахнула настежь окно и глянула вниз – туда, где в глубине двора каменно дыбился мокрый от дождя асфальт. Она приподняла подол узкой юбки, чтобы не мешал, оперлась коленкой о подоконник и… вдруг увидела, как на крыше соседнего дома возник знакомый кот Василий – тот, с пляжа.
Высунувшись в окно, тихонько позвала:
- Вася, это вы?
- Я не Вася. Я Случай!
- Как это Случай? Совсем не похожи. Случай – это какое-то обстоятельство, неожиданное действие. А вы… живое существо?..
- Не болтай, краля. Я же говорил – встретимся? М-мерзлота!
- Извините, Случай, но мне кажется, вам грубость не к лицу.
- Мне все к лицу. Я Случай, и никаких церемоний. Если я буду церемониться, я погиб.
- А при чём тут «мерзлота»?
-М-мерзлота – моя смерть. В ней ничего не случается.
Галина Викторовна хотя и была поражена, но не настолько, чтобы не поверить такому неожиданному знакомству. Как женщина, она придавала большое значение случаю, понимая, что не редко даже от самого пустячного случая зависит вся человеческая жизнь. И жизнь детей. И даже внуков и правнуков. Как всякая женщина, она желала хоть что-нибудь получить от этого знакомства, и потому, не дожидаясь, когда Случай исчезнет, трогательно обратилась к нему:
- Простите меня, можно я вам пожалуюсь? Раньше вы мне очень помогали, за что я вам бесконечно благодарна. А теперь… Прямо не знаю, почему со мной так поступают. Я, поверьте, готова ко всему хорошему, а со мной…
Галина Викторовна опустила голову и всхлипнула.
- Короче, краля. Терпеть не могу дамья с их слезами, которые всегда на виду.  Худо живется – не показывай виду. А то возникнет другой Случай и пошлёт тебе смерть. Или заразу какую, чтоб ещё до смерти помучилась.
От этих слов кота у Галины Викторовны по спине побежали мурашки. Особенно испугала угроза собеседника, что кто-то может повелевать болезнями и даже смертью.
- Прошу у вас прощения, но вы не так меня поняли. Я совсем не желаю, кому бы то ни было прибавлять работы. Я потерплю. Мне бы…
- Мужа вернуть?  - Случай прищурился. – Можно попробовать, учитывая, что я не простой волшебник, а волшебник из котов. Если не верну этого идиота, найду другого. Но и сама не сиди, сложа руки. Только сначала реши, кого ты больше любишь – себя или его. Если себя, то и возвращать не надо, сама собой обойдёшься.
- Не нужно другого, кисонька. Сидора верни, с маленькой птичкой!
- Ух, мне эти птички! М-мерзлота!..
И кот исчез так же внезапно, как появился. Галина Викторовна поспешно затворила окно.
«Кто он? – думала удивленная и даже несколько ободрённая Галина Викторовна. – Всего только случай, но что-то надёжное, даже благородное в нём есть. Такие, как он, никогда слов на ветер не бросают. Не скрыл, что недоволен моим бездействием…»
Она села к столу и задумалась. И тут же взяла бумагу и карандаш:
«ВСЕМ! ВСЕМ! ВСЕМ!
Объявляется Большой Розыск моего мужа…»

        В МАШИНЕ «СКОРОЙ ПОМОЩИ»
В машине «скорой помощи» Юрий Николаевич взглянул на зажатый в руке листок-объявление Галины Викторовны Закайновой и усмехнулся – понял, что лично ему так не написать. Нет у него ни такого чувства языка, ни такой душевной силы, которая сразу берёт за живое и заставляет глубоко проникнуться переживаниями автора. И тут он принялся думать, из чего состоит человек. Особенно такой, которому многое дано, и который нигде и ни в чём не использует свои данные. Или использует всего на два, максимум, на три процента.  «Взять меня: достаточно молод, морально крепок, физически силён. Бог здоровьем не обидел и в уме не отказал. Это видно, хотя бы потому, что могу запросто противостоять наскоку любого потенциального обидчика – он будет чувствовать себя жалким шакалом в лапах льва. А насчёт ума, то, прочитав книгу, вполне разбираюсь в том, что вложил в неё автор. Например, всегда читаю сразу текст книги, а потом предисловие к ней, - то есть, то, что говорится об авторе и о самой   книге. И вижу, что в предисловии изложено всё то, что я понял и без него. Значит, разбираюсь не только в деяниях и поступках героев художественных текстов, но и в крутых, часто весьма мудрёных философских трактатах. Хотя в этих последних много от набалтывания, много такого, что рождает изощрённый мозг, но что, к сожалению, не имеет души. А значит, не может нигде пригодиться… Да простят меня философы за такое моё примитивное понимание. Я думаю, это из-за тщеславия или, иначе говоря, из-за гордыни. Много раз я задумывался, тщеславный ли я тип, и пришёл к выводу, что да, несомненно. Во мне жив дух соперничества. Хочется быть не только не хуже других, но и лучше многих. Отсюда и опыты мои, и «ЖИДКОСТЬ № 2», и доверие окружающих. Отсюда ещё и вера в то, что я использую свои данные не на какие-то два-три процента, а больше. Вот и ладно, если так, а там посмотрим…»
Он вспомнил двух женщин с пистолетами на платьях: они никогда не проверяли его, относились к нему с большим доверием, за что он их мысленно всегда благодарил. Ох, сколько же пришлось ему перетаскать с завода различных напитков для своих бесконечных опытов. И ни разу женщины не остановили его, не проверили. Что это, как не высочайшее доверие?! А ведь они, эти бдительные женщины, славились зорким взглядом и нечеловеческой интуицией; чуть ли не каждый день Заводской музей ухищрений – ЗМУ – пополнялся новыми экспонатами, то есть средствами, при помощи которых отдельные недобросовестные работники пытались выносить за проходную знаменитую продукцию завода. Чего там только не водилось: хлебобулочные изделия с металлическими и полиэтиленовыми резервуарами внутри, грелки и резиновые пояса, которые надевались на различные части тела; кепки, шляпы и шапки, в которые за подкладку вшивались фантастически хитроумные тайники для спиртного. Но был в ЗМУ один особый экспонат, не похожий на все остальные… Двадцать с лишним лет работал на заводе учетчиком готовой продукции высокий худощавый человек – Александр Фёдорович Коноплянников. Выдержанный, вежливый, предупредительный, он слегка прихрамывал и для пущего удобства ходил, опираясь на палочку. Год ходил, пять лет ходил, двадцать лет ходил. Каждый божий день он дважды покидал завод – на обед и после работы, - вынося наружу свою опорную палочку. Ходил, ходил и доходился – отняли охранницы в проходной его палочку-помощницу. Оказалось, не простая была палочка, а палочка-мечталочка: в нее, если отвернуть ручку, почти семьсот граммов входило – коньяка, водки, ликера или простого ректификата. Да-а, Александр Фёдорович, пришлось тебе расстаться с палочкой-наливалочкой. Но, как говорится, нет для человека худа без добра – перешёл он работать учётчиком готовой продукции на кондитерскую фабрику; теперь, говорят, с аккордеоном ходит!..
«Наверное, хочет стать богатым, - подумал Юрий Николаевич. – Или уже стал. Сейчас, когда в стране заявила о себе главная власть – власть денег, с их малым количеством не будешь жить, а только выживать. Деньги, как говорил Серёжа Довлатов, имеют свойство ходить, но есть люди, у которых они оседают. Я тоже хотел быть богатым. Но стоило скопить немного денег, возмечтать о машине, как вырастали цены, и бедность тут же догоняла меня. Если бы работал тренером с командой и ездил за границу, был бы состоятельнее. А так… Приходил в магазин, как в музей – только полюбоваться. Включал телевизор, читал газеты – повсюду бедность и бедность. Яблоко не купить. Многие дети яблок не видят, кто же из них получится в будущей жизни и на работе? Зато новые буржуи пьют и жрут не в себя. Сплошные диспуты, съезды, презентации, где коньяки льются реками, а рыбки-птички пожираются тоннами. И куда смотрит народ, почему молчит? А по телевизору что? Неряшливые, звероподобные двуногие с гитарами наперевес, как с пулеметами, изгаляются над всеми, кто привык к песням мелодичным и трогательным. Мир сужен до телеэкрана, а я – лишь приложение к этой экранной жизни: кастрат, только наблюдающий жизнь других и не живущий сам… У несуна Коноплянникова хоть какой-то интерес – стать богатым. У меня же и этого нет».
Вспомнив Александра Фёдоровича, Юрий Николаевич рассмеялся, поняв, насколько он сам могущественнее и счастливее этого грызуна, этой мышки-норушки – Коноплянникова. Они же, эти Коноплянниковы, никогда не живут, они вечно устраиваются. А в самом конце жизни, когда, вроде бы, устроились, тут и смерть приходит… «Вот мой восторг, мой истинный успех!» - вспомнил он свою радость, когда вытащил из несгораемого шкафа четверть литровый флакон. Страшно было – не потеряла ли своих чудодейственных свойств «ЖИДКОСТЬ № 2» - её он создавал больше тринадцати лет, всю свою трудовую жизнь на ликероводочном заводе.
То был фантастический труд. Иногда ему казалось, что всё напрасно, ничего не получится, тысячи безвестных опытов, доводивших его до изнеможения, так и останутся опытами, не открыв того, что, в конце концов, было названо «ЖИДКОСТЬЮ № 2».
И вот однажды у себя дома, готовясь добавить строго дозированную порцию козьего молока в новый конгломерат из вина, ликёра, водки, пива, изюма, чёрного перца, кедровых орехов, сахара, воды и хрена, Юрий Николаевич услышал звук за окном – будто бы кто-то произнёс: «М-мерзлота!..» Повернул голову и оцепенел: прямо на него, покрытое серой шерстью, смотрело не совсем понятное существо, похожее на кота, но почему-то с собачьей головой. Рука Юрия Николаевича дрогнула, и он, не дозируя, выплеснул молоко в сосуд с конгломератом. В это же мгновение кото-пёс пропал в глубине ночи.
«Померещилось», - подумал Юрий Николаевич, огорчившись, что нечаянно вылил весь запас дефицитного козьего молока. Машинально взболтнул раствор, дал ему успокоиться и вдруг на дне узкой стеклянной колбы заметил сначала голубой, затем фиолетовый и, наконец, тёмно-зелёный осадок.
«Батюшки! Кажется, то!» - простонал он и заплакал. Горячие слёзы хлынули по его щекам, норовя пополнить содержимое священной колбы, и Юрий Николаевич отстранил её от себя на вытянутую руку. Осушил слёзы рукавами пиджака, слил посветлевший раствор в раковину, взял с донышка щепотку осадка, бросил в рюмку, долил спирта, выпил и тут же схватил бумагу и карандаш.
Дрожащими пальцами он судорожно сжимал ребристую деревяшку и чувствовал, как в нём рождается светлое желание говорить правду и только правду. Он понял, что это властно заявляет о себе вечно забитое, вечно пристыженное подсознание – не удержать его осторожным умом, не остановить волей-плотиной. В голове будто затопили камин – стало тепло во всём теле, а в комнате, где он находился, будто бы раздались нежные, словно бы чуть-чуть уставшие звуки музыкальной шкатулки. На несколько минут воцарилась тишина, будто Юрий Николаевич превратился в окаменелость.
Когда к нему вернулось сознание, а все окружающие его предметы приняли реальные очертания форм и цвета, он дрожащими от волнения руками поднял со стола лист бумаги. Так и есть: он что-то написал! Но что? Почерк неровный, разобрать трудно.
Он стал разбирать написанный текст по слогам – шла какая-то несуразица: «А мог попасть в сборную страны…  шатенки краше блондинок… не пью и не думаю… наши министры – восковые газыри на черкесках…»  Он пооглядывался по сторонам, хотел скомкать и выбросить листок. Но что-то остановило. Когда он прочитал всё, что написала рука, вскочил со стула и рванул по комнате радостными шагами. И, зажмурившись, торопливо, удивлённо говорил самому себе:
«Ай, Юрка! Ай, Молодой! Теперь ты себе цены не знаешь. Теперь, благодаря такому артефакту, смело можешь всматриваться в голубую отдалённость и влиять на неё. Ты из простого служащего на зарплате превратился в грозную силу человечества, в хозяина мира! Теперь, при желании, ты можешь стать кем угодно – хоть президентом страны… Нет, нет, только не президентом, не хочу жить под охраной… Теперь в твоих руках смутные мозги всех людей, употребляющих спиртное. А так как в мире трудно отыскать хотя бы одного взрослого, который не употреблял бы спиртного, то практически все мозги взрослого мира принадлежат тебе!..»
Скажем по секрету: Юрию Николаевичу всегда хотелось не только состязательно-баскетбольных деяний, но и таких, что масштабно влияли бы на каждого отдельного человека и на весь мир. Для этого он прочитал неисчислимое количество книг – русской и зарубежной классики, философских, научно-познавательных, медицинских, а также книг по экстрасенсорике и парапсихологии. Своё увлечение опытами со спиртным он называл игрой, почти что детской, как игра малыша в песочнице, но с большими планами и далеко идущими последствиями. Его привязанность не была инфантилизмом, но чёткой и расчётливой страстью.
…А на листке бумаги были кратко набросаны некоторые этапы жизни Юрия Николаевича, его тайные желания и мечты, и это было грустно для него и радостно, потому что при всех своих недостатках он, оказывается, имел немало достоинств.
Погладив рукой тонкий бумажный листок, он закрыл глаза и просто подумал о себе: «Ты все-таки гений, Юра! И не скромничай, не прячь в себе это хорошее чувство полноценности – кому многое дано, с того многое спросится… Вот сейчас тебе дано решить, какую дорогу ты выбираешь? Дорогу созидания и бескорыстной помощи другим? Или путь неправедный, оскорбительный для каждого, кто встретится на твоём пути, в том числе и для тебя самого? Разумеется, ты выбираешь первое. Тебе уже давно идет четвертый десяток, пора становиться добрым.
Полгода Юрий Николаевич потратил на тщательную практическую проверку нового препарата. Кого он им только не угощал! Директора универмага и ректора одного из университетов, известного журналиста-международника и водопроводчика ЖЭКа, продавщицу ювелирного магазина и врача, занимающегося частной практикой на дому, депутата парламента и цыгана из пригородного поселка. Почти все они оказались людьми разнообразных дарований – как положительных, так и не совсем. Но что самое примечательное, все они отвергали в себе, не уважали в себе отрицательное. Правда, по разным причинам, это им не всегда удавалось. Из чего Юрий Николаевич заключил, что народ наш в целом высоконравственный и морально здоровый, но, вероятнее всего, не знает об этом. А такое незнание, как ему казалось, лишает людей энтузиазма. И они тут же устремляются на поиски так называемой национальной идеи. Хотя идея, как он считал, совершенно проста: люби женщин и детей, помогай им, и ты спасёшь себя и своё отечество. Потом и пред Всевышним не будет стыдно…

ВОТ НЕСКОЛЬКО ЗАПИСЕЙ
Вот несколько записей, которые Юрий Николаевич сделал на мобильник после разговоров с людьми. А начал он со своих немногочисленных родственников.
Диана, родная сестра, преподаватель английского в университете. Ей после смерти родителей досталась трёхкомнатная квартира. Она заискивающе говорила: «Юрочка, ты же знаешь, сколь недолговечны нынешние люди. Сколько аварий со смертельным исходом, катастроф и прочих случайностей. У меня дочка Аня, твоя племянница, ей уже пятнадцатый годик, можно сказать, девушка. Прописал бы ты её у себя на случай какой-нибудь беды с тобой. Тогда за ней осталась бы твоя квартира. – Не пропишу, - ответил он жёстко. - Но почему? - Чтобы не делать тебя несчастной. Ты же только и будешь мечтать, чтобы я скорее откинул копыта. - Ну, сказал, вот сказал. Как тебе не стыдно?!..»
Юрий Николаевич ничуть не удивился такой просьбе, даже поначалу обиделся. Но после, обдумав предложение Дианы, решил, что виной всему бедность и неуверенность в завтрашнем дне.

Дядя Игорь, младший брат мамы, который всего на одиннадцать лет старше Юрия Николаевича, директор магазина «Пятёрочка»: «Жуткая проблема, Юра, у меня подруга забеременела, рожать хочет. Говорит, сам Бог даёт ей эту милость – стать матерью. Девочка намечается, она сама не своя от радости, так как совершенно не знает, как воспитывать мальчика. А мне это зачем?  Меня жена повесит, если узнает… Так я подумал поговорить с тобой насчёт того, что это ты отец будущего ребёнка. Ну, чтобы сказать об этом моей жене. И закавыка в том, что ты не хочешь жениться. А рассказал про это мне. И тогда у меня развязаны руки, чтобы помогать своей родне…»
Было ещё несколько родственников, но им он уже «не наливал», боялся. И отношения старался не поддерживать, жить в отдалении. Зато к не родственникам проявлял недюжинное любопытство. Прежде всего, к друзьям.

Валентин С., однокурсник по университету, ныне тренер городской футбольной команды «Корвалол», что при заводе медпрепаратов: «Многие и сейчас думают, что футбол такая же игра, как игра артистов на сцене. И ругают за то, что дал неточный пас. Или гол не забил из выгодного положения. Мол, артисты же не ошибаются! А скажи ты мне, где были бы артисты, если бы им ставили подножки на сцене, били, оскорбляли и самыми изощрёнными способами ломали ноги и руки. Да это ж настоящие гладиаторские бои, только без оружия. Жутко становится, когда видишь склонность судей вопреки правилам отдавать предпочтение той или иной команде. Но самое мерзкое   договорные матчи, когда побеждает команда при помощи бабла… Я уж не говорю о засилье в наши команды тупых легионеров. Тупых, потому что нет у них прочих мыслей и чувств, кроме бабла…»

Потом пошёл другой разнообразный люд.
О., 27 лет, продавец магазина спорттоваров «Форма»:
«Люблю футбол. Сам играл за команду «Мотор». А тут сын родился. Поговорили с женой и решили дать ему не какое-то простецкое имя типа Саша или Гриша, а футбольное! Перебрали: Аут, Фол, Пенальти, Корнер, Офсайд… Прикинули: Аут Олегович, Фол Олегович, Корнер Олегович… И решили остановиться на самом, как нам показалось, лучшем: Офсайд Олегович. И наши внуки, значит, будут, если мальчик – Офсайдович, а девочка – Офсайдовна, чем плохо?! Пришли в ЗАГС, а там ни в какую. Не зафиксируем, говорят, такое имя, хоть тресни. Мы туда, сюда, судом пригрозили, а там и суда не боятся. Два месяца бились. Мальчик растёт, а имени нету. Пришлось уступить, и назвали Яриком, Ярославом, значит…»

Д., 58 лет, дворник в доме отдыха: «Моего друга и одноклассника Ваньку Суровикина забрали в армию осенью. Строптивый был. Я тогда учился на последнем курсе техникума, и дали возможность окончить. А Ванька после школы поступал в университет, и мимо. Поучили его полгода в армии и направили в Афган. А через два месяца прислали обратно Грузом 200. Я понимал, что вот-вот призовут и меня. И тоже Афган? Да пошли вы! Гадал у цыганки. Она предсказала печальный конец. А мне это надо? В общем, откосил. Потом как-то не складывалось, за что бы ни взялся. Часто не работал. Работал на пакгаузе грузчиком. Опять не работал. Работал утконосом в больнице. Мать не понимала, что со мною. Отец, бывший мичман, говорил, что я не имею внутреннего шпангоута. Что мне-то и надо в армию, там он появится. Не знаю, как он мог появиться, если я до сих пор считаю, что правильно сделал, что откосил. А так, цыганка была бы права…»

 М., 53 года, советник Генерального директора оборонного предприятия.    «Живу хорошо, двое детей, жена, трое внуков. Всё есть, ни в чём не нуждаемся. Есть подружка, точнее, была, но я потерял. Стыдно теперь. А всё от жадности… нет, от глупости. Чёрт меня дёрнул. Она обычная работница, маляр на стройке. А женщина – сама нежность. Однажды я говорю ей, мол, ты там с краской дело имеешь. Принеси мне зелёной - хоз. блок на даче покрасить. Она принесла три банки. И говорит: «Так стыдно было, прямо страх. Но тебе спасибо, я поняла, какой ты мелочный, и больше не буду с тобой». После её слов   я сам чуть не умер от стыда. Что-то с головой, надо разбираться…».

С.,49 лет, врач нетрадиционной медицины, экстрасенс. «Центр своего имени я организовал 5 лет назад. В молодые годы где-то прочитал, что человек первые 16 лет чаще всего произносит слово «мама», до 35 лет – слово «погода», а после 35 – слова, связанные со здоровьем. И понял, что решить проблему денег можно, занявшись излечением сограждан от недугов. Но не в поликлинике и больнице, а отдельно. Известно, что у многих пациентов подскакивает давление лишь от вида белого халата, а в поликлинике их десятки. Изучал труды обеих Елен – Рерих и Блаватской, и учёных традиционалистов – Бехтерева, Сеченова, Павлова, Мечникова и т. д. Отдельно знакомился с опытами и выводами Фрейда. И понял главное: абсолютно всё держится на особенностях психики. У нас в голове кипит бульон одних и тех же мыслей. Смещение старых пластов сознания на другие, зеленеющие молодой травой и благоухающие цветами, дают положительный эффект. Смена деятельности как физической, так и мыслительной, приводит к освобождению от шлаков. Организм угнетает однообразие, ему необходимо переключение. А я и являюсь своего рода переключателем. Собери мне в зале 500 человек, у которых сердечная недостаточность, я при них на сцене перелью десять раз воду из стакана в стакан, набормочу им что-нибудь о пользе воздержания от мата, алкоголя  и неразумного секса, и у доброй четверти из них, а то и трети улучшится работа сердца. Те, на кого мои слова и манипуляции с водой не подействуют, уйдут ни с чем. А те, кому, как они посчитают, встреча со мной пошла на пользу, мгновенно воскрылятся, поверят в моё волшебство и придут снова и снова. И принесут деньги. А кроме денег ещё поработают над рекламой о моих выдающихся способностях целителя. И не только сердечники, но и другие бедолаги. Ко мне мамы приводили деток с ДЦП, Дауна, глухих. Платили много и охотно. Я не отказывал, делал вид, что помогаю. И понимал, что они оплачивают надежду на излечение, а не излечение, в которое сами не верят. И ещё, чтобы никто не упрекнул, что всё-таки можно было вылечить ребёнка, а они за деньги держались… В старые времена жил француз Галли Матье. Он собирал полный зал «сердечников», приглашал талантливых артистов, шутов, клоунов – они веселили пациентов, и те быстро шли на поправку. Но отсутствие необходимой денежной подпитки привело к тому, что его идея не получила развития. Шуты и клоуны приедались, их репертуар не обновлялся, анекдоты не терпели повтора, и пациенты расходились, не получив того, на что рассчитывали. А приевшиеся хохмы вскоре стали называть галиматьёй. У меня всё не так, я действую не из опыта других людей, а из опыта жизни самого больного. Часто останавливаю его внимание на его жизненных обстоятельствах и методом внушения помогаю освободиться от навязчивых идей и иллюзий… Был в Минске некто Аринчин, академик медицины, так он пошёл другим путём. Наблюдая спортсменов с огромной интенсивной нагрузкой – марафонцев, биатлонистов, боксёров, он задался вопросом, почему их сердце от колоссального перенапряжения не разлетается вдребезги? И пришёл к выводу, что в нашем организме не одно, а множество сердец. Он их назвал «Периферическими сердцами человека». Так оно и есть. Ими становятся наши мышцы, которые для своей интенсивной работы забирают кровь с кислородом в себя и таким образом уменьшают нагрузку на сердце. То есть, помогают сердцу качать кровь. И вместо покоя Аринчин назначал «сердечникам» длительную ходьбу и даже марафоны. И они справлялись… Так что проблему денег я решил. Решить бы теперь проблему собственного здоровья…»

      Н., студент, 19 лет: «У нас третью неделю живёт моя тётка Анюта, папина сестра. Ей 28 лет. Приехала из Орла, учится на курсах повышения квалификации врачей. Спит в проходной комнате, и я по ночам вижу, как она под одеялом ласкает себя и тихонько постанывает, а потом засыпает. Сегодня решусь пойти…»
       Попадались ему и другие слои населения - жулики, воришки-домушники, сутенёры, проститутки – сложный люд, исковерканный. Одним словом – контра. Он их выслушивал, не перебивая, не пытаясь наставлять на путь истинный, но в конце их рассказа просил, чтобы они прочли первое пришедшее на ум стихотворение. И подавляющее большинство из них начинало со строчки: «Ты жива ещё, моя старушка?..» 
Ему хотелось, чтобы наши психологи без присущего им ехидства разобрались в этом явлении – почему всякая падшая душа помнит именно такие стихи? Сам же он сделал вывод, что каждый из этих опустившихся людей слишком мало получил от той, кого мы называем самым первым словом на земле – «Мама».
Юрий Николаевич никогда не напоминал, кому бы то ни было, о его признании – считал это и нетактичным, и небезопасным для себя. А тем более не пытался что-либо предпринять для корректировки или исправления в ком-либо того или иного вывиха. И только однажды не утерпел, когда средних лет   ублюдок по имени Вадим в придорожном кафе рассказал ему, как он соблазняет на даче двух соседских девочек. Их мама каждое утро уезжает на работу, а Вадим… Выслушал он признания этой твари и написал на листке из записной книжки: «Мразь, не трогай детей, пожалеешь!». После чего последовал за ним   из кафе и здесь, на узкой безлюдной тропке боксёрским ударом в челюсть свалил   выродка и сунул ему в карман пиджака своё пылкое предостережение.
Ещё он давно заметил, что ему почти не попадались влюблённые. То ли они в последнее время действительно пошли на убыль, то ли не везло, но только однажды он встретил настоящего влюблённого. Это был прилично одетый, абсолютно положительный, если судить по внешнему виду, молодой человек. В ресторане «Тройка», сидя с ним за одним столиком, Юрий Николаевич угостил его «ЖИДКОСТЬЮ № 2». И тот, потеряв контроль над собой, заявил, что он марсианин и прибыл сюда с целью разведки новых шедевров литературы и искусства. А также его интересует уровень создания у нас маленьких птичек. Но работа его, к большому сожалению, на время откладывается, потому что он влюбился в гениальную танцовщицу всего подлунного и надлунного мира Антонину Тесёмкину (он так и сказал – «гениальную»). И теперь на грани жизни и смерти от любви.
«О, как я страдаю! Как страдаю… За что, скажите, всей силой чувств меня назначил Бог любить? И эта демоническая женщина преследует меня, как призрак, и вершит над моим сердцем несправедливый и коварный суд? Я даже сочинил первые свои земные стихи: «Нет, неземная любовь моя к Тоне в огне не сгорит, в воде не утонет. Я позабуду родимый свой Марс, чтоб лицезреть вечно, Тонечка, Вас!»
«Знаем мы вас, марсиан, - чувствуя большое нервное истощение от разговора, подумал Юрий Николаевич. – «Позабуду свой Марс». А на самом деле, откликнись Тонечка на ваши инопланетные чувства, схватите её в охапку и пулей на свою планету. А мы не отпустим наших женщин, самим нужны. И правильно делает Тонечка, что не отвечает взаимностью этому хотя бы и положительному марсианину. Может, вы там все положительные – значит, вам наших женщин подавай?!»
В самом начале разговора Юрию Николаевичу показалось, будто бы марсианин специально прислан в нашу страну, чтобы соблазнить и увезти на свой кровавый Марс действительно талантливую балерину Тесёмкину. И он, как честный человек, и патриот своей планеты, поглядывал на двери ресторана - нет ли там стража порядка. Но потом, когда марсианин заговорил о своей   безответной любви, когда он, рыдая, вылепил из хлебного мякиша стройную, будто летящую балерину, Юрий Николаевич проникся уважением к эмоциональному, ещё не утомлённому земной жизнью, инопланетянину. И решив про себя, что тот не только не опасен, но, в известном смысле, даже полезен, стал давать ему советы, как добиться внимания, а при случае – и любви нашей прекрасной женщины. А сам чисто хозяйственно, по-президентски думал о том, что уже давно наступила пора культивировать у нас как можно больше таких женщин. Тогда не мы будем раскошеливаться на дорогостоящие поиски внеземных цивилизаций, а сами представители других цивилизаций усядутся в свои тарелки и кастрюли, и слетятся на наших женщин, как бабочки на свет. Вот и знакомься тогда с ними; внимательно, а главное, бесплатно изучай, сравнивай, как там у них, с тем, как тут у нас…
Так они и сидели в «Тройке», обнявшись, как братья по разуму, пили «ЖИДКОСТЬ № 2» и рассказывали друг другу о том, что один до смерти влюблён, а другой до смерти хочет полюбить. При этом Юрий Николаевич как-то и сам не заметил, что дважды поинтересовался молодыми марсианками – что у них за характер и хороши ли они собой…
Но вообще-то марсиане попадались ему не часто.

НУЖНО СКАЗАТЬ
Нужно сказать, что внешность Юрия Николаевича немало располагала к общению: рослый, благовидный мужчина, с лицом, живым и внимательным, с глазами, готовыми сразу включиться в беседу и подвигнуть к разговору собеседника. Высокий лоб, густые тёмные волосы, чуть небрежно разобранные на косой пробор, волевой, несколько удлинённый подбородок, чисто выбритые щёки и ровный узкий нос, - всё это привлекало к нему людей, особенно женщин. Зайдя с ним в кафе, они с удовольствием наблюдали, как официанты мгновенно замечали его и старались обслужить вне всякой очереди. Женщины чувствовали себя с ним уютно и защищённо. Кроме того, они любят, когда им задают вопросы, а Юрий Николаевич, как человек прямолинейный, только и делал, что бесконечно спрашивал, читают ли они, занимались ли спортом, какой предпочитают театр – музыкальный или драматический, куда хотели бы отправиться летом в отпуск. Собеседницы живо отвечали, понимая, что дело не столько в вопросах и ответах, сколько в том, что этот обычный разговор предполагает дальнейшие длительные отношения.
Так бы оно и было, если бы Юрий Николаевич увидел в ком-либо из них ту единственную, о которой мечтал, и по которой уже давно томилась его душа. Но такой женщины он не встречал, и все его романы заканчивались, не успев начаться, к большому огорчению милых, но не востребованных его душой женщин. Казалось бы, нет никаких проблем выбрать себе девушку по вкусу и жениться на ней для совместной жизни и взаимной любви. Но это лишь казалось. На самом деле даже у таких неотразимых мужчин, как он, случаются неудачи, как раньше с Тамарой, а затем – как с Алей Северинской. Красавица Аля училась в   консерватории, на вокально-хоровом факультете. У неё было тёплое, мягкое   меццо-сопрано, и она выступала в концертах, куда часто приходил Юрий Николаевич. Он носил ей цветы, провожал после концертов домой, говорил   восторженные слова, а однажды июльским вечером, при полной луне признался в любви и предложил руку и сердце.
Она долго смотрела ему в глаза и улыбалась от радости и доверия, которое оказывал ей этот славный во всех отношениях парень.  Поцеловала в щёку и сказала, что посоветуется с мамой и папой, а после познакомит его с ними, и он повторит своё признание, но уже при них. – «Безусловно, - сказал он. - Буду ждать!».
Почти две недели он ждал приглашения, размышляя над тем, как пройдёт встреча с Алиными родителями. Он знал, что Алина мама, Светлана Владимировна - помощник прокурора, старший советник юстиции, а папа - сотрудник Министерства иностранных дел, что-то вроде заместителя директора департамента по вопросам Кавказа. Должности нешуточные, а значит, нужно быть готовым ко всему. В том числе к тому, чтобы угостить их «эликсиром правды». 
В субботу Северинские позвали его к трём часам на обед. Юрий Николаевич купил красные розы, торт и бутылку шампанского знаменитого завода «Олимп Империал». Волнуясь и переживая, как школьник перед экзаменом, он надел свой лучший костюм тройку, синий галстук в золотую полоску и явился точно в три. Мама Али, Светлана Владимировна, смуглая брюнетка среднего роста, с едва заметной родинкой над верхней губой и таким же глубоким голосом, как у дочки,    протянула ему руку для знакомства и с удовольствием сказала:
 - Рада, наконец, увидеть вас, Юра. Нам дочка уже давно и восторженно рассказывает о ваших встречах.
Он поцеловал ей руку и сказал, что восхищён Алей и гордится дружбой с нею. Алин отец, Александр Леонидович, высокий, почти одного роста с Юрой, изрядно полысевший, чисто выбритый, с тёмно-стальными мохнатыми бровями и тонкими губами вышел из своего кабинета, уважительно кивнул и пригласил за стол. Аля тоже волновалась, часто поднимала на Юру глаза и даже пыталась улыбнуться, но это ей удавалось с трудом – улыбка выходила неестественной и как будто виноватой. Очевидно, у них здесь до него состоялся разговор о дочкиной судьбе, и теперь осталось формальное – объяснить молодому человеку своё понимание вопроса о замужестве дочери. 
Обед, как говорится, прошёл в тёплой, дружеской обстановке. Выпили немного шампанского. Алины родители попросили его рассказать о себе, слушали, не перебивая, улыбались и всячески подчёркивали интерес к его жизни.
– Значит, как я понимаю, вы навсегда связали свою судьбу с производством алкоголя? - спросил Александр Леонидович.
 – Пока да, хотя изредка приходят мысли о тренерской работе.
– Это вы хорошо выразили: «Изредка приходят мысли», - произнёс он с каким-то своим, особым смыслом. - Но, как я понимаю, спорт такое дело, где нужно постоянно работать над собой, совершенствоваться, чтобы не отстать. Хоть спортсмену, хоть тренеру. Прежде всего, тренеру, чтобы не дисквалифицироваться…
 - Вы хотели сказать – деквалифицироваться? – поправил он хозяина дома и улыбнулся.
 – Да, да, именно, - ответно улыбнулся Александр Леонидович. – Шампанское, которым вы нас угощаете, ваш напиток?
– Нет, мы шампанское не выпускаем, его делает завод шампанских вин. Мы производим водку и ликёр.
 – Эх, жалость какая! Есть немало семей, ваше вливание в которые вызвало   бы настоящий экстаз. А в нашей - эти напитки исключены, - с некоторой даже гордостью сказал Александр Леонидович. – Единственное, что мы себе позволяем, это немного шампанского. Вот как сегодня. И никаких наклонностей.
Юрий Николаевич вспомнил, зачем он сюда пришёл и встал:
 – Александр Леонидович, Светлана Владимировна, я люблю вашу дочку, и несколько дней назад попросил её стать моей женой. Теперь обращаюсь к вам…
- Гм, гм, - прокашлялся Александр Леонидович. - Вы, молодой человек, не торопитесь, покончим с обедом и поговорим.
За фруктовым тортом, который они ели и запивали чаем, Юрий Николаевич показал глазами Алине, что ему нужно перемолвиться с нею. Она лишь пожала плечиком и кивнула в сторону отца, дескать, сначала с ним.
Предчувствуя неудачу, Юрий Николаевич отставил недопитую чашку и опустил на блюдце кусок недоеденного торта. Александр Леонидович похвалил торт, вытер губы салфеткой и позвал гостя в свой кабинет. Показал ему, куда можно присесть, а сам подошёл к столу:
- Ваше предложение, Юра, заслуживает и похвалы, и нашей родительской благодарности за доверие, которое вы оказываете нашей дочери. Вы не первый, кто увидел в Алевтине будущую жену, однако выскажу вам на этот счёт свои соображения. Она не та жена, с которой можно, уединившись, часами ворковать при свечах или в темноте. Алевтина человек творческой профессии, многие      специалисты и не специалисты, будто сговорившись, твердят одно: редкостный талант. Да, талант, который, дай бог, будет вести её по сценам всю жизнь. А это концерты, спектакли, как правило, в вечернее время; это длительные гастроли, масса встреч и поклонников, и так далее и тому подобное и прочее, и другое.  В общем, жизнь артиста – особая линия поведения, которая далеко не всем нравится и далеко не всех устраивает. И, поверьте мне, далеко не каждый муж согласится с такой линией жены. Возникнет ревность, недоверие и подозрение, а это всегда приводит если не к трагедии, то к известной драме и нервному истощению. Скажите, Юра, вам это надо?
- Вообще-то я просил только её руки, а не всей жизни…
- Я отвечу, Юра, за вас: вам это не надо. Если бы вы тоже имели отношение к сцене, могли с пониманием и соучастием заниматься её делом, тогда имел бы смысл… Иначе говоря, ей нужен не просто муж, не просто спутник, а соратник, содеятель по искусству.
- Я всё понимаю, и вас, перво-наперво, как отца…
- Минуточку, я доскажу. Не говоря уже о том, что в смысле рода занятий между вами, алкогольным деятелем, и нашей дочерью существенная разница, колоссальная пропасть, какую вы никогда не преодолеете. Разные сферы, которые никто и никогда не приведёт к согласию. Ваши интересы…
Юрий Николаевич уже не слушал. Локоть его правой руки бережно прижимал к груди заветный флакон, а в голове застряла простая мысль о том, как бы угостить Алиного папочку эксклюзивным напитком.
- Александр Леонидович, не нужно лишних слов. Я понимаю, что мне отказано, и не только вами, но, прежде всего, Алей. Поэтому принимаю ваше общее решение. Да, принимаю, и готов оставаться другом вашей дочери, или просто знакомым – это как она решит. В том, что вы сейчас сказали, есть глубокий смысл, да-да, глубокий. Вот за него и за родителей, которые воспитали такую прекрасную дочку, я бы хотел выпить с вами необычного напитка. Его начинает делать наш завод, но ещё нет в продаже. И, полагаю, что ещё не скоро появится.
Юрий Николаевич вытащил своё изделие и показал Александру Леонидовичу. А тот, глядя на флакон, плотно сжал губы, отчего они стали ещё тоньше, превратившись в чуть заметную полоску, и сухо произнёс:
- Вы, Юрочка, наверное, не расслышали, что я сказал за столом?
- Нет, почему?
- А я сказал, что в нашем доме никогда не употребляли и не употребляют никаких спиртных напитков, кроме шампанского. Да и то в редчайших случаях. Поэтому большое спасибо, я снова приглашаю вас к столу, где продолжим разговор. И для примера проведём сравнительный анализ жизни артиста и, скажем, клинического хирурга. А то наши барышни, наверное, заскучали.
О чём можно говорить после того, как всё сказано? Перебрасываться ничего не значащими фразами, сидя у телевизора? Просить Алю, чтобы спела? Не будет она петь, не дождётесь. Тогда что?
- Большое спасибо, Александр Леонидович, за гостеприимство, но я бы не хотел им злоупотреблять. На вас была возложена трудная миссия, и вы с нею справились блестяще, я вас поздравляю! Рад был познакомиться с вами, но у меня ещё кое-какие дела, поэтому вынужден откланяться.
- Молодец, разобрался, что к чему и сохранил достоинство, - обрадовался Александр Леонидович. - Не теряйте дружбы с нашей дочкой и приходите ещё. Заслуга нашей Али хотя бы в том, что вы полюбили её. А значит, вы обладаете хорошим вкусом. Приходите, приходите, мы вам всегда рады.
Они вышли в комнату, где оставалась мама с дочкой. Аля подпирала обеими руками подбородок, щёки её горели ярким румянцем.
- Не унывай, - улыбнулся Юрий Николаевич. – Лучше оставаться на расстоянии друзьями, чем недругами вблизи.
Аля встала со стула и бросилась к нему:
- Прости, Юра, я не должна была доводить до этого, прости меня. Я должна была…
- Успокойся, девочка, не в том дело. Теперь будет так, как есть. Дней через пять-шесть я позвоню.
- Нет, Юра, не нужно, не звони, - в каком-то словно бы надрыве или крайнем раздражении, произнесла она. -  Я не перенесу… Мы расстаёмся…
Он уходил из гостей лёгкой походкой, но с тяжёлой головой.  И всё думал о том, что отказ, который он выслушал в этом культурном доме, теперь станет больным воспоминанием и будет в нём сидеть неустранимой занозой всю его жизнь. Но зачем они устраивали такую встречу, тогда как заранее знали, что откажут? Неужели только для того, чтобы раз и навсегда оборвать ему дорогу к их дочери? Да, именно, для чего же ещё?
И чтобы не было соблазна позвонить Але, он приостановился и убрал из мобильника её телефон. И даже хотел грохнуть плоский, крошечный аппарат об асфальт, но вовремя спохватился, что здесь покоится немало и других телефонов. Бросил его в карман и бодро зашагал к своему дому.
Был у него один случайный разговор и с чиновником более серьёзного ранга – то ли советником, то ли помощником премьер-министра. Юрий Николаевич прошлым летом отдыхал на курорте возле Сочи, и на шикарном пляже вошёл в контакт с мамой, Клавдией Алексеевной и её дочкой Лизой – высокими очаровательными шатенками в серебристых купальных костюмах. Они сами захотели познакомиться, увидев «интересного» молодого мужчину, который вполне подходил им по росту. Купались, разговаривали, шутили и, судя по всему, готовы были продолжать знакомство. Тем более что Лиза тоже была спортсменкой – играла в гандбол и училась в московском университете. А советник – их муж и отец - будучи в Сочи по важным делам (совещание у Президента), заехал навестить отдыхавших там дочку и жену. Вечером от нечего делать Юрий Николаевич зашёл в курортный ресторан и встретил их там всех троих. Лиза обрадовалась, о чём-то переговорила с папой – тот кивнул - и она пригласила Юру за их столик.
Папу звали Борисом Иннокентьевичем – высокий, лет пятидесяти брюнет с голубыми глазами и шикарной белозубой улыбкой – хоть сейчас на рекламу зубной пасты. Чёрные волосы с благородной сединой надо лбом, покрывали только верхнюю часть головы, а на висках и от шеи были подстрижены по моде, или «под полубокс», как раньше называли такую причёску. Познакомились. Лиза для пущего Юриного внимания не скрыла, а может быть, чуть-чуть и похвастала, что её папа помогает «нашему Правительству» решать важные вопросы. – «Да-да, именно важные!» - подчеркнула дочка. На что папа лишь развёл руками, дескать, всякое бывает. Семья пила шампанское и коньяк. Они и Юре предложили, и он согласился, но тут же достал свой напиток, от которого мама и дочка отказались, а папа, узнав, где работает Юра, благосклонно кивнул – наливай. Разговорились – и сразу о политике. Клавдия Алексеевна и Лиза попытались прервать их разговор, приглашая на танец, но не тут-то было - мужчины, будто приклеенные, продолжали сидеть. Мама и дочка танцевали вдвоём, и выходило у них весело и с огоньком.
Борис Иннокентьевич для начала поругал главное руководство страны за излишнюю агрессивность в политике и в дипломатии. «Так себя солидные государственные мужи не ведут!», - ударил он ребром ладони по столу. Потом перешёл к международной обстановке и поругал Европу и Америку. «Их беззубость и отсутствие даже зачаточного интеллекта – поднёс он указательный палец ко лбу - может привести к мировой катастрофе». Потом налил в рюмку Юры своего коньяку и сказал: «А вообще-то не открою вам секрета, что в наших самых высоких верхах много несогласных. И здесь вот какое одно серьёзное обстоятельство - есть силы, которые только и ждут, чтобы снова раскрутить колесо перемен.  Они считают, что традиционные сидельцы в Правительстве, в Думе и в самом Кремле слишком перебрали со временем. И ждут сигнала. «И я жду! – сверкнул он холодными глазами. -  К сожалению, немало карт попутало нам избрание нового американского президента, который почти у всех вызывает острейшую аллергию. Этот альбинос не является самостоятельной фигурой и никогда ею не станет. Он ни на грош не смыслит в политике и долго не задержится.  Все мы сейчас понимаем, что наши задачи было бы легче решать, если бы к власти пришла его соперница.  Но не всё потеряно. Время работает на нас!» - взмахнул он рукой, будто бы давал кому-то пощёчину тыльной стороной ладони.
Слушая собеседника, Юрий Николаевич с большим сожалением думал о том, что сам он лишён возможности оказаться в Правительстве со своим плоским, но таким действенным флаконом. «Меня бы туда, я бы посмотрел, чего вы стоите!..»
К ним после танца вернулись мама и дочка. Борис Иннокентьевич и при них пытался продолжать свою речь, но они не дали, и перевели разговор на погоду в Сочи и температуру воды.
Юрий Николаевич редко задумывался над такими вопросами, которых коснулся Борис Иннокентьевич. Но сделал вывод, что наши государственные дела при определённых условиях могли бы двигаться более успешно. А для этого надо знать, из чего состоит каждый деятель. Приносит ли он пользу, или скрытно вредит, набивая деньгами свои карманы.
Больше он с Лизой и её родителями не встречался – они внезапно уехали, даже не попрощавшись.
Ещё он хорошо помнил Розочку Шарейко, с которой познакомился в позапрошлом году в доме отдыха. Ах, какая быстрая, очаровательная агентка турфирмы из Екатеринбурга: светловолосая, сероглазая, с идеальной фигурой и переливчатым смехом, она мгновенно завладела вниманием Юрия Николаевича и сходу привязала его к себе. Всё, всё в Розе нравилось Юрию Николаевичу. Особенно её отзывчивость, с которой она кормила остатками еды двух маленьких котят на выходе из столовой. И даже джинсы с разрезами, но не поперечными только на коленках, а продольными почти во всю длину ноги. Юрий Николаевич видел, что и сам он понравился Розе. И стали они постепенно сближаться, разговаривать, шутить и даже собирались вместе пойти на пляж. Он хотел угостить её своим средством, но почему-то не решался, боясь, что вдруг откроется в ней что-нибудь такое, что может помешать их дальнейшим отношениям.
Сидели они за одним столом, а вместе с ними ещё трое отдыхающих – две женщины и один мужчина. Эти трое постоянно задерживались к началу. Как-то   официантка принесла кастрюльку с первым. И Розочка огромным черпаком налила себе щи, прихватив почти всю сметану, рассчитанную на пятерых. Причём, всё это весело, с какою-то даже прибауткой типа: «Нам и трезвым, и по пьянке очень хочется сметанки!»
И всё. Он снисходительно улыбнулся и тут же попросил официантку пересадить его за другой стол.
Вечером Роза, проходя мимо, сказала, почти не разжимая зубов:
- Козёл!
- Да, Розочка, - ещё тот козёл! – поддакнул он, любуясь её ладной фигурой.

ЮРИЙ НИКОЛАЕВИЧ ГЛУБОКО ВЗДОХНУЛ
Юрий Николаевич глубоко вздохнул и взглянул на шофёра – тот бережно держал светлую баранку и следил за порядком на улице. На его бледном   волевом лице были написаны уверенность и любовь к своему делу. Он великолепно сознавал всю ответственность своей работы и понимал, что один лишний зевок может стать зевком последним.
Юрий Николаевич ценил Васю. Его он тоже как-то угостил своим «напитком», и Вася поведал о себе: женат, любит жену и особенно дочку, не ищет свиданий с другими женщинами, играет, но только в бильярд, сидит у телевизора, когда транслируют первенство мира по хоккею и футболу (Вася в прошлом и сам был неплохим хоккеистом).  К тому же он мастер на все руки, и часто помогает соседям по дому. А подвозит изредка Юрия Николаевича, когда нет вызовов, а ещё потому, что тот угощает его спиртным. Выпить он не прочь, но так, чтобы не нарушался и без того небогатый бюджет семьи.
Однажды Вася пригласил Юрия Николаевича на свой день рождения. Юрий Николаевич взял коробку с новеньким пылесосом – подарок сотрудников на тридцатилетие – и, как-то не думая, машинально сунул в карман пиджака заветный флакончик с «ЖИДКОСТЬЮ № 2».
Дверь ему открыл Василий – в белой рубахе, с галстуком в косую полоску, в чёрных, тщательно выглаженных брюках – сама элегантность. Восторженно принял подарок и препроводил гостя в комнату, где за празднично накрытым столом сидела на диване чудесная девочка в розовой кофточке, светловолосая, с большими розовыми бантами в косичках.
- Какая удивительная принцесса! - произнёс Юрий Николаевич, здороваясь с девочкой.
- Принцесса Катя, - добавил отец.
- И школьница, - напомнила Катя на всякий случай, чтобы её не спутали с детсадовским ребенком.
- Да, уже первоклассница, - добавил отец.
- После школы ты кем будешь? – спросил Юрий Николаевич.
- Сторожихой, - ответила девочка.
- Сторожихой?
- Да, сторожихой, - кивнула она. – Мама шубу мне купила и сказала, что в ней никакой сторож не замёрзнет. Ну и прочее.
- И что же ты будешь сторожить?
- Конечно, розы, что же ещё! Целый огромный сад красных и белых роз. Я буду их сторожить, чтобы потом дарить. Всем, кто мне нравится. Ну и прочее. А кто не нравится, не буду, - она вскинула голову, сделала важное лицо и тут же хихикнула.
Мужчины рассмеялись, и в этот момент в комнату с тарелкой, полной салата, вошла жена Василия – Инна. Стройная, светловолосая, как дочка, голубоглазая, с чистой нежной кожей лица. Небесного цвета платье с жёлтой цепочкой на маленькой груди придавало торжественность и строгость этой прекрасной женщине.
- Супруга Инна, - представил Василий. - А это Юрий Николаевич, я тебе про него говорил.
- Очень рад, - поклонился гость.
- Надо же, какой высокий! – восхитилась Инна, ставя салат и улыбаясь. – Прошу садиться, всё готово.
И холостяцкое сердце Юрия Николаевича вдруг забилось в радостном ритме – его окружали красивые люди, стоял красиво убранный стол, играла музыка. Наливали вино. Говорили поздравительные слова. Катя читала стихи:
Я нищая, везде брожу,
без матери живу одна,
кусочек хлеба лишь прошу,
подайте мне, я голодна!
Услышьте стон плачевный мой,
мне только минуло шесть лет.
Ах, сжальтесь, сжальтесь надо мной:
есть хочется, а хлеба нет.
- Хорошая девочка, - похвалил Юрий Николаевич. – Знает такие грустные стихи. Но, мне кажется, больше тебе подошли бы такие строчки:
Красивые дети красиво живут –
Мамы и папы их берегут!
- Ой, какие стихи вы знаете! – сказала мама. – А это стихотворение Шишкова про бедную девочку читали им в детском саду. Разные стихи читали, она разные знает, а рассказывает всегда только это. Мне плакать хочется, когда слышу их, просто не могу. Как представлю себе девочку, нищую, без матери, просто не знаю… Сколько сейчас несчастных детей, брошенных, нищих, живущих где попало. Всех жалко, но детей особенно… Юрий Николаевич, а что вы не женитесь? – с некоторым словно бы укором спросила Инна. – Такой видный мужчина и не женатый. Вы могли бы составить счастье любой женщины. Разве не так?
Гость не торопился с ответом, он улыбался, накладывая в свою тарелку запечённую рыбу минтай, под майонезом (когда-то минтай не пользовался спросом у населения и шёл на производство муки для пушных зверей).  Взял хлеб, поднял рюмку:
- За детей! За их жизнь, которая будет лучше нашей. Тогда, возможно, и у меня появится…
Звонок в прихожей перебил гостя – Василий пошёл открывать. Раздался женский голос, плаксивый, обиженный:
- Васенька, милый, выручай. Гости должны прийти – день рождения у дочки. Десять детей придут и девять мам. А у меня такая беда.
- Светлана Петровна, у меня самого день рождения, только-только за стол уселись.
- Васенька, милый, ты все поймёшь, как мне плохо! Стукнуло в голову одну старую картинку на стену повесить, чтоб как раз к дню рождения. У нас молоток и гвозди в туалете, в шкафчике над унитазом. Стала доставать молоток, не удержала, и он, ах, господи, прямо в унитаз – вот такая дыра теперь насквозь, ей богу. А дети через час придут, куда же мне их без такого дела – это ж дети?!
Инна покачала головой и вышла в прихожую.
- Светлана Петровна, как вы не понимаете, разве он такое починит? Это же новый унитаз нужен.
- Дак в том-то и дело, что есть новый. Мне его Кирилл Максимыч с пятого этажа в долг разрешил. Потом я откуплю.
В комнату вернулся Василий – смущённый и расстроенный. Попросил извинения, но обещал в полчаса закончить работу. Взял какие-то инструменты, ушёл. И Катя бросилась за ним.
Юрий Николаевич остался один за столом. Заскучал. Хотелось поесть, но он стеснялся. Инна что-то делала на кухне, может быть, специально не шла – ждала мужа. Юрий Николаевич опустил руку в карман, нащупал флакончик. Отчего-то волнуясь больше обычного, отвинтил пробку и уронил несколько капель в наполненный шампанским фужер Инны. И думал: «Красивая женщина, пускай немножко расскажет о себе». И отправился на кухню.
Инна хлопотала у плиты – пробовала мясо, готово ли? Нет, еще не готово, и она осторожно помещает латку с мясом в духовку.
- Пригласили в гости, а сами бросили на произвол судьбы, - нарочито обиженно произнес Юрий Николаевич.
- Да, хуже не придумать, - согласилась Инна. - Извините, пожалуйста, но соседка наша прямо вулкан несчастий. То телевизор загорится, то кран потечёт и зальет три этажа, то вот как сегодня. Но чуть что – Вася, только Вася… Вы уж извините нас?
- Разумеется, Инна, если вы согласитесь выпить со мной шампанского.
- Господи, с удовольствием! – И она первая пошла в комнату, где был накрыт стол. Чокнулись «за все хорошее» и, глядя в глаза друг другу, выпили.
Поставив свой фужер, Инна взяла кусочек сыра и начала есть, предлагая гостю домашней колбасы, которую им благодаря знакомому проводнику пассажирского поезда присылает из Витебска старшая сестра Инны. Юрий Николаевич берет вилкой колбасу, пробует на вкус, хвалит. И не может отвести взгляд от женщины, которая ему нравится все больше и больше.
«Сейчас начнет», - подумал он, вытирая губы розовой салфеткой и приготовляясь слушать.
И, действительно, Инна отложила вилку, повернулась к Юрию Николаевичу:
- С Васей мы женаты девять лет. Я после медицинского техникума за него вышла. Мама и папа не хотели, чтобы я так рано, а я ни в какую – хочу за Васеньку и все. Мы с ним и до нашей свадьбы встречались, и всё-всё было у нас, так что могли бы и дольше встречаться. Вася жил в этой же квартире один, а мама и папа его умерли за два года до нашей свадьбы. Ещё Вася боялся, что жилуправление предложит ему съехать из этой трехкомнатной квартиры в меньшую, раз он неженатый. Но обошлось…  Потом у нас доченька родилась, вот уже какая большая, даже не верится. Я работаю фельдшером в нашей поликлинике, Вася – шофёром на «скорой», в общем, годы идут, а мы по-прежнему вместе. Вася такой добрый, мы его с доченькой любим. Вот только…
Она замолчала, словно бы не решаясь говорить дальше, и Юрий Николаевич успел даже усомниться в свойствах принесённого им препарата. Но Инна снова заговорила, и он с облегчением вздохнул.
- Только мешает одна моя неудовлетворенность – не получается у меня завершения, когда мы с ним близки. Я сама, какой-никакой медик, много читала, интересовалась – более половины женщин не знают чувства завершения, очень много. И прекрасно живут, и становятся матерями, женами, то есть абсолютно полноценны во всем. Но этого нет. Я даже не для себя хочу, хотя, конечно, и для себя. Но в большей степени для Васи. У него были женщины до меня, и у них получалось, поэтому он знает, что это такое…Подруги мне говорили, чтобы я попробовала с другим, может, получится. Мол, потом и с Васей будет получаться. Но я не могу. Это же надо решиться?! Есть в поликлинике врач – здоровый такой, живёт один. Сколько раз в гости приглашал… А у меня чувство брезгливости, как-то не справиться, не преодолеть… И в церковь ходила, но не исповедовалась. Знаете, как-то стыдно исповедоваться по такому вопросу…
И снова в прихожей позвонили.
- Неужели сделали? – обрадовалась Инна, выбегая в прихожую. Оказалось, пришла дочка – папа попросил её принести изоляционную ленту – у Светланы Петровны ещё и утюг барахлит, который тоже до смерти необходим.
Пока Инна искала ленту, Юрий Николаевич оставался один. Рассказ женщины взволновал его и напомнил ему случай из собственной жизни. Он, тогда еще двадцатилетний, играл за «Спартак». И как-то после игры, когда они победили очередного трудного соперника, у выхода из Дворца спорта к нему подошла вполне привлекательная девушка – черноволосая, чернобровая, с карими глазами и прекраснейшими, как на рекламных плакатах, зубами. Поздравила с победой и спросила, не проводит ли он её по набережной?
- Можно, - согласился он. – После игры полезно подышать свежим воздухом.
Шли вместе, разговаривали, смеялись. Девушку звали Тамарой, она задавала вопросы. Её интересовал спорт. Она не забыла похвалить его за благородство на спортивной площадке, за то, что, по её мнению, он, единственный, играл как настоящий мужчина, не стараясь «прибить соперника или сделать вид, что судья ошибся».
- А вы каким-нибудь спортом занимались? – поинтересовался он, чтобы хоть что-то знать о ней.
- Да, почти. Но не спорт, а хореографический кружок Дворца железнодорожников. У нас был чудесный руководитель, Михаил Соломонович: невысокого роста, улыбчивый, но при этом очень строгий. Раньше он танцевал в военно-морском ансамбле, был солистом, но травма колена больше не позволила   выходить на сцену. Как он переживал, бедный, как сожалел. И признавался нам, что спасает его только то, что у него есть мы, ученики нашего кружка. Он часто хвалил меня и ставил в пример. А я так увлеклась хореографией, что почти забросила школу.  И родители… В общем, кончилась моя карьера артистки, хотя и учёба не особенно наладилась. У меня к ней как-то сразу иссяк интерес, и ничто не могло вернуть его. Михаил Соломонович звонил родителям, даже встречался с ними, пытался убедить, чтобы они разрешили, но мама и папа ни в какую – учится плохо, в голове только танцы и ничего больше. Он им говорит, что если даже только танцы в голове, то и это хорошо. Хуже, когда вообще ничего нет. А танцы тоже могут сделать из неё человека.  Они ему своё: математика, русский, английский – всё плохо. - «Я не вижу, чтобы она хоть на минуту о чём-то задумалась, - жаловался папа. – Только дрыгает ногами, как плавающая лягушка. И всё танцы!..» - А я вместо того, чтобы настоять на своём, послушала их. В общем, от земли оторвалась, и неба не достала.
- Зря они. И кто же вы сейчас?
- В магазине работаю, в детском отделе. Тоже интересно, только при моём характере танцы были бы лучше. Две мои подружки, что занимались вместе со мной, в профессионалки вышли, в ансамбле песни и пляски танцуют. Я на их концерте была, смотрела и плакала от жалости к самой себе.
Когда они подошли к дому, где жила Тамара, она пригласила его на обед. Разумеется, он поблагодарил и согласился – какой спортсмен после соревнований, да ещё после длительной прогулки, не хочет кушать! Поднялись на третий этаж. Тамара ключиком открыла входную дверь и ввела гостя в квартиру. Навстречу им вышла полная женщина – мама. Вслед за мамой появился рослый, грузноватый парень с крутым лбом, уходящим в блестящие, будто лаковые, залысины.
- Знакомьтесь: Юра, баскетболист. Моя мама, Валентина Борисовна. А то мой старый друг Пашка. Жениться предлагает, но я думаю.
- Юра, мы собираемся обедать, может быть, и вы с нами? – спросила мама.
Тамара повела его мыть руки и, смеясь, говорила:
- Он хороший человек – Пашка. Но какой-то ужасно сидячий. Вот сядет и молчит. Спросишь: о чём молчишь, Пашка? Ни о чем. Молчит и все. – Она сказала это и Пашкиным голосом: «Молчу и всё». И рассмеялась. – А вы, Юра, похоже, не молчун, правда?
- Почему? Иногда полезно помолчать.
После обеда Юра намекнул Тамаре, что нужно идти. Она взглянула на Пашку – тот молча сидел на стуле, перебирал в пальцах пальцы.
- Послушай, - сказала она. – Ты сегодня хоть что-нибудь полезное сделаешь? Вон там, в шкафу, лежат не надутые резиновые шарики – надуй их, пожалуйста.
Пашка надул то ли восемь, то ли девять шаров и ушёл. Не попрощавшись.
- Обиделся? – спросил Юра.
- Не-а. Завтра снова придёт, - весело ответила она, с грохотом прокалывая булавкой надутые Пашкой шары.
В тот вечер Тамара никак не хотела отпускать Юру, и он остался. Валентина Борисовна ушла в другую комнату. Юра и Тамара целовались. И Юра без труда очутился в мягкой Тамариной постели.
- Пашка жениться предлагает, но я за него не пойду, - ласкалась Тамара. – Мы с ним уже два года, а я еще ни разу не почувствовала себя. Знаешь, про что я?
- Давай, как тебе хочется, - сказал он.
И… получилось. Она закричала среди ночи, и к двери их комнаты прибежала мать.
- Доченька, что там? – спросила отчаянным голосом.
- Ничего, мамочка, все хорошо. Иди, ложись!
О, как она была нежна с ним до утра. И потом ещё две ночи. Но вот Юра уехал на соревнования, а когда через неделю вернулся и пришёл к Тамаре, дверь ему открыла Валентина Борисовна. В прихожей он увидел два сапога с чёрными плотными носками на раструбах голенищ. На вешалке покоился курсантский китель.
- Всё, Юра, - сказала Валентина Борисовна, - Тамарочка выходит замуж. Что было между вами, то прошло…
- Но…
- Никаких «но», я прошу вас, не мешайте…
Он покинул их дом. После много раз, непременно с улыбкой, вспоминал Тамарин счастливый крик, будто она улетала на небо…
Теперь, глядя на Инну, которая рассказывала ему о предмете собственных забот, он вдруг ощутил, что с ним у неё обязательно получится, если она и Юрий Николаевич окажутся вместе.
- Могу помочь.
- Каким образом?
- Со мной выйдет.
- Согласна, - кивнула она. Ради Васи.
Он взял её руку и поцеловал в ладонь. Договорились, что она придёт к нему в субботу, в шесть часов вечера.
- Где же мои? – спросила она, и Юрий Николаевич услышал, как стукнула дверь: Вася и дочка, сделав доброе дело, явились домой…

       В СУББОТУ С УТРА
В субботу с утра Юрий Николаевич думал о встрече с Инной. Навёл чистоту в своей однокомнатной квартире, постелил на стол свежую скатерть, попрятал всякие бутылки, склянки, колбы и прочую «лабораторную посуду», в которой он готовил «ЖИДКОСТЬ № 2».
Но в шесть часов вечера Инна не пришла. И в семь её тоже не было. В половине восьмого он вдруг догадался, что Инна не помнит о своём обещании прийти, ибо после того, как прекращается действия «ЖИДКОСТИ № 2», в памяти человека начисто стирается всё, что он до этого говорил и делал. В восемь Юрий Николаевич, сдерживая волнение, решился позвонить. Трубку сняла Инна. Услышав голос Юрия Николаевича, вскрикнула, будто в испуге, застонала и долго молчала. Юрий Николаевич в некоторой растерянности ждал её голоса, хотя ему показались удивительно знакомыми и этот стон, и этот крик.
- Юрий Николаевич, - раздался в трубке взволнованный голос Инны. – Спасибо вам, милый… Вы даже не представляете, что сейчас со мной произошло!..
В трубке раздались гудки, и Юрий Николаевич отошёл от телефона. «Возможно ли это? – думал он. – Но почему бы и нет, раз она сама сказала? Ах, женщины! Вы загадочны, сложны и прекрасны! Будь счастлива, Инна!»
Сейчас в машине Юрий Николаевич увидел себя в зеркале и неожиданно рассмеялся. Он радовался, что его преданный и надёжный друг Василий имел такую жену.
Он решил в ближайшем будущем спросить у Василия, как дела в его семье. Но Василий сам при первой же встрече вдохновенно сообщил:
- Понимаете, Юрий Николаевич, моя жена только теперь во вкус вошла – толк стала понимать. Столько лет не понимала, а теперь будто вышла к солнечному свету. Нужно не забывать, что женская суть – ожидание. Надо ждать и ждать. И будет порядок!
- Ты мудрый человек, Василий, - Юрий Николаевич похлопал его по плечу. – Я рад нашей дружбе. И хочу заметить, что мы, мужичьё, не всегда видим свою мужскую суть. А мне кажется, она в том, чтобы раз и навсегда перестать думать о женщине, как о нашем антиподе. Женщина, в особенности жена, - источник жизни. Наравне с нами. И даже кое в чём превышая…
- Да, - сказал Вася. – Я не знаю, что такое антипод, но согласен. Точнее   согласен с теми, кто говорит о женщинах хорошо. Я тоже радуюсь нашей дружбе с вами и желаю, чтобы она длилась всегда. Потому что я вас уважаю.
Теперь, сидя рядом с Василием, Юрий Николаевич думал о своём друге как об умном и уравновешенном человеке… Вдруг из боковой улицы выскочил огромный кот, с невероятно уродливой, будто собачьей, головой. Юрию Николаевичу он показался знакомым…  Да, он вспомнил! Это был тот самый кот, что на миг появился в окне, перед тем как Юрий Николаевич открыл свой волшебный напиток.
«Полагаю, и на этот раз его появление не случайно» - подумал Юрий Николаевич и попросил:
- Вася, давай-ка за этой кошкой-собакой. Интересное животное, не правда ли?
- Можно, - отозвался Василий, добавляя скорости. – Мутант, поди, теперь подобные зверюги не редкость. Вон, у России даже на гербе - мутант.
- Почему ты решил?
- А потому как не бывает же нормальных орлов с двумя головами. Или бывает?
- Не знаю, Вася, не встречал. Я вообще никогда не встречал живых орлов в природе. Но здесь, как мне объяснили, две головы – знак того, что мы одной головой в Европе, другой – в Азии
- Тогда сойдёт. А я думал, одна голова у него мужская, другая женская.
- Может, и так, не отрицаю. Хотя не представляю, как две головы могут управлять одним телом.
Они рассмеялись и продолжили следить за кошкой-собакой.
Хвостатый зверь мчался по тротуару. На спидометре под шестьдесят, но «мутант» не уступал в скорости. Впрочем, не это было странным – в конце концов, научиться быстро бегать может всякий. Странность в том, что кот не сворачивал, не пытался менять прямую линию бега, хотя по тротуару шло много людей. Но он никого не задел, ни на кого не налетел – такое ощущение, что он бестелесный, и все попадающиеся на его пути предметы проходят сквозь него, как сквозь облако. Его даже никто не замечал, как обычно замечают на улице любую четырёхлапую тварь.
- Он может нас далеко завести, - произнёс Вася, давая понять, что ему сложно мчаться по городу на предельно разрешенной скорости.
- Ещё немножко, Васенька, самую малость.
- Да, но впереди – красный.
Мутант, не добежав до перекрёстка, неожиданно свернул под арку и пропал. Машина въехала туда же и остановилась. Юрий Николаевич вышел и оказался в узком продолговатом дворе. Оглядевшись, он отметил про себя, что двор старый, асфальт, как везде, дымчато-серый; низкие окна первого этажа давно не мыты, жёлто-серые стены забрызганы белой краской… Но вот у самой двери, что вела в подъезд, Юрий Николаевич увидел небольшую красивую птичку – будто бы дрозда во фраке. Дрозд был нарисован неизвестным Юрию Николаевичу то ли фломастером, то ли карандашом. И острым клювиком, будто стрелкой, показывал на вход.
Юрий Николаевич вспомнил про листовку Закайновой и полез в карман. Развернул её, пробежал глазами текст и остановился на строчке: «А также помнить о том, что он умеет рисовать чудесную маленькую птичку…» Ещё он вспомнил слова марсианина, который говорил, что его «интересует уровень создания у вас маленьких птичек».
Хлопнув дверцей машины, подошёл Вася.
- Что, пропал?
- Пропасть-то пропал, но смотри, куда он нас привёл! Видишь эту птичку?
Юрий Николаевич спохватился: он так легкомысленно увлёкся поиском, что чуть не ляпнул Василию о своём активном средстве.
- Ну и что? – простодушно отозвался Вася. – Я тоже могу такую. Пара пустяков.
- Верно, Василий, мы всё можем, пока не начали. А когда начнём, и не получится – свалим на какое-нибудь обстоятельство. То не хватает времени, то лень, то никому это не интересно… Побудь в машине, а я поднимусь по лестнице, и посмотрю, куда он всё-таки пропал? Если что, звони.
Юрий Николаевич вошёл в подъезд. На первом этаже дверей не было. На втором – только одна дверь, под номером пять. И тут на дверях маленькая птичка, точная копия той, что во дворе.
Юрий Николаевич остановился в недолгом размышлении и нажал кнопку звонка. Дверь отворил плотный, смуглолицый мужчина с короткой чёрной бородой и такого же цвета шевелюрой. На нём были синие спортивные брюки, серые носки без тапок и белая футболка с картой Крыма и крупными буквами «Крым Россия». Отступил шаг назад, чтобы удобнее было смотреть в лицо внезапного гостя и ждёт.
- Добрый день, уважаемый Сидор Сидорович! Меня зовут Юрием Николаевичем, я…
- Это не важно. Зачем вы здесь? И почему вам известно моё имя?
- Вообще, славяне, прежде чем разговаривать с гостем, приглашали войти. Вы славянин?
- Входите, - Сидор Сидорович посторонился. – Я слушаю.
- Для начала прочтите, - Юрий Николаевич вежливо протянул бумажку, текст которой начинался словами: «ВСЕМ! ВСЕМ! ВСЕМ!»
Сидор Сидорович взял и, не дочитав до конца, сказал:
- Да, узнаю характер моей жены. Она из породы женщин, которые умеют ждать. Я думал, вы по своему делу, а вы, оказывается, решили заняться моими делами. Интересно, с какой стати? Выберу время и поеду к ней. И попрошу прощения. Но теперь не готов… Не готов!
- Что ж, как хотите, - сказал Юрий Николаевич. – Просто я в вашем положении и просил бы поделиться, как вам удалось найти такую женщину? Клянусь, ваш рассказ и умрёт во мне
Сидор Сидорович несколько секунд разглядывал гостя, словно бы желая убедиться в искренности его слов и в том, что ему действительно можно доверять. И повеселевшим голосом спросил:
- А вы рисуете маленькую птичку?
- К сожалению, нет. Но хотел. А когда садился за неё, получались то пушки, то ракетоносные самолёты, то иная военная жуть. И всё это летело, бахало, стреляло…
- Она вас не избрала. Людей, которые пытаются рисовать маленькую птичку, становится всё больше. К сожалению, это не приводит к увеличению числа маленьких птичек… Что ж, проходите и садитесь на матрас. Извините, стульев нет. Я не собираюсь кого-либо принимать. И на угощения не падок: не хочу закабалять себя собутыльниками и щебетунами.
Юрий Николаевич прошёл в комнату и сел на старый матрас в деревянном коробе с пружинами. «Словарь ударений» бережно устроил на правом бедре, позаботившись о том, чтобы флакон был повёрнут пробкой вверх. Хозяин садиться не стал, прислонился плечом к стене с голубыми обоями и ждёт.
- Простите, дорогой создатель маленькой птички, но славяне, прежде чем начать разговор по душам, любили вспрыснуть знакомство двумя-тремя каплями хорошего напитка.
- Почему вы о славянах в прошедшем времени: «приглашали войти», «любили вспрыснуть»? Они что, вымерли?
- Нет, но как-то крепко изменились. Если раньше, когда им желали приятного аппетита, в ответ раздавалось: «Добро пожаловать к нашему столу». То сейчас – «спаси-ибо».
- Всему виной чёртова глобализация! – с чувством произнёс Сидор Сидорович.
- Справимся! Возьмем от неё только стандартизацию. Для удобства замены деталей. А всё, что касается маленькой птички, сбережём и приумножим.
Говоря это, Юрий Николаевич достал из книги флакон и отвернул пробку.
- Вообще-то я не собираюсь закабалять себя алкоголем, - вскинул на него глаза Сидор Сидорович. - Где алкоголь, там глупости и вожделения. Алкоголь распространяют бесы, чтобы облапошивать простофиль.  Будь я газетным писателем, я бы статью написал… нет, даже книгу создал о том, сколько нечисти сделало себе карьеру на алкоголе. И какой исключительный вред нечисть принесла. Похлеще всякой каторги и всякого ГУЛАГа будет.
Юрий Николаевич содрогнулся от этих слов. Уж ему-то известна роль спиртного. Ему, кто почти полтора десятка лет занят производством и распространением «зелёного змия». Даже показалось, будто хозяин специально произносит эти слова, чтобы уязвить его, породить в нём комплекс вины.
- Но, знаете ли, многим нравится, когда на столе бутылочка, - с деланным воодушевлением произнёс Юрий Николаевич.  – Это, как посидеть у костра…
- Вы ещё сравните алкоголь с нашим солнцем, - хмыкнул Сидор Сидорович. – Алкоголь – яд, часто смертельный. Нет, хуже! Яд просто убивает, как тот же иркутский «Боярышник». Тогда, как алкоголь подменяет нутро и превращает нас в отстой.
Юрий Николаевич растерялся: чего-чего, а отказа он никак не ожидал.
- Вольному воля. Но это освящено веками. Как утверждают славяне, у кого коньячок, у того и праздничек, - говорил Юрий Николаевич и слегка встряхивал флакон.
Сидор Сидорович недолго слушал, как взбулькивало в бутылке спиртное, и, вероятно, чтобы поскорее освободиться от нежданного гостя, махнул рукой и принёс из кухни две розетки, в которых обычно подают варенье.
- Сдаюсь, если от души. В конце концов, не кефиром же обходиться, когда разговаривают мужчины.
Юрий Николаевич бережно, чтобы не пролить, наполнил розетку и протянул Сидору Сидоровичу. Тот выпил, поморщился и потер ладонь о ладонь – классическое поведение настоящего художника. Свою же розетку Юрий Николаевич поставил на пол, возле матраца.
- Хороший напиток! – похвалил Сидор Сидорович. – Пожалуй, лучший из тех, что мне когда-либо доводилось пробовать. Сколько срок выдержки?
- Достаточный, - кивнул Юрий Николаевич, приготовляясь слушать.
- Странное у меня состояние: как будто я не здесь, не в своей конуре, а в большом актовом зале, то ли перед студентами, то ли перед журналистами. И мне нужно осветить для них тему: «Как нарисовать маленькую птичку». Величайшее дело для художников всего мира сотворили венецианцы – они изобрели масляные краски… Вот мы часто видим девушек в новых джинсах с дырками на коленках и на ляжках. Они даже не догадываются, откуда это взялось. А первой с дырками, только на белых чулках, была легендарная Кармен. Именно такие чулки привлекли внимание Хосе в первую с ней встречу. От них и пошло, и пошло…
Юрий Николаевич отвёл глаза в сторону, зная, что «Жидкость № 2» иногда начинает «не с того». И стал ждать.
- Я прекрасно понимаю сам и прошу вас понять, что на самом деле никакой пресс-конференции не существует. Но коль над всеми нами сияет свет вечности, коль существуют откровенные разговоры между близкими людьми, коль мы не боимся доверить наши творческие тайны единомышленникам, то почему бы и не устроить пресс-конференцию? Хотя бы для того, чтобы, вопреки границам и пограничникам, о нашей маленькой птичке узнали другие народы и государства. Так вот, сначала о глупостях. Их у меня две. Первая – рискнул жениться, не имея ни жилья, ни определённой зарплаты. Вторая – отказался от попытки восстановить отношения с женой и тёщей после того, как мы расстались.
Юрий Николаевич не ожидал столь бурного академичного начала и понял, что алкоголь слишком сильно подействовал на непьющего Сидора Сидоровича. Он даже усомнился, сможет ли хозяин дома совладать с собой настолько, чтобы не развеселиться до неузнаваемости. Но, как выяснилось, подобные опасения были напрасны: Сидор Сидорович взглянул на флакон, закрытый белой алюминиевой пробкой, и чуть заметно улыбнулся:
- Никаких секретов не держу, - сказал он. – Стало быть, чтобы нарисовать маленькую птичку, необходимо убежать от птички большой. Чтобы её голос не стал твоим голосом, а её когтистая лапа не водила твоей рукой. На такой шаг решится не каждый. А я решился. И жена поддерживала меня, вдохновляла. Она показывала маленькую птичку родственникам и знакомым, подругам и сослуживцам. Она гордилась мной, потому что понимала, как непросто в нашей нервной, скудной на радости жизни, изо дня в день рисовать маленькую птичку. Теперь я её потерял. Слезы в моих глазах… Так и быть, постараюсь вам рассказать, как это случилось. Знаете, случай в нашей жизни имеет большое, иногда определяющее значение.  И со мной тоже… Некоторое время назад я женился на чудесной девушке Гале. И переехал к ней, так как своего жилого угла у меня не было. Однако не прошло и месяца, как я начал сходить с ума от пристального внимания, которым окружила меня тёща. Её бесконечные рассказы о доблестном труде в привокзальной закусочной заставляли думать, насколько я ничтожен и жалок вместе со своей маленькой птичкой. Я переставал её слушать и уходил в свою комнату, где брался за карандаш. А первая в моей жизни тёща кричала, что она совершенно напрасно позволила своей дочери выйти замуж за                птичника. И лучше бы она вышла за космонавта. Мне это надоело. Когда у меня стали покупать маленьких птичек, я собрал необходимые средства и приобрёл эту квартиру… Была поздняя осень. С неба падал последний дождь и первый снег, а из открытых балконов счастливые новоселы выводили песню: «Прощай, любимый город!..» Упорство и хорошая спортивная закалка помогли мне добраться до своей квартиры. Вошёл, разделся, достал из кармана «маленькую» и полкило закусочной колбасы, расстелил газету на полу и, откупорив бутылку, сказал: «Дома!»
- Может быть, ещё капельку? – поднял флакон Юрий Николаевич.
Сидор Сидорович глубоко вздохнул, покосился на пустую розетку, что стояла возле матраца, и вскинул обе руки:
- Нет, нет, больше вы меня не соблазните, даже не предлагайте. Так что   теперь я свободен. Жена моя, Галина, вполне может выйти замуж хоть за космонавта, хоть за простого лётчика, - Сидор Сидорович рассмеялся. И заключил своё выступление неожиданными словами: - Дорогие друзья! Я обращаюсь к тем, кто ещё не успели стать господами. После моего пространного вступления, хочу вам сказать самое главное – никогда не беритесь рисовать маленькую птичку. Наша эпоха – это эпоха любви к деньгам, прежде всего – не к своим, не к заработанным. Если у вас нет тяги к чужим деньгам, трудитесь над созданием столовой клеёнки, и вы обязательно раз в три года будете получать повышение зарплаты!.. Спасибо за внимание…
- Мне кажется, вы очень одиноки, - чуть слышно проговорил Юрий Николаевич, почувствовав в Сидоре Сидоровиче родственную душу.
- И хорошо, и прекрасно! - оживился хозяин дома. – В мире паника, мир страдает от одиночества, но не я. Лично я страдаю от многолюдья.
Юрию Николаевичу показалась неуместной в откровенном разговоре излишнее яканье хотя бы и художника – это уже какая-то роль, а не живая душа, и он, чтобы поставить хозяина квартиры на правильные рельсы, возразил:
- Да, ну что тут?.. Не разделяю ваших взглядов. Человек – существо артельное, коллективное, он не может жить только с собой. В отличие от глисты-онанисты, которая даже сама от себя размножается.
Он тут же пожалел о своих словах – Сидор Сидорович обиженно посмотрел на гостя и отвернулся. Кажется, он не собирался продолжать разговор, а значит, нужно собираться на выход. Или найти такие слова, которые помогут возобновить беседу.
Юрий Николаевич коснулся локтя художника и спросил:
   - Скажите, если не секрет, вы кому-нибудь из ныне живущих людей завидуете? Или, может быть, кому-то из тех, которые жили раньше?
- С какой стати? – оживился хозяин. - Я вполне самодостаточен, у меня есть серьёзное дело. Я давно понял, что талант – это вовсе не то, с чем ты родился, а то, чего ты достиг упорным старанием. Хотя далеко не каждый со мной согласится…
- Один из них я, - не удержался Юрий Николаевич, вспомнив голос Али Северинской. - Разве может даже самое упорное, как вы сказали, старание сделать  безголосого индивида выдающимся певцом?
- Да, с голосом нужно родиться. Ну, может, ещё с музыкальным слухом. Всё остальное – труд. И, разумеется, ум, который поможет тебе понять, твоё ли это дело, и получается ли оно у тебя не хуже, чем у других. Что же до вашего вопроса, то, пожалуй, есть обстоятельство… Но нет, не чувство зависти, а восхищение. Это Павел Михайлович Третьяков. А?!.. Какую галерею создал! Уму непостижимо. Да, восхищение и глубокое сожаление, что лично мне такое не дано… А почему вы спросили?
Гостю понравился ответ Сидора Сидоровича. Он понял, что теперь и сам, при случае, скажет о Третьякове подобные слова. Да, с восхищением. Потому как он сделал своё дело и остался в нём навсегда.
- Так спросил, без всякой цели. Я вообще любопытный кадр, если вы заметили. Не обращайте внимания. И простите, Сидор Сидорович, но вы ещё почти ничего не сказали о своей жене…
- А что о ней говорить? Хорошая женщина. Выросла и воспиталась в мире книг.  А познакомились мы с нею на улице. Знаете, с хорошим человеком где угодно познакомишься, хоть в бане. И станешь ему другом на всю жизнь. Вот и у нас так…
Пока Сидор Сидорович говорил, Юрий Николаевич внимательно и даже с некоторым подозрением разглядывал его: средний рост, глаза непонятного цвета – вроде зеленые, вроде коричневые; черная короткая борода – все обыкновенно, буднично – никакого даже намека на то, что он изо дня в день рисует маленькую птичку. И почему Галина Викторовна вышла за него? Хотя, может быть, дело в руках – длинных, тонких, с узкими прямыми пальцами… У таких пальцев может быть широчайший диапазон – от игры на фортепиано до самого тонкого и ловкого воровства. Кроме того, можно себе представить, как властно и в то же время бережно ласкают они женскую грудь.
- Но к прошлому возврата нет, - бодро сказал Сидор Сидорович. - В то же прошлое, как в тот же ручей, нельзя вернуться. Теперь она сама по себе, а я сам по себе. Точка. Предел. Остаюсь навек в уединении, а к старости лет, возможно, возьму из детского дома обездоленного мальчишку и научу его рисовать маленькую птичку. Если человек хоть что-то умеет делать хорошо, у него не иссякнет сила духа. А главное, он никогда не подумает о том, что его жизнь не удалась. На большее меня не хватит. Извините, но сегодня с меня достаточно, я иссяк.
- Что ж, как говорится, до другого раза.
- Не стройте иллюзий, - качнул головой хозяин. – Другой нашей встречи не будет. Мне представляется, что вы опасный человек. Значит, кроме огорчения, ничего предложить не сможете.
Гость не ожидал столь обидных слов и поднялся. Он не испытал желания что-то сказать в ответ, как-то возразить или попробовать перевести разговор на другую тему. Протянул руку на прощание и повернулся, чтобы уйти.
- Я бы хотел поблагодарить вас за угощение и за то, что вы столь терпеливо слушали меня, - сказал Сидор Сидорович. - Прощайте. И мой вам совет: найдите себе дело по душе – оно поможет вам достойно встретить смерть.
Юрия Николаевича смутили последние слова художника. О своей смерти он ещё никогда не задумывался, а помнил, что смерть мамы и отца – это   уход в неизвестность, откуда не подают о себе ни единой весточки. Вбросил флакон в карман и, попрощавшись, пошёл к выходу. На лестнице он услышал, как за дверью, оставшись в одиночестве, Сидор Сидорович запел: «Моя маленькая птичка - соловей ты иль синичка - я спасу тебя, родная, верь в меня и помогай…»

       ЮРИЙ НИКОЛАЕВИЧ ПОПРОСИЛ
Юрий Николаевич попросил Васю остановить машину в Густом переулке, у дома № 3. Вышел из машины, поднялся на четвёртый этаж и остановился у двери под № 18. Справа в стене – электрощит, дверка открыта, видны пробки и провода. Слева – массивная труба мусоропровода, на закрытой крышке люка следы потёков белой краски. С потолка на сером проводе свисает электрическая лампочка малого накала.
Глубоко вздохнув, Юрий Николаевич нажал кнопку звонка. За дверью раздались чуть слышные шаги, ему открыли. Он увидел стройную женщину в черном платье и с черным прозрачным шарфиком в руке. Подняв на Юрия Николаевича умные, строгие глаза, она спросила:
- Вы к кому?
- Вы – Галина Викторовна?
- Да, - кивнула она. – Вы меня знаете?
- Тогда простите, но я именно к вам, - тихо и неестественно ответил Юрий Николаевич, полагая, что его не захотят слушать. – Дело в том, что я много лет иду к вам, но разные обстоятельства… Я хотел поговорить… Вы в трауре?
Он сбился и умолк. И опустил глаза.
Галина Викторовна с любопытством вгляделась в лицо незваного гостя и вдруг ощутила, будто бы ей знакомо и его лицо, и его большие длинные руки, что в нервном нетерпении сжимали пальцы.
«Боже, сделай так, чтобы он стал мне другом! – с непонятным испугом подумала она. – Пусть он будет моим помощником во всей моей жизни… А я – ему…»
- Нет, не в трауре, просто так вышло… Что ж мы стоим? – спохватилась она. – Входите, я сейчас поставлю чай…
Она пошла по коридору вглубь квартиры, включая на ходу свет. Юрий Николаевич двинулся было за ней, но тут же вернулся на лестничную площадку, поднял крышку люка с потёками белой краски и бросил туда свой волшебный флакон вместе со словарём ударений. И только после этого вошёл вслед за Галиной Викторовной и закрыл за собою дверь.
               
ЕЩЁ ДО РАЗВОДА
Ещё до развода Галины Викторовны с мужем Юрий Николаевич предложил ей переехать к нему. Испросив разрешения у мамы, она согласилась, а после развода, который прошёл тихо и беспечально, как для Сидора, так и для Галочки,   они  подали заявление в ЗАГС. И весь свой медовый месяц ждали дня, когда уже официально станут мужем и женой. Чтобы ожидание было сладким и соответствовало их отношениям, Юрий Николаевич приобрёл на   своём заводе по льготной цене заправленный питным мёдом трёхлитровый «Бочонок» с дозатором, и они каждый вечер перед ночными ласками выпивали по рюмке.
- Дивный напиток! – радовалась Галочка.
- И совершенно не хмельной! – поднимал он указательный палец.
До свадьбы они сходили в церковь, но венчаться постеснялись, так как не были совершенно уверены в том, что они со всей глубиной понимания и душевной искренностью способны принимать в себя всё божественное и высокое. В том числе райскую жизнь на небе или в других высях, пока что недоступных человеческому сознанию. Они оба считали, что истинно райская жизнь у них теперь, на родной земле, и никакого другого рая нет и быть не может. Даже в книгах, где выдающиеся умы человечества изображали рай, они находили всё земное, всё близкое им от самого детства: земные рощи, земные цветы, земные поющие птицы. Никто из мировых гениев не написал картин райской жизни, неизвестной обычным людям. А если бы и написал, все бы увидели, что это жизнь земная, только очищенная от некоторых нескладиц и мерзостей, которые сами же себе и учиняют люди по недоразвитости своей или по чёрствости души… Они поставили свечи в память о родителях Юрия Николаевича и отце Галочки. При этом оба пожалели, что Галочкин отец и Юрины родители не смогли дожить до настоящей минуты, чтобы порадоваться такому событию, как соединение двух отдельных жизней в одну…
Свадьба состоялась в самый трогательный и красивый месяц май. Гостей они позвали немного – маму Галочки, Васю – свидетеля со стороны Юрия Николаевича - с его женой Инной и дочкой; свидетельницу  Галочки - Плаксу вместе с её Пушкой, нескольких сотрудников ликёроводочного завода и мамину подругу Полину Марковну.
Свободным от холостяцкой жизни и потому счастливым ощущал себя с недавних пор Юрий Николаевич – женатому легче сосредоточиться на конкретном деле.
Нынче утром, когда они завтракали, Юрий Николаевич сказал жене, что к столь серьёзному акту, как совместный поход в далёкое будущее, нужно, как следует, подготовиться. И срочно решить вопрос о месте работы Галины Викторовны. Он против того, чтобы молодая женщина, имеющая высшее библиотечное образование, выпускала клеёнку. Хотя сейчас многие отворачиваются от книги, предпочитая телевизор и особенно компьютер, который в последние годы с молодецким азартом ворвался в нашу жизнь. Потому что компьютер без электричества превращается в хлам, а книгу и на необитаемом острове откроешь и встретишься с Гулливером и Робинзоном, с Татьяной Лариной и Пьером Безуховым, с князем Мышкиным и Наташей Ростовой.
Галочка слушала мужа и радовалась, как он глубоко понимает, казалось бы, и без того понятные вещи про телевизор и особенно про компьютер, но у неё было своё мнение на этот счёт, за которое она особенно держалась:
- О каких только профессиях не создавали писатели книг, а кинематографисты фильмов – о врачах, учителях, разведчиках, моряках, физиках, лириках – всех не перечесть. И только библиотекарь оказался неохваченным, как будто и нет ни его, ни самой библиотеки. Не считать же фильмом о библиотекаре американскую безвкусицу «Библиотекарь», где сюжеты целиком из головы, к тому же не совсем вменяемой, а герои – роботизированные монстры.
- Мне кажется, ты слишком строго относишься к деятелям кино…
- Но тогда скажи, разве может подобная лабуда вызвать у зрителя желание стать библиотекарем, посвятить свою жизнь книге? Каждый человек уважает себя и одной из причин для самоуважения является его профессия. Не так ли?
- Определённый кризис есть, - согласился Юрий Николаевич. – Но где его нет? Экономика, промышленность, здравоохранение, образование и, самое страшное, культура. В девятнадцатом веке девушка или юноша с книгой в парке на скамейке считались верхом воспитанности и просвещённости. А ныне обыватель, завидя их, думает: «От, бездельники, заняться им нечем!». В двадцатом веке «культурные немцы» разводили костры из книг, и к чему это привело? Но не следует поддаваться унынию. Будут библиотеки, будут и читатели.
- Всё так, но труд библиотекаря сейчас ни во что не ставят, - продолжала печалиться Галина Викторовна.  - Считают его чуть ли не детской забавой. И  платят… Ой, смотри, опять этот собачий кот в окне!
- Где, где, не вижу?
- Да Случай! – встала она и задёрнула оконную штору. – Наверно, опять что-нибудь готовит или уже приготовил для нас.
- Дождётся он у меня. Я, клин, сам приготовлю ему что-нибудь такое, после чего он перестанет заглядывать в окна, когда его не просят. Вторгается, понимаешь в чужую жизнь, как в свою собственную. Распустились, негодники, никакого удержу на них… Хотя постой, а что, если с ним от обратного. Можно же как-то повлиять на его характер и дикие привычки?  - Юрий Николаевич взял с полки бумажный лист, отыскал зелёный фломастер и размашисто написал:
                П Р О Л Е Т А Я, З А Л Е Т А Й!
Намочил уголки листа водой, мазнул по ним земляничным мылом и приклеил на стекло окна так, чтобы надпись можно было прочитать снаружи. Открыл шире оконную створку и вернулся к столу:
 - На чём мы остановились?
- Я сказала, библиотекарям мало платят.
- Постыдно мало, - кивнул он. – А мы с тобой, Галочка, посрамим государство: соединим наши доходы, и выйдет столько, сколько нужно. Тем более что совсем недавно, то есть вчера, меня из зама начальника цеха установили менеджером по кадрам нашего предприятия и сразу почти вдвое увеличили зарплату. Так что не теряй время, подыскивай себе место библиотекаря.
- А почему ты мне ещё вчера не сказал?
- Забыл. Точнее, не хотел хвастать. Вчера весь день думал о тебе. О том, как мы встретимся вечером, как будем ужинать. Как потом подниму тебя на руки и отнесу в кроватку.  Я знаю: женщины любят успешных мужчин, так что обещаю   тебе постоянный рост, - говорил он и широко улыбался.
Она ответно улыбнулась и тронула его руку:
- Спасибо, милый, но ты и так не маленький.
В самый первый день, когда Галочка появилась в его квартире, она увидела на столе открытую «Пирамиду» Леонова. И закусила губу, так как сама дважды пыталась осилить этот роман, но так и не смогла. Отпугивал гигантский объём и крайне раздражали, как ей казалось, укороченные слова: «благословенье», «терпенье» «разуменье», и множество других таких же, с «еньем» вместо «ением». Она оценила упорство, с которым он преодолевал, как ей казалось, неимоверно трудную книгу и подумала, что уж в следующий раз обязательно заставит себя дочитать до конца этот гигантский фолиант.  Ещё она порадовалась множеству книг в его домашней библиотеке. Здесь была художественная литература классиков и современных писателей, словари и справочники по философии, астрономии и даже по алхимии и герметизму. При этом Галочка вспомнила, что все алхимики в Дантовом «Аде» «маются вечным зудом». И с некоторым удивлением обратила внимание на уйму бутылочек, скляночек и пузырьков, что расположились на трёх угловых полках в ванной комнате. Большинство стекляшек пустые. В некоторых из них покоилась прозрачная и полупрозрачная жидкость. А в трёх или четырёх фуфырях было какое-то подобие мазей или кремов, и она, к своему удовольствию, подумала, что это косметика, - ей нравились мужчины, следящие за собой.  Но потом она заметила, что, в отличие от косметических, на этих ёмкостях нет гламурных наклеек и аннотаций, безудержно расхваливающих содержимое. А есть кое-как наклеенные бумажки с ласково-уменьшительными названиями: «хренок», «какавка», «спотыкуша».  Хотелось узнать, что это, но спросить не решилась. Ей показалось, что у Юрия Николаевича, у её милого Юры, есть своя «маленькая птичка», и эта мысль сразу   насторожила её – «А вдруг?!» Однако если он молчит, не следует торопиться, - когда-нибудь возьмёт и скажет. Или даже сама додумается, чем он занят.
И вот сегодня всё-таки не выдержала и спросила.  Юра усмехнулся и сказал, что всё это ему необходимо для экспериментов, которые он проводит в целях открытия безалкогольного напитка с вкусовыми качествами алкогольного. При этом немного смутился, и ей показалось, будто бы он чего-то недоговаривает.
- Но зачем подобные усилия, если почти каждый выпивоха употребляет алкоголь именно для того, чтобы расслабиться и впасть в прострацию? – по-простому спросила она. - Или, наоборот, подождать, когда он даст по мозгам,  и побуянить, пошуметь, радостно освобождая себя от стрессов и другой белиберды.
- Можно, конечно, и так сказать. Но по моим давним ощущениям и наблюдениям, выпивающий человек, хотя и морщится и будто бы старится на глазах, наибольшее и самое резкое удовольствие получает именно в ту секунду, когда осуществляет процесс набора в рот и глотания алкоголя. Значит, сиюминутно удовлетворив эту наборную радость, можно не ждать момента, когда ты обалдеешь, а выпить ещё и ещё, пребывая совершенно трезвым. Сохраняя при этом в безопасности свой природный иммунитет и отказываясь учинять неблаговидные поступки, чтобы не беспокоить других и самому не беспокоиться по пустякам.
- Светлая цель, - согласилась она, стараясь поверить, что любимый говорит правду. А Юра, чтобы не продолжать эту тему, перешёл ко второму вопросу и заговорил о маме Галочки. О том, что послезавтра ей сорок пять, значит, она ягодка опять, а достойного подарка для вовремя созревшей вишенки они ещё не приготовили.
- Как ты думаешь, если преподнести ей хороший японский скутер, она обрадуется?
- Что это?
- Ну, типа мотоцикла, только поменьше. 
- Да ладно! – засмеялась она. – Куда ей на нём?
- По разным делам. Или вообще никуда, но радоваться оттого, что в любой момент можно сесть и погнать куда захочется. Или если у неё появится храбрый сердечный друг, который возьмётся за дело и станет возить её за покупками и на природу.
- Мама от хохота скиснет, могу себе представить! - веселилась Галочка. - И я вместе с нею, когда увижу её верхом на японском мотоцикле. Но, знаешь, я вот о чём, подумала… Если мы способны подарить ей такую дорогую вещь, не лучше ли выбрать что-то другое, более подходящее? К примеру, дублёнку? Сейчас пока ещё тепло, но могу точно предсказать, что будет зима и даже морозы. У неё такая ветхая шубка, и мы…
- Правильно! Завтра суббота, с утра Вася обещал отвезти меня к родителям на кладбище, а тебе предлагаю посмотреть в магазинах нужную вещь.  Вечером пойдём и купим.
- Подарок не к спеху, я тоже поеду с вами. Помогу немного прибрать…
- Нет, ничего я там делать не буду, только посмотрю. А в другой раз вместе, на пару.
Галочка привстала со стула и поцеловала любимого в щёку.
У неё электронным голосом дал о себе знать мобильник.
- Да! – отозвалась она. И к мужу: - Плакса звонит…  Да, да, слушаю… чем ты взволнована?.. Что ты говоришь?!.. А преступника нашли?.. Думаешь, Лукьянов?..  Хорошо, что полицию подключила, они найдут, не сомневаюсь… Да, да, звони, я тебе сочувствую.
Убрав в сумочку телефон, сказала мужу:
- Света Плаксина, опять несчастье. На этот раз любимую собачку Пушку украли. Пошла с нею за кефиром, привязала возле магазина к яблоне, а когда через минуту вышла, собачки и след простыл. Я сколько раз ей говорила – не оставляй одну, есть собачьи ненавистники, могут и похитить, и ударить, и даже   отравить, бросив соблазнительное угощение. Так нет, не слушает. Подозревает своего соседа Лукьянова. Есть у неё сосед выпивоха, готов родную мать пропить. И шпиц у Светы немало стоит – около тысячи долларов. Маленький такой, рыжий. А он за бутылку продаст.
- Как же можно оставлять одну? Столько разных случаев…
- Ты не знаешь Плаксу, вечно у неё несчастья, которые сама же себе и устраивает. Мало того что инвалид по сколиозу, так ещё племянники над ней издеваются, кривой горбуньей и каракатицей обзывают. Там у неё племянник Федя – сынок старшей сестры Ларисы - лепит всякие фигурки из пластилина. Посмотрит в альбоме или в книжке – и вылепит. Ловко выходит. И солдатиков Петровской эпохи вылепит, и матросов крейсера «Варяг», и кисейных барышень – целый ряд. И слонов, и жирафов, и кошек, и собак. В художественную школу его отдали как будущего скульптора. Наняли за деньги то ли двух, то ли трёх действующих наставников. Все только и живут способностями юного художника, может быть, потому что сами ничего особенного в жизни не добились. Маленький бог он для мамы и папы, и кумир для остальных родных. А Плакса – вечно она со своей категоричностью – возьми и бухни будущему гению: - «Ты, Федя, копируешь только то, что видят твои глаза, а нужно создавать то, что видит твоя душа. То есть ты подражаешь, а нужно стараться делать что-то своё, видимое только тебе».  Ну, Федя в крик, в истерику, бегом к родителям: «Плакса   обижает!» А те сразу рассердились и съехали с квартиры в другую, оставив Плаксу и Пушку одних.
- Откуда у Плаксы такое тонкое понимание?
- Она сама хорошо рисует, на подготовительных курсах три года пробыла, но так и не поступила. Говорит, никак не удаётся победить мальчишек, они лучше рисуют. Я ей советовала идти не в художники, а в искусствоведы. Чтобы не создавать что-то своё, к чему все придираются и безбожно критикуют, а обобщать то, что делают другие. То есть идти не от таланта, которого у тебя, наверное, нет, а от диплома, который поможет обобщать то, что делают другие.  То есть, то, что она сказала племяннику, ею выстрадано, она имеет право на себя.
- Ну да, не будь племянник таким похвальным и заласканным, он бы понял, сколь права его тётка. И намотал на ус. А Федя…
- Ой, и не говори. Как же отличаются друг от друга судьбы! Одной судьба всего-всего отвалит – красоту, женственность, обаяние. И ростом обеспечит, и голос даст – не наслушаешься. А другой, как моей Плаксе, кукиш покажет и горбом наградит… Её только мы с Пушкой любим, а тут и Пушку украли.
- Похоже, не на должной высоте у неё инстинкт самосохранения. Позвони ей, спроси про соседа-выпивоху, дома ли?
- Тогда что?
- Нагрянем к нему и постараемся выяснить. Может, ещё не пропил, значит, есть надежда.
Галочка схватила телефон, набрала номер. Плакса попросила подождать, а сама побежала к соседу, но ей никто не открыл.
- Постоянно проверяй, дома ли твой Лукьянов, - сказала ей Галочка. - И звони нам. И не реви, слезами горю не поможешь. А мы с Юрой сочувствуем… Я говорю, не томись, постараемся помочь, ясно?
Отключив телефон, долго ходила по квартире и молчала, вся в переживаниях. Намолчавшись, подошла к мужу и тихо, будто бы стеснительно, сообщила:
- Мама на своём дне рождения готовит нам сюрприз – хочет объявить, что собирается замуж за своего друга, Валерия Максимовича.
- Видишь, как, - сказал он. – Твоя мама совестливая женщина, сначала дочку замуж выдала, и только потом сама решилась.

НЕБО НАД КЛАДБИЩЕМ
Небо над кладбищем Юрию Николаевичу виделось ближе, доступнее, чем над городом или даже над полем. Казалось, протяни руку и дотянешься до нежной голубизны, охладишь в ней горячие ладони. Подняв голову, он смотрел в небо между гигантских крон двух полувековых берёз и думал о том, что наконец-то выбрался к отцу и к матери на погост. Но что он видит? Обе могилы заросли жухлой травой, памятные камни осели и покосились, правда, золотистые буквы на них ещё заметны, и можно без труда прочесть родные имена. Отец, Молодой Николай Фёдорович, был ведущим конструктором на автозаводе, а мама, Виктория Львовна инженер-технолог камвольного комбината. Недолгую жизнь прожил отец, который когда-то был хорошим велогонщиком и конькобежцем; он и сына привёл в детскую секцию баскетбола, рано заметив, что Юра вырастет высоким.  Не так часто сыну приходилось разговаривать с отцом, отчего он теперь жалел. Но помнил одно его откровение: «Я не хочу быть зависимым ни от   людей, ни от каких бы то ни было обстоятельств. Именно поэтому мне нужна правда о тех, кто меня окружает. И ты будь таким, если тебе это подходит». Сыну подходила такая позиция, ею он оправдывал своё увлечение опытами с алкоголем. Вместе с тем понимал, что знание правды без настоятельного желания как-то ответить на неё, - признак бесхарактерности и даже глупости. И, как ему казалось, был готов к ответу.
Почти в одно время с отцом ушла из жизни мама, но они до самой смерти любили друг друга и были счастливы… Смерть – горе, а кладбище – печаль. Горе лишает воли и сил, а печаль возвышает помыслы и душу. В печали проще всего разговаривать со своим сердцем, легче думать о других, чем о себе. Птицы на кладбище поют тихими, прозрачными голосами. И даже не поют, а словно бы переговариваются, будто бы что-то вспоминают или кого-то неравнодушно уговаривают. Здесь, в приюте небытия, вечный друг мудрости – покой. Сюда почти не ходят бессердечные люди, а самые бессердечные из них – преступники.
Впереди, метрах в пятнадцати от скамейки, на которой он сидел, мускулистый рабочий, обнажённый до пояса, копал могилу. Его лопата иногда натыкалась на твёрдые предметы, может быть, на части гроба или на человеческие останки, - тогда он брал большой, отполированный до блеска прежней работой  лом, и, хакая, вгонял его в землю. Иногда он ставил свою лопату в угол могилы, брал пузатую бутылку с водой, жадно пил, а затем поливал голову и плечи, и снова принимался за работу. Странно было тут видеть   мокрого от пота и воды человека. Вручную здесь обычно не копали, приезжал синий колёсный трактор с ковшом и отвалом, пять минут, и яма готова. Но теперь сюда, в скопище могил и оград, трактору не проникнуть, и грабарь, почти не отдыхая, делал своё трудное дело. Видно, собирались кого-то срочно подхоронить, хотя уже несколько лет на этом кладбище никого не хоронили.
Юрий Николаевич последил за равномерными выбросами рыжей земли наружу и позавидовал хорошей физической нагрузке землекопа - сам он уже давно не потел и не получал удовольствия от длительного интенсивного труда. И подумал выполоть кругом траву, даже присел, чтобы, немедля, взяться за дело. Но понял, что сейчас это не нужно – могилы без травы покажутся неестественно голыми и чужими. А покосившиеся памятники вообще примут жалкое состояние. Лучше всего договориться с кладбищенскими рабочими, чтобы они сделали всё, как надо – подвезли землю, поправили надгробия, а также поставили металлическую ограду, раз он до сих пор не сделал этого сам. Точнее, ограду он   здесь когда-то установил, но злоумышленники похитили её. Наверное, сдали в металлолом, или поставили кому-то другому, не понимая, всей мерзости такого деяния.
Он встал и направился к могильщику. Рука привычно легла на карман, где покоился заветный флакон с «Чистой силой» - так он стал называть свою «Жидкость № 2» с тех пор, как после многих неудачных попыток восстановил её. Не только восстановил, но и сохранил рецепт, который, правда, где-то затерялся то ли дома, то ли в рабочем кабинете.
- Доброго дня вам, - поклонился он издали, чтобы не нависать над углубившимся в землю почти по грудь могильщиком. Тот резко и, как показалось Юрию Николаевичу, испуганно поднял голову, блеснув крохотными, безбровыми глазками. - Трудно, поди, копать в такую жару?
- Не трудней, чем в мороз, - отозвался копатель.
Юрий Николаевич, глядя в красивое, несколько уставшее лицо кладбищенского копателя, коротко объяснил, какое у него дело. Тут же предложил вместе посмотреть могилы и, получив согласие, протянул руку, собираясь помочь ему выбраться наружу.  Но тот, как будто не заметил руки. Положил свой лом на края ямы, слегка согнул ноги в коленях, подпрыгнул и, легко отжавшись на черенке лопаты, выполз наверх. Это был рослый молодой мужик с квадратными плечами и продолговатым лицом. Подойдя к могилам   родных Юрия Николаевича, окинул зорким взглядом заросшие травой холмики, спросил, какая ритуальная оградка нужна – кованая или из карельского гранита и, заметив, что Юрий Николаевич не может выбрать, посоветовал - из гранита.  Потом что-то слишком долго и неразборчиво бормотал и, наконец, назвал цену.
«Два месяца работы», - перевёл названную сумму на свою зарплату Юрий Николаевич, тут же решив угостить могильщика «Чистой силой». А сам брезгливо подумал: «Всё-таки мелочный ты, Юра. Даже святую заботу о матери и отце хочешь сделать по дешёвке». – И тут же сам себе возразил: «Не мелочный, а экономный. С одной стороны, хочу знать настоящую цену, а с другой – не желаю оставаться олухом даже при святом деле».
- Согласен, - кивнул он. – Меня Юрием зовут, а тебя?
- Эдуард, - после некоторого молчания произнёс могильщик.
- Хорошее имя! Эдуард – с английского переводится как охранитель богатства и счастья. И почти всегда отличается особой вежливостью и воспитанностью.
- Не имею понятия. Но, значит, это про меня
- Так что, согласен?
- Оставь телефон, позвоню, - кивнул могильщик. Он вытащил из кармана штанов помятый листок и карандаш, и записал.
- Может, сразу на мобильник?
- В мобильнике то ли кончилась подзарядка, то ли вот-вот кончится, так что надёжнее сюда. Скоро звякну, - пообещал он, собираясь уйти.
- Айн момент, - остановил его Юрий Николаевич, доставая заветный флакон. – Начиная хорошее дело, славяне любят вспрыснуть его двумя-тремя каплями хорошего напитка. Не откажи в любезности, Эдик. Заодно и светлой памяти моих родителей.
Могильщик явно не ожидал такого предложения, хотел отказаться, но, увидев изящный флакон, поинтересовался:
- Забугорный?
- Ага, латышский, - кивнул Юрий Николаевич. Отвинтил металлический колпачок-рюмку, налил по самые края и подал Эдуарду. Однако тот не торопился пить, стал принюхиваться, отчего-то поморщился, и Юрий Николаевич подумал, что сейчас возьмёт и выплеснет на траву. Но, видно, привычка к спиртному возобладала, и он, широко раскрыв рот, вбросил в себя содержимое винтового колпачка.
- Хм, - крутнул головой. - Вполне, вполне! Забугорники знают толк в хмельных нектарах, нам бы так. И когда уже научимся жить по-человечески?
- Ну, в прошлом у нас тоже было кое-что: армянский коньяк, «Столичная».
- Было, да сплыло, - махнул рукой могильщик, с интересом поглядывая на флакон и не торопясь идти в свою могилу. Похоже, надеется ещё на один колпачок. – Предатели мы.
- Кто именно?
- Мы, население. Сначала был царь - мы его предали. Потом социализм – мы его предали. Теперь…
- Да, теперь наши виноделы такую цуйку гонят, не доведи господь, - перебил его Юрий Николаевич. Он уже начинал подозревать, что могильщик ударится в размышления, в сферу вечной и бесконечной политики, и не выйдет на прямую дорогу признаний.
- Не говори, - согласился Эдик. – Хотя мы тоже кое-что можем.
- Для тебя «кое-что» - что? - продлевал беседу Юрий Николаевич, не видя в собеседнике поворота на тропу откровений и собираясь ещё плеснуть в колпачок.
- Кое-что, когда знакомишься с бабой и называешь себя скромным деятелем искусства, - вдруг прорвало Эдика. -  Магическим способом увлекаешь её, говоришь, к примеру, что ты кинорежиссёр и обещаешь пригласить её на кинопробу. Она, будучи внешне уравновешенной и спокойной, а на самом деле смущаясь от такого полезного знакомства, приводит тебя к себе домой, ты с нею под тихую музычку играешь всю ночь в любовь – о, блаженство! Утром она, счастливая, оттого что сам бог ей помог встретить мужчину её мечты, оставляет тебя, крутого постановщика, в своей квартире и летит на работу. А ты напеваешь «Ламбаду» и комфортно завтракаешь. Выбираешь себе вещички по вкусу, денежки, золотишко, там, брюлики – и прости, прощай, дорогая меценатка! Как говорится, любовь не вздохи на скамейке… Х-хэх!
Юрий Николаевич порадовался такому признанию и убедился в том, что «Чистая сила» работает. И потому спросил:
- Так сколько, ты сказал, стоит привести в порядок могилы моих предков?
Эдик, не моргнув, назвал сумму в два раза меньше той, которую озвучил только что. И вдруг спросил:
- А ты чё не выпил? За родичей же!
- Дома принял, тут будет лишнее. Хочешь ещё капельку?
- Давай, всё равно яма уже почти готова.
- Не боишься, что захмелеешь?
- Х-хэх! В сорок лет мужик ничего не боится. И баба тоже.
Юрий Николаевич налил опять полный колпак, а могильщик уже без всяких раздумий, не морщась, его опрокинул.
- Решили кого-то подхоронить?
- Хэх, подхоронить! – развеселился Эдик. – Тут сейчас такое произойдёт, чего даже в телеке не увидишь. Я кому копаю? Думаешь, покойникам? Эти, что  сюда скоро лягут, может, сейчас ванну принимают. Или чай пьют. Две бабы – жена и дочка академика. Их позвали на кладбище, чтобы на месте обсудить памятник академику. Сразу после похорон ему временный крестик поставили, а теперь накопили бабоньки бабла и собираются памятник воздвигнуть. Скоро явятся сюда, а здесь их пук-пук - и в могилу. В эту, что копаю.
- За что? – спросил Юрий Николаевич, настороженно поглядывая в сторону шоссе. Он пожалел, что отпустил своего друга Васю.
- Нужны ключи от их особо запираемой квартиры. Их академик был археологом, занимался раскопками.  Клады искал, курганы раскапывал. А жена его частенько говорила, что их дом полон уникальных вещей. Хэх, уникальных!.. Видел фильм «Джентльмены удачи»? Вот там уникальная штука – шлем самого Александра Македонского. Кстати, не советую тебе тут оставаться, а то будешь третьим… Он, достав свою мобилу, тут же рухнул с ней в могилу… Однако ладно, обсох, докопать надо…
- Кто вы? – перебил его Юрий Николаевич, поняв, что нужно срочно уходить. Но было поздно. Могильщик замолчал и уставился за спину Юрия Николаевича. Оглянувшись, тот увидел, как по кладбищу идут две женщины в чёрном строгом одеянии. Обе высокие, прямые, волосы одной тёмно-каштановые, а другой – седые. Молодая держит в руке цветы.
- Всё, хочешь жить, вали, - припугнул могильщик и метнулся к яме.
Юрий Николаевич пошёл по узкому проходу, спотыкаясь о земляные холмики старых могил. Он не сомневался, что Эдик сказал правду. Нужно спасать женщин, но подгибаются ноги от страха, не идут. Какая разница для убийц – пустить в расход двоих или троих? Яма выкопана, сбросят в неё, засыплют землёй, заровняют, накидают жёлтых листьев и кладбищенского мусора – никакие сыщики не обнаружат… Можно подойти к женщинам как к давним знакомым, поздороваться, завести словесную канитель и предупредить об угрозе. Но животный страх сковал силы и волю и, не доходя до них нескольких метров, он свернул в сторону и направился к шоссе. В груди, в висках бешено колотилось сердце. И тут в сознании родились поначалу робкие, но всё более крепнущие слова: «Ты трус, Юра, пошлый трус! Зачем тогда спорт, победы и призы, если в тот момент, когда… Нюня и бздун!..»
Он резко повернулся и двинулся назад, к женщинам. Он не сомневался, что за ними уже следят. Нужно сделать вид, что он их знает. Только бы сообразили откликнуться, не выдать его намерений. И, не доходя до них, ещё издали, не по-кладбищенски громко, сказал:
- О, кого я вижу! Надо же, и вы решили навестить своих?!
Женщины взглянули на него, пытаясь понять, что нужно этому улыбающемуся красивому незнакомцу, и полагая, что он ошибся, приняв их за кого-то другого.
- Извините, - начала пожилая, но он перебил её:
- Слушайте внимательно. Сделайте вид, что мы знакомы. Вам тут смертельно опасно, уходите.
- Гражданин, но…
- Давно мы с вами не встречались, вы уже забыли меня! Ах, ах, дамская память на мужчин. Помните, я был у вас, когда меня пригласил ваш муж – академик?
Женщины пристальнее посмотрели на незнакомца, молодая - улыбнулась краешком рта. Пожилая осторожно оглянулась и вопрошающе посмотрела ему в лицо.
- Ангел-хранитель я ваш, - улыбнулся Юрий Николаевич. – Ученик вашего мужа… Уходите немедленно. Чем дольше вы здесь, тем опаснее. И меня убьют вместе с вами.
- Но…
- Мама, нужно идти… Такими словами не шутят.
- Дайте цветы, - он взял у дочки гвоздики и, недолго думая, положил их на ближнюю могилу.
Втроём они направились к выходу. Делая вид, что он беседует со своими знакомыми, Юрий Николаевич нёс околесицу о том, с каким интересом академик относился к его научным изысканиям. Но, спохватившись, что женщины могут ему не поверить, спросил:
- Вы заметили мужика, что копает могилу?
- Да, я заметила, - сказала дочка.
- И что это значит? – спросила мать.
- Он её копает для вас.
- Какой ужас!..
- Тише. Если вы этого не поймёте, в неё сбросят не только вас, но и меня. Вы со своим договором насчёт памятника нарвались на бандитов.
- И чего они хотят?
- Для начала завладеть ключами от квартиры, а затем вашими накоплениями на памятник и на всё остальное, чем вы богаты.
- Какой ужас! – прошептала мать. – Но откуда вам известно?
- Всё потом. Сейчас выйдем на шоссе, остановим машину и срочно покинем это место.
- У нас есть машина, - сказала дочка и достала из сумочки ключи.
- Тогда быстрее! – кивнул он, заметив, что на обочине стоит белый   Фольксваген. – Ваш?
- Да, - ответила дочка и, подойдя к машине, усадила мать на заднее сиденье, указала Юрию Николаевичу переднее, а сама села за руль. Только сейчас он увидел, сколь внешне хороша дочка академика: серые, глубокие глаза, прямой, строгий нос, аккуратно очерченный, нежный подбородок и короткие тёмно-каштановые волосы. Особенно хороши длинные руки с узкой ладонью и тонкими пальцами.
«Наверное, похожа на отца, потому что мама совсем иная», - подумал Юрий Николаевич, желая поскорее отправиться.
Не успели отъехать, как заметили, что к самому входу на кладбище подлетела легковая машина и остановилась. Из неё вышли трое крепких молодых мужчин в
спортивных костюмах и пристально вгляделись в белый Фольксваген.
- Да, это они! – выдохнула мать. – Даже как-то неудобно, что заключили
договор…
- Договор на смерть, - подсказал Юрий Николаевич и нервно, прерывисто вздохнул: - Вам на каком языке объяснить, что вы приговорены? Если даже на родном не понимаете?
- Мама, успокойся. В конце концов, сколько можно одно и то же…
- Меня зовут Александра Матвеевна, а это моя дочка Леночка, - чуть слышно произнесла мать. – Прошу вас тоже представиться.
- Юрий Николаевич. Приезжал сюда проверить состояние могил отца и мамы. И такой случай.
Минуту или две ехали молча, переживая каждый по-своему рухнувшие на них события и не совсем понимая, что происходит. Первой заговорила Александра Матвеевна:
- Объяснитесь, пожалуйста, Юрий Николаевич. Вы столь неожиданно возникли на нашем пути…
- Хорошо, что вы сразу врубились и не усложнили мне попытку спасти вас.
- Но откуда вам известны намерения наших недоброжелателей?
- Интуиция подсказала. Как только увидел, что копают новую могилу там, где хоронить запрещено, понял, что неспроста. Кроме того, заметил, как недобро могильщик поглядывает в мою сторону – как будто я мешаю копать и вот-вот за шкирку вытащу его из ямы. А когда я увидел вас, как медленно, с каким трудом вы пробираетесь по кладбищу, то и подумал…
- Надо же. А с виду все такие положительные, культурные люди. Знаете ли, я филолог, у них блестящая речь, даже не подумаешь.
- Да, бандиты-профессионалы умеют пустить пыль в глаза.
- Простите, но почему именно мысль, что они бандиты, вам пришла в голову? – всё ещё не сдавалась Александра Матвеевна. – Может быть, у них действительно какие-то срочные похороны?
- Не знаю, - после некоторого молчания ответил Юрий Николаевич. – Ведь интуиция никакой логикой не руководствуется.
- Нет, здесь как будто другое, - вздохнула Александра Матвеевна. – Такие вежливые…
- Оставьте вы лирику, вы искусных обольстителей принимаете за интеллигентных подрядчиков, - не выдержав, повысил голос Юрий Николаевич. – Не хочу грубить, но, если вы меня подозреваете в обмане, или, хуже того, в мошенничестве, можете не церемониться, а высадить прямо здесь.  И вернуться. В конце концов, каждый сам себе штурвал.
- Штурвал… штурвал… это что-то морское… Вы моряк?
- Нет, но почему-то именно такое слово оказалось под рукой.
- Ай, мама, я ещё в самом начале говорила, что сомневаюсь в их порядочности, но ты… Что-то слишком поверхностное, нетерпеливое было в них, когда мы разговаривали о памятнике папе.  Как будто всё, с чем они соглашаются, для них не имеет значения. Но ты…
- Я не могла подумать, доченька, что такие культурные, обходительные люди могут скатиться до подобной низости. Они ведь документы предъявили, благодарственные письма и грамоты.
- Мама, сейчас такие документы и грамоты делаются на любом компьютере за двадцать минут.
- Ладно, это в прошлом, - сказал Юрий Николаевич, понимая, что подобный разговор мамы и дочки им не в новинку, и он может продолжаться бесконечно. – Проявите осторожность, а то они выкинут ещё какой-нибудь финт. И станут вас доставать звонками, требовать объяснений. И по-прежнему склонять к так называемой сделке.
- До меня только сейчас дошла смертельная опасность нашего поведения, - сказала Леночка. – И что нам делать? Они же не успокоятся, будут звонить, настаивать?
- Извинитесь перед ними и скажите, что передумали. Скажите, что деньги, собранные вами на памятник, требуют иного применения. Дескать, сейчас вам не до памятника.
- А дальше?
- Не дальше, а прежде всего, сообщите в полицию. Расскажите про свои переговоры с этими людьми насчёт памятника и свои сомнения, что вы попали на честных людей. И опасаетесь за собственную жизнь. И про могильщика расскажите, что он копал могилу там, где нельзя… Назначьте вашим договорщикам встречу у себя дома и сразу же, немедленно позовите полицию. На этой встрече может всё открыться. А теперь попрошу высадить меня у сквера, я тут живу.
- Как высадить?! – встрепенулась Александра Матвеевна. – Мы же с вами ни о чём не договорились. Вы даже ничего не рассказали о себе. Спасти нам жизнь и просто так покинуть?
- Время поджимает. Мне ещё надо с женой подобрать подарок тёще на день рождения.
- Так вы женатый?! – Она только сейчас обратила внимание на обручальное кольцо Юрия Николаевича. - Ох, до чего неосмотрительны некоторые мужчины…
- Мама, я прошу тебя.
- Хорошо, пускай так. Но оставьте хотя бы свой телефон. Чтобы посоветоваться, а возможно, и вас позвать на эту встречу.
- Зовите, приду.
 - Доченька, запиши, пожалуйста. Такой человек отзывчивый, будем надеяться на дружбу с ним.
Леночка приворотила машину к тротуару и остановилась. Вытащила из бардачка сотовый телефон и взглянула на Юрия Николаевича. В её глазах отразилось некоторое разочарование тем, что она услышала. Но делать нечего, такова жизнь.
Юрий Николаевич сказал свой номер, участливо пожал на прощание руку Леночке и её маме, и вышел из машины. И только сейчас облегчённо вздохнул -    он сам живой, и живы эти две легкомысленные женщины.

 ГАЛОЧКА УБИРАЛА
 Галочка убирала квартиру и тихонько напевала: «Король Кастилии однажды влюбился в девушку красу…»
Войдя в прихожую, Юрий Николаевич остановился и несколько секунд слушал голос любимой. А когда она чуть громче запела: «Ах, Маритана, моя Маритана…», стал подпевать.
Она выбежала к нему, обняла и затихла. Юра вдохнул запах её волос, поцеловал в висок и увлёк за собой в комнату.
- Что там, на кладбище? – спросила она. – Я потом пожалела, что не поехала с тобой.
- Нет, Галочка, хорошо, что я отправился один. Могилы надо приводить в порядок. Но там такое…
Юра замолчал и, усадив Галочку на диван, долго смотрел ей в лицо, не решаясь рассказывать.
- Что? – встревожилась она. – Тебя обидели?
- Дело не в обиде, - вздохнул он. – Ты не знаешь одну мою тайну. Её никто не знает, и потому она тайна.  Только было бы неверно, если бы я скрывал её от тебя.
- Я волнуюсь, - прошептала она. – Видишь, как дрожат пальцы? Может быть, не нужно? Это что-то о тебе?  О твоём прошлом?
Юра встал с дивана, походил по комнате и остановился у окна. Галочка подошла к нему, посмотрела в глаза:
- Может, пообедаем?
- Да, пожалуй. И сразу – в магазин за подарком для мамы, - сказал он, радуясь её предложению. Кстати, что там с Плаксой? Нашлась её собака?
- Нет, конечно. И сосед пропал, тоже ищут.
- Жаль, - щёлкнул пальцами Юра. – А то постарались бы помочь. Однако, действительно, хорошо бы перекусить.
Через мгновение на столе возникли щи, жареная рыба с картошкой, компот. Юра с удовольствием уплетал еду, не глядя на Галочку. А Галочка то и дело поднимала на него глаза и с подобающим воспитанной женщине терпением ждала, когда он вернётся к тайне.
Юрий Николаевич не просто молчал и будто бы специально выдерживал томительную паузу. Нет, он думал о том, что рассказать ей тайну – значило бы нагрузить её тяжёлой ношей. Владеть тайной – это как ходить беременной без срока родов. Или со сроком, но тогда это уже не тайна. Она и так в положении, а тут ещё… К тому же, зная, чем он занимается, вольно или невольно, будет влиять… Да, всё так, но жена имеет право…
Допив компот, вытер салфеткой губы и спросил:
- Тебя ещё интересуют банки-склянки в нашей ванной?
- Ну да, в какой-то мере.
- Только прошу никому…
- Можешь не просить, молчу, как само время.
- Так вот, работая на ликёроводочном заводе, я поставил перед собой задачу – создать НАСЕРПРА - «напиток сермяжной правды». Выпил человек рюмку – и выкладывает всю подноготную про себя и про тех, кого он знает. А после того, как принятое им средство перестаёт действовать, он не может вспомнить, что он пил и о чём говорил. И это самая существенная сторона изобретения.
- Такое средство уже было, - сказала Галочка. – Я где-то читала, что дознаватели уколом вводили в кровь преступников или тех, кто подозревался в преступлении, сыворотку правды. И они выкладывали всю подноготную о себе, в том числе и преступные замыслы. Правда, часто наговаривали на себя и такое, чего не было и не могло быть. И пришлось от сыворотки отказаться.
- Да, я тоже что-то припоминаю. К тому же эта сыворотка нередко приводила к смерти испытуемых.
- Но любой алкоголь – водка, вино - тоже НАСЕРПРА, - сказала Галочка. - Не зря же говорится: «Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке»?
- Не всегда. Разве ты не встречала людей, которые, поддав, начинали нести несусветную чушь? Хвастать, безбожно врать, наводить поклёп на друзей и на врагов. Однако своё сокровенное даже в пьяном состоянии не выплёскивали. А мой напиток, или как я его называю «Чистая сила», приводит к полному   признанию. Правда, иногда случается перехлёст и в душевные откровения вкрапляются элементы фантазий, различных фобий, а то и фрагменты вездесущей рекламы. Здесь уже зависит от тебя самого, что ты отбираешь для веры собеседнику, а что отрицаешь, как элемент вымысла.
Галочка, склонив голову к плечу, спросила:

- Но зачем? Нужно ли знать что-то лишнее о других? Это сделает тебя носителем чужих тайн. И приведёт к тому, что тебе придётся отвернуться от   многих знакомых. И даже от родственников и друзей.
- В том-то и дело, родная, в том-то дело. И поэтому я, перед тем как встретиться с тобой, выбросил свой напиток в мусоропровод.
- Почему?
- Не хотел тебя проверять.
- После всё-таки проверил?
- Нет, не было этого. Ты прекрасно знаешь, что, кроме лёгкого вина и питного мёда из бочонка, мы с тобой ничего не пробовали.
- Можешь проверить. Мне от тебя нечего скрывать. Если тебя что-то интересует, спроси, я отвечу.
- Спасибо за твою готовность, но и в голове не держу. Мне вполне хватает того, что я о тебе знаю. Кроме того, я убеждён, что лучше всего узнавать человека, общаясь с ним, а тем более, испытывая к нему нежные чувства. Как у меня к тебе!
- Ты милый. Но я вот о чём подумала: твоя «Чистая сила» - чёрт знает что! Это же в руках бесчестных людей такое средство… А в руках полиции?.. Можно мгновенно раскрыть любое преступление, любую авантюру, любого взяточника. Это же такой удар по коррупции!
- Да, Галочка, и я бы уже давно предложил государству свои услуги. Но беда в том, что я не могу дать определённого рецепта по изготовлению «Чистой силы». Дважды у меня это получилось, но совершенно случайно. Я интуитивно смешивал и добавлял различные виды продуктов, спиртных напитков и воды, и дважды у меня получилось.  А если бы не вышло? И если больше не выйдет? Меня же назовут плутом и пройдохой. Кроме того, последний раз я сохранил рецепт, но куда он задевался, понять не могу.
- Но коль дважды получилось, может быть, счастливых случайностей и дальше не избежать? Похоже, нам благоволит котик Случай. И надо бы как-то поближе его привадить. А надрессировать только на хорошие случайности, плохие пускай останутся при нём. Или вообще их не будет.
- Не факт. Случай – это лотерея или даже курьёз. И что тогда? Но сегодня он и моя «Чистая сила» сослужили добрую службу – спасли две жизни.
- Да? – спросила она. - Кому?
Он рассказал.  Галочка побледнела и поднесла пальцы к лицу, будто они закоченели. Она хорошо себе представляла, что могло быть не только с женой и дочкой академика, но и с Юрой. Подняла на него глаза и, положив свою руку на руку Юры, твёрдо сказала:
- Следующий раз и я с тобой. Ты не думай, я смелая. Я в седьмом классе   посещала секцию самбо. Но потом наш тренер перешёл в другую школу, и секция развалилась.
- Буду иметь в виду, - улыбнулся он. – И, если что, мы с тобой спиной к спине отразим любую злодейскую атаку.
Галочка стала убирать со стола.  В это время дал себя знать мобильник Юрия Николаевича.
- Слушаю, - откликнулся он и сразу узнал голос Леночки:
- Юрий Николаевич, это Лена. К нам сейчас должны прийти наши договорщики, ну, с которыми… В общем эти, что собирались памятник… простите, волнуюсь. Мама просит вас прийти к нам, участвовать в разговоре, как будто вы наш родственник.
- Лена, я сказал, чтобы вы с мамой поставили в известность полицию. Иначе я не знаю, что с вами будет. Вы на крючке у злодеев, они…
- Мы поставим, поставим, но мы просим и вас прийти… Для серьёзности, как будто вы наш родственник, мамин племянник.
- Хорошо, где вы живёте?
Когда он записал в карманный блокнот адрес, к нему подошла Галочка, молча заглянула в глаза.
- Те самые, с кладбища, – сказал он. - Просят, чтобы я пришёл…
- Нет! – распахнула она руки. – Не пойдёшь!
- Я пообещал. Нехорошо будет, если…
- Тогда и я с тобой. Не прекословь, не мешай мне быть твоей женой и любить тебя. А после них пойдём за подарком. И не спорь!
Юрий Николаевич молча вбросил свою «Чистую силу» в карман, и, прежде чем выйти из дому, позвонил в полицию. Не вдаваясь в подробности, предложил направить на «очень важную встречу двух-трёх толковых полицейских в гражданской одежде для возможного задержания потенциальных преступников». И назвал адрес.

ОНИ ПОДОШЛИ К ПОДЪЕЗДУ
Они подошли к подъезду и набрали код квартиры академика. Им тут же открыли и назвали второй этаж.
Поднимаясь по лестнице, он поддерживал под руку Галочку и чувствовал, как торопливо бьётся его сердце. Галочка что-то спрашивала, но он не слушал, он   занят предстоящим разговором с участником или участниками организованной преступной группы.
На втором этаже перед открытой дверью своей квартиры в тёмно-сером, строгом костюме стояла Александра Матвеевна. Она отступила в прихожую и тихонько сказала:
- Пришли двое полицейских. Они в дальней комнате. Вот-вот подойдут и договорщики.
- Подождём, - кивнул Юрий Николаевич, пропуская вперёд Галочку и следуя за нею в квартиру. Здесь ощутимо пахло убежавшим молоком – хозяева квартиры волновались перед необычной для них встречей и допускали мелкие неосторожности.
- Пожалуйста, не разувайтесь, - предложила Александра Матвеевна, но Юрий Николаевич заметил:
- Нет, это может вызвать подозрение, лучше разуться. Представьте   договорщикам меня и жену вашими родственниками.
- Уже представила. Ещё до звонка вам я предупредила их, что в нашем разговоре, возможно, примет участие мой племянник Юра. То есть вы.
- То есть, «ты», - поправил он. – Племянника на вы не называют.
В комнате, куда они вошли, находилось  настоящее собрание раритетов: гобелены, в  их числе знакомая Юрию Николаевичу картина «Благородная пастораль» Франсуа Буше, старинная мебель, написанные маслом картины; на широкой полке книжного стеллажа стоял бронзовый бюст бородатого человека, очевидно, скульптурный портрет академика. Здесь же их встретила Лена – она стояла у стены, облокотившись на край дубового комода, что покоился на широких львиных лапах. На ней элегантное светло-зелёное платье с узеньким красным пояском на талии, светлые домашние тапочки; в руке она держала шариковую ручку, будто бы собираясь что-то писать. Свободная причёска «паж, под Мирей Матье» венчала её красивую голову на высокой шее.
Галочка и Лена переглянулись, и, кажется, остались довольны друг другом. Юрий Николаевич прошёл в дальнюю комнату и увидел двух молодых мужчин-полицейских. Они сидели в глубоких креслах с подлокотниками и оба встали навстречу,
  - Капитан Лещинский, - с некоторой долей иронии в голосе назвался высокий, поджарый молодец в джинсах и светлой спортивной куртке. Подбородок и щеки его мужественного лица отдавали синевой от подкожной щетины.
- Лейтенант Обозов, - кивнул его товарищ, коренастый, похоже, очень сильный и ловкий парень в узких вельветовых брюках, клетчатой рубахе и   полосатом пиджаке. Его круглые, сбежавшиеся к переносице глаза, выражали готовность к действию. А небритые щёки и подбородок говорили о том, что и полиции не чужда мода на «лишайники».
Юрий Николаевич назвал себя и добавил:
 - Это я вам звонил. Сейчас явятся преступники…
- Они ещё не преступники, а только подозреваемые, - уточнил капитан Лещинский.
- Хорошо, пускай, по-вашему. Я начну с ними беседу, а вас прошу находиться здесь на случай их агрессивного поведения. Дверь останется приоткрытой, так что вам будет слышно.
- Это не важно, - сказал капитан Лещинский.
- Что не важно?
- Не важно, будет ли нам слышно. Мы установили подслушивающие и передающие устройства, так что действуйте.
- Где они?
- Одно под столом, за которым вы должны вести беседу, другое на люстре. Полная гарантия.
В прихожей раздался звонок, и Юрий Николаевич вернулся к Лене и Галочке. Александра Матвеевна ушла в прихожую открывать, а Юрий Николаевич поставил к столу несколько стульев и сел первый.
Из прихожей донеслись голоса, Александра Матвеевна предложила гостям пройти в комнату, не разуваясь, что они и сделали. И не забыли поблагодарить её за гостеприимство.
- Сюда, сюда, пожалуйста, - приглашала она двоих рослых, черноглазых, с выпуклыми спинками носов тридцатилетних мужчин, несомненно, братьев, в элегантных чёрных костюмах и светло-голубых рубашках; у каждого на воротничке красовался багряный бантик-регат. – С дочкой вы знакомы, - продолжала Александра Матвеевна, а это мой племянник Юра и его жена Галина.
- Храмцовы, - однозначно представил себя и своего спутника один из них, по виду чуть старше второго. И пояснил: – Храмцовы не от хромоты, а от храма. Второй кивнул Юрию Николаевичу, пригласившему их за стол, и с удовольствием сказал:
 - Спортивного вида мужчина, элегантные женщины – это, знаете ли, в наши дни большая редкость.
«Оба два - конферансье», - мысленно назвал их Юрий Николаевич, замечая у одного из братьев в левом ухе небольшую золотую серёжку, наверное, для отличия одного брата от другого. И, дождавшись, когда у стола разместятся гости и женщины, сам начал разговор:
- Кажется, мы с вами сегодня виделись?
- Да, у кладбища, - кивнул Серёжка.
- Вы были в спортивных костюмах…
- Похоже, это вы увели наших клиентов от конкретного разговора? – обнажил зубы в улыбке не-Серёжка.
- Похоже, да, - ответно улыбнулся Юрий Николаевич. – А какой может быть разговор на кладбище? То ли дело, в уютной квартире, как теперь. Я не особенно в курсе ваших договорённостей, но должен сообщить, что у нас, точнее, у ваших клиентов несколько меняются планы.
- И что, об этом нельзя было сказать на кладбище?
- Разумеется, можно, только там в это время кто-то копал яму под свежую могилу, и нам показалось, атмосфера…
- При чём тут атмосфера, когда всё было решено? – нетерпеливо перебил Серёжка. – Это по вашей милости мы теряем договор?
- Мы понимаем вас и готовы обсудить возникшую проблему, - сказал Юрий Николаевич. – Но…
- Какие, простите, «но»! Мы солидные люди и просили бы не ставить нас в дурацкое положение.
- Пожалуйста, не волнуйтесь, - попросила Александра Матвеевна, а Леночка и Галочка вдруг встали и отошли к комоду.
- Вот, вышла заминка, – недовольно сказал Юрий Николаевич. - Женщины из деликатности не желают участвовать в остром разговоре. Простите, пожалуйста, нас, Галя и Лена, и вернитесь к столу. Обещаем спокойную, деловую беседу.
Они медленно вернулись. Видно по глазам, что обе крайне недовольны.
- Друзья, стоит ли расстраиваться? – продолжал Юрий Николаевич. – Как говорится, ещё не вечер. Но уже и не утро. В конце концов, мы взрослые люди и можем исправить то, что требует исправления. Давайте послушаем Александру Матвеевну, может быть, она прояснит ситуацию. А для начала я предлагаю по нашему славянскому обычаю пригубить рюмку доброго напитка. Надеюсь, вы не против славянского обычая? – С этими словами он вытащил из кармана флакон с «Чистой силой» и аккуратно, почти без стука, поставил на стол.
- Леночка, если тебя не затруднит, принеси рюмки… Ах, да, они в секретере, достань, пожалуйста. Впрочем, может быть, кто-то из вас за рулём?
Храмцовы посмотрели в глаза друг другу, и, наверное, каждый подумал, что «для дела» они могут вполне согласиться. Лена принесла три рюмки и раскрыла шоколадную коробку «Осенний вальс».
- За рулём у нас есть человек, - сказал Серёжка.
- Ну и славно. Вы нам фамилию свою назвали, а как зовут, утаили, - напомнил Юрий Николаевич. 
 - Альберт, - слегка наклонил голову Серёжка. – Он Арнольд.
- Звучные имена и легко запоминаемые, - похвалил Юрий Николаевич и налил полные рюмки. - А знаете, как переводятся ваши имена с немецкого? Альберт – блистательное благородство. Арнольд – орлиная сила. И, судя по всему, вы соответствуете этим определениям.
- Само собой, - кивнул Альберт.
– Ну, тогда за всё, что требует продолжения и хорошо кончается!
- Французский? – поинтересовался Арнольд и опрокинул рюмку. Его примеру последовал Альберт.
- Ну почему, если что хорошее, то обязательно французское? – развёл руками Юрий Николаевич, не собираясь опустошить свою.  – Наш, отечественный.
- Уж-то времён Отечественной войны 1812 года? – блеснул эрудицией Альберт.
- Именно так, - Юрий Николаевич подвинул конфеты к братьям и снова налил.
- А что же ты не принял? – спросил Арнольд, не торопясь закусывать.
- Мне по определению нельзя, я за рулём. Ну, и что скажете о напитке?
- Отличная вещь! – порадовался Альберт. – И где такой отпускают?
- Нигде. И отпускать не будут. Это спецзаказ для особо продвинутых. Ну, там, для президентов, премьеров, министров иностранных дел и просто богатых лоботрясов.
Храмцовых и на этот раз не пришлось уговаривать, они хлопнули по второй и закусили конфеткой.
Нужна была минута-полторы, чтобы они разговорились, и Юрий Николаевич обратился к жене:
- Перед нашим уходом ты гладила, а утюг выключила?
Галочка удивлённо посмотрела на мужа – какой утюг! И тут же кивнула, понимая, что именно так она должна ответить. А чтобы совсем было понятно с этим утюгом, сказала:
- Ты меня пугаешь. Разве можно задавать такие вопросы без подготовки?
- Вот и хорошо, дорогая, а то при не выключенном утюге всякое может быть. Я знаю несколько случаев…
- Теперь все утюги сами отключаются, – перебил его Альберт. – Я однажды гладил рубашку, и зазвонил телефон – я к нему. Оказалось, нужно срочно приехать за деньгами. И полетел. Потом вспомнил про утюг. Чуть не взбесился от страха. А когда вернулся, ничего не произошло. Помнишь, Арик?
Брат пожал плечом, часто задышал. И, бросив тяжёлый взгляд на Александру Матвеевну, недовольно произнёс:
- Ты нам, старая курица, своим отказом всё испортила. У нас был план, а ты…
- Ага, и племянника зачем-то приволокла, - недовольно вскинул бровь Арнольд. – Какого хрена?
Юрий Николаевич облегчённо вздохнул – «Чистая сила» принималась за дело.
- Как-то вы не очень вежливо о моей тётке, - поморщился он. - Разве Александра Матвеевна могла кого-то «приволочь»? Или я похож на того, кого можно «приволочь»?
- Ты нам мозги не пудри, племяш, а то схватишь пулю в брюхо, - пригрозил Арнольд.
- Да, - поддакнул Альберт. – Ты нам угробил план, и получишь раздолбон.
Лена сняла руки со стола, выпрямилась на стуле и, глядя на братьев, дрожащим голосом проговорила:
- Вы не имеете права так себя вести. Кто вы такие?
- Лена, прошу тебя, не перебивай, - сказал Юрий Николаевич. - Ты же видишь их огорчение, пускай выплёскивают.
- Извините, но я не привыкла…
- И я не привыкла, - поддержала её Галя. – Мне кажется, мы имеем дело с людьми, как минимум, невоспитанными, и наше право…
- Заткнитесь, клизмы, а то мы вам заткнём, - пригрозил Альберт.
- Лена и Галина, не мешайте, - сказал Юрий Николаевич. – Дайте им распоясаться.
- Не баси, а то возьму беду, - одёрнул его Арнольд. – Мы вам не пешки, мы   популярно объясним, что нам нужно. Первое – ваша квартира и всё, что   в ней. Второе – определить ваше место не здесь, а на кладбище. И мы это сделаем, - он вытащил из-за пояса пистолет с глушителем и положил на стол. – И, хотя копали на двоих, уложим четверых.
- Сейчас шлёпнем, подождём темноты и отвезём туда, откуда вы сегодня дали дёру, - поддержал его Альберт.
- Зря вы, с таким оружием не шутят, - сказал Юрий Николаевич. – Уберите, пожалуйста, иначе нам придётся вызвать полицию.
- Какую полицию! Не успеешь позвонить, как мы тебя шлёпнем, башня ты   занюханная.
Юрий Николаевич с грохотом отбросил стул и попытался схватить пистолет, но не успел – Арнольд рванул его к себе.
- Сидеть! Полиция! – из соседней комнаты выскочили полицейские. Не давая братьям опомниться, заломили им руки за спину, и надели наручники. Капитан Лещинский достал из кармана куртки полиэтиленовый мешок и опустил в него пистолет. Ещё один пистолет, но без глушителя, лейтенант Обозов изъял у Альберта и опустил в тот же мешок.
- Ни хрена себе, сочетаньице – при бабочках как музыканты, и при пистолетах как пираты! – сказал он. – Иметь дело с такими шляпами нам ещё не доводилось.
Юрий Николаевич снял со стола «Чистую силу» и опустил в карман. Галочка подошла к нему, взяла за руку:
- Юра, пойдём, я устала.
- Подожди, жена, поможем разобраться.
В это время лейтенант Обозов снял из-под стола и с люстры мини жучки. Капитан Лещинский звонил по мобильнику:
- Рыжков? Давай к подъезду. И поторопись, открываем дело.
Александра Матвеевна и Лена молча стояли у комода и глазами благодарили Юрия Николаевича. Было видно, как они переживают, но в глазах уже нет прежней растерянности, как у людей, которые понимают, что их водят за нос, и не могут послать к чёртовой матери наглых водителей.
Немало времени ушло на оформление протокола задержания и опрос свидетелей – фамилии, адреса, телефоны. Юрий Николаевич спросил номер телефона капитана Лещинского. Так, на всякий случай. И тот вручил ему свою визитную карточку. Странным казалось, что задержанные тупо молчат. Похоже, у них наступил шок от неожиданных событий, и они не знают, как себя вести. Капитан Лещинский и лейтенант Обозов вывели их на улицу и посадили в полицейский УАЗ. При этом лейтенант Обозов коснулся плеча Юрия Николаевича и спросил:
- А микстуры дадите попробовать?
- С какой стати? – откликнулся Юрий Николаевич. – Я же сказал: для избранных.
- Так изберите меня.
- На каком основании?
- Как ближайшего соратника и знатока микстур.
- Там посмотрим.
- Спасибо за помощь, - кивнул капитан Лещинский, с удовольствием глядя на Галочку. – О вашей явке в качестве свидетелей мы предупредим заранее. Просим не опаздывать.
Попрощавшись с Юрием Николаевичем и его женой, они уехали.
Юрий Николаевич попросил у жены прощения за то, что доставил ей столько переживаний, взял за руку и повёл в магазин за подарком.

НЕСКОЛЬКО ШАГОВ ОНИ МОЛЧАЛИ
Несколько шагов они молчали, переполненные впечатлениями от свалившихся на них событий. На улице было пасмурно и прохладно. По проезжей части шла оранжевая поливальная машина с напористой струёй, брызги от которой летели на тротуар. Чтобы не попасть под струю, они перешли на другую сторону. Галочка сказала:
- Бог знает что!
- Что именно?
- Да твоя «Чистая сила».
- Что ты имеешь в виду?
- Она же настоящее волшебное средство узнавать правду, как ни глубоко она спрятана.
- А как же! – усмехнулся он.
- Ужасно, - чуть слышно сказала она. – Тебя могут заставить работать на себя хоть те, хоть другие.
- Кто именно?
- Воры и бандиты - чтобы работал на них. А полиция, силовые и разведывательные структуры – на них. Ты думал об этом?
- Давным-давно. Ещё когда только начинал.
- И к чему это может привести?
- Здесь два исхода: или все мы перестаём врать, или бросаем пить. Как видишь, то и другое благо.
- Да-а, - раздумчиво произнесла Галочка. - Для многих это было бы спасением, только вряд ли такое случится. Скажи, а панацею ты мог бы создать? Самую простую, не слишком крепкую и не очень дорогую. Чтобы принял человек рюмку и сразу вылечился, чем бы ни болел.
- Панацея уже есть.
- Ты шутишь! – сказала она. -  Ты уже сделал? И держишь в тайне?
- Нет, всегда была. Тебе хорошо известно, как она называется – ВОЗ-ДЕР-ЖА-НИЕ. Правда, применять её нужно не при запущенной болезни, а до неё. Потому что у большинства людей слишком много сил для того, чтобы их лишиться.
- Знаю, но не каждому дано. А вот при болезни…
- При болезни есть масса лекарств, выработанных фармакологами и фармацевтами. Но подумать над твоим предложением стоит. Как-нибудь подумаю. Точнее, вместе подумаем. Теперь, когда я ввёл тебя в свою лабораторию, ты становишься моим компаньоном. Тебя это устраивает? И хотя все утверждают, что тайна – только до тех пор, пока её знает лишь один…
- Можешь не сомневаться. Я рада, что ты мне доверяешь.  И я тебе открою свою тайну, которая пока что принадлежит только мне.
- Интересно, какую же?
Она остановилась. Улыбается. Губы чуть-чуть вздрагивают.
- Скоро мы с тобой станем родителями.
- Ты уверена?
- Была у врача.
Юрий Николаевич остановился и долго смотрел Галочке в глаза, как будто именно в глазах он хотел увидеть то, о чём она говорила. И увидел – совсем крошечного, розового малыша с большими, внимательными глазами. Малыш потянулся к нему, будто попросился на руки.
- В своё время, - сказал ему Юрий Николаевич, наклонился и поцеловал Галочку в платье на животе.
- Что в своё время? – спросила она.
- Я пообещал встречу нашему малышу. Он понял и согласился. Кажется, он рад, что у него будут такие родители.
- Не хочешь ли ты сказать, что он сам выбрал нас с тобой?
- Конечно! Потому что он нам доверяет.
- Смешной ты, - улыбнулась она. – Смешной и ещё… как бы это сказать? Весёлый и милый. Да, именно так, вот что я о тебе думаю, - говорила она и чуть не плакала от подступившей вдруг нежности и благодарности.
- А я, когда прочитал тогда твоё послание насчёт Сидора Сидоровича, еле устоял на ногах. Раньше и представить себе не мог, что на меня могут так   подействовать, в общем-то, простые, хотя и написанные от души слова.
- Не надо, родной, не вспоминай мою минуту отчаяния. Я вовсе не из-за себя   тогда, мне его стало жалко. Негде жить, занят не практичным делом. Что будет с ним дальше? Как сложится его судьба?
Юрий Николаевич вспомнил свой визит к Сидору Сидоровичу и только сейчас сказал ей об этом.
- Ты был у него?
- Да, случайно. Птичка на стене дома помогла. У него теперь своя квартира, тоже не обошлось без птички. Он держится за свою птичку и больше никто ему не нужен. Мне даже показалось, что он счастлив с нею.
- Ты его угостил?
- А как же! И в его признаниях увидел много не только забавного, но и такого, что укрепляет его дух и веру в самого себя.
- Неплохо, если так, - вздохнула она. – Значит, не потеряется, это самое главное. 
Перед входом в магазин Галочка сказала:
- Если мы откроем панацею, то станем самыми богатыми людьми на земле. Тогда наши дети…
- Детям наше богатство не нужно. Умные дети сами заработают, а дуракам   богатство не поможет. Мы же видим, как дико складываются судьбы отпрысков многих богатых семей. Какие уродства являют они нам своим поведением. Наша с тобой задача - дать им то, что сделает их умными. Ты согласна? Что ты молчишь?
Галочка остановилась:
- Подожди, дай сообразить… Ты видел когда-нибудь счастливую женщину? Нет? Вот же она, перед тобой, ты видишь?
- Мне радостно это слышать, точно тебе говорю. Но ещё радостнее будет, если ты повторишь эти слова лет через тридцать-сорок.
- Мы постараемся, - ответила она за двоих. А может быть, уже за троих?
В магазине они пробыли долго. Дублёнок масса, на любой вкус. Особенно хороши тосканские, с отделкой мехом енота. И цены пока ещё летние, с большой скидкой.
- Как полагаешь, мы её вкус и размер угадаем?
- Я тоже только что подумала. Может, позвать маму?
- Да, звони…
Из магазина они возвращались втроём. Они выбрали тосканскую, табачного цвета. Елена Михайловна сказала, что уже давно мечтала о пальто или шубе табачного цвета. Сначала ей нравился красный и бордо, но потом вкус поменялся, и она остановилась на табачном. Подарок настолько подошёл Елене Михайловна, что она долго не снимала после примерки. И, чуть посмеиваясь, шла в дублёнке до самого выхода из магазина. А расставаясь, забрала её домой, чтобы уже дома примерить, как следует.

НА ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ К ТЁЩЕ
На день рождения к тёще Юра и Галочка приехали в субботу к обеду. Выйдя из такси, Галочка взяла мужа под руку:
- То Вася тебя возит, то, как сейчас, такси. А свою машину ты не хочешь?
Его не удивил такой вопрос, в особенности, теперь, когда почти у каждой кухарки своя личная «самобеглая карета». Поэтому во дворы домов не только на машине не проехать, но и пешком почти не протолкнуться.
- Вообще-то машина мне нужна, только я ей не нужен.
- Почему?
- Надо постоянно ею заниматься, а мой чердак другим набит. Впрочем, если хочешь, купим. Обещаю к Новому году. Но тебе.
- Ты шутишь?
- Иди на курсы водителей, как раз к Новому году сдашь на права.
- А что, я головастая, быстро освою! – рассмеялась она. – Правда, если живот не помешает. Да, но это же, сколько денег нужно? У тебя есть такие деньги?
- Почти. Ко времени покупки будут. Кроме того, можно взять кредит.
Юрий Николаевич вспомнил, что начало его накоплениям положило случайное знакомство с Григорием. Около года назад он возвращался из отпуска и в самолёте разговорился с попутчиком – голубоглазым бородачом. Тот читал рекламный журнал Аэрофлота и мычал себе под нос что-то грустное, будто бы даже скорбное. Чтобы отвлечь соседа от бесконечного мычания и просто занять время разговором, Юрий Николаевич спросил: - «Из отпуска или в отпуск?» - «Нет, на похороны летал. Бабушка в Сочи умерла, девяносто лет было». – «Почтенный возраст, долгая жизнь, - сказал Юрий Николаевич и узнал, что бабушку звали Маргаритой Алексеевной. А имя соседа - Григорий.
Познакомились. Григорий недолго смотрел в иллюминатор и повернулся к Юрию Николаевичу. Внятно, красивым басовитым голосом он стал рассказывать о себе. О том, что одна беда не ходит, и смерть   любимой бабушки только подтвердила эту истину. А чуть-чуть раньше ещё беда – пропали деньги Григория – два миллиона двести тысяч рублей, которые он долго собирал на свою давнюю мечту – на яхту. Он грезил водными путешествиями, но сейчас грёзы его   развалились, как карточный домик. Оказывается, деньги он хранил дома, в нижнем ящике секретера, так как совершенно не доверяет банкам.
Юрий Николаевич сразу же захотел помочь этому до предела простому человеку. Спросил, кого тот подозревает в краже, и Григорий затруднился с ответом. Вспомнил, что почти неделю у него гостил двоюродный брат Олег из Бреста, но тот не способен на такое. Ещё у него есть зазноба Вика, но и она вне всяких подозрений. А больше никого, точно помнит.
Юрий Николаевич сказал, что прошло всего лишь полтора года, как он окончил курсы психологов. И уже не раз убеждался в том, что ему достаточно небольшого разговора с человеком, чтобы узнать, с кем он имеет дело. И предложил начать с Вики, так как она более доступна, чем Олег. Григорий долго отказывался, не веря, что его подружка, его милая Вика могла решиться на такое. Но всё-таки согласился. И даже с некоторым азартом заявил, что, если деньги найдутся, он готов пятую часть вручить Юрию Николаевичу. – «Десятую», - поправил его Юрий Николаевич. И они пожали руки.
План простой. Григорий назначит Вике свидание в кафе «Досуг». Но сам задержится, а чтобы Вика не скучала в одиночестве, направит ей в собеседники своего «давнего знакомого» Юру.
Так и сделали. Недалеко от «Досуга» Григорий и Юрий Николаевич дождались, когда миниатюрная, стройная Вика в голубой кофточке и короткой чёрной юбке войдёт в кафе. Григорий тут же ей позвонил, после чего туда направился Юрий Николаевич. Войдя, он увидел её за столиком у окна и подошёл. – «Вика, да? А меня зовут Юрием. Наш приятель Григорий приносит извинения за опоздание, а чтобы вы не скучали, командировал меня», - сказал он с некоторым смущением и сел рядом. Вика улыбнулась и поинтересовалась, отчего это она раньше не встречала такого заметного мужчину.
Юрий Николаевич оценил её дружелюбный вопрос и сам спросил, успела ли она что-нибудь заказать. Нет, не успела, потому что лишь пять минут, как вошла.
Изучив меню, заказали «Каберне», стейк и мороженое. Когда официантка принесла вино и закуску, Юрий Николаевич достал флакон и налил из него чуть-чуть в бокал Виктории. – «Попробуйте напиток высшего класса, прямо с ликероводочного завода. Наша новая продукция». – «Чудесно, - вскинула глаза Вика и медленно выпила.
Остальное пошло, как надо. Вика стала рассказывать о себе – интересно и увлекательно. Особенно про Гришу, которого, как ей кажется, сначала недооценивала. А потом узнала, что он держит в квартире более двух миллионов рублей, и не смогла совладать с собой. Она их даже не похитила из квартиры, а, пока он нежился в ванной, переместила из одного места в другое с тем, чтобы при случае забрать. Но как-то не выходило. То Гриша всё время на виду, то брат к нему из Бреста прикатил, то смерть бабушки. – «И куда же вы спрятали? – спросил Юрий Николаевич. – На антресоли, что в прихожей, - сказала она.  – Знаете, у него там старые журналы, книги, часть газет. Он туда годами не заглядывает, так что останусь одна и… Ох, кажется, лёгок на помине! - вскинула она руку, приветствуя друга.
Как только Григорий присел к столу, Юрий Николаевич попрощался и ушёл. На следующий день они встретились дома у Григория. И нужно было видеть радость этого хорошего парня, когда Юрий Николаевич достал с антресолей увесистый пакет с деньгами и протянул Григорию. Развернули – всё на месте. Григорий тут же отсчитал десятую часть и даже хотел прибавить несколько пятитысячных, но Юрий Николаевич не взял. – «Могу себе представить реакцию Вики, когда она полезет на антресоли!» – восхищался Гриша. - «Вы думаете, что она снова появится в вашей квартире?» – спросил Юрий Николаевич. – «Так воровства же не случилось! То была шутка с её стороны, разве не так?!» – захохотал Гриша.
Юрий Николаевич после этих слов посмотрел на него, как на святого. И хотел вернуть ему «десятую часть», но не решился. Именно тогда он впервые подумал о машине…
Они стали подниматься по лестнице, и тут Галочка вспомнила:
- Ой, я же тебе говорила, что у мамы на дне рождения будет её друг, Валерий Максимович. Я сама его ещё не видела, но мама хорошо о нём отзывается. Дескать, умный, трудолюбивый, иногда выпивает, но в меру.
- Полагаешь, она выходит замуж?
- Ну да. Мне кажется, нет на земле ни одной холостой женщины, которая не хотела бы замуж.
- И замужних, - сказал он.
- Насчёт замужних - не так, а вот незамужние… Ты свою «Чистую силу» не забыл?
- Что, может пригодиться? – он тронул флакончик в кармане пиджака.
- Неплохо бы проверить его на твоём «полиграфе». Это поможет нам составить о нём положительное представление.
- Или отрицательное, - добавил он.
- Которое мы от неё утаим. Пускай сама разбирается, кто ей друг.
- Ничего утаивать не придётся, она же будет рядом.
- Впрочем, да, я как-то не подумала.
Дверь им открыла Елена Михайловна. В новом, тёмно-синем платье – подарок Полины Марковны, в новеньких чёрных туфельках на невысоком каблуке, с короткой, весьма ей к лицу, стрижкой, она соответствовала просторечию, что в сорок пять баба ягодка опять.
- Наконец и родные мои! – пропела она. – Проходите, голубчики, ждём с нетерпением.   
Цокая каблучками, она первая пошла по коридору и ввела их в комнату. Здесь на застеленном ярким покрывалом диване сидела моложавая брюнетка с длинными распущенными волосами и едва заметным близоруким прищуром. На ней было светло-серое платье с глубоким, в ногу со временем, декольте, открывающем полную грудь почти до сосков. Она держала на коленях модный гламурный журнал, и, увидев Галочку с мужем, радостно улыбнулась.  Галочка много лет знала эту женщину, Полину Марковну, лучшую мамину подругу. В углу, у телевизора стоял невысокого роста лысый мужчина в коричневом костюме и при галстуке.  Его смуглое лицо с большим носом было сосредоточено на телеэкране, что в данный момент показывал футбол. Команда, за которую он болел, побеждала, и, встречая молодых, он вскинул руки:
- Гроссмейстерский счёт, три ноль! Понимаете, раньше я за команды болел, а теперь – за тренеров. Вот назначили тренером сборной России своего, я за него болею. А пока были заграничные загребалы, я и смотреть не хотел, - сказал он и   на мгновение остановил свой уветливый взгляд на почти что беззащитной груди Полины Марковны.
- Знакомьтесь, друзья: моя дочечка с мужем Юрой. Вот, какие они у меня красивые!
Юра и Валерий Максимович поздоровались за руку, при этом Валерий Максимович показал, что он с нескрываемым удовольствием оценивает высокий рост Галочкиного мужа. И не удержался:
- Спортсмен?
- Ага, баскетбол.
- Ну, рост подходящий. Я тоже в детстве хотел вырасти высоким, но, видно, морковки мало ел, так что не вышло. Всего-то сто шестьдесят пять (при этом, несколько сантиметров он прибавил).
- Я думаю, не важно, какое у человека тело, большое или маленькое. Важно, чтобы он сам и его душа чувствовали себя в теле уютно, - назидательно произнёс Юрий Николаевич.
- Не скажите. Меня всегда смущают высокие люди. Иногда кажется, будь я высоким, у меня была бы совсем другая жизнь.
- Не факт. Нужно думать не про тех, кто выше вас, а про тех, кто ниже. Потому что они, глядя на вас, думают: «Вот был бы я, хотя бы  такого роста, как этот!».
- И вы так думаете?
- Конечно! Ведь я со своими ста девяноста двумя был в команде чуть ли не меньше всех. 
- Мастер спорта?
- Нет, перворазрядник. Дальше - травма голеностопа не позволила.
- Когда вам первый присвоили, в литрбол сыграли?
- А то! Начиная с низших разрядов, как положено по спортивной классификации.
Елена Михайловна и Полина Марковна недовольно переглянулись, не понимая, о чём разговор. Женщины не любят, когда при них говорят о том, чего они не знают. И Юрий Николаевич пояснил:
- Традиция такая, которой далеко не везде придерживаются, но кое-где она существует. Всякий раз присвоение нового разряда отмечается выпивкой. Но я, как не пьющий, всякий свой подъём отмечал шоколадом и лимонадом. Сходило с рук, никто не протестовал.
- Это притом, что все знали, где вы работаете? – спросила Полина Марковна.
- Знали, конечно. И поначалу некоторые ребята намекали, мол, принеси да принеси. Раза два принёс, а потом сказал, что неудобно. И отстали.
- Знаете, я тоже не из простых, в шашки играл, - объявил Валерий Максимович. - В шестнадцать лет стал чемпионом колхоза «Красный Луч». Мне тогда первый приз вручили – белого ягнёнка. Может, и дальше бы пошёл, но перестройка, чтоб её… В общем, «Красный Луч» светить перестал, хозяйство развалили, всё раскрали. Народ разъехался, а кто не уехал, ворует и пьёт.
- А с ягнёнком что? – спросила Галочка.
- Выросла овечка и сама ягнят привела. А мамы не стало… как же я горевал!.. И продали овечку, чтобы её похоронить.
Елена Михайловна не перебивала его. Но когда он собрался продолжить рассказ о «Красном Луче», махнула рукой, мол, уймись, потом изложишь, и подвела зятя к Полине Марковне:
- Знакомься, Юра, моя лучшая подруга Полечка.  Родом с Украины, из-под Чернигова. Мы с ней уже… сколько мы с тобой уже? Лет пятнадцать, или как?
- Ты что, пятнадцать! Мы ж с тобой в роддоме познакомились, или забыла?
- Ой, и верно, подружка. Быстро годы сменяют друг друга. Недаром говорится: «Часы тянутся, дни бегут, а годы летят». Нашим деткам уже по четверти века. У меня дочка, у Полечки сын Игорь. Так что Поля - подружка моя, Полина Марковна.
- Можно без отчества, просто Поля, - привстала она. – По отчеству надо называть учителя, врача, а ещё человека при большой должности. А я – обычная «работница питания», как поётся в одной песенке. Просто Поля, Полина.
- «Просто Поля» – тоже хорошо, - сказал Юрий Николаевич. – Но с отчеством лучше. Это у них там и сопливый первоклашка Джон, и седовласый профессор Джон. А нам, Полина Марковна, не стоит лишать себя ни отчества, ни Отечества.
Валерий Максимович при этих словах вытянулся и с молодецким задором взглянул на Юру.
- Так что, несмотря на раздрай между Россией и Украиной, мы с Полиной Марковной остаёмся друзьями, - сказала Елена Михайловна.  И не собираемся ничего менять, Правда, Полюшка? Наша дружба с тобой и саму Украину изменит.
- Да, разбежалась! Мне вообще стыдно за тех, кто заварил эту кашу. Нет, не каша, а гнойный нарыв. Зрел, зрел и прорвало. Жили как люди, пели самые красивые песни. Чего дальше не жить? Мы и сегодня в застолье споём. Всё никак барахло не поделят, шоб им повылазило.  На русских наезжают, мол, и ватники они, и колорады.  Я с юных лет живу в России, и никто меня, украинку, нигде не обидел, не сказал грубого слова, что я украинка.  В судебных заседателях была. Помогала решать судьбы людские. А мои земляки, не все, конечно, а только неодушевлённые, с ума посходили, злостью напитались, шоб их комар забодал…
- Я бы Минску спасибо сказал, - включился в разговор Валерий Максимович. – Он не стал искать, кто прав, кто виноват, а постарался усадить за стол переговоров и примирить обоих. С пониманием того, что это не просто.
Юрий Николаевич помнил, как однажды по телевизору показали украинского мальчика с окровавленным, обезображенным лицом при обстреле какого-то города. Галочка долго не могла сдержать слёз. После этого он берег её, старался не заводить разговоров на тему Украины. Как-то не по себе обсуждать беду целого народа, оказавшегося в столь неестественной для него жизни. Тем более злословить, понимая, что состояние это временное, что не может бесконечно продолжаться «не своя», жизнь, - поделят там богатые то, что ещё не поделили, и тогда сами успокоятся, и народ перестанут волновать и науськивать на другие народы. Ему казалось, такие разговоры могут вывести из равновесия и ожесточить даже самых близких людей. Особенно, если кто-то из них, а тем более, если оба не согласны друг с другом. Но Галочка и сама недалеко была от этой проблемы - думала, переживала, а высказывалась крайне редко. И говорила не то, что вещали по радио и телевизору, а своё, не заёмное. Вот и сейчас:
- Много ли толку с того примирения? Когда украинская власть в глубоком поклоне перед Америкой просят наказать Россию? То есть, пытаются бить неугодных чужими руками.
- Ага, и набирают во власть иностранцев, - оживился Валерий Максимович. – Понимаете, им кажется, что руководить страной то же самое, что футбольной командой. Покличь варягов, и они накопают картошки столько, сколько до них свои не копали.
- Мне ваше замечание, Валерий Максимович, почему-то напомнило «Войну и мир» Толстого, - сказал Юрий Николаевич. – Помните, там говорится, что, пока был мир, командующим русской армией мог быть иностранец. А во время войны должен быть свой, русский.  Вместо немца Барклая назначили Кутузова. И непобедимого до той поры Наполеона вежливо попёрли из России. 
- Ладно вам, лично меня уже тошнит от политики, - поморщилась Елена Михайловна. – Больше всего беспокоит, что всё время, почти без передыха, по телевизору выступает Президент. Он и там, и здесь, он и туда, и сюда. Мне кажется, это признак, что дальше будет ещё хуже. Присаживайтесь к столу, дорогие, всё готово. А дочка мне капельку подмогнёт.
- Понимаете, тут ещё Сирия. Как бы она не стала вторым Афганистаном, - вздохнул Валерий Максимович и нацепил на вилку солёный огурчик. – Дурно становится, когда видишь, как наши «партнёры» вцепились в эту несчастную страну крокодильими зубами.
Елена Михайловна с Галочкой вышли на кухню, и мама тут же спросила:
- Как ваше ничего, родная? Высматриваешь ты неплохо, значит, всё в порядке?
- Да, мам, а как иначе? Он такой милый, внимательный. Я ему сказала, что скоро с ним станем родителями, он так обрадовался. Настоящий мужчина, мамочка! Во всём, во всём!
- Слава те Господи! - перекрестилась мама. – Но, когда ребёнок родится, я попрошу, чтобы он бабушкой меня не называл, не надо.
- А кем? Тётей Леной?
- Просто Леной… Доставай из холодильника оливье, а я студень подам. Ты посмотри на меня, разве я похожа на бабушку? Только честно: разве да?
- Нет, конечно. Только ведь ты и не бабушка.

ГРУЖЁННЫЕ ЗАКУСКАМИ
Груженные закусками, они вернулись к столу, который и так заставлен едой. Здесь рыбка и селёдочка под свекольно-майонезной шубой, и солёные грибочки. А на кухне в духовке дожидалась своего часа тушёная с картошкой молодая баранина. В самом центре стола, словно «Москва-Сити», возвышались бутылки с шампанским, с «Каберне-Совиньон», с коньяком «Арарат». Имелась и водичка, простая и минеральная. И яблочный сок в маленьких пупыристых бутылках. Перед каждым из гостей стояли рюмка и фужер, лежали вилочка и ножик. В общем, никто не забыт, ничто не забыто.
Когда фужеры наполнили шампанским, Полина Марковна оглядела гостей и обратилась дружески-строго:
- Ну, кто больше всех любит Елену Михайловну, тому первое слово.
Все почему-то сразу посмотрели на Валерия Максимовича. Он встал, поднял рюмку:
- Что ж, если нет возражений, тогда я. Не буду оригинальничать, предлагаю выпить за нашу Леночку, понимаете? Чтобы здоровье не уходило, и чтобы годы её не старили, наоборот, укрепляли. А мы, кто её уважает и любит, помогали ей в этом. И делали всё, чтобы радовать, а не огорчать. Короче, на этом я пока прервусь, но, возможно, потом что-нибудь добавлю. Да, знаете… Несколько раз мне довелось послушать, как Леночка поёт – красиво получается, настоящая   артистка. Поэтому решил сделать ей подарок. Так как Леночка левша, то и гитара леворукая.  -  Он отошёл к секретеру, поднял с пола и достал из коричневого чехла инструмент с огромным красным бантом у самой головки. – Знаете, она пока не умеет играть, это факт. Но при её способностях - научиться пара пустяков, верно?
- Ой, только этого мне и не хватало, - смутилась Елена Михайловна. – Придётся на курсы идти, сама одна не одолею. Я уже однажды училась на курсах кройки и шитья, дочка ещё маленькая была.  Наставница на курсах объясняет, как выкройку сделать, старается, бедная. А я засыпаю, прямо глаза перестают видеть… На вас буду надеяться, хотя бы как на терпеливых слушателей. Ой, у меня же Поля есть, мы с Полей пойдём. Правда, Поля?
- Пойдём, - сразу согласилась Полина Марковна. – Ты на гитаре будешь, а я на арфе.
Валерий Максимович задорно посмотрел на Юрия Николаевича и подмигнул:
- Знаете, нас теперь у Леночки целых двое мужчин, как-нибудь справимся, верно?
Все поддержали такую хорошую здравицу. Полина Марковна запела: -  Чорнii брови, карii  очi, темнi, як нiчка, яснi, як день…
- Погоди, Полюшка, с «чорными бровами», пускай люди попробуют то, чего мы с тобой    наготовили. Ты сама пока закуси и оцени нашу кулинарную сноровку.
- Ой, не говори, подружка, нас с тобой хоть сейчас на чемпионат мира по кулинарии выставляй. И чтоб обязательно с песнями!
- Таки да, - вступил в разговор Юрий Николаевич. – Песенка за столом – как наряженная ёлочка под Новый год. Но песни на стихи, а не на списанные с заборов тексты. Вы посмотрите, какие музыкальные де-шоу творит наше телевидение. Если судить по нему, придёшь к выводу, что страна не работает, не думает, а только и делает, что ловит преступников и несёт песенную ахинею.
- Ага, и всё на английском, на английском, будто уже и на русский язык санкции ввели, - подхватил Валерий Максимович.
- Пускай себе на английском, - махнул рукой Юрий Николаевич. – Я английский ни в зуб ногой.  Я немецкий учил. Лучше пускай на английском, или хоть на гондурасском.  Но чтобы не слушать той блажи, какую нынче поют по-русски. И от чего стыдливо отводишь глаза. Где вся песня состоит из одной, многократно повторяемой фразы: «Ты лежишь на том берегу, а я лежу на этом…»
- Ага, как два инвалида, которым никак не перебраться друг к другу, - хохотнул Валерий Максимович, показывая, что ему нравится разговор, как нравится и сам Юрий Николаевич.
- Ну, допустим, инвалиды нашли бы способ, а вот сочинители подобных шлягеров - инвалиды на голову, им дальше берега не сдвинуться, - поддержала разговор Елена Михайловна.
- А я вот что вам скажу: знаменитый Ленин был не прав, когда учил нас, что из всех искусств важнее всего кино, – сказала Полина Марковна. - Моё мнение, что   песня важнее. Лично я обойдусь без кино, а вот без песни – никогда!
- Ну, вы слыхали? – рассмеялась Елена Михайловна. – Она самого Ленина критикует. Закуси, милая, а то и не такие мысли просквозят твою голову.
Закусив, Полина Марковна, очевидно, взявшая на себя роль кравчего, обратилась к Юрию Николаевичу с предложением выступить вторым, но до этого немного рассказать о себе.
- Что рассказывать? – удивился он. – Обычная жизнь, как у многих других. Родители умерли, когда я учился на первом курсе. Отец был ведущим конструктором на автозаводе, мама – инженером-технологом камвольного комбината. Дюжину лет назад получил высшее спортивно-педагогическое образование. При этом, будучи студентом, часто подрабатывал грузчиком на ликероводочном заводе. Старенький заводик, ждёт реконструкции, но пока ничего, справляется. Даже мечтаем, наряду с «Абрау-Дюрсо» и «Массандрой», попасть в кремлёвский пул. Так там я, несмотря на неограниченный доступ, бутылку не наклонял. Родители строгие, спорт – не до кутежа. Поэтому после института руководство завода предложило должность зам начальника транспортного цеха. С баскетболом пришлось завязать. А недавно утвердили в качестве менеджера по персоналу…
- Менеджер такого завода – это, я вам скажу-у, - протянул Валерий Максимович, но Полина Марковна строго подбросила бровь:
- Прошу не перебивать. Продолжайте, Юра.
- Это всё, что касается меня. А вам, дорогая Елена Михайловна, мы с Галочкой желаем счастья и радости. Думаю, счастливые люди меньше всего хворают и дольше всего живут. Валерий Максимович прав, когда сказал, что нас у вас двое. Будем стараться.
Пунцовая от приятных пожеланий Елена Михайловна вздохнула и прослезилась:
- Спасибочки, родные. Так давно я не слыхала добрых слов. Я же сама, если что, в лепёшку разобьюсь, чтобы вам помочь.
Галочка погладила мамину руку и поцеловала в щёку.
После этого застолье приняло свободную форму. Валерий Максимович   обратился к Юре:
- На вашем «Формате», наверное, много спившихся?
- Не так много, но есть. Их квасниками зовут. В основном это старые работники – так называемый обслуживающий персонал. Сами понимаете: абсолютная доступность, слабо квалифицированный труд. А кое у кого и глубинное осознание пагубы, которую ты приносишь. И желание выпить больше, чтобы другим досталось меньше. Но это вторичные причины. А первичные –   возможность дорваться до бесплатного и нетребовательность к себе. Интересно, что сотрудники, объединённые в бригады, пьют меньше. Ну и контроль, конечно. И на проходной, и в цеху.
- Сейчас так много сортов спиртного, - сказал Валерий Максимович. - Одной водки, наверно, сто марок. В советское время столько не было.
- Их всегда было много. И в советское время тоже: «Русская», «Московская», «Пшеничная», «Особая», «Столичная», «56 градусов», «Сибирская 45 градусов». Кстати, не так давно она завоевала золотую медаль на международном конкурсе. В общем, всех не перечесть. И ныне разрабатываются  и внедряются десятки, если не сотни рецептур. А практика часто показывает, чем кудрявее название, тем хуже качество.
- В советское время поддельной или, как сейчас называют, палёной водки не было.
- Палёной точно не было. А водка пониженного качества из гидролизного спирта была. Например, «Московская». Её изготовляли в небольших количествах, чтобы насытить торговлю перед нашими главными праздниками. Были и другие виды некондиционной водки, отличимой по вкусу только опытным дегустатором. Но без особого вреда. На страже здоровья советского выпивохи стоял суровый   ГОСТ. Это в наши дни в спиртоводочный бизнес хлынули хапуны и рыцари наживы…
- Сухого закона не боитесь?
- Ничуть. Прошлые сухие законы показали, что от него больше вреда, чем пользы. Мгновенно вырастает самогоноварение, производство палёнки и самое страшное – наркомания.
- Часто слышу «палёнка», «палёнка», а почему так называется, не знаю, - сказал Валерий Максимович.
- Я тоже не вдавался в подробности, но думаю, она от самодельной, самопальной водки, изготовленной кустарным способом.
- Или, может, от того, что палит всё нутро? – предположила Полина Марковна. – Как этим несчастным иркутянам с их «боярышником».
- Нет, знаю, - сказал Валерий Максимович. – Может, от того, что выпил и упал. И уже не поднялся.
- Не отрицаю, - кивнул Юрий Николаевич. – Хлебнёшь стаканчик – и, как минимум, печень завопит «караул»! А максимум показали иркутяне. Так что,     покупая водку, нужно смотреть, нет ли осадка, взболтнуть её, не поднимается ли метелица. Это самые первые признаки палёнки. Наклейка тоже должна быть качественной, с точной и ясной полиграфией. А если открыли, понюхайте – шибанёт в нос ацетоном – несите в магазин и устраивайте скандал.
- Воруют много? – с какою-то смущённой полуулыбкой спросил Валерий Максимович
- Воруют, как везде. У нас даже небольшой музей работает. В нём широко представлены средства хищений спиртных напитков, что называется, на вынос. Только это мелочи. А много воруют, когда при разгрузке цистерн со спиртом занижают его количество. ,оцедур занижают крепость и так далее. Я бы тех, кто ворует по-крупному, приравнял к террористам. И судил, как за терроризм. В том числе контрафактников.
- А где их больше всего?
- Везде полно. В особенности, Кавказ, Северная Осетия. Особый вред наносит подделка акцизных марок. Тогда легко выдают липу за настоящий товар.
- Где они столько посуды берут, чтобы разлить?
- Стыдно сказать. Собирают бутылки на помойках и свалках, кое-как моют. Мы же по количеству свалок передовая страна. И разливают хоть водку самодельную, хоть коньяки и даже виски.
- Не очищенные?
- Ещё бы! Самое дорогое в алкоголе – очистка спирта. Здесь и марганцовка, и сода, и активированный уголь… Ректификат не самородок, его добывают с большими затратами. Статисты подсчитали, что у нас в России, приблизительно, пятьдесят процентов нелегальной водки. Хотя я думаю, больше.
- А какая самая лучшая из всех?
- Зерновая. Потом крахмальная и свекольная.
- Вы так интересно про всё рассказываете, а у меня, знаете, какой вопрос? Вот есть такая ночная телепередача, там ведущий задаёт вопросы известным людям. Один вопрос такой: «Если бы вы встретились с Богом, что бы вы Ему сказали?
- Надо подумать… Наверное сказал бы, что вот Он создал человека, но не позаботился о его совершенстве.
Валерий Максимович вонзил локти в скатерть стола, сжал щеки ладонями и долго смотрел на Юрия Николаевича, будто бы ждал от него ещё каких-то слов. И дождался:
- Однако я вам поведал о себе, хотелось бы и вас послушать, повернулся он к Валерию Максимовичу. - Кто вы, если не секрет? Чем занимаетесь?
Валерий Максимович откинулся на спинку стула, взял вилку, покрутил в пальцах.
- Что ж, почему бы и нет?.. Моя профессия техническая, можно даже сказать   художественная, - осанисто произнёс он. – Знаете, близкая к ювелирной.
- Зубной техник он, - постаралась упростить его излишнюю загадочность Елена Михайловна.
- Стало быть, фельдшер, или даже врач?
- Нет, в отличие от врача-стоматолога, мы напрямую с пациентом не работаем, но врач без нас может только отдыхать. Так же, как мы без него.
- Интересно, сколько же получает такой важный деятель? – усмехнулась Полина Марковна.
- По-разному, в зависимости от объёма работы. Но, скажем так, на жизнь хватает. Человек я холостой, много не надо. Три года назад купил квартиру-однушку в спальном районе. Обставил мебелью и живу себе в удовольствие. Недавно машину «Опель» взял в кредит, но к нам, понятно, приехал на метро.  С Леночкой дружу, надеюсь, дружба наша будет вечной.
- И что же, у вас никогда не было детей, семьи? – спросила Галочка.
- Да, как-то не случилось. Семьи нет, а сын где-то есть. Уже взрослый, кажется, офицер. Понимаете, я думал, у меня никогда не будет детей, а он взял и появился. И сразу в двадцатилетнем возрасте. За это ему большое спасибо. Чтобы жить в семье, нужны особые способности, которых у меня нет.
- Интересно, какие же? – спросила Полина Марковна.
- Прежде всего, научиться врать. Я знаю много семей. И все они врут напропалую. В особенности, жёны и мужья. Если это и есть «личная жизнь», то, знаете, пошла она, сами знаете куда. У меня своя личная жизнь, и другой не надо.
- Он такой, он видит у всех и во всём только недостатки, - сказала Елена Михайловна. – Уже не первый год мы с ним, а я ни разу не слышала, чтобы он о ком-нибудь доброе слово сказал.
- Да, у меня критические мозги. Я же в прошлом селянин. А сельские люди не то, чтобы не любят городских, но видят их недостатки и часто критикуют. И как же не критиковать, если городские не по-нашему живут, не принципиально.
- По-вашему это как? – спросила Полина Марковна.
- В трудах, как ещё. Чтобы каждый божий день хотя бы раз на работе вспотеть. Мой дед Прохор часто говорил: чем больше потеешь, тем дольше живёшь. Святой человек, столярничал всю жизнь. Вы бы видели, какой дом он построил и как его отделал в деревне Соловьяники.
Юрий Николаевич слушал его и поглядывал на жену, которая под картошку с аппетитом уплетала густо сваренный студень. «Ешь, люба, ты теперь должна кушать за двоих». Она ела и не прислушивалась к словам Валерия Михайловича, наверное, считая, что все свои откровения он выскажет после «Чистой силы».
- Однако и мне пора поздравить Леночку, - спохватилась Полина Марковна и отложила вилку: - Что я вам скажу? Мы с Леной работаем в привокзальной закусочной для быстрого обслуживания. Наши блюда можно уминать на ходу. Лена – попроще, она бухгалтер-администратор, а я на ответственных должностях   повара и кондитера. Так себе карьера, ничего особенного, но всегда в тепле, всегда с людьми. Меня уже давно удивляет, каких только праздников не выдумали. День строителя, День железнодорожника, День физкультурника, даже День парикмахера. А День повара где?..  Помните, у Пушкина, о чём мечтают три сестрицы, если вдруг станут царицами? Одна – хочет наткать полотна, чтобы одеть людей. Другая – стать поварихой, чтобы накормить, а третья – сына родить. Вот и выходит, что это самые главные женщины. И что делал бы весь свет, окажись без одежды? А без еды? То-то же… Так что сегодня, Леночка, в твой день рождения желаю тебе оставаться такой же красивой и мудрой. И всегда свойской, и отзывчивой, какая ты всегда была и есть. При всех нервотрёпках нашего заведения мы держимся, не так ли? И будем держаться дальше, пока в силах. За твоё счастье, родная, за тебя!.. Однако есть у нас мужчины или где? Почему рюмки пустые?
- Минуточку! – озарился улыбкой Юрий Николаевич. – Говорили о моём предприятии, а что именно мы выпускаем, я не сказал. – Он достал из кармана сокровенный флакон, отвинтил золотистую крышку: - Между прочим, коллекционный, конкурсный, высший класс! – объявил он и бережно плеснул в рюмку сначала Валерия Максимовича, затем Полины Марковны. Завинтил крышку и, отметив про себя, что «Чистой силы» осталось не так уж много, снова опустил в карман. Себе, хотя пить не собирался, налил «Арарата» и поднял рюмку:
- За мою родную тёщу!
Валерий Максимович и Полина Марковна сначала попробовали   предложенный продукт на вкус, оба кивнули и, закрыв глаза, с удовольствием приняли в себя хвалёный напиток.  Полина Марковна сразу же запела: «Светит месяц, светит ясный, светит полная луна. Днём заходит мой прекрасный, а вот ночью я одна… и-их!»
- Знаете, отличный чемергес, - похвалил Валерий Максимович. – Судя по нему, ваш завод процветает. А как он называется?
- Я же сказал: коллекционный, в продажу не поступает. Спецзаказ для особо уважаемых гостей. Ну, там, для деятелей политики, бизнеса и прочего криминала.
- Клёво сказал! – обрадовался Валерий Максимович. – Что да, то да - и политики, и бизнесмены – криминал! Мезим для желудка незаменим.
Елена Михайловна улыбнулась от такой неожиданной фразы и посмотрела на подругу. Но та закусывала селёдкой под шубой и не заметила взгляда. А Галочка подвинулась к мужу и спросила:
- Что-то не так пошло?
- Всё так, берёт разгон.
- Вкусная селёдочка, - облизнулась Полина Марковна. – Моя мама, когда я была маленькая, любила селёдку с чаем. Сделает бутерброд с маслом и селёдкой и пьёт чай. А папа шашлыки делал, вот такие, распахнула она руки, как букеты!
- А я, когда был студентом медицинского техникума…
- Учащимся, - поправила Елена Михайловна. – Учащиеся техникумов студентами не называются.
- Смотря, какие обстоятельства, - не согласился Валерий Максимович. – Я поступил после одиннадцати классов, а такие учащиеся называются студентами… Кагоцел работает даже при запоздалом лечении. Аликапс – основной инстинкт…
- Не понимаю, при чём тут кагоцел и аликапс? – пожала плечиком Полина Марковна.
- При том, что ваша красота – наша забота, - не моргнув, ответил Валерий Максимович.
Галочка взглянула на мужа и прошептала, что ей непонятно поведение гостя: как бы чего не натворил.
- Не переживай, не допустим. Кое-кто устроен так, что после «Чистой силы» сначала из него должно низвергнуться поверхностное, наносное, чтобы затем явилось полезное, истинное.
 - Понимаете, аликапс пробуждает, - Валерий Михайлович продолжал цитировать рекламу. -  Знаете, когда я был студентом, долго ждал очереди на место в общежитии. А временно жил у однокурсника Вальки Лысова. Отличный парень Валька, на аккордеоне играл. Ух, как играл! Особенно «Карусель»: пара-па-па-та, пара-па-па-та… У меня слёзы градом катились, когда я слушал Вальку. Его сразу после техникума в армию забрали, в Кремлёвский полк.  У нас в техникуме тогда гигиену преподавал Семён Данилович Кирюшин. Старенький уже, вот с такой копной седых волос… Простамол – просто будь мужчиной… Однажды после занятий он подзывает меня и спрашивает, мол, где я живу. И не хочу ли я, пока нет места в общежитии, пожить у него? – «Вы один живёте?» – спрашиваю… Ну, вы понимаете, почему я так спросил. – «Нет, отвечает, вдвоём с женой Земфирой». – «Тогда я согласен». И стал жить у него, в двухкомнатной квартире. Они в большой комнате, а я в маленькой.
- А жена его тоже старенькая? – поинтересовалась Полина Марковна.
- В том и дело что нет… Однажды в мае, когда он с грыжей лежал в больнице и уже готовился к выписке, была жуткая ночная гроза. Знаете, ветер свищет, ливень хлещет, гром грохочет, чёрт хохочет. Я проснулся, лежу и думаю, как хорошо, что я не где-то в поле или в лесу в такую непогодь, а в тёплой кроватке, в тёплом дому… Как вдруг слышу… нет, скорее, чувствую, что открывается дверь    разлепляю глаза и при свете уличных фонарей вижу Земфиру в тоненькой розовой рубашке - приостановилась у моей кровати и спрашивает шёпотом: - «Ты не спишь? Такая ужасная гроза, я боюсь. Можно я с тобой побуду?.. Подвинься».
- Так вот зачем он тебя жить пригласил. Какой заботливый муж! – вздохнула Полина Марковна. - Я тоже кое-что расскажу…
- Погоди, Поля, давай Валеру дослушаем, - остановила подругу Елена Михайловна. – Мне он такого не рассказывал.
- И ложится рядом со мной – тёплая, нежная. Прижалась, руку мне на живот положила. У меня всё тут закипело, сами понимаете: женщина!.. А себе думаю, как же так? Что скажет Семён Данилович? Как я в глаза ему посмотрю? Выскочил из постели, как ошпаренный, приставил кресло к кровати, сел рядом, взял её за руку, успокаиваю: мол, ничего особенного, не бойтесь, просто ливень и настоящая майская гроза, погремит и перестанет… В больнице сейчас Семён Данилович, говорю. Наверно, тоже не спит, тоже боится.
- Да-а, могу себе представить, каково было ей…
- Подожди, Поля, не перебивай.
- Полежала она несколько секунд, отбросила одеяло и в дверь. Ах ты, господи, думаю, как всё неловко. Понимаете, и вины никакой, и виноват… Наутро она со мной не разговаривает, дуется, смотреть на меня не желает… Тут и   Семён Данилович из больницы. Поговорил с женой, потом долго названивал кому-то по телефону и вдруг мне: - «Всё, Акимов, я договорился с комендантом общежития, можешь переселяться».
- Выгнал, значит? – спросила Полина Марковна.
- Выходит, что так.
- Наверно, она ему рассказала, что не она к тебе, а ты к ней приставал?
- Да ты чё? – не удержалась Елена Михайловна. – Он же по договорённости с ней Валеру пригласил. А Валера не оправдал надежд. Но почему ты мне раньше об этом не рассказывал?
- Боялся, что неправильно поймёшь.
- Неправильно пойму? Да тебе за такое поведение орден положен.
- И памятник в нашем сквере, - Юрий Николаевич подмигнул Галочке. – Есть памятники городские, есть парковые, а этот скверный будет.
- Какой там памятник, пока я живой? Я потом часто вспоминал и думал: эх, а под грозу как было бы кайфово! Плохо, когда впереди тебя твой страх бежит.
- Это не страх, это совесть, - возразила Галочка. - И что же ваш Семён Данилович? Не притеснял вас потом по гигиене?
- Нисколько. Я неплохо учился по всем предметам. Но вскоре узнал, что у него-таки живёт один техникумовский – Витас Богданас или Богдановас. Из Клайпеды, кажется. Симпатичный кореш, в настольный теннис играл, всех обыгрывал…
У Юрия Николаевича в кармане зазвонил мобильник. Он попросил прощения и послушал. И сказал:
- Спасибо, не нужно. Сами доберёмся. – И подмигнул Галочке:
- Василий звонил. Предлагал подкинуть домой.
Полина Марковна, покушав селёдочки под шубой, аккуратно вытерла полные губы салфеткой и объявила:
- Теперь я поведаю про себя.
- Поведай, Полюшка, поведай, а я сбегаю посмотреть, как там наша баранинка, - подхватилась Елена Михайловна.
Полина Марковна встала, обошла свой стул и, положив руки на его спинку, стала рассказывать:
- У меня не так. И много обиднее. И жалиться было некому. Я тогда после ПТУ общественного питания в детском садике работала поваром. Ну, повар и повар. Молодая, неопытная в отношениях с парнями. И познакомилась на танцах с одним, как мне показалось, «жентильменом».  Высокий, стройный. Прямо кипарис писаный!  Сам чёрный, а глаза голубые. Эриком звали. Всё мне про кинофильмы рассказывал, какие только что посмотрел. Он художником служил при кинотеатре, афиши новых фильмов рисовал. Ловко получалось. Он и меня однажды нарисовал, правда, не такую похожую, а как будто старше годами. Та картинка и теперь стоит за шкафом… Он с весны до осени жил один, а родители и младшая сестрёнка-дошкольница жили на даче где-то недалеко за городом. Несколько раз мы были с ним на танцах, потом он домой пригласил. А дома у него две собаки, два вот таких кобеля добермана, отец и сын. Отец Баян и этот… забыла, как сына звали… Он говорил, что второй ему в качестве алиментов достался, но не нашлось покупателей. Это если повяжут суку и кобеля, то, сколько бы ни принесла она щенят, один положен их отцу. Когда я первый раз пришла, они взрыкивать стали, не пускают. Я пугалась, не хотела входить. Тогда он дал мне два куска колбасы, чтобы я угостила их, после чего они стали смирные и не такие страшные. Он и говорит, что если ты повар, то следующий раз сама принесёшь им мяса из своего садика. Мол, там у вас этого добра видимо-невидимо… Скажу честно, мне он нравился: красивый, самостоятельный такой. Про кино так расскажет, что потом и смотреть не надо, всё понятно. И пошла у нас любовь, как говорится, с первого взгляда. Не была я женщиной до него, а когда стала ею, как же мне понравилось! Даже страшно было подумать, что мы когда-нибудь расстанемся. Ну и мясо, конечно, приносила.
- А не стыдно?  - спросил Валерий Максимович. - У детей…
- Ещё как стыдно! И боязно: вдруг проверят! Так я специальный пояс придумала и надевала на себя. Эрик называл его «Пояс верности». До сих пор дрожать начинаю, когда вспомню такое. А он доволен, цепочку мне золотую подарил, неоднократно в любви признавался. Короче, радостная и в то же время обидная была у меня любовь. И посоветоваться не с кем. Или пожаловаться кому. Мама с папой в деревне под Черниговом. В письме про такое не напишешь. И, что самое главное, стала я вдруг замечать у него недостатки. Сначала бросился в глаза небольшой волосяной мысок на лбу: не ровно волосы растут, а по центру будто стекают с головы на лоб. Потом заметила, что он молчит. Если он что-то мне говорит, то я отвечаю, выказываю своё понимание, согласие, или несогласие. А он молчит, как его собаки, когда к ним обращаешься. Но, оказывается, всё это были только цветочки, а тут и ягодка подоспела – забеременела я.
Из кухни вместе с ароматами тушёной баранины вернулась Елена Михайловна, радостно сообщила:
- Ещё несколько минут и будет самое то! – орлиным взором окинула гостей и строго спросила: - А что здесь происходит? Почему не закусываете?
- Не волнуйся, Лена, всё путём, - успокоил её Валерий Михайлович. – Тут Полинка про свою любовь бает.
- Про Эрика, что ли? Ещё тот хлюст, каких поискать надо. Снаружи красавчик, а внутри весь гнилой. Я его только раз видела, в роддом к Полинке приходил, морковный сок приносил. Роковой парень, он потом плохо кончил…
- Ой, не говори, - вздохнула Полина Марковна и присела на стул. – Давайте ещё раз поздравим Леночку.
- Чем же кончился ваш роман с Эриком? – не утерпел Юрий Николаевич.
- Тем и кончился. Родила я сына Игоря, а мужем и женой мы так и не стали. И не хотела я за него. То есть, если бы предложил, может, и пошла бы, но раз не предлагает, то и не надо. Изредка давал немного денег лет до восьми сына, потом не стал. Сама вырастила и воспитала.  В столовой работала, всё чего-нибудь да принесёшь, так что с едой проблем не было. И папа с мамой, пока живы были, то помогали. Сын университет закончил, сейчас в аспирантуре. На отца похож, красивый. Но что-то и моё сохранилось. И характер мой, не мелочный.
- Я и говорю, что Эрик твой роковой. Он потом с каким-то доцентом женщину не поделил, и убил его. Посадили и, кажется, до сих пор не вышел. Да, Поля, сидит ещё?
- Да ну его, если даже сидит. Мелочность характера к бесстыдству приводит. Хотя всё-таки жалко, со мной бы у него такое не случилось.
Она поднялась, обошла стол и остановилась у окна. Невидящими глазами смотрела на стену ближнего дома и силилась, чтобы не заплакать. Тут же вернулась на своё место, встряхнула волосами и тихонько запела: «Знаю, больше писем не придёт, память до сих пор жива…»
Валерий Максимович наполнил рюмки и предложил дочке Елены Михайловны сказать несколько слов. А дочка попросила маму показать их с Юрой подарок.
- Уже показывала, но могу и при вас, - она открыла шкаф и достала дублёнку. Легко надела, прошлась по комнате и для пущего форсу дважды притопнула.
- Красивая вещь, - сказал Валерий Максимович.
- И никакая зима не страшна, - согласилась Полина Марковна.
- Знаете, а я к дочкиному подарку присоединю свой, - обрадовался Валерий Максимович. Он вытащил из кармана красную бархатную коробочку, раскрыл её и показал золотое колечко. – Прошу принять и ответить согласием на моё предложение.
- Но ты же хотел быть свободным и не врать? – не выдержала Полина Марковна.
- С Леночкой я буду ещё свободней. И врать не придётся.
- Как, родные мои? – искренне, по-детски улыбнулась Елена Михайловна. – Принимаем предложение?
- Принимаем! Принимаем! – закричали родные и захлопали в ладоши.
- Теперь скажу я, - подняла свою рюмку с яблочным соком Галочка. – Мне кажется, мама, что всё хорошее, всё самое лучшее у нас только начинается. Я не прорицательница, но, честное слово, я это чувствую всей душой. Может быть потому, что своим долготерпением мы уже давно заслужили капельку счастья. И не иллюзорного, которое многие себе просто придумывают, а настоящего, какое бывает только у любящих людей. За тебя, родная! За ваше с Валерием Максимовичем здоровье!
- Да, выпьем и споём, - поддержала здравицу Полина Марковна. – Нам сегодня так не хватает простой, душевной…
Она не договорила – в прихожей раздался звонок. Галочка вскочила, чтобы открыть, но мама её удержала:
- Сиди, я сама.
Она пошла по коридору и открыла дверь. Отсюда был хорошо слышен её голос:
- А это ещё зачем? Нет, нет, дорогой, не нужны мне твои цветы.  И ты сам не нужен… Ещё чего! Мой дом для тебя закрыт. Всё, некогда, гости ждут.
Скрипнула и закрылась дверь, и Елена Михайловна вернулась.
- Кто, мама? Неужели Сидор?
- А кто же! Вот с таким букетом явился. Пускай теперь катится к своим птичкам. Потому как в птичках он разобрался, а в людях – кишка тонка.
Галочка в некотором смущении посмотрела на мужа, словно бы извиняясь. Юрий Николаевич лишь развёл руками:
- Напрасно. Могли бы впустить. Интересно послушать художника, даже если он разбирается только в птичках.
- Хорошо, - согласилась Елена Михайловна, - сейчас, выгляну и, если увижу, позову. – Она открыла окно, несколько секунд смотрела вниз и тут же закрыла:
- По двору идёт широкими шагами. А букет забросил в мусорный бак.
- Ну, забросил, так забросил, а теперь песня, - напомнила Полина Марковна и стала вытирать салфеткой губы, чтобы спеть красиво.
       Душевное застолье продолжалось, настроение росло.  И всем хотелось, чтобы Галочкино предсказание сбылось.

ВЕЧЕРОМ, КОГДА ОНИ ВЕРНУЛИСЬ
Вечером, когда они вернулись домой, Галочка расплакалась. И причин, казалось бы, никаких, и настроение весь день приподнятое, а к вечеру испортилось, и глаза оказались на мокром месте.
Юрий Николаевич сел рядом, обнял за плечи и спросил, откуда слёзы, если всё было хорошо и спокойно.
- Жалко всех, - не поднимая глаз, всхлипнула она. – Полину Марковну жалко, Александру Матвеевну, и дочку её, и преступников, что собирались их убить… И Сидора… Всех, всех жалко, и жалко этого  несчастного преподавателя Семёна Даниловича. Тысячи лет живут люди на свете, а всё не научатся жить. Какая-то мелочность кругом, жадность и непонимание, что живём только раз. Что никаких черновиков жизнь не имеет. И переписать, переделать её уже не получится. И никто не объяснит мне, почему жить во вранье и корысти лучше, комфортнее,   чем по справедливости.
Юрий Николаевич слушал жену, гладил её руку и не утешал, давал выговориться. Он согласен, что люди в своём большинстве живут наивно и бестолково, без малейшего желания напрячь свой разум и свою душу для иной жизни. Нет, даже не самой жизни, а своего отношения к ней.
Но вот Галочка вытерла слёзы и улыбнулась:
- Прости меня, я нечаянно…
Снова позвонила Плакса. Нервным, заминающимся голосом она сообщила, что Лукьянов уже дома. Она видела из окна, как он торопливо и не качаясь, шёл к подъезду.
- С Пушкой? – спросила Галочка, хотя понимала, что Плакса в этом случае разговаривала бы совсем не так. Нет, без Пушки, и Плакса не знает, что делать и как ей быть в таком положении. Звонила много раз в полицию, а там отвечают, что поиск продолжается. Хотя она по вялому голосу дежурного понимает, что им до Пушки, как до лампочки.
- Идем к ней, - сказал Юрий Николаевич. – Точнее, не столько к ней, сколько к Лукьянову.
Плакса жила рядом, и через десять минут они были у неё. Зарёванная, сгорбившаяся больше, чем обычно, она встретила их умоляющими глазами – помогите, родненькие, погибаю.
- Надо к Лукьянову, - сказал Юрий Николаевич. – В какой он квартире?
- В шестьдесят четвёртой, подо мной.
- Идём. Света позвонит в дверь и скажет… Да, она скажет, что в его отсутствие ему принесли посылку. У него есть дверной глазок? А у тебя есть   коробка из-под обуви? Достань. Когда позвонишь, держи её перед собой, чтобы он увидел. И не настаивай. На случай, если он станет медлить, сделай вид, что собираешься уйти.  Всё, пошли.
В это время Витя Лукьянов сидел на кухне за столом и пересчитывал металлические деньги. Ему иногда казалось, чем больше пересчитываешь, тем больше их становится. Раз пятнадцать пересчитал, но как было семьдесят четыре, так и осталось. Даже на «маленькую» не набирается, уж не говоря о закуске. И в долг никто не даст – каждый знает, для чего он просит. Он с некоторой надеждой посмотрел на телефон и громко вздохнул – телефон молчал. И календарь на подоконнике зримо и неотступно показывал, что до получки в бане, где он работал сантехником, ещё целых три дня. Оставалось только с вожделением думать о магазинах, где неисчислимые полки загружены спиртными напитками. Что он и делал, находясь в одиночестве.
Плакса и её гости спустились этажом ниже. Юрий Николаевич и Галочка остановились на лестнице. Плакса позвонила.
- Кто там? – раздалось из-за двери.
- Витя, пока тебя не было, посылку доставили. Возьми её, раз ты дома, – еле удерживая рёв, простонала Плакса и отступила в сторону.
Клацнул замок, дверь отворилась, и Юрий Николаевич был тут как тут.
- Привет, Витёк! – протянул он руку для пожатия, но Витёк не дал свою. – Ты почему тачку на моём газоне поставил, а? Я свой газон от самой весны холю и лелею, а ты грубой надутой резиной топчешь, а?
Долговязый, худой, в синих трикотажных шортах, Витя Лукьянов подозрительно посмотрел на незваного гостя, пощипал рыжие волосы на груди и без лишних слов дёрнул дверь, чтобы закрыть. Не успел – Юрий Николаевич поставил ногу и, оттеснив Лукьянова в прихожую, цепко взял его за плечо:
- Ты уберёшь свою рухлядь или нет?
- Не уберу! – рявкнул Витя. – И не собираюсь.
- Эт-то ещё почему?
- Потому как нет у меня машины. И не было… А тебе, Горбушка, я устрою посылочку, - погрозил он в сторону лестницы огромным, словно бы не от этого тела кулаком.
- Ну, тогда извини, - смущённо сказал Юрий Николаевич. – Выходит, я напал на невиновного. Извинил? Нет, вижу, сомневаешься. Ладно, предлагаю мировую! – он достал из кармана «Чистую силу» и взболтнул её на виду у Лукьянова. И тут же Витин взгляд потеплел, явилась располагающая улыбка, - он протянул руку в сторону комнаты: дескать, входи, раз ты деловой.
После первой же рюмки Витя рассказал, как он отвязал от яблоньки Пушку, вывел на улицу, сел с нею в троллейбус и отвёз к своему дружку и собутыльнику Диме Ларькову. Тот позвонил какому-то Булкину, и Булкин пообещал буквально в три дня найти хорошего покупателя. При этом оговорил себе тридцать процентов.
- Где живёт Ларьков?
- Второй Косой проезд, дом одиннадцать, квартира двадцать шесть.
- Одевайся, поехали.
- Дома ли он? Может, позвонить?
- Не дури, едем.
Витя Лукьянов скинул шорты, надел изношенные джинсы с настоящими, а не   спец. дырками на коленках, напялил на себя жёлтую футболку с короткими рукавами и красными буквами на груди «НЕ ПЬЮ», и взял ключи от квартиры.
На лестнице Юрий Николаевич попросил Галочку и Свету оставаться дома и подождать, когда он вернётся.
- И я с тобой! – метнулась к нему Галочка, но он взглядом остановил её, а сам спустился вслед за Витей Лукьяновым на улицу, где они тут же сели в троллейбус.
Дима Ларьков – рослый тридцатилетний фасовщик сахара на упаковочной линии; сейчас он в отпуске и неплохо проводит время за чаркой с приятелями и подружкой Любкой. На звонок и голос друга сразу открыл дверь, при этом Юрий Николаевич услышал тихий и словно бы вялый собачий лай – это тявкала Пушка, уставшая от ожидания своей любимицы Плаксы.
- Принимай, - Витя показал пальцем на Юрия Николаевича. – Приехал за собакой.
- Но…
- Никаких «но», ве-ди со-ба-ку! - раздельно и потому особенно грозно произнёс Юрий Николаевич. – Даю на бутылку и частично на закуску, - протянул он сначала Вите, но тут же переадресовал Диме пятисотрублёвую купюру. – Так сказать, за сохранение животного.
Дима Ларьков бросил мимолётный, презрительный взгляд на Витю Лукьянова, затем посмотрел на денежку и принял её спокойными пальцами. После этого отправился в комнату, немного повозился, отвязывая поводок от водопроводной трубы, и вывел рыженькую Пушку. Собачка увидела своего похитителя и тявкнула на него, обиженно и устало.
Юрий Николаевич наклонился, чтобы взять её на руки и в тот же миг Дима Ларьков коротко, по-футбольному, ткнул ему ногой в лицо. Брызнула из губы и носа кровь. Юрий Николаевич, не сжимая руку в кулак, влепил Диме уёмистую оплеуху, так что Дима отлетел к двери уборной и сполз по стенке на пол. Хотел предложить ту же порцию Вите Лукьянову, но Витя повёл себя на удивление мирно, и подобная мера для него была бы излишней.
Собачка взвизгнула и вдруг свирепо залаяла на Юрия Николаевича, как на самого отъявленного бандита.
- Уймись, Пушка, иди ко мне. На этот раз ты ошиблась: не они, а я твой друг. К тому же у меня задание – доставить тебя домой, - он поднял её на руки и вышел, не прощаясь и не закрывая дверей.
- Мы тебе, сука длинная, припомним! – раздалась сзади пораженческая угроза.
Можно было вернуться, и, не будь Пушки на руках, он бы так и сделал. Но сейчас не до этого. Обойдутся. Достал носовой платок, вымакал и вытер кровь на лице и поехал обратно.
То-то было радости, когда он привёз Пушку. Правда, сама Пушка, когда он опустил её на пол перед дверью, а затем ввёл в квартиру, повела себя странно. Увидев Плаксу, взвизгнула, качнулась на коротеньких ножках и повалилась на бок.
- Что с ней? Что они с ней сделали? – истерически закатила глаза Плакса, и сама еле удерживаясь на ногах
- По-моему, это у неё от радости, - не совсем уверенно произнёс Юрий Николаевич. – Похоже, собачий обморок, сейчас пройдёт.
Галочка, опустив руки, стояла у открытой кухонной двери и улыбалась. Она восхищена таким событием, но не задавала вопросов, типа «Видишь ли ты счастливую женщину?» Тем временем Пушка пришла в себя, и, уютно устроившись на руках своей вожачки Плаксы, норовила лизнуть её в нос и в щёку. А Плакса не отворачивалась от неё, и не имела слов для благодарности. Она даже не смотрела на Юрия Николаевича, а смотрела на Галочку, и была счастлива вместе с нею…
Ночью Галочка дарила свою нежность мужу, как никогда раньше.

УТРОМ
Утром, как только Юрий Николаевич пришёл на работу, его попросили быть через пятнадцать минут у директора.
- Что там?
- Экстренное совещание по утечке спирта.
«Почему экстренное? – подумал он. – Разве у нас это явление одноразовое?» Взглянул на часы – у директора надо быть в полдевятого. Перелистал свой увесистый еженедельник и вспомнил, что сегодня в три часа у него разговор с Петром Тимофеевичем Ковальчуком – заведующим моечно-разливочным цехом. Охрана завода задержала пьяного цехового работника Бубенцова с шестью бутылками водки в куртке за подкладкой. Бубенцов где-то раздобыл лёгкую дюралевую лестницу и пытался перелезть с ними через забор, но бдительная охрана попытку пресекла. Нужно решать, что делать с отъявленным расхитителем, а для этого побеседовать с его непосредственным начальником Ковальчуком. При задержании Бубенцов нагло заявил, что боится здесь, на заводе, стать форменным алкоголиком, поэтому решил уволиться. А для этого создать дома небольшой запас спиртного, чтобы не таким болезненным оказалось расставание с любимым предприятием.
Юрий Николаевич вздохнул и отправился к директору. Поднимаясь по   ступенькам на второй этаж, встретился с плотным, лысым Ковальчуком, пожал   ему руку. Тёмно-синий, с короткими, по моде, рукавами и полами пиджак, будто бы сокращал туловище и лишь подчёркивал мешковатость фигуры начальника цеха. Его смуглое лицо с крупным носом и верхней, более полной губой, нависшей над нижнею, казалось несколько растерянным.
- Хреновые дела, - сказал он.
- На предмет?
-  Сейчас ВИЧ доложит. Я думаю, нас по хреновым делам собирают.
- И всё-таки?
- Обнаружена большая недостача спирта. И это несмотря на то, что, как правило, нами занижается его количество в приёмных документах… Впрочем, не будем гадать, послушаем, - прервал он себя, пропуская вперёд Юрия Николаевича.
Восемь лет знал Юрий Николаевич сослуживца Ковальчука. Сближения друг с другом оба не допускали. Так, «привет!» - «привет!», несколько слов о погоде или о футболе, и больше ничего. Да, ещё иногда о политике, но, как правило, коротко, на ходу, без попытки анализа международных событий. А сегодня, как показалось Юрию Николаевичу, Ковальчук оживлённее заговорил о «хреновых делах». Словно бы сам имел отношение к этим делам и готовился при необходимости встать на свою защиту.
- Ничё, перебьёмся, - обнадёжил Юрий Николаевич и шагнул в кабинет.
Круглый, как ёжик, с тёмными густыми бровями, в сером, связанном «под кольчугу» свитере,  директор завода Вячеслав Ильич Чесноков (его для краткости многие за глаза называли ВИЧ) сидел за столом и разговаривал по телефону. Здесь, в главном кабинете завода, были заведующие цехами, начальник охраны - бульдогоподобный и зоркоглазый Нил Нилович Боев (его заводчане почему-то называют Влил Влилович, хотя он непьющий) и начальник отдела кадров - изящная, не желающая стариться Алла Георгиевна Петуланина.  А также   дизайнер по этикеткам Леонид Геннадиевич Бояринов (с какою-то совершенно странной кличкой Поллитрук).
Юрий Николаевич и Пётр Тимофеевич сели рядом, слушали, что директор говорил в телефон:
- Меня тошнит от твоих обещаний, понял? Ты помнишь, сколько раз ты обещал?  И сколько раз мне приходилось говорить: подожду, подожду. А теперь я говорю: в течение этой недели и ни дня больше. Не сделаешь – заявление на стол. Ты слишком ошибаешься, если думаешь и дальше тормозить. Всё! У меня совещание. Жду отчёт об исполнении. -  Вячеслав Ильич бросил трубку на аппарат. - Хрен знает что!  Уже два магазина отказались от нашей продукции. Видите ли, им наших градусов и чистоты не хватает. Наши хроматографы показывают одно, а у них, видите ли, в глазах и в носу более точные приборы. Мозгов им не хватает. А Моряков никак не договорится с иногородними поставками. Возмутительное разгильдяйство!.. Все явились?
- Да, Вячеслав Ильич, можно начинать, - сказала вбежавшая в кабинет секретарь Элла Борисовна.
Директор встал, маленький, быстрый, пробежался по кабинету, вглядываясь в лица подчинённых, и застыл у стола – так он заметнее.
- Сегодня я не буду говорить, каким спросом у населения пользуется   продукция нашего «Формата». И об этом пьяном за.ранце, который отработал у нас всего две недели и допустил такой выкидыш - попался при выносе полудюжины бутылок, тоже не буду. Но попрошу вас, Юрий Николаевич, и вас, Алла Георгиевна, внимательнее относиться к поступающим на работу. Если о ком-то мало сведений, включайте свою интуицию. Нам готовые пьяницы не нужны, мы их сами здесь готовим. Сегодня ставлю вопрос ребром: как предотвратить хищения в особо крупных размерах. В позапрошлом месяце мы не досчитались пяти дал (декалитров) спирта. В прошлом – девяти. А в этом, хотя ещё только двадцать четвёртое число, уже одиннадцати! Как это понимать? При таких темпах мы разлетимся вдребезги – и что нам скажет население? А наши акционеры?! Как они воспримут такой выкидыш? Вы хотите банкротства?
Вячеслав Ильич негодующе перекинул стопку бумаг с одной стороны стола на другую, а затем обратно.
- Не пропадём, Вячеслав Ильич, - бодрым, хорошо поставленным голосом заявил Поллитрук. – Мы сейчас усиленно работаем над дизайном креативных этикеток овальной формы двух новых торговых марок. Первую украсим белым роялем в золотом обрамлении и назовём «УДАРИМ ПО КЛАВИШАМ!», а на второй изобразим двуглавого орла золотистого цвета. Учитывая ностальгию старших поколений по Советскому Союзу, в одной лапе он будет держать серп вместо державы, а в другой – молот вместо скипетра. И знаете, какое название будет носить новый продукт? «КАК ЖАХНЕМ!» Чувствуете энергетику?
- За такую эвристику твоим серпом да тебе же по одному месту, - не оценил ВИЧ идею Бояринова.
- Чево? Уж лучше по вашему, - нахмурился Поллитрук.
– Ты, Бояринов, лучше скажи, куда и почему спирт утекает? Обман ли здесь на приёмке? Или неверное использование мерника при перекачке? Или завелась моль с винтом, пока мы её не поймали?
Вячеслав Ильич посмотрел на Ковальчука и спросил, как он, заведующий   цехом готовой продукция, видит эту проблему.
Ковальчук не ожидал столь резкого вопроса именно к нему и улыбнулся. Он встал, тут же почему-то сел и стал говорить, что его моечно-разливной цех работает, как положено по всем параметрам. Что вся технология соблюдается в полной мере. Спирт в цех он получает в присутствии заведующего очистным цехом. Вместе измеряют объём и крепость, а также температуру и количество безводного алкоголя. Все эти данные заносятся в требование по форме сто пятьдесят восемь…
- И где же спирт?
Ковальчук снова встал и снова сел. И Юрию Николаевичу показалось странным такое неуравновешенное поведение одного из основных работников завода. И сразу пришла мысль проверить его на своём «полиграфе», как назвала «Чистую силу» Галочка.
Директор ещё долго распекал сотрудников, задавал вопросы и слушал невразумительные ответы, пока ему не надоело. В заключение он обратился к начальнику охраны Боеву:
- Нил Нилыч, ты у нас человек далеко не новый.  Ты, как никто другой, знаешь все ходы и выходы наших зубров выноса. Присмотрись не только к воротам и ограде, но и к людям. Я тебя об этом прошу от собственного бессилия. Спирт рекою утекает, а куда – никто не знает… Ба, стихами заговорил, а это уже клиника, о, мать родная…
Ковальчук поднял руку, собираясь что-то пояснять или оправдываться, но Юрий Николаевич ему тихо сказал:
- Не суетись. Мы с тобой встретимся, как договорились, и потолкуем наедине.
- В три не получится, - повертел головой Ковальчук. – После разноса ВИЧа мне надо быть в цеху. Давай сразу после работы?

В ШЕСТЬ ВЕЧЕРА
В шесть вечера Пётр Тимофеевич Ковальчук был в кабинете Юрия Николаевича. И сходу вопрос:
- Ты про что сейчас думал, пока меня ждал?
- Как тебе сказать… Наверно, про то, как много на земле воды.
- Что ты имеешь в виду?
- А ты, задавая свой вопрос?
- Я тоже про то, как много на земле воды. Но ещё больше спиртных напитков, - сказал он, и, посмеиваясь, выставил 0,5 с этикеткой, про которую говорил Бояринов: золотой двуглавый орёл с тремя коронами, серп и молот в когтистых лапах, и броское восклицание: «КАК ЖАХНЕМ!»
 Юрий Николаевич взял в руки 0,5, вгляделся в этикетку.
- Цензура не пропустит, - задиристо заявил он, чтобы придать разговору полемический характер.
- Да какая ныне цензура! – удивился Пётр Тимофеевич.
- Этическая, от слова этикет. Что означает правила вежливости, правила хорошего тона. Этически выдержанная этикетка – неотразимый фактор в конкурентной борьбе за покупателя. В том числе зарубежного. А иностранцы лишь от одного вида такой этикетки, особенно от серпа и молота, разбегутся с криком: «Русские идут!» Отсюда и цензура.
- Мы ж не прежняя совковая страна, чтобы во всём видеть политику.
- В каком смысле совковая?
- Ну, в смысле примитивного предмета мусор выносить.
- Совок в данном смысле не предмет, а сокращённый «советский оккупант».
- Да ты что?!
- Я, когда в «Спартаке» играл, у нас был тренер Алексей Фомич Пашкевич. Он рассказывал, что в бытность игроком ему приходилось выезжать на соревнования в Прибалтику. Там он частенько от местных фанатов слышал это в свой адрес.
- Спасибо, дорогой, вразумил. Теперь осторожнее буду…  Впрочем, про этого ханыгу-экстремала с шестью бутылками говорить не стоит. Можно запросто уволить его по статье как неблагонадёжного и поставить крест. Но он подал вчера заявление по собственному желанию, так что пускай себе гуляет. Помню, он мне   сразу не понравился, как только взяли его на работу: глазки бегают, носом шмыгает, и руки всё время то в карманы спрячет, то вытащит.  Опять же весь в татуировках разноцветных, как матрёшка расписная… Впрочем, хрен с ним, не он первый, не он последний…  Тут я хочу устроить тебе небольшую презентацию…  Знаю, что не употребляешь, так хоть попробуй. Специально принёс показать.
Слушая начальника цеха, Юрий Николаевич впервые обратил внимание на его серые, как будто запылённые глаза. Было в них то-то непроницаемое, словно бы подёрнутое белёсой плёнкой, за которой едва угадывался зрачок. Не иначе, такие глаза могли видеть только то, что внутри их обладателя. И слабо различали то, что существовало в открытом для других глаз пространстве.
«К таким глазам не подходит определение «зоркие глаза» или «умные глаза», им больше подойдёт «чужие глаза», - подумал Юрий Николаевич. – Такие глаза   не меняются ни тогда, когда их владелец говорит правду, ни тогда, когда напропалую врёт».
 - Присядь, - подвинул ему кресло Юрий Николаевич, а сам сел на стул. – Я твой шедевр не то, что пробовать, даже нюхать не стану. При такой артиллерийской этикетке он пойдёт без проблем, только успевай отгружать. Я предлагаю тебе оценить нечто иное, чего у нас нет, и, думаю, никогда не будет, - он открыл ящик стола и аккуратно вытащил флакон, на самом дне которого золотисто поблёскивала «Чистая сила». Отвинтил колпачок и вылил в него всё до капли.
- Что это?
- Армяне преподнесли. Знают кавказцы толк в напитках не хуже французов. Испытай.
Пётр Тимофеевич по-свойски принял колпачок, понюхал незнакомое зелье и медленно выпил. Несколько секунд, не мигая, смотрел он в лицо Юрию Николаевичу, хмурился и молчал. Но вот вокруг глаз побежали весёлые морщинки, явилась улыбка, и он тоном знатока сказал:
- Эх! Непревзойдённый букет! Как называется?
- Тарара.
- Отличное название. Такого я не пробовал, но, кажется, кто-то мне говорил про него. Можно петь прямо сейчас: тарара, пам-рара.
- Так звучит Арарат, если прочитать наоборот. Оригинальное слово. И сюда Арарат - два древнеегипетских бога солнца – Ра. И обратно – тоже два.
- Ты скажи! Нет, с кавказцами надо всё-таки дружить. Только не понимаю, почему в Грузии и Армении – грузины и армяне, а в Азербайджане – азербайджанцы?  С этими армянцами-азербайджанцами надо ладить. Женщины у них хороши, особенно молодые. У меня была девушка армянка, Амалия…
- Немецкое имя. В переводе на наш язык – трудолюбивая, заботливая, не покладающая рук.
- Да ты что?! Как мне её всю жизнь не хватает. О, Господи, верни меня в то время! Каким тогда я был чистым, целомудренным… Ты, случайно, не знаешь, как можно вернуться в прежнюю жизнь?
Юрия Николаевича насторожил вопрос. На мгновение показалось, что Пётр Тимофеевич догадывается о его занятии. Но никаких других слов не последовало, и он сказал:
- Знаю. Нужно обратиться к своей памяти. И что Амалия?
- Замуж за меня хотела, - Пётр Тимофеевич вздохнул и посмотрел в окно. -  Я   серьёзно. Стройная, красивая – до сих пор достаю фотку, где она, голенькая, на берегу Севана, и оторваться не могу. К тому же, говорят, армянки мужьям не изменяют. Представляешь, ты укатил на целую неделю в командировку, а твоя жена ждёт тебя и верность соблюдает.
- Да, я тоже где-то читал.
- Я у неё однажды спросил, так ли это? Она рассмеялась и говорит, что да, именно так. Сказала: «Каким бы ни был мой муж, но даже если он для кого-то просто жаба, то для меня любимый».
- И что помешало?
- Родители. То есть они были не против, но считали, что я сначала должен получить профессию пищевого технолога, а уж потом обзаводиться семьёй. А я всего-то на втором курсе и впереди годы учёбы.
- А что Амалия?
- Она тоже со мной училась, но вскоре после того, как мне запретили жениться, отдала руку и сердце аспиранту – рыжий такой, его у нас почему-то Англичанином звали. Даже не знаю, все ли англичане рыжие. Потом он с ней в Армению уехал.
- Повезло Армении - прибавилось на одного человека.
- И не говори. А я остался без жены. И хорошо, и правильно. Знаю не из личного опыта, а понаслышке: если хочешь нажить самого главного, самого жестокого врага, женись. Потому до сих пор и холостяк. Зато сколько и каких красавиц у меня перебывало! На пятом курсе одна даже забеременела, и я готов был жениться. И вдруг мы с ней дважды или трижды поссорились. И на очередную ссору эта чокнутая мне заявляет, что будущий ребёнок не мой, и я могу катиться, куда подальше.  Вот млядь! Расстроила меня почти до смерти. Но родители, чтобы я утешился, кооперативную квартиру сделали. Жил я в ней один, работал здесь, на «Формате», угощение всегда в домашнем холодильнике. Без проблем.  Нескольким девахам по жизни помог. Одну, уже давно, заставил собрать документы и поступить в университет – она дико боялась экзаменов. Другой зазнобе помог с однокомнатной квартирой. Третью к нам на работу устроил, тут она замуж вышла, двое детей уже. В общем, не только пользовался, но и благодарил… Однажды список составил – сто тридцать две барышни вспомнил, и со счёта сбился. Одних целок штук пять. Нет, четыре. Одна выдавала себя за целку, а когда я сказал, что у меня были целки и что она не похожа на них, смутилась: мол, не знаю, может, если, когда по пьянке. Но, что самое интересное, чаще всего вспоминаются не те, которые давали, а те, что отказывали. Ты такой    список составлял, спросил он и уставил на собеседника ставшие вдруг светлыми и будто бы прозрачными глаза… - Что ты молчишь?
- Мне кажется, что бы я ни ответил, тебя никакой ответ не устроит.
- Зря ты. Обалдеть, как интересно!
- Знаешь, не до этого. Держу пока в уме. А если честно, нет у меня такой широкой практики в отношениях с женщинами. Впрочем, кажется, Фрейд когда-то говорил, что тот, кто любил многих женщин, знает женщин. А кто любил одну – познал любовь.
- Решай сам, дело за тобой. Я Фрейда не читал. Но Толстой тоже много чего говорил, а поступал часто вопреки своим утверждениям.  Ты всё-таки составь, хотя бы с теми, кто у тебя были, кучу сладких минут переживёшь. Представляешь, сколько у меня было бы детей, если бы все мои партнёрши забеременели и родили?!
Юрий Николаевич легко представил себе Ковальчука в окружении полутора сотен его детей. Все они расположились на невысокой зелёной горушке у реки и показывают ему фигу. И невольно рассмеялся:
- Да ну тебя, - сказал он. - Болтаешь всякую лабудень. А ты не думал, что все твои бывшие сами имеют такие же списки? И ты в этих списках какой-нибудь сто пятнадцатый или триста шестой?
- Ну и бухнул. Такого быть не могло. Хотя бы потому, что почти все они жили в семьях. А какая семья разрешит своей дочке такую беспорядочную жизнь? И что хочу добавить, но уже на другую тему – все врут. Житуха наша состоит из сплошного вранья. Бабы врут, правительство врёт, телек врёт. Особенно врут многосерильные - я их так называю - фильмы, сценаристами которых, в основном, являются закомплексованные дамочки. Всё у них без желания или, хуже, без способности заглянуть за горизонт. Всё у них лифчики и каблучки, всё у них любовийки – лживые, высосанные из пальца. Всё у них больнички и богатенькие   придурки. Всё они деток делят – не поделят. И скандалы, оттого что какая-то дура   голову не помыла. Дешёвка для олухов и падких до деньжат режиссёров. Не лезли бы не в своё дело.
 - Ага, стыдились бы. Но, выходит, пользуются спросом. Устал наш народ от подвигов, и теперь отдыхает. А такая, как ты говоришь, «дешёвка» помогает расслабиться.
- Да, щас! Но слишком затянувшийся расслабон, точно тебе говорю. Я понял женщин. Мне сами они помогли их понять. Мелкие, душевно тусклые создания. И   патологически жадные. Далеко им до нас!
Юрий Николаевич не переносил чудиков, что дурно высказывались хоть о женщинах, хоть о мужчинах. Их простецкие, часто злобные слова, никак не задевали ни тех, ни других. И, если что-то говорили, то, прежде всего, о самих чудиках, об их неблагодарных душах и не просветлённых мозгах. И не удержался:
- Дурь это. Но ты не одинок. В последнее время некоторые деятели утверждают, что мужчины превосходят женщин биологически, умственно, физически и так далее. При этом забывают, что таких сильных головой и телом мужчин, женщины берут и рожают. А до этого вынашивают, лепят их в себе…
- Сильно сказано! Хоть сейчас в книгу рекордов…
- Ты лучше изложи, как ты сам докатился до таких выводов. Кто ты?
- Я думаю, что меня телевидение сделало таким: неукротимым ловеласом, вруном, завистником, жадным до деньжат. Я, когда кино смотрю, то всегда на стороне преступников и ненавижу тех, кто их ловит. Тьфу, на меня, на такого! Я, может, хочу посмотреть, как ведёт свой урок в школе какой-нибудь знаменитый учитель. Как дети слушают его и начинают думать. Или показали бы учёного, который мучится над новым открытием. Или врача… Так нет же! Теле-паханы не желают кому-то бесплатно делать рекламу. Они и героя, спасшего на пожаре людей, который при этом сам обгорел, не покажут – тоже реклама, так? Короче, реклама не знает, что такое совесть, честь и честность. Реклама – проститутка, готовая на всё ради денег. – Он потер вспотевший лоб и слегка уставшим голосом добавил: - Я понимаю, что мы, в отличие от греков, римлян, египтян… кто там ещё?.. Так вот, в отличие от них мы поздно созревающая нация, но уже и нам пора становиться на ноги. Хотя бы для того, чтобы освободить руки для полезного дела. Разве не так?
Юрий Николаевич не ожидал от простецкого, как ему всегда казалось   начальника цеха такого понимания отдельных наций и нашей действительности, и подивился его кругозору. Можно было внимать и дальше, но хотелось поскорее уточнить его слова насчёт зависти и жадности до «деньжат». Он повертел головой и укоризненно сказал:
- Неплохо, неплохо… Я смотрю, намешалось, налипло в тебе, хоть соскребай. В баньку бы надо…
- Не хохми! Вместо того чтобы готовить мужиков, народ к битве с врагами, которых в правительстве пруд пруди, и с олигархами, которые ввергли народ в нищету, они сопли на экране размазывают, храбрости нас лишают. Сценарных курсов понапроходили и штампуют фуфло. Как только вижу: сценарий – дамочка - сходу переключаю. Штампуют жалкие мелодрамы, в которых даже способные актёры выглядят идиотами. Да, ещё эти, трупоеды, что с хрустом жрут прежних наших вождей. Киношники, газетчики, вритологи-политологи, кто там с ними? Смех сказать: улитки критикуют орлов за то, что те не так, не «по-нашенски», летают. Счастье их, что орлы покинули этот мир, а то бы они показали… Ничего, они им на том свете…
- Ох, клин, ну ты круто! – не выдержал Юрий Николаевич, понимая, что «Чистая сила» азартнее обычного раскрутила персону. И даже собираясь как-нибудь убавлять обороты, чтобы не пустил он в ход свои серп и молот. Но всё же решил немного подождать, пока из водопроводной трубы сойдёт мутная вода.
А Ковальчук, сверкнув глазами, неожиданно спросил:
- Взятки берёшь?
- Не понял?
- Не валяй дурака. На твоей должности на одних взятках можно стать миллионером. Не пробовал?
- Ты наводил справки?
- Точно тебе говорю.
- Я подумаю. Хотя, как же брать, если не предлагают?
- Разве? Тогда, значит, берёт нач. кадров Петуланина. Ты видел, как она всегда одета? И какими «Шанэлями» от неё несёт?
Юрий Николаевич вспомнил Аллу Георгиевну Петуланину – красивую пожилую женщину с крестиком на груди - и не согласился. Но возражать не стал – не до этого.
- Стало быть, строг ты, критик. По-армейски строг. Всё потому, что нет у тебя той единственной, что заменяет всех одной собой. А значит, отсутствует главный инстинкт – потребность в продолжении рода, - усмехнулся и дёрнул головой Юрий Николаевич, пытаясь приблизить речи начальника цеха к чистому потоку. Однако не тут-то было. Пётр Тимофеевич не слезал с горячего коня и продолжал размахивать шашкой:
- А разве тебе не видно, что творится кругом? Тут украинцы, там сирийцы – какие-то сплошные усерийцы. Их бы ногтем прижать, чтоб не разводили вонь по всему свету, а наши деятели церемонии устраивают, гуманитарную подпитку тысячами тонн прут, перед америкосами унижаются. Те их – по щеке, они - другую подставляют… И смех, и грех.   А эта, Англия? Её на карте одним   мизинцем закроешь, а она в наглую, как мелкий зачинщик драки… И вообще, куда, скажи, подевались Толстые, Шекспиры… кто там ещё? Да, ещё этот швед… нет, финн Ларни. Он в своём «Четвёртом позвонке» показал Америку середины прошлого века – типичная нынешняя Россия. Как говорится, докатились. То же враньё, та же нищета, та же бесстыжая реклама всякого говна. И зверские отношения между мужиками и бабами… Нет, звери так не поступают… Подкоплю деньжат и махну на ПМЖ в Европу, или куда подальше. Осточертел завод, сниму с него мзду и прости-прощай! Как говорится, куй железо, не отходя от наковальни.
- Для чего твоя ковка? Для какой цели?
- Ты пойми! Когда мечтаешь устроить свою жизнь по собственному понятию, нужны деньжата… Помнишь, у классика Фонвизина мамочку Недоросля? Она говорит, незачем её сыну знать географию - даст извозчику деньжат, тот и отвезёт, куда надо. Значит, деньжата заменяют знания, так? Но они не могут заменить ума. А хуже всего, когда ни деньжат, ни знаний, ни ума. У меня же есть и знания, и ум, вот только с деньжатами… Но, кажется, я на пути к ним.  У меня в Германии камрад есть, вместе универ кончали. Владеет сетью магазинов типа нашей «Ленты». Обещает большую должность. Для начала приглашает продавцом поработать, так сказать, ради опыта. Я немецкий неплохо знаю, на первых порах сойдёт. Может, присмотрю себе жену немку. Но это потом. А сейчас открою тебе мою самую последнюю догадку: не из того ребра Господь бабу сотворил, вот те крест! Ты замечал?
- Да, то есть, нет… Что, и маму твою тоже?
- Нет, моя мама не из ребра, она вечно была, - склонив голову и будто бы обиженно, произнёс Ковальчук. -  Святая женщина. Математику в техникуме преподавала. А батя инженер-мостостроитель. В перестройку работы лишились, долго челночниками мотались. Я жалел их, особенно маму – у неё сердце шалило. Но всё же палатку свою завели, и удалось деньжат собрать. Квартиру-однушку мне к выпуску из универа сделали. Представляешь, двадцать два года и отдельная квартира! А родительскую - сдаю, неплохой доход. Главное, укрепляет память о них. У тебя не так? – посмотрел он в упор.
«У вечной мамы увечный сынок», - скаламбурил Юрий Николаевич и чуть не бухнул это вслух.
- Да, может быть, - сказал он. – Я вот слушаю тебя, а сам думаю про совещание у ВИЧа… Ты себя как-то натужно вёл, всё подскакивал, как нашкодивший подросток.
- Дундук он, ты ведь знаешь его не хуже меня, - поморщился Пётр Тимофеевич и вдохновенно пояснил: – Этот ВИЧ скроен на старый фасон, из   помеси бостона и чёртовой кожи. Как говорится, нарочно не придумаешь. И далеко не директор. За годы работы с ним я ни разу не видел, чтобы он хоть однажды задумался. У него на всё готовый ответ, сплошная отсебятина. Отсюда и лексика его, как из подворотни, и наскоки на сотрудников, большинство из которых в сто раз умнее, чем он. Настоящий директор видит не только всего тебя, но и на два метра под тобой. А ВИЧ и вся его административная гопа, в том числе и ты, опираетесь не на свою прозорливость, которая вам по штату положена, а на то, что вам скажут.
- Ну, у тебя своя точка зрения. Похоже, ты имеешь в виду…
- То-то и оно! Прозорливый руководитель, узнав о хищении спирта, прежде всего, подумает о механизме, при помощи которого он утекает. Это ж не бутылка и даже не шесть… Впрочем, ладно, это к делу не относится, к тому же не интересно.
Юрий Николаевич испугался, что действие «Чистой силы» не ко времени прекратилось, и невольно взглянул на пустой флакон. В каком-то отчаянии он тронул рукав Ковальчука и спросил:
- И что? Есть такой механизм? Чего ты замолчал? Говори дальше.
- А то! Вот смотри: есть у меня закадычный друг, автослесарь Гоша. Ядерный мужик, таких мало. Если что с моей машиной, он тут как тут. За пару бутылок сделает всё и даже больше. Ты видел за нашим заводом частные гаражи? Так его гараж почти впритык к моему цеху. Разделяет нас только забор, сечёшь?
- Пока не очень.
- Смотри сюда, - он взял мобильник Юрия Николаевича и положил на стол перед собой. – Теперь сюда, - почти вплотную положил свой мобильник. – Это   мой цех, это Гошин гараж. А это - положил он между ними шариковую ручку – заводской забор.
- И что, прямо в гараж через забор?
- Ну, Юра, зачем так примитивно? В гараже есть подвал, сыроватый, правда, но подтоплениями не страдает. Мы из него сделали короткий проход под землёй, провели трубку прямо в цех и врезали её в спиртопровод там, где он протянут по стенке под окнами в цеху. Ох, какая же долгая и трудная была работа. Особенно, чтобы разворотить и убрать бетонную подвальную стену. А сколько земли пришлось перекидать и вывезти в сумках подальше от гаражей. Однако вел нас непреодолимый азарт, и мы добились своего. Теперь легко набираем во флягу и везём к нему на квартиру. С бутылками и наклейками, как ты понимаешь, нет проблем. Там он и его Люся разводят спирт чистейшей водичкой из родника, что в Заречном парке, разливают по бутылкам и закупоривают. А дальше – четыре магазина. А скоро добавим ещё два. Принимают наш продукт – только подвози! Гоша иногда острит - «крадукт»
- И когда же вы осуществляете сеанс отбора?
- Как правило, вечерком по пятницам. После работы заезжаю к нему в гараж, и дело на мази.
Юрий Николаевич всё более холодел, слушая такое. Он верил каждому слову Петра Тимофеевича. И еле сдерживал себя, чтобы не выпроводить его и тут же не позвонить в полицию. «Бедный, бедный ВИЧ, - думал он. – Разве можно себе представить подобный, как он говорит, «выкидыш»? Никакой фантазии не хватит   догадаться о таком способе». - И как ни держал себя в руках, всё-таки не выдержал:
- Ты тюрьмы не боишься?
- Хороший вопрос. Но в тюрьму попадает только тот, кому сообразиловка отказывает. А мне, слава богу, даны надёжные мозги. И это ещё не всё…
- Да ну тебя, давай о чём-нибудь другом, - сказал Юрий Николаевич, не желая новых признаний. Сказано главное, теперь нужно разбираться в том, что он услышал, и какие принимать меры.
- Что-то засиделись мы с тобой, - вдруг сам спохватился Пётр Тимофеевич и посмотрел на часы. – Почти семь, пора по домам. Давно уж не имел удовольствия так беседовать… Так я не понял, ты за или против новых этикеток?
- Конечно, за! - кивнул Юрий Николаевич, понимая, что «Чистая сила» завершила своё влияние, и Пётр Тимофеевич не станет более посвящать собеседника в свои тайны. Но и помнить не будет о том, что он сейчас рассказал. Отпускай его к целкам. И принимай решение, кого раньше ставить в известность – директора или сразу полицию.
- А что тут думать? – сказал он вслух, когда начальник цеха ушёл.  – Валяй к ВИЧу и открывай ему глаза.
Он позвонил директору – тот спросил, по какому вопросу и, кажется, не собирался его приглашать.
- В продолжение нашего утреннего совещания, - недовольно сказал Юрий Николаевич.
- А? Тогда через пятнадцать минут. У меня экономист и бухгалтер с бумагами. Или тебе кардинально срочно?
- Пустяки, повременю.

ЮРИЙ НИКОЛАЕВИЧ РАЗВОЛНОВАЛСЯ
Юрий Николаевич разволновался от неожиданно свалившейся на него информации, и чтобы переключить сознание на другой объект, позвонил жене. Галочка сразу взяла трубку, спросила, как дела.
- Хорошо идут дела – мышка кошку родила, - вспомнил он где-то вычитанную нелепицу. И добавил в неё от себя: – Теперь сидит и мучительно думает, съест её кошка, когда вырастет, или нет.
- Что-то случилось? – встревожилась Галочка.
- Да так, производственные проблемы. Как твои дела? В библиотеку ходила?
- Ну да, берут меня, Юра. И куда! Аж в детскую Центральную, заведующей отделом. Только, наверное, из-за страха, что не возьмут, или просто ума не хватило, но промолчала я, что жду ребёнка. Неудобно теперь…
- Могла бы сказать. Там женщины с понятием.
- Знаешь, какая у меня будет зарплата? В пределах восемнадцати тысяч.
- Ого! Вполне хватит тебе на зимние сапоги.
- Вот именно, - вздохнула она. – Ты ведь не хочешь, чтобы я клеёнку выпускала?
- Да, милая, хочу, чтобы ты и книга служили детям. Всё, больше некогда, про остальное вечером. Я теперь буду высоко держать голову: моя жена – библиотекарь. Потому что выше библиотекаря только небеса!
- Не выдумывай, нашу высоту определяет зарплата.
Он закрыл кабинет и пошёл на второй этаж. По пути с большим сомнением думал о том, правильно ли он поступает, что собирается поведать директору о проделках начальника цеха, - крайне опасный для Петра Тимофеевича ход. «Ты боишься, что его жизнь может заметно осложниться? Может быть, есть какой-то другой способ вытащить Ковальчука из подземелья, в которое он сам себя загнал? Но тогда что?!.. Открыть секрет «Чистой силы?» Во имя чего?.. Уж если жертвовать чем-то важным для тебя, то…»
Он не успел додумать. Директор встретил его на пороге своего кабинета и сразу спросил:
- Что-то срочное?
- Срочнее не бывает, - кивнул Юрий Николаевич, присаживаясь к столу. При этом сам Вячеслав Ильич садиться не стал.
- Ну?
Юрий Николаевич опустил глаза, почувствовав некоторое смущение оттого, что собирался доносить на сотрудника, с которым у него установились почти приятельские отношения. Но и отступить уже не мог – дело зашло слишком далеко. А для начала – совсем о другом:
- Зачем вы свитер надели? Решили раньше времени зиму позвать?
ВИЧ оглядел себя, и, поглаживая свитер на груди, сказал:
- Затем, что сегодня наш город навестил первый мороз. Утром я видел иней на траве. К тому же, у меня тут с нашими делами круглый год лютый холод. Не томи, выкладывай.
- Мне по заводскому телефону звякнул аноним.
- Угрожал? Что-то требовал?
- Нет, доброжелатель. И голос, как будто обиженный.
Юрий Николаевич рассказал о том, что услышал от Ковальчука. ВИЧ беспокойно повёл глазами, сел в кресло и нервно закурил. На его маленьком круглом лице написано, что он предельно озадачен такой новостью. При нём за многие годы, что он тут, заводскими «стакановцами» опробовалось множество рацпредложений и даже открытий по выносу и вывозу алкогольной продукции. Так что он сходу поверил в такой «выкидыш», как этот. И жёстко сказал:
- Скверное дело, истый конструктор. Скажи, пожалуйста, а почему он именно тебе позвонил?
- На то и аноним, чтобы не знать. Я был замом начальника транспортного цеха, со многими дело имел, многие меня знают.
- Видно, аноним твой чего-то не поделил с Ковальчуком?
 - Похоже. А иначе, какой смысл сдавать своего подельника?
- Скорее всего, на реализации. Хотя вряд ли Ковальчук и Гоша ставят кого-то в известность о своих проделках. Что, вызвать полицию? – спросил директор и, затянувшись слишком глубоко, закашлялся и пустил громкие ветры.
- Вулканы извергаются? – усмехнулся Юрий Николаевич.
- Нет, хвори разбегаются, - без всякого смущения отозвался ВИЧ. - Так вызвать полицию?
- Потом, - сказал Юрий Николаевич. – Предлагаю сначала посмотреть гараж и место, где он находится.
- Верно, пошли.
Они молча миновали проходную и двинулись вдоль забора, пока не очутились возле длинного ряда гаражей, что растянулись аж до старой водонапорной башни, снабжавшей когда-то паровозное и вагонное депо, и всю Товарную станцию. Действительно, самый крайний гараж почти вплотную примыкал к бетонной стене с кольцевой колючей проволокой по её верхнему краю.
- Наверное, этот? – будто бы неуверенно спросил Юрий Николаевич.
- Какой же ещё?
- Звоним в полицию?
- Рано, - не согласился ВИЧ.  - При полиции Ковальчук и Гоша отопрутся от своих подвигов. Скажут, знать не знали, что здесь устроено. Гоша заявит, что потерял ключ и уже давно не пользуется гаражом.
- Ну, наше дело пресечь утечку, это главное. А Ковальчук и Гоша останутся при своих.
- Да? Успокойся. Кто мне вернёт двадцать пять дал? Ты знаешь, какая это потеря? Идём, я тебе прикину.
Они вернулись в кабинет. ВИЧ схватил калькулятор:
- Пять дал – пятьдесят литров, девять – девяносто, одиннадцать – сто десять. Итого двести пятьдесят литров спирта. Его мы купили по сто сорок рублей за штуку, значит, умножаем на сто десять – выходит пятнадцать тысяч четыреста. Каждый литр спирта – это почти два с половиной - водки. Значит, двести пятьдесят умножить на два с половиной – шестьсот двадцать пять бутылок. Бутылка стоит двести пятьдесят. Умножаем и получаем сто пятьдесят шесть тысяч двести пятьдесят рублей. Часть заберут магазины. И нам больше ста тысяч. А?! Кто мне их вернёт, если их посадят? Да, суд может их обязать. Но, во-первых, ещё нужно доказать, что столько похитили именно они. Во-вторых, сколько времени пройдёт до суда? Потом на суде?  Потом до их выплат, а? Плюс то, что мы потратили на спирты «Люкс» и «Экстру»!
Юрий Николаевич не ожидал от ВИЧа иного понимания. Да, он директор. Но при многомиллионных доходах «Формата» - сущая мелочь, на которую можно махнуть рукой. Выгнать Ковальчука и забыть. Он и ВИЧу об этом сказал. Но тот сразу в крик:
- Дело не в количестве. Всё дело в том, что не люблю, когда меня оставляют в дураках. Причём, наглейшим способом. Как дойти до такого! Ведь нарушен даже воровской закон: не воруй там, где живёшь.  В данном случае, где работаешь и получаешь зарплату.
- И что вы предлагаете?
- Сначала, что ты предлагаешь?
- Не знаю. Вызвать Ковальчука на ковёр? Но и здесь он может отказаться: я не я и хата не моя. Лучше всего застать их за хищением и…
- Оказывается, варит твоя голова! Говоришь, «вечерком по пятницам»? Значит, надо установить тайное наблюдение.  И как только, так сходу с поличным!  А если помнить, что инициатива всегда наказуема, а инициатива твоя - предлагаю и тебе поучаствовать в наблюдении. Согласуй с Нил Нилычем и действуй. Где Нил? Где телефон?..
Юрий Николаевич не стал дожидаться, пока ВИЧ переговорит с начальником охраны, и поехал домой. Жаль Ковальчука, но не как отпетого преступника-вора, а как неразумного шалуна, который не ведает, что творит. Эксклюзивно разобраться в женщинах, в Правительстве, в кинематографистах и даже в самом себе, заявив, что ему не отказывает «сообразиловка». И свихнуться из-за «деньжат» – банальность, на которую идут только чудики с тихим умом. Впрочем, откуда буйство ума, если череп забит «целками» и «деньжатами»?
Дома Галочка жарила сырники. На столе сметана и сгущёнка. Он сел к столу и сообщил ей последние новости с ликёроводочного завода. Галочка слушала, качала головой. Он думал, жена так и будет молчать, но ошибся.
- Осторожней там, Юра, они могут быть вооружены, - повернулась она от сковородки. – Таким активистам на добро ума не хватает, а на зло - они весьма предусмотрительны. Прям-таки профессора своего дела.
Он принял из её рук свою тарелку с шестью сырниками и, накладывая на них чайной ложкой сметану, болезненно вспомнил, что опустел заветный флакон.

ВЕСЬ ДЕНЬ В ПЯТНИЦУ
Весь день в пятницу он только и думал о том, как вечером будет участвовать в облаве на Ковальчука. С Нилом Ниловичем Боевым они обсудили всё до  мелочей. Вместе с директором провели рекогносцировку местности, определили тип замка на гараже – навесной, крупный, один. Очевидно, изнутри дверь запирается на щеколду, и это нужно иметь в виду. ВИЧ приказал Боеву включить в команду одного охранника, а сам пригласит начальника отдела кадров Петуланину – как понятую. – «Ага, баба на корабле», - пробурчал Боев, но возражать не стал. Кроме того, Юрий Николаевич не удержался и намекнул, что у него есть знакомые полицейские - капитан Лещинский и лейтенант Обозов, и ВИЧ тут же кивнул – зови.
Расположиться решили так: Боев с охранником, переодетые в спортсменов,    будут прогуливаться у гаражей, словно бы на разминке. Полицейские, сидя в обычной легковушке, станут наблюдать на некотором расстоянии от гаража. А сам директор вместе с начальником отдела кадров Петуланиной и Юрием Николаевичем последят за гаражом из хим. лаборатории, окна которой выходят как раз на эту сторону.
Нынче рабочий день тянулся особенно долго. Мысль о вечерней операции ни на минуту не покидала сознание. Готовясь к ней, Юрий Николаевич просматривал какие-то бумаги, звонил по телефону жене, которая с этого дня приступила к своей новой работе. Помолчав, Галочка сказала, что в библиотеке непривычно тихо и безлюдно, и она немало скучает по оставленному ею коллективу. 
- Ничего, само дело тебя увлечёт, вработаешься и привыкнешь, - утешил он её не особенно убедительными словами и отключил телефон.
В нервном ожидании он поочерёдно вытаскивал и просматривал ящики письменного стола, и вдруг на самом дне обнаружил утраченный, как ему казалось, рецепт «Чистой силы» последнего образца.
«Браво, Белбог! - обрадовался он. – Значит, не особенно научные, но вполне результативные исследования продолжаются! Только бы интуиция не подвела, а испытуемые угощаться не перестали».
После обеда Юрию Николаевичу позвонила Алла Георгиевна и попросила переговорить с неким Посылаевым, который претендует на его бывшую должность зам начальника транспортного цеха.
 - Я думаю, подобных экземпляров вы ещё не встречали, - сказала она.
- Вы уверены?
- Не получится у меня выразить словами.
- Пускай зайдёт.
Вскоре он явился – высокий, худощавый, смуглолицый, в синих вельветовых брюках, синей рубашке и бежевой ветровке. Чёрные густые волосы гладко зачёсаны назад, щёки и подбородок облегает короткая щетина, призванная подчеркнуть мужественность или, как ныне принято говорить, брутальность данного субъекта. Но большие карие глаза смотрят внимательно и приветливо, как у благонамеренного юноши.
- Здравствуйте, Юрий Николаевич! – обратился он красивым, как будто театральным голосом. - Извините, пожалуйста, что отрываю от дела, но судьбе угодно…
Как вас зовут?
- Павлом.
- Павлом вас называют родные и друзья. Ваше отчество?
- Евгеньевич. Но не рано ли с отчеством?
- Присаживайтесь, Павел Евгеньевич, я слушаю.
- Спасибо, из уважения к вам, постою. Тем более что сажусь я легко, а вот встаю трудновато.
- В ваши-то годы? Вам сколько лет?
- Двадцать девять. Но годы здесь ни при чём. Просто семь лет назад я попал в жуткую автокатастрофу. Все думали, не выживу, или, если выживу, то не встану с постели. А я – у вас.
- Что с ногами?
- Нет правой, протез по колено.
Юрий Николаевич с любопытством и жалостью взглянул на штаны Посылаева и перевёл взгляд на его руки.  Левая кисть имела какой-то неестественный, бело-розовый цвет, и это наводило на мысль, что и с нею не всё в порядке.
- Рука тоже?
- Да, по локоть. Но у меня такие протезы, что работают не хуже естественных. С ними я не разделим, как грузовик и экскаватор. Немцы делали.
- Вот клин! Как что-то качественное, так немцы. Одни немцы! Где ещё они у вас?
- Ещё имею несколько имплантатов сердца и зубов. В сердце искусственные клапаны, а зубы… кстати, не хуже естественных.
Слушая парня, Юрий Николаевич подумал об излишней церемонности Аллы Георгиевны: видя перед собой полного инвалида, она не удосужилась отказать ему, а направила сюда. Но для чего? Или постеснялась?
- Значит, вы…
- Да, инвалид, но мне это ничуть не мешает жить полноценной жизнью. Даже пара спортсменом являюсь, бегаю на короткие и средние дистанции. Предлагали соревноваться в надувании резиновых грелок до их разрыва, а также в силовом троеборье – пауэрлифтинге, но я выбрал лёгкую атлетику.
- Нет, я хотел сказать… забыл, как называется?.. Это когда человек-механизм…
- А, киборг! Да, в немалой степени я тоже. Помните у Эдгара По генерал Джон Смит был не просто ранен, а изрублен, что называется, в куски? Так ему сделали столько протезов, что он их в разобранном виде хранил в обычном мешке.
Юрий Николаевич не помнил этого рассказа, но кивнул, чтобы не прерывать беседу.
- А знаете, как читается наоборот слово «киборг»? – «гробик», вот как! Смешно, не правда ли?
- Да уж. И судя по всему, вы человек образованный, начитанный.
- Ничего удивительного, ещё до аварии окончил филфак. И потом от операции до операции, когда делать было нечего, увлёкся самообразованием. Столько всего прочитал! Великих немцев-философов, в том числе Гегеля, Канта, Фейербаха. Великих англичан-экономистов, в том числе Смита, Рикардо, Маршалла.  Но более всего пришёлся по вкусу американский экономист Озер и его книга «Должны ли люди голодать?» Не читали? Если потерпите, коротко скажу. Помните, был такой английский поп Мальтус?  По его расчётам, количество продуктов питания на земле увеличивается в арифметической прогрессии, а количество населения – в геометрической. И скоро земля не сможет прокормить всех людей. Значит, утверждает Мальтус, чтобы этого не произошло, нужны войны. Озер ему резонно возражает - сколько бы ни оказалось ртов на земле, человеческих рук в два раза больше. А две руки всегда прокормят один рот…
- Вы пьющий?
- И нет, чтобы да, и нет, чтобы нет. По праздникам бывает. С подругой Варенькой…
- Полагаю, самым близким отношениям с Варенькой вам ничто не мешает?
- Полное совершенство! Она лучше всех на свете. Ни у меня к ней, ни у неё ко мне в этом смысле претензий нет, один восторг.  А чтобы кланяться спиртному и терять голову, такого не допускаю. И если вдруг захочется, могу себе по приказному, но дружелюбно сказать: - «Обойдёшься!»
Юрий Николаевич осмотрел голову и лицо Посылаева – нет, вроде бы, всё нормально. Только правый глаз как будто без движения и открыт чуть больше левого.
- Глаз тоже?
- Да, правый. Зато левый прекрасно видит.
- В той аварии только вы пострадали?
- Нет, и родители.  Но их даже в больницу не взяли, оказали помощь на месте и отвезли домой.  Наше авто на свалку, а меня в реанимацию. Я был за рулём, и, слава богу, что они остались невредимы. У меня отличные родители. Мама – зав кафедрой биологии, а папа – дипломат. Как-нибудь познакомлю, и вы сами убедитесь. Но главное, они хорошие люди. И научились жить в полном согласии   друг с другом и со мной. В общем, как выражается нынешний молодняк, круто вау супер да!
Юрий Николаевич встал. Ему всё больше нравился этот парень. О своих родителях он говорил то, что и Юрий Николаевич мог сказать о своих. К тому же его родители живы, а живых реже хвалят. Но сознаёт ли, на какую работу идёт?
- Одного не понимаю: вы что, в самом деле, хотите сюда? У вас, Павел Евгеньевич, высокий интеллект. Вы можете плодотворно заниматься умственным трудом, но при чём тут наше предприятие? Наше простое до арифметики, изношенное до слёзной жалости предприятие? А вы, как в той песне: «гремя огнём, сверкая блеском стали…»
- Всё просто. Помните, у Некрасова: «Мужик что бык: втемяшится в башку какая блажь…»? Так и у меня. Хочу вжиться в коллектив, чтобы написать книгу о вашем, или, если буду здесь работать, о нашем предприятии. О людях и проблемах. Словом, о тех, кто, не щадя своих сил и здоровья, шикарно делает то, что губит силы и здоровье других.
- Но есть ещё большие губители – наркоделы и наркодельцы. И проблемы с наркотиками нечета нашим. Так, может быть…
- Нет, Юрий Николаевич, с ними всё ясно, они вне закона. Они могут интересовать только плоскую, детективную литературу, где не герои, не образы, а лишь функции. А мне важна судьба, психология и путь, которым тот или иной несчастный дошёл до жизни такой.  Помните «Аэропорт» и «Отель» канадца Артура Хейли? А ещё «Таксопарк» и «Универмаг» ленинградца Ильи Штемлера? И если первый досконально изучал по книгам и прочим публикациям проблемы предприятия, о котором собирался написать, то Штемлер лично устраивался на это предприятие и на основе собственных знаний и опыта создавал книгу.
- Одно замечание: ещё был Айтматов с «Плахой».  Это, по-вашему, плоская литература?
- Что вы, что вы! Айтматов – гений. Мне до него пока ещё не дотянуться… Скандинавы, полагаю, кусают себе и друг другу локти и круглосуточно рыдают, что не выдали ему Нобелевскую премию.
- Вы уже где-то печатались?
- Да, немного. Два моих рассказа «Третья попытка» и «Отсрочка» напечатали московские журналы. А в коллективном сборнике «Верное слово» - рассказ «Медовая полынь», - такой вот оксюморончик в названии.
- Но, я думаю, вам известно, какой колоссальный доход получает государство от продажи спиртных напитков? В имперской России на него содержалась армия, флот и…
- Что вы, что вы!  У нас этот колоссальный, как вы говорите, доход попадает в дырявый карман. Во-первых, алкоголь – ведущая причина ранней смерти человека. Во-вторых, по заверению авторитетных умов, государство гораздо больше теряет от последствий алкоголя, чем получает. Разрушается семья и личность, совершаются миллионы преступлений, случаются многочисленные катастрофы и аварии. Кстати, мне тоже устроил аварию пьяный шофёр.  И сам он после того, как вылетел на встречную полосу и наехал на меня, оказался на том свете.
- Один был в машине?
- Там, к несчастью, тройное горе. Вместе с ним погибли его жена и одиннадцатилетняя дочка. И это ещё не всё. Через несколько дней и мать жены свалилась от инфаркта. Теперь давайте подсчитаем, сколько моим родителям и государству обошлось лечение только меня. Сотни тысяч, если не миллионы. И это случай лишь с одним напившимся бедолагой.  А сколько таких, как он, и таких, как я? А дети? Какие дети родятся от алкоголиков и даже просто выпивох? И потому решил, что, если я сам постоянно живу под таким душевным гнётом, то, наверное, имею неоспоримое право взяться за эту тему. Чтобы отдельные двурукие и двуногие своими глазами увидели, своей душой почувствовали, какой ужас несут они в свой дом из магазина. Конечно, если глаза их пока ещё открываются.  К тому же, если у них есть дети – чтобы постеснялись в их присутствии открыть бутылку.
Лишь на мгновение в душе Юрия Николаевича шевельнулась ревность типа: а почему это какой-то инвалид будет писать о наших проблемах, а не я, здоровый гусь?  Он посмотрел в карий, настоящий глаз Посылаева  - было в нём что-то глубокое, что пропускает в душу, вызывая доверие и симпатию к человеку. И пробудившееся в глубине сознания чувство подсказало: «А сделаю ли я лучше?! Я ведь ещё не только не печатался, но даже не пробовал что-то записать. Кроме, конечно, рецепта «Чистой силы» и нескольких рассказов моих беседчиков на мобильник.
- Но почему вы решили пойти именно в транспортный?
- Там вакансия, я в Интернете вычитал.
- Не только. Мне также известно, что есть место в хим. лаборатории.
- Что вы, что вы! Они такие профессионалы! Меня с моей филологией и на порог не пустят.
- Но я тоже был заместителем начальника цеха. Там полно всякой работы, в том числе физической. Как-то мне даже пришлось больше часа перегружать застрявший при отказе мотора грузовик. С двумя водителями три тонны ящиков с полными бутылками перекидали на другую машину. А каждый ящик весит почти двадцать кило.
- О, это я запросто! Хотите убедиться? – поставил он свою обычную руку локтем  на стол, как для армреслинга. – Я в подобных стычках многих обставлял.
- Честно говоря, не знаю, как с вами быть, - ставя и свою руку, сказал Юрий Николаевич.
-  Не тревожьтесь. Точно такую фразу я услышал от Аллы Георгиевны. После чего она указала мне дорогу сюда. Что, поехали?
Юрий Николаевич мгновенно почувствовал цепкость и силу руки Посылаева. Но и сам он был далеко не слабак, и не собирался уступать. Наверное, полминуты, или даже больше, они пытались одолеть друг друга, и Юрий Николаевич стал уже сомневаться в своей победе. Но тут Посылаев расслабил кисть и тяжко выдохнул:
- Не ожидал от вас такой силы.
- Признайтесь, включили поддавок? Решили, что мне, от кого зависит ваше трудоустройство, не понравится, если проиграю? – говорил Юрий Николаевич и чувствовал растущую симпатию к парню.
- Ничего, - смутился Посылаев. – Сами понимаете, трудно жить.
- Ну, дело твоё.
Юрий Николаевич взял трубку, набрал номер. Услышав голос начальника отдела кадров Петуланиной, сказал:
- Посылаев нам подходит, можете оформлять.
- Да вы что, Юрий Николаевич! У него половины органов не хватает, он при ходьбе гремит, как наполненный металлоломом тарантас, а вы…
- Алла Георгиевна, напомнить вам народную мудрость насчёт половины стакана? И отношения к нему пессимиста и оптимиста? Не нужно? Тогда решайте сами, а лично я не против.
Нач. кадров несколько секунд молчала, словно бы вспоминая, что там было с этими оптимистом и пессимистом, и, поменяв наступательный тон, отыскала иной довод:
- Юрий Николаевич, я понимаю, что вы хотите поставить эксперимент. Но что при этом скажет сам начальник транспортного цеха Шпилевский?
В этот момент Посылаев, хотя и не слышал, о чём она говорила, подался вперёд и уточнил:
 - Пожалуйста, сообщите ей, что со Шпилевским я разговаривал. Он мой сосед по дому и хорошо меня знает.
- Алла Георгиевна, мы со Шпилевским берём ответственность на себя. Назначим ему двухмесячный испытательный срок. А работа покажет.
Завершив разговор, он опять пожалел, что остался без «Чистой силы». Интересно было бы послушать претендента о том, чего он обычно не говорит. И тут же понял, что не смог бы учинить пробу на этом умном и по-своему уникальном парне. Хотя бы потому, что в сиюминутном разговоре Юрий Николаевич ощутил некую родственность с ним, некую одинаковость в понимании обоими часто обсуждаемых многими людьми вещей. И что может дать проверка? Хоть с «Чистой силой», хоть без неё, он скажет то, что у него за душой. Такой и книгу напишет от души, и обеспечит её правдой и совестью. «Как же его не принять? - подумал Юрий Николаевич. - Он и жертвой стал от алкоголя, не исключено, от нашего…»
Повернувшись к Посылаеву, поторопил:
- Ну, что вы ждёте? Ступайте в кадры, пока они на месте.
- Спасибо, спасибо за ваше… вот, почти забытое слово, за ваше великодушие.  Я, как только вошёл, сразу понял, что вы поверите. Внешность человека о многом говорит…
Юрий Николаевич озадаченно посмотрел на него и обратил внимание, что одна рука его спокойно висела, а другая заметно вздрагивала.
- Идите уже, а то не попадёте.
Когда «киборг» ушёл, Юрий Николаевич стал привычно думать о себе, насколько сам он здоров и силён. Но как же этот его «комплекс полноценности» мешает вспомнить, сколь нелепо живут другие. Прежде всего, пьяницы, наркоманы и просто сбившиеся с панталыку люди, подобно мелкому грызуну Ковальчуку. И не изменить, не исправить, вот в чём суть.

КАК ТОЛЬКО ВРЕМЯ ПОДОШЛО
Как только время подошло к шести, он стал ждать звонка. Стрелки на циферблате почти не двигались. Наконец, в половине седьмого позвонил ВИЧ.  Какой-то мальчишеской, заикающейся скороговоркой он сообщил, что, по донесению наблюдателей, Ковальчук покинул завод и несколько минут простоял за проходной, как будто кого-то поджидая.  Коротко переговорил по мобильнику и задумался.  Вышел на заводскую автостоянку, сел в чёрную легковушку и направился в город.
ВИЧ на мгновение умолк и тут же позвал: 
- Давай в химлабораторию. Сотрудники ушли, здесь только мы с Петуланиной. 
Не мешкая, Юрий Николаевич явился на пост наблюдения и остановился у окна рядом с Аллой Георгиевной. У соседнего окна в настороженной позе охотника застыл ВИЧ. И тут же прошептал:
- Так, внимание: один явился.
Юрий Николаевич увидел возникшую у гаража синюю легковушку. Она затормозила, едва не коснувшись бампером заводской бетонной стены. Из кабины вылез крупный мужик в джинсовом костюме, достал из кармана ключ и открыл двери гаража. Тут же почти впритык к его машине подъехала другая, чёрная, и в   гараж вошёл Ковальчук.
- Птички в гнёздышке, - хрипло произнёс ВИЧ. – Дадим время наладить контакт и схватим за яйца.
- Не пойму, что, собственно, происходит? – встревожилась Алла Георгиевна. – Вообще-то мне пора домой, внучка ждёт.
ВИЧ слегка наклонил голову, как молодой бычок, пробежался от окна до дверей и обратно, и остро взглянул Петуланиной в глаза.
- Простите, Алла Георгиевна, что сразу не сообщил, почему вас позвал, - повинился ВИЧ. - Поверьте, есть причина – я не был уверен, что преступники явятся именно сегодня.  Дело в том, что нач. цеха Ковальчук занялся неблаговидной деятельностью и крадёт спирт. Мы должны его поймать с краденым и потребовать возместить наши потери. Вы будете свидетельницей. Или понятой, как юриспруденция называет такого рода участие.
- Я? – сузила она глаза. - Не хочу. Боюсь. У меня маленькая внучка и больной муж. Куда мне от них? И вообще, когда мне страшно, я перестаю соображать.
- Но похитители уже там, уже приступают. Буквально несколько минут, и мы схватим их за руку. И соображать не надо, быть только свидетелем.
В это время призывным электронным голосом дал себя знать мобильник ВИЧа, он взял его:
- Слушаю! Да, выходим.
Взглянув на обиженную Аллу Георгиевну, хрипло сказал:
- Дам премию, будете довольны.
- Коварный обольститель, - встряхнула головой нач. кадров и направилась к выходу. Она первая стала спускаться по лестнице, а за ней ВИЧ и Юрий Николаевич. При этом ВИЧ, показывая лицом на неё, говорил, как ему казалось   тихо, чтобы она не слышала:
- Настоящая женщина! Для виду показывает, что боится, а внутри закалена, как стальной булат.
- Закалишься тут с вами, чугунными, - обернулась она и плотно сжала губы.
 К зелёному гаражу они подошли первыми. И тут же появился Боев с охранником, а вслед за ними капитан Лещинский с лейтенантом Обозовым. Капитан отвёл Юрия Николаевича в сторонку и сообщил, что днями его с женой пригласят на допрос в качестве свидетелей по делу уголовников, задержанных в квартире Александры Матвеевны.  Они уже дают признательные показания и там немало интересного. Юрий Николаевич кивком выказал понимание своей ответственной роли и поставил условие, чтобы его и его жену вызвали вечером, так как они оба на службе и не имеют права отлучаться в рабочее время. Кроме того, он не хочет ставить в известность руководство «Фаворита» о своих досудебных разборках с «могильщиками». Капитан Лещинский заверил его, что так и будет. После чего они вернулись к дверям гаража.
 Нил Нилович Боев попытался найти щель в дверях, чтобы заглянуть вовнутрь, но не нашёл. Потянул за ручку – дверь закрыта изнутри. Постучал костяшками пальцев – молчание. Ещё постучал – раздался голос:
- Кто там?
- Сто грамм! Откройте, пожалуйста, хочу попросить в долг пару литров бензина. Иначе до заправки не дотянуть. Я отблагодарю.
Внутри что-то скрипнуло, звякнул засов - и отворилась дверь. Все увидели рослого плечистого мужика в джинсах и тельняшке с закатанными по локоть рукавами.
- Чё надо? – недружелюбно спросил он.
- Зови подельника, - приказал Боев.
- Какого ещё подельника? – гаркнул мужик и дёрнул дверь на себя, но ему не дали закрыть.
- Не валяй дурака, Гоша, - сказал Вячеслав Ильич. - Был сигнал, решили проверить. Не подтвердится – принесём извинения. И нальём «дружелюбную».
- Какой сигнал! – взревел Гоша, поднимая с пола увесистую кувалду на короткой ручке. – Ну, брысь от гаража. Кому сказал?! – взмахнул он кувалдой, и все, кроме лейтенанта Обозова, отпрянули. А лейтенант Обозов точным спецназовским приёмом выбил кувалду из Гошиной руки, так что она с грохотом отлетела в угол гаража, и завернул ему руку за спину.
- Болит! – застонал Гоша.
- Отметим, что при задержании оказал сопротивление, а это статья, - сказал капитан Лещинский и достал красную книжицу сотрудника внутренней службы МВД. 
- А я здесь при чём? – вялым, будто потухшим голосом произнёс Гоша. – Я здесь давно не был, мало ли что могло тут без меня… Если кто по дурости…
- Не врать, разберёмся, - сказал капитан Лещинский. – Кто здесь, кроме вас? У вашего гаража две машины.
В это время вздыбилась деревянная крышка в полу, и наверх по узким   ступенькам потрескивающей лестницы поднялся бледный, с трясущимися руками, Ковальчук. Губы его дрожали. Глаза остро и затравленно забегали и остановились на лице Юрия Николаевича. Он дважды моргнул, словно бы что-то вспоминая, и опустил голову.
- Хреновое дело, - сдавленно проговорил он и щёлкнул пальцами. – Чего не ожидал, того не ожидал. Точнее, не ожидал, что так скоро.
Вячеслав Ильич и капитан Лещинский оттеснили его, спустились в ярко освещённый подвал и сразу ощутили запах спирта. Ничего особенного они там не увидели. Бетонные стены и пол, деревянные стеллажи с овощными и фруктовыми банками-склянками и хламом по содержанию авто; в углу – зелёная телогрейка и толстопузый бачок без крышки.  Они уже хотели возвращаться, как вдруг Вячеслав Ильич заглянул под лестницу и застыл, как будто встретился взглядом с тигром – из чёрной земляной стены торчал кусок трубы с красным краном. Под краном стояла цинковая двадцати пяти литровая фляга. Вячеслав Ильич качнул её – раздался тихий всплеск.
- Голь на выдумки хитра, - произнёс он подвернувшуюся по случаю фразу. – Гениальное по своей простоте изобретение.
- Ага, на то и гении, а всё гениальное всегда просто, - ответил капитан, делая крошечным фотоаппаратом снимки бидона и крана.
- Гении выгреба, - уточнил Вячеслав Ильич и, спохватившись, тоже стал снимать на мобильник.  После чего попросил остальных участников необычной акции удостовериться в содержании подвала.
Вслед за Боевым и охранником туда спустились Юрий Николаевич и Алла Георгиевна, которую он бережно поддерживал за руку.  Юрий Николаевич повернул кран – во флягу устремилась тонкая, напористая струйка спирта.
- Полтора-два литра в минуту, - определил он. – Значит, в час…
- Какая гадость, - поморщилась Алла Георгиевна от запаха спирта и   подземной экзотики. – Хоть в кино показывай.
Осмотрев подвал, поднялись наверх. Вместе с полицейскими они ждали каких-то слов от Ковальчука и Гоши. Но те молчали. Не дождавшись их реакции, Вячеслав Ильич посмотрел на Ковальчука:
- Назвал бы тебя свиньёй, но свиньи спирт не воруют. Особенно там, где живут. - Когда я лежал в больнице с венами, часто думал о врачах – какие они гуманисты, что идут на крест ради несчастных. И кладут   свою жизнь на какую-нибудь вульгарную язву или геморрой. И совсем не думал об извергах, которые в это самое время поступают как гнусные крысы. – Тут он достал мобильник и кому-то приказал: - Срочно отключите спиртопровод в очистной цех!  А ремонтников с инструментом и лопатами за проходную, к гаражам. Минуту на сборы!
- Вячеслав Ильич, товарищи, я осознал, - глядя на Юрия Николаевича, начал свою речь виновного Ковальчук. И тут же перевёл взгляд на ВИЧа: – Простите, простите, товарищи, бес попутал. Но, честное слово, я только что разорвал бесовы путы. Больше не повторится. Всё верну… Всё верну и даже с лихвой… Продам квартиру…
- Това-а-арищи, - не выдержал ВИЧ. –  Прямо зла не хватает. Слушай сюда. Сказал бы я тебе, кто ты и какова твоя пошлая цель, да сам знаешь.  И товарищем ты уже давно себя не считаешь, а самым крутым господином. Господин стырщик, вот твоё пиковое звание. 
Юрий Николаевич и Алла Георгиевна посмотрели друг на друга и улыбнулись. Было, как им показалось, в только что заявленном противопоставлении что-то свежее, хотя и по-солдафонски грубое.
- Зря вы так, Вячеслав Ильич, - тихим, почти плачущим голосом, проговорил Ковальчук. – Я ж больше двадцати лет… до вас ещё на этом заводе… Могли бы и сжалиться на первый раз… А вы… 
- Нужен протокол задержания с поличным, - сказал капитан Лещинский. – Лейтенант, зафиксируйте доказательную информацию и дайте расписаться свидетелям. Снимки я приложу.

УЛИЦА КРЫЛАТЫХ ФАНТАЗИЙ
Улица Крылатых Фантазий начинается от гребного канала, огибает Сестринский парк и впадает в площадь Конструкторов. Здесь, посередине длинного семнадцатиэтажного дома, между почтой и аптекой располагается Центральная детская библиотека. На входе несёт службу пожилой охранник и всегда вежливо приветствует посетителей. На первом этаже размещается гардероб, зал для занятий живописью и кабинеты для изучения иностранных языков. Все стены первого этажа и оба лестничных пролёта увешаны картинами юных художников. Многие считают, что самой неудачной из них является та, где нарисован читальный зал: за столиками, уткнувшись в тарелки, что-то едят   большими ложками многочисленные читатели. И только за одним столом сидит черноволосый мальчик в красном свитере и читает книгу. Картина называется «ОРИГИНАЛ». 
Сама библиотека и её читальные залы располагаются на втором этаже. Здесь Галина Викторовна наводит порядок в абонементе «Подросток». Она расставляет книги по алфавиту и удивляется, что зачитанный почти до дыр «Гарри Поттер» стоит в единственном числе - остальные тома на руках. А рядом на полках   новенькие книжки с иллюстрациями, прекрасно изданные и никем не читанные. В их числе «Конёк-горбунок», «Робинзон Крузо», «Чёрная курица»,  «Гулливер»… Посмотрела год выпуска – все они вышли в свет три-четыре года  назад, и за это время каждая из них могла стать весьма потрёпанной, однако  не случилось. Приостановив работу, она пошла к директору библиотеки и высказала ей своё недоумение по поводу не востребованности таких знаменитых книг.
- А, заметили? Много причин, - сказала Карина Игнатьевна, оторвавшись от журнала, что читала у окна. Её стройная, лёгкая фигура сорокалетней женщины в зелёном брючном костюме освещена утренним солнцем. Тёмные, с чуть заметным пепельным оттенком волосы, закрывают правую часть лица и падают на грудь. Светло-серые, спокойные глаза смотрят приветливо и вот-вот улыбнутся.  – Во-первых, продолжала она, что касается «Гарри Поттера», то автору удалось в романе показать жизнь семьи и борьбу добра со злом. А это всегда привлекало юных читателей. Во-вторых, стали меньше читать как взрослые, так и дети. – Раньше дети нашего города были одними из самых начитанных в стране. Теперь же уйму времени отнимает телевизор. А глядя в него, размышлять не надо – всё тебе в рот положат, разжуют – только глотай. Вот и глотают, бездумно и безучастно, - знаю это по себе, если на какой-то миг потеряешь контроль над собой и засидишься у экрана. И вдруг спохватишься – чего это я отказалась от собственного житья-бытья и наблюдаю выдуманную житуху каких-то ущербных людей. Невольно подумаешь о том, что создатели подобных «шедевров» не требуют от своей работы искусства, а «гонят пургу» в угоду самым примитивным и просто потерявшим себя зрителям.  Причём, начисто отринуты благородство и великодушие, без чего не бывает настоящего искусства. В-третьих, компьютеры, смартфоны, телефоны кишат всякими играми, душу раздирающими сплетнями и прочими забавами. Только успевай следить. И следят часами, сутками, не вставая и не задумываясь, что это плохо. А к чему это приводит?
- К трагедиям, - сказала Галина Викторовна. - Я читала о пятнадцатилетнем подростке. Так он убил свою мать только за то, что она запрещала ему долго играть в Интернете.
- К сожалению, это не единственный случай. Дети убивают родителей, убивают друзей, сами кончают с собой. Но в Интернете не только тьма дури -   полно там и текстов известных книг. Не ленись, читай. Хотя нынче многие книги делают бессовестные люди – ни редактора тебе, ни корректора, сплошная халтура.  У меня сердце замирает, когда я читаю: «тройная» вместо «стройная», «сери» вместо «серия», «пердам» вместо «передам». И в Интернет попадают такие же не выверенные тексты. Но люди читают.
- Читают, я часто вижу, как их считывают в метро, - сказала Галина Викторовна. - Недавно краем глаза подсмотрела планшет у одной девицы - «Лолиту» читала. И так увлеклась, бедная, что свою остановку проехала. А ей нужно на вокзал, на поезд.
- «Лолита» написана мастерски, иного не скажешь. Только про что она? Конечно, в жизни всякое бывает, в том числе и такое, о чём пишет Набоков. Но писатель же не фотограф, чтобы мастерить копию. А искусство, как я понимаю    не сама жизнь, а Божье Слово, волшебный фонарь. На его свет идут все, кто желают быть счастливыми. Только мало таких, большинство тех, кому всё равно, как жить, с кем дружить, как относиться к детям. Я тоже вчера после работы ехала в метро. На какой-то остановке рядом со мной села женщина с маленьким сыном. Тот глянул в окно, где бежала бесконечная стена, поболтал ногами и спрашивает: - «Мам, а почему луна называется спутником?» - «Не знаю, отстань», - сказала она, доставая мобильник и погружаясь в него. – Мальчик покрутился, подудел песенку собственного сочинения и снова спрашивает: - «Мам, а почему слоны едят только траву, а вырастают самые большие и сильные?» - «Ох, господи, как же ты надоел! У тебя когда-нибудь рот закрывается?»  - негромко и будто бы весело сказала мама. Ну, скажите, разве это мама? Я представила себя на её месте и содрогнулась. Это ко мне бы обратилась моя Аня, и я бы так её отшила? Она бы в обморок упала от такого отношения. Здесь уникальная возможность - ребёнок сам идёт на контакт, ищет витамин роста. Казалось бы, тебе и карты в руки – веди беседу, пользуйся моментом для воспитания. Так нет, кроме грубости, ничего за душой.
- Может, ехала, расстроенная?
- Даже если так, но возьми себя в руки. Ты же самый близкий человек. Кому, как не тебе, отозваться на самое родное, что у тебя есть. Так нет, плевать на   вопросы малыша, вырастет – сам узнает.  И с чтением тоже. Он принесёт ей книжку с картинками: мамочка, почитай мне, раз она такая красивая. А мамочка своё: «Отстань, надоел! Найди себе занятие».  Он и забросит книжку под кровать. Это какое ж нужно чувствовать отвращение к жизни, чтобы так относиться к детям… О, Господи, спасибо тебе, что даёшь такое понимание.
Галочка слушала Карину Игнатьевну и радовалась её словам.   Директор не просто высказывала своё мнение, а размышляла вслух специально для неё как для будущей матери. От матери, от её участия в жизни дочки или сына зависит не только, кем, но и какими они будут. Ни мать, ни отец, даже если их собственная жизнь не удалась, более того, сделалась преступной, не пожелают своему ребёнку дурного пути.  Она вспомнила слова мужа о том, что умные дети, когда вырастут, сами себе заработают на жизнь, и подумала, что Юра будет умным отцом. Добрым и мужественным. А таких отцов больше всего любят и уважают дети. И тут же подумала, случись ему беседовать с директором библиотеки, наверное, не удержался бы и угостил её «Чистой силой». И напрасно. У человека с таким пониманием, как у Карины Игнатьевны, не может быть второго дна. И подобного рода проверка стала бы для неё обидной и   оскорбительной.
- У нас давняя традиция, - откинув волосы назад, улыбнулась директор. – Всякий раз мы в честь нового сотрудника устраиваем чаепитие, так что сегодня опять соберёмся. Правда, в последние годы от нас чаще уходят, чем приходят. А вы пришли.
- Мне лестно это слышать. Я куплю чего-нибудь к чаю, - выразила готовность Галина Викторовна.
- Не нужно, я принесла фруктовых пирожных, так что не беспокойтесь.
- Тогда, может быть, шампанского?
- Спасибо, но спиртных напитков мы в библиотеке не практикуем. Хотя ваш муж, наверное, заинтересован в обратном – это же доход его предприятию?
- Что вы, что вы! Он не занимается реализацией, он решает кадровые вопросы.
- Я в шутку, - рассмеялась директор. - В конце рабочего дня помогите   пожалуйста, приготовить стол.
- С удовольствием! Только, право, неудобно: в мою честь устраиваем приём, а я никак не участвую.
- Ну, если вас это смущает, можете в обед сходить за фруктами в магазин, что в соседнем доме. Наши любят мандарины из Марокко и яблоки гольден - там они есть. Не набирайте много, по десятку тех и других.
Галина Викторовна пошла к двери, но тут же вернулась:
- Простите меня, Карина Игнатьевна, я допустила одну ошибку. Устраиваясь на работу, не сказала, что я в положении. Если это недопустимо, я готова забрать   заявление. Тем более что и записи в трудовой книжке ещё нет.
Карина Игнатьевна скользнула взглядом по животу новой сотрудницы и спросила:
- Каков срок?
- Около двух месяцев. Или даже чуточку больше.
- Ну и хорошо, у вас ещё полгода работы, а там видно будет. Сейчас государство не особенно церемонится с библиотеками. Кто там знает, что нас ждёт через полгода.  Кроме того, библиотека наша детская и каждый новый ребёнок – наш ребёнок. Разве пристало нам отказываться?
Галина Викторовна, боясь расплакаться, отвела взгляд. Она силилась найти слова благодарности за такое понимание и за такие слова, и не находила. 
На столе директора как-то особенно громко и призывно зазвонил телефон. Карина Игнатьевна взглядом попросила прощения и взяла трубку:
- Да, слушаю… Кто это говорит? – вздрогнула и выпрямилась она. - Кто?.. В какую больницу?.. Еду!
Она опустила телефон в сумочку и бросилась из кабинета. У двери остановилась:
- В мужа стреляли, я к нему. Вернусь при малейшей возможности.
- Кто стрелял? – попыталась узнать Галина Викторовна, но Карина Игнатьевна уже не слышала. Она бежала к метро, чувствуя, как быстрый бег перехватывает дыхание, а каждый шаг отдаётся болью в затылке.
Галина Викторовна отправилась в читальный зал и увидела тут почти всех сотрудников. Сгрудившись у телевизора, они слушали новости и молчали. Она хотела сказать им то, что минуту назад услышала от Карины Игнатьевны, как вдруг заведующая читальным залом Антонина Петровна выключила телевизор и спросила:
- Что делать? Будем говорить Игнатьевне о том, что сейчас передали?
- Она знает, - сказала Галина Викторовна. – Ей позвонили, и она побежала в больницу.
- Какой ужас! – подняла руки к подбородку пожилая сотрудница Валентина Ефимовна. – Ещё хорошо, что в больнице, значит, живой.
- А что по телевизору сказали? Известно, кто стрелял?
- Да, его друг. Якобы дочка друга занимается каратэ под руководством мужа Карины Игнатьевны – Андрея Леонтьевича. И Андрей Леонтьевич… Ой, даже представить себе невозможно. Все мы знаем Андрея Леонтьевича, и чтобы он решился на такое… У него своя дочка Анечка, чудесная девочка.
- Видно, ненормальный этот стрелок, - вздохнула Антонина Петровна. - Сейчас накупили наганов и не знают, что с ними делать. Наган же не будет лежать просто так, это ж не книга.  Он, как магнит, обязательно притянет к себе руку владельца. И палят почем зря, а лучше бы в себя палили, раз не могут совладать с оружием.
- Сказали, что теперь по всему городу проведут проверки спортивных секций и других детских учреждений. И поставят охранников, чтобы следили. Хорошо, что в нашей библиотеке есть охранник, - вспомнила Валентина Ефимовна седовласого старичка, что вместе с гардеробщицей на входе в библиотеку лузгает семечки и смотрит телевизор.
 - У нас всегда так: сначала учителя и учеников застрелят, потом охрану в школе введут. Сначала старый корабль утонет с десятками жизней, потом новый дадут.
- И поэта сначала убьют, а потом памятник поставят, - мрачно произнесла молчавшая до этого большая, полная Наталья Владимировна.
- Бедная Карина, каково ей теперь?
- Ладно, скоро дети придут. Будем переживать поодиночке, - сказала Антонина Петровна, и первая пошла на своё рабочее место.
Галина Викторовна вернулась в абонемент. Здесь её дожидались мальчик и девочка, похоже, двойняшки.
- Брат и сестра? – обратилась она.
- Ага, Потёмкины, Алина и Слава, - кивнул мальчик. – Принесли сдать «Два капитана» и «Мы все из Бюллербю». Хотим взять Радия Погодина «Книжку про Гришку», а в ней про козла Розенкранца.
- Мама говорила, что в детстве Погодин был её самый любимый писатель, - сказала Алина. -  Да, и его же «Дубравку», если есть.
- Идите, выбирайте. Я только что видела книги Радия Погодина, он на третьем стеллаже, на второй полке снизу. А Гайдара вы читали?
- Ага, в прошлом году. Про Тимура и его команду.
- Понравилось?
Алина и Слава переглянулись. Алина сказала:
- В общем, да, хотя и нет. По-моему…
- Не в общем, да, а, в общем, нет, - не выдержал Слава. – И Тимур, и каждый из его команды какой-то…
- Какой-то ненастоящий, таких детей не бывает, - нашлась Алина. - У каждого человека есть ошибки, а у него нету. Как будто писатель учит нас, как нужно поступать.
- Мы и так знаем, - добавил Слава.
- А вы не подумали, что тогда, в эпоху Гайдара, были другие дети, не такие, как вы сейчас?
- Других детей не бывает, все дети, как мы, - сказала Алина.
- Нет, бывают, - возразил сестре Слава. – Бывают дети, как мы, а бывают выдуманные. Как Тимур и его команда.
Галина Викторовна приняла у них прочитанные книги и, с удовольствием глядя на Славу и Алину, сказала:
- Что ж, ваши слова мне говорят о многом. Прежде всего, о том, что вы читаете. Ещё о том, что вы не просто читаете, но и думаете, размышляете. А ваше собственное понимание книги может привести к тому, что вы тоже когда-нибудь станете писателями. Потому что писатель начинается там, где есть понимание всего и всех. И тоже будете многое «выдумывать». Вы, конечно, «Гарри Поттера» читали? Ведь он весь, с головы до пят выдуманный…
- Да, выдуманный, но живой, - сказал Слава.
- И отчаянный, - согласилась Алина. – Иногда мне казалось, что его можно потрогать. И погладить по голове, чтобы утешить, если ему больно и обидно.
- Значит выдумка выдумке рознь. Александр Сергеевич Пушкин когда-то написал: «Над выдумкой слезами обольюсь». Какая-то выдумка может вызвать раздражение и досаду, а иная – улыбку и даже слёзы радости и печали. Мы с вами за такую выдумку, правда?
Они пожали плечами и отправились к стеллажам.
«О боже, как я хочу, чтобы у меня были такие дети! Нет, не у меня, у нас с Юрой. И чтобы с ними разговаривать так, как с этими двойняшками. И тысячу раз права Карина Игнатьевна с её пониманием сути отношений матери и ребёнка… Бедная, такое несчастье, хоть бы обошлось…»
- Нашли! – радостно сказал Слава, поднимая на стол четыре книги.
- Козёл Розенкранц в «Книжке про Гришку», а «Дубравка» в другой книге, но это даже хорошо, мы и другие рассказы прочитаем, - сказала Алина.
- Все четыре возьмёте?
- Да, если можно.
- Конечно, можно! Мы читателей любим, - сказала Галина Викторовна и поинтересовалась: - Есть куда положить?
 - Ага, мы ранцы оставили в гардеробе. Спасибо, скоро к вам ещё придём, - пообещала Алина.
- И покалякаем, - усмехнулся брат.
- Ваши родители тоже много читают?
- Да, мама учит студентов по физике. И говорит, что преподавателю литературы или истории не обязательно знать физику. А физик или химик должен  знать историю и литературу, - сказал Слава.
- Интересное замечание, - согласилась Галина Викторовна. – А папа?
- Он работает лётчиком и говорит, что его стихия – небо…
- Нет, не так, - перебил Слава. – Он говорит: «В моей душе живут не стихи, а стихия!»  А читает только то, что мы читаем.
- Он в детстве мало читал, - пояснила Алина. - В авиамодельном кружке   самолёты делал, некогда было.
 - Вы в каком классе учитесь, такие начитанные?
- Уже в седьмом, - сказала Алина.
- Ладно, спасибо, что пришли, приятно поговорить. В следующий раз не только сами приходите, но и одноклассников зовите.
- Постараемся, если, пойдут. До свидания!
Весь остальной день Галины Викторовны прошёл в ожидании вестей от Карины Игнатьевны. Читателей было немного, и она то и дело появлялась у Антонины Петровны, но та молчала и не подходила к телевизору.
Перед самым концом работы вернулась Карина Игнатьевна – лицо розовое, будто обожжённое солнцем. Но глаза не потухшие, не утратившие природной терпимости. Прошла в свой кабинет, и вслед за ней туда явились сотрудники.
Не садясь за стол, проговорила:
- Две раны – пробито левое плечо, но кость не задета. Вторая пуля попала в шею, к счастью, по касательной.
- Он в сознании?
- Да, но потерял много крови. Врачи сказали, повезло.
- А преступник? - спросила Антонина Петровна.
- Взяли под стражу, даёт показания. Ещё хорошо, что этот негодяй пришёл до начала занятий, чтобы выстрелить без свидетелей. А то мог бы и других… дети там, они могли пострадать.
- Дочку преступника взяли? – подала голос Галина Викторовна.
- Дома она, - сказала Карина Игнатьевна. – Но, когда к ней пришли, чтобы задать вопросы, не открыла дверь, и отказалась отвечать.  Я думаю, следователи сумеют её разговорить. А пока что, друзья, поменяем тему. Сегодня мы отметим приход в наш коллектив новой сотрудницы – Галины Викторовны Молодой и пожелаем ей успешной работы. Совсем недавно она вышла замуж, и мы её поздравим. Теперь, благодаря своей фамилии, она до глубокой старости будет Молодой. И я прошу поставить в нашей кают-компании чайник и приготовить стол.
Галина Викторовна вместе с другими коллегами вышла из кабинета, но тут же вернулась:
- Ой, я ж не сходила в магазин, думала, отменяется…
- Ничего, обойдёмся. 
- Знаете, Карина Игнатьевна, мне кажется, всё дело в дочке преступника. Жаль, следователям не удалось поговорить с нею.
- Может, перепугалась и не знает, как себя вести, - сказала Карина Игнатьевна. - Или ждёт совета взрослых – матери и кого-то ещё. Я представляю, какой это стресс для неё. И как сложно выйти из такого состояния.
- Сколько ей лет?
- Восемнадцать. Красивая девушка и весьма неглупая.  От неё сейчас многое зависит. И она, и её родители мне хорошо знакомы. Много лет мой Андрей и её отец дружат. В институте вместе учились, одну спортивную секцию посещали. Сколько раз на Новый год они у нас, а мы у них в гостях были. Вроде бы, хорошая, положительная семья. Их дочка Рита занималась у Андрея, он часто хвалил её, прочил большое спортивное будущее. Но в последнее время заметил, что она стала охладевать к тренировкам. Опаздывала, пропускала. Он сокрушался, разговаривал с её родителями.
- Она где-то учится?
- В медицинском, на первом курсе.
Галина Викторовна хотела спросить, как фамилия Риты, но вспомнила, что известна фамилия её отца и матери, и не спросила.
- Почему она вас интересует?
- Я думаю, всё дело в ней, в её поведении. Что-то мучит её и лишает воли.
- Каким бы ни было её поведение, только никто не давал права этому стрельцу палить в моего мужа, - сказала Карина Игнатьевна и, открыв холодильник, протянула одну коробку с пирожными Галине Викторовне, другую взяла сама.

ПРЕСТУПЛЕНИЕ ПЕТРА ТИМОФЕЕВИЧА
Преступление Петра Тимофеевича Ковальчука и Георгия Алексеевича   Малеева (Гоши) было настолько очевидно, что правоохранительные органы при расследовании уголовного дела решили до суда оставить их на свободе под подписку о невыезде. Ни Ковальчук, ни Малеев не утаили имён тех, кому они для реализации поставляли алкоголь из ворованного спирта. И трое из них тоже должны будут оказаться на скамье подсудимых.
Юрий Николаевич брезгливо относился к Ковальчуку и на очной ставке у следователя, и на заводе. И подавая руку при встрече, в разговоры не вступал. Тем более что встречи были не частыми – Ковальчук отстранён от работы по статье, а если и появлялся на предприятии, то лишь за какой-нибудь справкой или характеристикой.
Директор завода Чесноков, которому поначалу казалось, что он сможет сам разобраться с Ковальчуком и потребовать от него возместить нанесённый ущерб, на допросе даже не заикнулся о том, чтобы следственные органы не доводили дело до суда. Предприятие, которое он возглавляет уже пятнадцать лет, во многом схоже с магазином, откуда, как чужие, так и свои тащат вожделенную продукцию. И если каждое хищение считать уголовным, то из судов можно не вылезать, как из зловонного болота. Административные меры могут быть приняты к мелким воришкам, но не к таким злостным, как этот. Ещё хорошо, что приспособления, при помощи которых они умыкали спирт, оказались не слишком громоздкими, и целиком поместились в заводском музее. Ползавода уже явилось взглянуть на них. Не исключено, что кое-кто – из особого интереса…
Столько работы у директора, столько людей и проблем – голову сносит.  А тут ещё следствия, суды, адвокаты, вены, операции – ужас! И грядёт важное событие – на следующей неделе во Дворце культуры «Пищевик» состоится Международный конгресс виноделов, на котором в числе других ораторов должен выступить и представитель «Формата». Сначала он хотел поручить это Юрию Николаевичу Молодому, но передумал и решил выступить сам. А Молодого позвать с собой как человека, знающего проблемы предприятия. На таких ристалищах нужны крепкие духом, надёжные помощники. Поговаривают, будто бы откроет собрание и скажет напутственное слово сам Премьер, а это уже не шутка, тут нужно ухо держать востро. И хотя некоторые остряки говорят, что все речи и слова Премьера похожи друг на друга, как песчинки в пустыне Сахара, всё же не остряки дело двигают, а премьеры.
Он позвонил Юрию Николаевичу и сообщил о конгрессе. Тот, словно бы ждал звонка, и с готовностью спросил:
- Моя задача?
- Проще пареной репы – после моего выступления хлопни два-три  раза в ладоши, чтобы другие проснулись и тоже похлопали.
- Всегда готов!
- Молодец, по-пионерски ответил. Подлецы, такую детскую организацию закопали! А ты успел стать пионером?
- Конечно! У памятника Защитникам Неба принимали.
- А меня в классе. Потом встречу организовали с автором книги о пионере-партизане Саше Бородулине. Слыхал такого?
- Со мной в классе учился Бородулин, но не Саша, а Витя, - сказал Юрий Николаевич. - Не герой, но хороший парень. Когда вырос и выучился на стоматолога, женился на еврейке, а та его на Кипр увезла.
- Всё правильно, не зря же про евреек говорят, что они являют собой две ипостаси – как жена и как средство передвижения.
- Это в советскую эпоху. Когда с отъездом для многих были почти непреодолимые проблемы. Теперь проще.
- Ага, анекдот советской поры: «На Дерибасовской стоят два еврея. К ним подбегает третий и говорит: «Извините, я не знаю, про что ваш умный разговор, но ехать надо!»
Юрий Николаевич знал этот анекдот, но из деликатности рассмеялся, как будто слышал впервые. Отложив трубку, достал из кармана повестку с вызовом к следователю по «квартирному» вопросу Александры Матвеевны и её дочки, и уточнил дату и время. Выходило, завтра, в семь вечера ему и его жене надо быть по известному адресу.  Он сидел, раздумывал, как отвечать, если следователь заинтересуется, почему он, Молодой, увёл с кладбища Александру Матвеевну и   Леночку. Интуиция подсказала? А на чём она основана? И где её можно применить ещё, если она столь продуктивна?
По-птичьи затенькал и задрожал на столе мобильник. На табло - незнакомый номер.
- Да, слушаю!
- Это я, Эдик, с кем ты имел разговор насчёт ограды, - узнал он голос грабаря. – Ты просил подумать и позвонить, так я предлагаю начать хоть завтра.
«Вот выход! – обрадовался Юрий Николаевич. – Назову следователю его имя, и таким образом в дело вступит не моя интуиция, а конкретный человек с поставленной ему бандитами задачей. Хотя…»
- Что ты молчишь? Ты слышишь?
- Слышу, слышу. Но едва ли отвечу по существу.  Навалились проблемы, надо разгрести. Через пару недель я позвоню.
- Но ты не передумал?
- Нет, я бы сразу сказал. Всего доброго!
- Секунду, здесь вот какая формальность. Мы с тобой должны составить договор на выполнение работ. Чтобы всё по закону, а главное, по-честному. Я сделаю проект и передам тебе для ознакомления. Скажи адрес, я отправлю почтой…
- Зачем почтой? Можно по электронке, прямо на работу.
- Так не получится. Мой старый компьютер вышел из строя, а новый пока не купил.
- Записывай: Вторая липовая аллея, дом четыре, квартира двадцать. Всё, пока.
Юрий Николаевич отложил телефон и представил себе картину: следователь задаёт вопросы землекопу, а у того глаза на лоб – кто донёс, что он копал могилу живым людям? И решает, что это сделали арестованные братья Храмцовы. Ему и в голову не придёт, что это он сам выдал их после «Чистой силы». Всё, выход найден. Остаётся поговорить с Галей, чтобы на вопросы следователя не отвечала. Почему пошла с мужем? Потому что взяла и пошла. И всё. Без мужа ей скучно. К тому же он шёл к женщинам, а женщины в наши дни ещё те женщины.
Таким образом, покончив размышлять о следователе, Юрий Николаевич освободил голову совсем для другого. А именно: посетовал, что у него иссякла «Чистая сила», и нужно срочно воссоздать её для новых экспериментов. Прежде всего, над самим ВИЧем, который может поведать немало интересного и даже забавного. И не полениться записать. Штук сорок таких «интервью» – и готовая книга. А что? Сейчас каждая домохозяйка валяет книги, а сантехники публикуют мемуары. Так почему бы и ему не попробовать? Находясь на службе в таком месте, сами обстоятельства просятся на книжные страницы. Сначала книга, по ней кино, потом драма, потом опера, потом балет… что там ещё?  И на каждом представлении, или, как сейчас принято называть, презентации – море нашей продукции. «Эх, дорогой ВИЧ, ты представляешь, какова будет выручка   «Формата»?!»  Он вытащил из-под обложки паспорта рецепт волшебного напитка, в который раз пробежал его глазами и, решив, что займётся этим дома, взглянул на часы - пора домой.
Галочка ещё не пришла, и это хорошо. Вымыл руки, вооружился рецептом и, мысленно воскликнув: «Давай, Юра, давай!», стал открывать свои склянки. При этом напевал: «Первый тайм мы уже отыграли…»
Он наливал, подливал, взбалтывал, подсыпал, смешивал, перемешивал и даже немного подогревал. Потом попробовал на вкус, осушив колпачок, и воскликнул: - Есть! – Включил в мобильнике записывающее устройство и сел к столу. И через несколько минут перед ним лежал аудио фрагмент его признания – как он выносит с «Формата» готовую продукцию для новых опытов. Нет, это не воровство, - считал он. - Это спонсорская помощь огромного предприятия его маленькому не научному, а скорее, знахарскому труду. Это лишь капля в производственных издержках завода, и, как человек непьющий, он вполне имеет право на такую шалость. И только он перелил готовое зелье из кастрюли во флакон для «Чистой силы», как пришла жена. Поцеловала мужа и, повесив сумочку на ручку двери, протянула ему увесистый полиэтиленовый мешок с мандаринами и яблоками. Завтра она угостит сотрудников библиотеки, раз уж сегодня не получилось.
- Ой, у нас пахнет вином?
- Да, я тут немного пошаманил. Тебя что-то задержало?
- Представляешь, такое событие! Сегодня в мужа нашей директрисы Карины Игнатьевны, который работает тренером, стрелял его друг. И ранил. Теперь он в больнице. Но раны не смертельные, будет жить. По телевизору передавали, наверно, ещё будут показывать.
- Чего друзья не поделили?
- Будто бы всё дело в дочке этого друга. Что-то насчёт неравнодушного отношения к ней тренера. И отец решил наказать его.
- А на самом деле?
- Никто в это не верит. И дочка молчит. Только мне кажется, всё дело именно в ней. Представляешь, когда к ней домой приехали следователи, она им не открыла и даже не стала с ними разговаривать. Проверить бы её на твоём «полиграфе».  Восемнадцать лет, уже не маленькая.
- А если на самом деле возникли какие-то «неуставные» отношения между ними?
- Нет, Юрочка, у Карины Игнатьевны не может быть плохого мужа. Его знает вся наша библиотека, и все говорят: не может быть! Я так рада, что я с ними. Сегодня после работы отмечали мой приход, все душевно приняли новую сотрудницу. Я немного рассказала о тебе. Столько шуток было и восторгов. Заявили, что я теперь самый ценный сотрудник, раз напрямую связана с таким предприятием, как «Формат». Спасибо, что заставил меня перейти. С детьми разговаривала и в большом восторге от них.
Юрий Николаевич краем уха слушал жену, а сам думал о том, как бы помочь отыскать правду о случившемся. Ему нужна дочка стрелявшего, всё дело в ней.
- Дочка этого стрелка учится или где-то работает? – спросил он.
- Да, студентка-медик. Но про «полиграф» я тебе в шутку сказала. Ещё не хватало нам заниматься таким делом. Полиция сама разберётся.
- В шутку, так в шутку, - сказал он. – А если не в шутку?
- А если не в шутку, то боюсь, милый, что твоя «Чистая сила» может со временем стать для нас бедой. Никакого счастья нам она не принесёт. Отдать её властям – а как они ею распорядятся? Не захотят ли подвергнуть анализу и угостить всё население? Но это половина беды. А полной бедой она окажется, если попадёт к преступникам или просто к бесчестным людям. И что будет с тобой, с нами, если они узнают о твоей «Чистой силе»? Они же тебя похитят, будут мучить…
Юрий Николаевич не верил собственным ушам. Жена разговаривала с ним, как с подростком, который в силу пока ещё не сложившегося ума, собирается бегать по крышам вагонов электрички или по примеру паука взбираться по гладкой стенке на крышу небоскрёба.
- Что ты предлагаешь? – спросил он.
- Быть осторожным. Мне сейчас при моей беременности стали заметнее недостатки людей. И пугают сложности, с которыми наш ребёнок может столкнуться, когда родится.
- А мы на что?!
- Конечно, мы будем помогать и оберегать. Но, мне кажется, не зря и тут и там говорят о правах человека. А твоя «Чистая сила» нарушает права… Даже не знаю, что именно… Может, право на тайну?
Юрий Николаевич подошёл к секретеру, достал из ящика градусник и протянул жене.
- Что ты этим хочешь сказать? – спросила она.
- Проверь, всё ли с тобой, как надо.
- В каком смысле?
- В прямом, не подтвердится ли жар.
- Нет у меня никакого жара, я бы почувствовала.
- Ты уверена? А ты не понимаешь, что всё это хитроумные либеральные россказни, - Юрий Николаевич прошёлся по кухне. – У честного, совестливого человека всегда обязанностей больше, чем прав. Он сам налагает на себя обязанности. При этом его права, если они не задевают прав других людей, сами возникают из его деятельности и сопутствуют ему всю жизнь.
Галина Викторовна слушала мужа и радовалась его словам, его пониманию вдруг возникшей проблемы.
- А что касается тайны, то я не покушаюсь на обычные человеческие тайны – пускай себе таятся, сколько влезет. Мне нужно знать тайны потенциальных преступников, террористов и прочей нечисти, от которой могут пострадать люди. В их числе и мы с тобой, и наш будущий сын.
Галина Викторовна не согласилась:
- Ты представь: наш подрастающий сын или дочка живут и думают: «Папа ходит с угощением не просто так. Он угощает для того, чтобы узнать всю подноготную…» А если они с кем-то поделятся такими сведениями?
Юрий Николаевич, раздосадованный затянувшимся обсуждением ставшей вдруг нервной темы, не нашёл, что ответить. И сказал:
- Давай послушаем новости, может, что-нибудь скажут.
Они ужинали и смотрели телевизор. Как всегда, вещали об Украине, о   Сирии, о террористах. Но вот пошли местные вести и одна из них – о выстрелах в Андрея Леонтьевича. Оказывается, первые сообщения о преступлении были не точны. Никаких противоправных действий в отношении своей ученицы Риты – тренер не применял. Просто в последнее время она стала пропускать занятия, ленилась и зевала на тренировках, отчего заметно утратила многие навыки. Он её уговаривал, предупреждал, что примет меры, - не помогало. Ребята в секции поговаривали, что у Риты появился дружок «арабской национальности». И с ним она проводит немало времени, собираясь то ли замуж за него, то ли вместе с ним уехать из страны. Андрей Леонтьевич неоднократно ставил в известность родителей, что их дочка перестала работать над собой, но родители верили ей, а не тренеру, и подозревали его в предвзятом к ней отношении. Всё это время она жаловалась отцу на тренера, который якобы добивается от неё иных, далеко не спортивных занятий. И Андрей Леонтьевич, видя, что все его просьбы, наставления, увещевания не приводят к желаемому результату, отчислил её из команды. В слезах побежала Рита к отцу, а тот, разъярённый поведением друга, ринулся к нему и стал палить.
- Видишь, правильно мы с тобой говорили, что у Карины Игнатьевны не может быть плохого мужа. Нет у меня её телефона, а то бы позвонила.
- К сожалению, у нас такая Рита не одна. Сейчас многим молодым пудрят мозги и призывают к новой, героической жизни. А наши недоросли, наигравшись в компьютерные игры, думают, что и настоящая война – это компьютерная война, из которой всегда можно выйти не только живым, но и победителем.
- И что же делать?
- Менять политику в отношении подростков и юнцов. В нашем крайне политизированном мире не может быть деполитизированной молодёжи. Когда-то в Советском Союзе это понимали и многие десятилетия не имели проблем.
- Отчего же тогда Советский Союз так тихо скончался?
- Оттого, что главную власть в стране захватили старые козлы и марксистские начётчики. А нужно было всем и всё разрешить. Всем, кроме бандитов и контры. Суди сама: умер старик Брежнев, вместо него старик Андропов; умер старик Андропов, вместо него старик Черненко; умер старик Черненко, вместо него старик… даже выговорить стыдно, кто после него. И где, скажи, профессора геронтологи, которые сказали бы правду о невозможности для   стариков поднимать непосильную для них государственную штангу?
- Избрали же американцы старика президентом.
- Ну, избрали, и что, рады? Америка особый случай. Там они объединены богатством. Сделайся Америка чуть беднее, и они в две недели съедят друг друга. Кроме того, там запущены такие механизмы движения, что при любом президенте она будет сохранять равновесие. У нас иное ещё с царских времен. Наш верховод должен быть волевой мудрец, точно знающий, куда и через какие пропасти должна идти страна.
Галочка слушала и с удивлением, переходящим в тревогу, спрашивала себя, откуда в Юре столь совершенные знания. Он окончил университет, который дал ему знания о человеке, о его физических и психических способностях. Но не было такой сферы деятельности людей и государств, в которой бы он не разбирался. И решила, что всё дело в книгах, которые он прочитал. Она не собиралась и не могла ему возражать. Но перевести нудный разговор в шутку было просто необходимо. И не удержалась:
- Иногда мама, если я выразилась как-то не так и с чем она не согласна   говорит: «Если ты такая умная, почему же ты не в Правительстве?»
- Мама твоя считает, что в Правительстве только умные?
- Да, многие так считают. По крайней мере, для того, чтобы попасть туда, ум необходим.
- Она хотела, чтобы ты стала министром?
- Нет, конечно. И вопрос такой задают, чтобы слегка убавить спеси у того, кто слишком возносится над остальными.
- Но всё-таки кого она видела твоим мужем?
- Тебя, конечно. А в шутку желала, чтобы я вышла замуж за космонавта или за капитана самого дальнего плавания.
- А теперь?
- Что ты! Украдкой плачет от радости, что я вышла за тебя.
- А как там наш родной? – посмотрел он на её живот.
Вместо ответа Галочка подвинулась к нему и поцеловала в губы.

У СЛЕДОВАТЕЛЯ
У следователя допросили сначала Юрия Николаевича, потом Галину Викторовну.
Следователь в форме капитана полиции - Людмила Ивановна Красницкая – высокого роста, с открытым, миловидным лицом и короткой, светлой причёской. Только рот и губы для этого лица крупноваты, но они лишь подчёркивали её женственность.  Она включила компьютер и пригласила его.
 Как только он вошёл в небольшой кабинет с зарешечённым окном, встала из-за стола, чтобы реально оценить его рост, и чуть-чуть улыбнулась, отметив про себя, что в городе немало высоких мужчин.   Он тоже оценил её рост и подумал, что высокие красавицы всегда чуть-чуть стесняются своего роста, из-за этого бывают легко уязвимы.  И его тронуло, что сейчас даже она, капитан полиции, подтвердила его догадку. Впрочем, на пальчике обручальное колечко, значит   оберегаема.
Людмила Ивановна предложила ему присесть. На её столе покоился ноутбук и стопка бумаг, на верхнем листе которой лежала шариковая ручка. На стене за Людмилой Ивановной висел небольшой портрет Президента в тёмно-синем костюме, белой рубахе и чёрном галстуке в белую крапинку. Юрий Николаевич показал на него:
- Помогает?
- В расследуемых делах не очень, а как надёжный мужик – да.
- Хороший комплимент, он бы…
- Комплименты говорят в глаза, а за глаза выражают почтение… Добрый день, Юрий Николаевич. Наступила пора нам познакомиться, и коротко побеседовать, - сказала она, приготовляя мышку. - Прошу вас ответить на несколько вопросов. Первый – как вы оказались в тот день на кладбище?
- Приехал к матери и отцу, давно у них не был. Решил посмотреть, что там поправить.
- И что увидели?
- Собственно, я знал, как там всё обстоит. Нужно искать людей, чтобы   сделали…
- Вы были один?
- Приехал один, а недалеко от меня полуголый человек копал свежую могилу.
 - Вас не удивило, что кладбище закрытое, на нём уже несколько лет никого не хоронят, а он копает? Не для потехи же?
- Сначала нет, всё-таки это кладбище, мало ли какие у них правила. Может, кому-то в порядке исключения разрешили. Меня даже обрадовало, что есть человек, с которым можно поговорить о поправке моих могил.
- Больше никого не было?
- Вроде бы, нет. Правда, я не особенно вглядывался, но, кажется, нет.
- Вы с ним разговаривали?
- Да, он представился Эдиком. Я позвал его к могилам родителей.  Он вылез,   оглядел место, задал несколько вопросов. В том числе – что касалось вида ограды и нужна ли скамеечка и скорбный столик у могил. Я спросил, во что он оценивает объём работ. Он назвал слишком высокую цену, но я согласился. Договорились, что он примет окончательное решение и позвонит. Я дал ему свой телефон, и он вернулся в могилу.
- Вы не спросили, почему он собирается кого-то хоронить на закрытом для похорон кладбище?
- Нет, хотя подумал, что это действительно странно: выходной день, раннее утро, закрытое кладбище. А когда увидел, как по кладбищу, пробираясь между заросших травой и кустами могил, бредут две женщины и направляются к могильщику, что-то напряглось во мне. Что-то тревожное…
В это время открылась дверь, и в кабинет вошёл капитан Лещинский.
- Не помешаю? – задорно спросил он.
- О, товарищ капитан! – привстал Юрий Николаевич. – Рад вас видеть.
- Уже майор, - поправила его Людмила Ивановна. – Присаживайтесь, майор, участвуйте в нашей беседе. Итак, вы почувствовали тревогу?
- Да, интуитивно. Закрытое кладбище, но копают. И вдруг две женщины. Что-то ёкнуло у меня в душе, а душа моя - здесь, под рукояткой грудины, sternum по-латыни, - показал он место на груди. - Оказывается, ещё помню из анатомии… И решил уберечь их от беды.  И, как показали дальнейшие события, душа оказалась права. На выходе с кладбища мы увидели, как подъехал внедорожник, из него вышли двое, потом ещё один и остановились, глядя, как мы садимся в машину.
- Потом вы кого-то узнали в квартире академика?
- Кажется, нет, находились они далековато, трудно узнать. Помню только, что в спортивных костюмах. Плотные такие, может быть, и они. 
- Эдик вам позвонил?
- Да, сообщил, что готов приступить к работе. А вы с ним разговаривали?
- Дважды. Братья Храмцовы не таили его от нас, но и не подтвердили, что он с ними. Сам он утверждает, что нанялся к ним копать яму за хорошую плату. И только.
- Про наш с ним разговор доложил?
- Совсем кратко. При этом упомянул, что вы предлагали угостить его коньяком. Но он отказался.
«Отказался… отказался! – молнией ударило в голову Юрия Николаевича. – Если он помнит, что его хотели угостить…»
- Простите, Людмила Ивановна, я тоже кое-что спрошу, - не выдержал майор Лещинский, подумав, наверное, что свидетель задаёт слишком много вопросов. - Скажите, Юрий Николаевич, чем объяснить резко изменившееся поведение Храмцовых там, в квартире академика, после того как они приняли угощение из ваших рук? Их как будто подменили, и они из вежливых людей превратились в лиходеев.
Юрий Николаевич повернулся к нему:
- А как ещё? Вы разве не замечали, что после спиртного все ведут себя несколько иначе? По крайней мере, не совсем так, как до выпивки. С вами этого не случалось?
- Случалось и много раз. Но сразу пуститься на такую откровенность, причём, столь агрессивно, как они… это, знаете, странновато. Обычно преступники, да ещё с большим опытом и стажем, так сходу не выражают своих эмоций.
- У разных людей разная психика. На кого-то меньше действует, а кто-то мгновенно превращается в свой антипод. Этому несть числа примеров. Возьмите   недавний случай с тренером, в которого стрелял папа спортсменки. Он, будучи трезвым, и даже будучи другом, отмочил такое, чего и пьяный себе не позволит.
- С собой у вас нет угощенья? – спросила Людмила Ивановна.
- Что вы, что вы! Идти к следователю со спиртным – это нонсенс. А с Храмцовыми что?
- Арестованные Храмцовы дают признательные показания, - сказал майор Лещинский. - Мы ещё двоих арестовали. Возможно, и они не последние. Будем работать. Но вот иное обстоятельство – Пётр Тимофеевич Ковальчук. Вы сказали директору завода, что якобы вам позвонил некий аноним и навёл вас на след преступников. Почему он вам позвонил? Не директору, не охране, а именно вам?
- Думаю, об этом нужно спросить анонима. Меня многие знают по спорту, по транспортному цеху и просто по жизни. Многие, в том числе и те, кто хочет мне помочь.
- Вы не могли бы вслух прикинуть, кто именно? Вы человек сметливый и, может быть, кто-то всплывёт?
Юрий Николаевич поднял глаза к потолку:
- Кто именно, кто именно… Нет, не представляю. Возможно, кто-то не из моих друзей, а из врагов Ковальчука. Кто-то из тех, с кем он не договорился, или кому просто не угодил. Знают, что я решаю кадровые вопросы…
- Но сам Ковальчук на допросе показал, что после разноса, который директор завода учинил своим сотрудникам и лично ему по поводу хищений спирта, он заходил к вам и даже предлагал выпить.
- Не выпить, а попробовать новую марку водки. Я не употребляю спиртного, и он это знает. И не пробую.
- Вы его чем-то угощали?
- Опять же надо спросить у Ковальчука.
- Спрашивали, отрицает.
- Нет, не угощал.
Майор Лещинский встал, взял себя за подбородок, озабоченно стал ходить   по кабинету.
«Отказался… отказался, - дважды повторил про себя Юрий Николаевич. -  Если он помнит, что отказался, то может помнить что-то ещё… А что именно? Неужели вспомнил то, что рассказал мне? Выходит, «Чистая сила» не совсем чисто сработала?..»
Остановившись у зарешечённого окна и глядя на портрет Президента, уверенный в себе майор Лещинский сказал:
- Я вот о чём прошу, дорогой Юрий Николаевич: если вы обладаете каким-то особым средством дознания, каким-то напитком, способным разговорить человека, не таите его от нас. Такое средство спасёт тысячи жизней, это я вам говорю как человек, посвятивший себя борьбе с преступниками… Впрочем, вы и так знаете. Могу себе представить, что вы, работая на известном предприятии, создали нечто такое, о чём нам, следователям, можно только мечтать. Если так, и вы пойдёте на сотрудничества с нами, то мы сразу по своим каналам обратимся к Первому лицу государства и поставим его в известность…
- Ничего такого я не создавал, и зря вы затеяли подобный разговор. В конце концов, я как свидетель…
 - Подождите, хочу досказать. Нет нужды пояснять, какую пользу может принести ваше средство. И не буду говорить, какие награды, какие звания и премии вас ждут. Вы станете лицом неимоверно крупного калибра. При необходимости мы дадим вашему заводу такой заказ… или даже построим отдельный завод, который возглавите именно вы…
- Нет такого средства. И мечтать не надо, потому что его нет. И никогда не будет. И не даст Первое лицо государства разрешения на выпуск такого средства. Он поймёт, что ему же, одному из первых, и преподнесут рюмку-другую. Что тогда?  Он потом головы поснимает с тех, кто это сделал. В том числе и с меня.
- Но вы же, наконец, поймите и наши проблемы. Кроме того, поймите, что если, в принципе, возможно такое средство, то рано или поздно его откроют. Не вы, так кто-то другой. А вы останетесь ни с чем. Вам это надо?
Юрий Николаевич весело и с некоторой жалостью посмотрел на майора Лещинского и скрестил на груди руки:
- Вам не кажется, что вы зря теряете время? У вас есть полиграф. Совершенствуйте, доводите его до нужного значения. В конце концов, именно он является действенным средством выявления истины. А наше дело на «Формате» радовать людей в праздники и заглушать боль в скорбные минуты. Для этого мы существуем, и ни для чего больше. И вам, товарищ майор, я бы посоветовал с большим старанием и усердием подходить к преступникам, а не искать мифическое средство борьбы с ними.
- Да, полиграф хорошо, - согласился майор Лещинский. - Только помогает он лишь в том случае, когда имеется конкретный объект расследования. К сожалению, полиграф не устанавливает будущего преступника, точнее, того, кто готовит преступление. Тогда как средство «раскола» помогло бы выявить…
- Глубокое заблуждение, - взмахнул рукой Юрий Николаевич. – Если даже и будет когда-нибудь создано такое средство, его сходу запретят законом. Вы этим средством станете угощать всех подряд. И, скажите, где гарантия, что после очередного угощения кто-то из тех, кого вы угостили, не… извините за просторечие… не откинет копыта? Вас же самих тогда назовут преступниками, и, снова извините, поместят за решётку. 
Майор Лещинский, чем дольше вёл допрос - нет, в данном отдельном случае, беседу - тем больше убеждался в том, что Молодой скрывает истину. Уж очень тонко он разбирается в существе вопроса и отвечает, как специалист, неплохо знающий проблемы криминалистов.
- Не хотите нам помогать? – задал он последний вопрос.
- И рад бы, но как?
Расстроенный майор Лещинский, прежде чем уйти, сухо сказал:
- У меня всё, товарищ капитан, можете продолжать.
«Отказался… отказался… Возможно, «Чистая сила» не так эффектно действует на тех, кто занят тяжёлым физическим трудом? А выкопать могилу в одиночку – это чего стоит?.. Надо проверить. Найти землекопов и проверить…»
Людмила Ивановна   задала свидетелю ещё два-три вопроса о Ковальчуке и   также внесла ответы в компьютер. Затем отпечатала два листа на принтере, внимательно прочитала их сама и дала ему ознакомиться и расписаться.  Юрий Николаевич вышел в коридор, где своей очереди к следователю дожидалась Галина Викторовна. Её тут же пригласили в кабинет, и Юрий Николаевич сел на её место, полагая, что допрос продлится долго. Но она, к большому удивлению обоих, не пробыла там и минуты, и вернулась к мужу. Он спросил, о чём её спрашивали, но Галочка не ответила.
Они сели в троллейбус и долго ехали молча. За окнами свежий сентябрьский ветер азартно срывал жёлтую листву с вязов, лип и тополей. Сияло солнце, отражаясь от окон и свежевыкрашенных к чемпионату мира по футболу стен - всё это поднимало настроение нашей парочки после визита к следователю. Мелькали разноцветные вывески: Ресторан «Философия закуски», Кафе «Алфавит меню», Салон «Кузница красоты», «Бюро «Ритуальные услуги»… Перед самым выходом Юрий Николаевич снова, на этот раз с тревожной ноткой,  поинтересовался:
- Так о чём тебя спрашивали?
- Мне, Юра, задали только один вопрос: знаю ли я что-нибудь о твоих опытах? Я спросила, о каких опытах? И меня сразу отпустили.
Дома они ужинали без настроения и аппетита. Мысленно Галочка просила: «Не дай, Господи, ни дурным, ни добрым людям узнать о том, что делает мой муж…Только-только стала налаживаться моя жизнь и мамина, и Юрина, как тут же возникла тревога… За что, скажи, за что?.. Не дай, Господи, сил тому, кто может лишить нас покоя…»
- Не переживай, всё идёт, как должно идти, - словно догадавшись, о чём она думает, - сказал он. - Я ещё в самом начале своей практики понял, что отныне все мозги современного пьющего мира принадлежат мне через мою «Чистую силу». Она тайна, и никто, кроме нас с тобой, этой тайны не знает.
- А ты не вспоминаешь иногда поговорку, что, как ни старайся, шила в мешке не утаишь? Да, пока что никто не знает. Но уже кое-кто начинает догадываться, что тайна есть. А если догадываются, значит, будут искать. Не зря же мне следователь задала вопрос о твоих опытах? Казалось бы, логично спросить о преступниках, но их это не интересует. А почему? Потому, что они уже знают, что есть тайна. Значит, пойдут копать, как драгоценный клад. И что потом? Будут ли с тобой церемониться, если точно определят, чем ты владеешь?
- «Что потом?» - чисто женский вопрос, я себе его не задаю. – Мне кажется, ты слишком большое значение придаёшь всей этой белиберде. Будь проще, дорогая. И вообще, мы с тобой давно не целовались, - поднял он её на руки и стал целовать в лицо. Галочка хотела ещё что-то спросить, что-то о Ковальчуке, но он не дал ей своими поцелуями…

ЧУВСТВО ТРЕВОГИ
Чувство тревоги не проходило несколько дней. И только в день открытия Международного конгресса виноделов словно бы отпустило. Он с ВИЧем ехал в директорской машине и, поглаживая внутренний карман пиджака с «Чистой силой», перебрасывался с ним короткими фразами:
- Хорошее нынче бабье лето, - сказал Юрий Николаевич.
- Ага, молодцы бабы, постарались. Мы им за это мужичью зиму устроим.
- В каком смысле?
- В смысле подморозить и отогреть. Я тебе говорил, что наша «КАК ЖАХНЕМ!» пошла со свистом?
- А вы не верили. Грозили серпом Леониду Геннадиевичу.
- Да ну же, не вспоминай. На вчерашнее число тридцать магазинов заказали.
- Она отличается от других сортов?
- Её сам чёрт не отличит. Всё дело в этикетке. Прав Лёня Бояринов, или как   его называют, наш Поллитрук: этикетка – двигатель продажи. Надо премию готовить, - глубоко вздохнул директор.
- Непременно, заслужил.
- И ты заслужил. К ДНТэ получишь.
- Что это?
- День национальной трезвости.
- Значит, никогда. В календаре такой день отсутствует.
- Нам календарь не указ, мы сами учредим. Для начала в рамках нашего предприятия. А дальше - как бог даст.
- Рады стараться, ваша трезвость! Но хочу уточнить: премию не только мне, но и анониму?
- Ты его знаешь? Только честно!
- Откуда? На то и аноним.
- Тогда тебе одному, но обе!
- Широко, по-директорски! – отозвался Юрий Николаевич. - Интересно, а как с этикеткой – «УДАРИМ ПО КЛАВИШАМ!»
- Нет, «клавиши» не сыграли. Вот если бы лет двадцать назад, в эпоху спирта «Рояль», помнишь такой?
- Слышал, но не помню. Я тогда шкетом был.
- Страшное дело, сколько народу полегло от этой голландской гадости. Одних загубил, других инвалидами сделал. Мой сосед Миша Кузьменков ослеп, года три потыкался с белой палочкой и – ногами вперёд. Хорошо, потом   Черномырдин запретил.
Помолчали, поскорбели о безвременно ушедших.
- Интересно, что скажет Премьер? – не удержался ВИЧ.
- Скажет. Спичрайтеры позаботились.
- Это да, но и от себя он должен что-то сказать.
- Непременно. Порадует нас, что в стране стали меньше пить, и это самый важный показатель деятельности правительства.
- Меньше пить, но не меньше помирать от «палёнки»  - уточнил ВИЧ. – А это уже бездеятельность правительства. Они думают, что если введут гос. стандарт качества, то вообще…
- Надеюсь, у вас в докладе этого нет?
- Чего?
- Смертей от «палёнки».
- Ты чего? Думаешь, я с глузду съехал?
- Тогда хорошо. Хотя подобную проблему тоже нельзя опускать. Обязательно вспомнят, как от боярышника на метиловом спирте загнулась почти сотня считающихся крепкими сибиряков.
- Да, согласен. Хочешь, посмотри, что я приготовил, - он полез во внутренний карман пиджака, потом в другой карман – и уставился на Юрия Николаевича. – Юр, где доклад?!
- А где доклад? – задал тот же вопрос Юрий Николаевич.
- Твою мать! Вчера вечером жене читал, и, видно, оставил на кухне. – Давай, разворачивай, - приказал он водителю. - Гони вспять!
Юрий Николаевич взглянул на часы:
- Успеем, ещё пятьдесят минут.
- А ты почему не позвонил мне вчера и не напомнил?
- А я знал, что вы его забудете? - ответил Юрий Николаевич и стал смотреть в окно.
- Знал не знал… А если и дома не окажется?
- Ничего страшного, выступите в устном жанре.
- Можно и так, но с бумагой всё-таки лучше, - сказал он. - Когда читаешь по бумаге, ничто тебя не собьёт, никакой мудак из зала не перекинет тебя на другую тему.
- Конечно. У бумаги много достоинств, но самых главных два: первое, она – друг мысли, второе – не терпит воды.
- Ага, только спирт! Особенно, на этикетках! – сказал ВИЧ.
Доклад нашли и на конгресс поспели. Здесь им подтвердили, что да, будет   Премьер, но слегка задерживается. И, чтобы скоротать время, они могут выпить кофе за гардеробом и ознакомиться с художественным оформлением Дворца культуры «Пищевик». Им на руки выдали папочку с повесткой дня и списком ораторов. В этом списке Вячеслав Ильич – шестой. Ещё в папочке оказался блокнот для записей и красивая шариковая ручка, на корпусе которой золотыми буквами означено: «Международный конгресс виноделов». 
Фойе перед залом заседаний переполнено. Вячеслав Ильич и Юрий Николаевич миновали контроль, прошли регистрацию, при этом здесь им напомнили, что директор «Формата» выступает шестым, вслед за неким Солодянкиным.
Они пошли бродить и выискивать знакомых. Здесь, немного озабоченно, с приклеенной на американский манер улыбочкой ходили директора заводов. Вторую волну составляли главные технологи - суетились, коротко здоровались друг с другом, с чем-то друг друга поздравляли. Степенно шествовали представители Министерства промышленности и торговли, при этом зорко вглядывались в толпу – выискивали медийных работников на случай их просьбы об интервью. И абсолютно все обращали внимание на высоких девушек модельной внешности в костюмах-этикетках: водочных, коньячных, винных, ликёрных и прочих – несть им числа. Но самой привлекательной, самой женственной среди них выглядела юная, невысокого роста рыженькая «Путинка». Она скромно и вместе с тем иронично посматривала по сторонам, будто бы желая кого-то встретить и поощрить своим вниманием. Почти все участники саммита улыбались ей, а некоторые даже кланялись.
- Жаль, не мы первые сообразили назвать наше изделие «Путинкой», - вздохнул ВИЧ. – Так и быть, со следующим президентом постараемся не проморгать.
- А вам уже известно, кто следующий?
- В том-то и дело, что нет. Но только бы не какой-нибудь Воронов, Кривошеев или, не доведи господь, Кацнельсон.
- Почему это? В конце концов, дело же не в самой фамилии, а в том, кому она принадлежит?
- И что, у тебя будет коньяк «Воронок»? А водка «Кривошеевка» или «Кацнельсоновка»? Где же тогда психология и научный подход?
- Да, пожалуй, нашему нервному обществу такая водочка придётся не по вкусу.
- Хорошо бы, явился, к примеру, Орехов, - мечтательно произнёс ВИЧ. – И тогда водочка «Орешек». Или Дубов – тогда коньячок «Дубок». А ещё неплохо бы   Копытин – и ликёр «Копытце». Тогда на месте будет и сказочка: «Не пей, Иванушка, из копытца, козлёночком станешь».  А?! Или у тебя другое что?
- Нет, почему? Только я бы ещё прибавил отдельные названия не от имени, а от какого-нибудь явления или понятия. Например, водка «Буреломка» - для бухарей-авиапассажиров. Или коньяк «Чистосил». Здесь от обратного: есть нечистая сила, а наща – чистая будет.
ВИЧ приостановился, повёл глазами:
- А что! В отличие от палёнки.  Запомни своё название, подумаем.
Так они рассуждали на тему выбора президента, а в это же время в банкетном зале на втором этаже официанты готовили столы для «неформального общения».
Теперь о том, как подготовились организаторы к встрече на самом высоком уровне. Сразу видно, постарались недурно, особенно по оформлению. Стены фойе выглядят нарядно и празднично, повсюду красочные плакаты застольной тематики. Вот семья полного сил задумчивого человека – красивая жена-брюнетка, сын лет шестнадцати и дочка помладше.  На столе крупно нарезанный торт, бутылка шампанского и две бутылки «ЧАЙ ЛИПТОН».  Фужеры главы семейства и его супруги наполнены шампанским, а в обоих фужерах деток – «ЧАЙ ЛИПТОН». Возле стола сидит упитанный серый кот и белой, как будто босой лапкой моет мордочку. И надпись красивыми буковками: «ВСЕМУ СВОЁ   ВРЕМЯ». На другом плакате нарисованы два седобородых старца – один в пиджаке, на котором десятки орденов и медалей, и выше всех Золотая Звезда Героя Социалистического Труда. Другой – в полковничьем кителе с многорядьем орденских планок и Золотой Звездой Героя Советского Союза. Стоят у скромно накрытого стола, в руке у каждого полная рюмка и надпись: «МЕДАЛЬ ЗА БОЙ, МЕДАЛЬ ЗА ТРУД ИЗ ОДНОГО МЕТАЛЛА ЛЬЮТ». Рядом картина военно-патриотического содержания: группка солдат после боя – это видно по свежим бинтам двоих рядовых - сидят в густой траве, разливают из фляжки в алюминиевые кружки и надпись: «МЫ ПОБЕДИМ!». Вот плакат-карикатура: в огромную бутылку головой вниз по пояс, как поршень, вдвинут  полуголый молодой человек, присосавшийся к бутылке поменьше, а ноги наружу. К ногам привязан толстый канат, за который уцепились дедка, бабка, внучка, Жучка, кошка и мышка. И надпись: «ВЫТЯНУТ ЛИ ДЕТКУ?»  Есть плакаты и другой тематики. И никто не замечает, не хочет замечать небольшой серо-зелёной картины также реалистического направления в конце фойе, на которой изображён стол без скатерти, на столе початая бутылка «СТОЛИЧНОЙ», на треть наполненный стакан, а ещё ломоть хлеба и надкусанная луковица. За столом, бросив крупные руки в кулаках на его крышку, – небритый человек в расстёгнутом военном кителе и тельняшке, на которой почему-то не синие, а зелёные полосы. Дальше за ним – открытая дверь и выходящая из неё женщина с маленьким мальчиком на руках и девочкой, что уже перешагнула порог и, обернувшись, бросила отцу прощальный взгляд, полный обиды. «ТОНКИЙ   СТАКАН» называется картина, хотя, как показалось Юрию Николаевичу, называть её совсем не обязательно.
 Постепенно волны участников конгресса перетекли в большой, ярко   освещённый зал с широкой сценой.  На ней установлен стол с тремя стульями и   трибуна на тонкой ножке – чтобы видеть всего оратора, а не полагать, что   выступает голова профессора Доуэля. Над сценой, под самым потолком, несколько изменённые слова знаменитой песни:
                МЫ ВЫПЬЕМ РАЗ, МЫ ВЫПЬЕМ ДВА -
                ЗА НАШИ СЛАВНЫЕ ДЕЛА,
                ДА ТАК, ЧТОБ ЗАВТРА НЕ БОЛЕЛА ГОЛОВА!
В зале одна стационарная и две переносные телекамеры с деятельными операторами в чёрных наушниках.
Вячеслав Ильич и Юрий Николаевич оказались в пятом ряду, в самой середине. 
- Вячык! – услышали они радостный клич позади. Обернулись – огромный пузан из восьмого ряда сжимает кисти рук и трясёт их над головой. – Здарова, Часнок!
- О, кого я вижу! Здорово, Лёва! – обрадовался Вячеслав Ильич. – Как твои? Как ты сам?      
- Выдатна, есть чэм пахвастать. На фуршэте паталкуем!
- Мой сокурсник, Богданчик Лёва из Могилёва, институт с ним кончали, - пояснил Вячеслав Ильич, усаживаясь рядом с Юрием Николаевичем. - И тогда говорил с белорусским акцентом, и сейчас.
- Ничего особенного. Эдита Пьеха уже сто лет разговаривает и даже поёт на русском, а до сих пор польский акцент сохраняет, - сказал Юрий Николаевич.
- Ну, у неё это шарм, главное отличие от других исполнителей. А мой Лёва за родное держится, за материнское. Но тогда был хрупче тростиночки, а теперь вон какая градирня!
- Говорят, хорошего человека должно быть много, - Юрий Николаевич встал на защиту толстяков.
- Но не столько же! Ты обратил внимание, сколько туш ходит и ездит по городу? В моём детстве и юности такого не было. Откуда они берутся? Рыхлые, одышливые, страх смотреть. Особенно мужики.
- Питание такое вместе с экологией. И сахарный диабет.
- Или машины, чёрт бы их побрал. На них же теперь даже в туалет по квартире едут. И ещё мозги, что не справляются с излишками питания.
- И пренебрегают величайшим достоянием человечества – физической культурой, - пафосно заметил Юрий Николаевич.
- Да, поставлены на откорм без всякой циркуляции. Не зря же говорится, что жизнь – это движение.
- Движение – ещё не жизнь. Луна тоже движется, а жизни на ней нет.
- При чём тут луна? Она ж не сама движется, а гравитация гонит.
В это время за стол президиума уселись незнакомые Юрию Николаевичу люди, и Вячеслав Ильич пояснил:
- Дамочка слева, золотоволосая, в чёрном пиджаке – наш министр, Анна Павловна Конопелько. Симпатичная бабёнка, я с ней два раза встречался.  Один раз даже угостил её моим изделием, так она глазки от удовольствия закатила. А я перепугался и подумал: «Ну, твою мать, не выдержит!» Кто справа, не знаю.
Анна Павловна встала и с комично-радостным выражением на лице обратилась к залу:
- Дорогие друзья! В работе подготовленного нами конгресса принимает участие Премьер-министр нашей страны Ростислав Олегович Медовой. Прошу приветствовать.
Раздались аплодисменты. Прямо из фойе в зал вошёл Премьер в тёмно-синем костюме, в голубой рубашке с белым воротничком и узеньком тёмно-вишнёвом галстуке. Он чем-то напоминал Президента, чем-то едва уловимым – может быть, поворотами головы вместе с туловищем, взглядом широко открытых глаз  и готовностью к улыбке. Только походка не та. Президент при ходьбе слегка покачивается и взмахивает рукой, будто косит траву, или орудует дворницкой метлой на длинной палке. А Премьер идёт, как на прогулке, словно бы отдыхая от недавних тяжких трудов. Выйдя на сцену, занял срединное место за столом и, окинув зал пристрастным взглядом, благосклонно кивнул Анне Павловне. Тут же с крайних мест переднего ряда поднялись рослые, крепкие парни и встали с обоих входов на сцену. Анна Павловна поднесла руку к сердцу, и зазвучал гимн страны без хорового пения. Но некоторые участники саммита были не согласны с таким исполнением и сами запели не совсем стройными, но сильными голосами.
- Слово для приветствия предоставляется Председателю Правительства нашей страны Ростиславу Олеговичу Медовому. («РОМ» – по заводской привычке отметил про себя Юрий Николаевич).
Премьер встал, потянул вниз полы пиджака и подошёл к трибуне.
- Рад сердечно приветствовать в этом зале руководителей и сотрудников   многочисленных ликёроводочных предприятий нашей страны и зарубежных участников. Своё выступление начну с коротенькой шутки. Вы обратили внимание на выданные нам при регистрации шариковые ручки? Здесь имеется надпись, сделанная красивым почерком будто бы от руки, но буква «о» в третьем слове изображена не как «о», а как «а». И выходит не винОделов, а винАделов. То есть, вину творим, друзья, а не вино. И тогда чего стоят государству так называемые пьяные деньги?
Зал зашелестел бумагами и одеждой, доставая ручки, вгляделся в надпись; раздались негромкие смешки и аплодисменты.
 - Не знаю, случайно каллиграф написал именно так, или умышленно, только, несомненно, что в этой закавыке что-то есть.
«Хорош мужик! – мысленно похвалил Премьера Юрий Николаевич и погладил в кармане пиджака «Чистую силу». - Великолепный ход для начала выступления. Интересно, останется он на фуршет, или после своей речи покинет зал? По принципу: меня видели, меня запечатлели, сливки я снял, а там и трава не расти!»
- Ты нервничаешь? – прошептал Вячеслав Ильич и потянул его за рукав.
- Нет, не совсем. Думаю, он хорошо начал.
- Тогда ладно, а то я решил…
- Я вовсе не хочу сказать, - продолжал Премьер, - что вся продукция ваших предприятий наносит вред людям и государству. Вы работаете, прежде всего, для радости и веселья, а в отдельных случаях, для здоровья наших граждан. Все мы знаем, какой полезной бывает рюмка коньяка, чтобы повысить давление, или стопка водки, чтобы нормально выспаться. Как радостно иногда посидеть с друзьями за столом вокруг бутылки хорошего вина, поговорить о политике и о любви. Но знаем также, что, перебрав, мы потом физически и душевно страдаем и задаём себе вопрос: «За что?!..» Нужно только помнить, что ключевой составляющей является высокое качество выпускаемой продукции…
«А если останется, будет ли мне позволено угостить его? – думал дальше Юрий Николаевич, поёжившись от этого противного слова «составляющей». - Очевидно, существует какой-то регламент поведения высокого должностного лица на приёмах, официальных и неофициальных обедах и уж, конечно, на массовых мероприятиях по типу нашего. Скорее всего, охрана выдаст ему определённую рюмку или фужер, нальёт проверенного напитка, или простой воды, и попросит не расставаться со своим фужером ни при каких обстоятельствах. А тем более, не позволять какого-нибудь подлива или предложения «освежить». Это притом, что и окружать его на фуршете будут лишь проверенные лица…»
- Да что с тобой, Юрий Николаевич? Мы зачем сюда пришли? Психовать?
- Переживаю. Он правильно говорит, с пониманием!
Оратор заметил не совсем внимательно слушавших его участников саммита в пятом ряду и повысил голос:
…Кто-то нас критикует, мол, государство не получает достаточного количества денег от продажи спиртного. Но я так же, как вы, хорошо сознаю, сколько бед терпит наше население от излишнего потребления горячительных напитков. Я специально не брал с собой никакой статистики, её вы знаете лучше меня. Особый вред наносит поддельная, или контрафактная продукция, всякая там «палёнка» и прочие самопалы. Подобный алкоголь нередко является   смертельным ядом.  Я уж не говорю о том, что так называемые элитные вина вызывают гастрит, язву и даже рак. Каждый третий в стране абсолютно осознанно употребляет поддельный алкоголь. Наши компетентные органы ведут постоянную борьбу с подобной деятельностью и многое нам удаётся. Повышение ставки акцизов привело к некоторому снижению количества продаваемого спиртного.  Мы ждём, что в скором времени у нас появится Единая государственная автоматизированная информационная система. И все предприятия, которые производят и продают алкоголь, будут обязаны ввести её у себя. И отправлять данные об обороте алкоголя в соответствующую Федеральную службу. Производитель станет маркировать каждую бутылку особым чипом с определённым кодом. И всё, доступ контрафактной продукции будет закрыт. Нынче в Правительстве обсуждается вопрос о государственной монополии на алкогольную продукцию. Дескать, гос. монополия не только зубодробительно ударит по контрафактным напиткам, но в немалой степени и по самому пьянству. И скажу вам прямо, тут есть над чем подумать. Не буду вдаваться в подробности, но первое, к чему это может привести – к многократному увеличению самогоноварения. Я уже где-то видел рекламу, что лучший подарок мужчине к дню рождения – самогонный аппарат германского производства… Есть хороший анекдот на эту тему: «Сын спрашивает: - Папа, отчего ты всё время пьёшь? – От   горя, сынок, от горя. – Так брось пить и горя не будет».
Зал сдержанно поаплодировал.
- У нас имеются и другие предложения, например, помещать на этикетках   устрашающие предупреждения о вреде алкоголя. Как на сигаретах. Но я не представляю себе, как будет выглядеть, например, на праздничном новогоднем столе бутылка с этикеткой, на которой изображена смерть с косой и написано: «Берегитесь, яд!» Или чахлый скелет и подписью: «Ещё вчера он был выпивохой».
Зал смеялся и аплодировал.
«…Можно, как бы в шутку, обратив на себя внимание главного лица, издали поднять рюмку над головой и решительно направиться к нему, чтобы чокнуться и таким образом оказаться рядом. А там - по обстоятельствам. Даже если нельзя  незаметно плеснуть в его рюмку «Чистой силы», можно, достав её из кармана, прямо предложить ему выпить за его внимательное прочтение надписи на шариковой ручке. Вряд ли он откажется, потому что и сам чувствует радость   своей эврики».
Думая об этом, Юрий Николаевич уже почти не слышал, о чём говорил Премьер, только ждал, останется ли он после своей речи, или уйдёт.
- Поэтому, дорогие коллеги, а я считаю себя вашим коллегой уж если не по совместной деятельности, то, как надёжный собутыльник, нам предстоит позаботиться о качестве. Чтобы уберечь наших людей от беды. Чтобы вырастить наших детей образованными, деятельными и непьющими. Успешной вам работы сегодня и всегда!
«Уйдёт или не уйдёт, вот в чём вопрос. Если уйдёт, вопросов нет. Если всё-таки он тебе нужен, лишь намекни майору Лещинскому, и он со своей МВДешной командой вмиг организует такую встречу. А тебе это надо?!»
 Ростислав Олегович завершил своё выступление, но не ушёл, а под одобрительный гул проследовал на прежнее место и присел к столу.
Анна Павловна поблагодарила Премьера за тёплые слова и добрые пожелания и объявила:
- Слово предоставляется директору хорошо вам известного ликёроводочного завода «Родник» Мухину Борису Лукичу. Прошу, Борис Лукич.
Бледный, с острой, начинающей седеть бородкой, Мухин вышел к трибуне и несколько секунд смотрел в зал, явив присутствующим трогательную, словно бы виноватую улыбку. Юрию Николаевичу даже показалось, что он вот так постоит недолго и сядет на место, ничего не сказав. Но ошибся.
- Уважаемые дамы и господа!  Повторю: уважаемые дамы и господа! Как хорошо звучит подобное обращение, не правда ли?  Я люблю эти слова и берегу их… В отличие от примитивного «товарищи», которое, мне кажется, не столько дружеским, сколько командным: товар ищи.
Какое-то время участники конгресса равнодушно слушали оратора, полагая, что подобная речь заранее спланирована его организаторами, и сначала нужно разобраться, почему он так выступает, и лишь потом бурными аплодисментами согнать его с трибуны. Только не каждому дано долготерпение и спокойствие духа. Вот и на этот раз:
- Давай по теме! – крикнули из зала.
- А ещё лучше - похмелись!
- Да, по теме. Мне кажется, после яркого, умного выступления нашего Премьера и выступать уже не стоит. Он так ясно и глубоко осветил наши проблемы, так проникновенно сказал о влиянии алкоголя на детские души, что можно разъехаться по своим местам и приступить к работе с новым вдохновением…
«Льстец и подлиза, - подумал Юрий Николаевич. – Наверное, не догадывается, что все льстецы в аду кипят в жидком смрадном говне. Знать, что-то нужно ему от Премьера, и в данный момент он решает не заводской, а шкурный вопрос. Но перебирает, Премьеру это не нравится. Вот, как резко повернулся он к оратору»:
- Давайте прислушаемся к требованию зала и поведём разговор по существу.
- Да, да, вы правы, по существу. Конечно, по существу. Наше предприятие известно своей продукцией не только у нас, но и за рубежом. Мы выпускаем   сорок два различных наименования высшего качества…
«Пошёл отчёт, значит, надолго. Потом он ещё расскажет про «окружную железную дорогу». И зачем ему первому дали слово?.. Жаль, не ознакомился с докладом ВИЧа. Можно было что-то подсказать, поправить. Кое-что из нашей шефской помощи детскому саду и музыкальной школе. Но он и так справится, не мальчик… Да, так к нашим баранам… Если выдать секрет и пойти на сделку с государством, с правоохранительными структурами, то служебная и даже неслужебная карьера тебе обеспечена. Но ты уже вряд ли будешь принадлежать только себе… И Галочка против… Ладно, есть Бог, он подскажет. Подсказал же, как создать такую игрушку… А если не подскажет?..»
В это время к трибуне вышел производитель алкоголя из Италии. Был он, в отличие от других, без галстука, лыс, бородат, смугл, носат, чернобров и будто бы пропитан жарким средиземноморским солнцем. Небесно-голубая рубашка и такого же цвета вельветовый пиджак с пикантным платочком в нагрудном кармашке подчёркивал атлетичность фигуры.  На хорошем русском языке он сказал:
- Италия, драгоценные коллеги, никогда не зависела от недостатка чего-либо, то же самое от недостатка алкогольной продукции. И хотя ваш классик Чехов сказал, что «в Греции всё есть», он мог так же сказать о моей Италии, что в ней тоже всё есть. Потому что в моей Италии тоже всё есть. И всегда было. В том числе, как у вас, проблема алкоголизма. Особенно, в молодёжной среде… Мы всё ещё тратим миллионы евро на рекламу алкоголя. Это приносит нам большой доход, но пьющая и спивающаяся молодёжь служит осторожностью о неотвратимости беды. И наблюдая за тем, как она живёт, с тревогой думаешь о том, сможет ли она через время взвалить на себя заботы и проблемы, стоящие перед государством. Ещё ваш великий классик Чехов сказал, что женщины тоже не удерживаются, но, в отличие от мужчин, пьют алкоголь наедине и молча… проблема общества… рождаются дети…
Юрий Николаевич погрузился в глубокие размышления и перестал слушать докладчиков. Лишь, когда объявили Вячеслава Ильича, он будто бы очнулся и пожал ему руку «на удачу».
ВИЧ юрко выкатился на сцену, чуть-чуть поклонился президиуму и залу и сразу начал:
- Выступавшие до меня товарищи… кстати, слово «товарищ» вовсе не означает «товар ищи», а я где-то читал, что так называется воин, сосед по окопу. И, пожалуй, лично бы я не хотел, чтобы моим соседом по окопу оказался один выступавший до меня искатель товара… Прошу прощения за такое начало.  Так вот, здесь выступавшие до меня товарищи много говорили о своих достижениях, и это правильно. Есть они и у нас. И лучшее подтверждение моим словам   напитки, что у вас дома в холодильниках и секретерах с этикеткой моего «Формата». Но это я так, для ясности. – В зале раздались смешки, прошелестели аплодисменты.  - А начну я вот с чего, - он достал из кармана доклад, развернул его и стал читать:
«Больше всего меня как директора беспокоят хищения на моём предприятии. Недавно в нашем ЗМУ – Заводском музее ухищрений - появился новый головокружительный экспонат – часть трубы с краном и цинковой двадцати пяти литровой флягой. До чего додумались особо продвинутые новаторы? Из подвала гаража, который находится за территорией завода, но стоит почти впритык к заводской стене, сделали подкоп, врезали в спиртопровод свою трубу и стали отбирать спирт десятками дал… декалитров, значит, - повернулся он к Премьеру. – Благодаря бдительности наших сотрудников нам удалось не только схватить за руку преступников, одним из которых оказался начальник одного из наших цехов, но и отправить их на скамью подсудимых…»
В зале раздались громкие аплодисменты и крики «браво». Премьер тоже хлопал и улыбался, глядя на оратора. А Вячеслав Ильич, уже чувствуя свой полный триумф, будто вождь, указал рукой на Юрия Николаевича в пятом ряду и объявил:
- Здесь наш герой… Встань, Юра, покажи себя народу! Вставай, вставай, не стесняйся. Это он навёл нас на след преступников, и мы ему благодарны. Легко себе представить, сколько времени журчал бы спиртовой поток в подвале обычного гаража, если бы не он.
Юрий Николаевич заметил, с каким интересом посмотрел на него Премьер и сначала смутился, но тут же понял, что, благодаря ВИЧу, ему теперь открыт путь к Премьеру, если он останется на фуршет. От нервного перенапряжения у него закружилась голова, и, не дожидаясь, когда на своё место явится ВИЧ, он вышел   в фойе и остановился у открытого окна.

УЗКОЕ ТРЁХСТВОРЧАТОЕ ОКНО
Узкое трёхстворчатое окно, где он стоял, выходило в небольшой садик с жёлтыми и красными листьями на плиточных дорожках. Одна створка, в которую мог пролезть только ребёнок, была отворена, и свежий воздух с некоторым словно бы запахом готового шашлыка беспрепятственно проникал сюда и позволял дышать полной грудью. Под старой берёзой сидел огромный багряный кот, как будто осень и его покрасила своим дыханием.  Скучал. Или, может быть, в тишине и безлюдье думал о своей зазнобе, которая перестала ловить мышей и занялась птичками. Иногда он встряхивался и тревожно озирался, будто опасался тайной слежки или даже нападения. Юрию Николаевичу показалось, будто бы он где-то видел такого кота. И вспомнил – первый усатый на мгновение появился в окошке перед тем, как он создал «Жидкость № 2». А потом - как тот же одичавший котофей мчался по тротуару, когда он с Васей искал адрес Сидора Сидоровича.  И ещё, будучи предвестником очередной случайности, он изредка появлялся в окне и тут же исчезал, не собираясь вступать в какие-либо отношения.  Но тот серый, а этот тёмно-красный, почти терракотовый. Он тихонько позвал его:
– Кис-кис!
Багряный повернулся к нему, и оказалось, что его плоская голова чем-то похожа не только на собачью, но слегка и на человечью.
- Фс-са… Я не кис-кис, я Случай. Ух, мерзлота! – отчётливым, хотя и не совсем человеческим голосом, произнёс кот.
- Не понял?
-  Тугоухим не повторяю.
Юрию Николаевичу не понравилась неприкрытая грубость случайного бомжа, он хотел захлопнуть оконную створку. Но любопытство удержало, и он решил продолжить беседу:
- Знаменитый грек Плутарх однажды сказал: «Если тебя лягнул осёл, не станешь же ты отвечать ему тем же». Но так как ты не осёл, я отвечу: - Сам дурак.
- Неплохо сказано. Только я бы на твоём месте поинтересовался, зачем я здесь и почему ты меня видишь, - миролюбиво произнёс кот и снова огляделся по сторонам.
- Я и так знаю, мне Галочка рассказывала. Нагрубишь, наобещаешь набить морду и растворишься.
- На то я и Случай, чтобы не церемониться. Вы, двуногие твари, часто произносите: «По воле Случая», «Случай помог», «Случай познакомил». И не скажете: «Спасибо Случаю». Только раз Галина Викторовна, которая не была ещё твоей женой… кстати, это я познакомил вас, подкинув тебе её объявление о розыске мужа…  в сердцах сказала мне слово благодарности.
- Но ты же не только сама добродетель, ты и вредитель отменный.
- Вредитель – это не про меня. Но я и не мёд в шоколаде, я Случай. Вот и сюда, на вашу алкогольную тошниловку, ты попал случайно. Это я тебя привёл, м-мерзлота.
- Врёшь, мурлыка! Если бы я не работал на «Формате», то тебе и в голову не пришло бы меня сюда приводить.
- А ты не подумал, что на «Формате» работают сотни людей, но почему-то именно ты попал на конгресс?
- Ладно, если тебе хочется услышать от меня «спасибо» то спасибо. Между прочим, я на своём окне вывесил приглашение, а ты…
- Видел, но это не мой случай. Терпеть не могу болтовни, которую ведут в гостях. Да ещё усядутся перед телевизором, и давай пылить: «Эта спринцовка замуж вышла, а та клизма развелась, тот к другой ушёл, а этот вообще ни к кому не ходит… Нет, чтобы поговорить, там, про Канта или Шопенгауэра. Или, там, про Спинозу или Сковороду. Терпеть не могу семей, в которых ни котов, ни детей, только телевизор и собаки. Мне, чтобы оставаться знатоком жизни двуногих, приходится часто заглядывать в окна.  И что я вижу? В квартире он, она и собака. Или ужинают, а за столом он, она и собака. А где коты?! Или хотя бы дети?
Юрий Николаевич только сейчас заметил, сколь прост и выразителен слог этого по виду совсем не человеческого существа. И не удержался от вопроса:
- У тебя такая развитая речь, такой обширный словарь. Ты какой университет заканчивал, если не секрет?
- Самый главный – НУЖНИК.
- Ты что? Я не ослышался?
- Да, НУЖНИК. Такая у него аббревиатура.
- С ума сойти. А как целиком звучит его название?
- Негосударственный университет жизни народов и котов.
- Боюсь, что о таком я не слышал, чуть-чуть насмешливо сказал Юрий Николаевич. – Но, судя по твоей речи, по ясности мыслей, которые ты излагаешь языком вполне образованного человека, вас там качественно учили.
- Что да, то да, этого не отнимешь. В основном, про людей, про людей, как в хорошем педагогическом.  К тому же раньше я жил у моих бывших хозяев, которые имели отличную библиотеку. Сплошные книги, книги. Представь, от пола до потолка, и всё стеллажи, стеллажи. Ох, сколько же я стеллажей прочитал!
- Свою писать не собираешься?
- Могу свою. Как-нибудь выберу время, засяду за блокнот и нацарапаю будто бы про собак, а на самом деле про котов. Точнее, про то, какие собаки изверги и твари – они мою сестрёнку Софку загрызли.
- За что?
- Из алчности. - Случай снова посмотрел налево-направо и даже оглянулся. И продолжал: - Софка жила при санатории с эфемерным названием «Правда». Ничейная была, и отдыхающие часто её подкармливали: кто сосиску бросит, кто сыром угостит. Добрые люди отдыхающие, я и сам всю жизнь мечтаю стать отдыхающим. А бездомные собаки, что вечно крутятся возле санаторных столовок, завидовали. Особенно негодовал древнейший кобель Полкан – жуткая сволочь. Он ещё совсем недавно был вожаком стаи.  И его за его рост, близкий к росту пони, в первую очередь подкармливали все санаторные. А тут он как-то сразу постарел, шерсть полезла с боков и с морды, глаза стали слезиться, в общем, форменный ханурик. Увидел он, что Софку кормят, и раз, и другой, и третий – и тупо, по-стариковски возмутился. Ну и расправился с малышкой.
- Жалко её, выражаю глубокое соболезнование. Но и сестра твоя глупая, если не понимала, что ходит по краю пропасти.
- Она не глупая, а доверчивая. И поплатилась.   Учёный австрияк Лоренц в своей книге «Человек находит друга» точно выразил нашу кошачью сущность: «Коты не глупее собак, но бегать за хозяином им не позволяет врождённая интеллигентность». Прав Лоренц, но он бы стал ещё большим учёным, если бы вместо «Коты не глупее собак» написал: «Коты умнее собак».
Юрий Николаевич вздохнул, поняв, сколь начитан этот необычный собеседник. И чтобы не останавливаться больше на теме его погибшей сестры, спросил:
- У тебя и любимые писатели есть?
- А то! Принимаю двух Толстых, Чернышевского, Дефо. Их герои всё время что-то делают, куда-то стремятся. Или сражаются с врагами, что тоже неплохо. Особенно у Толстого. А Пушкина, Лермонтова, Достоевского терпеть не могу – наплодили, понимаешь, бездельников и лишних людей.
- Лихо ты их! Если вдруг все наши критики изберут твой подход, писатели в ужасе разбегутся. И кто ж тогда будет вести литературное хозяйство?
- А где ты ныне видел критиков? Откуда они возьмутся, если нет самой литературы? Одно кощунство, где так называемые авторы либо кусают историю, либо глумятся над историческими личностями. Про таких писак мой любимый дедушка Крылов брезгливо сказал: «Ай, Моська, знать, она сильна…» И самое позорное, не читают нынешние лит активисты классику. Я, можно сказать, единственный, кто ещё что-то читает, и кое-что соображает.
- Хвастун ты, - не выдержал Юрий Николаевич. – И язык у тебя – только общественные нужники подметать.
- Да, у меня масса достоинств, - хлопнул глазами Случай, очевидно, не ожидавший такой грубости от собеседника. -  А недостатков нет, чем и горжусь. Горжусь! – яростно повторил он.
- Напрасно, пара-тройка хороших недостатков тебя бы только украсила. Я тебе точно говорю.
Случай в некотором замешательстве посмотрел на Юрия Николаевича, не понимая, чем ответить на его иронию, и наконец, бухнул:
- Тьфу на вас, двуногие. Все вы каменные существа и даже не стыдитесь своей каменности. Ни разговаривать, ни жить не умеете.
- Ага, поживёшь тут, когда всякие случайности не дают. Но почему ты здесь? И почему перекрасился в багряный цвет? Ты же, насколько я помню, был серого цвета, которого боятся художники.
- Не все. Был один по фамилии Мешков. Поклонники называли его «Гением серого цвета».
- Говоришь, Мешков? Надо посмотреть в Интернете.
- А багряным или рыжим я стал случайно. В Заречном парке под велодорожкой проходит ржавая труба. По велодорожке туда-сюда гоняют веломаны. Я решил пролезть по трубе на другую сторону, чтобы не оказаться под   колёсами, и всю ржавчину принял на себя. Как ёршик. Теперь жалею.
- И с тобой случаются неприятности?
- Ещё какие! Ни одно живое существо не обходится без случайностей.
- Но какое отношение ты имеешь к живым существам? Разве ты не виртуальный кот?
- Наполовину. Когда мне надо, могу на некоторое время превращаться в нормального, по твоим понятиям, кота. Ну, там, когда с Милкой наши нежности и проч. А в целом я горюющий странник и жертва позорного случая медика-экстрасенса, который хотел модифицировать меня в человека, а вышло наполовину. Он перенёс в меня гены почившего в бозе филолога Нилова в комбинации с генами предсказателя Бухнова. То есть, я гибрид, и этим всё сказано.
- Выходит, ты частично кот, а частично человек?
- Больше кот. Но мыслящий и говорящий.
- Не встречал таких.
- Как же не встречал, если встретил? И всё, тема закрыта! И тебе мои мысли – как глухому песни.
Юрию Николаевичу не понравилась излишняя бесцеремонность кошачьего ублюдка, и кому-нибудь другому он без всяких колебаний выдал бы полновесную затрещину. Но только не Случаю.
- Хорошо, а зачем ты здесь? И почему настороженно оглядываешься по сторонам?
- Твой второй вопрос опускаю – не твоё дело. А на первый отвечу: просто, со своей Милкой давно не виделся. Прилетел, а хозяева на дачу её увезли. У них туда последняя ходка перед возвращением снега.
- Милка в смысле милашка или её так зовут?
- Имя у неё такое, мне нравится. Её пушистые предки не хотят, чтобы она общалась со мной, но это не наша тема. Не уйдёт от меня Милка, не человечьей она породы.
- Она тоже разговаривает, как ты?
- Слава богу, нет. Только обычное «мяу».  И нежно мурлыкать умеет. Да, ещё шипит, если что не так. Но мне от неё большего не надо. Кто меньше требует, тот больше получает.
- Что ж, похвально, похвально. Как тебе всё это удаётся?
Я Случай, и этим всё сказано. Жди событий.
- Каких? - насторожился Юрий Николаевич. И, тронув «Чистую силу», спросил: - Трагических?
- Глупый вопрос, я раньше времени об этом не говорю. Иначе, какой же я Случай? И трагическими делами не ведаю. Я положительный Случай. А некоторые даже называют меня «счастливым».
- А есть отрицательный?
- Ещё бы! Терпеть его не могу. Ненавижу!
- И что, у него тоже внешность кота?
- Ещё чего. Интересно, а как ты его можешь себе представить?
- Ну, страшен, как чёрт: тело змеиное, копыта кабаньи, голова крокодилья, а в пасти триста зубов, каждый из которых ядовитый. Он и тебя преследует. И потому ты постоянно оглядываешься. Так?
Случай поморщился, как от кислого яблока, повертел головой:
- Ничего подобного. В твоём представлении выходит какой-то сказочный   околотень. На самом деле он красив, как чумная палочка, длинен и гибок,  словно гусеница, остёр на язык и в курсе всех событий. Посмотри любые теленовости: там - убили, там - заживо сгорели, там - пошли ко дну… И это всё он, и только он. В общем, самый очаровательный и неподдельный бандит. Так что и тебе я советую быть начеку.
Юрий Николаевич из слов кота мысленно ваял себе фигуру смертельного злодея и в целом уже завершил его облик. Как вдруг в сознании возникла голова   Альберта, а вслед за ней голова Арнольда – обе головы при одном неимоверно раздавшемся теле - и глаза обеих голов с ненавистью смотрели на него. «Тихо, братки, ни хрена у вас не выйдет, вас теперь украшают надёжные браслеты…», - мысленно утешил он братьев. И, понимая, что диалог затягивается, поднял руки, как при сдаче в плен, и сказал: - Хорошо, пусть будет по-твоему. Но я как-то плохо себе представляю, чтобы два мужика – я имею в виду нас с тобой - так долго разговаривали «на сухую». – К тому же, я же здесь не просто так, а на конгрессе… Угостить тебя коньяком? Или ты из котов, которые не…
- Соблазняешь?
- Не соблазняйся, коли нет охоты.
- Почему, изредка можно. Особенно, когда находишься в отчаянии, - сразу согласился Случай и будто вертолёт, без подскока взлетел на жестяной карниз.
- Ты так легко перемещаешься в пространстве?
- Да, на невидимых простым глазом крыльях любви и желания слегка расслабиться. Тем более что Милки нет, а вот она всегда против. У неё даже от чуть-чуточного запаха спиртного хвост облазит. И семья, в которой она живёт, зная об этом, никогда не впускает в свой дом зелёного змия.  Так что Милка сама ни грамма, и мне не разрешает, хотя мой хвост в порядке. Во! – подрожал он белым кончиком не слишком пушистого хвоста.
Юрий Николаевич от радости, что Случай согласился, чуть не выпустил из рук флакон. Но удержал. Свинтил колпачок и уронил на карниз несколько капель.
- Отечественный?
- Лишний вопрос. Я чужое зелье не рекламирую.
Случай приёмисто, но осторожно понюхал карниз, тут же не забыл похвалить себя: - У меня абсолютный слух и нюх!  - намочил в коньяке лапу и стал лизать. И почему-то глотал с таким грохотом, как будто каждый глоток состоял из половины ведра.
- Запах времени, - хлопнул он глазами.
- Не понял?
- Постылый запах. Пахнет войной.
- Глупости. С чего ты взял?
 - С того, что всегда, во все времена вы, двуногие, издаёте запах войны.
И тут же как-то по-детски попросил:
- Ты это… Слегка добавь, а? Если не жалко.
- На, гуляй! – сказал Юрий Николаевич, и уронил ещё несколько капель.
Случай слизнул их шершавым языком и, пригладив лапой ржавые усы, напористо, по-звериному понёс ахинею:
- Коты – гарантия чести… Сильному мотору – сильный ум… Коты всех стран, соединяйтесь!.. Американская демократия – гарантия процветания… Английская королева мечтает о мавзолее… Коты вне политики… Коты против тату… «Васька слушает да ест…»
Юрий Николаевич с некоторой опаской поворачивал голову туда-сюда, не слышит ли кто голосистого зверя. Нет, кажется, порядок, пускай до самого конца выговаривает верхний, бесполезный слой. Но чу! 
- Ты мне подходишь для душевных разговоров, и я решил тебя предупредить, - человечьим голосом сказал Случай. - Чтобы ты хорошенько задумался, прежде чем снова пойти в зал. Двулапые хищники готовят на Премьера покушение, могут и тебя прихлопнуть. Для них, чем больше трупов, тем аппетитнее.
- Ты что! И ты знаешь об этом и молчишь?
- Не молчу, раз тебе сказал. А ему сказать – охранники не подпускают. «Брысь, вшивый!» - хрипят и хватаются за пистолеты под мышкой. Можно, конечно, и охранникам сказать, но у них такие бульдожьи морды. С такими мордами они Премьеру принесут больше вреда, чем пользы. Одного я знаю, он раньше десятиборьем занимался. Ещё тот амбал!
- Короче, когда намечен взрыв?
- Как только закончится ваша сходка. Точнее, когда начнётся фуршет. Потому что в зал взрывнику-смертнику не проникнуть. Ты видел у дверей охранников? Смотри, вот их парочка, там ещё одна. Стоят у входа как собаки на задних лапах. А сколько их в зале! А на улице в машинах!
- Где он?
- В кафе «УЮТ», что напротив, - дёрнул он задней лапой. - За крайним от бара столиком сидят два жлоба. Смертник в серой куртке, синем комбинезоне под работягу, и с чёрной бородой. Второй в светлом пиджаке, торчит для отвода глаз. Ждут сигнала от подельника, который сейчас в зале. Как только вы там закончите болтовню, он подаст сигнал, и взрывник явится сюда, якобы для того, чтобы проверить электрощит. Если проникнет, взорвёт.
- Откуда ты знаешь?
- От верблюда. Есть в «Уюте» уборщица Сима, иногда она меня шашлыком угощает. И на этот раз угостила, я терзал его под столом и слышал, о чём говорили смертник с подельником.
На миг Юрию Николаевичу показалось, что его «Чистая сила» даёт сбой и Случай держит его за простофилю – уж больно невероятные вещи говорит мурлыка.
- Пошёл ты к чёрту, - не выдержал он. – Не старайся, меня не проведёшь.
- У чёрта своих до чёрта, - хмыкнул кот. – Но почему ты грубишь?
- Я подозреваю, что ты оборотень, - вдруг, сам того не желая, - брякнул Юрий Николаевич. Ему бы здесь же остановиться и попросить прощения, но не тут-то было, уже несло: – А модификацию и террористов придумал сейчас для очередного мифа, так?
- С чего ты взял?
- Больно умён для кота.
- А и впрямь. Но ты не глупее, а я не считаю тебя оборотнем. Вообще-то вы, мужики, умные твари, но беда в том, что ум ваш какой-то дурацкий.
- В чём это выражается?
- Вот сейчас я тебе говорю правду, а ты выдрючиваешься, не доверяешь. Сейчас нет большой войны, однако вы продолжаете подставляться дурному Случаю. У меня есть несколько знакомых, которые ушли на тот свет после крепкой гужовки. Вечно вы чего-то недодумываете, и мерзкий Случай тут как тут.
-У тебя и примеры есть?
- А как же! Писатель Микульский, будучи пьян, ударился головой об асфальт и даже не успел ничего сказать. Профессор Муртазов, тоже нагужованный, вылезая из ванной, упал, бедный… Бывший гимнаст Ныряев напился на похоронах тёщи. И вот уже полгода, как на том свете… И сегодня этот чумной вибрион не дремлет, готовит акт…
Юрий Николаевич чувствовал, как от информации кота о террористах, у него холодеют руки и ноги. Двойственное состояние охватило его. С одной стороны, необходимо тут же принять меры, чтобы предотвратить убийство. С другой – а что, если этот болтливый кот подло врёт?  И его цель – навредить Юрию Николаевичу по полной программе. И что его тогда ждёт за ложное сообщение о теракте? Нет, киса, ты мне ответишь сполна. Я тебя пошатаю, пошатаю, и ты никуда не денешься, покажешь мне, где раки зимуют.
- Ну вот, уже рассердился, мужиков понёс, хотя ничего плохого они тебе не сделали. Вспыльчивый ты. Чего ещё от тебя ждать в нашем таком дружелюбном и открытом разговоре?
- А чего ты хочешь?
- Прости за вольный вопрос, тебе не надоело быть… как бы это мягче сказать… раздвоенным котом? Может, станешь человеком, и тогда тебе будет больше веры?
- Нет, не мой случай! Вы, двуногие, живёте во вред друг другу, а коты - на пользу. Вы постоянно пакостите, пьёте, безудержно унижаете божественную природу и так далее, и тому подобное, и прочее, и другое. Просто лень перечислять всё, что считается грехом. Причём, не стесняетесь грешить прилюдно, а это самый тяжкий грех. Как говорил повеса Ивана Андреевича Крылова в собрании дураков, ваше правило «Жить, поджав умы». Нет, в коты и только в коты!
- Но если ты вернёшься в коты, сможешь ли разговаривать?
- Разговаривать – нет, а мыслить буду по-прежнему.
- А ты слышал такое выражение: «Человек разумный»? – спросил Юрий Николаевич, не имея каких-то аргументов, чтобы возразить этому интеллектуально подкованному и столь же нахрапистому Случаю. – Но заметь, ещё никто и никогда не произносил: «Кот разумный».
- А зачем доказывать то, что и так ясно? И будет ли разумный человек   утверждать, что уж, если он человек, то априори разумный? Грош цена… нет, даже не грош цена, а штраф такому разуму, который на один процент поступает разумно, а на остальные девяносто девять – тупо до невозможности. Нет, я выбираю путь к себе, а в прошлом я – Кот с большой буквы, и никаких людей!..
- Гордыня из тебя прёт, хоть нос и уши затыкай. Не ожидал, не ожидал я от тебя такого самомнения.
- Я сказал именно то, что хотел. Но и ты не лучше… кхы-кхы,  - поперхнулся кот. - И меня напоил какой-то шмурдячиной. Будь я истинно котом, разве соблазнился бы?!.. Однако, что мы разболтались?  Как говорил божественный Гоголь: «И вы, и я перешли в излишество…»  Действуй, зубоскал, а то не успеешь. Ух, м-мерзлота!
С этими словами он лёгким движением лапы подкрутил рыжие усы, слетел на землю и сразу растворился.
Юрий Николаевич на миг задумался, не сходить ли в «Уют», чтобы своими глазами взглянуть на террористов. Но понял, что делать этого не надо, ибо его уход и возвращение может вызвать подозрение у многочисленной охраны, - его просто не пустят сюда, как бы ни просил. И вдруг он, неожиданно для самого себя, перекрестил своё лицо и сначала медленно, а затем всё быстрее зашагал к ближайшим охранникам, дежурившим у входа в зал. Оба высокие, плечистые, в новых чёрных костюмах - как братья Храмцовы, только один изрядно полысевший, а другой с чёрной густой шевелюрой. Услышав о готовящемся покушении, оба схватились за телефоны, но разговаривать стал только лысый, подозрительно и с некоторой даже боязнью поглядывая на Юрия Николаевича. Передал кому-то сведения, которые только что получил, и приказал действовать. Юрий Николаевич хотел вернуться в зал, но его остановили эти же охранники и потребовали паспорт. Сфотографировали на телефон основные данные и, не возвращая, лысый спросил:
- Откуда вам это известно?
- Утром заглянул в кафе, чтобы полакомиться шашлыком, и случайно подслушал. Они были так взволнованны и возбуждены, что не замечали, как громко обсуждают своё намерение. Мне показалось, будто они под кайфом после дозы. По отдельным отрывочным фразам понял, на что они решились.
- Оставайтесь пока здесь, нам сейчас позвонят.
Юрий Николаевич поискал глазами, нет ли где стула, чтобы дать отдых ослабевшим ногам, и, не увидев, прислонился к стене.
- Вам нехорошо? – спросил густоволосый.
- Ничё, сойдёт. Но лучше, если вы разрешите мне пройти в зал.
И тут из зала донеслись бурные аплодисменты, двери растворились, и сюда   повалил народ.
- Пройдёмте с нами, - сказал лысый и под руку повёл Юрия Николаевича по коридору, где находились служебные помещения. При этом неотрывно смотрел на свой чёрный, плоский мобильник.
Заиграла «калинка-малинка», лысый поднёс его к уху.
- Взяли, да?.. Сопротивлялись?.. Ладно, с удачей!
Он завершил разговор и пожал Юрию Николаевичу локоть:
- Молодец, огромное спасибо за бдительность. Мы доложим о вас Премьеру, и, думаю, он особенным образом оценит ваш поступок. Держите паспорт, у нас есть ваши данные, так что свяжемся. Да, необходимый вопрос: вас видели эти двое?
- Кажется, нет, им было не до меня.
- Тогда всё, ещё раз огромное спасибо.

ЮРИЙ НИКОЛАЕВИЧ ПОИСКАЛ
Юрий Николаевич поискал глазами ВИЧа, но его нигде не было, и он поднялся наверх, где в этот момент народ приступал к фуршету. А здесь – вот он, Вячеслав Ильич. Радостный, что хорошо выступил, и совершенно счастливый, что встретил студенческого друга Лёву Богданчика, н махнул рукой, приглашая Юрия Николаевича к ним. На высоком, по грудь столике – фужеры с шампанским, рюмки с водкой и коньяком, закуски в виде рыбных, колбасных и ветчинных бутербродов и даже драники с горячей деревенской колбаской, ожидавшие гостей в судках слева, на раздаче. Шум, гам, звон фужеров и рюмок, одним словом, фуршет.
- Знакомься, Юра, это Лев, - представил их друг другу Вячеслав Ильич. - Лев с греческого – царь зверей, а Юра… Как будет «Юра» с греческого?
- Зямляроб, зямляпашац, - поторопился ответить Лев. – У меня сын Юра, я ведаю.
- Точно, - подтвердил Юрий Николаевич. – Ещё землеустроитель.
- Лев, - вскинул голову Вячеслав Ильич, как будто смотрел на третий этаж, - у тебя сколько детей?
- Пока шэстера: тры сына и тры дочки. А там пасмотрым.
- Отец-герой! Вот, Юра, учись, пока молодой. Слышь, Лёва, у него фамилия Молодой. Песок станет сыпаться, а он всё Молодой.
- Маладой павстрэчал свою старасть и стал ей саветавать, як жыть, - усмехнулся Лев.
- Ему пока что некому советовать, у него ещё нет потомства. А лично у меня   двое, но зато какие! Оба кандидаты наук, а на гитаре играют, как сам Иванов-Крамской!
- Мае таксама играють.  В аснавном, на маих нервах.
- Да, Лёва, это заметно, вон как ты похудел.
Они заржали, весело и заразительно. И крепко обнялись, причём, весь ВИЧ поместился на Лёвиной груди, как плоская медалька на пиджаке её кавалера.
- Ох, на скольких же фуршетах я побывал – и не сосчитать, а что означает слово «фуршет», понятия не имею, - признался ВИЧ.
- Как жэ так?! – рассмеялся Лев. – Па-французски «фуршет» - «вилка», а па-нашаму – «пъянка» стоймя. И без вилак.
- Зато пальцами всегда вкуснее, - сказал Юрий Николаевич только для того, чтобы участвовать в разговоре.
- Ну, как тебе наш конгресс? – спросил ВИЧ у Льва так, будто всё, что происходило в зале и здесь, исключительно его, ВИЧа, заслуга.
- Дак, харошы  кангрэс,  лепей не бывае. И дело даже не в том, што мы прыняли  рэзалюцыю о качэстве, а в том, што я встрэтил тебя. Больш за трыццать лет не видались, и, наканец… Нада, нада встрэчацца, без этого люди старэють… Ну, за вас, дарагия кангрэсмены! – поднял он рюмку.
- А?! – встрепенулся ВИЧ и посмотрел на Юрия Николаевича. – Атличны атвет. А тебе как?
- Да, лепота! В особенности, что касается конгресса, - кивнул Юрий Николаевич. – Правда, я отлучался на время, но и то, что успел увидеть и услышать, полный восторг.
- Что я говорил! И дело хорошее сотворили и пообщаемся как люди. Кстати, тут, среди спиртных напитков есть и мой «Формат». Только жаль, что не в бутылках, а то бы все знали, чьи и какие.
Но вот разговоры и восторженные голоса стали смолкать, и все повернулись к лестнице, по которой игривой походкой шёл Премьер. Чуть впереди, но левее и не наступая на красную ковровую дорожку, поднимался лысый охранник и, взлетев наверх, мгновенно отыскал глазами Юрия Николаевича и встал рядом. Премьер преодолел ещё только первый пролёт, но уже гремели аплодисменты и длились они, пока он не очутился в кругу алкогольных деятелей.
- К нам, Ростислав Олегович!
- К нам, к нам!
Премьер выбрал на ближайшем к нему столике бокал с шампанским, где было налито меньше всего, и внимательно оглядел присутствующих. Заметив Юрия Николаевича возле лысого охранника, подошёл к нему:
- Благодарю вас.
- Пожалуйста, - смутился Юрий Николаевич. – В этом нет моей личной заслуги.
Премьер положил ему руку на плечо, неравнодушно вздохнул и сказал для всех:
- Истинно скромная черта нашего человека! Иной так бы расписал своё деяние, так бы расцветил, что искры из глаз. А здесь: «В этом нет моей личной заслуги».
Они чокнулись. Юрий Николаевич выдернул из кармана «Чистую силу» и хотел предложить Премьеру, но его предплечье у самой кисти крепко сжал охранник и строгим взглядом приказал вернуть фуфырь на прежнее место. Повернувшись к остальным, Ростислав Олегович сказал:
- За вас, дорогие друзья! За наше Отечество. Как говорится, не будем жить, чтобы пить, а будем пить, чтобы жить.
- И дружить! – крикнул ВИЧ.
В тот же миг кто-то негромко посчитал: раз, два, три - и тут многоголосо грохнуло:
 - КА-АК ЖАХНЕМ!
- Кья! – вскинул руку от радости ВИЧ.
Премьер чуть-чуть поклонился и с нескрываемым сожалением сказал:
- Не хочется уезжать, но, как говорится, труба зовёт. Скоро у меня важное заседание правительства, и значит, до новых встреч, друзья!
С Премьером хорошо, а без Премьера лучше. Как только он спустился и покинул конгресс, фуршет свободно выдохнул и заговорил сразу обо всём.
- За что он тебя? – спросил ВИЧ. – Это ж не шутка – при всём народе благодарность от Первого министра?
- Дак с вашей подачи, Вячеслав Ильич, единственно с вашей подачи. Выступая, вы неосторожно похвалили меня, а Первый запомнил.
- Ты думаешь? Надо же, какой впечатлительный. А, Лёва?
- А што тут думать? Услыхал пра  харошы паступак и паблагадарыл чалавека. И чалавеку добра, и сам да народу ближэй. Я ужо не гавару аб тым, што у яго благадарности намёк на нейкую тайну, и трэба чакать прадалжэння.
- Никакой тайны, - поторопился возразить Юрий Николаевич, чтобы не развивать эту тему. – Просто нынче мужик в хорошем настроении и решил своё настроение передать мне.
- И ведь передал, не так ли? – лукаво спросил ВИЧ. – Юрочка, сейчас от него  многое зависит. Если он тебя не забудет, постараемся использовать его в наших целях. Особенно теперь, когда «КАК ЖАХНЕМ!» стремительно завоёвывает рынок, нам необходим новый цех. Хорошо, если бы он… Ну, сам понимаешь, не маленький.
- Несомненно. Так и сделаем, - живо откликнулся Юрий Николаевич. – Вместе подумаем. Может, даже благодаря ему внедрим в календарь ДНТ - День национальной трезвости.
- Тольки не перагните палку, - сказал Лев. – Первые лица не любять папрашаек, яны любять палучать, а не давать.
- Ты имеешь в виду брать на лапу?
- Нет, канешна. Я имею у виду даклады пра поспехи прадпрыемства, пра  рэализованыя сацыяльныя праграмы. Што там яшчэ?
- Ладно, Лев, обязательно учтём. Но скажи, куда подевались такие красивые, такие мелодичные белорусские песни? Вы что там, петь совсем перестали? При «Песнярах» мы чувствовали вас, как самих себя, а теперь, когда они распались…
- Чаму распались? Есть у нас «Песняры», тольки, можа, не такие известныя.
- «Песняры» есть, а песен мы не слышим, - усмехнулся ВИЧ.
- И песни есть. Вот хоть бы такая, - он выпрямился и запел низким голосом: - Каб любить Беларусь нашу милую, трэба в розных краях пабывать. Разумееш тады, чаму з выраю журавли на Палессе лятять…
       - Эх, Лёва, как бы я хотел сейчас вернуться с тобой в наши прежние, студенческие годы, - умильно глядя на друга, тихонько говорил ВИЧ. – И остаться там навсегда…
    За соседними столиками конгрессмены стали оборачиваться, улыбаться. Из глубины зала к ВИЧ и его коллегам, чуть пританцовывая, подошёл итальянец-оратор  с рюмкой в одной руке и с платочком из верхнего кармашка в другой, и вскинул рюмку:
      - Я так и думал, что сегодня у нас на встрече прозвучит хотя бы одна русская песня. Мой слабый маленький анализ скажет мне, что сейчас почти все перестают петь за столом. Только ещё итальянцы и русские не перестают. Я знаю много русских песен, у меня в Италии жена русская, Светлана. Салон красоты держит. Она любит наши неаполитанские и свои русские. Больше всех она любит ямщицкие песни. И меня научила. Вот послушайте: - Это было давно, год, наверно, назад…
      Лёва сразу подхватил:
      - вёз я девушку трактом почтовым…
     Тут вслед за ним запели ещё несколько человек. А высокая и, судя по всему, весёлая блондинка прервала их пение:
      - Мы тоже не лыком шиты, мы итальянские могём:
      - Эта песня за два сольди, за два гроша, с нею люди вспоминают о хорошем…
      И начался совсем другой фуршет. Без тамады, но зато под настроение и с душой.
       - А «журавли - з выраю» – это откуда? – спросил ВИЧ у Льва.
- Значыть, оттуда, куда они улятають зимавать. В рускай мове нету панятия «вырай», и я вам яго прэзентую.
«Плеснуть могилёвскому колоссу пару капель? – подумал Юрий Николаевич и тут же одёрнул себя: - Не вздумай, этот белорус, даже хлебнув «Чистой силы», останется прежним. А если нет, ВИЧ сразу увидит перемену в поведении друга и поймёт, в чём дело».
Всё, можно расслабиться. Можно даже хлебнуть шампанского, чтобы причаститься к остальным триумфаторам удачно проведённого конгресса. Он сделал глоток, и поморщился – не шампанское, а какое-то шампуньское! И как его только пьют?!..
Юрий Николаевич не захотел дожидаться конца фуршета и посмотрел на ВИЧа – тот увлечённо доказывал Льву, что эпоха жидкого спирта в алкогольной промышленности подходит к концу, и скоро все мы перейдём на сухой.
- Да, я слыхал такое, но дика будет гучать, если замест: «Ну, што, па румачцы?», мы будем прэдлагать: «Ну, што, па кусочку?»  И усих нашых пъющих будуть называть не выпивохами, а кусачами?
- Интересное сочетание: «кусок водки» - усмехнулся ВИЧ. - Но я что-то не слышал, чтобы сухой спирт выпускался в кусках, обычно он порошковый. Его водой разводят, а чтобы захмелеть, надо выпить канистру… Но я слыхал, что сухой спирт собираются запретить законом… Что, Юра, я вижу, ты совсем заскучал?
- Кажется, мне пора. Слегка знобит, похоже, простыл.
- Ну, подожди чуток, я тебя домой отвезу. Видишь, друга встретил?
- Спасибо, сам доберусь. А вы беседуйте, не буду мешать.
- Ладно, иди, потом обсудим. Хотя подожди, несколько слов в продолжение темы о гос. монополии на спиртное. Премьер сказал, что в правительстве якобы рассматривается такой вопрос. А что его рассматривать, когда, можно сказать, что  она уже есть. Выдача лицензий, объём производства и закупок спиртного фактически контролируется государством.  Но вот пускай Лёва расскажет, как там Батька? Крепко держит вас в ежовых рукавицах? Не отдаёт частникам гос. монополию на производство и оборот спиртного?
- И добра робить. Як гаварыл некали пралетарски павадыр Ленин, дай частнику тольки палец, ён усю руку адхопить. Разумны был таварыш, недарам жа да гэтай пары у мавзалеи ляжыть. А тыя, хто яго збираюцца закапать, баяцца, каб раптам не ажыл, и вместе з им не вярнулися «красныя».
- Ничего они не боятся. И придёт пора, закопают, - сказал ВИЧ. – Я тоже считаю, что Владимира Ильича надо похоронить по-человечески, а не продолжать длящийся сто лет эксперимент. Но, думаю, что к его пониманию, как лучше всего устроить человеческую жизнь, ещё многие вернутся. Ты, Юра, как полагаешь?
- Я полагаю, что он уже давно заслужил покоя на кладбище.
Юрий Николаевич пожал им на прощание руку и спустился на улицу.

ВРЕМЯ В МОБИЛЬНИКЕ
Время в мобильнике показывало половину четвёртого. Жена освободится не раньше семи. Куда девать время? Не ехать же на завод после такого стресса.
Он позвонил ей.
- Что, Юрочка! Закончился ваш конгресс? Мы по телевизору видели, как Премьер тебя взглядом хвалил. Коротко показали, может, ещё вечером покажут в новостях, тогда вместе посмотрим.
- ВИЧ устроил. Я сам не ожидал. Потом расскажу. В магазин собираюсь. Может, нужно что-нибудь, чего я не знаю?
- Да, кроме того, что ты знаешь, купи муки высшего сорта и хорошей селёдки, лучше всего копчёной. Страсть, как хочется, прямо вижу её, золотистую, свежую. И парочку лимонов.
- Тогда что, до встречи?
- До встречи, родной.
Не успел он переговорить с женой, как позвонила Александра Матвеевна, спросила, как самочувствие, и укоризненно заметила:
- Забыли вы нас, дорогой Юрий Николаевич, ни разу не позвонили, не поинтересовались, как мы тут.
- А как вы там?
- Как вам сказать… Переживаем, конечно. Всё думаем, в какую историю мы вляпались с нашими договорщиками. Только и говорим о вас – лежать бы нам сейчас в могиле, Даже не в могиле, а в злодейской яме… Ой, дрожь подступает, как страшно.
- Так зачем про это думать, если страшно?
- Не думали бы, само выходит. Леночка такая впечатлительная.  Всё укоряет меня, что я сразу поверила жуликам. И вас хвалит, вашу смелость и прозорливость. Ещё никогда не отзывалась она о мужчинах так, как о вас. Я думаю, это не случайно, увидела в вас героя… Заглянули бы к нам. Мы вас чаем с вишнёвым вареньем без косточек и нашей домашней коврижкой угостим.
- С удовольствием, Александра Матвеевна. Как-нибудь выберем с Галей время и обязательно заглянем на огонёк. А пока что спасибо за приглашение, всего вам доброго.
Он не стал дожидаться троллейбуса и отправился пешком.  После разговора с женой его чувства на короткое время пришли в равновесие, а потом стали бушевать с новой силой. В сознании, как при ходьбе мимо высокого штакетника, то и дело мелькали: то Случай, то ВИЧ, то охранники, то Премьер, его негромкое, но такое проникновенное «благодарю».
«Конечно, охранники рассказали ему, что произошло с «Уютом». Нетрудно себе представить, какой ужас охватил бы город и страну, если бы злодеи   осуществили задуманное. Ай да Случай! Ай да «Чистая сила»! Интересно, как теперь будут развиваться события?.. Понятно, что премьерские ребята меня в покое не оставят. А там ещё майор Лещинский… И как же нужно доверять своей интуиции, чтобы не пропустить такой момент! Не выкатись я из зала, не повстречайся мне Случай и что могло быть? Когда-то мама говорила: «Сынок, никогда сразу не отвергай первую мысль, что пришла тебе в голову. Потому что она не просто мысль, она твоя интуиция». И охранники правильно сделали, что при такой обстановке не задержали меня «до выяснения обстоятельств». Дошло бы до «Чистой силы» и что тогда? Конечно, люди принимают её за простой коньяк. Но вдруг что-то заподозрят? А тем более, если кто-то попробует его на вкус и расколется при тех, кто им не соблазнился?  Ужас!.. Дома Галочка ждёт, переживает, а меня в это время держат в каком-нибудь дознавательном учреждении и неизвестно, когда отпустят. Лично бы я просто так не отпустил. Я бы постарался узнать истинную подоплёку моих знаний вплоть до влияния «Чистой силы». Но ничего не кончилось, ещё предстоит встречаться и беседовать. А сегодня скажу им спасибо за разгильдяйство…»
Эх, Юрий Николаевич, при чём тут разгильдяйство? Плохо же ты думаешь о премьерских ребятах - не столь они простые, как тебе кажется. Всё они рассчитали до последних мелочей. Обманули они тебя, сделав вид, что отпускают на все четыре стороны.  Не могли они отпустить просто так, не установив за тобой наблюдения. Пока ты бредёшь, будто бы сам по себе и перебираешь в голове всякую всячину, за тобой идут двое крепких следопытов с пистолетами подмышкой – парни из охраны Премьера, которым ты сообщил о готовящемся покушении. Идут не вместе, а порознь, чтобы не бросалось в глаза, если ты вдруг что-то заподозришь или просто захочешь обернуться. И не являются они твоей охраной, а следят, не зайдёшь ли куда, не встретишься ли с кем, чтобы обсудить последние события или передать кому-то информацию. Так что шагай себе дальше и помни хорошо известное: «Не обманут тот, кто не знает, что его обманули!»
Повернув на свою пустынную, усыпанную пурпурными узорчатыми листьями клёна, аллею, он приостановился у детской спортивной площадки. Здесь трое мальчиков лет одиннадцати и девочка помладше, с беленьким хвостиком волос, перетянутым красной резинкой на затылке, старались попасть мячом в баскетбольное кольцо. Мальчики нередко попадали и тут же вскидывали руки вверх, издавая при этом радостный возглас, а девочке никак не удавалось не то что попасть, но даже добросить мяч до кольца. Что-то сжалось в душе Юрия Николаевича, и сердце побежало, побежало, как будто готовилось оно к ответственной игре с грозным соперником. «Предстартовая лихорадка», - вспомнил он, как называется такое состояние, и вошёл на площадку.
- Извините, друзья, хочу вам дать один совет. Но не мальчикам, у вас и так неплохо получается, а девочке. Тебя как зовут?
- Катя.
- Отличное имя! А меня зовут Юрием Николаевичем. Так вот, Катя, хочу тебе посоветовать изменить положение, из которого ты пытаешься забросить мяч в кольцо. Ты его бросаешь из-за головы то одной, то двумя руками, и ничего не выходит. А чтобы мяч долетел до кольца и попал в него, нужно больше сил, чем у тебя сейчас. Знаешь, сколько весит баскетбольный мяч? Шестьсот пятьдесят граммов, для твоего личного веса это много. Я тебе предлагаю бросать вот как, - он взял у мальчика мяч двумя руками и, наклонившись, опустил его к своим коленям; затем выпрямился, бросил и сразу попал в кольцо.
Мальчики закивали головами.
- Этот бросок называется «из-под юбки». Хочешь попробовать?
Девочка улыбнулась, взяла мяч и сделала так, как сказал этот незнакомый дядя. Не попала, но мяч впервые у неё взлетел выше кольца.
- Давай ещё. Старайся попасть не просто по кольцу, а в само кольцо, как в корзину.
Она бросила – и о, чудо, попала!
Мальчики захлопали в ладоши, закричали:
- Всё, Катюха, берём тебя в сборную нашего подъезда!
- Спасибо, - кивнула она, а Юрий Николаевич двинулся дальше, хотя, ох, как не хотелось ему уходить. Как легко, даже радостно чувствовали себя ладони, в которых только что побывал такой упругий, такой шершавый мяч.
«Сборная подъезда. Оказывается, есть и такая сборная, как бы это в неё войти?..»
- Юр Никлаич! – раздалось сзади, с площадки. – Приходи в субботу в полдень, сыграем!
- Благодарю за приглашение, постараюсь! – ответно крикнул он и махнул рукой.
Юрий Николаевич зашёл в продмаг «РОГ ИЗОБИЛИЯ», по привычке заглянул в винный отдел и впервые с каким-то несвойственным ему безразличием осмотрел на полках продукцию родного «Формата». Точнее, он не видел, чем конкретно продавцы уставили свои полки, а видел большой баскетбольный щит и кольцо, в который девочка забрасывает мяч. Таким родным и безнадёжно далёким повеяло ему от этой сцены. Поморгал, немного подержал глаза закрытыми, чтобы видение исчезло, но оно не подчинилось и продолжало светиться и покачиваться, как прежде. Пришлось отправиться дальше. Купил муки высшего сорта «Макфа», копчёной селёдки, лимонов, а также картошки, ветчины, белого и чёрного хлеба, творожных кексов и «куриных фруктов» - так когда-то называли яйца благородные девицы Смольного института. Всё это поместилось в прочном полиэтиленовом пакете, с которым он шагал теперь к подъезду своего дома по небольшому, почти безлюдному скверу. Оставалось несколько шагов, как вдруг перед ним вырос человек в чёрном спортивном костюме и брезентовой штормовке с капюшоном на голове. Тёмные очки и натянутый почти до носа трикотажный ворот спортивной куртки мешали разглядеть лицо незнакомца.
- Чего тебе? – спросил Юрий Николаевич.
- Зачем ты, сволочь, сдал моих?
- Ты кто? – отпрянул Юрий Николаевич, хотя по голосу узнал в незнакомце могильщика с кладбища. – Эдик?!
Ответа он не услышал. Сзади на его голову обрушилось что-то тяжёлое и крайне болезненное. Он пошатнулся, уронил пакет и, прежде чем повалиться на траву, сделал несколько неровных шагов. Но сознания не потерял. Он увидел, как на человека в капюшоне и ещё на одного, который ударил его предметом, завёрнутым в газету, набросились двое мужчин, и, легко преодолев сопротивление, приказали:
- На колени! Руки за голову!
К изумлению, Юрий Николаевич узнал обоих охранников из «Пищевика» - лысого и густоволосого.
- Ваши документы?
- С собой не носим, боимся потерять, - сказал Эдик.
- Кто потерял голову, тому паспорт не нужен, - высказался лысый и, сняв с пояса наручники, надел их на Эдика. То же самое густоволосый сделал с его подельником, после чего им разрешили подняться.
Юрий Николаевич начал вставать, ему помог лысый охранник, а другой в это время звонил по телефону. Оторвавшись от трубки, спросил у Юрия Николаевича:
-  Сможете назвать Ваш адрес, чтобы я мог вызвать машину?
- Это в-вы?! Как вы здесь оказались?
- С божьей помощью. Ваш адрес?
- Мне «Скорая» не нужна.
- Зато нам нужна для обследования и протокола.
- Но я не поеду.
- Ехать не обязательно, если вы чувствуете себя сносно. А для протокола необходимо. И полицейская нужна. Итак, адрес?
- Вторая липовая аллея, дом четыре, квартира двадцать.
- Ажур, пострадавший при памяти, - сказал густоволосый.
Юрий Николаевич покрутил головой, словно бы проверяя, всё ли в порядке   и подошёл к Эдику:
- Я думал, твоё место на кладбище, а выходит, на нарах?
Эдик отвернулся и коротко сплюнул.
Юрий Николаевич поднял с дорожки предмет, которым его ударили, развернул газету и увидел, что это кусок рифлёной арматуры сечением двенадцать миллиметров. Искренним желанием было дать по башке бандиту, что нанёс ему подлый удар, и он шагнул к нему, но тут же подоспел густоволосый охранник:
- Стоп, необходимая улика, - сказал он и забрал арматуру.
Вокруг собирались люди, каждый живо интересовался, что произошло.
- Юр, помощь нужна? – спросил сосед Алик. Он поднял с газона полиэтиленовый пакет с продуктами, собрал выпавший хлеб и передал ему.
- Спасибо, дорогой, уже помогли. Видишь, какие ребята?
- Ты скажи, кому дать в грызло, мы это запросто, - выразил готовность другой сосед, кажется, не совсем трезвый.
- Всё, граждане, расходитесь. Не мешайте. Не мешайте, пожалуйста.
 Юрий Николаевич из природной вежливости хотел предложить охранникам подняться к нему в квартиру, но вовремя одумался - вспомнил о своих бесчисленных флаконах и фуфырях.  Бандиты и охранники пытались о чём-то разговаривать, но разговор не получался – бандиты не шли на откровенность. Юрий Николаевич то слышал их, то нет - от удара куском железа шумело в голове, будто вода из незакрытого крана, болела и кровоточила гигантская шишка на темени.
Лысый охранник достал карманный блокнот, и свой первый вопрос задал Эдику:
- Фамилия, имя, отчество?
- Кожухов Борис Никитич.
«Ага, значит, «Эдик» - преступный псевдоним?» - догадался Юрий Николаевич.
- Цель нападения?
- Личная неприязнь.
- На почве?
- Личико не понравилось.
- Собирались убить?
- Нет, только изменить внешность.
- А если бы убили?
- Нет, на убийство он пока не тянет. У нас всё рассчитано.
Юрий Николаевич отвернулся и стал смотреть на улицу, по которой должны   примчаться машины экстренного вызова. При этом бережно прижимал к груди «Чистую силу».  Он делал вид, что не прислушивается к допросу, а на самом деле не упускал ни слова. Боялся, что Эдик вдруг возьмёт и ляпнет про «латышский» коньяк, преподнесённый ему на кладбище. Но Эдик как-то быстро иссяк в ответах и замолчал.
Второй бандит вообще отказался отвечать на вопросы и накинулся на Эдика:
- Что я тебе говорил, Эдиот! Упёрся как пень безмозглый, и что теперь?
- Ладно, заткнись, не теряй лица.
- Я свободу с тобой теряю, кретин, а ты про лицо…
С оглушительным воем примчались две полицейские машины и скорая помощь.
Густоволосый охранник попросил врача «скорой» осмотреть пострадавшего и сделать вывод.
- У нас ваши данные есть, так что свяжемся, - то ли напомнил, то ли пригрозил лысый охранник и вместе с напарником и двумя другими полицейскими стал загонять налётчиков в машину. 
Нужно было сказать спасибо этим ловким силовикам за то, что охраняли его всю дорогу и как раз подоспели. Но Юрий Николаевич спохватился только после их отъезда.
Медики осмотрели рассечённую кожу на голове, вытерли кровь спиртовым тампоном и приладили к ранке пластырь; один из них внимательно обследовал глазное яблоко и вынес вердикт:
- В срочной госпитализации не нуждаетесь. Положительную роль сыграло то, что у вас высокий рост. При низком сила удара была бы неизмеримо больше. Но если почувствуете какое-либо ухудшение, боли, головокружение и тошноту, немедленно к врачам. Что пошла кровь, тоже хорошо, это уменьшит гематому. Но и она может распространиться на лицо, и тогда оно станет цвета сливы. Настоятельно рекомендую подержать голову в холоде, помогает.
- В холодильнике, что ли?
- Лучше в морозильнике. Но если не поместитесь, тогда в ванне, под холодной струёй.
- Спасибо, я буду контролировать себя и при необходимости попрошу вашей помощи. А что до лица, то, как говорится, шрам на роже для мужчин всего дороже.
- Ну, пока сохраняется юмор, хотя и не первой свежести, пациент живой, - радуясь собственному остроумию, произнёс врач и впрыгнул в кабинку «Скорой».
Они уехали. Юрий Николаевич, не стал отвечать на вопросы и реплики соседей и зевак, сказал им спасибо за участие и направился домой. Подойдя к парадной, достал ключ-таблетку, но дверь сама открылась, и он увидел свою соседку – пожилую толстушку, имени которой не знал.
- Прошу вас, - посторонился он.
- Нет-нет, вы первый, пожалуйста. Я видела из окна, что с вами случилось, но не поняла, за что?
- Прошу вас, - повторил Юрий Николаевич и, сопроводив свои слова характерным жестом руки, прибавил: - Больше выйдет – больше войдёт.
- Ага, да-да, конечно! – согласилась она, недовольная тем, что Юрий Николаевич не захотел рассказать о вопиющем событии.

БЛАГОДАРЯТ КАК ГЕРОЯ
- Благодарят как героя, а бьют как собаку. Таскают на допросы в УВД как свидетеля, а допрашивают как преступника.  Да ещё требуют открыть тайну. Интересная жизнь у тебя, менеджер по кадрам. Даже не одна жизнь, а две или больше, - говорил Юрий Николаевич вслух самому себе и не имел слов для возражений.
 Он стоял перед зеркалом в прихожей и с тревогой думал о том, что удар по голове может иметь самые дурные последствия – гематома распространится на лицо и оно примет, как сказал доктор, сливовый цвет. На заводе сразу кличку присобачат – Сливуха. Или хуже того – Сливнюк. Ладно, там видно будет, а сейчас подержи горячую голову под холодной водой. 
Снял пиджак, вынул из кармана «Чистую силу», и осмотрел колпачок - не нанесла ли ему встреча с Эдиком какого-нибудь урона. Отнёс в ванную и поставил на полочку. Открыл кран, сунул голову и стал медленно поворачивать её влево и вправо, чтобы струя растекалась по всей коже – от уха до уха и от затылка до макушки. Несмотря на водный поток, пластырь на макушке держался молодцом. Принимая водные процедуры, он думал о том, каким образом Эдик оказался у его дома. К тому же не один, а с напарником, вооружённым   арматурой. И, наконец, вспомнил, что сам же и назвал ему адрес, когда тот заикнулся о договоре.
Юрий Николаевич почувствовал, что волосы от холодной струи будто бы начинают покрываться тонким ледком и даже позванивать, как стеклянные. Закрыл кран и стал вытирать голову полотенцем. Зазвонил домашний телефон, он поднял трубку и услышал голос Инны:
- Юрий Николаевич, простите за беспокойство…  у нас такое несчастье – Вася попал на «скорой» в аварию.
«Это он, подлый Случай, или, «чумная палочка», как назвал его Кот», - мелькнуло в голове.
- Один ехал в машине?
- Да, сегодня утром отвезли в больницу. Теперь в реанимации. Я была там, но меня пока что не допустили. Сказали, у него многочисленные ушибы, а состояние стабильное.
- Сейчас поеду. В какой он больнице?
- Не надо, Юрий Николаевич, вас тоже не допустят. Я вам звоню, чтобы заручиться вашей поддержкой.
- Но как это произошло?
- Я точно не знаю, но сказали, что пьяный отморозок на Газели при обгоне наехал. Даже не наехал, а опасаясь встречного столкновения, оттеснил Васю на обочину, и Вася врезался в машину, которая там стояла.
- Сам он, конечно, не пострадал?
- Нет, но его задержали. Дальше не знаю, как будет.
«Одна беда не ходит, - вспомнил Юрий Николаевич страшную поговорку, представив себе Васю в палате, забинтованного и загипсованного. – Кому-то, кто распоряжается бедами, всегда мало одной беды, он щедро посылает другую…»
 - Инна, вам необходимо крепиться, чтобы не ухудшить своего и дочкиного состояния… Держите меня в курсе, я готов помогать, чтобы Вася поскорее выбрался из беды. Катюше от меня сердечный привет!
- Спасибо, Юрий Николаевич, я знала, что вы именно так ответите.
Расстроенный неожиданным звонком Инны, Юрий Николаевич стал нервно ходить по квартире, не находя себе нужного занятия. Сплошной сумбур в голове -   сознание никак не может сосредоточиться на чём-то определённом. Случайно заметил, что на окошке два уголка призыва «П Р О Л Е Т А Я, З А Л Е Т А Й» отклеились. Он снова намочил и намылил их, чтобы листок сохранялся приклеенным. Долго стоял у окна, пристально вглядываясь, как за дальними домами катится к закату большое малиновое солнце, а плоские, рваные тучки предвещают ночной дождь. Вспомнил о пакете с продуктами, и некоторые из них, чтобы сохранялись, поместил в холодильник. При этом обратил внимание на то, что в ячеистой упаковке не разбился ни один «куриный фрукт». Начистил и нарезал картошки, ссыпал её в сковороду, полил постным маслом, посолил и поставил на огонь. Разделал селёдку, добавил в неё зелёного лука и аккуратно уложил в белую фарфоровую селёдочницу – один из подарков Плаксы на свадьбу.
На часах половина восьмого, через минуту-другую придёт жена.
И она пришла:
- Ой, как хорошо, что ты дома! – с порога обрадовалась Галочка, целуя мужа и вглядываясь в его лицо. – Как вкусно пахнет жареной картошкой… Милый, ты чем-то расстроен? Что случилось?
- Вася попал в аварию, отвезли в больницу.
- Боже мой, нам только этого не хватало. Сейчас так много аварий и даже катастроф. Чем больше машин, тем больше несчастий. Недаром же когда-то Маяковский предупреждал, что, если на технику не надеть намордник, она перекусает людей. И кусает, мы это видим.  Даже мне ты хочешь купить машину. А мне машина - как тёще скутер.
Первый раз за этот долгий день Юрий Николаевич с удовольствием рассмеялся. И даже не столько от её слов, сколько оттого, что она явилась, что на неё можно смотреть, чувствовать, даже не прикасаясь к ней, всё её нежное, красивое тело, жарить для неё картошку и в нетерпении ждать вечернего часа, когда они совсем будут вместе.
- Как дела в библиотеке? Что у Карины Игнатьевны?
- Сегодня легче, муж просится на выписку. Он шутит, но сам факт его просьбы говорит о многом. Значит, поправится.
- Отомстить не намерен?
- Зачем? Раз преступник задержан, он своё получит. Но Карина Игнатьевна   предполагает, что они помирятся.
- Да, лет через восемь, когда тот отсидит. Такие примирения государство   поощряет, но срок не отменяет. - Юрий Николаевич отвернулся к плите, чтобы перемешать картошку, и Галочка заметила на его голове какую-то жёлтую нашлёпку.
- У тебя травма? Что случилось, Юра?
- Шёл, упал, очнулся – голова в гипсе, - как ни в чём небывало, ответил он.
- А если без шуток? Покажи?
- Да сущий пустяк, через день пройдёт.
- Юра, я вот о чём тебя прошу: не мешай мне тебя любить. Кто это сделал? Это на конгрессе?
- К счастью, нет, возле нашего дома. Шёл из магазина, а тут как из преисподней, возникает дьявол в капюшоне и в тёмных очках, и грозно вопрошает, ты зачем сдал моих чертенят…
- Дьяволят…
- Да, зачем ты, говорит, дьяволят моих в полицию сдал?
- Хотел объяснить ему, что никого я не сдавал, но не успел. Тут его партнёр   как жахнет мне сзади куском рифлёной арматуры по черепу – я и пакет уронил, и сам еле удержался на ногах.
- И тебя стали бить?
- Нет, не успели. Прилетели добрые ангелы и…
Галочка поджала губы, строго посмотрела на мужа:
- Юра, я так не играю. Или ты без ёрничанья рассказываешь всё, как было, или я звоню в полицию.
- Не надо в полицию, она уже была. Давай поедим, картошка готова. А пока будем ужинать, расскажу, что случилось. Заодно чайник поставлю, я твоих любимых кексов накупил.
Галочка не помнила, как она ела картошку и селёдку, скорее всего, даже не ела, а лишь ковыряла вилкой, и слушала, слушала, что ей рассказывал муж. Он   рассказывал всё без утайки, всё, как было. А когда увидел, что по лицу жены текут слёзы, взял её за руки:
- Ещё новости! Если б знал, как на тебя это подействует, не стал бы рассказывать. Ты чего?
Она отложила вилку с нанизанным на неё кусочком картошки и спросила:
- Тебя хотели убить?
- По-моему, у них была иная цель – сначала как следует напугать, приструнить, а потом заставить меня выложить секрет «Чистой силы».
- Кто тебе сказал, что она чистая? – вдруг вспыхнула она. – Кто тебе сказал, что она чистая, если, глотнув её, каждый перестаёт быть самим собой и несёт всякий вздор?
- Я на практике знаю. Средство многократно проверено.
- Ах, какое проверенное средство, в том числе на голове! Ты увлечён и в своём увлечении зашёл слишком далеко и недальновидно. Донкихотство какое-то, честное слово… Сестру потерял, дядьку потерял. Не будь твоей «Чистой силы», они бы никогда в жизни не вздумали просить тебя о квартире и любовнице. Это  «Чистая сила»  спровоцировала. Ты слишком превозносишь себя вместо того, чтобы посмеяться над собой… Ах, я гений, ах, я и то и сё, мне будет принадлежать весь мир!..  Ты осознанно посмотри, что после твоей «Чистой силы» бывает, - запальчиво говорила она, при этом щёки её всё больше розовели.
- Я вижу, ты хочешь поссориться?
– Не хочу. Но ты сам рассказывал, как те, кто угостились ею, не только выворачиваются наизнанку, но и наговаривают на себя всяческую нелепицу. Как   влюбившийся в балерину марсианин. Или как наш Валерий Максимович, покачнувшийся на рекламе…
- Но…
- Прошу, дай сказать. Понимаешь ли ты, что это есть наглое вторжение в чужую жизнь? И если сейчас твою «Чистую силу» добровольно глотают, вполне допускаю, что её, или подобную ей, можно будет вводить уколом. То есть, наплевав на то, что человек просто не хочет, а, тем более, если он категорически не согласен.
- Ошибаешься, я не собираюсь создавать препарат…
- Хорошо, хорошо, не буду спорить. А теперь подумай, что было бы с Премьером после неё, если бы он стал раздеваться перед всеми? И объявлять про себя такое, что его тут же повезли бы в сумасшедший дом? Помнишь ли заповедь, что «по делам их узнаете, а не по словам?..» Какие тебе ещё нужны слова, чтобы ты понял весь ужас нашего положения? Тебя могут запросто привлечь по статье «Посягательство на личность и права человека».
- А Эдик с кладбища? Не прими он у меня колпачок, где бы сейчас были   вдова и дочка академика?
- Можно было и так догадаться о злодействе, если хоронить запрещено. Ясно же: он либо что-то раскапывает, чего делать нельзя, либо готовится кого-то закопать, чего нельзя тем более.
- Ты сердишься на меня?
- А хотя бы и так? Разве нет причины? Послушай, Юра, мне кажется, нужно переосмыслить наше поведение. Так нельзя, и я надеюсь, ты это понимаешь. Не можешь не понимать.
- Не знаю, - сказал он. – Я огорчён, что всё ты представляешь не так, как бы   хотелось. Столько лет я шёл…
- Столько лет ты шёл не в ту сторону, - перебила она. – И пора остановиться. Оставь своё средство в покое. Не делай больше. Ты меня заставил перейти с клеёнки в библиотеку. А не нужно ли тебе самому перейти с алкоголя в школу или в университет? Ты педагог, наставник... Нашей дочке или сыну будет радостно сознавать, что их отец не алкогольный деятель, а тренер.
Юрий Николаевич не узнавал жену. То она радовалась, что так получилось. Даже ходила с ним к Александре Матвеевне и участвовала в задержании Храмцовых. То вот как сейчас обрушилась на него за тот же поступок и не желает отступать.
- Прошу тебя, не надо об этом. Сама пойми: не угости я Случая «Чистой силой», возможно, послезавтра страна хоронила бы Премьера. И не только его.
- Но если бы сегодня бандиты осуществили у нашего дома то, что задумали, то послезавтра я хоронила бы тебя. Тебя, ты это понимаешь? Скажи, ты это понимаешь?!.. А у меня вот здесь, под сердцем наш… твой ребёнок, ты про него подумал?.. Он что, должен родиться и сразу же стать сиротой? О, господи… Ещё вчера, ещё сегодня весь день я восхищалась тобой, а теперь жалею тебя… Да,   жалею!  И что дальше? Кого ещё ты собираешься потчевать? Твоё подозрение вся и всех даёт мне повод думать, что жизнь устроена кошмарно. И что каждый из нас только и замышляет какую-нибудь каверзу. Откуда у тебя такое простодушие? Неужели непонятно, что рано или поздно все узнают о «Чистой силе», назовут её «нечистой», и откажутся от угощений. Да, да, откажутся, а пить не перестанут. Но будут пить только своё... И ничего больше не говори, не надо… Кстати, где она?
Галочка встала из-за стола и побежала в ванную. Здесь она сразу обнаружила злополучный флакон и успела отвинтить крышку, но в это время сильная рука Юрия Николаевича остановила её:
- Что ты делаешь, Галя? В этом смысл моей жизни.
- А моей в другом! Значит, мы не сошлись характерами. Я ухожу от тебя. К маме!
- Что?  Как ты смогла такое произнести… Скажи мне, чего ты хочешь? – спросил он, сразу оценив нешуточную угрозу жены.
- Чтобы ты вылил. И перестал этим заниматься. Ты хотел открыть безалкогольный напиток с некоторыми свойствами алкогольного? Открывай, кто тебе мешает! Все мы скажем только спасибо. Но…
- Но…
- Отдай! – Галина властно протянула руку. Юрий Николаевич, поколебавшись, вернул ей флакон. Решительным движением она повернула его горлышком вниз, и «Чистая сила» маленькими булькающими толчками устремилась в раковину. Не глядя на мужа, который в бессилии прислонился к дверному косяку ванной, вынесла пустой флакон на кухню и бросила в мусорное ведро. И обернулась к нему:
- Это лишь маленькая частичка моей заботы. Свою самую главную заботу я буду тебе отдавать всю жизнь. Всю жизнь, милый! Поцелуй меня.
Избитый и усталый, потрясённый столь решительным и в то же время   трогательным поведением жены, Юрий Николаевич наклонился и стал целовать её всю, от пальцев рук до корней волос. И бормотал какие-то новые, как будто не свои слова:
 - Горести вы наши! Радости вы наши! До чего же вы незабываемы, до чего же вы трогательны в любви!..
Галина слушала и не слышала его. Она чувствовала, что пришла беда – её муж, который потратил столько времени и сил на уникальное увлечение и немалого добился, теперь лишается своего занятия. И не кончится ли это для него, а значит, и для неё катастрофой – кто знает, кем он теперь станет и как себя поведёт?
Освободившись от объятий, она увлекла мужа в комнату, усадила на диван и села рядом. Взяла его руки и вскинула на него глаза:
- Юрочка, прости меня, прости, родной, за этот порыв, я поступила… Я же знаю, что ты не для себя, что ты всего себя отдаёшь… А я… Прости мою несдержанность…
- Не винись, поступила, как поступила, - сказал он. – Сейчас тот самый случай, когда, что ни делается, всё к лучшему.  Меня, знаешь, какая идея осияла? Помнишь Валерия Максимовича у мамы на дне рождения? Помнишь, с какой горечью он говорил о себе, что вырос маленьким? Что, если бы он был высоким…
- Ну, да, и отметил твой рост. И ещё ты ему сказал, что нужно думать не о себе, якобы маленьком, а о других, кто меньше тебя. И кто хотел бы стать хотя бы таким, как ты. И что теперь? Ты хочешь сделать всех мужчин большими? Тогда уж, будь любезен, и мне парочку сантиметров…
- Молодец, поняла! Но тебе-то зачем? Какой у тебя рост?
- Сто шестьдесят четыре.
- Классика! Такой же рост у Венеры Милосской.
- Нет, Юра, мы, женщины, всегда немного недовольны собой. И пара-тройка сантиметров нам не помешает. Чтобы хоть чуточку выше классики, говорила она и, волнуясь, думала о том, что ей удаётся перевести увлечённость мужа на запасной путь.
- Ладно, учту. Сегодня же… нет, завтра возобновлю поиски. С теми же материалами, но теперь совсем с другими целями. Надеюсь на твою поддержку.
- Даже не сомневайся! И станем создавать эликсир под названием «Высокая сила»?
- Подумаем, – сказал он. – И даже не «Высокая», а «Высшая сила»! Представляешь, скольких малышей и малышек сможем обрадовать, если такое в принципе возможно!.. Они же… Они же век благодарить будут, причём, без какого-либо лукавства, как на духу… Так, хорошо, где Случай? Надо с ним перемолвиться, потолковать. Случай, объявись, это я тебе говорю, твой мерзлота!
- Галина посмотрела в окно и вздохнула:
- Я как раз и подумала о нём. Хотя вызвать его невозможно, милый, на то он и Случай. Однако вполне допускаю, что он ещё явится. Как только ты займёшься новым делом, он и возникнет. Но ты уверен, что это тебя увлечёт? И не останавливает тебя сам факт, что в нашей, скупой на радости истории, многие пытались сделать человека иным, чем он есть на самом деле? Но опыт остался лишь опытом. И часто трагическим…
Юрий Николаевич уже не слышал её. Он почувствовал, как что-то необычайно сильное толкнуло его с дивана. Просто-таки сшибло с дивана, будто могучая катапульта. Он вскочил и отправился в ванную. Достал пустой флакон, долго вглядывался в прозрачное, чуть зеленоватое стекло, и стал наполнять его водой из-под крана. При этом тихо, не слышно даже для самого себя, бормотал: 
- Горести вы наши, радости вы наши! До чего же вы незабываемы, до чего же вы   прекрасны в любви!..
                Петербург, 1993 г. Москва-Петербург, 2018 – 2019 гг.

                ПОСЛЕСЛОВИЕ
                АЛХИМИЯ ДУШИ         
                Человек что флейта, человек что фляга.
                В нём душа, что песня, что хмельная влага.
                Омар Хайям
Чего ждут от алкоголя? Обманных видимостей, пропасти безумия (храбрых?), проникновения в мир сущностей?
Алкоголь и есть «чистая сущность», если под углом алхимии рассмотреть этимологию латинского – alcohol, восходящего к арабскому – al-kuhl.
Средневековой монах-алхимик Валентиус, протрезвев после сильного опьянения, заявил, что открыл чудодейственное средство, которое делает из старика юношу, прибавляет бодрости и сил. С этого момента началось активное распространение алкоголя по миру.
Герой романа Ивана Сабило «Чистая сила» полагает, что постиг главную сущность алкоголя. Выпивающему человеку, как бы он ни морщился, важен, дорог, наконец, приятен сам момент глотка. Остановить, вернее, закольцевать приятное мгновенье – череду вожделенных глотков – путём создания безалкогольного напитка со всеми ощущениями алкогольного – вот мечта Юрия Молодого, сотрудника ликёроводочного предприятия. Он почти по Гёте («Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо») мечтает нечистую силу зелёного змия превратить в живую воду радости безпохмельной.
Возможно ли это?
Экспериментируя с различными ингредиентами, Юрий получает напиток не менее чудодейственный, чем искомый, но совершенно иного воздействия. Его «Жидкость №2» - «Чистая сила» в определённой степени явилась заменителем детектора лжи: нескольких капель достаточно, чтобы человек «добровольно» рассказал то, что от него хотело бы услышать заинтересованное лицо. На страницах романа под воздействием этого напитка выявляются коварные замыслы, совершаются откровенные, непроизвольные признания. Немаловажная особенность «языкоразвязывающей жидкости»: закончив своё принудительно-исповедальное воздействие, из памяти человека вымывается факт «исповеди», остаётся лишь то, что было до и после неё.
Итак, герой создал эликсир правды, мощный «выводитель на чистую воду» всякого, независимо от социального статуса, возраста, образования и пола. С его  помощью, оказывается, можно раскрывать и даже предотвращать преступления. Детали происходящих психологических коллизий переплетены в романе с увлекательным действием, отчасти фантастическим с элементами мистики, отчасти детективным. «Чистая сила» - роман остросюжетный.
Любое изобретение – пороха ли, расщепление атома, и, приходится признать, алкоголя, наряду с пользой может, и это не раз бывало, стать страшной угрозой, реальным бедствием и даже катастрофой. Всё зависит, в чьих руках оно окажется. И в каких целях его намерены использовать. В ряду обоюдоострых применений находится изобретение и Юрия Молодого.
Очищает ли «Чистая сила» тех, кто чистосердечно признаётся поневоле? Не мутнеет ли вместе с тем, не копит ли тяжёлый осадок душа изобретателя?
Это лишь некоторые из вопросов, поставленных автором перед героем и перед читателем. Спонтанно отвечая на них, герой проходит сложный путь. Ему приходится принять непростые решения и совершить поступки, к которым он будто бы не готов. И, наконец, полностью осознать себя и свою ответственность за предполагаемые необратимые последствия неконтролируемого применения «Жидкости №2» ему помогает «Чистая сила» - сила Любви, любимая женщина.
Линия любви контрапунктом звучит на всём протяжении повествования. Именно Любовь, в конечном счёте, помогает герою достойно ответить на стихийно возникающие вызовы обстоятельств, последовавшие после опытов применения волшебного напитка, помогает устоять против искушений авантюрного плана, соблазна почувствовать себя «сверхчеловеком». Без любимой Юрию трудно было бы сохранить трезвый взгляд на опасные стороны изобретения.
Тема проникновения в «потёмки» чужой души издавна волновала и не перестаёт волновать писателей. Казалось бы, после «Теней в раю», где Ремарк говорит: «Не стоит заглядывать чересчур глубоко в душу, иначе скоро наткнёшься на решётку, которая ведёт в подземные каналы, где текут нечистоты». – тему душевного ясновидения можно было бы и закрыть ввиду предсказуемого финала. Однако и роман И. Сабило тому ещё одно подтверждение, - в этой теме важно не само проникновение, не его способ. Наш изощрённый мозг скор на «фаустовские придумки» для обладания невозможного: неиссякаемы наши поползновения в создании волшебных эликсиров на основе всякоразных вытяжек из пышно зеленеющего древа жизни, в конце концов, оказывающихся ещё одни разочарованием. Поэтому писателям интересен, прежде всего, человек, отваживающийся заглянуть в чужую душу; его мотивы и что с ним бывает: «выходит ли он из себя» - теряет ли что-то невосполнимое или, наоборот, приобретает. И как сила им движет при этом?
Не потому ли, закрыв предложенную И. Сабило современную историю душепознания, вспомнилось ветхое: «Благотворительная душа будет насыщена; и кто напояет других, тот сам напоён будет».*
        *Книга притч Соломоновых, гл. 11, 25
                Александр Медведев,
                член Союза писателей России,
   старший преподаватель Института искусств факультета филологии
искусств Санкт-Петербургского государственного университета

                СОДЕРЖАНИЕ

И надо же так написать ……………………….   1
Окно на четвёртом этаже  .…………………….. 4
Она пришла    ..….. …………………………….. 9   
Они расписались в июле ………………………18   
В машине скорой помощи ……………………  23
Вот несколько записей ……………………….   29
Нужно сказать …………………………………. 36
Юрий Николаевич глубоко вздохнул …...…...  44
В субботу с утра ………………………………  53
Юрий Николаевич попросил …………………. 64
Ещё до развода ………………………………… 65
Небо над кладбищем …………………………   72
Галочка убирала ………………………………. 83
Они подошли к подъезду ……………………...88
Несколько шагов они молчали ………………  95
На день рождения к тёще …………………….  99
Гружённые закусками………………………… 107
Вечером, когда они вернулись……………….  123
Утром ………………………………………….  127
В шесть вечера ……………………………….   132
Юрий Николаевич разволновался…………… 143
Весь день в пятницу ………………………….  147
Как только время подошло ………………….  156
Улица крылатых фантазий …………………... 161
Преступление Петра Тимофеевича …………. 171
У следователя …………………………………180
Чувство тревоги ………………………………. 187
Узкое трёхстворчатое окно ………………….   201
Юрий Николаевич поискал  ..……..…………. 214
Время в мобильнике …………………………  220
Благодарят как героя ………………………… 228
Содержание .………………………………….  237







                АННОТАЦИЯ
Роман Ивана Сабило «Чистая сила» представляет собой новый взгляд на вечные мечты человека о его всемогуществе и всеведении. Главный герой романа Юрий Молодой, сотрудник ликёроводочного завода создаёт новый алкогольный напиток – эликсир-разоблачитель. И тот, кто глотнул этот напиток, начинает говорить о себе всю правду, самое своё потаённое, сокровенное.
Юрий Молодой применяет своё изобретение, испытывая людей, чтобы выявить их лживость и нравственность. Цель самая благородная – разоблачить одних и оправдать других. Предотвратить преступления, победить зло. Только не учёл изобретатель, что можно и наоборот: использовать чужую тайну, чтобы совершать преступления или держать чужие души под надзором…