Колыма. Часть 40. Хапуга

Колыма. Часть 40. Хапуга.
(Воспоминания моего дяди - узника ГУЛАГА)

Наше передвижение с прииска Утиного было вызвано, как и выезд с прииска Геологического, прибытием большого этапа спецконтингента из числа солдат, возвращенных из немецкого плена. Это было в конце лета 1944 года.
Нас, старых лагерников вывезли из обжитых приисков, чтобы освободить место новому пополнению. Через сутки наш этап был доставлен к берегу небольшой, но бурной речки Дебен, впадающей в Колыму. Переправа через эту реку производилась на нескольких специальных лодках. Дальше, не менее двадцати километров маршировали пешком. К ночи добрались до места назначения. Это был прииск Спокойный, мало чем отличавшийся от других приисков.
При входе в огороженную колючкой зону, нас пересчитали и сличили с формулярами, а затем разместили по баракам. Я снова был определён в забойную бригаду. Снова началась жизнь бесправного работяги. Утром, чуть свет подъем, развод на работу в забой на промывку золотоносных песков. Я точно знал, что недолго хватит моих случайно приобретённых накоплений в организме. Не пройдёт и двух-трех месяцев, как я снова превращусь в жалкую мумию. Забой меня погубит.
Я узнал, что на конбазе прииска работает мой старый приятель Х., который фактически ворочал всеми делами подсобного хозяйства. Вакансия огородника была свободной. Он взялся перевести меня к себе. Трудность перевода заключалась в том, что я был зачислен в список первой категории. Поэтому прораб участка решительно запротестовал : " Из забоя не выпущу!"
Пришлось моему приятелю действовать обходным путем, через гормастера и бригадира. За меня был предложен солидный выкуп : поллитра спирта, четыре пачки чаю и два килограмма свежей конины. Это подействовало. На другой же день я стал работать на лошади. Чтобы незаметно было моё передвижение, меня поставили вначале подвозить к экскаватору дрова и воду. А когда промывочный сезон стал подходить к концу, меня направили с лошадью в лес для заготовки брёвен для будущей теплицы. Я должен был заложить на прииске огород.
Участок земли попался подходящий, но нужно было заняться раскорчевкой пней и разделкой пласта. Осенью с этим делом опоздали, и все работы были перенесены на весну. Я временно был не у дел.
Поселившись один, в четырёх километрах от прииска в небольшом деревянном городке, я должен был следить за сохранностью леса и начатого сруба теплицы. Более месяца я жил один, как отшельник. Но, как только установилась зимняя дорога, ко мне изредка стали заезжать на ночёвку ямщики, проезжавшие с других приисков и командировок. От них кое что перепадало из продуктов, в которых я крайне нуждался. Особенно щедро дарили мне овсяную муку, из которой я научился варить кисель.
Однажды я получил срочное распоряжение с прииска выехать на реку Колыму для спасения какого-то обморозившегося рыбака. Ехать надо было по бездорожью более 20 км. Дорога для меня была незнакомой и очень опасной. Мог на пути захватить буран или преградить дорогу наледь. Лошаденка моя была слабая, ненадежная. Однако, я все же добрался до цели благополучно и подобрал рыбака. Спешно погрузил его в сани и тронулся в обратный путь. Но проскочить через опасное место не успел - вышла наледь из берегов. Более двух километров пришлось плыть в санях по колено в воде. За нами двигалась огромная лавина мокрого снега, поднятого водой. Привычная якутская лошаденка осторожно ступала ногами, нащупывая дорогу и останавливаясь через каждые сто шагов. Ещё бы на четверть прибавилось воды, мы бы не преодолели преграду, вмерзли вместе с лошадью в липкую наледь. К счастью, не было ветра, стояла оттепель, и через несколько часов мы выбрались на берег. К утру еле-еле дотянулись до моего барака. Отсюда рукой было подать до прииска. После отдыха и кормежки лошади я доставил рыбака в больницу и в знак благодарности получил от него буханку хлеба.
Ещё более значительное происшествие произошло чуть позже. Однажды из-за жалости я впустил поздним вечером в свою избушку обогреться грузчиков леса. Среди них был мой недруг по кличке Хапуга. Ещё на прииске Геологическом у нас было с ним столкновение во время работы на свинарнике. Тогда я не позволил ему обобрать себя и дал надлежащий отпор. Но здесь я ему ни слова не напомнил о прошлом. Я хорошо понимал, что голод и непосильной труд сделали его таким жестоким. Он принадлежал к категории тех лагерников, которые жили по принципу "сначала сдохни ты, а потом уж я". Я принял его, как и всех остальных грузчиков с полным радушием. Их было четверо. Но на всякий случай, я заранее положил себе под матрас плотничий топор и небольшой граненый ломик, один из тех, что бурильщики применяют для изготовления взрывных буров. Моё предчувствие меня не обмануло. Хапуга оказался верен себе. Прикинувшись заботливым парнем, он усиленно шуровал в печку дрова. Я готовился поужинать. Принёс с улицы свой пайковый хлеб, который прятал в снегу, и положил его над печкой оттаивать. Хапуга уловил момент, когда я у печки снял свои валенки. Он молниеносно схватил мою буханку и выбежал из барака. Я бросился за ним, но Хапуга стал угрожать мне ножом. К моему счастью, его компаньоны действовали несогласованно. Двое помоложе увязались за Хапугой, а третий, постарше, занял нейтральную позицию и остался со мной в бараке. Расправившись с хлебом, Хапуга вернулся к бараку, чтобы отобрать другие продукты. Но этот номер ему не удался. Я тщательно забаррикадировался, вооружился ломиком и отказался впускать воровскую компанию. Они сами себя обрекли на замерзание в лютый холод. При попытке взломать дверь у них ничего не получилось : дверь держалась на запоре крепко. Тогда они, забравшись на крышу барака, заткнули трубу ветками. Но печь была уже протопленной и не дымила. Вооружившись толстой чуркой, они стали разбивать дверь. Рассохшиеся дверные доски раскололись, сорвался запор и Хапуга, вооружённый финкой, бросился на меня в пролом двери. Его товарищи остались за порогом. Я ловким ударом ломика попал ему в грудь. Удар был не смертельным, но чувствительным. Хапуга успел перехватить у меня ломик левой рукой, готовясь нанести удар ножом. Я сманеврировал, пятясь назад и не выпуская ломика из рук, а сторону постели, где выхватил топор. В ту минуту я мог на куски порубить бандита, но воздержался : не марать же руки поганой кровью. Хапуга бросился наутек из барака. По дороге ему встретился тракторист, с которым он работал, и сказал, что его хотели убить. Когда тракторист разобрался в чем дело, он полностью взял мою сторону. Размахнувшись своим огромным кулачищем, Хапуга ударил его и побежал без оглядки в лагерь. Он доложил вахтеру, что его хотели убить контрики, то есть я и тракторист. Для установления нанесенных побоев был вызван фельдшер Яша Грива. Узнав в чем дело, он сильно обеспокоился за меня. Было немало случаев, когда уголовники убивали политических заключённых.
С Яшей Гривой мы были давнишние друзья, он знал, что напрасно я не обижу человека. За мной хотели послать охрану, но вскоре я явился сам и рассказал обо всем. Хапуга был наказан строгорежимным карцером, а хлеб, отнятый у меня, вернули, удерживая из его пайка. Так окончилась эта неприятная история. Однако, в лице Хапуги я обрёл "кровного врага", который будет искать случая отомстить мне. И такой случай ему скоро представился.